Текст книги "Перемещенный (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Вигриян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

– Значит так, воины, – начал он без всяких предисловий. – На этом месте наши пути временно расходятся. Ваша задача: охранять то, что досталось нам ценою жизни Станика. Наша с Улушей – пробраться на аэродром и угнать дирижабль побольше. Затем мы прилетаем за вами, грузимся, и вместе отправляемся туда, где ждет нас основная часть отряда. Всем все ясно?

Ответом на его монолог было гробовое молчание. Воины переваривали информацию. Они-то грешным делом думали, что отправятся на охоту за огненной птицей или дирижаблем, как заковыристо именовал ее их староста, все вместе, а теперь вот выясняется, что слава за этот воистину героический подвиг достанется не им. Наконец вперед выступил Авдей. Долго собирался с духом, затем, глядя исподлобья, выдавил наконец:

– Почему вдвоем? Птицы слишком ценны, чтобы оставаться на земле без охраны.

– Кто сказал, что они без охраны? Охраны как раз более чем достаточно. Потому и идем вдвоем.

– Не понимаю.

– Что непонятного-то? Сам посуди: такой кучкой воинов нам их не одолеть. Солдат, охраняющих птиц, великое множество, много раз по десять. Здесь хитрость нужна, НЕЗАМЕТНОСТЬ. Иначе говоря – мара. Прикрывая лишь нас двоих, Улуша сможет держать эту мару гораздо дольше. Теперь ясно?

– Ясно-то оно ясно…

– Вот и хорошо, что ясно. Мы выходим прямо сейчас, – не дав Авдею и его людям времени на размышление, Степан подхватил Улушу на руки и посадил в телегу. Затем, взгромоздившись на хлипкую сидушку возницы, резво рванул ее с места. По буеракам, рытвинам вырулил на лесную дорогу и погнал еще быстрее, так, что ветер в ушах засвистел.

– Ну как, нравиться? – оборотившись назад, он встретился взглядом с остекленевшими глазами девушки. Та нашла в себе силы лишь кивнуть, повизгивая на каждом ухабе словно нашкодивший щенок. Тогда Степан сбавил скорость до минимума, мысленно кляня себя за недогадливость. Ясен пень: ведунья впервые в своей жизни ехала на колесном транспорте. И пусть транспорт этот – всего лишь небольшая телега, запряженная одной-единственной лошадью, ползущей, по его мнению, со скоростью подхватившей ОРЗ улитки, – все равно, дела это не меняет. Именно сейчас, именно в этот момент он искренне пожалел, что находится в чужом мире. Прокатить бы Улушу на своем «Лексусе», да так, чтобы с ветерком. Заехать в клуб, оторваться по полной, а под утро проснуться в собственной постели с чугунной головой и дырявой памятью. Вот она, мечта идиота. В таком случае, каким образом Авдей заставил себя сесть в телегу и даже повести ее? Впрочем, загадка объясняется просто: не захотел мужик терять свой авторитет, хотя сам наверняка едва не умер от страха.

Ближе к вечеру они достигли развилки, которая служила ему одним из ориентиров. Остановил телегу, извлек карту. Аэродром, который он избрал для себя в качестве цели, находился на северо-западе, неподалеку от линии фронта, которая на этом участке загибалась полукольцом, упираясь своим левым краем в довольно большое озеро с труднопроизносимым немецким названием. Добираться к нему минимум двое суток, это если пешком. А телегу, как ни крути, так или иначе придется бросить, им и так повезло несказанно, что никого по дороге не встретили. Да и Улуша явно не в восторге от такого экзотического способа передвижения. Лицо позеленело, того и гляди вырвет востриной корой, которую она поедала в таких непомерных количествах, что любой бобер обзавидуется. Решено значит: пешком так пешком. Заозирался вокруг в поисках места, куда можно было бы загнать телегу. Подальше от посторонних глаз, чтобы не маячила на дороге. Так ничего и не найдя, проехал еще чуток за развилку, заприметил просвет между деревьями и погнал лошадь туда, невзирая на многочисленную кустистую поросль. Место оказалось так себе: и дальше в лес не загонишь, потому как сплошные деревья кругом, и с дороги все-таки видно. Однако решил не заморачиваться: не бросается в глаза, и то ладно. Кобыла, получив ощутимый шлепок по крупу, лениво затрусила куда-то в сторону и вскоре исчезла из виду. Так, ничего не забыл? Подсумок с патронами на месте, автомат за спиной. Котомка с провизией у них с Улушей осталась одна на двоих. Или может в телеге переночевать? Все лучше, чем на голой земле, хотя, конечно, по большому счету, ему уже все едино. Привык без удобств обходиться, казалось бы даже самых необходимых.

– Ну что, спать тут ляжем? – вопросил он у девушки, но та замотала головой с такой категоричностью, что сразу же стало все понятно. Невзлюбила она телегу, доставившую ей столько переживаний, и потому хотела оказаться от нее как можно дальше и, желательно, побыстрее, пока Степан не передумал пешком идти.

Место для ночлега Улуша выбрала сама: под сенью высокого дерева, усеянного гигантскими, величиной с голову годовалого теленка, белыми цветами, испускающими приятный лавандовый аромат.

– Это сольвена. Когда цветет – дарит человеку сон крепкий и без сновидений. Ты же тоже не любишь сны?

– Почему это? – возмутился Степан. Сейчас он лежал на спине, с восхищением разглядывая давшего им кров древесного исполина. Глаза у него уже начинали слипаться.

– Не знаю. Я не люблю. Обычно хорошее снится редко.

– А ты подумай о хорошем, помечтай о чем-то, – похоже, совет его слегка запоздал – Улуша уже крепко спала, не успев даже, по своему обыкновению, свернуться калачиком. Тихо посапывала, разбросав в стороны руки. Волосы у нее растрепались, причем один из волосков, похоже, щекотал ей ноздри, заставляя забавно морщиться во сне. Чем-то она напоминала ему сейчас Нюру, хотя девушки, вне всякого сомнения, были совершенно разными. Возможно, хрупкостью своей, какой-то трогательной внутренней ранимостью. Последняя мысль Степана была о том, уж не слишком ли они расслабились на враждебной территории? Оба сейчас уснут, невзирая на опасность быть застигнутыми врасплох кем угодно: партизанами, местными жителями, имперским патрулем, не говоря уже о хищниках и прочих тварях, которыми кишмя-кишит континент.

– Вставай. Нам пора! – чья-то рука мягко, но требовательно тормошила его за плечо.

– Нюра! – поймав возлюбленную за талию, Степан привлек ее к себе, крепко обнял и лишь потом, когда удосужился раздереть глаза и встретиться с холодным, рысьим взглядом Улуши, понял, наконец, какую он совершил ошибку.

– Прости, я не хотел. Думал, что это сон.

Ответом ему было молчание. Девушка вырвалась из его объятий и отвернулась, отгораживаясь невидимым барьером и от самого Степана, и от его неуклюжих объяснений. Тогда он молча собрался и пошел в сторону аэродрома. Завтракать не хотелось, как, впрочем, и вообще делать что-либо. Бросил косой взгляд назад – Улуша плелась за ним с безучастным видом, огонек жизни в ее глазах погас, сейчас они были пусты, как покинутое обиталище, жители которого съехали, забрав с собой все ценное, все, что можно было унести, оставив на месте лишь обшарпанные стены да подслеповатые глазницы окон. Остановился, подождал, пока ведунья приблизится, и пошел с ней бок о бок. Шел молча, интуитивно понимая что любые слова излишни. Все, что вы сейчас скажете – может быть использовано против вас в суде. Как-то вот так. Лучше уж сосредоточить свое внимание на предстоящей операции, детали которой виделись ему пока что весьма смутно. Точнее – не виделись никак. Вот они проникают на аэродром при помощи незаменимой в таких делах Улушиной мары, находят готовый ко взлету дирижабль с командой, угрожая оружием, как пара заправских террористов, заставляют поднять аппарат в воздух и все. Белое пятно. Никаких деталей, никаких тактических наработок. Какова численность команды, как отреагирует охрана аэродрома на несанкционированный взлет – тайна за семью печатями. Угоди шальная пуля в оболочку дирижабля – и тотчас же последует взрыв, который, вне всяких сомнений, поставит жирную точку на их самоубийственном мероприятии. Каким газом наполняет Империя оболочки своих летательных аппаратов? Вариантов всего два: это либо водород, либо гелий. Третьего не дано. Гелий инертен, но производство его весьма затруднительно, и требует немалых транспортных затрат, не говоря уже о промышленных мощностях, которые придется задействовать для получения приемлемого количества газа. Водород же, наоборот, крайне взрывоопасен, но с производством дело обстоит значительно проще. Значит, вариантов не два, а всего один, с учетом того, что сирти не обладают огнестрельным оружием и при своем уровне развития не в состоянии нанести мало-мальски существенный вред этим воздухоплавательным гигантам. Данное обстоятельство задачу их не то, чтобы усложняло, а делало ее практически невыполнимой. Желая отвлечься от своих невеселых мыслей, Степан вновь украдкой посмотрел на Улушу: идет, упрямо поджав губы, упорно делая вид, что его, Степана, попросту не существует. Ну и ладно, фиг с ней. Настроение и так ни к черту, а тут еще эта сиртя со своими бабьими прихотями. Уж лучше бы Гриню взял – тот хоть и менее опытен в ведуньих делах, зато не требует к себе особого отношения и руку с сердцем не предлагает, что, между прочим, тоже немаловажно.

Сейчас они брели по открытой местности. Лес закончился, сменила его бескрайняя степь, покрытая сплошным ковром разнообразной растительности. Были здесь и полевые цветы всех мастей и окрасов, и травы неведомые в таком широком ассортименте, который и встретить не мечтай на родимой матушке-Земле. Чего здесь только не было! Глаза разбегались от этого буйства природы. Особенно Степана прельстили маки. Точнее – их видоизмененная копия. И «Анютины глазки» такой величины непомерной, что страшно было даже представить себе воочию ту девушку, в честь которой, собственно, и назван был этот красивый цветок. Нарвать что ли букет примирительный да преподнести его желтоглазой «Тигре», как именовала в свое время сиртю всепонимающая Женя? Авось прокатит? И нервы целее будут. А то постная физиономия его попутчицы скоро на суицидальные мысли наводить станет. Остановился, наклонился, покряхтывая, и принялся срывать цветы один за другим, стараясь сообразить приличный веник. Улуша же даже и не подумала притормозить – пошла себе вперед прежним темпом, ничуть не заинтересованная телодвижениями Степана. Обидно, конечно, ну да ладно. Повертел так-сяк, понюхал дело рук своих. Вроде ничего. Пахнет, зараза! Догнал девушку, бесцеремонно развернул ее за плечи к себе лицом, вид на себя напустив при этом виновато-романтический.

– Возьми, это тебе.

– Мне? – брови Улуши поначалу от удивления стали домиком, затем в глазах ее заплясали лукавые искорки. Неужели сработало? Еще через мгновение зазвучал ее переливчатый грудной смех, когда она успела по достоинству оценить букет, который держал Степан в своих руках.

– Брось это немедленно, сейчас же! – отсмеявшись, Улуша чуть ли не силком заставила его разжать пальцы, отчего подарок, собранный с таким старанием, веером рассыпался по траве. – Это же огнистая жжечка, глупый!

– Какая такая жжечка? – Степан в упор не мог понять, что опять он сделал не так, и почему Улуша при этом смеется.

– Вот эта! – носком ноги девушка коснулась «Анютиных глазок». – Сейчас поймешь. Скоро-скоро.

И впрямь, не прошло и пары минут, как ладони защипало. Поначалу едва заметно, на грани восприятия, а затем мозг взорвался такой мучительной вспышкой боли, что любая из всех мыслимых пыток, придуманных человечеством, по сравнению с этой попросту меркла. Орал Степан. Орал так, что уши закладывало. Успокоился лишь тогда, когда почувствовал, как Улуша втирает в поврежденные участки кожи какую-то дрянь, которая отзывалась в руках колючим, ледяным холодом. После него боль стихала, а затем и вовсе уходила прочь, доставляя тем самым самое настоящее облегчение. Когда же он все-таки нашел в себе силы глянуть на свои ладони, то был немало удивлен: кожа была покрыта всего лишь мелкой красной сыпью, да и та потихоньку исчезала под воздействием чудодейственной мази ведуньи. Вот те раз! А он то, грешным делом, хотел отрубить себе кисти, лишь бы избавить себя от этой умопомрачительной боли.

– Тебе уже лучше?

Чтож, в любом событии можно найти хоть что-то хорошее. Теперь девушка на него уже не злилась, скорее наоборот: это забавное происшествие вернуло ей прекрасное расположение духа, а образ орущего не своим голосом здоровенного мужика наверняка до сих пор стоял у нее перед глазами, заставляя изгибаться губы в ехидной улыбке.

– С чего бы мне это вдруг стало лучше? Мой подарок вон, на земле лежит.

– Так подними его и вручи вновь. Обещаю, что приму.

– Нет уж, спасибо. Без подарка пока побудешь.

Какой-то посторонний звук заставил их замереть на месте, а затем, не сговариваясь, упасть наземь и зарыться в траву. Дирижабль. Гигантский сигарообразный силуэт медленно и величаво двигался по небу, сотрясая воздух басовитым гулом своих двигателей. Летел он совсем низко, метрах в трехстах над землей и Степан, рискуя оказаться замеченным, тем не менее, поднял голову, не желая отказывать себе в столь великолепном зрелище. Невероятно! Величина дирижабля поражала даже его, подавляла волю к сопротивлению, заставляла чувствовать себя никчемным муравьем, букашкой, которую ничего не стоит походя раздавить пальцем. Кое-как справившись со своими переживаниями, он начал оценивать аппарат с практической точки зрения, даже бинокль достал, желая рассмотреть все в мельчайших подробностях. Итак, перед ним обтянутый белой тканью жесткий каркас, врядли металлический, скорее всего выполнен он из какой-то легкой породы дерева. Почему именно жесткий? Да потому, что при полете его форма остается неизменной. И гондолы как таковой нет – она встроена в корпус по всему периметру, отчего дирижабль скорее смахивает на подводную лодку. Схожести добавляют так же и хвостовые стабилизаторы, неподалеку от них расположены два двигателя – месят воздух своими громадными винтами, именно от них и идет этот будоражащий нервы гул. Какова реальная длина дирижабля? Да метров четыреста – четыреста пятьдесят. Ползет медленно, со скоростью примерно километров тридцать в час. Какова его грузоподъемность – неизвестно, но судя по длине, она достаточно велика. О количестве экипажа можно только догадываться. Вот пожалуй и все. Более исчерпывающую информацию получить невозможно, исходя только из внешнего вида аппарата. Каковы ходовые характеристики, запасы газа, сколько времени он может продержаться в воздухе без подзаправки – эти вопросы пока останутся без ответа. Пока. Теперь, когда все было разложено по полочкам, трепета он испытывал по отношению к дирижаблю не больше, чем к холодильнику. Даже наоборот – захотелось захватить такую или подобную ей машину как можно скорее. До печеночных коликов, до зубовного скрежета захотелось. Почувствовать себя капитаном, стать в рубке в какой-нибудь благородно-героической позе, гордо взирая сквозь стекло иллюминатора на презренных людишек, копошащихся, словно черви в навозе, где-то там, далеко внизу.

– Ну как тебе? – Степан говорил в полный голос, поскольку дирижабль удалялся с каждой минутой все дальше и дальше.

– Страа-шно, – протянула Улуша. Ее и впрямь трясло, особенно руки. – Мы здесь словно на ладони. Пожалуйста, давай уйдем отсюда как можно скорее!

Степан не возражал. Подождали, пока дирижабль не превратился в едва заметную точку на горизонте и заспешили вперед с удвоенной скоростью к заветному лесу, которого при таком внушительном темпе они должны будут достигнуть этим же вечером.

К счастью, ничто не помешало их планам: и леса они достигли, и даже поляну приличную успели выбрать пока не стемнело. Рискнули и костер развести. Здесь, в тылу противника, они чувствовали себя более вольготно, чем на своей территории. Пока не нашумели, не выдали свое присутствие, искать их никто не будет. Рыжий наверняка сдержал свое слово и взорвал склад, уничтожив тем самым все улики. В противном случае, они уже давно пересеклись бы с карательными отрядами.

Утро принесло неожиданную удачу. Пока Степан спал сном праведника, Улуша умудрилась поймать какого-то довольно большого зверька и даже успеть поджарить его на костре. Мясо у зверька вкуснее свиного: сочное, нежное, на языке тает. Раздобревшие, продолжили свой путь уже не спеша.

Однако была еще одна причина, которая замедляла их движение даже больше, чем набитые до отказа желудки. Покопавшись в собственном подсознании, Степану удалось вычленить ее, и теперь он шел подле Улуши толи пристыжено, толи озадаченно, покачивая головой. Оказывается, это был банальный страх. Не за себя, нет, скорее за ту, что шагала сейчас рядом с ним и точно так же, как и он, замедляла шаг, наверняка испытывая то же самое. Получается, что желтоглазая сиртя для него не просто солдат, боевая подруга, а нечто большее? Нечто, что он, сам того не желая, ставит теперь на одну ступень с Нюрой? Открытие это для Степана стало откровением: неприятным и крайне неожиданным. Впрочем, таковым оно оставалось недолго – где-то неподалеку слышалась немецкая речь. Все посторонние мысли, все глупые переживания выветрились из головы со скоростью света, оставив лишь железобетонное спокойствие и четкую, холодную рассудительность. Степан сам себя не узнавал: раньше перед заданием его бил мандраж, теперь же он напрочь позабыл, что это такое, будучи готов к немедленному действию все двадцать четыре часа в сутки. Изменился он, здорово изменился. Изменил его этот дикий, варварский, но вольнолюбивый и справедливый народ, а он за это заплатит им сторицей – сломает естественный ход истории, и агрессоры сами превратятся в загнанные в угол жертвы.

– Давай обойдем, – тихо предложил он Улуше, и она согласно кивнула.

Этот вынужденный крюк стоил им трех часов. К долине, на которой раскинулся гигантский аэродром, они вышли часам к семи вечера. Заночевали прямо там, на месте, поскольку патрулей, рыскающих по округе, не просто не наблюдалось – их попросту не было. Поразительная беспечность! Похоже, имперцы никогда не перестанут его удивлять. Тем не менее, решили спать по очереди. Степан вырубился первым, строго-настрого приказав Улуше разбудить его во второй половине ночи.

Наскоро позавтракав, с первыми лучами солнца, они двинулись туда, откуда уже слышался шум моторов. К аэродрому подошли максимально близко, зависнув над самым краем долины на кроне ветвистого дерева, словно пара коршунов, выслеживающих добычу. Только сейчас он смог в полной мере оценить то, что еще вчерашним вечером предстало перед его усталым взором. Аэродром был великолепен. Не просто огромен – казалось, что он бесконечен, уходя своими ангарами и гладкой, как стекло, взлетно-посадочной полосой в самое сердце долины.

Каждый из ангаров потрясал своими размерами. Еще бы, ведь он обязан вмещать в себя сигарообразное туловище дирижабля. Вон их сколько: в ангары заведены далеко не все, большинство привязано к высоченным причальным мачтам, тела их медленно вращаются по часовой стрелке под легким дуновением ветра, словно самые обычные флюгеры. Подле некоторых передвижные цистерны с газом. Шланги от них тянутся вверх словно пуповина, отчего дирижабли смахивают на младенцев-переростков в утробе долины-матери. Великое множество младенцев, которых и сосчитать-то невозможно, не то что охватить взглядом.

Люди под ними снуют словно муравьи. Движение такое, что можно легко затеряться в толпе, будь у них спецодежда обслуживающего персонала. И никакая Улушина мара не потребуется.

Перевел бинокль в сторону и озадаченно присвистнул. Батюшки! Железная дорога. Даже и такое чудо, оказывается, имеет место быть в Советской Империи Рейха. Впрочем, наличие ее вполне объяснимо: никаких телег, никаких фургонов не хватит для того, чтобы заполнить трюмы этих переростков напалмовыми бомбами, не говоря уже о самих дирижаблях, составные части которых наверняка поставляются по той же дороге прямиком от завода-изготовителя. Широко, ох широко развернулись ребята!

Теперь он обратил внимание на размеры этих воздухоплавательных монстров. Оказывается, все они разные. Есть в длину метров сто-сто пятьдесят, судя по всему высокоскоростные. Поднимают они сравнительно немного: тысяч восемь килограмм полезного груза если навскидку, зато это, возможно, сторицей окупается их маневренностью. Были и еще меньше, но те явно используются лишь для разведки.

Венцом творения, конечно, по праву можно было назвать тяжеловозов. Один из них привлекал особое внимание: стоял он у самого края взлетно-посадочной полосы, заманчиво развернувшись к Степану своим правым боком. «Барон фон Рихтгофен» – было выведено на нем вычурными латинскими буквами. А ниже, шрифтом поменьше – «Люфтваффе», словно и так неясно, к каким именно военно-воздушным силам данное судно имеет честь принадлежать. Заправщик от него уже откатил, насытив чрево монстра взрывоопасным водородом. Еще один, ближе к хвосту, судя по всему, заполнял баки двигателей горючим. Какое именно использовалось топливо для этих целей – неизвестно. Впрочем, разницы это особой не имеет – лишь бы его хватило вдосталь для задумки Степана, в счастливом исходе которой он сомневался все меньше по мере изучения обстановки на интересующем его объекте.

Стоило также обратить внимание и на то, что происходило под днищем дирижабля. А там, судя по тому, что он видел, полным ходом шла погрузка «начинки». И руководила ею немолодая уже женщина в форме оберстлейтенанта с белым, словно у мраморного изваяния, лицом и контрастирующими с ним черными вьющимися волосами. Грудь ее мундира была усеяна наградными крестами, а волевой подбородок задран высоко вверх. Сейчас она внимательно следила за тем, как подъемник дирижабля медленно подтягивает к чреву очередную партию напалмовых бомб, этого смертоносного груза, который в недалеком будущем должен будет упасть на поселки ничего не подозревающих дикарей для того, чтобы распуститься на них алыми огненными цветками. Кремень – баба. И взгляд у нее какой-то неприятный, пронзительный. Холодом окатывает даже сквозь линзы бинокля. Заставить такую сделать что-либо против своей воли – задачка та еще. Впрочем, стоит рискнуть. Уж больно сладкий кусок, этот «Барон фон Рихтгофен». И стоит на отшибе. Добраться к нему пара пустяков, тем более, что аэродром не огорожен вообще.

– Вот этот берем, видишь? – Степан дал Улуше в руки бинокль и повернул его в нужную сторону.

– Большой какой! А почему к высокой палке привязан?

– Чтобы не улетел.

– То есть он легкий? – глаза Улуши от удивления стали еще больше. Она в упор не могла взять в толк, как такая махина может держаться в воздухе.

– Легкий. Ты готова?

– Да.

– Хорошо. Как слезем с дерева – сразу же делай мару.

Ответа не последовало. Улуша уже карабкалась вниз с такой завидной прытью, что угнаться за ней не было решительно никаких шансов. Словно подросток, ворующий яблоки в чужом саду.

Теперь Степан уже не испытывал дискомфорта, когда не таясь спускался рука об руку с ведуньей в долину. Магия у нее была качественной, основательной. Раз сказала, что не увидит никто – значит так тому и быть.

Только сейчас, когда подошли они совсем близко, Степан заприметил канат, тянущийся от хвостовой части дирижабля. Сообразил: это на время погрузки, чтобы не вертело корпус туда-сюда вокруг причальной мачты, дирижабль якорят еще и сзади. Вон скоба торчит из бетона, к ней то он и привязан. Данное наблюдение показалось ему достаточно занимательным. Настолько, что слегка приостановился даже, озаренный совсем не к месту пришедшейся мыслью: «Захватят они этого „Барона фон Рихтгофена“, с места взлетят, ну а садиться, садиться-то как? Не растут в лесу причальные мачты и скобы, намертво залитой в бетоне, тоже нет». Но поздно отступать уже, слишком поздно. Вон Улуша как напряглась, капельки пота над губой висят.

Они отошли чуть в сторону, давая дорогу заправщику, что только что «отсосался» от кормы и, смотав лебедкой свои причандалы, покатил себе дальше. Из брюха дирижабля же вновь выскользнула платформа, теперь уже пустая. Вот он, их шанс. Похоже последний. Дождаться пока ее вновь заполнят бочкообразными бомбами, поймать момент перед подъемом и устроиться на них сверху. Платформа достаточно велика, сможет ли Улуша так долго поддерживать мару – вот в чем вопрос.

Оберстлейтенантша же вновь принялась за дело, подгоняя грузчиков резкими, словно удары кнута, гортанными выкриками. Рядом с ней нарисовался еще один субъект: юнец, которому на первый взгляд не дашь и шестнадцати. Худосочный, с тонкой цыплячьей шеей и масляными глазками. Как и женщина, он точно так же тянул подбородок кверху и покрикивал своим писклявым голоском, подражая начальнице во всем, даже в мимике лица.

Одет он был в форму фанен-юнкера. Впрочем, взгляда на погоны можно и не бросать. И так все ясно: маменькин сынок, вознамерившийся в скором времени получить полноценный офицерский чин. Дерьмо почему-то всегда сверху любит плавать, и чем выше – тем лучше.

Однако не до размышлений сейчас философских. Степан обеспокоено переводил взгляд с потемневшего лица ведуньи на платформу и обратно, моля Господа только об одном: лишь бы пошустрее шевелились грузчики, лишь бы почаще покрикивала на них черноволосая мегера, ибо писклявые понукания ее малолетнего сосунка были им попросту до лампочки.

Вот наконец платформа заполнена, для удобства даже проход оставлен между «бочками». Это очень кстати: не надо лезть наверх, рискуя сломать себе шею. Нырнули в него, когда платформу оставил последний грузчик, и она сразу же начала подниматься, медленно, но верно приближая их к заветной цели.

– Как только окажемся внутри, тут же ищем место, где можно укрыться, – шепотом уведомил Степан Улушу, и она нашла в себе силы даже кивнуть.

Вот наконец и гостеприимно распахнутый зев дирижабля. Платформа слегка приостанавливается, а затем, словно набравшись мужества, входит в него и зависает на уровне пола. Ну все, приехали. Теперь удачный исход операции зависит только от их прыти. Помог Улуше подняться и едва ли не волоком потащил к выходу, миновав рослого обер-ефрейтора, колдующего над рычагами управления подъемника, да шестерку выстроившихся в шеренгу солдат. Сколько их всего на борту? Лучше не заморачиваться, не думать сейчас об этом, когда желанное укрытие совсем близко. Вот оно: зазор между обшивкой корпуса и длинной чередой выставленных на попа бомб, закрепленных двумя рядами толстенных канатов. Протиснуться в него может даже Степан, что он и делает, впрочем, практически бесшумно. За ним прошмыгивает Улуша и обессилено оседает на пол.

Все, мары больше нет. Врядли она вообще теперь появится. Степан по опыту знал, что растолкать ведунью в ее нынешнем состоянии практически невозможно. Понадобятся как минимум сутки, прежде чем она выйдет из своего коматозного сна. Хреново-то как! Данное обстоятельство он почему-то не учел, хотя следовало бы, ой как следовало! Ладно, нечего греха таить – сам прокололся, сам и виноват. Другое дело, как выкручиваться теперь? Разгрузка-то идет уже полным ходом, неровен час и оставшаяся часть команды прибудет во главе с оберстлейтенантшей.

Пока думал да гадал, подъемник опустел и отправился вниз. Сколько же их там все-таки, а? Переступил через Улушу и, взяв автомат наизготовку, высунулся, игнорируя возможность быть увиденным. Как и прежде: шестеро солдат истуканами стоят да обер-ефрейтор. Крепкий мужик, с таким придется повозиться.

К счастью, глаза всех устремлены в сторону подъемника. Одной очереди бы хватило для того, чтобы поразить их прямо сейчас, из этой точки. Да вот только где гарантия, что шальная пуля не попадет туда, куда попадать ей не следует?

Вот и оберстлейтенантша, легка на помине. С сосунком да еще одним пилотом. Тот, наоборот, почему-то вызывает симпатию. Лицо открытое, глаза смотрят на мир с полуприщуром. Словно прицеливается человек, куда бы посподручнее всадить своему собеседнику пулю. Сейчас он улыбается, отчего становится похож на какого-то положительного героя из старинного вестерна.

Итак: десять человек всего. Десять. Трое из них наверняка исчезнут в рубке, нечего им здесь делать. Останутся семеро. Нейтрализуй он их, и шансы на успешный исход операции возрастут.

Вернулся к Улуше для того, чтобы лишний раз удостовериться, что девушка находится в бессознательном состоянии. Чуть подумав, отложил автомат в сторону, извлек из-за спины серпак. Он в этом деле посподручнее будет.

Пилоты и вправду вскоре убрались восвояси. Очень скоро натужно заработали двигатели, корпус дирижабля едва ощутимо дернулся. Вот теперь самое время: команда занята отчаливанием от мачты и сматыванием гайдропов. Рванул со своего места туда, где виднелись их широкие спины.

Первым получил свое обер-ефрейтор. Бедолага словно нарочно обернулся и успел даже приоткрыть рот, когда изогнутое лезвие Степанового серпака коснулось его незащищенной груди и продолжило свой путь дальше. Выдернул серпак, толкнул с ноги безвольное тело, придавая ему нужное ускорение. Пока оно падало на спину одного из солдат, рубанул коротко, без замаха, по шее того, кто находился справа. Краем глаза засек какое-то движение – блондинистый здоровяк, оставив лебедку, норовил обойти его с тыла. В руках у громилы был нож. Теперь Степан получил прекрасную возможность по достоинству оценить все преимущества национального оружия сиртей: длинная деревянная рукоятка его обоюдоострого серпака позволяла работать на гораздо более длинной дистанции чем та, которую мог обеспечить противнику нож. Схватка их закончилась практически сразу, когда Степан, словно заправский косарь, прошелся по обеим ногам несчастного, а затем, когда глотка жертвы исторгла какой-то булькающий всхлип, поставил последнюю точку тычком в солнечное сплетение. Лезвие вышло из тела с неприятным чавкающим звуком. Третий где? Вот он, несется на всех парах к хвостовой части. Туда, где пара солдат, как ни в чем не бывало, продолжали подтягивать второй гайдроп. По какой-то счастливой случайности они все еще находятся в неведении насчет того, что происходит за их спинами. Впрочем, это ненадолго: сейчас бегун непременно закричит, любой на его месте уже давно сделал бы это. Однако первым кричит не он, первым кричит тот, кого придавило кабаньей тушей обер-ефрейтора. Безбородый юнец с полудетским лицом, похожий на студента-первокурсника, орет так пронзительно, что не услышать его может разве что пенсионер в богадельне, по забывчивости оставивший на тумбочке свой слуховой аппарат.

– Замолкни, гнида! – Степан сокращает дистанцию до минимума, делает короткий замах ногой и с каким-то садистским удовольствием ощущает, как пятка его раздавливает орущему кадык. Адреналин так и прет, просто зашкаливает, требуя немедленного действия.