Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Текст добавлен: 28 августа 2017, 15:30

Текст книги "Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове"

Автор книги: Вячеслав Огрызко

Жанр:

Биографии и мемуары

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Женя! Это вы? Это Батима Кузнецова. Знаете, мне Юра приснился. Сказал: «Позвони Че…», а дальше я не расслышала. Стала перебирать, кого я знаю на «Че…», только двоих и вспомнила – с одним в школе в Казахстане училась, но тут явно не о нём речь… Я думаю, что это о вас. Я вам уже много раз звонила, но у вас всё короткие гудки…

– Это так модем отвечает, я часто в Интернете сижу, – говорю я, совершенно оглушённый этим звонком. – Батима, но это же чистая мистика! Вы знаете, я только сегодня закончил писать воспоминания о Юрии Поликарповиче… а тут вы звоните… Это что ж получается? Получается, что он оттуда контролирует процессы, идущие здесь! Батима, это мне знак: я должен показать вам эти воспоминания…

– Ну, хорошо, присылайте, – говорит она. – У Кати есть электронный адрес, сейчас она вам продиктует…

Мы болтаем ещё минут двадцать. Она спрашивает моего совета о том, публиковать ли ей куски «Рая», расспрашивает о бывшем на поминках писателе N… к сожалению, я уже так далёк от столичных разборок, что ничего вразумительного сказать не могу.

Повспоминав покойного, мы заканчиваем разговор. Холодок потустороннего присутствия лижет мне затылок, я никак не могу прийти в себя. Значит, Учитель прочёл то, что я написал – и решил, что написанное может при публикации как-то повредить его семье… или мне? Тогда нужно немедленно отослать эти материалы вдове!

13 января вновь звонок Батимы, она прочла мои записки.

– Женя, вот об этом можно публиковать только лет через двадцать… а об этом – года через два-три хотя бы… Если вы сейчас это опубликуете, нам тут будет не выжить… И про этого не надо сейчас писать! Ну его…

– Ваше слово для меня – закон, – говорю я ошарашенно. – Вообще-то я уже и так многое убрал, об очень многом не написал, что знаю… Хорошо, я всё уберу, что вы сочтёте нужным…

– Через двадцать лет опубликуете! А сейчас не надо… ладно?

– Конечно-конечно, – успокаиваю я её. – Вы порежьте, что сочтёте нужным… и сбросьте мне на электронный адрес ваш вариант…

Разговор заканчивается. Но ещё долгое время спустя я мысленно возвращаюсь к этой ситуации, думаю о том, что случилось.

«Вы попали в поле притяжения мощной звезды… как бы вам от меня избавиться?» – эти слова Юрий Поликарпович произнёс два десятилетия тому назад. И они верны до сих пор. Звезда по имени «Юрий Кузнецов» продолжает излучать в пространство мощные гипнотические волны, светя мне и после смерти. Прах физического тела моего Учителя истлевает на Троекуровском кладбище, но дух его неуничтожим и духовная длань его так же сильна, как и четверть века тому назад.

«Что это было в моей жизни?» – шепчу я, сидя в своём Ярославле за письменным столом. – «С кем я был знаком? Кто это был? Он читает то, что я написал… он читает самого меня, Господи!..»

Январь 2004 г., Ярославль

Евгений Феликсович Чеканов родился в 1955 году в Кемерово. Автор сборника стихов «Место для веры», выпущенного в Москве в 1990 году. Живёт в Ярославле.

Михаил Шаповалов. И поле широко, и небо высоко

Зазвонил телефон. Я поднял трубку, говорил Саша Герасимов, студент Литературного института:

– Умер Юрий Поликарпович Кузнецов…

Ещё один из плеяды славных, чьё признание произошло на моём веку. В давнем своём стихотворении он писал:

Вчера я ходил по земле, а сегодня
Хоть бейте мячом – моё место свободно.

А в мире, я слышал, становится тесно…
Займите, займите – свободное место!

Но «занять» его некому. Поэты такого масштаба не ходят в литературе «косяком».

С Юрием Кузнецовым я был знаком с институтских лет. Держался он обособленно, своего общества не навязывал, в кругу «заводил» не блистал. Памятен мне один наш ранний разговор. В общежитии на кухне мы столкнулись по одному делу: и у него, и у меня на ужин запланирована была жареная картошка. Пока её чистили, мыли, готовили – разговорились. С чего начали, не помню, но «вышли» к Лермонтову. Кузнецов спросил:

– Любишь Лермонтова?

– Да, конечно.

– А за что?

Я высказался.

Кузнецов кивнул, и это можно было посчитать за знак согласия. Но тут он подхватил сковороду с жареной картошкой и отбыл из кухни. Я остался в недоумении – разговор был явно не окончен. Но Кузнецов для себя что-то выяснил, а собеседника оставил без своих «корректив». К такой манере общения не всякий готов.

Известность Юрию Кузнецову принесла «Атомная сказка». В то время как пропаганда славила то одну, то другую победу науки и «светлое будущее», поэт с болью высказался о бесчеловечном опыте над царевной-лягушкой. «Сказка» кончалась убийственным сарказмом:

В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века,
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.

Вот так! Это была авторская дерзость. В поэзию пришёл неудобный талант.

Самоутверждение Кузнецова поддержал Вадим Кожинов, известный литературовед, позднее – историк и культуролог.

– У меня душа оттаивает, – признавался он, – когда я его слушаю.

Дружба двух русских людей, причастных слову, останется в анналах нашей литературы.

Газетчики и литературная критика долго не могли привыкнуть к поэтике Юрия Кузнецова. Возмущались его антиэстетичностью, издевались над абсурдностью его мысли, над его русским сюрреализмом. Лирический герой кузнецовских книг (а часто прямо – я, Юрий Кузнецов) своими высказываниями дразнил «линейные» умы, эпатировал. На страницах многих изданий, как пример нелепости, отмечалась кузнецовская строчка «Я пил из черепа отца…» Заведующий редакцией, где мы с Кузнецовым работали в издательстве «Современник», В. И. Чукреев говорил, удивляясь:

– Руку бы дал на отсечение, что с такими стихами не пробьёшься.

Но Кузнецов пробился. Заставил с собой, как автором, считаться. В поэтическую летопись о Великой Отечественной им вписана баллада «Возвращение» об убитом отце. Я прочитал её своему отцу – солдату, ветерану войны. Он сказал:

– Страшная картина… И выстраданная… Это видишь. Кто автор?

…Неподалёку от ЦУМа располагалось в 70-е годы кафе «Арарат». Войдёшь – во всю стену цветное изображение библейской горы, под ней диваны, а зал разделён деревянными перильцами на открытые купе. В каждом – столик. Там однажды вечером мы сидели втроём: Ванцетти Иванович Чукреев, Юрий Кузнецов и я. Зал быстро заполнялся, и гул голосов креп. Кузнецов рассказывал нам о долгих сутках Карибского кризиса, во время которых он был в составе армейской бригады на острове:

– Войну вдали, вот-вот… Нервы у всех на пределе… Спали по два-три часа, не раздеваясь, с оружием в обнимку… Американцев ненавидели и готовы были по команде разнести все Штаты к чёртовой матери…

Я не выдержал:

– Но ведь Третья мировая окончилась бы атомной катастрофой.

Кузнецов пропустил мои слова мимо ушей, продолжил:

– Когда дали «отбой», у большинства на лицах читалось не облегчение, нет, а – досада… Я же сел писать письмо домой: здоровье моё в порядке, кормят хорошо, не беспокойтесь. Домашние, понятно, не знали, что я на Кубе.

Появилась официантка и стала расставлять по столу салатницы и тарелки с земными яствами, а в центр водрузила бутылку армянского коньяку. И мы воздали еде и питью должное.

Издавали по нашей редакции книги авторов малых народов Российской Федерации. Юрий Кузнецов курировал поэзию. Как-то я подал ему тощую папку подстрочников одной поэтессы из Махачкалы со своим редакторским заключением. Он прочитал заключение. Усмехнулся:

– Всё правильно ты написал. Убедительно. Рукопись возвращаем. Но учти, сие – всего лишь передышка. Всё равно её придётся издавать.

– Почему? – возмутился я. – Здесь нет книги.

– Не будь наивным. Расул Гамзатов просил нашего директора обратить внимание на рукопись молодой талантливой даргинской поэтессы… Понял? – Кузнецов смотрел на меня иронически. Чего ж тут было не понять.

Рукопись отправили в Махачкалу, но дней через десять она вновь лежала у меня на столе. Судя по всему, автор даже не читала моего заключения, ничего не исправила, ни страницы не добавила. Настойчиво на имя директора просила включить книгу в план наших изданий. Я доложил ситуацию Кузнецову. Лицо его исказила гримаса:

– Ладно, не переживай. Что-нибудь придумаем.

Не могу поручиться за давностью, но скорее всего «молодая талантливая» книгу на русском «пробила»: её сочинили поэты-переводчики.

Память – субстанция причудливая. Одно прочно хоронит, другое, независимо от значимости, сохраняет на уровне почти зримом. Когда я думаю о Юрии Кузнецове, в сознании возникают разные эпизоды.

…Большая редакционная комната. Все редакторы в сборе, за своими столами. По радио идёт трансляция выступления «дорогого Леонида Ильича». Во рту у генсека «каша», треть слов не понять. Слушать такое тяжело и стыдно. Но все уткнулись в бумаги, ни у кого не хватает мужества встать и выключить радио, висящее на стене. Неожиданно в комнату быстро входит Кузнецов, брезгливо морщится и выдёргивает штепсель из розетки. Проходит в малую комнату-кабинет. Наступает тишина. Мы переглядываемся.

…Электричка спешит в Троице-Сергиев Посад. Я – в тамбуре, здесь прохладнее. Перед очередной остановкой «видение»: из вагона в тамбур выходит Кузнецов, держа за руки двух смуглых девочек. Поздоровались.

– В Лавру? – спросил он.

– Да… давно с женой собирались.

– Надо! – сказал он, словно печать поставил.

…В последний раз я видел Юрия Кузнецова в особняке на Комсомольском проспекте. Он стоял внушительный, как памятник себе, и жадно курил. Мы не виделись несколько лет, однако диалог наш вышел лапидарным:

– Как живёшь? – выдохнул он после затяжки.

– Терплю, – отозвался я.

– Мы все терпим, – подтвердил он.

Я хотел разговора о его последних публикациях, но его кто-то окликнул, Кузнецов кивнул мне и ушёл.

Когда я думаю о Юрии Кузнецове, я слышу его голос:

Завижу ли облако в небе высоком,
Примечу ли дерево в поле широком, —
Одно уплывает, одно засыхает…
А ветер гудит и тоску нагоняет.

Что вечного нету – что чистого нету.
Пошёл я шататься по белому свету.
Но русскому сердцу везде одиноко…
И поле широко, и небо высоко.

В августе 1976 года он подарил мне книгу своих стихов «Край света – за первым углом», надписав: «Михаилу Шаповалову на добрые воспоминания, на успех безнадёжного дела».

Прошли десятилетия, пожелания поэта сбылись.

г. Подольск,

Московская обл.

Михаил Анатольевич Шаповалов родился 1 января 1942 года в Таганроге. В 1967 году окончил Литинститут. Первую книгу стихов «Грусть о снеге» выпустил в 1966 году. Много лет занимается также историей русской литературы XIX–XX веков.

Приложение

Юрий Кузнецов. Письмо в Тихорецк

Уважаемый Евгений Михайлович!

Прежде всего благодарю земляков и Вас лично за юбилейные поздравления. Правда, благодарность моя запоздала, но лучше поздно, чем никогда. Я прочитал все присланные Вами газетные вырезки. Впечатление такое, что я свалился тихоречанам, как снег на голову. Поэтому авторы заметок цитировали моё предисловие к «Избранному» и выдержки из письма, посланного мною в «тихорецкую литературную общину». Тут авторы заметок не перевирают. Что до остального, то – сплошь неточности и причуды воображения. Так в номере «Тихорецких вестей» за 8.02.2001 года помещена групповая фотография, где запечатлён Ваш покорный слуга в окружении… «тихорецких любителей поэзии». Уточняю. Группа снята в 1977 году в краснодарском сквере, примыкающем к ул. Гоголя. Кроме меня, слева направо: Юрий Сердериди – человек неопределённой профессии, Иван Даньков – краснодарец рязанских кровей, пишущий плохие стихи, Валерий Горский – мой друг золотой – потемневшая тень Краснодара, и Евгений Чернов – тоже мой друг, в то время собкор «Комсомольской правды». Но Сердериди и Даньков – тут люди случайные.

Заметка Генриха Ужегова – плод его фантазии. Как в песенке брежневских времён: «Что-то с памятью моей стало: то, что не было со мной, помню». С Ужеговым на Кубани я никогда не общался. И видел я его всего, так сказать, полтора раза. Один раз это произошло, когда он приезжал в Москву, кажется, в 1995 году. А на остальную половину раза приходится необычное имя Генрих, прозвучавшее давным-давно. Это могло быть после августа 1964 года, когда я вернулся с Кубы, и дальше в неопределённом времени. Кажется, в Тихорецке мы с В. Горским шли по улице, и к нам подошёл случайный человек, перебросился с Горским двумя-тремя фразами и удалился. «– Кто такой?» – спросил я, а мог бы и не спросить. Горский помялся и неопределённо ответил: «– Да так, Генрихом звать, тоже стихи пишет».

Вот и всё о Генрихе, который, оказывается, меня знал по школе № 3. Что это за школа, не помню. Я сменил несколько школ, и тогда у школ были другие номера. А литгруппу при газете «Ленинский путь» я посетил два-три раза, не больше: мне там нечего было делать. Ходил ли туда В. Горский, не знаю. С ним я познакомился в 1958 году. Мы подружились.

В 1957 году с нами в одном доме по ул. Меньшикова, 98 (ныне там пустое место) жил некто Павлов, собкор газеты «Советская Кубань». Это он мне посоветовал писать на рабочую тему. С его лёгкой руки я послал своё стихотворение о трактористе в газету «Ленинский путь». Через две недели оно было напечатано. То-то было радости! А ведь стихотворение «дежурное», слабое. Вскоре в редакции «Ленинского пути» я познакомился с главным редактором. Это был Григорий Арсениевич Дзекун, добрый человек и большой патриот Тихорецка. Это он поведал мне анекдот о Марке Твене. И охотно продолжал печатать мои серые стихи, про которые мне стыдно вспоминать.

Моя мать была в ужасе, что я всё время пишу стихи, вместо того что делать уроки… А ксерокопия газеты с моим первым напечатанным стихотворением, которую мне любезно прислали, пригодилась для оформления пенсии, ибо трудовой стаж члена Союза писателей исчисляется со дня первой публикации. Видите, как всё прозаично.

Теперь о родне. Свою родню я знаю только по материнской линии, да и то неглубоко. Мой прадед Прохор лежит на кладбище в деревне Лубонос Шиловского района Рязанской области.

Мой дед Василий Прохорович Сонин родился в 1879 году в деревне Лубонос, тогда Касимовского уезда. Умер в 1958 году в станице Тацинской Ростовской области, где и похоронен.

Моя бабка Елена Алексеевна Сонина (в девичестве Громова) родилась в той же деревне, и была на три года старше деда. Умерла в 1952 году и похоронена на тихорецком кладбище. Это была набожная старушка. Благодаря ей сестра и я были крещены в тихорецкой церкви. После её смерти наш дед продал хату и переехал к сыну Ивану в станицу Тацинскую.

Мой дед по отцовской линии был скотопромышленником средней руки, имел несколько табунов. Умер в 1908 году. Из каких русских мест он приехал на Ставрополье, неизвестно. Вероятно, из степных российских губерний: воронежской или тамбовской. Кроме моего отца, у него было ещё три старших сына. Двое из них умерли незадолго до 1917 года, а третий умер глубоким стариком в селе Александровское в 80-х годах 20 века.

Мой отец Поликарп Ефимович Кузнецов родился в 1904 году на Ставрополье. Погиб 8 мая 1944 года в Крыму на Сапун-горе.

Моя мать Раиса Васильевна Кузнецова (в девичестве Сонина) родилась в Астрахани в 1912 году. Умерла в 1997 году в Новороссийске, похоронена на тихорецком кладбище.

Мой брат Владилен Поликарпович Кузнецов родился в 1930 году на польской границе, где отец служил пограничником. Несколько последних лет он прожил пенсионером в Тихорецке, где умер в 1996 году и похоронен на здешнем кладбище.

Моя сестра Авиета (по крещению Валентина) Поликарповна Внукова родилась в 1935 году в селе Попёнки на бессарабской границе, где служил отец. Живёт в Новороссийске.

У деда с бабкой было пятеро детей: Дарья, Раиса, Василий, Иван и Анна. Теперь в живых осталась одна Дарья, рождения 1908 года. Тянет свой век в Новосибирске.

В Тихорецке до сих пор живёт младшая двоюродная сестра матери. Мы с сестрой останавливались у неё два раза: когда хоронили брата, а потом мать.

Актёра М. Кузнецова, кроме как в кино, я в глаза не видал. Он просто однофамилец.

Моё отношение к Тихорецку самое тёплое и нежное.

Не знаю, удовлетворят ли мои ответы любопытных тихоречан, но должен заметить, что вопросы мне задали чисто внешние и не главные. Ведь главное – моё творчество. Но о нём ни звука. А ведь о моих стихах написано и наговорено больше, чем о всех современных поэтах вместе взятых… Эх, милые земляки, ох, родное захолустье! И зачем-то вы вспоминаете мои слабые детские поделки! Это всё равно что хвалить Гоголя за ранний бездарный опус «Ганц Кюхельгартен» или Некрасова – за первые подражательные «Мечты и звуки».

Пожалуй, всё.

С пожеланием здоровья!

Ю. Кузнецов
352120, Тихорецк, Краснодарский край, ул. Меньшикова, 82
Редакция газеты «Тихорецкие вести»
Сидорову Евгению Михайловичу

Краткая библиография

Поэтические сборники Юрия Кузнецова на русском языке

Гроза: Стихи. – Краснодар: Кн. изд-во, 1966. – 80 с. – 4 000 экз.

Во мне и рядом – даль: Стихи и поэма («Дом»). – М.: Современник, 1974. – 112 с. – 10 000 экз.

Край света – за первым углом: Стихи и поэмы. – М.: Современник, 1976. – 142 с. – 18 000 экз.

Стихи. – М.: Советская Россия, 1978. – 224 с. – 25 000 экз.

Выходя на дорогу, душа оглянулась: Стихотворения и поэмы. – М.: Молодая гвардия, 1978. – 112 с. – 40 000 экз.

Отпущу свою душу на волю: Стихи и поэмы. – М.: Советский писатель, 1981. – 96 с. – 25 000 экз.

Русский узел: Стихотворения и поэмы. – М.: Современник, 1983. – 224 с. – 25 000 экз.

Ни рано ни поздно: Стихи и поэмы. – М.: Молодая гвардия, 1985. – 96 с. – 30 000 экз.

Душа верна неведомым пределам: Стихотворения и поэмы. – М.: Современник, 1986. – 72 с. – 20 000 экз.

Золотая гора: Стихотворения и поэмы разных лет. – М.: Советская Россия, 1989. – 112 с. – 25 000 экз.

После вечного боя: Стихи. – М.: Советский писатель, 1989. – 112 с. – 38 000 экз.

Стихотворения и поэмы / Вст. статья Вадима Кожинова. – М.: Детская литература, 1989. – 206 с. – (Поэтическая библиотечка школьника). – 100 000 экз.

Стихотворения. – М.: Молодая гвардия, 1990. – 256 с. – (Биб-ка избранных стихотворений: БИС). – 35 000 экз.

Пересаженные цветы: Избранные переводы / Предисл. Вадима Кожинова. – М.: Современник, 1990. – 400 с. – 25 000 экз.

Избранное: Стихотворения и поэмы. – М.: Художественная литература, 1990. – 400 с. – 25 000 экз.

Орлиное перо. – М.: Советский писатель, [1990]. – 1 л. (слож. в 8 с.).

Стихотворения и поэмы. – М.: Современник, 1990. – 352 с. – (Библиотека поэзии «Россия»), – 25 000 экз.

Ожидая небесного знака: Стихотворения и поэмы. – М.: Воениздат, 1992. – 364 с. – 5 000 экз.

До свидания! Встретимся в тюрьме. – М.: Современный писатель, 1995. – 96 с. – 5 000 экз.

Русский зигзаг. – М.: Московское отделение Союза писателей России, 1999. – 125 с. – 1200 экз.

Путь Христа: Поэма. – Советский писатель, 2001. – 60 с. – Без указания тиража.

Юбилейное. – М.: Воениздат, 2001. – 80 с. – Без указания тиража.

До последнего края [Стихотворения и поэмы]. – М.: Молодая гвардия, 2001. – 462 с. – (Библиотека лирической поэзии «Золотой жираф»), – 3 000 экз.

Любовная лирика. – Пермь: Реал, 2002. – (Серия «Поэты России. XXI век»). – 40 с. – 1000 экз.

Крестный ход: Стихотворения и поэмы. – Москва: СовА, 2006. – 640 с. – 3 000 экз.

Поэтические сборники Юрия Кузнецова на языках народов СНГ

Ни рано ни поздно: Стихи и поэма / Пер. Аскара Егеубаева и Ерлана Багаева. – Алматы: Жазушы, 1988. – 128 с. – 2 800 экз. – Казахский яз.

Возвращение: Стихи / Пер. Камола Насрулло. – Душанбе: Адиб, 1989. – 48 с. – 3 000 экз. – Таджикский яз.

Поэтические сборники Юрия Кузнецова на европейских языках

Край света – за первым углом: Стихи / Перевод Георгия Борисова. – София: Народна культура, 1982. – 92 с. – Болгарский яз.

Вирши: Стихи. – Будапешт, Европа. – 76 с. – Венгерский яз.

Поэтический альбом. – Берлин: Новая жизнь, 1990. – 32 с. – Немецкий яз.

Книги в переводах Юрия Кузнецова

Атабаев Атамурад. Восход солнца: Стихи / Авториз. пер. с туркменского Юрия Кузнецова. – М.: Советский писатель, 1981. – 64 с. – 10 000 экз.

Атабаев Атамурад. Глубина до небес: Стихи / Пер. с туркменского Юрия Кузнецова. – М.: Советский писатель, 1988. – 80 с. – 4500 экз.

Пересаженные цветы: Избранные переводы [Юрия Кузнецова]. – М.: Современник, 1990. – 516 с. – 20 000 экз.

Книги и исследования о творчестве Юрия Кузнецова

Анкудинов К. Н., Бараков В. Юрий Кузнецов: Очерк творчества. – М., Вологда: Свеча, 1996.

Рахматуллина Э. А. Метаязык поэзии Юрия Кузнецова в традициях мировой мифологии: Автореф. дис. … канд. филол. наук / Удмуртский госуниверситет. – Ижевск, 2004.

Ступников Д. О. Традиционная и авторская символика в современной поэзии: Юрий Кузнецов и московские рок-поэты: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2004.

Он стоял перед самым Ответом…. Вера и судьба России. Век XX-й. Юрий Кузнецов – поэт и мыслитель: Сборник материалов конференции / Сост. В. Н. Шапошников, Е. В. Богачков. – М.: Московская городская организация Союза писателей России, 2007.

Книга 1. – 154 с. – 150 экз.

Книга 2. – 140 с. – 150 экз.