Текст книги "По эту сторону стаи"
Автор книги: Ядвига Войцеховская
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
"Надула проклятущая старуха", – устало думает Долорес, прислушиваясь к тому, как гудят ноги, на которых, судя по всему, ей сегодня предстоит проделать не ближний путь.
Но зачем идти туда, куда пойдёт разве только ненормальный? Ведь гораздо приятнее жарким днём попить чайку и послушать бывалого человека! Долорес кивает. Конечно, мистер. Зачем идти туда, не знаю, куда?
Неожиданно солнце меркнет, небо затягивают тучи. Налетает короткая гроза, которая сменяется нудным мелким дождём.
Конечно, она не пойдёт на север вдоль леса, нет-нет, сэр...
Местность постепенно повышается, начинается этот самый старый лес, и вокруг сразу темнеет. Прав был Макдауэл, это очень даже плохое место. Долорес не выдерживает, садится на корточки и, как заклятье, шепчет полузабытый детский стишок, который всегда выручал, если требовалось идти куда-то в темноте. Обращаясь к Робину Гудфеллоу, или просто Паку – а вдруг поможет и сейчас? Тем более, она, хоть убей, не может вспомнить ни одной молитвы.
Верхушка горы совсем недалеко. И чем ближе, тем хуже и хуже. Но Долорес плевать хотела и на дождь, и на опеку владетеля, она не будет думать о... не станет, не станет, не станет...
Не станет думать о подвалах Кастл Макрайан.
– Плевать, – говорит она вслух. Старому лесу, этим дубам в два обхвата толщиной, что были желудями ещё, наверное, при короле Артуре.
Опека пропустит её – иначе ей просто не жить. Столько искать – и найти. Не смерть, не рабство, не ад на земле. Ответ на вопрос – и себя. Ту часть себя, которую когда-то забрали, не спросив, и так и не вернули обратно. Оказывается, свобода – это ещё далеко не всё.
– Плевать, – повторяет Долорес громче. Тучам в просветах между ветвями и дождю.
"Там, в гнезде, уснул ли гусь?
И лиса задремлет пусть..."
Опека пропустит, не может не пропустить. Невидимая стенка знает её, чует её – пусть как раба или как домашнюю зверушку.
Трясущуюся у входа в подвалы Кастл Макрайан. Знающую, что ждёт людей, встретивших на своём пути Дикую Охоту...
– Плевать! – что было силы кричит Долорес, шаг за шагом пытаясь приблизиться к вершине горы. И не может.
...и ждущую, что сейчас шкурку начнут сдирать и с неё.
Долорес, плача, опускается на мокрые листья и начинает ползком двигаться обратно, вниз, едва не подвывая от ужаса.
Впереди угадывается движение. Она поднимает глаза и видит серую зверюгу. Шерсть торчит клочьями, бока запали. Зверь стоит, опустив башку, и смотрит на неё жуткими жёлтыми глазами.
"Волк!" – проносится в голове. – "Сейчас съест".
– Хороший, не трогай... – шёпотом просит Долорес. У неё нет с собой ничего такого, что можно было бы попробовать предложить волку взамен себя. Да и какое там! Она едва в состоянии пошевелиться, так и стоит на коленях, джинсы уже промокли насквозь.
Неожиданно волк срывается с места и исчезает в кустах.
– Отличная поза, красотка! – слышит она. Какая поза, где? За пеленой дурацких слёз ничего не видать. – Мне даже не хочется, чтобы ты вставала. Но, знаешь ли, дождь, поэтому давай руку. Продолжишь позже, хотя бы не лёжа в луже.
Кто-то коричневый и большой, как медведь. Шериф? Егерь?
Но рука, хоть убей, не отлепляется от прелых листьев, словно тотчас после этого Долорес рискует потерять точку опоры и сорваться в пропасть, или взвиться вверх, будто воздушный шарик.
Наконец, всхлипывая, она поднимает глаза... и всё меняется.
Жёлтый полуденный ветер приносит из долины запахи жилья. Шумит вокруг старый лес, стучат по листьям капли. Прищуренные глаза со зрачками-точками смотрят на неё с насмешкой – ну, так и что с того?
– Я тебя знаю? – Долорес замечает, что брови над этими глазами хмурятся. Странно, ведь это же и впрямь смешно: она сейчас, верно, похожа на лягушку.
– Меня зовут Долорес, – с готовностью сообщает она, ведь он желает знать её имя. – Долорес О`Греди.
Она уже хочет сказать, как звали её отца, и где находится его ферма. Да что там, она рассказала бы даже то, с какими оценками окончила школу и какого цвета на ней бельё.
– Я тебя знаю, – подтверждает он.
И с чего Долорес взяла, что дождь – это не очень-то хорошо? Дождь – это просто замечательно, особенно когда тебя знают. Всё будет прекрасно, надо только взять его за руку.
И рука – вот она, рядом. Ведь это так легко.
Её собственная рука, оказывается, такая крошечная в его лапище. Массивные перстни причиняют боль.
Массивные старинные перстни, которые ужасно неудобно вытирать быстро краснеющим платком.
Опека пропустит её. Теперь не сможет не пропустить.
– Идём, – велит милорд Уолден и, не мешкая, начинает подниматься по склону, не выпуская её пальцев. Долорес, спотыкаясь, вприпрыжку бежит за ним и на ходу словно просыпается.
Она хотела найти ответ на вопрос. Что ж, кажется, она нашла больше, чем просто ответ.
Глава 3
Так, подскакивая, словно воробей, Долорес на буксире минует арку входа. «Там, в гнезде, уснул ли гусь... И лиса задремлет пусть...» – цепенея от страха, начинает долдонить она, но тут же прикусывает язык и замолкает. Да и что может помочь человеку, облазившему пол-Шотландии и влипшему в очередную Очень Нехорошую Историю?
На первом этаже темно, ни огонька, но Долорес замечает, что сквозное зеркало разбито вдребезги; осколки торчат по краям рамы, как акульи зубы. По левую руку от входа темнеет провал, там лестница вниз, это Долорес знает лучше, чем "Отче наш". Милорд Уолден делает шаг в ту сторону, и она дёргается с такой силой, что чуть не вывихивает плечо.
– Нет! – "Нет-нет-нет", – вторит эхо, улетая куда-то ввысь и отскакивая от закопченных сводов.
– Боишься? – он хмыкает. Смешно, да уж, куда там. Долорес сжимается, ожидая немедленного возмездия – просто потому, что ничего другого она уже не ждёт. Вариантов всего лишь два: смерть быстрая и смерть медленная. – Ну, бойся дальше.
Они поднимаются выше, и милорд Уолден вталкивает её в какую-то комнату, больше похожую на тюремную камеру, если бы не огромный давно остывший очаг. Ну, что ж, всё не так уж плохо, это хотя бы не подвал.
Долорес даже про себя не в силах назвать его "Макрайан", только "милорд Уолден". "Ну, нет, хватит, теперь я буду... хорошо, я попробую звать его Макрайан", – решительно думает она, совершенно не уверенная в том, что её решимости хватит надолго. Но, чёрт подери, может она хотя бы попробовать? Ответ найден, смерть тоже никуда не денется, рано или поздно. Оказывается, страх смерти гораздо слабее желания обрести ответ.
– Проклятые горы, – говорит он, извлекая из недр своего одеяния початую бутылку, и делает добрый глоток. – Холод и чёртовы люди, куда ни плюнь.
Макрайан действительно кажется огромным, столько на нём одежды. Сначала Долорес думает, что на нём килт, но тут же понимает, что это грязное одеяло в клеточку, вон и оборванная бахрома свисает по краю; под этим импровизированным килтом надеты меховые штаны, а сверху шуба. Макрайан похож на выворотень – пень с корнями, облепленный комьями глины, который выдран из земли ураганом.
– Чёртовы люди, – угрожающе повторяет он, глядя на неё.
Снаружи лето, но Долорес уже начинает понимать, что мир снаружи и этот каменный мешок – две большие разницы.
– Обязательно любезничать с собаками именно на моей горе? – мрачно спрашивает он.
– Это был волк, – говорит Долорес, всё ещё трясясь. И непонятно, от чего больше: от встречи с волком или с милордом Уолденом.
– А я говорю, собака, – он повышает голос. – Последнего волка в Британии пристрелили триста лет назад.
– В-волк, – Долорес твердит своё, просто чтобы не молчать.
– Пей! – велит он, и бутылка оказывается у неё в руках.
Шотландский виски в бутылке, заляпанной так, что стекло кажется матовым. Долорес понимает, что, если она всего лишь поднесёт эту бутылку ко рту, её немедленно стошнит. Она не смогла бы сделать и глотка ключевой воды оттуда же, откуда только что пил он.
– Не надо, – брезгливо говорит она.
– Пей, сказал! – Макрайан рявкает так, что из дымохода с шумом падает пласт сажи.
– Не... – начинает она... и встречается с ним взглядом.
Виски обжигает горло, но зато становится тепло. Как хорошо. Как в полдень, солнечный, жёлтый, такой же, как жидкость за грязным стеклом. Всё будет просто превосходно, ведь он так сказал.
– Где госпожа? – спрашивает Макрайан.
Долорес не знает, где госпожа. Она сама хотела бы это знать. Ведь хотела же, правда? Делать ровно то, что велено, не больше и не меньше, день за днём, и хорошо знать своё место. Она что-то говорит, точнее, всё, что знает и даже то, что еле помнит... Исчезнувшая опека владетеля, внезапно открывшиеся ворота и мокрое шоссе, женщина в кофейне, изменившаяся за три года, почти неузнаваемая – и узнанная Долорес только по выжженному на плече зигзагу... развалины под Нью-Кастлом, никому не нужные, мёртвые, но кем-то защищённые снова... Ведь ему непременно надо знать, что с хозяйкой, и она расскажет... расскажет...
Наконец, Макрайан отворачивается и Долорес приходит в себя. В голове гудит, в животе образовался комок, и вот он начинает подниматься вверх и уже подкатывает к горлу. Она еле успевает отбежать в угол, и там её выворачивает наизнанку.
– Близзард следовало научить тебя пить, – говорит Макрайан, равнодушно созерцая заблёванный пол. – Ты что, испанка?
– Нет, – Долорес едва может выдавить это короткое слово. Ей кажется, что, произнеси она ещё хотя бы букву – и всё начнётся по новой.
– Тогда почему "Долорес"? – интересуется он.
Она молчит.
– Я задал тебе вопрос, – напоминает Макрайан, прикладываясь к бутылке.
– Нипочему, – неожиданно для самой себя брякает Долорес.
– Ответ неверный, – он отвешивает ей оплеуху. – Так почему "Долорес"?
– Иди к дьяволу, – невнятно говорит она, держась за щёку.
Страх куда-то исчезает, когда вопрос "истина где-то рядом" больше не актуален.
– Мы с тобой уже тут, красавица. У дьявола, и в самой заднице, – совершенно резонно говорит Макрайан – и на Долорес обрушивается стена мучительной боли.
Сколько это длится, неизвестно. Секунду или час спустя она обнаруживает себя стоящей на коленях и созерцающей красные капли, падающие вниз и разбивающиеся о грязный пол. Долорес со всхлипом втягивает воздух и ощущает на языке вкус собственной крови.
Вкус ответа на все вопросы.
– Ты так и не сказала, откуда взялась "Долорес", – слышит она. – Присобаченная к фамилии О`Греди.
– Первое имя было "Дорин". А второе мама придумала в честь девушки из бразильского кино, – да уж, шпиона из неё бы не вышло. Ладно, какого чёрта? Всего-то сказать своё имя.
– Дорин...
– Долорес, – перебивает она.
– Забудь. До восемнадцатого века людям было вполне достаточно одного имени – первого. Чем быстрее отучишься от человечьего дебилизма, тем тебе же будет лучше, – он начинает злиться. – Дорин.
– Долорес, – снова упрямо повторяет она.
Выясняется странная вещь: после Близзард-Холла – и после нескольких лет серьёзных опасений попасть в комнату с мягкими стенами – её, оказывается, не так-то легко напугать.
– Я буду пороть тебя до тех пор, пока кожа не начнёт слезать со спины клочьями, – тихий голос Макрайана становится похож на рычание. – До тех пор, пока не выбью из тебя всю дурь.
– Может, лучше убьёте? Сразу? – советует Долорес, чувствуя, как леденеют щёки.
– Не так быстро, красотка, – говорит он, подходя совсем близко – так, что она чувствует запах виски и немытого тела. Долорес снова чуть не выворачивает, как вдруг она понимает, что сейчас произойдёт.
"Ну, нет, мистер наместник или как вас там, – думает Долорес, холодея от собственной наглости. – Произойдёт, но не потому, что ты сильнее, а потому что я так решила. Чем раньше – тем лучше".
Она встаёт и начинает раздеваться. Не отворачиваясь и задавив в себе всякое представление о стыде. Что, в самом деле, может быть хуже того, что с ней уже случилось?! И не сейчас, не сегодня, а в тот день, когда она по дурости и безденежью притащилась на собеседование в шикарный "Хилтон".
– Какого чёрта ты делаешь? – спрашивает Макрайан.
– Такого чёрта, какого вы от меня хотите, – Долорес как раз заканчивает стягивать джинсы и оглядывается в поисках места почище, чтобы сложить туда одежду. Смерть смертью, насилие... значит насилие, но она не собирается позволить своим вещам превратиться в кучу грязных тряпок. Даже в том случае, если надеть их снова ей уже не грозит.
Её настигает новая оплеуха такой силы, что она мигом оказывается на полу. Долорес вскрикивает и пытается загородиться, ожидая, что сейчас её изобьют до полусмерти. Милорд Уолден, как и хозяйка, всегда предпочитал делать это руками. Пальцами чувствовать чужую боль, ощущая на коже чужую кровь. Они никогда не боялись запачкаться. Куда уж больше.
– Мне не нужны бастарды, – хмуро говорит Макрайан. – Одевайся. Живо.
– Вы никогда не делали это с женщинами? – в лоб спрашивает Долорес, успев подумать, что уж теперь-то ей точно суждено быть прибитой на месте.
– Хочешь сказать, с человечьими девками, которые полчаса спустя превращались в фарш? – он с таким ожесточением швыряет ей одежду, что материя хлещет по коже, словно плеть. – Ты так жаждешь стать фаршем?
– Нет. Я жажду истины, – кажется, она уже в состоянии шутить.
Макрайан хватает её за плечи и встряхивает, как тряпичную куклу. Если так пойдёт дальше, у неё попросту отвалится голова.
– Слушай сюда, Дорин, и запоминай, – начинает Макрайан. – Ты собственность. Собственность владетеля, равного мне. Нельзя. Трогать. Чужую. Собственность. Это дурной тон.
– Долорес. Вы только что два раза отвесили мне пощёчину, – мстительно напоминает Долорес. – Не говоря уже про то, что промыли мне мозги.
– Дорин. Не развалишься, – говорит Макрайан и отворачивается.
Что за чёрт? Ей кажется – или он и впрямь считает, что не так уж и прав?
– Долорес. Вы тронули чужую собственность, – алкоголь и адреналин быстро испаряются и она начинает замерзать, но, тем не менее, продолжает упорно твердить своё имя.
– Дорин. Которую сюда никто не звал, – бурчит Макрайан.
– Долорес. Так да или нет? – кажется, желание знать ответы превращается в манию, – думает она с сарказмом.
– Дорин. Да.
– Долорес. И как с этим быть?
– Дорин. Я был неправ, – ей мерещится, или он скрипнул зубами? – Но, если ты не закроешь рот, клянусь, я сделаю это снова.
Она ослышалась? Какой прогресс для милорда-волосатые-штаны! Ленного владетеля кучи камней! Оказывается, он знает, как это произносится?!
Ладно, у неё тоже хватит ума, чтобы замолчать. Слишком странный был сегодня день.
– От ревматизма помогают кольца из ручек гроба, но второго персонально для тебя у меня нет, – Макрайан стягивает с себя меховую доху, заляпанную бурыми пятнами, и кидает ей: Долорес трясётся уже от холода, сидя на полу. Жизнь продолжается, хоть и снова где-то в нигде и в никогда. На восток от солнца, на запад от луны.
Хорошо, у неё хватит воспитанности на то, чтобы не быть бестактной деревенщиной. Однажды она уже сумела играть по правилам. Это цена ответов на вопросы.
– Дорин. И, да – спасибо, что спасли меня от волка, – говорит она.
Макрайан некоторое время, насупившись, смотрит на неё исподлобья, а потом выходит, почему-то оставив дверь открытой.
– Развелось чёртовых собак, – доносится до неё напоследок.
Ну, что ж, Дорин значит Дорин. Значит, в этой жизни она для разнообразия побудет Дорин. У кошки девять жизней, так чем она хуже какой-то кошки?
Полчаса она, не шевелясь, сидит в той же самой комнате, прислонившись спиной к столу и завернувшись в макрайановское одеяние. Шуба воняет тухлятиной, но это лучше, чем ничего. Наконец, руки и ноги начинают что-то чувствовать, и Дорин понимает, что в состоянии шевелиться.
В коридоре раздаются шаги, и входит Макрайан.
– Жратва, – объявляет он и достаёт из кармана хлеб, который стукается о столешницу, будто тоже сделан из дерева, и какой-то комок. Комок при ближайшем рассмотрении оказывается кучей варёных яиц, чьи внутренности перемешались с раздавленной скорлупой, крошками и чьей-то шерстью.
– Вы что, это едите? – в недоумении спрашивает Дорин.
– Сейчас это будешь есть и ты, или сиди голодной, – отвечает Макрайан, продолжая выковыривать из кармана куски яичного месива.
– Это ничем не лучше варёных крыс, – заявляет она.
– Есть крыс – дурной тон. Можно есть только жареных мышей – они помогают от недержания, – Дорин не понимает, шутит он или серьёзно. По голосу практически невозможно определить, что будет в следующие пять минут: болевой шок, затрещина или что-нибудь ещё.
– Дурной тон – это надевать под килт штаны, – всё-таки не выдерживает она.
Макрайан оборачивается и смотрит так, что становится ясно: ещё одно слово – и он выбросит её в окно.
Дорин прикусывает язык как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как кошмарная еда снова исчезает в недрах макрайановского кармана.
"Он не может меня убить, зато вполне способен уморить голодом", – посещает её неприятная мысль.
– Простите, – быстро говорит она.
– Ступай на кухню. Да поживее, – приказывает он и намеревается подбодрить её хорошим пинком, но Дорин проворно выскакивает вон, только по дороге понимая, что кухня, скорее всего, где-то внизу. Она не хочет вниз; будь её воля, она просидела бы тут сколь угодно долго, но делать нечего. Быть наказанной она хочет ещё меньше.
Кухня похожа на кухню Близзард-Холла, с той лишь разницей, что для того, чтобы навести тут порядок, потребовалась бы неделя.
Макрайан с грохотом раскидывает чёрные кастрюли, и, наконец, найдя, по его мнению, подходящую, кидает в неё кусок мяса с торчащей костью.
– Это что? – зачем-то спрашивает Дорин.
– Человечина, – говорит он.
Она минуту стоит, чуть ли не разинув рот, пока он не начинает хохотать во всё горло, и только тогда Дорин догадывается, что на сей раз это была шутка.
– Уж не крыса, – снисходительно поясняет Макрайан. – Давай, действуй. Надеюсь, ты готовишь лучше этих тварей.
Ну, что ж, она знает, что челяди нет: подменыши тут не приживаются. Она даже сможет разжечь огонь, нет проблем, да и дрова свалены в углу, хотя мало кто сумеет растопить плиту, набитую чуть ли не цельными деревьями. Дорин находит топор и с запасом готовит щепки. Рядом обнаруживается несколько старинных книг, судя по выдранным страницам, предназначенных на розжигу. Что ж, неплохо. Мясо или суп значительно лучше, чем не пойми что.
Не пойми что Макрайан начинает поглощать сам, смахнув со стола посуду и разложив припасы. Дорин подозревает, что он не утруждает себя выковыриванием яичной скорлупы, просто выплёвывает её на пол, когда попадается слишком большой обломок. Ножей при трапезе, видимо, не предусмотрено тоже, да и вряд ли можно разрезать сухарь. Наверное, мягкого хлеба ей не видать – по крайней мере, в ближайшее время. Макрайан отгрызает от целой буханки куски и хрустит громче, чем трещат в плите горящие поленья.
– Так какого чёрта ты сюда притащилась? – чавкая, спрашивает он.
– Не знаю, – Дорин и правда не знает.
Он прекращает жевать и угрожающе говорит:
– Сейчас я снова скажу "ответ неверный".
– Найти Женщину в Зелёном, – покраснев, говорит она.
– Что ещё за сказки? – удивляется Макрайан, ковыряя в зубах.
Битых полчаса она развлекает его всей той галиматьёй, которую вычитала в газетах и услышала от местных, но не может понять, что он об этом думает – Макрайан продолжает невозмутимо ковырять в зубах. Это куда более важное занятие, чем делиться выводами с человечьей девчонкой. Дорин краснеет и начинает жевать кончик косы. Господи боже! Что за проклятая манера чуть что, грызть свои волосы?
– Если проглотишь волос, он обовьётся вокруг сердца и задушит тебя. Ты не ребёнок, чтобы тянуть в рот всякую дрянь, – слышит Дорин, но благоразумно решает промолчать насчёт того, что именно по её мнению следует считать дрянью. Она с некоторым удивлением выслушивает эту страшилку, и, тем не менее, оставляет косу в покое.
– Скажем, ты нашла бы Женщину в Зелёном – и что дальше? – интересуется Макрайан.
– Или Неблагой Двор, – ни к селу, ни к городу говорит Дорин.
– Тут не Неблагой Двор. Ты самоубийца?
– Нет. Да, – кажется, она окончательно запутывается.
– Ты слабоумная? Даже по человечьим меркам? – любознательно спрашивает он. Очевидно, еда привела его в благодушное настроение.
– Не знаю, – скажет она "да" или "нет", похоже, не важно.
– Ты ушла из Близзард-Холла, где тебе двадцать раз могли выпустить кишки. Ушла с целыми руками, ногами и головой, потеряв всего-то год времени и пару раз навалив в штаны. Небольшой ущерб.
Дорин хочет возразить – и не находит слов.
– Для меня это то же самое, как если бы я своими ногами потопал обратно в Утгард и попросил бы снова запереть меня в клетке, – говорит Макрайан. – Похоже, тебе понравилась хозяйская плётка и отмывание крови со стен. Ну, что ж, будь спокойна, уж это я тебе обеспечу.
Она ни минуты не сомневается, что обеспечит – и даже больше, чем сказал.
Дорин берёт ближайшую кастрюлю: что надо было делать с несчастной посудой, чтобы она приобрела такой вид? Подвалы где-то совсем рядом, и, если прислушаться, наверное, она услышит что-то... кого-то... Нет, прислушиваться не стоит, но ведь и уйти некуда. Она здесь, и жизнь продолжается. Ладно, делать нечего; в заросшем паутиной и плесенью углу Дорин находит тряпки, щётки и принимается за работу.
Наконец, пара посудин отчищена, а мясо готово. Суп сделать почти не из чего, если не считать того, что она нашла несколько связок лука и пару головок высохшего чеснока. Ну да не беда, хорошо и так. Когда Макрайан возвращается, она сидит, закутавшись в шубу, и созерцает аппетитный пар, идущий из-под крышки, но не решается притронуться к еде до того, как будет велено.
– Чего студишь? – он пальцами вынимает мясо и отправляет его на стол. "Чёрт с ним", – думает Долорес – и чёрт с тем, что всё остальное придётся есть, черпая прямо из кастрюли. Сейчас эта еда кажется ей самой прекрасной едой на свете...
– Ты собираешься сидеть здесь до ночи? – вдруг спрашивает Макрайан.
Дорин инстинктивно делает шаг назад, наступает на полу шубы и чуть не падает. Она слишком хорошо знает, где тут место людям, но она не пойдёт, не пойдёт...
– Я... Я умею готовить. Я буду жить тут, – она всё-таки сохраняет равновесие, схватившись за край стола.
– Правда? – насмешливо говорит он. – Да ты, оказывается, неприхотлива. Я, было, решил, что тебе нужна хотя бы кровать.
– Нужна, – быстро говорит она, пока Макрайан не передумал.
Он выходит в коридор и идёт к лестнице. Дорин семенит сзади, волоча шубу за собой – хуже той уже не будет.
В Кастл Макрайан стоит тишина. Подходя к лестнице, Дорин напряжённо прислушивается: она ещё не забыла про то, что находится по соседству. Ни шороха. Ни звука. Глыба голого камня, где, наверное, нет даже крыс. Не капает вода, не шебуршатся подменыши – просто потому, что их тут нет. Дорин не думает, что за несколько лет хозяин изменил своим привычкам и здесь появился хоть один прислужник, который бы протянул дольше недели.
Наверху тоже голый камень, но тут хотя бы больше воздуха и света. Под самой крышей, оказывается, есть каморка; по полу раскидано сено, наполовину превратившееся в труху, а окошко заляпано птичьим помётом. Там стоит деревянная кровать и даже кривоногий стол, а в углу свалены поломанные табуретки. Подумаешь, экая беда. Из нескольких увечных можно будет попробовать сделать одну пригодную.
– У вас есть метла? – спрашивает Дорин.
– Теперь это твои проблемы, – Макрайан отвешивает издевательский поклон, жестом радушного хозяина вверяя ей всё своё владение.
Метлу Дорин находит спустя час. Она старается попросту поменьше вспоминать о подвалах, передвигаясь по коридорам сначала пугливо, как мышь, а потом всё смелее и смелее. Тем более, пока ничто не говорит о том, что всё по-прежнему; кто знает, может, теперь милорд Уолден устроил там погреб? Она решает отныне думать именно об этом и принимается приводить в порядок своё новое обиталище. Каморка Золушки, пусть так. Пусть хозяйская плётка, или сапог – и гора нечищеной посуды. И гора, спавшая с плеч. Одна часть её существа ещё пытается схватиться за голову и причитать "ужас-ужас", а другая часть уже деловито орудует метлой, пробуя напевать.
Помимо всего прочего, Дорин проще бояться нелюдя, делающего себе юбки из одеял, чем смириться с тем, что она рехнулась.
