Текст книги "По эту сторону стаи"

Автор книги: Ядвига Войцеховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4

   Уолден Макрайан не знает, рад он или нет. Пожалуй, рад: девчонка будет посимпатичнее подменыша – что ни говори, в человечьей прислуге есть своя изюминка; и не рад – тому, что её нельзя тронуть. Он без зазрения совести исколотит её за дело, за малейшую провинность, но, тем не менее, человек, принадлежащий Семье Близзард, должен остаться цел. Даже если одному только Создателю известно, где носит саму Близзард, если каким-то образом она всё-таки жива.

   Славные были деньки. Теперь он редко развлекался, боясь выйти из тени. Давно не был нигде дальше соседних городишек; как вор, ненадолго выходил из полумрака – и снова скрывался под защитой опеки.

   Хотя какая, к дьяволам, защита? Там, снаружи, что-то случилось, что-то дерьмовое. Близзард-Холла больше нет, хозяин неизвестно где. Просто где-то – но для Макрайана этого достаточно, значит, не всё потеряно, нужно только переждать.

   Что там, снаружи? Наверное, опять Сектор, опять новый Круг, состоящий из чёрт-те кого, а для них, для старого, истинного Круга снова припасены утгардские камеры и небо Межзеркалья. Мир изменился, мир опять перевернулся с ног на голову. Всё шло к этому, и он заранее озаботился безопасностью, разбив зеркало, но полукровые свиньи приходили и сюда, и им нипочём была опека. Да вот только под Кастл Макрайан тянулась паутина подземных ходов, где заблудился бы и он сам, но в тот, пока единственный, раз они сослужили хорошую службу. Макрайан хохочет и показывает кому-то невидимому грязный кукиш.

   – Накося, выкуси, – с издёвкой говорит он.

   Пролетает неделя. Грязные кастрюли, кажется, подходят к концу, кожа на пальцах потрескалась и огрубела. Тем не менее, Дорин загодя начинает придумывать что-то ещё – сидеть, сложа руки, гораздо хуже.

   Она уже расставляет посуду по вымытым шкафам и как раз берёт метлу, чтобы внести в картину порядка последний штрих, как в кухню входит Макрайан. Дорин уже привыкла к тому, что он, если не спит и не бродит невесть где, может часами шататься туда-сюда или просто сидеть и пялиться ей в спину. Приятного мало, но делать нечего: телевизоров, футбола и прочих благ цивилизации тут не предусмотрено.

   Однако сейчас он передвигается осторожно, точно боится разбудить спящего, и поминутно останавливается, прислушиваясь. Дорин не успевает удивиться, как Макрайан больно хватает её за руку, другой рукой зажимает рот и тащит к очагу в противоположном конце кухни. Там он притискивает её к груди, не отнимая от губ грязной пятерни, а другой рукой возит по камням справа от каминной полки. Вдруг задняя стенка очага вздрагивает, и, взметнув в воздух облачко сажи, сдвигается в сторону, открыв крохотную нишу. Через секунду оба оказываются внутри, тайник закрывается и они остаются в кромешной темноте.

   – Что... – начинает было Дорин, едва только его хватка чуть ослабевает – и тут же получает тычок в бок.

   – Заткнись, или я сверну тебе шею, как цыплёнку, – шипит Макрайан прямо в ухо.

   У неё хватает сообразительности захлопнуть рот и все свои вопросы оставить на потом. Если это потом, конечно, наступит.

   Что может заставить ленного лорда Макрайана прятаться в дыре за камином?! Люди? Много людей? Но люди вряд ли минуют опеку владетеля. Не люди? Если только Милорд? Но Дорин сильно сомневается, что от Милорда было бы возможно скрыться даже на дне Северного моря. Но кто может угрожать наместнику округа Эдинбург... если, конечно, Макрайан по-прежнему наместник округа Эдинбург?

   Мысли вихрем проносятся в её голове, не предвещая ничего хорошего, кто бы нежданный не оказался там снаружи. Люди не станут церемониться даже с мышью, живущей в этом месте, Милорд же раздавит мышь, не заметив. И неизвестно что может сделать неизвестно кто ещё: таинственный, но опасный некто, у кого пока ещё нет названия. Неизвестность – худшая из зол, Дорин знает это на своей собственной шкуре.

   "Похоже на то, что теперь вы не наместник, мистер-волосатые-штаны", – думает она – но приходит к неутешительному выводу, что это мало что меняет. Волк, гуляющий на свободе, пожалуй, менее опасен, чем волк, обложенный охотниками. К тому же Дорин не уверена, что охотники окажутся лучше волка.

   Поначалу она даже забывает о том, что стоит, вплотную прижавшись к Макрайану и уткнувшись носом в рукав его благоухающего наряда. Они оба замерли, не шевелясь и едва дыша. Проходит десять минут, или час – Дорин не знает; кажется, время в темноте течёт по-другому. Зато она замечает весь букет ароматов, бьющих ей в нос. Дорин крепится изо всех сил, понимая, что ещё чуть-чуть – и она потеряет сознание; ей уже начинает мерещиться, что в тайнике становится нечем дышать, она видела такое в каком-то фильме про кладоискателей, – как вдруг в глаза бьёт дневной свет.

   Дорин выпадает из камина, рассыпая по полу золу, и жадно хватает ртом воздух. Вокруг всё, как и было, нет ни толпы с дрекольем, ни кого-то ещё. Позади слышатся глухие удары: Макрайан хлопает себя по бокам, выбивая из одежды остатки сажи, а потом с отвращением сплёвывает на пол. Дорин с удивлением замечает, что штанов на нём уже нет, только кое-как завязанный на узел старый плед, который вот-вот грозит упасть. Это открытие поражает не тем, что он принял к сведению её язвительное замечание, а тем, что она Бог знает сколько времени простояла прижатой к мужчине, завёрнутому в одеяло, под которым ничего больше нет.

   – Показалось, – с облегчением говорит он. Дорин тут же приходит в голову совсем невесёлая догадка, что это лазанье по каминным трубам происходит не в первый и далеко не в последний раз.

   – Подойди, – приказывает Макрайан, придерживая рукой этот свой плед в уютную клеточку.

   Она повинуется.

   – Иногда за полчаса многое случается. – Как, разве прошло всего полчаса?

   Он наклоняется и сильно втягивает носом воздух, а потом и вовсе рывком дёргает её к себе, схватив сзади за шею; словно зверь, обнюхивает волосы, ухо, висок.

   – Ты хорошо пахнешь. Раздевайся, – велит Макрайан; Дорин смотрит на него огромными глазами с расширившимися зрачками и без единого звука снимает с себя одежду.

   Её пронзает кошмарная мысль, что Макрайан – действительно людоед, на самом деле, без всяких шуток. Она стоит перед ним без единой нитки на теле, парализованная страхом.

   Макрайан подходит и осматривает её со всех сторон, словно размышляет, в какой котёл она поместится. Потом хватает за подбородок и силой разжимает зубы, запуская в рот кислые на вкус пальцы. "Как кобыла на ярмарке в базарный день", – думает Дорин.

   – Вы хотите меня съесть?

   – Сделать чего?

   – Вы не можете прикоснуться ко мне? – она хочет сказать это в качестве утверждения, но в конце слышится вопрос. Как она может быть стопроцентно уверена в том, что он может или не может?!

   – Ведь ты же не думала, что я тебя отпущу? Прикоснуться – нет, заключить брак – да, – неожиданно заявляет Макрайан. – Этим я окажу честь твоему дому.

   – Какому дому? – спрашивает Дорин, из всего сказанного понимая только два слова: "дом" и "заключить" – тут она снова холодеет, думая лишь о том, что заключить можно только куда-нибудь, например, в темницу.

   – Дому Близзард, – он смотрит на неё, как на дуру. – К твоему сведению, "Дорин" означает "плодовитая". Одевайся.

   – Какой брак? – до неё неожиданно доходит.

   – Неравный, – говорит Макрайан. – Неравный брак со здоровой деревенской девкой с Изумрудного Острова. Неплохое приобретение, а?

   – Нет! – Дорин шарахается прочь и чуть не падает, запнувшись обо что-то.

   – Да, – равнодушно говорит он. – Я так решил.

   – Нет, – она не хочет, не хочет, не хочет... Вот ЭТОГО она не хочет точно.

   – Да, – повторяет Макрайан. – И ты скажешь это "да", иначе...

   – Иначе что?

   – Иначе ничего. Ты скажешь это "да" без всяких "иначе".

   – Если вам так приспичило, почему бы не жениться, например, на мадам Легран? – насколько Дорин помнит, подруга её хозяйки, мадам Легран – вдова, а уж о неравном браке и речи быть не может.

   – Закрой рот, – целое мгновенье ей кажется, что сейчас Макрайан со всей силы ударит её. – Легран задирала подол половина Утгарда. Ты хотя бы примерно представляешь себе, что такое тюрьма?

   – Слава Богу, нет, – Дорин пятится – такие бешеные у него становятся глаза.

   – Холод, отбитое нутро и беспредельная власть любого, кто пожелает, – сквозь зубы цедит он. – Позор, который мы смывали кровью.

   – Вам ничто не мешает... задрать подол мне и осчастливить меня вашим вниманием прямо сию секунду. Ведь я всего только человек, или нет? Деревенская девка с Изумрудного Острова.

   – Ты глупая? Я же сказал: мне не нужны бастарды.

   – Член Внутреннего Круга желает связать себя с человеком? – Дорин вспоминает свои старые страхи, которые, кажется, начинают сбываться, и пускает в ход последний аргумент.

   – Ты хотя бы приблизительно знаешь, что такое вырождение? Дети хуже подменышей, слабые, как дождевые черви. Ещё больший позор, – он с ненавистью сплёвывает в очаг.

   – Вы хотите позвать священника? – ей становится смешно. Брак, подумать только! Может, это очередная шутка, ведь милорду Уолдену так скучно?

   – Это просто твоё "да", добровольно сказанное вслух, – кажется, когда-то она слышала о таком. Там, в Близзард-Холле...

   – Я не скажу "да". Но вы ведь всегда можете внушить мне, чтобы я это сказала, – Дорин догадывается, что почему-то не может.

   – Нет.

   – Я ни за что не скажу "да". По доброй воле.

   – Именно по доброй воле.

   – Нет.

   – Скажешь.

   Дорин только тут замечает, что она до сих пор наполовину раздета – но, кажется, появилась проблема, которая заботит их обоих больше, нежели её нагота. Она поворачивается к нему спиной и начинает натягивать джинсы. Она не хочет ничего такого, вот сейчас действительно не хочет, никак и ни при каких обстоятельствах. И не скажет. Никакого "да". Позади тихо; Дорин оглядывается.

   – Если ты надеешься, что я передумаю, забудь, – тихо говорит он ей, глядя прямо в глаза. – Запоминай. Правило первое: наше слово всегда, ВСЕГДА стоит дороже жизни.

   «Нет. Не передумает», – Дорин рассеянно глядит из своего оконца на донельзя надоевший пейзаж: горы – это не что-то необычное, если ты родом из графства Керри.

   На полу валяется разодранная в клочья пачка сигарет.

   – Запоминай дальше, – спокойно говорит ей утром милорд Уолден. – Правило второе: ещё одна сигарета – и ты будешь вопить от боли, пока не потеряешь сознание. Потом я отолью тебя водой. Потом ты снова будешь вопить – и так много, много раз. И, да: наказывать за дело – это не дурной тон.

   Ах, да, ведь он же собирается использовать её, как племенную кобылу. Дорин еле сдерживает злые слёзы и желание сотворить с собой что-нибудь нехорошее. Она помнит, откуда у леди Ядвиги был шрам на запястье, но, Создатель, она не настолько сильна.

   – Леди Ядвига... – начинает она, пытаясь сказать, что бывшая хозяйка делала то же самое, когда никто не видел.

   – Если ты когда-нибудь вдруг пройдёшь через Утгард, можешь делать это, сколько влезет, – Макрайан ставит точку.

   Нет уж. Это вряд ли.

   Ладно, так тому и быть, Дорин найдёт, чем себя занять, тем более, работы тут непочатый край. Она делает шаг вперёд, едва не наступив на черенок метлы – и тут же получает затрещину, от которой звенит в ушах.

   – Что вам ещё не так?! – со слезами в голосе восклицает Дорин, хватаясь за затылок.

   – Нельзя перешагивать метлу – рискуешь забеременеть до свадьбы, – говорит он. – А вот это как раз – дурной тон.

   – Это дурацкие суеверия! – парирует она.

   – Тогда какого рожна ты искала Неблагой Двор? Ведь это тоже дурацкие суеверия.

   Возражений у Дорин не находится.

   – Займи себя, – советует он ей час спустя, кидая на кровать небольшую корзинку. – Говорят, хорошо прочищает мозги.

   В корзинке оказывается всё для рукоделия: пряжа, иголки, вязальные спицы. Маленькие милые вещички, которые и впрямь пригодились бы, хотя бы даже потому, что их было приятно перебирать... Дорин размахивается, желая вышвырнуть всё это в окно, но корзинка шмякается о стену рядом и отскакивает, рассыпая содержимое по всей каморке...

   Шотландские горы дремлют под летним солнцем, и где-то там, всего в нескольких милях, свобода, которую она добровольно променяла на рабство. Ради чего? Ради сбывшихся кошмаров? Не лучше ли было оставить всё, как есть, и продолжать собирать с пола черепки собственной чашки, ожидая за это чьего-то наказания? Вздрагивать от любого шороха и платить психоаналитику? День за днём пытаться убить в себе раба без куска души, оставленного в нигде и в никогда?

   Нет, не лучше. А вот теперь неплохо бы подумать над тем, что возможно в дальнейшем.

   Милорд Уолден не может принудить её, ни пытками, ни внушением. В обоих случаях эта штука не будет добровольной, а, значит, действительной. Она только-только начинает нутром постигать все эти тонкости, раньше в этом просто не было нужды.

   Милорд Уолден уже не наместник, но глупо надеяться на то, что охотники успеют убить Серого Волка и спасти Красную Шапочку. Возможно, и успеют, да вот только Красную Шапочку постигнет точно такая же участь.

   Пока Дорин не представляет, что Макрайан может придумать для того, чтобы у неё прибавилось энтузиазма. Скорее всего, будет ждать, запугивать, а, может быть, и подкупать.

   Разноцветные клубки шерсти раскатились по полу, один сиротливо лежит под кроватью. Дорин проходит по всем углам, собирая их, как грибы, и складывает обратно в корзинку; туда же отправляются спицы, ножницы и прочий инвентарь. "Вот пусть только попробует полезть, сразу воткну ему спицу в глаз", – мстительно фантазирует она, понимая, что вряд ли сможет. Однако эта мысль успокаивает. Дорин вздыхает и берёт в руки уютный пушистый клубок...

   – Запоминай дальше. Правило третье: я всегда прав, – безусловно, всегда прав только хозяин, но девки это не касается, для неё хозяин он. Смотрит на него во все глаза. Боится, но не до такой степени, чтобы обделаться. Ровно так, как надо.

   Макрайан не задумывается, красивая Дорин или нет. Это просто здоровая крепкая женщина, залог будущего его рода. Красота для него – не критерий.

   Он вспоминает Лену и то, как она обхватывала его бёдра, а он с силой вколачивал её в стену, бурую от стылой крови. Равная по статусу, отличающаяся только утгардскими номерами. Если она хотела, он приходил, если нет – не посмел бы настаивать. Отпихнула бы – не сказал бы ни слова. С Леной можно и нужно было делить позор, кровь, кишки на полу – и прошлое. В их мире не существовало понятия красоты, если только строгая красота клейм, изуродовавших руку, красота шрамов, изуродовавших кожу. Красота воплощённой боли. Наверное, и красота чего-то, изуродовавшего и его. Он сто лет не смотрел в зеркала. Зачем?

   Макрайан даже не рассчитывает на то, что Дорин вот так сразу скажет "да". Плевать. Не страшно. Важен результат.

   – Славная будет ночь, красотка, – говорит он и направляется к жилью.

   – Надумала? – раздаётся сзади.

   – Нет! – Дорин от неожиданности роняет клубок, и тот, подпрыгивая, катится прочь.

   – Ещё надумаешь. Ступай вниз, – велит Макрайан.

   Дорин откладывает кучу спутанных ниток, из которых она пыталась соорудить хоть что-то. Время обеда.

   Однако он ведёт её в другое крыло. Оказывается, в Кастл Макрайан есть длинный коридор, увешанный зеркалами. Не сквозными, а портретными. Следующие полчаса Дорин созерцает череду макрайановских предков с надменными лицами и прищуренными глазами – ах ты, Боже мой, сколько гордости за беспорточного потомка.

   – От тебя требуется только одно слово, – опять он за своё.

   – И это слово – нет, – конечно, тут же говорит она.

   – Значит, нет?

   – Значит, нет. Вы, в отличие от ваших родственников, похожи на бродягу.

   – Ты тоже не тянешь на аристократку, – он окидывает взглядом потёртые джинсы, блузку и пальцы, покрасневшие от холодной воды. Если так пойдёт дальше, она рискует обзавестись жабьей кожей.

   – Что вы мне покажете ещё? – интересуется Дорин. – Закрома, полные золота?

   – Не будь дурой. Я показывал не тебе, а тебя, – равнодушно говорит Макрайан. – Скажи спасибо, что я не велел раздеться.

   Ах, вот как. Дорин теряется.

   – Тебе я покажу кое-что другое, – он крепко сжимает её руку и ведёт вниз.

   – Прошу, моя королева, – перед ней стул, всего только высокий стул, или скорее кресло из тёмного дерева, с ножками толщиной с телеграфный столб. Подвалы никуда не делись, и тут нет никакого винного погреба, это Дорин понимает с такой ясностью, будто её только что окунули головой в прорубь. И стул, наверное, не стул, а дыба, или что-то ещё... Когда-то она слышала слово "тормента", так называлась рок-группа, от которой тащился её брат, и это тоже означало орудие пытки или что-то вроде... Создатель, помоги, она не хочет, не хочет, не хочет... как здорово было бы умереть, вот прямо сейчас, не доставив этому ублюдку удовольствия насладиться её криком... Она не хочет, и не скажет, не скажет, не скажет. Никаких "да"...

   Макрайан оправдывает её ожидания и привязывает руки, сначала правую, потом левую. Дорин пытается со всей силы ударить его в коленку или в пах, но он увёртывается и, сопя, привязывает и ноги. Под ней неожиданно становится тепло, словно Дорин села на горячую печку... и сыро.

   – Так да или нет? – всё-таки спрашивает он, раздвинув ей бёдра и видя расплывающееся на штанах пятно.

   – Нет! – выкрикивает она изо всех сил, чувствуя, как из глаз брызгают слёзы. Это не боль, а унижение. Мокрые джинсы и дикий ужас от того, что будет с её телом совсем скоро.

   – Побереги голос, – советует Макрайан и удаляется.

   Она несколько раз дёргается на привязи, словно жук на нитке, но узлы затянуты на совесть. Верёвка впивается в кожу с такой силой, что руки начинают наливаться кровью.

   Макрайан возвращается откуда-то из тьмы жутких лабиринтов, но уже не один. Вместе с ним совсем молодой парень с волосами, поставленными торчком, в ярких брюках, майке с листом конопли и в косухе, испачканной извёсткой. Из носа течёт красная струйка; парень вытирает её рукой и стеклянными глазами смотрит на Макрайана, словно верный слуга, малость перебравший хмельного, но всё-таки преданно ждущий приказа повелителя.

   – Маленький филиал Утгарда, Дорин, – поясняет Макрайан. – Мой собственный. Сегодня, и только сегодня специально для тебя мы даём представление "Быть или не быть". Вот в чём вопрос, верно, моя королева?

   Она не в состоянии вымолвить ни слова. Вот в чём подвох. Он ничего не может сделать ей, зато может кому-то ещё. Но она не скажет, не скажет, не скажет...

   – Так да или нет? – спрашивает Макрайан.

   Дорин мотает головой. Ни звука больше!

   Парень в косухе, как подкошенный, валится на грязный пол и замирает.

   – Ты выбрала "не быть" – что ж, значит, не быть, – Макрайан рывком поднимает тело и сажает у её ног, складывая пока ещё податливые члены в нужную позу. Дорин через джинсы чувствует, что тело тёплое и такое живое... минуту назад, а сейчас это кукла, с которой играет милорд Уолден. И в этом театре смерти только он решает, что и как произойдёт в следующем акте...

   – Чудесно подходит на роль шута, – Макрайан отходит подальше и критически созерцает композицию, как художник полотно, думая, какой штрих будет следующим.

   – Так да или нет? – он задаёт ей тот же самый вопрос.

   – Иди к чёрту! – кричит Дорин.

   – Да ты, оказывается, хочешь свиту побольше, моя королева, – он присвистывает. – Тебе не откажешь в размахе.

   Следующим оказывается какой-то рабочий в синей спецовке, перепоясанной брезентовой лентой с множеством карманчиков, где техники обычно носят отвёртки, гаечные ключи и прочий инструмент. Кажется, она даже видела его в пабе. Дорин с ужасом ожидает, что вот-вот её ноги коснётся второй остывающий человек. Закончивший жизнь из-за неё, Дорин О`Греди. Но всё не так просто: на сей раз тело начинает мгновенно покрываться ранами и расползаться, орошая пол, палача и саму Дорин красными брызгами.

   – В твоей свите прибавился рыцарь, – Макрайан отвешивает шутовской поклон и кучей сваливает труп к её ногам. – Увы, королева – рыцарю не повезло, он пал в бою.

   В воздухе разливается запах металла и вина; микроскопические красные шарики оседают на коже, и она чувствует их, будто это не кровь, а кислота. Макрайан подходит и проводит пальцами по её щеке, потом касается губ. Вкус металла становится сильнее, точно она только что съела ту клубничину из-под стены сгоревшего особняка...

   – Полагаю, тебе не хватает фрейлины, уж как пить дать, – тоном знатока говорит Макрайан. – Что же случится с фрейлиной, Дорин? Думаю, она расстанется с жизнью из-за несчастной любви к шуту, который, увы, при всём желании теперь не может ответить ей взаимностью.

   Кто будет следующим? Женщина из посёлка? Девушка-пастушка?

   Старуха Грейс. Дорин узнаёт её издалека.

   – Милорд наместник... – она, кажется, не в силах сказать что-то ещё. – Я всего только полукровка, мерзкая тварь...

   – Если бы я оставался наместником, Грейс, сейчас ты сидела бы на заднице и облапошивала очередного простака. Так что молись своим богам или вашему новому Мастеру Круга, а лучше закрой рот, – советует Макрайан.

   Дорин даже не обращает внимания на то, что Грейс не в трансе и вдобавок знает, что к чему; впрочем, об этом можно было догадаться.

   – Тебе нравится пьеса, Дорин? А каковы актёры, ты только посмотри! – говорит Макрайан. – И в главной роли – ты, подумать только.

   – Нет, – еле слышно шепчет она.

   – Нет? – он наклоняется к ней так близко, что она может рассмотреть каждую шерстинку на его чёртовом одеянии. – Не нравится? Разве?

   – Нет, – повторяет Дорин, понимая, что больше не выдержит. Ей почти никто старуха Грейс, деревенская знахарка, правдами и неправдами пытавшаяся остановить её на пути к бездне. Полукровка, никому не сделавшая зла. Живое существо, которое начнёт остывать уже через пару секунд, если Макрайан услышит от Дорин что-то ещё, кроме "да".

   – Нет – это значит "да"? – уточняет он.

   – Да, – говорит она.

   Грейс стоит на коленях, уткнувшись лбом ему в ноги.

   – Она останется жива? – уточняет Дорин, прекрасно зная, кто такой милорд Уолден.

   – Она останется жива, – он усмехается. – Ты выбрала "быть". Даю слово.

   Старуха пытается подняться; он склоняется над ней, и до Дорин доносится тихое: "Забудь". Грейс сползает на пол, но Дорин уверена, что это только обморок: нельзя нарушить силу сказанных слов. Макрайан хватает старуху за шкирку и легко, как котёнка, несёт прочь, к выходу.

   – Повторяй за мной, – говорит он, возвращаясь. – Добровольно...

   – Здесь?! – она сидит в испачканных штанах в компании трупов, и руки уже начали синеть и распухли, словно две колбасы.

   – Тебе всё-таки нужен священник? – насмешливо спрашивает Макрайан. – Пожалуй, это можно устроить, у меня давно не появлялось новых трофеев над каминной полкой.

   – Здесь, – тут же соглашается Дорин, понимая, что в его устах каждая шутка может мгновенно превратиться в реальность.

   – Надеюсь, от страха у тебя не улетучились мозги? – интересуется Макрайан. – Повторяй. Моё полное имя Уолден Баллард Макрайан из Кастл Макрайан. Своё собственное ты, надеюсь, не забыла.

   Она молча кивает. Невеста... без места... сидящая в луже собственной мочи...

   Хорошо, хоть не дерьма...

   – Добровольно...

   – Добровольно...

   – Заключаю брак...

   – Заключаю брак...

   – С Дорин Долорес О`Греди из Килларни.

   – С Уолденом Баллардом Макрайаном из Кастл Макрайан.

   Тишина. И... ничего не происходит, в то время как Дорин ожидает бури, землетрясения или хотя бы грома. И эта тишина – свершившегося, непоправимого – хуже, чем если бы разверзлась бездна и все они провалились в преисподнюю...

   – Целоваться не обязательно, – говорит Макрайан.

   Дорин чуть было не повторяет слово в слово и это, когда понимает, что он шутит. Ведь милорд Уолден такой шутник.

   – Всего делов, – он сплёвывает на пол, бурый от кровавых пятен.

   – Иди к дьяволу, – говорит она и тут же чувствует, как на её подбородке смыкаются железные пальцы.

   – Запомните хорошенько, миссис Макрайан, – он смотрит ей в глаза, зрачки в зрачки. – Обращение "ты" оставьте для нищебродов и челяди. Есть только "вы, миссис Макрайан" – и "вы, мистер Макрайан". Если вам, конечно, претит называть меня милордом.

   "Хорошо, миссис Монфор, в следующий раз я так и сделаю", – она мгновенно вспоминает фразу, сказанную будто тысячу лет назад хозяином хозяйке на улице Фонарщиков...

   – Я приму... к сведению, – едва может выговорить Дорин, глотая злые слёзы и больше всего на свете желая обрести невиданную силу и разорвать его на тысячу кусков. Если он продержит её так ещё хотя бы минуту, то она рискует остаться со сломанной челюстью.

   – Будьте любезны, – холодно отвечает Макрайан, и пальцы разжимаются.

   "Пошёл ты к такой-то матери, принимать к сведению..." – и тут вдруг Дорин неожиданно осознаёт, что да, только так, и никак иначе. Словно кто-то берёт и аккуратно вкладывает это в её голову. Таково правило. Так дОлжно. Никаких "ты" и быть не может.

   – Да, мистер Макрайан, – говорит она, ещё не до конца понимая, зачем она это произнесла.

   Что-то начинает входить в её плоть и кровь, меняя, перестраивая, разрушая связи и создавая новые. Нечто, но не деструктивное, не убивающее. Меняющее не тело, а что-то ещё, и что – она пока не знает...