Текст книги "Перемещенный (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Вигриян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

– Договорились, значит.

– Договорились.

Степан замолк и сосредоточился на ритмичном дыхании.

Местность, по которой продвигался отряд, постепенно понижалась. Изменялся и лес: среди сосновых пород все чаще и чаще стали попадаться лиственные. Запахло свежестью, нос Степана безошибочно уловил близость воды. И правда – очень скоро они выбежали к берегу небольшого озерца. Вот она, конечная точка их маршрута! С ходу искупались, попадали кто где и удовлетворенно расслабились, нежась под лучами теплого июльского солнца.

Внезапно подумалось о Катрин. Как она там, воюет на Восточном фронте, такая вся из себя хрупкая, тонкая как тростинка? А он, здоровенный боров, распластался на пляже, вывалил кверху мохнатое брюхо и принимает солнечные ванны. А потом побежит обратно в лагерь и будет опять гонять балду то на стрельбище, то на уроках по рукопашному бою и саперному делу. По большому счету, Степану все это обучалово было и на фик не нужно. Зачем, спрашивается, в сотый и тысячный раз делать то, что и так доведено да автоматизма? Повинуясь мгновенному импульсу, он вскочил и направился к инструктору.

– Товарищ капитан! Разрешите обратиться!

Инструктор сидел на берегу, по-мальчишески свесив ноги в теплую, чуть мутноватую воду и отрешенно наблюдал за тем, как их покусывает любопытный малек.

– Валяй.

– Считаю мое дальнейшее пребывание в тренировочном лагере бесполезным и прошу направить меня на Восточный фронт.

– О как! – капитан даже не поднял глаз. Казалось, личность малька интересовала его гораздо больше, чем личность самого Степана. – И чем ты аргументируешь свою просьбу?

– Я достаточно подготовлен для ведения боевых действий.

– И все?

– Так точно!

– Аргументация какая-то у тебя не полная.

К капитанской ноге подплыл малек побольше. Скорее даже не малек, а престранная колючая абракадабра.

– Укусит, товарищ капитан!

– Если не шевелить, не укусит.

«А ведь он совсем еще молод» – подумалось Степану, глядя на скуластое загорелое лицо с безмятежными голубыми глазами. Лет двадцать пять, не больше.

– Продолжай. Что там у тебя?

– Девушка там у меня.

– Ясно. А я-то грешным делом подумал, что это у тебя патриотизм пробудился.

– Так неоткуда ему пока взяться, патриотизму то! Я в вашем мире без году неделя.

– И то правда, – капитан подумал с минуту, а потом медленно, словно нехотя, продолжил, – к девушке ты своей на фронт не попадешь. Это раз. Сегодня вечером получишь сержантские лычки и назначение на место командира диверсионной группы – это два. В тренировочном лагере ты находишься не просто так, а подбираешь в свою собственную группу подходящий контингент – это три.

– А почему меня раньше об этом никто в известность не поставил?

– А зачем? – удивился капитан.

– Ну… я бы не теряя времени контингент подбирал.

– Так ведь подобрал уже, – он протянул руку к гимнастерке, извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Вот утвержденный перечень группы.

– Могу я ознакомиться? – сейчас Степану очень хотелось, чтобы та рыбина, которая приглядывалась к мизинцу инструктора с чисто гастрономическим интересом, сделала свое черное дело.

– Да пожалуйста! Рядовой Юрий Радченко, рядовой Игорь Федотов, рядовой Некрасова. Я не ошибся в Ваших предпочтениях?

– Нет, пожалуй, – буркнул Степан.

– Так же командованием было решено усилить группу рядовым Алексеем Рядновым и Дмитрием Бавиным.

– Понятно. Когда выдвигаемся?

– Через неделю. Все инструкции получите позже.

Время близилось к обеду, когда отряд, вконец разморенный после купания, вернулся на территорию лагеря. Степан первым делом метнулся в столовку, а затем уже, с набитым брюхом и новыми мыслями в голове, заглянул в информационный центр. Итак, сирти. Кто они? Правильно, кочевники. Какое оружие они используют в бою? Компьютер исправно выдал: оружие дальнего боя – лук; оружие ближнего боя – короткое копье с серповидным обоюдоострым наконечником. И все. Ни топоров, ни метательных ножей. И до арбалетов либо еще не доросли, либо устои их общества настолько патриархальны, что начисто отвергают все новое. Каковы их тактика и стратегия в бою? Тут Степана ожидало кое-что интересное. Оказывается, до образования Империи СИР тактика сиртей была крайне проста: собирается пара-тройка племен, седлают своих пегих низкорослых лошадок и с криками и гиканьем несутся по полю прямиком на стан врага. А вот после, когда новоорганизованная Империя стала на ноги и нанесла им несколько убедительных поражений, кочевники стали гораздо расторопнее. Во-первых, со всем тщанием подбирали теперь наиболее уязвимые участки обороны. Во-вторых, долой лошадки, да здравствует пеший строй. И мало того: едва по ним открывали огонь из автоматического оружия – сирти тут же падали наземь и наступали уже ползком, пядь за пядью приближаясь к траншеям своего исконного врага. В-третьих, нападать стали чаще всего в ночное время суток. И тактика эта, надо сказать, давала весьма и весьма ощутимые результаты. Последние три года Империя терпела поражение за поражением. Границы ее непрерывно сужались. Не катастрофически, но зато с завидной регулярностью. Кто бы мог подумать, что какие-то кочевники с реликтовым оружием найдут, что противопоставить пуле!

– Так, – Степан почесал затылок и уставился в монитор осоловевшими глазами. – Вывод какой?

А вывод плавает на поверхности. И прост он до безобразия. Кочевники на дальних и средних дистанциях противники никакие. А вот ближние дистанции – это да, их конек. «Коронка», так сказать. Каким оружием располагает Империя в ближнем бою? Рядовой армейский состав, практически поголовно, вооружен винтовками Мосина. Автоматы можно не считать – процент их весьма невелик. А значит штык, штык и еще раз штык. Штык у винтовки Мосина довольно своеобразный: четырехгранное лезвие с долами*.

–

*Долы (дол), также дола, от общеславянского корня dol – яма, низина – желоб, продольное углубление на лезвии, предназначенное главным образом для его облегчения с сохранением прочностных характеристик.

–

Крепеж – трубка со ступенчатой прорезью и пружинной защелкой. Крепится все это дело даже не к ложе, а прямиком к стволу. Отсюда вопрос: надо ли такое чудо-юдо Степану? Нет, не надо. Его проще вообще снять, чтобы не утяжелять винтовку. Как по его скромному разумению, так лучшего оружия для ближнего боя чем черкесская шашка времен Кавказской войны, не найти. А поэтому придется самолично заказывать опытный образец в местной кузне. За свои кровные, разумеется. Выходит, не зря экономил на платных гаштетных обедах, предпочитая давиться сытной, но чертовски однообразной кухней бесплатных столовых. Да, пожалуй, с этого надо начинать. Помещение инфоцентра Степан покидал в приподнятом настроении. Появилась цель – работай на ее осуществление. И будет тебе счастье.

Кузня в лагере действительно была. А так как Степана не трогали, давая, видимо, прийти в себя после нового назначения (которое, по сути, официально еще объявлено не было, но инструктора все как один были в курсе), то он решил не откладывать дела в долгий ящик и прямиком направился туда.

Вообще территориально кузня находилась не в лагере, а в средних размеров деревеньке, что прилепилась совсем неподалеку в плодородной, цветущей низине. Названия деревенька не имела, так как по сути являлась придатком тренировочного лагеря имени Ивана Сусанина, но в народе называлась уменьшительно-ласкательно: Сусанинка. Ходу до нее было километра полтора, и жили там в основном семьи инструкторов да обслуживающего персонала. Оказалась она очень привлекательной: аккуратные кирпичные домишки, покрытые «шубой» разнообразных цветов и оттенков, крыши украшены где резьбой, где лепниной. Огороды – вообще разговор особый. Нигде ни бурьянчика, грядки ровнехонькие, словно под линейку деланы. А уж сколько всего растет аппетитного – просто не передать словами!!! Он даже замедлился, а потом и вовсе остановился у высокой яблони с крупными красными плодами. Ветви ее свешивались далеко за пределы деревянной оградки, как бы всем своим видом зазывая одинокого путника совершить один из тягчайших смертных грехов – кражу.

– Оххх, хороша!!! – невольно вырвалось у Степана, и он судорожно сглотнул набежавшую мигом слюну.

– Спасибо! – ответили ему тонким девчоночьим голоском, и из-за кустов смородины, что росли прямо подле яблони, высунулась сначала замызганная мордашка, а затем и сама ее обладательница – вся из себя такая тонкая, вертлявая, небольшого росточка (может по грудь Степану, а может и того меньше). Вызывающе короткое ярко-оранжевое платьице плотно облегает ладную фигурку, длинные загорелые ноги выставлены на всеобщее обозрение и обуты в какое-то подобие сандалий, сплошь состоящих из тончайших серебристых ремешков. В широко распахнутых изумрудных глазах ни капли скромности. Наглые они у нее, хитрющие. Прямо безобразие какое-то! Девчонка повертелась перед ним, давая возможность по достоинству оценить все до единой ее прелести, ланью перемахнула через оградку и, бесцеремонно схватив за руку Степана, потащила его прямиком к яблоне.

– Подсади!

– Что? – не понял тот.

– Подсади, говорю!

Она раздраженно топнула ножкой и попробовала самостоятельно вскарабкаться по прямому, как стрела, стволу. Безрезультатно, естественно.

– Ну, ладно, – Степан подхватил девушку за талию. Была она легкой, почти невесомой.

– Отпускай теперь. Ишь как вцепился то!

Нет, ну что за характер! И это ей не так, и то не этак! Степан отпустил наконец девчонку и тупо глазел, как она лопает яблоки. Одно за другим, словно конвейер.

– Лови, неудачник! – пущенное меткой рукой яблоко больно тюкнуло его по плечу. Оказалось оно сочным, с кислинкой. Точно таким, вкус которого помнился с детства. Степан прикончил его и потребовал еще одно. Потом еще и еще.

Из дверей дома, во дворе которого росла яблоня, вышла плотная краснолицая женщина с корзиной, доверху наполненной бельем и принялась развешивать его на длинной бечевке. Степан приветливо махнул ей рукой и поздоровался. Та поначалу близоруко прищурилась, а затем медленно поставила корзину наземь и зашла в дом. Что случилось потом, он до конца осознать так и не успел. Гулко грохнул выстрел и место пониже спины пронзила такая волна жаркой боли, что лишь титаническим усилием воли Степан заставил себя не потерять сознание. Девушка сверху испуганно вскрикнула, в мгновение ока спрыгнула на землю и рванулась было в сторону под прикрытие кустов. Но грохнул еще один выстрел. Платье на спине девушки окрасилось кровью, ее слегка повело, но на ногах она устояла.

– Бежим! – шепнули побледневшие губы пострадавшей.

И они побежали. Но что это был за бег! Степан едва мог переставлять ноги. Зад его просто горел, каждый шаг казался настоящим подвигом. Так они и брели: он, расставляя ноги в раскоряку, в обнимку с хрупкой девушкой, которая хотя и была тоже ранена, но, тем не менее, помогала ему идти. А вдогонку им неслось:

– Вот стерва! Мало того, что сама каждый день мои яблоки таскает, так теперь еще и хахаля своего привела!!!

* * *

Нет, такого стыда Степан не испытывал ни разу за всю свою сознательную жизнь. Деревушка только на первый взгляд казалась сонной и малолюдной. Люди, заслышав выстрелы и брань, повылазили из каждого двора и теперь с неприкрытым интересом следили за развитием событий. Глазели, сплетничали.

– Ишь ты, ты только погляди, какого себе Нюрка хахаля отхватила!

– А он ничего себе, статный. Только спину как-то крючковато держит.

– Тако тебе бы солью в задницу зарядить, небось так само б скрючилась!

Стыдно, ой как стыдно! Хоть волком вой.

– Нюрка, слышь, Нюрка, а тебе куда попали? В какое срамное место? В заднее, или переднее?

– А ухажера где такого нашла? Он не из здешних вроде как.

Девушка изредка огрызалась, но в основном шла, понурив голову да закусив до крови нижнюю губу. Степан тоже брел молча. Горело лицо, горели уши. Хотелось провалиться сквозь землю – пускай даже в лапы самого дьявола. «Вот и сходил к кузнецу. Вот и сходил к кузнецу. Вот и сходил к кузнецу» – вертелась в голове одна и та же мысль.

– Куда мы идем? – тихо прошептал он на ухо девушке.

– Ко мне домой.

– А про нас ничего такого не подумают?

– Все, что можно было подумать, они уже подумали, – прошипела Нюра. – Топай, давай скорее, ухажер.

Жизнь в деревне скучна и однообразна – такой Степан сделал вывод, когда увидел, что народ за их спинами даже и не думал рассасываться. Наоборот: за ними теперь шла настоящая процессия. И пополнялась она все новыми и новыми людьми. Новичков терпеливо вводили в курс дела, смакуя разнообразные подробности произошедшего инцидента и на разные лады расписывая его участников.

– Пятнадцать минут позора и мы дома, – пробормотала Нюра.

– Ты всегда с таким эскортом домой ходишь? – спросил Степан, желая хоть как-то уязвить девушку за то, что она втянула его в эту занятную историю.

– Почти. Я же не виновата, что такой красавицей уродилась.

– Ага, так это нас за твои красивые глазки солью сейчас угостили? Или все-таки за ворованные яблоки?

– Ой, да замолчишь ты наконец или нет? И так тошно.

Степан замолчал. Замолчал, и мысленно представил себе, как сегодня на торжественном представлении его к сержантскому званию он будет стоять на плацу перед строем в позе «зю», а потом долго объяснять начальству, что, дескать, стоять прямо он не в состоянии по сугубо техническим причинам. На душе стало еще гаже.

Дом его новоявленной знакомой оказался почти на окраине села. Был он неухожен, сер. «Шуба», некогда нежно-розового оттенка, давно потекла, краска на оконных рамах облупилась. Даже огород – и тот был дик и запущен, лишь кое-где сквозь непролазные бурьянные дебри осмеливались выглядывать головки подсолнухов, да пара-тройка розовых кустов источала сладковатый, присущий только им аромат. Калитка протестующе скрипнула и отворилась, когда девушка наподдала по ней ногой.

– Заходи, давай и в сенях разуться не забудь.

Нюра первая вошла в дом. Следом, буквально наседая ей на пятки, протиснулся Степан. Уж очень не хотелось ему лишний миг стоять на виду у злоязыкой толпы.

В доме оказалось на удивление чисто и аккуратно. Все вещи на своих местах, потолок и стены свежевыбелены. Ни пылинки, ни соринки. Ничего такого, в чем можно было бы упрекнуть малолетнюю хозяйку. Удивительнейший контраст со всем этим наружным безобразием! А так ли уж она малолетняя? Может Степана обманул ее небольшой росточек да лукавая мордашка, измазанная опять же ворованной смородиной? Он обернулся к девушке, желая проверить свое предположение, и увидел что та лежит на полу недвижима. Вот черт! Ругая себя на чем свет стоит, Степан перенес бездыханное тело на диван и прислонил голову к груди. Нет, сердце девушки еще билось. Наверняка она держалась из последних сил, а затем, укрывшись от деревенских зубоскалов за спасительными стенами родного дома, позволила себе наконец потерять сознание от боли. Осторожно, стараясь не потревожить раненую спину, он снял с Нюры платье. Теперь лишь узкий треугольник трусиков белел на ее прекрасном, но таком хрупком шоколадном теле. Да, досталось ей здорово. Вся нижняя часть спины была усеяна мелкими красными точками. А внутри этих точек находилась соль. Именно она, растворяясь весьма медленно, и являлась источником той невыносимой боли, которую они сейчас испытывали оба.

Степан пулей метнулся к срубу колодца, который он заприметил еще при входе в дом, принес оттуда ведро кристально-чистой воды и, найдя первую попавшуюся тряпку, принялся осторожно промывать спину своей новой знакомой. Та слегка пошевелилась, но глаз так и не открыла. Управившись, Степан прикрыл тело девушки простыней, а затем, стараясь не шуметь, наносил воды в большой медный таз, разделся и медленно опустил в него свой зад. Невероятное, ни с чем не сравнимое блаженство!!! Он так и сидел бы в нем вечность, ощущая, как боль толчками покидает измученное тело, но, как назло, глаза девушки распахнулись и в них вновь запрыгали озорные бесенята. Смеялась она так заразительно, что Степан сам не выдержал и тоже захохотал.

– Ой, я не могу! Ой, ты только посмотри на себя!

Да, зрелище было еще то. Даже боль на время отпустила. Все еще посмеиваясь, девушка вскочила с дивана, небрежно смахнула простыню и, ничуть не смущаясь своей наготы, засуетилась у печи, раздувая угли да ставя на разогрев какую-то снедь в закопченном котелке.

– И ни стыда у тебя нет, ни совести, – констатировал Степан и заставил себя оторвать взгляд от ее небольшой упругой груди с темными кругляшками сосков.

– И не говори! – притворно вздохнула Нюра. – Кашу пшенную будешь?

– Буду, – он выбрался из таза и натянул спасительные штаны. После всех треволнений и вправду захотелось есть. – А родители твои где?

– Сватать меня никак собрался? – ушла от ответа Нюра.

– Мала ты еще для сватания. Просто хотел присоветовать им пороть тебя почаще, чтобы ума-разума набралась. Государыня-розга для некоторых несносных дев наилучший учитель.

– Ой, да ладно тебе, мне уже пятнадцать.

Поставив на стол пару глубоких тарелок да миску с малосольными огурцами, Нюра сжалилась наконец над ошалевшим Степаном и натянула-таки на себя короткий бежевый топик. Чтож, и на том спасибо.

– Ах, ну да, ты же «выкидыш»! То-то я смотрю – такой дикий.

– И что? – не понял Степан?

– А то, что я, можно сказать, уже в старых девах засиделась. В нашем мире замуж выходят начиная с четырнадцати лет.

– Ничего себе!

– А чему тут удивляться? Не успеешь замуж выйти да ребенка родить, как глядишь, а мужа твоего уже в армию забрали. Хорошо если вернется. А если нет?

Вот теперь Степану стало ясно каким образом Советская Империя Рейха умудрилась выстоять на ногах, окруженная со всех сторон многочисленными враждебными племенами. И дело здесь было не только в технократическом преимуществе Империи перед полудикими сиртями. Просто в этом климате девушки созревали рано, рано выходили замуж и рожали детей, тем самым нормализуя демографическую обстановку, давая фронту все новых и новых солдат.

Как бы то ни было, а в голове все равно не укладывалось, что пятнадцатилетняя девчонка может быть полноценной женщиной. Чугунная была голова у Степана. Напичканная разнообразными морально-этическими нормами далекого, когда-то родного, но с каждым днем все более и более чуждого мира.

Горячая каша рассыпана по тарелкам. Появился на столе и хлеб: длинный калач с прожаристой хрустящей коркой. Они ломали его руками, обжигались пахнущей дымком пшенной кашей и молчали. Девушка временами чему-то улыбалась. Красиво улыбалась, светло. Она очень приглянулась Степану. С самого начала, еще у яблони. Он уже поневоле сравнивал ее с Катрин – и это пугало. По-настоящему.

– О чем задумался? – Нюра посмотрела на Степана так внимательно, словно надеялась заглянуть в самые потаенные уголки его души.

– Да так. Думаю, вот каким образом выстоять вечером перед строем. Мне сержанта должны дать.

– Понятно, – глаза ее внезапно погрустнели, остыли. Холодным северным ветром повеяло из них. – Группу поведешь значит на сиртей?

– Не сразу, но поведу, – не стал отнекиваться Степан.

– Не ходи! – Нюра бросила свою пшенную кашу, вскочила и быстро-быстро зашептала ему на ухо. – Не ходи. Убьют тебя там. Не ходи, ну пожалуйста, не ходи!!!

– Да что случилось то?

– Не ходи! Не ходи! Не ходи! – она уже почти кричала. Девушку начало колотить, слезы дождем закапали из широко распахнутых глаз.

– Успокойся, глупая! – он посадил ее к себе на колени и обнял. – Да я сам кого хочешь убью. Посмотри, какие у меня большие руки!

– Не ходи! Не ходи! – Нюра плакала, льнула к груди Степана и тихо поскуливала, словно щенок, которого больно ударили палкой. Он баюкал ее, шептал какие-то глупые, банальные слова…

Наконец малышка уснула. Степан уложил ее на диван, укутал байковым одеялом и тихо, на цыпочках, вышел в сени.

Деревенский люд уже рассосался, посчитав, видимо, представление законченным. Лишь двое старушек судачили у калитки о чем-то своем.

– Слышишь, служивый! – окликнула его одна из них, когда он проходил мимо.

– Что?

– Ты это, Нюрку не обижай то. Сирота она. Родителей у ней в один день на войне убило.

– Не обижу, – пообещал Степан и прибавил ходу. Настроение было хуже некуда.

– А Глафира-то дура набитая. Шутка ли, из-за каких-то там яблок молодку нашу чуть не скалечила! – донеслось из-за спины, и Степан понесся не чуя под собой ног. Он бежал и от себя, и от паскудного мира. Бежал, словно это могло хоть что-то изменить.

К построению Степан успел. Стоял на плацу с прямой как стрела спиной. Вышел из строя, получил сержантские лычки из рук все того же знакомца-капитана, троекратно гаркнул, как полагается, «служу Советской Империи Рейха» и, наконец, был отпущен восвояси. Боли не было. Точнее была – никуда она не делась, родимая, но Степан ее сейчас попросту не чувствовал. Он словно замерз изнутри, покрылся коркой векового арктического льда.

– Постой, – капитан нагнал его уже у стены казармы. Видно было, что инструктор в курсе всех Степановых похождений. – Тебе бы в санчасть показаться, – начал он издалека.

Степан согласно кивнул.

– И девушку свою не обижай. У нее родители на фронте погибли. Оба.

– Я в курсе.

– Потому и шебутная такая она, – отчего-то виновато добавил капитан.

– А у вас за воровство по закону смертная казнь положена.

– Положена. Прикрываем мы ее. Глупо из-за пары яблок молодую голову на плаху ложить.

– Глупо, – опять согласился Степан. – Ну я пойду?

– Идите, сержант.

И Степан пошел. Куда глаза глядят. Пошел – и оказался у гостеприимно распахнутых дверей гаштета. Его группа сидела за одним из столиков. Вся, в полном составе. Включая Алексея Бавина и Дмитрия Ряднова. Они о чем-то оживленно беседовали и не сразу его увидели. Степану, впрочем, такое невнимание к своей персоне было только на руку. Он забился в самый темный угол, заказал бутылку русской водки без закуси и принялся поглощать ее стакан за стаканом, бездумно глядя в пространство пустыми, стеклянными глазами. Затем свои его наконец заметили. Бросали взгляды украдкой, судачили, но подойти так никто и не решился.

Утро Степан встретил в казарме. Как он добрался туда – один Бог ведает. А, впрочем, кто знает, ведает ли? Он поднялся с кровати, привел себя в порядок и быстро оделся. Предстояло идти в штаб на встречу с куратором группы.

Старший лейтенант Фридрих Подольский принял его безо всяких проволочек. Лишь неодобрительно поморщился, когда Степан, не подумав, выдохнул в его сторону перегаром.

– Твоим дыханием хоть ракету заправляй да прямиком в космос, – произнес он и придвинул к себе блокнот. – Пожелания какие-то будут относительно вооружения группы?

– Будут. Мне бы гранат побольше, тройной боекомплект под винтовки, пулемет да глушителей пару штук. И еще, – Степан замялся, не зная стоит говорить или нет. А впрочем, эх, была ни была! – Не нравятся мне эти штыки на винтовках. Для ближнего боя шашки хочу. Адыгейские.

– О как! Загнул так загнул, – лейтенант усмехнулся в усы. Были они у него не какие-то там а-ля Адольф Гитлер, а самые что ни на есть казацкие, матерые. Даром что наполовину немец, а поди ж ты, ну прямо вылитый хохол с картины, где казаки письмо турецкому султану писали.

– Было-было, но чтоб такое диво заказывали… нет, не припомню. В общем так, – он прищурил левый глаз словно прицеливаясь, – будут тебе гранаты, будет и тройной боекомплект под винтовки. Из пулеметов могу выделить «Максим».

– Такое старье? Да он еще и весит немерено!

– Ну что ты как дитя малое, ей Богу? На треноге он. Съемной. Английская версия. Так что насчет избыточного веса можешь не беспокоиться. Теперь что касается глушителей. Тут такое дело, – лоб старлея пошел морщинами, – как бы тебе так объяснить, чтобы доходчиво было? Короче, сирти – кочевники. Так?

– Так.

– Дипломатических отношений у нас с ними никаких. Послов наших в свое время они всех порезали. Но… диктовать нам свои условия сирти могут. И делают это весьма успешно.

– Не понимаю, – честно признался Степан.

– Ну смотри. Допустим, начинаем мы применять пушки или крупнокалиберные пулеметы. И какие контрмеры, по-твоему, предпринимают сирти?

– Какие? Хмм. Ну разбегаются по кустам и делают ноги куда подальше.

– Если бы, – усмехнулся лейтенант и потянулся за пачкой сигарет, что лежала от него по правую руку на столе. «Кэмэл» – прочитал Степан на упаковке со знакомым верблюдом на желтом фоне матушки-пустыни.

– Короче: убегать то они сначала убегают. Тут ты прав. Но потом собирают чертову прорву племен, прорывают оборону на каком-либо участке фронта и идут лавиной, сжигая за собой мирные деревни и веси, поголовно изничтожая на своем пути все живое. Даже скотину в хлевах – и ту режут.

– А если мы применяем, так сказать, «разрешенное» оружие?

Старлей зажег сигарету и жадно затянулся:

– В этом случае боевые действия ведутся в основном на фронтах и не настолько активно. Если хочешь знать мое мнение – сирти ведут войну либо исключительно забавы ради, либо, чтобы доказать, что они настоящие воины. И всякие там хитроумные штучки, которые используем мы, унижают их чувство собственного достоинства и заставляют относиться к нам не как к равным по силе противникам, а как к смертельной болезни. Как к вирусу. Что делаем мы, когда подхватываем опасный вирус?

– Мобилизуем все силы организма.

– Правильно. И глотаем кучу мощнейших таблеток, стремясь локализовать его как можно быстрее.

Степан прошелся по комнате взад-вперед, осмысливая и систематизируя новую для него информацию. Наконец он подал голос:

– Значит, получить глушители мне не светит…

– Да. Не нравится сиртям, когда смерть приходит из ниоткуда.

– Но без них ни о какой скрытой зачистке не может идти и речи.

– А ты пользуйся тем, что есть. Ножи, штыки. Руки наконец!

– Ладно, ну а как насчет шашки?

– Шашка – разговор особый. Дело в том, что до тебя еще никто не пытался пустить ее в дело.

– Почему?

Лейтенант пожал плечами и завертел в пальцах новую сигарету:

– Думаю ты и сам понимаешь, обучать личный состав владению шашкой – дело долгое и хлопотное.

С таким заявлением Степан не мог не согласиться. Сам он занимался с адыгейской шашкой уже лет восемь. Уж очень полюбилось ему это стремительное и грозное оружие. О том, что будет если шашка попадет в руки необученного новичка – страшно было даже подумать.

– А себе? Себе я могу заказать шашку?

– Исключительно под твою ответственность и за свои кровные. И учти – кузнец за такую работу мало не попросит.

Впринципе, ничего нового. Степан так и думал. Ведь не зря же он вчера отправлялся в деревню на поиски того самого неуловимого кузнеца!

Договорились, что Степан со своей командой в четырнадцать ноль-ноль зайдут на оружейный склад, получат пулемет, четыре цинка к нему, двадцать четыре противопехотных гранаты, двести пятьдесят патронов под «мосинку» да запасной оптический прицел. Попрощались тепло: куратор Степану понравился – нормальный такой мужик.

На улице погода стояла пасмурная. Степан вышел из расположения штаба, вдохнул полной грудью влажный предгрозовой воздух и, посвистывая, пошагал на своих двоих в сторону приснопамятной деревни Сусанинка. Настроение у него было хоть куда. Пострадавший зад, словно сжалившись над недотепой-хозяином, притих, напоминая о себе лишь время от времени неприятными, но уже не такими яростными приступами острой боли. Степан уже и не понимал, почему его так потрясло вчерашнее происшествие. Ну жаль, конечно, девочку: потеряла родителей, живет одна, сама как палец. А как она трогательно переживала о нем! А еще она красивая – услужливо подсказал внутренний голос. Очень красивая!!! Степан резко остановился, словно напоровшись на бетонную стену. Стоп! А куда это он, в сущности, так спешит? К кузнецу, так сказать, по делам службы или к этой девчонке с несносным характером, которая наверняка втравит его в какую-то новую историю с непредсказуемыми последствиями? Так, давайте рассуждать логически. Если уж говорить откровенно, положа руку на сердце, то делами служебными он только что как раз и проманкировал. Что нужно было сделать перед тем, как идти к кузнецу? Правильно: произвести смотр своей группы, каждому поставить определенные задачи и либо самому проследить за их выполнением, либо, на крайний случай, назначить вместо себя ответственного. Вот может ответить Степан чем сейчас, сию минуту, занимаются его подчиненные? Нет. Водилось ли ранее за ним такое свинство? Опять-таки нет. А значит что? Да ничего! Ерунда все это! Степан сплюнул, засунул все свои логические построения куда подальше и продолжил движение в сторону искомой деревни. К кузнецу он идет. Ясное дело, к кузнецу.

* * *

Ливень начался как-то внезапно. Вроде и готов был к нему (эвоно как тучи нагнало), а все равно даже вздрогнул, когда вместо робких первых капель, как обычно водится на его Родине, небо окатило целым ушатом воды. А потом еще и еще. Матерь Божья, что за кавардак! Степан, как следует, поднажал и сквозь пелену дождя увидел первые дома деревни. Так. Где живет кузнец? Вопрос конечно интересный. Спросить бы кого. А, впрочем, зачем? Не проще ли сначала зайти к своей вчерашней знакомой, узнать, как она там, а затем уже, всем вместе, пойти к кузнецу? Тем более что Нюра наверняка знает дорогу. Ноги сами понесли его по известному маршруту. Не прошло и десяти минут, как показался ее дом. Степан потянул на себя калитку, вошел и, старательно обходя лужи, приблизился к двери. Постучать, чтоли?

Дверь распахнулась сама собой. Резко, едва не зашибив при этом Степана.

– Ой, прости! – девушка стояла на пороге с пустым ведром.

– Гостей принимаешь?

– Принимаю. Куда же их деть? Только пусть «гости» воды наносят.

«Гости», впринципе, не возражали.

Посреди комнаты был накрыт стол. Все как полагается: белая скатерть, расписная посуда и даже пара свеч горела на вычурном бронзовом подсвечнике.

– Давай я тебе одежду отцовскую дам.

Степан не возражал. Форма промокла насквозь, неприятно липла к телу. Да и на полу, куда бы он ни ступил, обязательно образовывалась лужа. Он заставил Нюру отвернуться, снял с себя все мокрое, обтерся как следует полотенцем и облачился в белую холщовую рубаху с широким вырезом на груди, да военного кроя черные брюки. Одежда сидела как влитая: словно с него, Степана, кто-то тайком снял мерки, а потом взял, да и пошил ее.

Нюра одобрила. Повертелась вокруг, поправила что-то сзади и, наконец, торжественно пригласила его к столу. Сама же, пока Степан сидел, вывесила форму на просушку, а затем принялась быстро-быстро рассыпать по блюдам разнообразную снедь да заставлять ими праздничную скатерть.