Текст книги "Ван Вэй Тикет (СИ)"

Автор книги: Window Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Все как-то избегали смотреть на Кабанца, а тот, напротив, сверлил нас злыми взглядами.

– Давайте, я, – пришла мне в голову удачная идея.

Вот не люблю сидеть на месте, если только не за компом. Люблю двигаться, чтобы всё вокруг как-то менялось.

Секунду спустя я вылетел из корпуса и быстрым шагом направился к столовой. Но у двухэтажки скорость резко снизилась: к повару идти не хотелось. Желание совершить нечто ирреальное продолжало владеть мной от подошв до кончиков волос.

Я снова взглянул на угол столовского корпуса, за который никогда не забирался. Что кроется там? Почему ночью, когда я пробирался вдоль задней стены столовой вместе с Большим Башкой, ни он, ни я так и не заглянули за этот дьявольский угол? И в этот момент, среди белого дня, я не горел желанием туда соваться. Ничего подозрительного. Ни шума. Ни шороха. Но хотелось рвануть отсюда как можно скорее.

И тут снова проснулся неугомонный чёртик: "А если бы там, за углом, стояла Маша, ты бы тоже забоялся, а?" Я твёрдо знал, что Маши там быть не может, но шаг за шагом сдвигался к таинственному углу. Это уже казалось тем самым подвигом, который отчаянно хотелось совершить.

Уши чуть не отваливались от напряжения, когда я прильнул к стене в нескольких сантиметрах от угла. Уши ловили малейший шорох. Но ни гулких ударов, ни хриплого дыхания оттуда не доносилось. Медленно-медленно я сдвигался к углу, чувствуя, как внутри поднимается волна нехороших предчувствий. А чёртик не унимался: «Загляни! Загляни скорее!»

И я чуточку высунул голову за угол.

Даже как-то не верилось, что ничего удивительного за углом не оказалось. Трудно сказать, кто разочаровался сильнее: чёртик или я. Но меня согревало счастье, что опасность оказалась миражом. Никто не ждал меня в коварной засаде. Никто не собирался уволакивать меня. Вычёркивать из рядов оставшихся в лагере.

Уже обычным шагом я двигался вдоль торца столовой к бетонной плите небольшого крылечка. Чуть сдвинувшись, я прочитал выведенное над дверью белыми буквами "Библиотека". Буквы шелушились, а местами едва угадывались. Дверь тоже не казалось примечательной. Железная скоба ручки да выбоина внизу полотна, будто кто со злости саданул туда подошвой изо всех сил.

Войти?

Чувство тревоги постепенно рассеялось. Жажда действий снова толкала вперёд. Хотелось узнать, что за дверью. Даже если она станет последней дверью в моей жизни. Осторожно потянув ручку на себя, я обнаружил, что дверное полотно ничем не удерживается. С лёгким скрипом дверь открыла мне путь вперёд.

Я разочаровался, словно охотник на вампиров, взметнувший кол для верного удара, но обнаруживший, что под откинутой крышкой гроба никого. Словно гипотетический гроб, небольшое помещение пустовало. Вдоль стен тянулись пропылённые и забрызганные белыми каплями извёстки стеллажи. На некоторых полках лежали разбухшие стопки древних журналов. "Техника молодёжи", "Наука и жизнь", "Работница", "Математика в школе"... Похоже, за книгами сюда обращаться не стоило.

И тут я увидел книгу.

Посреди помещения валялась тонкая книженция. На жёлтой блестящей обложке нарисовали сундучок с откинутой крышкой, в замочную скважину которого вставили фигурный ключик. Не то, чтобы я любил читать, но история о сокровищах, когда занять себя абсолютно нечем, сама становится кладом. Я подхватил книгу и мигом перевернул её, выискивая название.

"Десять сказочников под одной крышей"

Вот что за ерунда?! Похоже, мне достался сборник для малышей. В тоске я распахнул последнюю страницу. Палец скользил по содержанию, пока не замер на названии "Ёма и Чача". Я прыснул от смеха, так как знал, что чачей зовут водку в Грузии, а тут детская сказка. Глаза же буровили первое слово. Ёма... Ёма... Где-то я его успел ухватить. И совсем недавно.

"А за твоим лагерем кто смотрит?" – вспомнил я свой вопрос, обращённый Машуне. И её ответ – Йома. А после строчку из школьного учебника о гласных звуках: звук [о] кроме буквы "о", дает "ё": «торт», «пёс». «Ёма» – немедленно добавил я третий пример.

Мне вспомнилась знакомство с буквой "Ё". Мы шли с мамой из школы. Была осень. По-моему, осень. Я не помнил точно, но мне казалось, что тротуар под ногами устлан красными кленовыми листьями, словно дорожка для почётных гостей. Нет-нет, определённо, была осень. И в школе нам рассказали о двух буквах. О букве "Е" и похожей на неё, только с двумя точками сверху.

Мы шли из школы и играли. Надо было отыскать как можно больше вывесок с этими буквами. Я искал с буквой "Е". Маме досталась "Ё", и она не возражала. Я бешено вращал головой по сторонам, выкрикивая "АтельЕ", "Товары для дЕтЕй", "БутЕрбродная", "КинотЕатр", "БакалЕя". Маме пока попалось только "мЁд". Я обыгрывал её с разгромным счётом почти всухую. Я раздувался от гордости, что такой ловкий и умный. А маму почему-то ничуть не огорчал проигрыш. Она почему-то радовалась моей победе не меньше меня. Чудесный день, благодаря не только солнцу, красным листьям под ногами и двум буквам, но и тому, что мы тогда чувствовали нечто общее, могли вместе радоваться моей пустяковой, но такой важной тогда победе.

"Е-и-Ё, Е-и-Ё", – пело в душе, слагаясь в незатейливую песенку.

"Е-и-Ё, Е-и-Ё", – звенело внутри, и мне почему-то казалось, что песню эту мысленно распевали мы вместе.

Вынырнув из воспоминаний, я снова вспомнил произнесённое Машуней загадочное имя. «Йома» казалось тайной, более привлекательной, чем даже всемирно известное «Йети». Я немедленно распахнул книгу на указанном в содержании месте (страница 74), чтобы узнать, кем же является этот загадочный или эта загадочная Йома.

Под заголовком отпечатали маленькую картинку с корзиной, откуда выглядывали два клубка смотанной шерсти. А дальше начиналась сказка: "Жили-были дед да баба. Была у них курочка ряба, а еще внучка Чача. Хорошо они жили, горя не знали. Дед всегда лесовал да рыбу ловил, баба всю зиму пряжу пряла, а летом..." Но семьдесят пятой страницы в книге не было. Всё было вырвано до следующей сказки, а там уже речь шла о каком-то медведе.

Кто-то не хотел, чтобы я вызнавал о Йоме. Но этому кому-то было лень расправляться со всей книгой, и он лишь вырвал опасную сказку. В сто тысяч пятисотый раз я ощутил безмерное бешенство от того, что сеть недоступна. Дай мне вход в Интернет, я бы не только пропавшую сказку нашёл за пять секунд, я бы все подробности о Йоме выяснил! Но сеть по-прежнему оставалась недосягаемой.

В этот момент я их и услышал. Шаги. Над головой. Кто-то расхаживал по потолку надо мной. Прикинув навскидку конструкцию здания, я сообразил, что на втором этаже апартаменты Палыча. «Чего-то неспокойный он сегодня», – подумалось мне. «Потише шагать надо», – команда уже относилась к моей персоне. Если я слышал шаги Палыча, то и он мог уловить топот с первого этажа. Осторожно положив бесполезную книгу на место, я выскользнул из прохладной библиотеки в жаркий июльский день.

Завернув за угол, я тут же углядел у крыльца столовой повара. С ним беседовал Палыч. Я даже не успел удивиться. Палыч заметил меня и тут же позвал: "Сюда иди, Дмитрий. Тут помочь надо". Я не возражал и через минуту уже волок на кухню вместе с поваром тяжеленный мешок капусты. Голова непрестанно оборачивалась, следя, как Палыч удалялся по аллее. Я даже чуть не забыл о задании. Получив от повара бесформенный тюк с драными полотенцами, я не спеша почапал обратно к лодке.

Дорогой меня занимал единственный вопрос: если Палыч стоял возле столовой, кто же расхаживал по его комнатухе на втором этаже?

Впрочем, во второй половине дня эти тяжкие раздумья резко сдвинулись в сторону.

Мир меняется, если ты в нём кого-то ждёшь. В минуты ожидания извилины мозга превращаются в полноводные ручейки. Изгибистыми маршрутами плывут по ним фотокарточки. На некоторых запечатлены мгновения, которые были. Маша, повернувшая ко мне голову. Крупный план. В глазах блестяшки. Капельки неземного света, как звёзды в лазурном полуденном небе. Мостик, где мы вдвоём. Словно кто-то сфотографировал нас со стороны. Издалека. С такого расстояния, где не мог слышать наши разговоры. Мы не говорили ни о чём запретном, но всё равно я не хотел, чтобы слова наших бесед достигли чьих-то ушей. В пустячках, наполняющих фразы нашего разговора, я легко мог найти глубинный смысл. Но любому постороннему соглядатаю они показались бы поводом для насмешек. Я не хотел смеха. Я не хотел посторонних. Я хотел лишь, чтобы на старом мостике стояли только мы двое, а остальные семь миллиардов человечества обходили бы нас за пять километров.

Следом плыли фотографии, которых не было. Моменты наших будущих встреч. Когда кого-то ждёшь, в голове складываются красивые истории, как всё будет при следующей встрече. Мозг сам придумает, что мне спросить. И что ей ответить. Или наоборот. Потом, когда встреча случится, окажется, что вопросы эти так и не прозвучат, а если им и суждено прозвучать, то последуют иные ответы. Но в моменты, когда мозг фонтанирует сюжетами, где нас двое, об этом не думается. Встреча, которая ещё не случилась, дарит десятки, а то и сотни других – придуманных, но будто бы настоящих. Ты веришь, что всё так и будет. Ты вживаешься в нарисованные ситуации. И эти картинки останутся с тобой, даже если в реале всё случится совсем не так.

Или не случится.

Но вот о таком варианте я и думать не хотел.

"Ван вэй... Ван вэй... Ван вэй тикет, – дробно выбивали ритм мои спешащие ноги. – Ван вэй... Ван вэй... Ван вэй тикет, – и мозг, который покалывали сладостные фантазии, подпевал им в такт. – Got a one way ticket to the blues". Я нёсся к мосту. Я хотел прибежать заранее. Я хотел быть на нём. Я хотел ждать. И дождаться. Мостик стал теперь не просто мостиком, а местом наших встреч. Это окрашивало его волшебным, магическим ореолом. Ведь повстречаться мы могли и вон у того полусгнившего пня, который из-за обсыпавшейся верхушки и выпуклых, вырывающихся из земли корней, казался чудовищным лесным осьминогом. Тогда и этот древний обрубок выглядел бы теперь не притаившимся коварным монстром, а загадочным дворцом, чьи крохотные невидимые жители скрытыми чарами сумели пересечь наши дороги. Мою и Машкину.

Маша. Маруся. Марица. Машунчик.

Я легко мог выдумать сотню вариантов имени той, кого так сладостно было ждать.

Взрезав листву протестующего кустарника, я вынесся на берег пруда.

На мосту никого не было.

Конечно, я огорчился. Но катастрофы ещё не предвиделось. Она ведь придёт. Она придёт ОБЯЗАТЕЛЬНО! Неужели в её лагере есть что-то интереснее, чем встреча со мной на мосту. От волнения я не мог стоять на месте и ходил вдоль берега.

Ну, когда? Ну, когда же?!!!

Амплитуда моего маршрута расширялась, пока я не добрёл до развалин, над которыми нависало дерево, чьи складки коры образовывали суровое лицо. Как его называла Машуня? Уже и не вспомнить.

Развалины притягивали. В конце-то концов, пока Машенция задерживается, можно и здесь пошариться. Я заглядывал во все щели, я переворачивал все камни. Но нашёл только страницу древней книги. Воистину, сегодня библиотечный день. Сторону, прильнувшую к земле, облепили давно высохшие листья. Но отдирались они лишь с текстом. Оборот, несмотря на пожелтевшую бумагу, сохранился вполне прилично.

"– Снежный человек, – сказал Милфорд. – Он был здесь, только что – и сразу исчез вот за тем выступом.

– Вот это здорово! – ошеломленно пробормотал я. – Какой же он?

– Да примерно такой, как нам описывали... Выше меня ростом, весь в густой серой шерсти, сильно сутулится, руки висят. Ходит быстро и ловко. Ну, и морда у него – безволосая, но совершенно обезьянья и очень злая. Настоящий горный дьявол! Можно поверить, что он людей утаскивает и убивает ведь силища-то у него, должно быть, страшная. Мне даже не по себе стало...

И тут мы увидели, что Анг лежит ничком, обхватив голову руками. Вся поза его выражала отчаяние.

– Анг, ну что ты? – тревожно спросил Милфорд, трогая его за плечо.

Анг пробормотал, не поднимая головы:

– Боги гневаются... это их знак... йети – вестник смерти...

Милфорд вздохнул.

– Идем спать, Анг, йети – зверь, и богам до него нет дела.

Они ушли в палатку. Я на минуту задержался у входа. Луна резко вычертила границы угольно-черных теней и серебряно-голубого света. Не было переходов, полутонов – необычайно яркий, мертвенно-голубой свет падал с черного неба, усеянного очень крупными, колючими звездами. Ледяные вершины, залитые мертвым светом; могучие уступы, словно лестница гигантов; уходящие в небо крутые склоны и хаотическое нагромождение скал – все это выглядело сейчас до того необычным, что мне почудилось, будто я попал на другую планету – может быть, на Луну, – и один стою в этом мертвом и страшном мире".

Я оторвался от страницы. Небо хмурилось, затянувшись серой пеленой. Сегодня Луну не разглядишь. Почему-то это огорчало. Почему-то казалось, что Луна играет какую-то значимую роль в наших с Машуней встречах. Нет, здешние места не казались мне мёртвым и страшным миром, как в книге, но всё же нечто зловещее сейчас чувствовалось поблизости. Я кинул взгляд на пруд и обмер.

Над водой торчала тёмная глыба. Сначала я принял её за пень, но после разглядел, что это огромная голова. Ветер трепал зелёные волосы, будто водоросли, налипшие на бока пня. Они же тянулись по воде зелёными нитями. Крючковатый нос. Тёмная яма немного приоткрытого рта.

Водяной?

Или простой пень, который моя фантазия принимает за голову неведомого создания?

Я не мог принять решение, пока не увидел глаза, похожие на осколки белёсого стекла, за которым пульсировала мутная слизь, где плавал чёрный шарик зрачка. И я снова узнал странный взгляд, будто бы я – всего лишь рыба в аквариуме, не подозревающая о своей судьбе. Но взгляд соскользнул с меня, унёсся в чащи лесные. Даже если сейчас я кому-то казался круглоглазым созданием с хвостом и плавниками, этот кто-то выбрал другую рыбу. Клок тумана, скользящий по серой озёрной глади, на несколько секунд закрыл то, что казалось мне огромной седовласой головой. А когда этот кусок озера снова стал видимым, над поверхностью уже ничего не темнело.

Стало холодно и неуютно. Близился ужин. Я готов был пропустить все ужины на свете, только бы сюда явилась Машуня. Но уверенность в новой встрече сейчас стремилась к нулю. Где же Маша? Почему она не пришла? Да, мы не договаривались. Но вчера она была здесь в это же время. Лично я мог бы ждать её круглые сутки. Да я бы поселился на этом мосту!

Пронизывающий холод покрыл мурашками кожу, как бы намекая, что задерживаться смысла нет.

"Придёшь сюда завтра", – возникла спасительная мысль.

И ноги медленно побрели прочь от моста. Постепенно шаги ускорились. Я даже не шёл, а нёсся, желая бегом прогнать противный холод и вытолкнуть ощущение горя и неизбывной потери. Я бежал, не разбирая пути. Казалось, разверзнись передо мной пропасть, я с радостью опрокинусь туда.

Что-то неведомое отбирало у меня всех, кто становился дорог.

Я познакомился с Лёнькой, а его отряд отправили в поход.

И я не догадался напроситься с ними.

Судьба столкнула меня с Машуней, но она исчезла.

И я не догадался вчера проводить её до лагеря. Или хотя бы незримо последовать за ней.

Тогда сегодня я бы уже знал, где он расположен, и отправился бы туда.

Что за зловещие обстоятельства лишают меня друзей?

Или кто?

Я вспомнил прочитанную страницу.

А что, если и в самом деле в здешних лесах водится то, что зовётся "Снежный человек". Что, если именно он бродит возле лагеря и похищает зазевавшихся неудачников. Что, если он сейчас выйдет из чащи и заступит мне дорогу.

Что тогда будет?

Я даже остановился. Вот чего бы мне сейчас жутко не хотелось, так это сталкиваться с таинственной чёрной лохматой горой. Впрочем, в лесу было тихо. Но кто гарантирует, что неподалёку нет засады? Словно затравленный зверь в западне, я заозирался по сторонам.

Только тогда я обратил внимание на жёлтые цвета вокруг. Где-то немного не в ту сторону забрал и врезался в Осенний угол. Но не огорчился ничуть! Лагерь-то, значит, близко!

А потом даже обрадовался. Я ведь сейчас С ТОЙ СТОРОНЫ!

Мне всё же удалось сюда пробраться!

Чудеса!

В этот миг я увидел, что не один в царстве внезапной осени. Полянку закрывал пёстрый ковёр из опавшей листвы. В её центре на задних лапах топтался симпатичный медвежонок. Вытянутый чёрный нос был направлен на меня, словно стрелка компаса. Я не испугался. Не успел. И даже не удивился. Всё вокруг было таким ярким. Таким жёлто-красным. Будто меня вынесло прямиком на арену цирка, а представление уже началось. Медвежонок взметнул передние лапы над головой, будто приветствуя меня.

Миг, и никого.

Может, это... почудился мне медвежонок? Может, со мной уже давно не всё в порядке. Глюки, видения, всё такое. Но память услужливо рисовала небольшую фигурку, поросшую бурой шерстью.

"Кстати, – мелькнула мысль, – а как выглядит след медведя? Интересно же взглянуть!"

Если узнаю, мне будет чем похвастаться перед Лёнькой.

И будет, что рассказать Машуне. Если, конечно, доведётся её снова увидеть.

Земля на том месте, где топтался зверёк, казалась сырой и тёмной. На такой следы отпечатываются глубоко и рельефно. В три скачка я уже стоял рядом с тем тёмным пятачком.

Следов там было завались.

Весьма знакомых. Огромных. С крючковатыми вытянутыми пальцами. Таких, какие не мог оставить ни один медвежонок в мире.

Я попятился прочь и не заметил, как выбрался из стылого царства осени в отчаянную зелень самой середины лета.

Глава 9

Заброшенный корпус

– Может, не пойдём, а? – Килька даже ухватил моё запястье и требовательно тянул прочь.

За стёклами его очков бродили тревожные тени.

Но я не поддавался. Я пёр вперёд, как джип по бездорожью. Я твёрдо намеревался дойти до цели. Меня переполняла бурлящая решимость, поток которой готовился снести все преграды. Правда, решимость была грустной. По одной всего причине. Рядом со мной должен был вышагивать не Килька, а Лёнька.

Но старший отряд до сих пор не вернулся.

В одиночку отправляться в неизвестность, скрывающуюся за стенами заброшенного корпуса, очень не хотелось. Буйная фантазия рисовала мрачно-кровавые картины, где бесследно исчезнувшие находили свою смерть в стенах этого отвратительно выглядящего здания.

Иногда я представлял, что там терпеливо поджидает любопытных пацанов маньяк. Логика подсказывала мне, что такого не бывает. Откуда маньяк брал продукты? Не питался же он с нами в одной столовой?

Картинка высокого худющего незнакомца с бледным злым лицом на время рассеивалась. Но её место пустовало недолго. Та же логика холодно подсказывало, что маньяком мог быть один из нас. Тот, кто столуется со всеми. Тот же Ефим Павлович. Или Виталь Андреич.

Однако мне невероятно сложно было представить кого-то из взрослых, непрестанно торчащих в заброшенном корпусе. Уже только потому, что Палыч и Саныч постоянно возникали на горизонте, придумывая очередное мероприятие, позволяющее если и не избавиться от скуки, то хотя бы провести время на три грамма интереснее, чем бездумно махать веником по периметру корпуса или в его палатах. Андреич со старшаками в походе. Повара в расчёт можно не брать: тот безвылазно пропадал в столовой. Несмотря на исчезнувших, работы у него оставалось невпроворот.

Логика вычёркивала взрослых. Но картинка не исчезала. И кандидатом становился любой. Особенно, из старшего отряда. Конечно, сейчас старшаков в лагере почти не осталось (где-то внутри больно кольнула иголочка при мысли о Лёньке), но всё же кое-кто из них продолжал маячить неподалёку. Колясочника вот в поход не взяли. Впрочем, он бесследно исчез.

Проще сказать, что из старшего отряда осталось два противных хмыря. Непонятно, почему их не забрали со всеми. Они вылезали только в столовую. Остальное время угрюмо резались в карты на крыльце своего корпуса. Кабанец как-то сунулся к ним поиграть для интереса. Вернулся недовольный. Без денег и кожаной кепки. Пнул не успевшего сдвинуться с дороги Жорыча и завалился на свою койку. Чужой пример убедил меня друзей среди той пары не искать.

Может, один из них и был маньяком? Или сразу оба?

Тогда почему они торчат на крыльце с утра до ночи?

Поэтому сильнее грызла гипотеза, что тут всё может быть, как в фильмах. Вдруг один из исчезнувших и есть маньяк. Мы-то решили, что он пропал с остальными, а он сидит в заброшенном корпусе и поджидает... Может хозяин коляски вовсе и не инвалид. Может, он нашу бдительность так усыплял. А сам колясочку в лес подкинул и ножичек из кармана достал...

И тут снова просыпалась логика, намекавшая, что на голодном пайке долго не высидишь.

Я пробовал поставить себя на место того, кто мог сидеть в засаде средь затхлых стен, но не получалось! Я бы, как и любой нормальный пацан, со скуки бы скопытился через полчаса бесцельного ожидания! А тут сутками сиди!

Тем не менее, картинка продолжала жить своей жизнью. И отправляться в заброшенный корпус в одиночку я бы не решился. Зайди в пустые палаты, а там на продавленной кровати сидит один из хмырей старшего отряда...

Но именно этот хмырь и натолкнул меня на кандидата в компаньоны.

На утреннем построении кто-то чего-то спросил, и Килька, конечно же, не удержался, чтобы не влезть со своими знаниями. Слушать его никто не стал, а тот, из старшего отряда, усмехнулся:

– Ты, видать, даже родителей учишь, как детей делать.

Я думал, что Килька заспорит. Но он внезапно смутился и заткнулся.

В этот момент, глядя на притихшего Кильку, я мысленно принял решение. Откровенно говоря, я взял Кильку на это опасное дело лишь потому, что Жорыч здесь бесполезен, он только испортил бы всё постоянной жрачкой. Кабанец мне бы очень пригодился, да только я ему не доверял. Кроме того, что за выгода Кабанцу переться в компании со мной? Я сильно сомневался, что средь облезлых стен мы обнаружим златые горы. Оставался Килька, а ему даже радостно, что его кто-то куда-то зовёт. Что можно трещать без умолку в чужие уши. Впрочем, трескотня сначала притихла, а потом и вовсе оборвалась. В тот миг, когда мы вступили в тень заброшенного корпуса.

Зачем я шёл сюда? Потому что тут могли прятаться хоть какие-нибудь ответы.

"Там, где никто не живёт", – сказала Машутка.

Местом этим на территории нашего лагеря вполне мог быть заброшенный корпус.

Я спокойно прожил бы месяц и ни разу сюда не сунулся. Нельзя сказать, будто я начисто лишён любопытства. Но если в каком-то месте ясно чувствуется ощущение мертвечины, желания туда соваться у меня не возникает. А возле заброшенного корпуса оно прямо пульсировало во мне. В любое другое время я, несомненно, прошёл бы мимо.

Но когда на подвиг зовёт пропавшая принцесса, откидываешь чутьё, голосящее остановиться и повернуть, и смело идёшь вперёд. Если бы это нужно было обычной девчонке, я и пальцем не пошевелил бы. Но более загадочной особы, чем Машуня, мне видеть не доводилось. Таинственная гостья старого моста. Луна, похожая на исхудавшую "О". Звёзды в небесах. Звёзды под ногами. Даже сейчас, в знойный полдень, волшебная ночь так и стояла перед глазами.

Мне словно показали первую серию захватывающего фильма. А вторая по программе только на следующий день. И лишь в случае, если я буду себя хорошо вести.

– Я вот, знаешь, чего думаю? – заговорщицки прошептал Килька.

– Ну? – буркнул я, разрешая Кильке открыть фонтан красноречия.

– И Палыч, и вожатые наши, понимаешь... – он выждал паузу, словно не решался, но гипотеза, наконец, прорвалась наружу суматошным выплеском. – Инопланетяне!

– Чего? – скривился я.

– Да ты сам посмотри, – Килька огляделся по сторонам за нас двоих и продолжил. – Народ исчезает, а им и дела никакого нет. Ведут себя, будто всё так и задумано. А я книжку одну читал. Там детей одарённых в школу отбирали.

– Гарри Поттера что ли? – хмыкнул я.

– Нееее, – протянул Килька. – Там не сказка, а фантастика. Кого отобрали, поместили под купол, и разные способности у них развивать стали. Девчонка одна невидимкой быть умела. Ещё двое летать выучились. А парень, который герой главный, лечил всех силой мысли. Вот я и подумал, вдруг те, кто у нас поисчезали... В общем, отобрали их. А Палыч и вожатые – не люди, а роботы человекоподобные. То и не волнуются, что сами и сортируют, кого на Земле оставить, а кого запулить на обучение к высокоразвитой цивилизации.

Много после я узнал, что в дикой килькиной гипотезе крылось разумное зерно. Кого-то и отбирали. Да только не в школу.

– К высокоразвитой цивилизации, – передразнил я. – Ну, и какие у тебя способности?

– Дак меня и не отобрали! – распахнул глаза Килька. – Может, присматриваются ещё. Может, вскроется чего. Там, в книге, народ тоже не сразу уяснил, чего запредельное может.

– Вот скажи мне, Килька, – остановился я. – Чего такого запредельного в Гохе было? А в колясочнике из старшего отряда?

– А я знаю? – удивился Килька. – С Гохой-то мы и познакомиться не успели. Он вообще на контакт не шёл. Разве не так? А этот... ну, на коляске который... Слыхал, наверное, что если у человека один орган отказывает, какие-то другие на запредельном уровне работать начинают. У слепого слух совершенный. А у кого рук нет, тот зубами такие картины писать навострился. Я в сети видел!

Я призадумался. А что, если и верно?

Что, если отбирают нас для чего-то великого?

И не сегодня-завтра зависнет надо мной тарелочка, а оттуда луч серебристый. И по лучу этому поднимется моё тело к тайнам звёздным.

А я и возражать-то не стану!

А я заранее согласен!

Домой-то ведь не хочу. Там нервотрёпка по полной программе продолжится.

Тут же законный выход намечается. И очень даже заманчивый.

А что? Кто знает, чего во мне скрыто? Может, я тоже невидимкой быть могу или летать, как в книге килькиной?

Сознание ликовало и соглашалось.

– Может, и нас заберут, а? – с какой-то тихой надеждой спросил Килька. – В школу эту инопланетную!

Что-то там, внутри, верило уже! Но противный чёртик все подначивал вывернуть ситуацию наизнанку.

– Однажды, – хмыкнул я, вспомнив поговорку, смысл которой мне разъяснила Маша. – Под голубой Луной.

– Это почти неделю ждать, – отмахнулся Килька. – А побыстрее никак нельзя?

Я вздрогнул.

– Почему неделю?

– Ну, так голубая луна выйдет в ночь с тридцатого на тридцать первое, – равнодушно пояснил Килька, будто речь шла о самых обыденных вещах.

– Две луны на небе? – вопрос мой прозвучал несмело.

Помните сон о Нибиру? Я видел во сне не только её. Иногда мне снится, будто на небесах творятся странные события. Там появляются громадные кольца. Или полосы. Или сияют сразу луна и месяц. И ты догадываешься, что одно из них ненастоящее. Но оно есть. И оно пугает. Потому что не можешь объяснить, что это там, на небе. То, что кажется лишним.

– Да нет же, – недоумённо отмахнулся Килька. – Луна та же самая. Единственная. Только в эту ночь её назовут "голубой".

– Почему же?

– Разве ты не знаешь, что такое "лунный месяц"? – пожал плечами Килька.

Мне бы сейчас доступ в сеть, к Википедии, и я бы его уел в два счёта. Но о сети можно только мечтать. А самостоятельно оно чего-то никак не хотелось вспоминаться. Нет, нам в школе когда-то чего-то трепались на данную тему. Но инфа казалась мне бесполезной, и я безболезненно отпустил эту лабуду на волю. Оставалось поражаться, как в Килькинах извилинах удерживается столько разнообразных сведений? Но откровенным тупарём выглядеть крайне не хотелось.

Я вспомнил, как давным-давно мы с отцом разгадывали детективные загадки на чёрно-белых картинках старых журналов. Там догадливый инспектор внимательно расспрашивал подозреваемых и всегда находил какую-то зацепку в услышанном или увиденном. Я никак не мог понять, в чём же там дело. И отец терпеливо разъяснял, как инспектору удаётся прищучить хитрецов. Я почти забыл эти загадки. Но одна сейчас вспомнилась. Ночное поле. Круглая Луна над мостом. Инспектор и его спутник идут по тропинке через поле. И этот кадр заливает, честно глядя в глаза инспектору: «Мне нетрудно было добраться до речки, ведь в полнолуние здесь всё так ярко освещено». Тут-то инспектор его цап за воротник! А всё потому, что преступление случилось две недели назад, и если сейчас на небе полная луна, то в ту ночь её не должно быть видно совсем. Новолуние, однако. Но поди вот так сразу догадайся. Впрочем, сейчас старая загадка неплохо меня выручила.

– Почему же не знаю, – изобразил я вселенскую обиду. – Это цикличность. Полнолуние. Через две недели – новолуние. Ещё через две – снова полнолуние. И так до бесконечности.

– Но календарных-то дней в месяце немного больше! – воскликнул Килька.

Тут и спорить нечего, поэтому я промолчал, ожидая продолжения.

– Когда в один месяц выпадает два полнолуния, второе и называют "Голубая Луна", – закончил Килька.

– Надо же, – только и сказал я. – Не доводилось слышать. А вот интересно было, если бы она и впрямь синевой окрасилась. Знакомый лунный диск, но не жёлтый и не серебряный. Луна голубого цвета казалась бы вселенской тайной.

– Чёрная загадочней, – поделился Килька. – Я бы хотел увидеть Чёрную Луну. Хотя побаивась, конечно же. Пока её нет, думаешь о ней, как о чём-то притягательном. Но если она появится, тогда всё... Не будешь знать, что с ней тогда делать. Висит в небе чёрный шар. Откуда появился? Зачем пришёл? Ничего непонятно.

Я вспомнил ужасный сон о багрово-красной планете. Видать, у каждого в черепушке витает своя Нибиру. Но не рассказывать же об этом Кильке.

– Ракету туда пошлют, – отреагировал я. – Американцы летали же на Луну.

– На обычную. А то – Чёрная.

– И на Чёрную отправят, – заверил я, будто являлся генеральным конструктором космических аппаратов.

Я не меньше Кильки напугался бы, объявись в небесах чёрный шар. Но сейчас понимал: кому-то надо бояться, кому-то успокаивать. А роль бояки Килька уже забрал себе.

Чем ближе мы подходили к заброшенному строению, тем Килька трясся сильнее. Неприятный нервный холодок заставлял пробегать мурашки и по моей коже. Сунься я сюда один, сейчас бы немедленно повернул обратно. Но висел грузом Килька, которому двигаться вперёд не хотелось ещё больше, чем мне. Это обязывало являть пример то ли безрассудства, то ли храбрости, то ли того и другого сразу.

Краска стен когда-то была зелёной, но её давно стёрли дожди, обнажив серые цементные разводы. Мы стояли возле угла, и я мучительно размышлял: обойти ли сначала домину кругом или сразу сунуться внутрь? Выбрал второе. Этот вариант предполагал, что поиски завершатся быстрее, а мне тут было уж очень неуютно.

Я первым поднялся по рассохшемуся крыльцу, доски которого протестующее скрипели. После нога ухнула чуток вниз: в коридоре дощатое покрытие ободрали до шершавого бетона. Пол покрывала древесная труха, спрессованные листья, высохшая трава, что смягчало звук наших шагов. Казалось, что дыхание было более гулким, чем поступь. Килька не отставал. Больше всего на свете он боялся остаться один. Захотелось свернуть налево, и я свернул. Шёл, пока в стену не упёрся. По левую руку решётчатая рамка с квадратами выбитых стёкол. По правую руку вход в первую палату. Остаётся перешагнуть порог. И я перешагнул. Ничего интересного в комнате не нашлось. Пусто, как в космосе. Лишь кровать с отломанной спинкой торчала у одной из стен сиротливым шалашиком.