Текст книги "Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове"

Автор книги: Вячеслав Огрызко

Мы беседуем с Батимой Жумакановной в новом здании Верховного суда России на Поварской, где она работает консультантом. Жена поэта тихо смеётся, когда я передаю ей этот давний разговор.

– Никакого комсомольского поручения, конечно, не было… А день, когда с Юрой это произошло, хорошо помню. 9 ноября 1967 года. Я как раз звонила домой, в Семипалатинск. Телефон-автомат в общежитии был на первом этаже. Говорю с сестрой Умитжан… а тут вдруг глухой удар, шум голосов, крики: студент из окна выпал!.. Интересно так!.. Я бросила трубку и на улицу. А это, оказывается, Юра…

Литинститут всегда славился горячими головами и пылким воображением. Чего только там не случалось! Вот, например, исчезли как-то со стен общаги портреты классиков литературы. Искали-искали, и всё напрасно. Наконец комиссия стучится в комнату Рубцова.

Ответа нет.

Толкнули дверь. В комнате Рубцов, а вокруг приставлены к стенам пропавшие портреты.

– Коля, ты что?!

– Скучно мне. С кем тут ещё, кроме них, можно поговорить?.. – ответил поэт. И кивнул на Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Лескова.

Между прочим, два самых знаменитых выпускника Литинститута – Кузнецов и Рубцов обитали в общаге примерно в одни годы. (Хорошо помнит Николая Михайловича и Батима Каукенова. Да не хочет говорить. «Сейчас всё о нём вспоминают в печати, особенно те, кто были врагами… А Коля по характеру добрый был…») В своих шутливо-серьёзных заметках «Очарованный институт» Юрий Кузнецов пишет:

«В коридорах я иногда видел Николая Рубцова, но не был с ним знаком. Он ходил как тень. Вот всё, что я о нём знаю. Наша единственная встреча произошла осенью 1969 года. Я готовил на кухне завтрак, и вдруг – Рубцов. Он возник как тень. Видимо, с утра его мучила жажда. Он подставил под кран пустую бутылку из-под кефира, взглянул на меня и тихо произнёс:

– Почему вы со мной не здороваетесь?

Я пожал плечами. Уходя, он добавил, притом серьёзным голосом:

– Я гений, но я прост с людьми. – Я опять промолчал, а про себя подумал: „Не много ли: два гения на одной кухне?“ Он ушёл, и больше я его никогда не видел».

В тех же заметках описан и случай, происшедший с ним самим.

«Устав за четыре года от табачного дыма и шума, мы выезжали в Подмосковье. Лес, река, палатка и костёр. Тишина!.. Помню, кто-то из нас пошёл за водой и по задумчивости зачерпнул лягушку. Мы уселись у огня, предвкушая чай с дымком. Но, как только вода нагрелась, из ведра через наши головы сиганула лягушка. Девчонки в визг, парни в крик. „И-и!“, „Какой прыжок!“ Всяк кричал своё. Я помалкивал. Прыжок как прыжок. Я знавал и не такой…»

Итак, что же произошло? Обычное студенческое застолье. Приглашены «из города» девицы. Вино, танцы, разговоры. Одну гостью поэт позвал к себе в комнату. Она согласилась. Но далее свидание не заладилось. «Мне даже в голову громом ударило. „Или – или!“ – кричу. „А что такое?“ – спрашивает она и смеётся. Я говорю: „Или я прыгаю из окна!“. Она стала, подбочась, и делает ручкой: „Ну так прыгай“. Я распахнул окно, вскочил на подоконник и глянул вниз. До земли далековато: шесть этажей. Но отступать было нельзя, и я прыгнул. Конечно, я немного схитрил и прыгнул в сторону – на водосточную трубу, до которой был добрый шаг от окна. Я схватился за водосточную трубу, но не удержался и, обдирая рукава и брюки, стремительно полетел вдоль трубы вниз. На уровне четвёртого этажа (я успел это заметить) моя нога застряла в узком промежутке между стеной, скобой и трубою. Я провис так, что моя застрявшая ступня оказалась выше головы. Я не мог выпрямиться. Руки мои разжались, и я полетел вниз головой на асфальт и подвальную решётку. Почему я не разбился, никто не знает. Придя в сознание, я расслышал голоса и уловил какое-то движение, меня подняли, опустили на носилки и впихнули в темноту. Темнота поехала. Во всё это время я боялся раскрыть глаза, чтобы не увидеть смерть…

Недели через полторы меня выписали из больницы. Но всё же кто меня спас?..»

Через три года на выпускном вечере один из преподавателей, разглядывая Кузнецова, произнёс: «Везучий ты парень, гм… Видно, Бог велел, чтоб ты вышел цел».

«Что он хотел этим сказать?.. Что я выпрыгнул из окна, – так я сам же и пострадал, даже женился после этого, чем окончательно довершил падение своего романтизма».

Они поженились, через год с небольшим. На всё про всё, включая свадьбу, было 25 рублей. Ещё год оставался до окончания института…

…Мы сидим с Батимой Жумакановной в центре Москвы, пьём чай. Тишина, едва слышно шелестит кондиционер. Здание новое, построенное турками. Тридцать лет с лишним прошло с того времени.

– Кожинов говорил, что в больницу вы каждый день ходили. Правда?

– Ну, многие навещали…

– А что запомнилось? – Молчит. И вдруг с едва заметной счастливой смущённостью произносит:

– Я спросила: «Тебе что-нибудь принести?». Он сказал: «Принеси спички». Я принесла двадцать коробков.

Что же, теперь понятно. Спички – это огнеопасно!

«В твоём голосе…»

* * *

 
Твоё тело я высек из света,
Из прохлады, огней и зарниц.
Дал по вздоху свистящего ветра
В обе ямки повыше ключиц.
И прошёл на закат, и мой путь
Раздвоил глубоко твою грусть.
 

1970

* * *

 
За сияние севера я не отдам
Этих узких очей, рассечённых к вискам.
 
 
В твоём голосе мчатся поющие кони,
Твои ноги полны затаённой погони.
 
 
И запястья летят по подушкам —
без ветра
Разбегаются волосы в стороны света.
 
 
А двуострая грудь серебрится…
Так вершина печали двоится.
 

1970

Востоку

 
Давным-давно судьба перемешала
Твоих сынов и дочерей твоих,
Но та, что спит в долине рук моих,
Спала в бороздке твоего кинжала.
 

1971

Прописка

В 1970-м институт был окончен. Московская одиссея молодой семьи завершалась. Пока учишься, у тебя в паспорте временная прописка, а потом… потом надо выселяться из общежития и покидать столицу. Стоял сентябрь; вот-вот общага наполнится новыми голосами… А между тем, хотя никому вокруг этого ещё не было заметно, Батима ожидала ребёнка…

Руководил семинаром у Юрия Кузнецова известный поэт Сергей Наровчатов, фронтовик. Он был знаменит не только пронзительными стихами о войне, но и редкой начитанностью. Сергей Сергеевич имел богатейшую, лучшую в Москве личную библиотеку. Он единственный в Литинституте ценил стихи Кузнецова.

На выпускном вечере между ними состоялся короткий разговор.

Вручая диплом ученику, Наровчатов спросил:

«– Куда вы теперь?

– Туда, откуда приехал. Больше деваться некуда.

– Провинция вас погубит. Придумайте что-нибудь, а я вам помогу».

– Чтобы устроиться на работу в Москве, нужна была хотя бы временная прописка. Как раз освободилось место консультанта по казахской литературе в Союзе писателей СССР. Пока подыскивали человека, какое-то время можно было там поработать. Словом, одна-единственная реальная зацепка. И Юра отправился к Наровчатову… – рассказывает Батима Жумакановна. – Сергей Сергеевич при нём позвонил Леониду Соболеву. Соболев сам пошёл к Воронкову, секретарю СП по оргвопросам. И тот внял ходатайствам классиков советской литературы – я стала консультантом, хотя и на время. Никто вокруг не верил, что у нас что-нибудь получится. Ведь, кроме всего прочего, надо было подыскать квартиру, где бы нас прописали. Но я нашла москвичку, которая согласилась помочь. А после просто повезло: из Верховного суда СССР попросили Союз писателей порекомендовать кого-нибудь на должность консультанта по переводам на языки народов Союза. Я знала казахский, киргизский, понимала по-азербайджански, по-туркменски, занималась славянскими языками. Короче, меня взяли…

Глазастые женщины из Верховного суда ничего по ней не заметили, а вот один работник всё же «раскусил» её.

– Не надо девчонку брать! – сказал кадровичкам.

– Но почему?

– Не видите, что ли? Она же беременна.

Но ему не поверили… Дочь Аня родилась в декабре. Лишь два месяца побыла с нею дома молодая мать – и на работу.

– До-о-лго мне этого не прощали, – говорит Батима Жумакановна. – Да и сейчас помнят, хотя прошло 30 лет.

В 1972-м от Верховного суда ей дали комнату в коммуналке.

А через пять лет уже Кузнецов получил квартиру от Союза писателей. К тому времени у него в Москве вышло две книги стихов и он прославился. И не только как поэт. Однажды ему дали слово на писательском съезде, ибо готовили в секретари, то бишь в литературное начальство. Однако Юрий Поликарпович, по своему обычаю, высказал прямо, что он думает о литературе в целом и о её творцах в частности. Вызвал бурю негодования и восторга. «Что вы сделали? – сказал потом Наровчатов своему бывшему ученику. – За пятнадцать минут своей речи вы приобрели столько врагов, сколько другому не приобрести за всю жизнь». Понятно, секретарём он не стал…

В 1977-м, когда давали жильё, а было оно самое обычное, Кузнецову сказали: подожди полгода, и получишь квартиру в писательском доме. На что поэт отрезал: «Жить с писателями? Ни за что!».

Так они и обитают в своей тесноватой квартире на Олимпийском проспекте. Но зато не замела поэта «густопсовая пыль Краснодара».

…А про историю с пропиской, когда Наровчатов попросил «придумать что-нибудь», в заметке Кузнецова всего одна фраза:

«Придумала моя жена, он дал первотолчок – и завертелась фантастическая ситуация, в результате которой мы стали москвичами».

В прошлом году литературная Москва отмечала 60-летие Юрия Кузнецова – «первого поэта России». Критик Владимир Бондаренко, осмысливая его путь, писал: «Ощущение трагичности обострилось в Москве, в буреломе событий, в жизни на пределе. Как бы ни любил поэт родную Кубань, как бы ни клялся ей в верности, но, думаю, не было бы той Москвы 60-х, 70-х годов, не было бы Кубы с острым предчувствием атомной войны, не было бы и соприкосновения Юрия Кузнецова с тем Олимпом, на который он оказался вознесён. Был бы обыкновенный традиционный неплохой поэт, не более».

Но у судьбы нет сослагательного наклонения. Как оно было, так и должно было быть.

Земная тяга

Что такое быть женою поэта, знает только жена поэта. Будем ли мы лезть к ней в душу? Конечно, нет. Это неприлично и бессмысленно.

Первое, надеюсь, ещё понятно, хотя нынешний век, преуспевший в зомбировании, велит считать неприличным лишь непродажное. Второе… слава Богу, жизнь человеческая защищена невидимой бронёй. Душа, по счастью, неподглядна и неподслушна. Более того, она неразглашаема вполне. Даже самим человеком…

«По суровой требовательности Кузнецова и к себе, и как-то ко всем нам быть с ним повседневно не так уж и легко. А думаешь о нём часто и всерьёз. Да, это суровый человек, с тяжёлой правдой, и ухватившийся в творчестве прямо за земную тягу. Как он мог разменивать это на гладкость быта? Такова судьба всего существенного; отсюда и нелегкая судьба взявших на себя его, Кузнецова, повседневность», – говорит в юбилейных заметках писатель Сергей Небольсин.

Повседневность… Это тридцать лет совместной жизни Батимы Жумакановны и Юрия Поликарповича. Я об этом ничего не спрашивал… Только поинтересовался: какие стихи Кузнецова ей нравятся? И сразу же услышал: «Петрарка», «Четыреста», «Отцу космонавта», «Европа», «Федора», «Кубанка», поэма «Путь Христа» (над ней поэт продолжает работу)… Это, и сам голос, – сказали мне многое.

…Однажды я шёл на Поварскую, в Верховный суд, от Смоленской по Арбату и увидел напротив Дома-музея Пушкина новый памятник. В прошлом году его ещё не было. Карамельно-красивые, молодые, в бронзе, Александр Сергеевич и Наталия Николаевна смотрели через дорогу то ли на отреставрированный дом, где они провели первые после венчания месяцы, то ли на толпу прохожих и лотки, где торгуют живописными помалёвками, генеральскими мундирами, сувенирной дребеденью, боевыми орденами. Грустная картина… И зачем он, этот памятник? Чтобы ещё теснее валили по Арбату туристы?..

Перелистаем лучше книги. Поэзия – это душа жизни. А лирика – это душа поэта. Одновременно и неизменная, и непрестанно меняющаяся, как сама жизнь. Что сказали стихи – того и достаточно. Другого не надо знать.

* * *

 
Что тебе до семейных измен?
Что тебе до разорванных звеньев?
Что тебе до обрушенных стен?
Что тебе до летящих каменьев?
 
 
Горный воздух так чист и глубок,
И леса обступают огулом.
Посмотри на бегущий поток,
Он живёт своей силой и гулом.
 
 
Он поток. Он ломает хребты
И летящих камней не боится.
Он зажмёт им орущие рты,
Он обточит им грубые лица.
 
 
Он шумит про своё и ничьё,
Он уходит в открытое море,
Где купается имя твоё
И гуляет душа на просторе.
 

1980

* * *

Дочери Кате

 
О чём ты задумалась, девочка?
– О бабочках и цветах.
Чего же ты плачешь, милая?
– А плачу я просто так
 
 
Не знает она, что бабочки
Всегда на огонь летят,
И розами зла усеяна
Дороженька на закат.
 

1986

Кость

Ты царь: живи один.

А. Пушкин

 
Жил я один. Ты сказала: – Я тоже одна,
Буду до гроба тебе, как собака, верна…
 
 
Так в твою пасть я был брошен судьбой
на пути.
Грызла меня, словно царскую кость
во плоти.
 
 
Страстно стонала, хотя и другие порой
Кость вырывали из пасти твоей роковой.
 
 
С воплем бросалась на них ты
страшней сатаны.
Полно, родная! Они, как и ты, голодны.
 
 
Высосан мозг, и в порожней кости
иной раз
Дух или ветер поёт про последний
мой час.
 
 
Брошенный буду мерцать среди горних
светил…
В Бога поверь, чтоб тебя он за верность
простил.
 

1988

* * *

 
Может быть, мне позволит родная
Пробудиться средь ночи смурной
И ударить от края до края
По одной и ещё по одной.
 
 
Нет, такого не будет вовеки,
Да и мне поднимать тяжело,
Словно Вию, заклятые веки
На великую правду и зло.
 

1989

Вблизи Чингисских Гор…

И отец, и мать Батимы Жумакановны родом из Абайского района. Там, в ныне печально известном селе Кайнар, школьницей она и гостила каждое лето у родни. Благословенная степь, простор, Чингисские горы!.. Сельская малышня сразу сбегалась посмотреть на городскую девочку, дочь «длинноволосой Дины». Больше всего Батиму удивляла ранняя самостоятельность ребятишек. Дети умели все: с пяти утра доят коров, кормят скотину, подметают… А как сделают всё по дому – в горы.

– Помню дядин мотоцикл с коляской, облепленный кучей ребятни. Как только уместилось столько народу! Отвёз он нас всех к подножию горы и уехал. Целый день собирали дикий лук, ягоды. Чёрная смородина крупная, с детский кулачок… Кто тогда думал, что совсем рядом взрывают атомные бомбы и есть ничего нельзя?.. Потом сидим где-нибудь у ручья в тенёчке – и мальчишки заводят страшные истории про волков и тигров, живущих в этих горах, девочки-малышки жмутся друг к другу. Нет уже на свете никого из них, хотя моложе меня были, – умерли от белокровия…

В июле 1974 года Батима повезла мужа на свою родину. Он впервые оказался на казахской земле. Встречал отец, Жумакан, матери уже одиннадцать лет как не было в живых.

– Собралось человек семьдесят родни. Ну, Юру прямо как царя принимали, – рассказывает Батима Жумакановна. – Неделю гостили, съездили в Абайский район… Понравилось! Юра вообще моего папу обожал. Бывало, услышит, что я ворчу: «Нет, нет, нет! Никакой критики! Очень хороший человек, хорошо воспитал детей. На Абая похож…». В 1990 году у него вышла большая книга переводов «Пересаженные цветы», какие замечательные там переложения с сербохорватского, финского, словацкого, других языков!.. А впоследствии и Абая великолепно перевёл на русский…

Однажды в разговоре со мной Кузнецов припомнил другую поездку в Казахстан: «Под Карагандой это было. Ехали куда-то на машине, долго. Ну, вышли. Подышать, освежиться. И – степь, ровная, широкая. У нас на Кубани такой нет, у нас холмы. Великий простор – и купол неба! – поэт раскинул руки и округлил их над головой. – Что-то космическое! Я такого нигде никогда не видел…».

Кажется, я понимаю, что восхитило Кузнецова. Он увидел нечто, соразмерное себе. Тому, что всегда ощущал в своей душе и что дало такой размах его поэзии. Потому души великанов, Абая и Кузнецова, не могло не притянуть друг к другу в поэтическом космосе. А первым толчком к этому сближению, наверное, стала поездка с женой на землю Абая.

Кстати говоря, переводы Юрия Кузнецова из Абая печатались в «Казахстанской правде», в двух августовских номерах 1995 года.

Счастливое число

Батима Каукенова говорит:

– В нашей семье счастливое число – единица. 11 февраля родился Юра. 1 сентября я появилась на свет. 11 января мы поженились. 11 декабря родилась дочь Аня. 1 апреля родилась дочь Катя.

У него диплом № 1 лауреата Госпремии России 1991 года (№ 2 – у Солженицына)…

Что тут добавить? Всё сходится. По общему признанию, Кузнецов – первый поэт России. Ещё в 1990 году Вадим Кожинов писал, что он «наиболее значительный, самый выдающийся поэт нашего времени, сопоставимый с поэтами-классиками». Сама героиня этого очерка – первая (и единственная) жена Юрия Поликарповича.

И последнее. Основа поэтики Кузнецова – многозначный символ, а многие его стихи, начиная со знаменитой «Атомной сказки», называют пророческими. Но и в жизни он окружён символами. Само имя женщины, с которой он связал судьбу, символ. Фатимой звали жену пророка Мухаммеда. Звука «ф» в казахском языке нет, его заменяют согласные «п» или «б». Разумеется, никаких прямых аналогий между основателем мировой религии и поэтом я не провожу (хотя Коран, как и Библия, писан стихами). Но всё же… всё же… Именно женщина по имени Батима стала женой русского пророка.

Вместо эпилога

Серебряная свадьба в январе

 
Луна и снег блестят. И серебрятся
Уже навеки волосы твои.
А чёрные до пят – мне только снятся,
Их шум напоминает о любви.
 
 
Про эти сны, про этот шум потери
Я расскажу тебе когда-нибудь.
Покуда гости не толкнулись в двери,
Я всё забыл – и свой увидел путь.
 
 
Садился шар. Заря в лицо мне била.
Ты шла за мной по склону бытия,
Ты шла в тени и гордо говорила
На тень мою: – Вот родина моя!
 
 
И волосы от страха прижимала,
Чтоб не рвались на твой родной Восток.
Ты ничего в стихах не понимала,
Как меж страниц заложенный цветок.
 
 
Хотя мы целоваться перестали
И говорить счастливые слова,
Но дети вдруг у нас повырастали
Красивые, как дикая трава.
 
 
Над нами туча демонов носилась.
Ты плакала на золотой горе.
Не помни зла. Оно преобразилось,
Оно теперь как чернь на серебре.
 

1994

г. Астана

Валерий Михайлов. Крестный путь Юрия Кузнецова

Провалявшись по издательствам три года после смерти поэта, книга стихов Юрия Кузнецова, составленная им незадолго до кончины, наконец вышла.

Обещанного три года ждут. Всё по поговорке. Русская телега верна себе, и дураки с бездорожьем никуда-то, родимые, не делись.

Это Маяковского советская власть внедряла, как картошку при Петре; это Бродского опослясоветские правители внедряли, как чипсы при Ельцине; – Кузнецов же власть предержащим не нужен. И слава Богу! Ведь несмотря на постановления партии и правительства, не растёт кукуруза в тундре и загибается на суглинках. Земля не та. (Вот пословицы: «рожь кормит сплошь, а пшеница по выбору», «на дороге грязь, так овёс князь», «Бог с рожью, а чёрт с костром», «овёс сквозь лапоть прорастёт» – и ни слова про кукурузу.)

Однако что ж не расстарались издать Кузнецова свои? Хотя бы – толком – после смерти? Вконец коммерсантами заделались? «Не пустишь душу в ад, не будешь богат».

О И. Бродском, из разговора с Ю. Кузнецовым. В общем-то, имя в беседе возникло случайно, даже не помню по какому поводу. Возникло – и тут же пропало. Будто исчерпало себя.

Кузнецов, отстранённо-ворчливо, невнятно, словно нехотя:

– Вот, в Литинституте… слушатели на занятиях… всё: Бродский, Бродский… надо же что-то отвечать… ну, взял книгу, стал читать… – и уже внятно, твердо, несколько озадаченно:

– …Не одолел!

* * *

…Да и как издали Кузнецова. Сама-то по себе книга вроде хороша, смотрится, и шрифт приятный. Но! «Содержания» нет. А главное заголовок На обложке – «Крестный ход». Однако сам Кузнецов так не называл свою книгу.

* * *

Вдова Юрия Поликарповича, Батима Каукенова, напечатала на ротаторе брошюрку в несколько листков. И раздаёт её знакомым как дополнение к книге. Там и «Содержание», и список замеченных опечаток.

Открываются «Опечатки» словами: «Авторское название книги не „Крестный ход“, а „Крестный ПУТЬ“».

Я спросил у Батимы:

– А вы говорили издателям?

– И просила, и требовала.

– Ну и как?

– Ни в какую. Одно в ответ: только с таким заголовком, иначе книга не выйдет.

Стало быть, это не опечатка. Это сознательное искажение смысла. Нарушение воли поэта. Сдавал он рукопись при жизни, а пока тянули с изданием – умер. Воля стала – посмертной. Но и с ней не посчитались.

Почему?!

Что за цензура?

Или, может, просто не понимают разницы между одним и другим?..

* * *

Для вас, господа из литературно-издательского агентства «СовА».

«Крестный ход – так называется торжественное шествие (процессия) из храма священнослужителей в священных облачениях и сопровождающего их народа, причём впереди священнослужителей, певчих и народа предносятся св. кресты, иконы и св. евангелие. Шествие это совершается или вокруг храма (в селениях), или от храма к рекам, колодцам, озёрам и пр. для совершения водоосвящения». (Полный церковно-славянский словарь)

* * *

Крестный же путь…

Ну, вспомните для начала, чем было для Кузнецова слово. Он же мыслил символами, мифами. А после откройте словари, Евангелие.

«Бог по силе крест налагает».

«Тяжёл крест, да надо несть». (Словарь Даля)

«Путь – дорога; подвиг». (Полный церковно-славянский словарь)

«Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня;

и кто не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня». (Мф 10, 37–38)

«Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною,

ибо кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её;

какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16,24–26)

«Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня». (Ин 14,16)

«И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа…» (Ин 19,16)

Теперь вам понятнее?..

Если не до конца, откройте, господа, вами же изданную книгу Ю. Кузнецова на стр. 377. Там стихотворение, по которому он и назвал свою последнюю книгу. (А вот стихотворения под названием «Крестный ход» у него никогда не было.)

Крестный путь

 
Я иду по ту сторону
Вдоль заветных крестов.
Иногда даже ворону
Я поверить готов.
 
 
Даже старому ворону —
Он кричит неспроста:
– Не гляди на ту сторону
Мирового креста.
 
 
Ты идёшь через пропасти,
Обезумив почти.
Сохрани тебя Господи,
Боль веков отпусти…
 
 
А на той на сторонушке
Что-то брезжит вдали…
Хоть на каменной горушке,
Крестный путь, не пыли!
 
 
Дальней каменной горушке
Снится сон во Христе,
Что с обратной сторонушки
Я распят на кресте.
 

1998

За пять лет до смерти…

* * *

Да, заглавия книг…

Для поэта они – куски жизни, судьбы, с живой сочащейся кровью. Этапы пути.

У кого – и крестного…

Вот как назывались книги Ю. Кузнецова:

«Гроза», 1966 (25 лет, предчувствие себя).

«Во мне и рядом – даль», 1974 (33 года, безмерность пространства).

«Край света – за первым углом», 1976 (пространство жизни).

«Выходя на дорогу, душа оглянулась», 1978 (что видит? Что, кого желает зреть?)

«Отпущу свою душу на волю», 1981 (40 лет, безоглядность).

«Русский узел», 1983 (Россия, с древности и доныне).

«Ни рано, ни поздно», 1985 (необходимость себя).

«Душа верна неведомым пределам», 1986 (даль преодолена неведомым).

«Золотая гора», 1989 (поэзия, Парнас).

«После вечного боя», 1989.

«Ожидание небесного знака», 1992 (Чуете, что ему открывается?!)

«До свиданья! Встретимся в тюрьме», 1999 (Россия ельцинская).

«Русский зигзаг», 1999 (кривой путь России).

«Путь Христа». Поэма, 2001 (Небо – открылось).

«До последнего края», 2001 (высшая решимость, да и последний переход).

Вот этот ряд и завершал «Крестный путь» – его вершина, где впервые – полностью – напечатан цикл его поэм о Христе, включающий в себя и «Сошествие в ад», и незаконченный «Рай».

Даже заголовками своих книг Кузнецов всё нам сказал о себе, о своей поэзии, о своём пути.

Предчувствие конца земной жизни уже томило его. Он не говорил об этом никому, но от стихов ничего не скроешь.

 
Не ужасную Медузу,
Не любовь-змею,
Не рыдающую Музу —
Вижу смерть мою.
 
 
Хороша она собою
И души милей,
Только выглядит слепою…
Не мигнуть ли ей?
 

(«Автопортрет», 2001)

* * *

 
Я лежу, усыпанный цветами,
Запах розы издали ловлю:
Он сулит мне скорое свиданье
С той, кого, не ведая, люблю.
 
 
Придите на цветы взглянуть,
Всего одна минута!
Положит розу мне на грудь
Та самая Анюта.
 

(«Анюта», 2001)

* * *

 
Отговорила моя золотая поэма.
Всё остальное – и слепо, и глухо, и немо.
Боже! Я плачу и смерть отгоняю рукой.
Дай мне высокую старость и мудрый покой.
 

(«Путь Христа», 2001)

Этими же стихами он заканчивает и последнюю поэму «Сошествие в ад», написанную незадолго до кончины. Только старости уже просит не «высокой», а «смиренной».

Поэт говорил, что на поэмы о Христе и на «Сошествие в ад» бросил все свои силы. Теперь понятно: не только потому, что этого требовала тема. Время жизни таяло, уходило…

Он понимал, что смерть уже рядом. И спешил завершить своё самое заветное, почти не оставляя времени на лирику. Всё, что не поэмы, Кузнецова видимо раздражало. Он отказывался от поездок по стране, от встреч, от выступлений и считал службу в Литинституте и в журнале (два дня в неделю) – потерянным временем. Наверное, опасался, что жизни может не достать…

То есть, называя рукопись «Крестный путь», Юрий Кузнецов давал не просто заголовок очередной книге – он определял весь свой жизненный путь и всё свое творчество. Он подводил итог.

Что же вы извратили его слово, господа издательские СовЫ?..

* * *

Ну да ладно. Всё минется, одна правда останется.

Но вернёмся к стихотворению «Крестный путь». Конечно, это о себе, о своём пути. Образ так называемого лирического героя в стихах Кузнецов не признавал. Видно, не терпел условностей и натяжек за их лживость. И об этом говорил прямо. Вот ответ Геннадию Красникову (интервью в «Независимой газете» от 27.10.1998): «Термин „лирический герой“ – фикция, он придуман критиками для литературного удобства. На самом деле поэт пишет только себя. Не принимайте по ошибке чувство собственного достоинства за какое-то несносное высокомерие… Открою один секрет любовной лирики (их несколько). В ней бывает то, чего в жизни не было, но могло быть…»

Последнее, думаю, касается не только лирики любовной…

* * *

Всю жизнь он шёл путём поэта, считая и заявляя, что поэзия превыше всего. (Об этом подробнее чуть позже.) Но вот в стихотворении «Крестный путь» появляется другое понимание:

 
Я иду на ту сторону
Вдоль заветных крестов…
 

Та сторона – это уже не Поэзия. И она отнюдь не родная сторона.

 
А на той на сторонушке
Что-то брезжит вдали…
Хоть на каменной горушке,
Крестный путь, не пыли!
 

К поэту приходит понимание истинного направления своего пути. И «на каменной горушке» – на своём Лобном месте – он строго одёргивает себя, свой крестный путь:

– Не пыли!

И чудится ему: Голгофе настоящей – «дальней каменной горушке»

 
…Снится сон во Христе,
Что с обратной сторонушки
Я распят на кресте.
 

Вот где настоящее. Не «Золотой горе» – Парнасу, где уверенно и безоглядно пировал с избранными 30-летний поэт, а дальней святой горушке снится о нём вещий сон.

Вот истинная цель пути и смысл судьбы.

* * *

Но что это за «обратная сторонушка»? Почему ворон кричит, чтобы не глядел «на ту сторону Мирового креста»?

Всякий взявший свой крест и понёсший его до конца распинается со Христом.

Возможно, поэт, с его стереоскопическим взглядом на жизнь и на смыслы, увидел пустую – незанятую – сторону того Мирового креста на Голгофе. Она ведь незаметна для стороннего взгляда. Кто в миру видит, как распинается со Христом тот или иной человек? Кто же заглядывает туда, по обратную сторону креста? Да и сам человек, знает ли, что судьба распинает его на кресте? Видит ли он себя?.. Готов ли он к такому знанию? Не возгордится ли, узнав высокую о себе правду?

Нет, неспроста кричит старый ворон.

И поэт сторонится утверждений, смиренно отдавая истину вещему сну «дальней каменной горушки».

Как это по-русски о Голгофе – горушка!

«Только в русском (точнее, первоначально, конечно, в церковно-славянском) слово „крещение“, одно из главных понятий христианского мировоззрения, происходит непосредственно от слова „Крест“. В других языках термины, обозначающие крещение, происходят от греческого „Баптизма“ („купание“, „окунание“), то есть в семантике всегда первичным остаётся воспоминание о погружении в воду, что соответствует древнему, от восточных омовений заимствованному, обряду водного крещения. Для русского сознания крещение есть „погружение“ в Крест, добровольное пригвождение себя к Кресту Господню. Не удивительно, что только русский народ – до 1917 года 95 процентов русского населения – называл себя „крестьянами“, то есть в буквальном смысле – „народом Креста“» (Н. Лисовой. «Православие византийское, русское, вселенское»).

* * *

В том же 1998 году он написал, по-моему, самое светлое произведение – поэму «Красный сад» (до неё, родственное по духу стихотворение «Узоры»). Сколько там духовной высоты, радости, чистоты, света! Поэму можно читать бесконечно, снова и снова – и всё она остаётся свежа, как только что распустившаяся роза или лилия.

 
В середине сада пышут розы,
Равные по свежести и неге,
Разные по запаху и цвету,
Многолюдно пахнут и мерцают.
В белых розах белая девица,
Белый день стоит на Беловодье
И катает белое яичко,
А в яичке горлица воркует,
И плывут серебряные звоны.
В красных розах красная девица,
Красный день стоит на Красной Горке,
И катает красное яичко,
А в яйце малиновка играет,
И плывут малиновые звоны.
В жёлтых розах жёлтая девица,
Жёлтая заря в янтарном море
И катает желтое яичко,
А в яйце златая канарейка
Распевает про златые горы,
А ещё про вечную разлуку,
И плывут оранжевые звоны.
В чёрных розах смуглая девица,
Чёрный день стоит на белом свете
И катает чёрное яичко,
А в яичке чёрный лебедь кружит,
Он зовёт пропавшую подругу
И рыдает на затменье солнца,
На слепое черное блистанье…
 

И ещё из «Красного сада»:

 
Боголюбно лилия сияет
Среди роз таинственных и разных.
Белый столп сияния восходит
Прямо в купол вечного сиянья
И сливается с дыханьем Божьим.
Всё сияет: ангелы и звёзды,
И деревья, и кусты, и травы,
Все цветы, как ангелы, сияют,
И сиянье это несказанно!
Всё благоухает: близость Бога
И тепло Его прикосновений,
И благоуханье несказанно!
Всё поёт: и небеса, и бездны,
И следы святых прикосновений,
Всё певуче – и неизреченно!
Ибо все земные озаренья —
Мрак перед сиянием небесным,
Ибо все земные ароматы —
Смрад перед дыханием небесным,
Ибо все земные благогласья —
Скрип зубов перед небесным хором.
Всё на свете – тёмное подобье
Или наше слабое бессмертье.
«Это так!» – промолвил светлый ангел,
Что явился мне во сне наутро.
Я проснулся в самом сердце сада
Среди роз таинственных и разных,
Разбудила росяная капля,
Что упала с самой белой розы,
Самой нежной, как душа девицы.
Если это счастье, я сверканье!
Вот цветы, а вот сиянье Бога,
А меж ними ангелы летают,
Или это всё мне только снится?..
 

Помню наш короткий разговор после того, как было напечатано «Сошествие в ад». Я спросил Юрия Поликарповича, какой будет «Рай».