Текст книги "Перемещенный (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Вигриян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

У Степана похолодело все внутри. Черт, чувствовал же слежку! Ну почему было не разбудить всех? Самому хотя бы не спать?

– Какое еще ЧП?

– Продукты, вода… все украдено.

– А остальные-то где? Живы?

– Остальные живы. Искать пошли того… вора.

Фууух, ну слава тебе, Господи. Хоть кровь никому не пустили.

– Давно пошли?

– Часа три назад.

– Понятно. Меня почему не разбудили?

– Так ведь думали, что сами справимся, – Радченко не знал, куда девать глаза. – Честно говоря, вахта как раз моя была во второй половине ночи. Как это произошло – сам до сих пор не пойму. Не спал я, товарищ сержант. Честное слово – не спал!

Как же, не спал он. Мало того, что вора прошляпил, так еще и не нашел в себе сил сразу признаться, доложить начальству.

– Дерьмо ты после этого, Радченко, ох дерьмо, – Степан и не заметил, что проговорил эти слова вслух. Возражений не последовало. Знает собака, чье мясо съела. – Что еще украдено?

– Ничего. Только вода и продукты. Патроны, оружие на месте. Нож у меня правда еще того… тоже.

Чтож, невелика беда. Могло быть все гораздо хуже. Степан пошарил на поясе и смачно выругался: его фляга со спиртным тоже была срезана. Срез был ровным, гладким. Похоже, сделанным не без помощи ножа злосчастного Радченко. Спал таки, падла. Иначе как с него, бодрствующего, нож бы сняли? Ладно, с этим мы потом разберемся. Степан склонился над грудой вещмешков. Провел инвентаризацию. Тут Радченко не соврал – вора прельстили лишь продукты. В особенности было жаль фляг. Продукты – дело наживное. А вот во что прикажете набирать воду? Придется-таки посетить селение сиртей, хотя бы ради мехов для воды.

Степан заметил на горизонте темное пятно и поднял к глазам бинокль. Наконец-то свои. Все живы, в полном составе, с оружием в руках. И то хорошо, и то хлеб. Скоротал время за чисткой «мосинки», проверил кожух «Максима». К счастью, воды в нем было достаточно.

– Пить-то как хочется! – Женя первая приблизилась к Степану и умоляющими глазами уставилась на него. – Может к реке вернемся?

– Ну допустим вернемся. Воду ты во что набирать будешь?

– Не знаю. Как-то не подумала об этом. Значит, к сиртям в поселок идти придется?

– Значит, придется. Других вариантов я не вижу.

А других вариантов и не было. Идти дальше по маршруту в надежде наткнуться на еще одно селение? В принципе, попробовать можно. Рискованно, правда. Но будет ли оправдан этот риск? С другой стороны оставаясь здесь, на месте, они теряют день. Что помешает им вернуться назад в случае неудачи? Ничего не помешает. Степан приказал группе готовиться к выходу, а сам склонился над картой. Четыре – шесть часов движения по степи – и они уткнутся в лес. Тот самый, подле которого было обнаружено первое селение. А лес – это жизнь. В лесу и родник найти можно в случае неудачи, и дичи полно. Да и селение, если таковое отыщется, будет наверняка возле кромки. Сирти народ практичный, в этом им не откажешь. То селение, на которое они наткнулись вчера, по сути, является скорее исключением из правил. Хотя бы потому, что лес в первую очередь – это топливо для костров. Ну да ладно, Бог с ним. Гадать о том, что вынудило тех сиртей осесть прямо посреди степи сейчас абсолютно бессмысленно. Да и времени нет. Еще пара часов – и жажда окажется воистину невыносимой. Степан убрал карту в планшет и приблизился к ожидающим его людям.

– Пошли, чтоли, – буркнул он, стараясь не встречаться взглядом с Радченко. Разбор полетов он оставит на потом. А сейчас знай себе, шагай да по сторонам поглядывай. И молись, чтобы не случилось какой-то очередной дряни. Одна радость: голова почти не болит. В этом климате раны заживают быстро. Степан на ходу прикоснулся к повязке. И вправду – не болит.

– Женя!

– Да?

– Можешь глянуть, что у меня там?

– Могу, – Женя поняла его с полуслова, приблизилась и принялась осторожно разматывать бинт. – Присох немного.

– Ничего, снимай.

Аккуратно, миллиметр за миллиметром, сдирала она посеревший от пыли бинт. Кое-где волос пришлось обрезать маникюрными ножницами, с которыми девушка не расставалась ни при каких обстоятельствах.

– Ну надо же, почти заросло! – она даже руками всплеснула.

– Так ведь и я о том же. Чешется правда как зараза!

– Заживает значит.

Бросив бесполезный теперь бинт на траву они поспешили догонять остальных. Те, мучимые жаждой, уже успели удалиться на достаточное расстояние.

Никаких следов человека, ничего. Степь кругом, травы под порывами ветра к земле пригибаются. Даже сверчков – и тех не слышно. Попрятались сверчки. Жарко им. А Степану то как жарко! Пот стекает со лба, заливает глаза. Камуфляжка – хоть выжимай. И оводы: им то жара нипочем, у них обеденное время как раз сейчас начинается. Он перевел взгляд на Женю. Та шагала, размахивая руками, словно ветряная мельница. Материлась едва слышно сквозь зубы, когда очередной овод пытался сесть на мокрое от пота лицо. Глаза уставлены вперед, в одну точку. Туда, где виднеется линия горизонта.

Не лучше выглядят и другие. Радченко вообще отстал. Плетется в хвосте, тяжело дыша. В правой руке – носовой платок. Вытирается, выжимает его время от времени, и вновь прикладывает к вспотевшему черепу.

Степан поднес к покрасневшим глазам бинокль. Кстати, а что с глазами? А ничего хорошего, похоже. Он прислушался к своим внутренним ощущениям. Так и есть: аллергия. Наверняка на пыльцу какого-то растения – вон сколько ее носится в воздухе. Хорошо если только этим дело и ограничится. Кстати, а что это там вдали виднеется? Куча тряпья какая-то? Да нет, труп высохший. Тряпье болтается на нем как на вешалке под порывами ветра. И поза какая-то странная у трупа. Стоит труп. На одной ноге. Приблизились ближе и Степан даже присвистнул: нет, не на ноге стоит труп. Тонкий шест протыкает его насквозь. Верхняя часть торчит из прогнившей грудной клетки ближе к ключице, нижняя часть вбита глубоко в землю строго перпендикулярно. Форма армии вермахта на трупе. На груди – два наградных немецких креста и орден за мужество с трехглавым орлом. Редкий орден, надо сказать. Не иначе как из рук самой императрицы выданный. Они подошли совсем близко. Да, нехорошей смертью умер солдат. И, возможно, совсем не скорой. Степан приблизился впритык к погибшему и потрогал штырь. Дерево. По толщине – один в один как прут арматуры, а твердое – как металл. Присмотрелся более внимательно и углядел на высохшей шее тонкую цепочку с аусвайсом. Так, а вот это мы возьмем, пожалуй. Нет ничего хуже когда воин пропадает без вести. Тяжело это и больно для тех, кто любит и ждет. Подозвал Радченко. Приказал порыться в карманах трупа. Из чистого садизма, наверняка зная, что ничего ценного для них там не отыщется. На его позеленевшее лицо смотрел потом без капли сострадания: пускай помается, соня, в следующий раз будет порасторопнее и уж точно не посмеет заснуть на боевом посту. Да, а пить, пожалуй, хочется все больше. При такой жаре организм воду теряет с немыслимой скоростью. Нечего сказать, денек выдался, что надо. Как по заказу, мать его.

– Бавин, дай пулемет понесу.

– Не надо, я сам, – Дмитрий буквально шатался от усталости. Невысокий, в прыщах весь, слова из него лишнего не вытянешь. Каким только волшебным образом он умудряется вызывать симпатию?

Степан силком отобрал у парня пулемет, бросил последний взгляд на останки неизвестного солдата и побрел дальше. Туда, где по его прикидкам было очередное селение врага. В том что врага – он теперь не сомневался. Ни на йоту. И никакая его теория об общности славянских корней и корней сиртей не могла поколебать это стойкое убеждение. Кто как не враг проткнет живого человека насквозь и оставит умирать под палящим степным солнцем?

Радченко сломался. Упал, хлюпая носом, наземь, ткнулся мордой в полынь да так и застыл, вздрагивая всем телом. Пришлось сделать привал. Лежали молча, закрыв глаза, вдоволь наслаждаясь желанным покоем. Затем также молча встали и пошли.

Полдень. Степан поднял глаза к небу. Ни облачка. Ну и черт с ним. На ходу наклонился, сорвал пук наиболее понравившейся травы. Пожевал, высасывая из нее крупицы горьковатого сока. Не ошибся ли он в своих предположениях? Стоило ли вообще покидать насиженное место вблизи лагеря сиртей? А какая в сущности сейчас уже разница? Никакой. Лучше уж хорька поймал бы – укорил он сам себя. Все больше толку будет, чем самоедством заниматься. И вправду: та часть степи, по которой они сейчас ступали, кишмя кишела какими-то животными. Хорьками ли, тушканчиками – Степан не знал. Для него что хордовые, что беспозвоночные – все едино. Главное, что их было много, и были они величиной со взрослую кошку. А это, как ни крути, уже мясо. Его тренированный взгляд упал на самого упитанного: тот как раз вылез из своей норы и, встав на задние лапы, застыл, заинтересованно следя бусинками черных глаз за подходящими людьми. Ишь ты, какой смелый! А мы его сейчас из парабеллума!

Два выстрела слились в один. Первым, к стыду своему, Степан промахнулся. Виноваты в этом, несомненно, были жара, усталость, да нечеловеческая жажда. Второй выстрел попал зверьку прямиком в голову, выбив у того из черепа последние остатки мозгов. Степан огляделся по сторонам. Неа, не пугают зверьков звуки выстрелов. Да и сами люди не пугают. Глуповаты зверьки от природы, словно депутаты Госдумы. Ну да нам это как раз и на руку. Мы сейчас по-тихому попробуем, без применения табельного оружия. Не таясь, он подошел впритык к очередной жертве и едва заметным движением кисти свернул ей шею. Повторил данную операцию еще четыре раза и в его распоряжении оказалось в общей сложности уже пять довольно увесистых тушек. Были они еще теплыми: бери, разводи костер да жарь себе – и будешь вознагражден вкусом нежнейшего мяса. Но есть почему-то не хотелось. А может ну его, пулемет этот? Выпить из кожуха воду, необходимую для охлаждения ствола? Мысль эта настолько завладела вниманием Степана, что он даже с Рядновым поравнялся. Напомнить чтоли, какое тот на плече сейчас сокровище тащит? А впрочем, лес рядом. Наверняка скоро в поле зрения появится. А там, глядишь, и селение сиртей. На том и порешил. На ходу рассовал добычу по вещмешкам ребят и прибавил шагу.

Селение было. Вот оно. Не марево, не мираж. Люди ходят между шатрами, несметные стада клещей табунами по округе пасутся. Но самое главное не это, нет. Самое главное – узкая полоска реки, что проходит совсем неподалеку. Причудливо изгибаясь, она упирается в лесную чащу, чтобы затем, пропетляв по ней малость, снова уйти в бескрайнюю степь.

Чертыхаясь, что приходится так много терять драгоценного времени, они заставили таки себя сделать порядочный крюк, пройдя далеко за пределами видимости сиртей. Углубились в лес, едва ли не бегом достигли русла реки и, побросав на ходу оружие да вещмешки, с разбегу прыгнули в холодную, как лед, воду. Наслаждение, которое испытал Степан в этот момент, было сродни оргазму. А затем он вновь ощутил на себе чей-то внимательный, всевидящий взгляд.

ГЛАВА 5

Улуша, четвертая незаконнорожденная дочь ведуна Ошарина, со смешанным чувством удивления и ненависти рассматривала рослого сероглазого демона. Тот вел себя словно ребенок: бросил свою железную палку на берегу и с таким блаженным выражением на божественно прекрасном лике окунулся в воду, словно вовсе не испытывал никаких опасений за свою никчемную, трижды проклятую Володарем жизнь. На что он надеется, интересно? Улуша перевела взгляд на его слуг. Низшие демоны вели себя в точности, как и их господин. Даже кривоногий толстый сатир был все еще жив. Вон он хлещет воду наперегонки с остальными, наполняя до отказа необъемный пузырь живота. Почему, спрашивается, светлоликий не убил его сразу? Наверняка знает ведь, что по его вине они лишились еды и воды. А может быть он догадался, что козлоногий ни в чем не виноват, что это Улуша приспала его на посту? Врядли. Даже ребенок знает, что демоны не обладают магией в том смысле, который она вкладывает в это слово. Вот магия мертвых предметов им подвластна, это да. Мертвая магия мертвого мира.

«Убью светлоликого демона!» – внезапно решилась Улуша, и тот вдруг испуганно дернулся, словно услыхал ее мысли. Чует! Как есть чует! Даже повернулся в ее сторону! Чует, но не видит. Улуша сжала в кулаки потные ладони и напряглась, создавая мару. Не видит, не может видеть. Не дано ему тягаться в мастерстве с Улушей, этому жалкому выкидышу. Успокоенная, она вновь подняла глаза на старшего демона и столкнулась с его взглядом. Столкнулась – и растворилась в нем вся без остатка, а внизу живота стало очень тепло. Определенно, демон этот какой-то особенный. Обладает своей, странной магией. Улуше удалось вернуться в себя с превеликим трудом. Еще мгновение – и демон покорил бы ее, а затем, когда она не смогла бы уже удерживать мару, нашел ее трепещущее тело в кустах. И что сделал? Убил, наверняка бы убил! Все демоны убивают. Это их жизнь, их вторая натура. Улуша вздрогнула так, что треснула под ногами ветка. Успокоиться! Немедленно успокоиться! Думать о чем угодно, но только не об этом серооком демоне! Думай о прошлом! Ее сознание послушно ускользнуло в тот мир, в котором все уже произошло и ничего нельзя было изменить.

Улуша стала ребенком. Маленьким восьмилетним ребенком. Ручки-палочки, худенькое тельце, копна неухоженных белых волос. «Вся в мать, вся в мать!» – твердили окружающие, словно издеваясь. Ей это почему-то было неприятно. Почему – она поняла позже, когда смогла в полной мере осознать, что означает слово «дочь» и слово «незаконнорожденная».

Мать свою она невзлюбила сразу. За все те унижения, за все то, что приходилось переживать каждый день от жестоких сверстников. Невзлюбила – и сторонилась, раз и навсегда возведя между этой женщиной с холодными рысьими глазами и собой невидимую стену. И никому не дано было прошибить ее. Впрочем, никто и не пытался. А вот отца своего Улуша, как ни странно, любила. Да и он ее, впрочем, тоже. И хотя верховный ведун Ошарин обладал воистину крутым нравом, к любимице своей относился он ласково и часто баловал. О Всемогущий Володарь Животворящий, как же она была благодарна ему за это!!! Улуша вспомнила, как отец оказался однажды невольным свидетелем одной неприятной сцены. Шиман с Личугой затащили ее, как водится, за крамар, и долго хлестали под коленями огнистой жжечкой. Вот что следует называть настоящей болью! Потеря руки или ноги по сравнению с этим – так, баловство. Но Улуша не плакала. А чего ей плакать то, если такие игрища случались едва ли не каждый день? Она и сейчас не потратила бы на них ни слезинки – просто случайно встретилась взглядом с глазами отца и зарыдала навзрыд, к вящей радости своих мучителей. Но не от боли плакала она, нет. От стыда и бессилия, что ранили гораздо сильнее, чем боль.

Отец постоял, глядя на экзекуцию черными от ненависти глазами и ушел. А наутро ее вызвали в камлу. Вот так, в одно мгновение, может измениться такая устойчивая, казалось бы, жизнь. Улуша улыбнулась, вспомнив с благодарностью этот день. Впоследствии отец научил ее всему: как вызывать дождь, мор, ветер, как убивать людей их же собственными руками, какую мару следует вызывать и в каких случаях, как правильно, с возможностью возвернуться, принять облик животного, человека или птицы. Многому, слишком многому научил ее отец за четырнадцать лет их совместной жизни! Улуша была отличной ученицей. ЛУЧШЕЙ. Единственное, что старый Ошарин так и не успел привить своей любимице – это ясное понимание того, что любой человек смертен. Излишне смертен. И временами простить его, сохранив тем самым огонек жизни – гораздо больший подвиг, чем его физическое устранение.

Не успел отец. Не смог успеть. Улуша вспомнила всех троих своих сестер: Танчу, Лэйлу, Маричку. Их жизни унесли демоны в серых хламидах с прямоугольными коробами за плечами, наполненными огненной жидкостью. Напали подло, ночью. Испепелили заживо все селение, двадцать восемь десятков душ одними махом отправив в чертоги Всемогущего Володаря. Улуша сама тогда спаслась чудом – в мгновение ока она создала мару, слизнув облик одного из них: серокожего лысого чудовища со стеклянными глазами и хоботом вместо носа, что заканчивался матово поблескивающим то ли наконечником, то ли сосудом. Так в этом облике и скрылась. Как Улуша оказалась в лесу, когда умудрилась сбросить личину демона, она и сама не помнила. Степь, деревья, кусты, даже ветер – все было пропитано одним-единственным страшным словом: ЗОНДЕРКОММАНДЕР.

Она замотала головой, сбрасывая ужасающие наваждения прошлого. Взгляд ее вновь сделался осмысленным и острым. Демоны уже не купались. Они стояли на берегу, озираясь по сторонам. Чтож, старший демон не глуп – наверняка предупредил своих слуг о том, что поблизости кто-то есть. Ну да это не беда, они все равно бессильны. Горстка будущих мертвецов. Улуша вытянула растопыренную пятерню ладонью вперед. Прищурилась, прикидывая с кого начнет. С сероокого. Он самый опасный, он причина всех зол. «За Танчу, за Лэйлу, за Маричку, за Ошарина», – прошептали беззвучно ее губы, а ладонь задвигалась сама по себе, словно отдельно от тела, сплетая паутину смерти вокруг бычьей шеи своей цели. Демон начал задыхаться, лик его побагровел, а глаза с удвоенным рвением забегали по кустам в поисках невидимого врага. Улуша ухмыльнулась. Нет, не подарит она ему быстрой смерти, не дождется. Ухмыльнулась – и вдруг почувствовала странное жжение в области груди. С каждым мучительным вдохом демона оно становилось все сильнее. Володарь! Она сунула руку за пазуху, коснулась статуэтки Животворящего и тут же отдернула ее в страхе. Володарь гневался!!! Гневался на нее, Улушу! Гневался за то, что благодаря ее стараниям корчился на земле сейчас старший демон, закатывая свои глаза (теперь, кстати, не такие уж и прекрасные) к безучастному небу. Что она сделала не так? Разве демоны не враги, разве не убивают все живое, к чему могут дотянуться их алчные руки?

Статуэтка жгла. Жгла с немыслимой силою. Стоп! Хватит!!! Улуша прервала плетение смертоносной паутины и жжение тотчас же прекратилось. Воистину неисповедимы пути Володаря! Она извлекла статуэтку на свет божий и вгляделась в лик Всевидящего Старца. Та была все еще теплой, но Старец, похоже, уже успел сменить гнев на милость. Глаза его уже не метали молнии, сурово сведенные брови вернулись в свое естественное положение, тонкие губы изогнулись в едва заметной улыбке. Слегка глумливой, как показалось Улуше.

– Володарь, куда теперь ведет моя дорога? – произнесла она нараспев, уже не заботясь о том, услышат ее демоны или нет. Статуэтка вывернулась из рук Улуши и упала на землю. Лик ее был повернут на сероглазого демона, который сидел сейчас, потирая шею обеими руками и что-то недовольно бурча себе под нос. Вокруг него, явно напуганные, бестолково суетились слуги.

Улуша подняла статуэтку и бросила ее вновь.

– Володарь, куда теперь ведет моя дорога? – повторила она свой вопрос и статуэтка снова упрямо указала на старшего демона. Ошибки быть не могло. Володарь хотел, чтобы она, Улуша, приняла смерть от рук сероглазого. Чтож, за два года скитаний после смерти отца она успела уничтожить немало демонов. А теперь вот, значит, пришел и ее черед. Долг крови уплачен, так зачем же жить дальше, зачем быть этому миру обузой? Улуша вновь надела статуэтку на шею (пускай Володарь Животворящий видит ее последние минуты), встала во весь рост и пошла вперед, гордо расправив плечи да напустив на лицо счастливую улыбку. Пусть все, все видят как она, Улуша, приветствует свою смерть!

* * *

Степан сидел на корточках у кромки воды и тихо матерился, ощупывая обеими руками свою многострадальную шею. Ему все еще не верилось в счастливое избавление от боли. Как так? Вот не было ее, а потом вдруг бац – появилась. И когда он уже всецело готов был отдать Богу душу – боль чудесным образом исчезла, оставив о себе в качестве напоминания лишь синюшного цвета шею да распухший вареником язык. А может во всем виновата вода? Бактерии там какие-то в ней или палочки. Но с другими то все нормально. Радченко вон до сих пор воду хлещет, виновато поглядывая на своего командира. Мол: ты уж прости, брат, но тебе все одно помирать, так я хоть напьюсь вволю.

– Вам уже лучше? – над ним склонилась Женя. В руках у нее был смоченный в воде бинт. Ну да, конечно, даст он ей перевязать себе шею новой удавкой!

– Нормально все, – прохрипел Степан и вновь прислушался к своим ощущениям. И вправду нормально. Чертовщина какая-то! – А это еще что? – глаза его едва не вывалились из орбит при виде выходящей из лесу диковины. Девушка. Грациозная, загорелая, фигуристая. Словно со страниц «Плэйбоя» сошла, ей богу! А глазищи – то какие! Степан заглянул в них и обомлел: желтые они у нее, как у рыси. Идет неспешно, повиливая бедрами. На губах – улыбка. Где-то Степан уже видал такую. Точно. Так старый знахарь улыбался перед смертью.

– Это сирть, – проговорил он и потянулся к парабеллуму. Никакой реакции. Девушка шла себе прямиком на них, не обращая ровно никакого внимания ни на пистолет Степана, ни на ощетинившихся винтовками его спутников. А вот руки у нее – пусты. Ну и как в такую выстрелишь? А, впрочем, не стоит расслабляться. Может у нее за спиной какая-то хреновина подвешена наподобие той, серповидной. Национальное оружие, мать его. – Не стрелять, – предупредил Степан на всякий случай. Впрочем, никто и не собирался, похоже.

Взгляд его упал на правое бедро девушки. Там, поверх серого домотканого платья, висела притороченная к поясу фляга. Его фляга. Вот и поймался воришка, благодаря стараниям которого они провели без воды весь день! Сам идет к ним в руки, да еще и улыбается при этом, как ни в чем не бывало. Всыпать бы ремня нагловатой красотке!

Девица тем временем подошла впритык, глянула на Степана с вызовом. Стреляй мол, чего застыл? А чего и не застыть то? Одно дело пристрелить вооруженного врага и совсем другое – безоружного человека, вся вина которого состоит лишь в том, что он умыкнул несколько фляг. И продукты – напомнил он сам себе. Причем все. А это уже вообще ни в какие ворота.

– Женя, обыщи ее!

Девушка послушно кивнула, передала свою винтовку Бавину и принялась ощупывать гостью на предмет сокрытого оружия. Так ничего и не найдя, отступила в сторону, беспомощно пожав плечами. Теперь уже настала очередь Степана. Он подошел к преступнице и, не церемонясь, срезал у нее с пояса свою флягу. Открутил пробку, нюхнул и остался доволен. Не выпила самогон сиртя. То ли кишка оказалась тонка, то ли берегла его для подходящего случая.

– Остальное где? – прорычал он и грозно взглянул на пленницу.

Та от неожиданности встрепенулась, при этом отчего-то растеряв свою улыбку. В желтых глазах ее промелькнул отблеск страха. Буквально на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы понять: девчонка боится, чертовски боится! И на кой тогда, спрашивается, она добровольно подошла к ним? Отдала, так сказать, себя в руки правосудия? Не иначе, как совесть замучила, – решил он наконец. Вот и плелась за группой всю дорогу, желая улучшить момент, чтобы извиниться и вернуть награбленное.

– Ладно уж, – Степан примирительно поднял руки. На первый раз, так и быть, прощаю. Но чтобы больше – ни-ни!

Девка стояла истуканом, добросовестно пытаясь понять по глазам чего же он от нее хочет. Даже подрагивать стала всем телом – от пережитого волнения, надо полагать. Он потрусил у нее перед носом флягой. Затем еще раз, указывая поочередно на своих товарищей. Интересно, поняла или нет? Та, похоже, поняла. По крайней мере дрожать перестала и сделала шаг в сторону леса. Остановилась, сделала еще шаг, словно приглашая их следовать за собой. Рискнуть или нет? Степан всерьез задумался: в конце концов, девчонка могла вполне оказаться приманкой. Что он знал о тактике сиртей? Практически ничего. Новый он человек в этом мире. Можно сказать, младенец. Выбрали допустим сирти из своих боевых подруг девку посмазливее, да и отправили к отряду врага. А уж она, правдами ли, неправдами приведет их к умело расставленному капкану. Чем тебе не Иван Сусанин в юбке?

– Да уж, задумаешься тут, – он огляделся вокруг, даже бинокль к глазам приставил, словно тот мог помочь, прошить своими линзами наподобие рентгена сплошную зеленую завесу из листьев. – Бавин с Рядновым, давайте, готовьте пулемет. Ваша позиция вон на той круче у самого берега. Остальным – рассредоточиться по кустам. Занять оборону спиной к реке.

Женя, похоже, не находила себе места от волнения:

– Товарищ сержант, а стоит ли? Может быть ну их к черту, эти фляги?

– Стоит, еще как стоит. В селение сиртей соваться за тарой для воды еще опаснее. Да и вообще, нормально все будет.

– Нормально, как же! Видели какие у нее глазищи?

– Видел-видел, – Степан усмехнулся. – Те еще глазищи. Но, думаю, что не съест.

– Ну или хотя бы подавится, – добавил Радченко, разрядив обстановку и давая тем самым возможность Степану заняться своими прямыми обязанностями. А именно: шагать вослед за нежданной гостьей, вертеть головой по сторонам на все сто восемьдесят градусов, да надеяться на все самое лучшее.

* * *

Улуша шла, то и дело оглядываясь. Словно не могла поверить сама себе. Она, Улуша, до сих пор жива, а следом за ней следует сероглазый демон, беззаботно насвистывая какую-то веселенькую мелодию. Глупый, совсем глупый! Как же он не понимает, что она может уничтожить его одним-единственным движением пальца? Улуша вновь обернулась. О Всемогущий Володарь Животворящий! Демон пил из своей фляги дурман. И зачем только она добавила туда толченую кору трирежника? Ну кто, кто мог знать, что фляга вновь попадет к нему в руки? Пьет демон. Пьет – и не морщится. А между тем даже самой Улуше неведомо, какое действие окажет дурман на организм сероглазого. Средство то для людей, как ни крути. Тем более – для женщин, рожениц. Чтобы воды отходили в срок, как полагается. Подохнет демон. ОКОЧУРИТСЯ. А может еще и родит кого напоследок! Улуша весело рассмеялась. Пожалуй, впервые за все два года скитаний. Демону, похоже, ее смех не очень понравился. Петь перестал, буркнул что-то невразумительное и вновь тыкнул пальцем на свою флягу. Словно она дура набитая! Ясно же, что вернуть он хочет свое немудреное богатство. А то, что оно у Улуши – даже ребенок бы догадался! Девушка остановилась у древнего аклодника, сунула руку в просторное дупло и скосила глаза на демона. Интересно, убьет он ее или нет, когда получит желаемое? Улуша прислушалась к себе и вдруг с ужасом осознала: не хочет она умирать, совсем не хочет! По крайней мере не сейчас. Решив более не злить демона, она извлекла из дупла свою суму, доверху набитую поклажей. Протянула ее исчадию Ада и с вызовом посмотрела ему в глаза. Будет убивать сейчас? Чтож, пускай убьет. Улуша ни слезинки не уронит. Однако демон был доволен. Очень доволен. Он принял из ее рук суму, тут же, на месте, вытрусил на траву все ее содержимое и принялся делить его на две кучи. В левую кучу он клал вещи, позаимствованные Улушей нынешней ночью в их лагере. В правую – ее собственные, Улушины вещи. Затем, когда дележка подошла к концу, сероглазый, слегка помедлив, вдруг отложил из своей кучи на кучу Улуши шестую часть съедобных палочек и нож, взятый ею у кривоногого демона. Улуша уже и не знала, верить своим глазам или нет. А может это обычай такой? Отправляя в последний путь пленника дарить ему дары, чтобы он не нуждался по ту сторону жизни? Если так – то Улуша была благодарна. Красивый обычай. Сероглазый сложил свои пожитки в мешок и, улыбнувшись напоследок Улуше, развернулся, и потопал обратно. Туда, где его ожидали слуги. Улуша же словно приросла к месту. Так и стояла, провожая взглядом его спину, не в силах поверить в невероятное чудо. Исчадие Ада, демон, мало того, что милостиво подарил ей жизнь, так еще и дары преподнес!!!

* * *

– Ну слава Богу, вы живы! – Женя первой заметила Степана и, покинув свою позицию, выбежала навстречу. – Как все прошло? Не съела вас та желтоглазая бестия?

– Да так, понадкусывала кое-где, – отшутился он и, зайдя под сень тенистого дуба, вывалил из вещмешка все его содержимое. – Разбирайте где чье.

Теперь уже подоспели и остальные.

– Ну надо же, ничего не пропало!

– Как не пропало? Нож то мой где? – Радченко, похоже, не на шутку расстроился.

– А нож я ей в подарок оставил. Как трофей. В следующий раз на посту заснешь – так я воришке и голову твою презентую.

Степан забрал свою долю сухпая, флягу для воды и сел наземь, прислонившись к шершавому стволу дерева. Его отчего-то отчаянно мутило. «Видимо подхватил таки какую-то местную инфекцию», – подумал он и коснулся рукою горла. Сначала удушье, теперь тошнота вот накатывает периодами. И что прикажете делать? Обратно в расположение тренировочного лагеря возвращаться так и не завершив начатое задание?

– Ряднов, Бавин, давайте, за дровами сгоняйте. Женя, ты за повара. Попробуем на вкус тушканчиков местных.

Он закрыл глаза и тотчас же провалился в сон. Глубокий, без сновидений.

Проснулся Степан от запаха свежезажаренного мяса. Тошноты как не бывало. Чудеса – да и только. Подошел к реке, умылся, мельком взглянув на заходящее солнце. Его уже ждали: группа сидела вокруг костра, с нетерпением поглядывая на Женю. Наконец та подала знак, и они приступили к трапезе. Ничего, вкусно. Мясо зверьков оказалось довольно нежным. Единственное, что пришлось не по душе Степану – так это обилие костей. А, впрочем, по сравнению с галетами, ужин был превыше всяких похвал.

– Как думаете, девка сиртям нас не заложит? – задал Дмитрий Бавин вопрос который, пожалуй, крутился на языках у всех.

– Не должна, по идее, – Радченко задумчиво поглядел в сторону леса. – При желании, она могла сделать это и раньше. Да и той ночью, в лагере, что ей мешало убить нас всех? –

Тут Степан был с ним солидарен. Действительно, ничего.

– Знаешь, Юра, – Женя поглядела на Радченко, словно раздумывая, говорить или нет. – Не знаю как тебе, а мне эта дамочка опасения внушает. В первую очередь она сирть. А значит – враг. Мировоззрение у них совершенно иное. Я специально интересовалась: за все годы существования Советской Империи Рейха с сиртями не было зафиксировано ни единого контакта. Они не такие как мы, они инопланетяне, понимаешь?

– Ну так уж и инопланетяне! – Степан даже привстал со своего места. – По-моему, мы с ней прекрасно понимали друг друга и без слов. А язык – это дело десятое. При помощи жестов сказать можно очень многое. Да и вообще: посмотри в глаза человеку и ты поймешь о нем все, ну или почти все.