Текст книги "Ван Вэй Тикет (СИ)"

Gonna stay at heartbreak hotel.

A fool such as I there never was

I cry my tears w ell...

Хрипловатый голос певицы вещал на весь мир о том, какая безмерная печаль её снедает. Но я не верил, мне-то сейчас в сто раз хуже. Меня увозил не поезд, а автобус, и даже не в страну печали, а в царство вселенской тоски. Голова покачивалась в такт хору, снова выводящему «One way ticket» в бессчётное число повторений. А душа с нетерпением ждала, когда нытьё закончится, и на смену ему придёт что-то ревущее, энергичное, ещё не слыханное. Я бы вообще выкинул из эфира старьё. Списал бы в утиль. В эфире должно звучать либо самое-самое хитовое, либо откровенное новьё. Песни сродни игрушкам. Пока идёшь по ней от начала до концовки, ты весь поглощён. Ты в ней. Ты там живёшь. Но вот она закончена... И всё! Ты уже ищешь что-то новенькое, непройденное. И по второму разу идти даже по самой навороченной игрушке – откровенная скукота. А с песнями примерно то же самое. Абсолютно непонятно, чего их повторяют и повторяют, когда есть сотни новых. Главное ж, никто ничего не потеряет! Нырнул себе в сеть, выцепил песенку с «зайцев.нет» и слушай, не засоряя радиоэфир старьём.

Choo choo train

Chuggin' down the track

Gonna travel on it

Never comin' back

Ooh got a one way ticket to the blues.

Эту песню написали до моего рождения. Ей скоро сто лет исполнится! Зачем она здесь? Уберите меня от неё. Или наоборот. Но песня звучала и звучала, а я вспоминал, что у меня с ней связано. В младших классах мне думалось, что она о дружбе. Китайский мальчик Ван Вэй и китайская же девочка Теа Кит познакомились, и сейчас навернут дел, которые опрокинут вселенную. Настолько песня казалась тогда энергичной. Сейчас же я воспринимал её как откровенный медляк. Когда чуть подрос, то уже понимал, что поют о поезде, но понятие «билет в один конец» было ещё неведомо. Я знал: куда бы ни лежал мой путь на поезде или самолёте, меня когда-нибудь обязательно привезут домой. Вернут на место, а для этого, понятное дело, нужен обратный билет. И я громко распевал вместе с радиоголосами «railway ticket», будучи твёрдо уверенным, что и там, за решёточкой динамика поют просто о билете на поезд.

Bye bye love

My babe is leavin' me

Now lonely tear drops

Are all that I can see.

Got a one way ticket to the blues

Но как же без сети всё бесит! Я привык, что каждая секунда заполнена чем-то полезным. Тут что-то прочитал. Там что-то в чате отпечатал. Музычку послушал. Фильмак заценил. Пока его смотришь, ещё на пару форумов заскочил, посты оставил. В скайпе с народом потрепался. В почту заглянул, на письма ответил. В комментах где-нибудь с какими-нибудь дебилами славно поцапался. За один час миллион дел успеешь провернуть, а час этот пятью скорострельными минутами покажется. Совсем другое дело, когда ты отрезан от всего мира. Вот только что разъяснял особенности новой проги кому-то в Киргизии, отсылал фоту в Лондон, поругивался с кем-то из Владивостока. Весь мир рядом с тобой! Расстояний не существует! Хочешь если, шаришься по галерее Братиславы, картинки зыришь. Расхотел – по Парижу топаешь, если скорость канала позволяет, конечно. И вдруг всё стало безнадёжно далеко.

"One way ticket", – хор утихал и постепенно терялся в рёве двигателя. Водила, видимо, сменил станцию, поскольку в салон ворвались торопливые новости. Впрочем, здесь, на заднем сиденье, я опять слышал лишь неразборчивое бормотание. Глянув на дисплей, я оторопело осознал, что прошло каких-то десять минут. Вы понимаете, всего десять! Шестьсот секунд, шестая часть часа. Что же будет, когда час пройдёт? Видимо, тогда я посчитаю, что уж год миновал. Индикатор зарядки показывал 87%. А ведь я держал смартфон включённым всего ничего. Батарея слабеет. Палец потянулся к экрану, а глаза уже искали иконку с шариками. Погоняю шары часик-другой. Число на экране сменилось. Теперь процент зарядки равнялся 86. Как быстро тает заряд! Но до лагеря-то должно хватить! Если не хватит, я же с тоски помру.

Тем не менее, палец не стал запускать игру. Вместо этого он нажал на боковую кнопку, и дисплей потух, а смартфон заснул. Сколько раз уже так было, что я бездумно тратил заряд. А почему? А потому что твёрдо знал: поставлю на зарядку минут через десять. Но в гостях оказывалось, что нет электричества. Или, как назло, заняты все розетки. Или, по закону подлости, кто-то меня отвлекал, и я забывал подоткнуть телефон к сети. А когда наступал самый важный в жизни миг, и я мог сфоткать нечто такое, что прославило бы меня в Инстаграме на века, моё смартфонище печально выводило крохотное окошко, вещающее о полной разрядке батареи, и мгновенно издыхало.

Я мог насчитать почти сотню таких моментов. Именно грустный опыт заставил меня выключить аппарат. Потом я бесконечно славил это мудрое решение, но сейчас скучающую душу забарывала тоска. С удивлением я осознал, как ломает меня без свежей инфы. Без того, чтобы быстренько пробежаться по страницам новостей, чтобы красивых девочек позырить с какого-нибудь очередного "Мисс Саратовский пляж". Чтобы всё вокруг двигалось и менялось. И ты сам скользишь в океане интересностей и неожиданностей. А сейчас сиди и бездумно пялься в окно, купаясь в безразмерной печали. Я и пялился. Деревья становились темнее. Леса гуще. Автобус катил с приличной скоростью, поэтому временами казалось, что мы проносимся мимо нескончаемой чёрной стены.

Автобус притормозил, а потом и вовсе остановился. Я сначала подумал, светофор повстречали. И только потом дотумкал, что в такой глуши светофор – нонсенс. В окне и перекрёстка не наблюдалось. Чёрные деревья. Вот и всё. Чего, спрашивается, встали?

Раздалось тихое шипение, и передняя дверь автобуса мягко отъехала в сторону.

Э, сломались что ли? Как я пожелал в начале пути? Почему желания сбываются всегда так не вовремя? И что нам делать на сломанном автобусе километрах в двухстах от города? Сейчас водила поднимется и попрётся глядеть, что там с двигателем. А после вернётся и разведёт руками. Испачканными в тёмном машинном масле...

Водитель поднялся. Но никуда не пошёл. Просто махнул рукой в сторону открывшейся двери. "Покинуть салон", значит. До народа дошло быстро. Пассажиры принялись выгружаться. Выскочил из салона жердина. Покинул автобус обладатель огромной башки. Проём между сиденьями закупорил толстячок со своим грузом, но потом всё же выдернул из плена раздувшийся рюкзачище и протащил его по ступенькам. Что-то внутри мерзко побрякивало и странно шуршало.

Я выходил последним. Сидел-то на задних местах. Видно, что народ немного стремается, вот и жмутся друг к другу. Я тоже не стал отделяться от общей кучи. Да и твёрдо думал, что сейчас дальше поедем. Может, просто остановку сделали. Может, кому-то в лес отбежать надо. Но не отбегал никто. Кучкой стояли. Друг на друга не смотрели даже. Пялились в дверной проём автобуса. Там, наверху, всё так же восседал водитель. Что он должен сказать? Когда позовёт вернуться? Долго ещё ждать? Уверен, в каждой голове из здесь собравшихся шурупом вертелись подобные мысли.

Водила внимательно оглядел нас странным взглядом. И, чтоб я сдох на месте, знаком был мне этот взгляд. Узнал я его. Полгода назад, в самом конце декабря, видел я взгляд точно такой же. Родаки стояли в очереди, а я уныло ждал их, чтобы волочь домой огромные сумки, набитые продуктами. Смартфон я захватить не догадался и безмерно скучал. От безделья взгляд лениво плыл то по затоптанному полу, то по стенам, то по охранникам, взирающим не менее унылыми взглядами. И вдруг остановился. Глаза ухватили огромный аквариум, где плавали упитанные рыбы. Почему-то я тут же решил, что это налимы. Их мир был мал и тесен, они неспешно ворочались в стеклянном кирпиче, задевая друг друга. Они смотрели сквозь мутное стекло, но куда-то в такую невиданную даль, что все преграды на их пути, должно быть, становились прозрачными. В том числе и я. Поэтому не взгляд тех круглых безразличных глаз вспоминался сейчас.

Возле аквариума обосновался брюхастый мужичок. Его раскормленное лицо раскраснелось от магазинной духоты. По нему гуляла тень недовольства. Но она разглаживалась, светлела, исчезала. Потому что глазёнки толстяка заинтересованно таращились за стекло. Застекольному миру не было никакого дела до навязчивого зрителя. Он пребывал в какой-то запредельной, невидимой рыбам вселенной. Но с его точки зрения всё было наоборот. Этот взгляд по-хозяйски оглаживал блестящие чешуйчатые бока водных жителей. Взгляд оценивающе отбраковывал негодное, а подходящее клеймил невидимым знаком. Я понимал, он уже выбрал себе рыбину и, наверное, даже не одну. Для рыб он не существовал. Но для него они существовали. И уже в виде чего-то скворчащего на сковородке.

Точно такой же взгляд был у водителя. Нет, в нём не было ничего хищного или людоедского. Но он смотрел, будто мы стали налимами, плавающими в аквариуме "Гастронома", пока не явятся покупатели по их душу. Для нас этот водила был деталью обстановки, живым механизмом автобуса, доставившего нас в лагерь. Он же словно знал, что мы – рыбы. И ждёт нас аквариум, в котором нам плескаться не очень долго. До прихода первого покупателя. Того, кто выберет один экземпляр себе, а остальных отбракует.

Глава 2

П рибытие и заселение

Громко фыркнув и обдав нас горькими бензиновыми парами, автобус резво умчался вперёд. Мы оторопело глядели, как медленно, словно в кино, движется его дверь, становясь на положенное место. После он натужно развернулся и снова пронёсся мимо нас, теперь уже исчезая навсегда. Я позавидовал водиле. Он возвращался в город. Через несколько часов его снова станут окружать бескрайние улицы, магазины, кинотеатры, парки – сотни мест, где так классно проводить свободные летние деньки. Тысячи людей, наполнявшие город, не чуяли своего счастья. Лишь я мог сравнить с их беспечным существованием собственную несчастливую судьбу, забросившую меня в такую глушь, где даже нет Интернета. И чем мне здесь заниматься почти что месяц, вот скажите вы мне?

В бескрайней тоске я оглядел таких же невезунчиков. Они мне уже не нравились. Надо полагать, и от меня никто не пребывал в безбашенном восторге. Теперь я лучше мог разглядеть их. Взор притягивала, конечно, большая башка. Передо мной словно стоял Интернет-мем "Голова-дыня". Только не лысый, а коротко стриженный. Он насупился и тяжело дышал, как кабан перед броском. Этот парень и напоминал кабана. Такого, кто продерётся сквозь самые густые кусты и запросто опрокинет льва, если лев, к большому для него несчастью, внезапно перенесётся из Африки на это богом забытое шоссе. Рядом с ним и жирняк вместе со своим рюкзаком как-то терялся. Остальные же растерянно переглядывались. Я не мог выцепить их особые приметы. Одним словом, неказистики. Но чем-то похожие на меня. Наверное, напряжённой растерянностью.

И был ещё один, белобрысый, который стоял рядом. Волосёнки вокруг его бледного лица были растрёпаны и слиплись жалким подобием иголок.

Я отделил его по неуловимо знакомому запаху. Обыденному, но не желающему идентифицироваться. Мне доводилось чуять его, но где? Вот же загадка!

– Глянь, – паренёк махнул рукой в густые заросли, клубящимся зелёным облаком, выползавшим чуть ли не на дорогу. Сначала я даже не понял, к чему приглядываться. Но после внезапно увидел.

Там, за переплетеньем веток, обильно поросших листьями, угадывалась тёмная фигура. Отсюда она казалась тенью. Бесплотной. Беззвучной. Только у теней не бывает глаз. А у этой были. Не могу объяснить почему, но я твёрдо знал, сейчас она выглядывала нас. Может, даже лично меня.

Темнота за ветками сдвинулась. Но ни шороха, ни звука. Нечто огромное стало ближе примерно на пять моих шагов.

– Может, медведь? – горячечно зашептал мне в ухо белобрысый.

А ноздри щекотал тот странный, исходящий от него запах.

– Медведь, не? – парень отчаянно переспрашивал, словно подсказывая, словно нетерпеливо ожидая моего твёрдого "Нет".

Наверное, здесь стоило написать "глаза его расширились от ужаса". Но я не видел глаз. Я неотрывно следил за таинственной чернотой за зелёной оградой листвы. Она бесшумно подбиралась к нашей компании.

– Не медведь, – едва разлепив губы, ответил я.

Хотелось сказать, что я видел медведей. В цирке. И в зоопарке. И никакой из них не был таким огроменным, как эта чёрная тень, беззвучно скользящая к нам, прячась под зелёным занавесом придорожной поросли. Так что там явно не медведь. Я слышал, что бывают громадные медведи гризли... Рука немедленно потянулась за смартфоном, чтобы проверить, насколько громадны гризли, но безвольно опала. Я вспомнил, что всемирная копилка знаний сейчас ничем не поможет. Да и живут гризли в Северной Америке. К нам их никак не занесёт.

"О, о, о, – крутилась на автореверсе, никак не желая заканчиваться, дурацкая строчка в гудящей от тревожных непоняток голове, – got a one way ticket to the blues".

С одной стороны, замечательно, что это не медведь. Стремительно исчезал миг, когда надо разворачиваться и со всей силы, голося "Медведи!!!", лупить подошвами по шоссе. С другой стороны, тревога ела меня всё сильнее, а на нервы звенели, словно струны гитары. Не медведь. Но кто же? И чего ждать от этого лесного великана?

– Эй, – голос из-за спины чуть не заставил подпрыгнуть.

Белобрысый оглянулся. Он реагировал быстрее, чем я. Он словно не концентрировался на тёмной тайне за кустами, а ждал опасности отовсюду. Пришлось развернуться и мне. По центру шоссе высился крепкий парень. Даже не парень, а молодой мужчина. Быть может, его отделяло от нас лет шесть. Но в нашем возрасте шесть лет – почти бесконечность.

Вьющиеся волосы с зачёсом назад. Стрижка модельная. Лицо бледное, а на нём улыбка наивысшей уверенности. Уверенности в том, что там, где стоит он, всё будет правильно, хорошо и безопасно. Длинные ноги в потрёпанных джинсах. На плечи небрежно накинута лёгкая куртейка. Мощная грудь распирает свитер с широкими серыми и чёрными полосами. В сравнении с нами, одетыми в футболки и рубашонки, он казался таёжным геологом, только вышедшим с затерянного прииска.

Поняв, что с тыла опасности не предвидится, мы с белобрысым снова перевели взгляд на придорожные кусты. Но за эти скоротечные секунды загадочная тень исчезла. Ветки безмятежно колыхались, помахивая листьями. И в просветы уже не разглядишь тревожную тёмную неизвестность ростом с немаленькую гориллу.

На душе почему-то сразу стало спокойно и хорошо. Даже тоска по оставленному городу вдруг перестала грызть. Жаль только, что возвратилась она крайне быстро.

– Вы за нами, да? – поинтересовался кто-то. – А как Вас зовут? Вы ведь наш вожатый?

Оказывается, пока мы с белобрысым тщились разглядеть за кустами непонятную массу, остальные пассажиры исчезнувшего автобуса сгрудились возле мужчины.

– Непременно, вожатый, – кивнул подошедший. – А имя – Александр Александрович. Но так длинно, не правда ли? Зовите меня Сан Саныч. Я на такие сокращения не обижаюсь. Но кое-кто из вас будет не в моём отряде. Я обычно занимаюсь теми, кто помладше.

Его уверенность передавалась всем. И большинству сразу захотелось оказаться в числе тех, кто помладше.

– А где лагерь? – беспокойство снедало лишь единственного мальчишку, глаза которого растерянно мигали под выпуклыми линзами больших очков.

– Ну, ты, Гарри Поттер недоделанный, – зашипели на него. – Больше всех знать надо? Куда поведут, там и лагерь.

Нас вели по узкой лесной тропинке. Я тянулся взором как можно выше, мечтая над верхушками леса увидеть творение рук человеческих. Если здесь есть лагерь, вдруг хоть один сотовый оператор воткнул неподалёку красно-белую вышку. И тогда мобила поймает сеть. Мы шли по лесу, но перед моими глазами стояли не деревья, а рабочий стол смартфона. Пёстрые иконки. Круглый циферблат со строгими стрелками. И под числом «12» сегодняшняя дата «20 июля» – первый день моих лагерных мучений.

Мы остановились, налетев друг на друга, прямо перед широкой поляной, которую тропинка не пересекала, а так, краем касалась.

– Направо глянь, – лениво, но строго выдавил вожатый.

Мы перевели взгляд направо.

В центре поляны высилось пять холмов, в каждый из которых воткнули по тощей каменной плите. Сторону, глядящую на нас, прилежно отполировали. Там смутно виднелись буквы. Но с такого расстояния прочитать надписи не прочитаешь, а подойти ближе никто желания не выразил.

– Кладбище, чо, деревенское, не? – спросил мощный парень, тот самый, чем-то смахивающий на дикого кабана.

– Наше кладбище, – нехорошо усмехнулся вожатый. – Два года назад пятёрка недоумков свинтить задумала с территории. Недалеко ушли.

– Чо стало-то? Кто их порвал или захавал? – спросил настырный и любопытный кабанчик.

– Нашлось кому, – загадочно ответил вожатый.

– Это совершенно невозможно! – воскликнул звонкий мальчишеский голос. – Если бы погибли дети, лагерь бы немедленно закрыли!

Я зыркнул в сторону голоса, но заметил лишь, как в толпе алыми бликами снова сверкнули стёкла очков. Лучи заходящего солнца красиво пробивались сквозь листву, окрашивая мир загадочными багровыми тонами.

– Зачем же закрывать? – холодно спросил вожатый и, не дожидаясь от нас вариантов, немедленно ответил сам. – Если каждое лето есть кого сюда отправить.

От его слов морозец продирал по коже. Естественно, каждый в нашей компахе не хуже того очкарика понимал, что нас пугают, как несмышлёнышей, чтобы мы тихо себя вели и не совались по ночам куда не следует. Но понимание не радовало. На мой взгляд, в лагере должны приветствовать нас, ободрять как-то, развлекать, делом занимать, в конце-то концов. Но только не запугивать.

Развернув голову, я прощально покосился на холмики, поросшие редкими стебельками травы. И как-то почуял, что каждый из нашей группы взглянул туда же.

– Прибавим шагу, – голос вожатого повеселел. – Немного осталось.

И тут же впереди лес расступился, выставив на обозрение невысокую ограду. Тропинка вонзалась в широкую дорогу. Дорога убегала под тонкую арку, сваренную из круглых трубочек. Центр арки украшали крупные округлые буквы, складывающиеся в надпись "One Way Ticket".

– Билет в один конец, – сразу пояснил худющий и маленький, как глиста, очкарик.

– Без сопливых, – тут же пояснили ему в ответ несколько дружных голосов.

– Не ссорьтесь, – миролюбиво встрял вожатый.

– Мы не ссоримся, чо, – сказали ему. – Сами, если чо, разберёмся.

– Сами разберётесь, – кивнул Сан Саныч, а потом улыбнулся загадочно. – Если успеете.

За разговорами мы прошли под аркой. От главных ворот лагеря пролегала широкая заасфальтированная аллея, по бокам которой тянулись ввысь деревья, похожие на тополя, и фонарные столбы, покрытые облезшей серебряной краской. Меж деревьев зелёными облаками проталкивались кусты. Изредка попадались старинные лавочки. Их сиденья и спинки выгибались изящной дугой из разноцветных деревянных брусков. Аллея упиралась в двухэтажное здание, судя по всему, столовой. Слева от неё средь трав светлел квадрат небольшой площадки, видимо, для построений. Обогнув двухэтажку, полоса асфальта продолжалась, но становилась гораздо уже. Да и древесных великанов там уже не стояло, будто жилая зона обрывалась, и начинались бескрайние прерии. Но до столовой мы не дошли.

По сторонам от аллеи выстроили жилые корпуса. Слева – для младших отрядов. Справа – для старших.