Текст книги "За час до рассвета"

Автор книги: Яков Кривенок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

В КОНОКРАДСКОЙ БАЛКЕ

После разговора с Максимом Максимовичем Метелин сразу взялся за подготовку боевой операции.

Местом его встреч с членами подпольного комитета комсомола служила заброшенная баня, сложенная из белого ракушечника на берегу речки Чернушки. Прежде в этом районе размещалась небольшая деревушка, носившая такое же название. В годы первых пятилеток Приазовск, разрастаясь, подступил к деревушке, затем вовсе поглотил ее. На месте деревянных хат воздвигли многоэтажные кирпичные дома, школу, магазины. От стародавнего сохранилась лишь эта полуразрушенная баня, стоявшая на откосе, заросшем кустарником.

Непосвященный не много бы понял из разговора Семена Метелина с Николаем Луниным.

– Ничего не изменилось? – спросил Метелин.

– Все то же, – ответил Лунин. – Они живут по раз установленному расписанию.

– У ворот останавливались? – не унимался Семен.

– И останавливались, и к начальнику караула заходили, шнапс пили.

– Справится ли Маслов?

– Лукич? – переспросил Николай. – Он до войны собственную эмку водил. Я в нем не сомневаюсь.

– Красная Армия наступает, нам ждать больше нельзя, оружие может потребоваться завтра-послезавтра. Вот вам для маскировки. – И Метелин передал сверток, полученный от Максима Максимовича. – Пронесете-то как?

– Запросто, – ответил Лунин. – На себя наденем, а сверху натянем спецовку.

– Кажется, обо всем договорились. – Метелин протянул руку: – Ну прощай, до субботы.

– Всего хорошего…

Метелин с грустью подумал: «А ведь новой встречи может и не быть». Он хорошо понимал, на что идут Николай с Лукичом. Очень рискованную затеяли операцию, опасную, дерзкую. Но что делать, иначе оружия не добудешь… Надо бы уходить, а ноги окаменели.

Видимо, поняв состояние Семена, Николай еще раз пожал его руку:

– Все будет хорошо, не волнуйся. – И первым вышел из предбанника.

□

В субботу во двор мастерских по ремонту оружия въехала крытая брезентом автомашина. Когда автоматы и пулеметы были погружены, раздались удары молотка о рельс, возвещающие конец рабочего дня.

Цехи быстро опустели, лишь Лунин и Лукич – отец Юрия Маслова – присели за ящик с инструментом и притаились.

Они видели, как загруженная оружием автомашина остановилась у проходной. Из кабины выскочил унтер-офицер и сунул часовому пропуск. В это время из двери караульного помещения, потягиваясь, показался белобрысый вахмистр – начальник охраны завода. Признав в унтер-офицере знакомого, добродушно похлопал его по круглому животу. Повелительным жестом унтер-офицер поманил к себе шофера. Тот подошел к ним, размахивая бутылкой шнапса. Все трое скрылись в караульном помещении.

Люди за ящиком моментально скинули спецовки, под которыми были немецкие мундиры. Повременив какое-то время – дав возможность шоферу и унтер-офицеру расположиться как следует в караульном помещении, уверенно подошли к грузовику. Сев на место шофера, Лукич включил зажигание. Лунин положил на подоконник зарешеченного окна завернутый в газету сверток с миной.

Часовой выглянул из будки. За рулем сидел немец, рядом – унтер-офицер, отдавший ему заранее пропуск. Запоминать лица выезжающих не входило в его обязанность, да и сгустившиеся сумерки скрывали лица.

Как только грузовик тронулся, часовой услужливо открыл ворота. Минуя проходную, Николай лихо ему козырнул. Отъехав метров сто, услышали взрыв. Опустив стекло, Николай посмотрел назад. Над мастерскими клубился дым. Машина свернула на боковую улицу.

– Теперь дай бог ноги, – проговорил Лунин.

Лукич, вцепившись обеими руками в руль, понимающе кивнул головой. В это время справа распахнулась калитка, со двора выбежали немцы-автоматчики и бросились наперерез грузовику.

– Засыпались, – одними губами проговорил Лукич, – что будем делать?

Лунин не ответил. Дождавшись, когда немцы поравнялись с машиной, приказал:

– Лукич, стой! – Николай выскочил из машины и сам подбежал к немцам, дико закричал:

– Шнель, шнель! Дорт ист брант! Партизанен ист дорт! [5]5
  Скорее, скорее! Там пожар! Партизаны там!


[Закрыть]

Автоматчики со всех ног кинулись к мастерским, а машина свернула в тихий переулок. Благополучно проехали несколько кварталов поселка Южного. Вон уже видна дорога в степь. И вдруг навстречу выскочил мотоцикл с коляской. Еще издали немцы сигналами фар потребовали остановиться. Солдат в коляске угрожающе направил автомат, взял грузовик на прицел.

– Накрыли-таки! – Лукич зло выругался.

– Остановись, но мотор не глуши, – подсказал Николай.

Приблизившись, фашист у самого радиатора, развернул мотоцикл, опустил ногу на землю.

– Дави! – шепнул Николай.

Взревел мотор, машина сделала рывок: крик, стон…

Грузовик нырнул за угол, свалил огородный плетень и выскочил в степь…

Было уже совсем темно, когда они добрались до Конокрадской балки. В мирное время здесь пасли скот. Сейчас нетронутая трава заматерела от холода. Время стерло когда-то проторенную колесами дорогу, по которой вывозился камень-ракушечник. В городе поныне сохранилось много домов, сложенных еще до революции из этого податливого материала. А балок таких вокруг города было великое множество.

Грузовик ходко катился под уклон. Лукич закряхтел, выпрямил спину, сдвинул на лоб очки, слезящимися глазами взглянул на Николая:

– Да-а, ситуация!

Лицо Лунина пылало от пережитого волнения.

– Счастливо отделались. Ездите-то вы по-лихачески, а говорили – любитель.

Лукич насупил брови.

– Может, закурите?

Километра два проехали молча по дну яра. Склоны его стали крутыми, терн острыми иглами хватался за брезент, царапал борты. Из-за куста показался человек и поднял руку. В свете фар Маслов разглядел мундир эсэсовца и нацелился его смять. Лунин вовремя его предупредил:

– Осторожнее, это наш.

Семен Метелин едва успел отскочить в сторону:

– Стопчете, чертяки! Погасите фары!

Нащупывая ручным фонариком дорогу, пошел вперед, за ним осторожно двигалась машина. Когда заросли превратились в чащобу, Метелин остановился. Николай тут же забрался в кузов, принялся молча подавать оружие. Нагрузившись автоматами, Метелин полез на откос. Лукич и Николай не отставали. В зарослях кустарника показалась черная пасть туннеля.

– Здесь будет наш арсенал.

Семен осветил заросшие мхом стены. Туннель тянулся в глубь скалы. Отсюда горожане брали камень-ракушечник, а конокрады в выработках укрывали ворованных лошадей.

Сложив пулеметы и автоматы, вернулись снова к грузовику. За час перенесли все, что в нем имелось.

– Сколько? – спросил у Николая Метелин.

– Десять пулеметов и сто шесть автоматов.

– Удача! Ночуйте дома, чтобы не вызвать подозрения.

– А машина?

– Пущу в дело.

Оставшись один, Метелин перенес в кабину две запасные канистры бензина. Потом машину сдал назад, выбрал удобную площадку, развернулся и вскоре выбрался из балки. С потушенными фарами добрался до разъезда Красный Лиман.

Он знал, куда держал путь. У железнодорожного полотна помещалась нефтебаза МТС. Немцы значительно ее расширили, установили новые баки для бензина, обтянули штакетную ограду колючей проволокой. Вчера утром, проходя мимо, Семен внимательно все сам осмотрел.

Не доезжая до нефтебазы, Семен заглушил мотор. Заклинил руль, чтобы он без помощи человека держал заданный курс.

На дальнейшее потребовались считанные секунды. Разогнав грузовик Семен выскочил из кабины, кинулся в сторону. А грузовик, мчась на предельной скорости, протаранил штакетник, разорвал проволоку, врезался в резервуар с бензином… Взметнулся смерч огня. Ночь оглушил взрыв. Небо до самых туч озарилось багровым заревом.

□

Надежды подпольщиков рухнули: наступление Красной Армии было приостановлено на подступах к Приазовску, город так и не был освобожден от оккупантов, и добытое оружие не потребовалось.

Обстановка на юге России оказалась до предела накаленной. Перед войсками Южного фронта стояла сложная задача: разгромить прежде всего первую танковую армию, нацелившуюся на Ростов, сковать основные силы мощной немецкой группы армий «Юг» и тем самым ослабить удар по Москве.

Гитлеровское командование было уверено, что силы Красной Армии на этом участке уже разгромлены. Рассчитывая на легкий захват Харькова, Крыма, Одессы, Ростова, немцы создали ударные группировки на стыке наших Юго-Западного и Южного фронтов.

Пренебрегая потерями, они стремились к «воротам» Кавказа. Между тем Красная Армия нашла в себе силы не только выстоять, остановить врага, но и нанести ему контрудары. Наша 37-я армия разрезала вражеские войска по центру, угрожая их тылу. Части 9, 18 и 12-й армий стремительно охватывали гитлеровские фланги. Получилось нечто, похожее на слоеный пирог.

Прорвав на узком участке оборону Красной Армии и захватив Ростов-на-Дону, немцы совершенно неожиданно для себя очутились в мешке. Под ударами войск Южного фронта первая их танковая армия вместо наступления на Кавказ вынуждена была спасаться бегством.

Дальнейшие наступательные операции на южном участке фронта связали по рукам и ногам немецкие войска группы «Юг». Им было не до помощи наступающим на Москву.

Успехи Красной Армии под Ростовом-на-Дону имели большое значение для нашего контрнаступления на главном, Западном стратегическом направлении.

Разгневанный Гитлер сместил с поста командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Рундштедта.

После контрударов Красной Армии Южный фронт стабилизировался. Фон Клейст, ожидая летней поры, отсиживался за возведенной им железобетонной линией обороны.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КЛАРИН ПОДАРОК

Предложение генерала Вольферца вначале ошеломило Энно Рейнхельта. Он до сих пор не забыл первую свою встречу с партизанами. Стоял солнечный день. Его колонна двигалась по лесистой местности. Солдаты пели. И вдруг на них со всех сторон посыпались гранаты, бутылки с горючей смесью, автоматные залпы. Взрывы, смерчи огня, стрельба, стоны раненых смешались в один общий гул. И только потом Рейнхельт понял, что напали партизаны. Нет, ему не хотелось еще раз встречаться, а тем более бороться с партизанами.

Прошло какое-то время, и Рейнхельт свыкся со своим новым положением, ему даже нравилась предоставленная неограниченная власть над людьми. Теперь он без особых усилий берет от жизни все, что его душа пожелает. А к этому он давно стремился, предрассудкам он не подвержен. Пусть другие тешатся глупой моралью. На земле времени отведено в обрез. Львовская ночь с еврейкой незабываема. А вреда великой Германии он не причинил, долг арийца исполнил, утром в гетто ее отправил. Но Ружа!.. Ничего не скажешь – обаятельна, сто очков даст вперед и француженкам, и полькам. Цыганка она или молдаванка, какое ему дело – на крестины не приглашали. А смотреть надо в оба – умна. Хотя он твердо уверен: кто его проведет – до вечера не доживет.

У русских есть поговорка: делу время, потехе час. Великолепная мудрость для робота! Брать красивое в жизни не каждому дано. Ах, Энно, до чего же тебе повезло, что ты живешь во времена фюрера! Тебе все позволено!

Что касается Клавы, то теперь, пожалуй, она сама не смогла бы объяснить, как все это произошло. Поначалу она не жаловалась на свою судьбу. Быстро вошла в доверие к тем, у кого служила, и даже пользовалась успехом. Это ей и позволило достать необходимые бланки паспортов и удостоверений. Несколько дней она чувствовала себя отважной разведчицей, бесстрашно работавшей в тылу врага.

Но продолжалось это недолго. Семен исчез, даже не простившись с ней. Старые друзья и подруги с презрением отвернулись, а новыми обзавестись было не просто. И тут подвернулся Энно Рейнхельт. Клава сразу заметила, что этот офицер довольно влиятелен: к нему относятся с особым почтением, словно он генерал. Поэтому Клава и не пресекала ухаживаний Рейнхельта, которые могли оградить ее от домогательств все более смелевших сослуживцев.

Вскоре после их знакомства Рейнхельт приехал к ней прямо домой, захватив с собой несколько бутылок и объемистый пакет с продуктами.

Войдя в дом, он сразу же положил все на стол. По теперешним временам этих запасов могла хватить на неделю.

Клава растерялась: такого гостя никак не ожидала. Зачем-то тотчас завела патефон, сунула в руки Рейнхельту семейный альбом и вместе с матерью принялась накрывать на стол.

Энно был несколько обескуражен. Расположение комнат в доме было таково, что на уединение с Клавой рассчитывать не приходилось. Глупая хозяйка, видимо ее мать, испуганно пялила на него свои коровьи глаза, но уходить явно не собиралась. В распоряжении Рейнхельта оставался французский коньяк, предусмотрительно принесенный им. Он-то и скрасит этот скучный вечер.

Медленно потягивая из рюмки, Энно без интереса рассматривал старые фотографии. Чуть оживился, когда увидел Клару (так он называл эту аппетитную девицу): вот она еще девочка, а вот уже с каким-то парнем, с другим, третьим. «О, видимо, вкусы у нее широкие… Но что это? Клара – в костюме Кармен, на маскараде… Довольно жеманно, даже нелепо… А это – ничего! На пляже она хороша. Нет, в ней что-то есть… Безусловно, есть!»

Для приличия Рейнхельт расспрашивал Клару о ее знакомых, снятых вместе с ней.

Выпив рюмку, Клава заметно опьянела. Говорила много и охотно.

– А это кто? – спросил Энно.

– Это еще один мой дружок. Сема Метелин, – по инерции выпалила она и прикусила язык. – По-моему, он работает на заводе рядовым инженером.

Но поздно, слова вылетели, их не поймаешь. Рейнхельт поднес карточку ближе к глазам и, делая вид, что рассматривает рядом стоящую девушку, быстро соображал: «Где я слышал эту фамилию? Ах, да это бывший секретарь горкома комсомола, которого видели в городе. Кто-то из агентов недавно сообщил мне об этом. Так вот он, автор листовок! А только ли листовок?.. Вот она та ниточка, которая позволит распутать весь клубок. Ай да я!» – похвалил он себя, что-то бормоча вслух, с благодарностью взглянул на Клаву:

– А рядом кто? Жена, невеста?

– Я даже не знаю ее. Наверно, соученица.

– Снимок я оставлю у себя. Пока. Потом верну.

– Но это подарок! Как же я могу вам дать его? – вырвалось у Клавы. – И… неужели вам нравятся заурядные блондинки?

Гауптштурмфюрер сунул снимок в карман.

– Придумываете! Не вижу дарственной надписи, а эту блондинку я поищу. Может, она окажется не такой уж заурядной.

Настаивать было рискованно, и Клава, провожая Рейнхельта, пыталась убедить себя, что она ни в чем не виновата.

Через несколько дней Рейнхельт снова нанес визит Кларе. Как-никак, а эта девица ему здорово помогла. Железный крест теперь не за горами. Это надо вспрыснуть, а заодно и вернуть фотографию. Простодушная красотка полагает, что он заинтересовался смазливой блондинкой. Пусть себе. А может быть, сегодня Клара окажется покладистее и позволит себя увезти.

На этот раз дома был и отец Клары. Петр Петрович сидел угрюмый, на вопросы отвечал односложно. В семь часов вечера он заявил, что ему пора на паровоз.

Петр Петрович прихватил кожух и, плотно прикрыв дверь, ушел в кладовую, чтобы ее видеть кривляния дочери перед немецким офицером.

Власовна с горкой грязной посуды ушла на кухню.

Клава была в ударе. Она пела под гитару, рассказывала анекдоты. Рейнхельт усердно угощал ее, пил и ел сам, но не пьянел.

– С благодарностью возвращаю фото, – сказал Рейнхельт Клаве, как только они остались вдвоем.

– Ну что, обожглись на этой блондиночке?

– Медички не в моем вкусе, – и он впился глазами в Клаву. – Это Ирина Трубникова, твоя подруга. Зачем ты лгала, а?

Клава засуетилась, что-то говорила о своей любви к нему, о том, что ревность заставила ее так поступить.

Рейнхельт оставался глух к ее объяснениям.

– Предупреждаю, впредь обмана не потерплю, – сказал он. – Ты ничего не должна скрывать от немецкого командования. А вот в Метелине ты не ошиблась. Оказывается, это действительно инженер, и довольно опытный. Такие специалисты нам очень нужны.

– Вот видите, я же вам говорила. А его карточка мне не нужна. Вы могли ее и не возвращать.

Клава свернула в трубочку фотокарточку и зажгла спичку. Бумага зачадила, вспыхнула синим огнем. Собрав в ладонь пепел, рассеяла по комнате.

– Требуются специалисты, – заговорил снова Рейнхельт. – Время военное, каждый знающий человек – на вес золота. Да, мы знаем, что Метелин комсомолец. Но политические убеждения при нем останутся. Нам нужны его знания и его мастерство. Метелину обещают хорошие деньги. Тебе не приходилось с ним встречаться?

– Нет, как в воду канул.

– Жаль. Он очень нужен нам… как специалист… Но не пора ли нам куда-нибудь закатиться?

– В другой раз с удовольствием, а сегодня – извините. Я уже пьяна, куда там ехать.

После этого визита Рейнхельта отец, мать и брат всерьез поговорили с Клавдией. Ее уговаривали, стыдили, ругали, но она отделывалась смешками, уверяя родных, что ничего опасного в ее знакомстве с Энно нет, а выгоды немалые.

ВСТРЕЧА

Железная воля Ежика дала трещину: нарушил клятву – рассказал Ирине о ночной разведке в развалинах санатория. Иначе поступить не мог. Уж так повелось: сестра для него – во всем высший авторитет. И еще так хотелось свей посоветоваться…

Ирина хорошенько отругала ребят, удивилась их храбрости, честно призналась, что ни за что на свете не вошла бы ночью в подвал.

А в следующее воскресенье Сашко повел Ирину в развалины. Миновали узкий лаз, осторожно спустились в подвал. Под лестницей Сашко осветил стенку:

– Вот тут она исчезла. Была и нет!

– И ничего не слышали?

– Скрип. Как от ржавой калитки…

– Давай осмотрим, что же тут могло скрипеть.

Ежик светил, сестра согнутым пальцем стучала о стенку, прикладывала ухо, сантиметр за сантиметром исследовала малейшие щели. В нижнем углу под лестницей неожиданно белый кирпич поддался нажиму ее руки, и она осторожно его вытащила. В глубокой печурке виднелась обыкновенная дверная ручка. Рывком дернула к себе. Стенка зашевелилась, заскрежетало железо. Гладкий квадрат стены ушел, словно дверь в купе железнодорожного вагона.

В это время на плечо Ирины легла чья-то рука. Она обернулась. Перед ней стояла цыганка. Сашко отпрянул в угол, притаился. Голосом оскорбленной хозяйки Ружа спросила:

– Что вы здесь делаете?

– Ищу, – сказала Ирина и не нашла больше слов, что бы такое добавить к этому короткому ответу.

– Кого? – И цыганка впилась в нее черными блестящими глазами, взгляд которых, как показалось Ирине, проник прямо в ее душу.

– Вас, – мужественно призналась Трубникова.

– Зачем? – голос цыганки дрогнул, она как-то вся подтянулась, Ирина подумала, что она вот-вот собирается вцепиться ей в волосы.

– Познакомиться, – тихо выговорила Ирина и покорно опустила голову.

Направив луч в лицо Ирины, цыганка вздрогнула:

– А, это вы! На ловца и зверь бежит. Выйдем отсюда.

Она склонилась над печуркой, повернула рычаг. Стенка сдвинулась.

– Я уже встречалась с вами, – пробормотала Ирина, чтобы прервать тягостное молчание.

Ружа взяла ее за руку, и они поднялись наверх, следом шел Сашко.

– Кто вам велел меня выслеживать? – подозрительно спросила Ружа.

– Мне сдается, что вы – наша, советская.

– Наша-ваша, такая-разэтакая, – забормотала цыганка, – ничего вы обо мне не знаете. А я всякая. – И к мальчику: – Как тебя звать? Сашко иль еще как?

– Еще Ежик.

Он недалеко стоял от таинственной цыганки, втягивал аромат ее духов, и она казалась ему совсем не страшной, даже симпатичной.

– Так вот что, проныра, – обратилась цыганка к Сашко, – иди за ворота, осмотри улицу, нет ли подозрительных… Если что заметишь – свистни.

Ежик убежал.

– Я сама тебя искала. Что спрошу – отвечай правдиво, не то уйду, у меня нет времени.

Предисловие огорчило Ирину, она уже жалела, что рискнула пойти в подвал, ни с кем не посоветовавшись.

Ружа коснулась ее руки:

– Присядем.

И она первая опустилась на кирпичную глыбу, рядом присела Ирина, с трудом сдерживая нервную дрожь.

– Мне нужен хирург, – призналась Ружа. – Я знаю, что вы терапевт, а мне, повторяю, нужен хирург.

– У меня есть друзья-хирурги.

Ружа долго не отвечала, потом встряхнула пышными волосами, сказала:

– Рисковать не имею права. Доверюсь только вам.

– Я готова, – приподнялась Ирина, еще не понимая, к чему ей надо быть готовой.

– С пустыми руками? А инструменты? Медикаменты?

– Принесу из дому.

Ружа остановила ее:

– Погодите. Сегодня я занята. Приходите сюда завтра вечером, как стемнеет. – И приказала вернувшемуся Ежику: – Иди покарауль еще, нам надо поговорить.

Ирина опять села. Ружа мягко сказала:

– Не подумайте обо мне плохо. Вы – женщина и должны понять… Да, порой я противна сама себе… Но что мне оставалось делать? Другого оружия у меня нет. Я стараюсь мстить, как умею. Прошу понять меня правильно и простить. Мне хочется оправдаться перед вами.

Теперь Ирина совсем растерялась и не знала, что ответить на странные слова этой женщины. Но цыганка разом сама переменилась.

– Впрочем, сейчас не время, – прервала она себя на полуслове. – У вас есть жених или хороший друг?

Ирина невольно вздрогнула, замялась:

– Не знаю, как сказать…

– Жених есть, – убежденно подтвердила Ружа. – Так знайте, за вами следят.

– Кто? – вырвалось у Ирины.

– Фашисты. – Она поднесла фотокарточку к глазам Ирины. – Это вы?

– Я, – узнала себя Ирина. Она была снята в легком платье и соломенной шляпе.

– Рядом кто? – продолжала допрашивать Ружа. – Я спрашиваю, кто снят рядом с вами?

– Я не знаю этого человека, – заикаясь, ответила Ирина и густо покраснела. – Это случайный попутчик, на пароходе встретились.

Цыганка улыбнулась, похлопала ладонью по Ирининым коленям:

– А врать-то вы не научились, голубушка. – И как приговор добавила: – Это Семен Метелин. Тому, кто его выдаст, обещаны большие деньги.

Ирина обомлела:

– Как попала к вам эта фотография?

– Гауптштурмфюрер Рейнхельт вручил. Слышали о таком? Услышите. Мне поручено найти Метелина. Выдали ночной пропуск. Разрешили гадать на базарах, ходить по квартирам. Им нужен Метелин. Если найду, обещали дом и десять тысяч их марок.

– Он эвакуировался, – поспешила заверить Ирина.

Цыганка твердила свое:

– Неправда! Метелин в городе!.. Не бойся, со мной можно быть откровенной. Надо спасать Метелина. Фотография его размножена. Ищейки рыщут по городу. – И с тревогой наставляла: – Сама берегись. Присматривайся к соседям, не подослан ли кто. Ты – наживка, на которую, по их расчетам, Метелин клюнет! Не ходи к нему, не приглашай к себе.

Ружа говорила взволнованно и долго. Слушая ее, Ирина продолжала думать: «Как этот снимок попал в гестапо? – в сотый раз она задавала себе вопрос. – Как?»

□

Домой Ирина не шла, а бежала. «Надо немедленно предупредить Семена!» – неустанно твердила она. Ворвавшись в свою комнату, схватила альбом и лихорадочно перелистала его: действительно снимка не оказалось. Поспешно выдвинула ящик, заглянула под стол. Фотокарточки нигде не было. «Куда девалась?.. Кто мог взять?» – гадала мучительно.

Она хорошо помнила, что снимал их тогда Миша Поляков. «А может, негатив у него выкрали? – задала себе вопрос. – Пошлю к Мише Ежика. Проверим».

Опустившись на стул, Ирина долго сидела без движения, пока Сашко не оторвал ее от горестных размышлений.

– Не ищи, и так ясно, – сказал он. – Ее кто-то выкрал. Вспомни, когда ты в последний раз видела фотокарточку?

Ирина с готовностью ответила:

– Совсем недавно, вот совсем недавно…

– Кто в последнее время к нам приходил?

– Ну соседки… Ну Витька… Кто же еще?..

– Нет, кто из чужих бывал в твоей комнате?

– Постой, – вдруг осенило ее. – Клава Лунина была как-то утром, ты еще спал.

Сашко сердито зашмыгал носом:

– Ясно – она, немецкая овчарка. Больше некому.

В мутных сумерках пришли домой Костя и. Василий. Надежда Илларионовна возилась с ужином. Вполголоса, скрывая от матери, Ирина рассказала братьям о том, что узнала от цыганки.

– А можно ли верить цыганке? – спросил Костя. – Не провокатор ли она?

Ирина покачала головой:

– Я сама об этом думала. Какой смысл тогда ей показывать фотографию, предупреждать нас. Могла действовать по-другому, да и говорит она искренне, от души. Нет, я верю ей. Завтра я с ней увижусь, и все прояснится.

□

Ежик примостился на обрубке бревна около проходной барачного типа, изрешеченной осколками авиационных бомб. У его ног – белая сумочка. В ней вдавленный наполовину в жареные семечки стакан. Семечек совсем немного, а он расхваливает их на всю ивановскую: мол, жирные, вкусные.

На заводе закончилась смена: старики, женщины, подростки брели устало, не глядя по сторонам и почти не разговаривая между собой.

Наконец, показался Михаил Поляков – высокий, щеголеватый мужчина, в кепке с широким козырьком. Уловив знакомый голос, направился к продавцу семечек.

– Зачем здесь?..

Ежик провел ребром ладони по горлу.

– Чэпэ. – И, оглянувшись, громко добавил: – Берите оптом, сделаю скидку.

– Иди за мной, но не сразу.

У Полякова был вид преуспевающего дельца. Он действительно многого достиг: назначен технологом цеха. А все потому, что немцы обратили на него внимание. При разборке бумаг, захваченных в горкоме комсомола, Рейнхельту попали в руки заявление официанта и решение бюро горкома. В них шла речь об инженере Полякове, исключенном из рядов ВЛКСМ за дебош, учиненный в ресторане. Внимательно изучив документы, гауптштурмфюрер распорядился найти Михаила Полякова. Вначале полагал приспособить его для нужд секретной службы. Но при личном знакомстве убедился: толку от него не будет. Поляков выглядел туповатым, инертным, в общем, к серьезному делу непригодным.

Гауптштурмфюрер положил перед собой папку, взятую в сейфе горкома комсомола:

– Я составил о вас представление. Полное. Документ этот знаком?

Миша наклонился над раскрытой папкой. По-простецки поскреб затылок, повздыхал:

– Как забудешь? При мне составляли.

– Чувствуется, что человек ты разносторонний. Да? – иронизировал Рейнхельт.

Гауптштурмфюрер закрыл папку и оценивающе посмотрел на сгорбившегося на стуле, небритого Михаила.

– Да-а, досье не из приятных. Зачем же официанта калечил?

– Был в невменяемом состоянии.

– И частенько такое случается?

– Когда как… Придерживаю себя…

– Ничего. Вылечим. Сделаем из тебя человека. Договоримся так: в свободное от работы на заводе время пить – пей, но танки из ремонта выпускай вовремя. Согласен?

– Постараюсь.

Этот трюк, с фиктивным исключением Полякова из комсомола, придумал Метелин перед приходом немцев. Он же задним числом подделал решение.

Поляков и Ежик с разных площадок заскочили в трамвай. Пассажиров почти не было. Сашко сказал Полякову о пропавшей фотографии.

– Все негативы я уничтожил, – сообщил Поляков.

Встревоженный Михаил тут же вышел из вагона: торопился предупредить своих людей временно прервать связь с Ириной и Костей Трубниковыми.

В ту же ночь цепочка связных сразу же пришла в движение, незаметные колесики привели в действие весь сложный механизм подполья.

□

Уходя на работу, Ирина попросила Сашко узнать, не поселился ли возле их дома какой-либо новый постоялец. «Подсадной утки» боится», – догадался Ежик и охотно взялся за дело.

Днем он обошел соседей: у одних – одолжил щепотку соли, и других – чаю, у третьих – занял несколько спичек. Всюду приглядывался, осторожно спрашивал о квартирантах. Пришлых пока не обнаружилось. Но Ежик не успокоился. Со всей улицы собрал дружков и строго спросил:

– Вы знаете меня, что я за человек?

– Еще бы! – ответил хор.

– Хочу вам довериться, – продолжал Сашко таинственно, слушайте и на ус мотайте. По проверенным мною данным у нас на Булыжной должен поселиться домушник.

– Домовой! – ужаснулся самый маленький.

– Эх, необразованный, до-муш-ник – это вор, что по квартирам лазает, – разъяснил Ежик. – У них тоже ранги: который по квартирам – свой, который по магазинам – свой. К нам, значит, домушник. Он в постояльцы напросится. Высмотрит, у кого что есть, и последние штаны стянет. Вам, чапаевцы, боевое задание: если у кого поселится неизвестный, немедленно докладывайте мне, а уж я соображу, что предпринять. Слово?

Ну, кто не даст слова, если сам Ежик отличил секретным доверием. Конечно, поклялись смотреть в оба, быть немыми, в строжайшей тайне секрет держать.

Кончилась неделя, а сообщений от ребят не поступало. На вопросы Ирины Ежик отрицательно качал головой: пока, мол, подозрительных постояльцев на их улице не обнаружено.

Костя не сразу сказал Николаю Лунину о пропаже фотографии: Ирина просила об этом, ссылаясь на то, что вина Клавы не доказана и незачем напрасно волновать ее брата.

Но, когда Николай отказался взять и спрятать дома листовки из-за того, что к ним домой ходят немецкие офицеры и он не верит сестре, Костя не выдержал и все рассказал Лунину.

Николай не любил сестру, порой презирал, а сейчас даже брезговал ею, но… чтобы предать Семена – такого не мог ожидать даже от нее! Больше часа он бродил по улицам, пока немного успокоился.

Вернувшись домой, прошел в комнату сестры, как бы от нечего делать, перелистал ее альбом, перебрал книги, открыл ящик стола. Клава, отложив пухлый роман, настороженно приподнялась на кровати.

– В моих вещах копаешься. Этого еще не хватало, – сказала она. – Скажи, что ищешь?

– Портрет Метелина, – огорошил ее Николай.

– Что? Что? – побледнела она. – Какой еще портрет?

– Не притворяйся, не поможет. Отдай фотокарточку, на которой сняты Ирина и Семен.

– Понятия не имею, в глаза не видела. – Клава уже овладела собой, опять небрежно развалилась на кровати.

– Клавка, это очень серьезно! Где портрет?

– Ты пьян, ей-богу! Просто невменяем.

Взяв стул, Николай подсел к кровати:

– Ты выкрала снимок. Признайся или…

Клавдия спрыгнула с кровати, распахнула дверь в кухню, истерично крикнула:

– Мама! Скорее, он спятил!

В комнату вбежала перепуганная Власовна. Дочь, рыдая, сквозь слезы жаловалась:

– Житья не стало. Послушай, что плетет.

Нахмурив брови, мать напустилась на сына:

– Чего привязался, геть отсюда!

Николай ровным голосом объяснил:

– Мама, ты должна знать: Клавка украла у Трубниковых фотокарточку Метелина.

– Зачем она тебе? – спросила Власовна и уже прикрикнула на дочь: – Сейчас же верни!

Клава вытерла слезы, высморкалась, вскинула голову:

– Отвяжитесь, знать ничего не знаю.

Мать растерялась: кому верить – смотрела то на сына, то на дочь.

– Значит, портрета у тебя нет? – наступал Николай. – Ну, чего молчишь? Стыдно? В общем, все понятно. Этим и должно было кончиться. Последний раз спрашиваю, ответишь или нет?.. Хорошо, я сам скажу. Ты не только украла, но и передала снимок Метелина в гестапо.

Клава вздрогнула, словно от удара.

– Ой, да что ж это такое? – схватилась за сердце Власовна.

– Да, мама, это так. Ты знаешь, что Сема работал секретарем горкома комсомола. До сих пор он еще не перебрался к своим. Немцы его ищут, и ты сама знаешь, что они могут сделать, если поймают его.

– Он врет, врет, врет! – перебила его Клавдия.

– Боже, какой позор на старости лет. Вот до чего ты докатилась, дочка. Где ты пропадаешь по вечерам, с кем?