Текст книги "Ван Вэй Тикет (СИ)"
Автор книги: Window Dark
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– В нашем лагере к заброшенному корпусу подходить не рекомендуется, – прошептал я. – Он пустой. Здесь же, мне кажется, кто-то в нём есть.
– Хочешь проверить? – спросил Лёнька.
И я не разобрал: то ли с ехидцей спросил, то ли с неподдельным интересом.
– Хочу, – на всякий случай сказал я.
Хотя, понятное дело, ну вот ни чуточки не хотел.
– Надо проверить, – кивнул Лёнька и двинулся к ступенькам, ведущим ко входу.
Первым пошёл. Будто ни капли не сомневался, что я пойду за ним.
А разве я, как друг, мог остаться?
Ступеньки крыльца, прогибаясь, уже отчаянно скрипели под Лёнькиными подошвами.
– Темнотень, – пожаловался я. – Ничего не разглядим же.
– На то есть у меня устройство, – и Лёнька торжественно извлёк из кармана фонарик.
Привыкнув к свечам, я осознал, что самый простой фонарик кажется мне теперь гостем из научно-фантастического фильма.
Свет Лёнькиного фонарика выхватывал фрагменты пола, густо усыпанного пылью, словно укравшим краски покрывалом. Не разобрать, что за комки проступали сквозь него: то ли обрывки тряпок, то ли скомканные фантики от конфет. Я почему-то обрадовался пыли. У порога мне чудилось, что на полу я увижу бурые пятна засохшей крови. Но ничего кроме пыли и мусора фонарик не высвечивал. Логика подсказывала, что лагерь этот не уничтожал, а усыплял. Здесь не нужны смерти. Здесь каждому надлежало покоиться во сне. Но та же логика подсказывала, что я ничего не знал о "Спящей Красавице", поэтому вполне мог ошибаться в своих причудливых выдумках.
Я осторожно проскользнул по стене и заглянул в проём крайней комнаты. Ничего. Здесь отсутствовали даже кровати.
– Где ты нашёл рисунок с Яг-Мортом? – чуть слышно спросил Лёнька.
– В крайней палате, – вспомнил я, откатившись в мою с Килькой вылазку, казавшуюся сейчас доисторическими временами.
– Давай проберёмся туда, – прошептал Лёнька. – Если что здесь и прячется, то только в ней.
Днём такое рассуждение показалось бы бредовым. Но сейчас, зловещей ночью, бредовым выглядел весь мир.
"Ищи там, где никто не живёт", – сказала Машуня.
Может, она знала что-то? Может, в "Спящей Красавице" она видела подсказку в нежилом корпусе. Может, даже сама её и оставила.
Фонарик скользил лучом по стенам. И вдруг остановился, словно заледенел.
Сначала я подумал, что нарисовали водокачку. Столбик. Расширяющаяся часть. Крыша. Но потом углядел длинноногое создание, обрывавшееся на талии. А поверх смутными контурами дорисовали призрачную фигуру. И два глаза. Круглые. Похожие на воздушные шарики, рвущиеся ввысь. Призрак стоял на площадке, схожей с упавшим на плоскость квадратом. По периметру квадрата тянулись вертикальные линии, словно кто-то забил кучу гвоздей, шляпки которых остались там, с той стороны.
– Забор, – Лёнька осторожно коснулся одной стороны квадрата.
Трогать нарисованную водокачку он не рискнул. Я же глянул дальше. Через малый промежуток рисунок продолжался. Дальше размашисто нарисовали ели, плотно прижавшиеся друг к другу. Над елями торчала половина головы, объятой лохматыми космами. Злые глаза словно смотрели точно на меня.
Когда мы покинули корпус, мной овладело тоскливое отчаяние. Ничего не получалось. Спрашивается, зачем мы провели здесь полночи? Хотя... Я ведь увидел Машуню. Но снова, как и в прошлый раз, даже не смог до неё дотронуться. Даже хуже! В прошлый раз я верил, что передо мной обычная девчонка, с которой я ещё повстречаюсь. Сейчас же я знал: Машуня в беде. И я не мог ей помочь! А как спокойно жить дальше, если девчонка, которую счёл лучшей на свете, в беде, и ты не в силах её выручить.
От отчаяния я подхватил угловатый обломок ветки и с силой запустил его в один из проводов, тянущихся к уродливой водокачке. Проворачиваясь словно бумеранг, чёрная загогулина врезалась в провод. Бумеранг, поразивший цель, не возвращается. Но будь тут настоящий бумеранг, он бы вернулся. Он бы пронзил призрачный провод и полетел дальше, разворачиваясь воздушным кольцом и вставая на обратный путь, в конечной точке которого его снова бы сжали мои пальцы. Он должен был вернуться.
Должен, но не обязан.
Обломок резко отскочил от тёмного вервия, соединявшего башню и одну из неведомых мне спящих красавиц.
– Хо! – Лёнька словно споткнулся, глядя на провод.
Потом он перевёл взор на меня. Глаза его были блестящими. Безумными.
– Ты видел! – это был даже не вопрос, но я кивнул.
– А если перерезать? – предложил Лёнька.
– Но как? – спросил я. – Но чем?
А в душе уже пульсировала твёрдая уверенность: "Перережем!" Ведь и Машуня сказала у моста о чём-то похожем.
Садовые ножницы с длинными ручками в пластиковых чехлах мы отыскали у флагштока. Я вспомнил, как в пустом лагере нашёл лестницу возле угла столовского корпуса. Ни на что не надеясь, я рванул туда. Чудеса продолжались. Лестница валялась в холодной траве. Только эта была не приставной, а раздвижной. Подхватив находку, я, переполненный радостью, бросился обратно к Лёньке. А он стоял у флагштока и издали рассматривал провода, словно примеряясь.
– Почему так? – спросил он, когда я вернулся. – Большей частью это обычный провод. Но в комнатах он становится призрачным. Рука сквозь идёт.
– Загадка, – пожал плечами я. – Резать надо, где провод обычный.
– Это ясно, – сказал Лёнька. – Лестницу ставь.
Ножницы в его руках решительно лязгнули.
– Да будет свет, сказал Олег и перерезал провода, – Лёнька весело сжал рукоятки ножниц.
В поговорке, которую знал я, вместо Олега был электрик, но поправлять Лёньку я не стал. Словно две змеи, напугавшиеся друг друга, обрывки провода отскочили от точки разрыва и бессильно сверзились в траву. Лёнька радостно спрыгнул с лестницы.
Он глянул на меня лихо и восторженно. Я улыбнулся, но улыбка мигом покривела.
Там, за Лёнькиной спиной, далеко-далеко, под крышей водокачки зажглось окно. Словно жёлтая злая звезда вспыхнула в ночи. И даже серебро Луны поблёкло, уже не казавшись главным светилом жуткой ночи.
Лёнька обернулся и увидел.
В этот миг на фоне жёлтого света проявился чёрный силуэт. Издалека не разобрать, кто же смотрит в окно. Но от одного осознания, что кроме нас в "Спящей красавице" есть ещё кто-то неспящий, мурашки побежали. И волосы зашевелились. Но шевелил их не ветер.
– По ходу разбудили мы кого-то, – печально и еле слышно прошептал Лёнька.
– Дёру? – предложил я.
– Успеем, – качнул головой друг. – Сдаётся мне, что нами недовольны. Значит, мы всё делаем правильно.
– Но если ЭТО выйдет из башни?
– Когда выйдет, тогда и драпанём, – Лёнька старался придать голосу больше беспечности, но голос его заметно дрожал.
Лёнька боялся не меньше, чем я. Быть может, ему сильнее моего хотелось развернуться и бежать, что есть сил. Но он держался. Он не собирался сдаваться.
Но он, видимо, понял, что я заметил дрожь в его голосе, поэтому сложил лестницу и подволок её под следующий провод. И тут же загрохотал по металлическим ступенькам. И, почти не примеряясь, перекусил чёрную нить. Та распалась, зашуршала по влажной траве. Но я не следил за ней. Я не мог оторвать взгляд от окна и чёрного силуэта в нём. То, что смотрело из башни, не шевелилось. По крайней мере, с наших рубежей казалось так.
– Не спи, замёрзнешь, – Лёнька подтолкнул меня, и мы разом ухватили лестницу.
Мы были вместе, поэтому никто из нас не убежал. Я бы убежал, потому что меня трясло не от холода, а от страха перед неведомым. Но рядом был Лёнька, который действовал. И я не мог бросить его. Я мог только помогать, практически бездумно. И Лёнька не мог убежать. Он видел, что я сам не свой от ужаса, и поэтому запретил бояться себе. Он поставил цель – резать провода. И с этого момента ни о чём, кроме цели, не думал.
Мы обрезали около двух десятков проводов, когда наступила тьма. Невесть откуда приплывшее облако поглотило Луну. И в то же мгновение погасло окно под крышей зловещей башни. Я словно ослеп.
– Фонарик, – прошептал я.
– Вот дьявол, – ругнулся Лёнька. – Я ж его там, в пустом корпусе оставил.
Тут я заметил тени. Мою. И Лёнькину. Вернее, мои и Лёнькины. Много теней. Они тянулись по траве вдаль, перемешиваясь друг с другом. За спиной находился источник света. Вернее, источники.
Я обернулся и на уровне глаз увидел звёзды.
Настоящие. Лучистые шарики. Комки игольчатого света.
Кто-то из них сиял поярче. Кто-то потемнее. И одна звезда в стайке потусторонних светляков была прохладного рыжего цвета.
– Это они, – сказал Лёнька, глядя на близкие звёзды.
– Девчонки? – с замиранием сердца переспросил я и понял, что хочется дотронуться до комочков мягкого света, зависшего в холодном воздухе ночи.
Луна вышла из-за облака. Огоньки налились серебром её лучей и воспарили выше. И выше. И очень-очень высоко.
Рыжая звезда сияла у моего плеча. Будто ждала, когда я её узнаю.
– Я вернусь, Машуня, – жарко выпалил я. – Я разберусь, почему оно всё так выходит. Я узнаю, что с этим делать. Я вернусь. Как увидишь меня, лети навстречу.
Верил я сам себе в тот сказочный момент или не верил? Но что я мог ещё сказать?
Рыжий огонёк стремительно скакнул ввысь, догоняя серебряную стайку искорок. Скоро они затерялись среди звёзд. Мне показалось даже, что нет, не затерялись. Что сами стали звёздами. Обычно звёзды падают с неба, но этим довелось возвратиться.
И ещё я понял, что они больше не упадут. Не спустятся с небес. Даже если мне доведётся вернуться в это место.
Теперь к башне тянулась всего одна чёрная нить. Та, что уходила из столовой. Приблизившись к зданию, мы увидели, что провод уходил в наполовину раскрытое окно второго этажа. В таинственное помещение над обеденным залом, в котором я когда-то отыскал веретено.
– Там и прячут Спящую Царевну, – сказал Лёнька.
"Спящую красавицу", – снова захотелось поправить. И снова я удержался. Вдруг правы мы оба. Там могла быть и красавица, и царевна.
Лёнька, кряхтя, раздвинул лестницу широченной буквой "Л".
"Может, я полезу?" – хотелось предложить, но почему-то молчание вновь одержало верх над инициативой.
Лестница шаталась. Я вцепился в боковины, чтобы Лёнька спокойно лез кверху. Он обернулся и показал оттопыренный вверх большой палец.
– Во! – сказал он. – Самая настоящая царевна тут носиком посапывает, сны королевские поглядывает.
– Взглянуть бы, – я аж на цыпочки приподнялся.
– Взглянешь, забудешь свою Машуню, – сказал Лёнька на полном серьёзе. – Но если готов, полезай.
А потом усмехнулся.
– Сказки-то помнишь? Кто царевну спасёт, тому на ней и жениться.
Хотелось спасти царевну. Хотелось хотя бы её увидеть. Но если я и в самом деле забуду Машуню? Мог ли я так поступить? Спасти и сразу же предать. Лучше тогда вообще не спасать было.
– Ну чего? – Лёнька покачивался, и лестница под ним поскрипывала. – Лезешь, нет?
– Сам спасай, – хмуро ответил я и сжал боковины лестницы ещё жёстче.
А сам смотрел наверх. Волновался: как там Лёнька?
Лёнька осторожно приладил лезвия ножниц к последнему проводу и сжал рукоятки со звонким щелчком. Обрывки безвольно сверзились вниз и расползлись по кустам печальными змеями. Но Лёньку они уже не интересовали.
Его лицо словно просветлело, разгладилось, стало добрым. Так смотрят на что-то грандиозное, восхитительное, донельзя красивое. То, что смело можно назвать восьмым чудом света.
В миг, когда Лёнька подался к окну, лестница с треском подломилась и вместе с Лёнькой осыпалась в высокую сырую траву.
– Вот чёрт, – ругнулся Лёнька, потирая бока.
Всё-таки его культурно воспитали. В нашем подъезде дядька со ступенек навернулся, так потом таким матом крыл весь мир, что стены чуть не покраснели.
Мы с Лёнькой неотрывно смотрели в тёмный квадрат окна, ожидая, когда вылетит огонёк. Но тот не вылетел. И не вылетал. Скрипели кузнечики. Мелодично квакали лягушки. И где-то тревожно и печально прокричала сойка.
– Стремается чего-то, – Лёнька перевёл взгляд на меня. – Или ждёт. Как в сказке ждут...
Голос оборвался, а взгляд скользнул мимо меня и куда-то вдаль.
– Вспомни, – в голосе Лёньки теперь звенели ледяшки. – Вход в башню раньше был открыт?
Я посмотрел на водокачку. На тёмном контуре появилось пятно арки с непроглядной чернотой.
– Раньше вообще входа не было, – свистящим шёпотом ответил я. – Ни днём, когда я тут один был, ни этой ночью.
– То и плохо, – сказал Лёнька. – Оно таки вышло из башни.
И мне показалось, что между водокачкой и нами что-то есть.
Полупрозрачное. Напоминающее Хищника из фильма со Шварцем. Оно быстро-быстро двигалось к нам. Сливаясь с ночью. Просачиваясь сквозь ночь.
– Давай-ка на выход, – пихнул меня Лёнька. – Сдаётся мне, что далеко этой тварюге не забраться. Там, в палате, забор не зря рисовали. Не сунется она за ограду. Не её там территория. Если шаг ступит на чужую землю, порвёт её лохматый.
Может, всё это придумал Лёнька, чтобы прибить наши страхи. Но я верил. Отчаянно верил. Верил так, словно от этого зависела вся моя жизнь.
А ещё мы оба знали, как имя того лохматого. Но ни Лёнька, ни я так его и не назвали.
За территорию девчоночьего лагеря мы выбрались незамедлительно и двинулись к своей. Порой мы быстро шли, порой бежали. Я обернулся лишь раз. Но пугающей полупрозрачной фигуры, преследующей нас, так и не увидел. Зато увидел взмывающую звёздочку.
"Царевна, – подумал я. – Спящая красавица. Оттуда. Со второго этажа".
Тогда обернулся и Лёнька. И тоже заметил звезду.
Его лицо посуровело и запечалилось. Так смотрят вдогонку уходящему поезду, который больше не увидишь. Составу, следующему в один конец.
– Теперь главное – не заблудиться, – сказал Лёнька, поворачиваясь ко мне.
"Теперь главное – не уйти на север", – подумал я, вспомнив рисунок меж окнами средней палаты заброшенного корпуса. Косматая голова, глядящая поверх высоких ёлок.
Но вслух я ничего не сказал.
Мы добрались до лагеря на рассвете. Уже подняли всех. Народ крутился у корпусов, ожидая команды выдвигаться на завтрак. Лёнька ободряюще хлопнул меня по плечу и поспешил к своим. На меня же наскочил Килька.
– Из соседней палаты Санчес и Чувырло исчезли, – торжественно и зловеще прошептал он. – Нас тринадцать теперь.
– И что, теперь твой Яг-Морт одного из нас пропишет в лесные духи?
– Чё ж он мой-то? – обиделся Килька. – Он ничей пока. Если тебя пропишет, твоим станет.
И свинтил по дорожке к столовой, где уже стучали ложками вожатые.
Я призадумался.
А что, если выберут меня?
Там, у дороги, злобная тварь за кустами.
И тень, закрывавшая путь к лагерю, когда мы с Лёнькой шарились по лесу. Тень, которую я успел увидеть, а Лёнька нет.
Фигура в оконном проёме. Таинственный гость, с которым я и Большой Башка столкнулись в ночь мести. За Кабанцом то чудище не побежало.
"За тобой есть кому охотиться, – вспомнил я слова Вэрсы. – Заступать им дорогу я не собираюсь". Вот только после этой тяжкой ночи встреча с лешим начинала мне казаться давним полузабытым сновидением.
Манящие запахи еды тянули нас к столовой. Я твёрдо знал лишь одно: после завтрака завалюсь спать. Держаться больше нету сил. Даже если во сне меня поджидает Фредди Крюгер, я пойду ему навстречу. Быть может, лишь потому, что в страну ночных кошмаров, где властвует Фредди, побоится сунуться тот, кто взирает на мир поверх ёлочных верхушек.
Глава 1
5
Главный враг
Спал я днём неспокойно. В палате не было никого. По идее кто-то должен греметь ведром и шуршать веником. Килька или Жорыч. По идее Большой Башка должен разозлиться, что я беззаботно дрыхну среди дня, и резко сбросить меня с кровати. Я помнил об этом краем сознания, но в импульсивных пробуждениях глаза никого не ухватывали в комнате, и я счастливо проваливался обратно в сновидения. Вот только сновидения счастливыми назвать не получалось.
Сны выталкивают события дней, давно позабытых. Таких, какие не хочется вспоминать. А тут они всплывают из неведомой глубины. И словно происходят снова. Там, во сне, пока не пробудишься, всё кажется настоящим. И пережитые чувства уносишь с собой в явь.
Я снова ругался с мамой. Где-то я провинился, и она мне резко что-то сказала. А я уже рассердился. А я уже завёлся до невозможности. И её фраза оказалась последним, после чего во мне вспыхнул вулкан, выплеснувшийся наружу в отчаянной злобной ругани.
Я требовал, чтобы меня оставили в покое. Я орал так, будто передо мной провинился весь мир.
Это было в марте. Я помнил, как за окном пролетали крупные хлопья снега. Белые-белые, словно перья неведомой птицы, вырвавшейся из темницы и улетавшей сейчас в сказку, где живёт Счастье. Из той темницы, где мне пребывать навеки.
Я не мог с этим смириться, поэтому, разбрызгивая слюни, громко орал на маму.
Она стояла, съёжившись, словно девчонка перед грозным взрослым, а я продолжал на неё орать.
А знаете, что самое поганое?
Самое поганое то, что сейчас я совершенно не помнил, за что тогда на неё наорал.
Очередное пробуждение мигом прогнало сон. Рядом с кроватью высилась тёмная фигура. Сердце захолонуло, прежде чем я осознал, что никакой это не Яг-Морт, а Ефим Павлович.
Он стоял, как Бэтмен без маски, в гордом одиночестве, засунув руки в карманы длинного чёрного дождевика, и рассматривал меня с холодным интересом. Я поневоле сжался.
Раздетый человек в сравнении с одетым всегда чувствует себя ущербным. Не мог же я скинуть простыню и одеваться под присмотром начальника, как при команде "Рота, подъём!" солдат суетливо хватает обмундирование и пробует натянуть его за сорок пять секунд.
Но и лежать укрытым тоже не нравилось. Я будто неизлечимо болен, а абсолютно здоровый Ефим Павлович явился, дабы известить об этом горьком факте.
Я сел, закутавшись в верхнюю простыню, наподобие римлянина в тоге. Только следовало добавить, что тога была неимоверно застирана, обтрёпана по краям бахромой и обладала рваными пятнами. А у одетого в неё римлянина – немытые пальцы на ногах, а колени сбиты и исцарапаны.
– Тебя не удивляет один факт, – вопросительно начал Палыч, разглядывая мои истерзанные ноги. – Кто-то сидит, как мышка в норке, а потом исчезает бесследно. Ты же в любую щель норовишь сунуть любопытный носище, а ничего с тобой не происходит.
Я не ответил. Пока огромная вселенная вертится вокруг тебя, внутри живёт ощущение, что ничего катастрофического случиться не может. Заглянет в гости смерть, её я напою какао.
Палыч задумчиво листал страницы записнушки, и Vertu с дракончиком заманчиво поблёскивал на обложке.
– Ты одевайся, – как-то лениво предложил он. – Скоро начнётся.
– Опять футбол? – тупо спросил я.
– Этого мероприятия в лагерном распорядке нет, – усмехнулся Палыч. – Но оно случится, невзирая на все режимы дня, вместе взятые. Разницы большой нет, но лучше, если ты будешь одетым, – он немного помедлил и добавил, – и обутым.
Он повернулся и вышел в коридор, словно признавая за мной право одеться без помехи.
Когда я выбрался на веранду, то снова заметил высокую фигуру. Меня ждали на крыльце. Скрипя половицами, я приблизился и встал рядом.
Ефим Павлович не смотрел на меня. Его взгляд устремлялся вбок и ввысь. Из-за леса выползала грозовая туча. Угольно-чёрная. С седыми кружевами по краям и пепельными завихрениями в глубинах. Солнце сияло на другой половине неба. Светилу пока ничто не угрожало. Но я не смотрел на солнце. Я тоже смотрел на тучу. Я никогда не видел таких страшных туч.
Корпус прятал в тени наши ноги, но неподалёку ярко зеленена трава, ласкаемая тёплыми лучами. Подошвами я чувствовал доски крыльца. Если надавить, они легонько пружинили.
– Здесь всё не так, – сказал начальник лагеря. – Здесь искривлённая реальность. Здесь может случиться такое, что никогда не случится в иных местах. Это как в картине вселенной, на дальних рубежах которой пространство и время ведут себя, не подчиняясь законам.
– Мне зачем это слушать? – голосу я постарался придать звенящую твёрдость, хотя горло вдруг как-то неловко сжалось, и я чуть не поперхнулся.
– Чтобы прояснить картину, – ответил Ефим Палыч. – Хоть ненамного. В каком лагере, по твоему мнению, ты сейчас находишься?
– Ван Вэй Тикет, – мгновенно вырвалось у меня.
– Да не имя, – поморщился Палыч. – Какой он?
Я задумался. "Пионерским", как в детских книгах, называть его глупо. На трудовой лагерь он тоже не походил. Работать нас не заставляли. И денег в конце смены не обещали.
– Скаутский, наверное, – брякнул я наиболее подходящую гипотезу. – Или просто – летний лагерь.
– Ни то, ни другое, – отвёрг мои варианты Большой Босс. – Ты в утилизационном лагере. Но не считай себя недогадливым дурнем. Поверь, никто не угадывает. Даже в самую последнюю секунду.
– Утилизация, – пробормотал я, а потом сделал неуклюжую попытку изобразить петлю висельника. – Это так?
– Ну, вроде того, – неожиданно согласился начальник.
– Вы? – сдавленно спросил я. – Это Вы их... Вы и Ваши вожатые?
– Ну, это ты зря! – Палыч даже обиделся. – Мы, поверь, тут совсем не при делах. Забираем жизни не мы. Нам это не надо. Мы просто поддерживаем жизнь лагеря. Ну, до того момента, пока тут остаются гости. Мы не мешаем. Но и не помогаем. Если кто нарушает правила, нам же легче.
– Разве взрослые не обязаны защищать детей? – возмутился я. – Любого ребёнка, который попал в беду!
– Кто это меня обязал? – поморщился он. – Я никому ничего не должен. Меня наняли исполнять работу за хорошие деньги. Мне платят столько, что я не стану думать о разных ненужных обязательствах. Пойми, тебя уже как бы нет. Захочу я тебя защищать или не захочу, ничего от этого не изменится.
– Но не хотеть могут только сволочуги, – выпалил я.
– Считай меня, кем захочешь, – усмехнулся он, но как-то неловко. – Зачем мне думать о рейтинге в глазах тех, кого уже нет.
Он не спрашивал. Он подбивал итоги.
Лица исчезнувших пацанов пронеслись мимо меня. Гоха. Крысь. Колясочник. Санчес. Чувырло. Много их, если осталось всего тринадцать.
– А те, кто не с нами. Которые как бы дома. Они где?
– Их уже утилизировали, – усмехнулся Палыч.
Это была усмешка абсолютно уверенного человека. Человека, давно выстроившего грандиозный план и теперь шагавшего от одного выполненного пункта к другому до блистательного, одному ему видимого финиша.
Я был дощечкой – одной из тысяч – составлявшей дорогу, по которой он так уверенно продвигался.
В этот миг я вдруг понял, что сейчас главный мой враг вовсе не загадочное существо, обитающее в Осеннем Углу и настойчиво ищущее встречи со мной. Главный враг – вот он, стоит передо мной. И его задача избавиться от меня. Но не свернуть шею, как цыплёнку, а просто дождаться, когда оно случится как бы само собой.
Я и верил в это. И не верил.
Хуже всего, я не понимал, что же теперь делать? Вот он – враг! И что дальше? Если бы врагом оказался любой мальчишка... Да пусть даже Кабанец! У меня нашлось бы смелости броситься на него, сбить с ног и заставить отказаться от зловещих планов относительно моей персоны. Я понял бы, если бы в мальчишеской голове возникли бы такие планы. Если я готов был швырнуть молоток в предков из-за какой-то компьютерной бродилки, то кто-то, недовольный мной за неведомую провинность, мог просто из принципа рыть яму, чтобы меня в ней упокоить.
Но взрослый, на полном серьёзе утверждающий, что моя судьба – быть утилизированным... Не раскладывалось оно по полочкам. И не мог я броситься на него. Не мог сбить с ног. Не мог заставить отказаться от планов. Жаждав свободы и не желая подчиняться никому, я где-то в душе продолжал быть уверенным, что любой разумный взрослый не причинит зла подростку. Что взрослые – они другие!
Какая уж тут искривлённая реальность?
Мы смотрели друг на друга и молчали. Меня трясло от нервов, он же пребывал в каком-то ласковом спокойствии. Я не был для него противником. Я просто представлял помеху, которая на время задерживала исполнение его планов. Но в то, что планы непременно исполнятся, Большой Босс был стопроцентно уверен.
Я сделал шаг назад. Потом ещё два. Коротких. Почти незаметных.
Но он заметил. И одобрительно улыбнулся, мол, беги, малец. Куда ты денешься с подводной лодки?
Но я уже соскочил с крыльца и нырнул в кусты. Мне срочно требовался Лёнька.
Я вспомнил смешную килькину гипотезу, будто человекоподобные роботы отбирают нас в школу одарённых детей. В этот миг я как никогда остро ощутил, что нет здесь никаких роботов. Вроде разумно предположить, что бездушные машины гонят нас на гибель ради каких-то непонятных человечеству экспериментов. Но не было здесь инопланетян. И Сан Саныч, и Виталь Андреич, и уж тем более Ефим Палыч – это люди. Обыкновенные люди. Такие же, как я. И вот именно это казалось обиднее всего.
И люди эти не отбирали гениев. Они сопровождали недостойных на убой. Так под нож мясника ведёт баранье стадо специально обученный козёл. Я вспомнил белые гохины кроссачи. И некоторых уже отвели. Тех, кто по каким-то причинам оказался не годен.
Не годен к чему?
Или, вернее, не годен кому?
Головоломка проявлялась и складывалась в понятную картину. Тень, преследующая меня. Именно меня, а не кого-то иного. Нас уже ровно тринадцать. Яг-Морту пора делать выбор.
Но не кажется ли вам, что выбор уже сделан? Та громадная тень, что всё время обреталась где-то неподалёку! Разве это не знак, что из всех, собранных в лагере, Яг-Морт выбрал мою персону?
Вот-вот откроются ворота Осеннего Угла, и меня уведут за них. И превратят в лесного духа.
Мне было страшно. Мне было тоскливо от безысходности.
Но в то же время было жутко интересно. Именно так. Жутко. И интересно. Как именно человек становится духом? Что со мной произойдёт в этот миг?
Я часто наталкивался на сюжеты, где главный герой внезапно оказывался Избранным. И, признаюсь, приятно было примерить эту роль на себя. И вот сейчас, в этих странных и жутких обстоятельствах, разворачивалась пьеса со страшным сюжетом, в которой главную роль прописали мне. Хотелось сбежать. И хотелось остаться. Просто, чтобы узнать, что уготовлено Избранному? Ведь все книги и фильмы прожужжали уши, что, невзирая на трудности и лишения, Избранный в финале получает друзей, любовь и славу.
А потом вспомнил, что друг у меня уже имеется, и ускоренно потопал к корпусу старшаков.
Я разыскивал Лёньку, а наткнулся на Кильку.
– Пора валить, – заявил он без лишних предисловий. – Помнишь, я говорил тебе про инопланетян? Их тут нет.
Глаза за стёклами казались донельзя беспомощными. Килька не был воином. Можно считать чудом, что он не исчез одним из первых.
"А ведь для него мир видится иначе, – подумалось мне. – Он считает, что вся вселенная крутится вокруг него. В его пьесе главную роль играет он сам".
Килька не собирался помирать. Невзирая на испуг, он суматошно выискивал пути к спасению.
– Не получится, – пошёл я в отказ. – Лёньку ищу. Видел его, нет?
– Слушай, – взмолился он. – Просто проводи до шоссе. Я не могу ждать. Полчаса туда. Полчаса обратно. А потом возвращайся за кем хочешь, а?
Он был рыцарем, уяснившим, что приходится отступать перед драконом. Но в его пьесе прописали ещё роль оруженосца. И ей Килька наградил меня. Он почти вцепился в мой локоть.
Я не смотрел на Кильку, я смотрел на странную тучу, выплывавшую из-за леса. С той стороны, где Осенний Угол. С той стороны, где север.
Шоссе было в противоположном направлении. Наверное, именно этот факт заставил меня принять предложение Кильки. Кто куда, а я подальше от ужасов на небе. Конечно, это не багровая Нибиру с огненными прожилками, но просто душу переворачивало от вида этой тучи. Хоть сейчас щёлкай да в Инстаграм запуливай – народ пугать да лайки щёлкать.
До арки ворот мы дошли быстро. Никто не собирался нас останавливать. Прямо перед нами дорога пронизывала лес, устремляясь к местам, где есть асфальт. Где снуют автобусы и легковушки, каждая из которых способна доставить нас в большой город. Нить, убегающая к цивилизации.
Впрочем, кое-что из цивилизации можно увидеть и здесь.
На нашем пути валялся айфон.
Яркий, красочный, манящий. В серебристом корпусе. Который я повстречал, когда сам хотел выбраться к шоссе, спасаясь от преследования лохматого. Будто за эти дни некому было найти и подобрать его.
– Видал! Находочка! – воскликнул Килька. – Мой! Я первый увидел!
Он даже расстроился, что на дороге сейчас не в одиночку, но постепенно приступ жадности с его души отхлынул.
– Надо брать! – восторженно прошептал он. – Если чо, водиле дадим, чтобы нас до города подбросил. А то автостопом доберёмся, тогда продадим! И тебе достанется. Он дорого потянет. Это ж фирма!
Он уже забыл, что я взялся его лишь проводить.
– Это ловушка, – пришлось сказать печальным тоном. – Нельзя его трогать. Он специально тут валяется. Как приманка.
Килька подозрительно посмотрел на меня.
– Это ты нарочно? Думаешь, я испугаюсь, а ты потом себе заберёшь!
– Ты просто погибнешь, – пожал плечами я.
– Это ещё с чего? – насупился он.
И я снова подумал, что в его глазах мне отводится роль второстепенного спутника. А главный герой – это он. Тот, с кем ничего плохого не случится. Тот, для кого пишется пьеса. Тот, кто будет жить вечно.
Килька так боялся исчезнуть, что решился на побег. Страх гнал его из лагеря в город, в привычные места обетованные. Но яркая вещица, словно прыгнувшая сюда из телевизионной рекламы, рассеивала страхи. Я чуял, что нет сил, которые смогут удержать Кильку от того, чтобы удержаться. Айфон притягивал его. Айфон звал стать хозяином престижной вещи.
На каком-то этапе лежащая замануха погасила желание поделиться со мной. А после и прогнала всякую осторожность. Он шагнул вперёд, и я понял, что не смогу его остановить.
Или смогу?
Не топтаться же безвольно, видя, как неведомое пытается подцепить на крючок ходячую Википедию. В конце концов, не такой уж плохой парень этот Килька. Ведь именно он прояснил мне всё о Голубой луне. И, благодаря этому, мы с Лёнькой спасли узниц "Спящей Красавицы".
Кильку несло к айфону. С ускорением.
Я едва догнал его и положил руку на плечо, желая остановить.
Он сбросил руку.
Я попытался обхватить его.
Он вырвался. Он отмахивался. Он рычал и кусался. Он жёстко толкнул меня прочь. Откуда только силы взялись в этом тщедушном теле. Килька уже ни с кем не желал делиться внезапно свалившейся на него Удачей.
Безвольно раскинувшись на траве, я тоскливо смотрел, как Килька вышагивает к манящей цели. Вот он остановился. Вот нагнулся. Вот протянул руку. Мне даже казалось, что я вижу, как дрожат его пальцы. То ли от жадности. То ли от великого волнения. Так кладоискатель тянется к главному сокровищу своей жизни.
Тёмная масса вылетела из кустов будто маятник громадных часов, пронеслась поперёк дороги, подхватив по пути по-заячьи вскрикнувшего Кильку, и с треском вонзилась в кусты на противоположной стороне.
Звуки утихли. Округу окутало нехорошее безмолвие.
Прямо по курсу в песочной пыли и зелени придорожных травинок продолжал сверкать айфон.
