Текст книги "Перемещенный (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Вигриян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

– А Улуша… Расскажите еще раз подробнее, когда и при каких обстоятельствах произошел у вас с ней первый контакт.

Степан тяжко вздохнул. Глянул на Фридриха – тот был серьезен, как никогда.

– Она сама вышла на нас. Преследовала какое-то время, дождалась темноты, а затем похитила весь имеющийся у нас на тот момент в наличии провиант и воду, – про нож Радченко он дипломатично решил умолчать.

– Вот значит как.

– Да. Следующим днем пришла на нашу новую стоянку в лесу и все вернула. В целости и сохранности.

– Странно. Очень странно, – глазки особиста масляно заблестели. Степан его уже ненавидел, авансом. – И как вы думаете, чем можно объяснить ее странное поведение?

– А ничем. Сиртя – она сиртя и есть.

– Ну что ж, логично. И после этого инцидента, говорите, она все время была при вас? Вы не отрицаете этот факт?

Взгляд Фридриха Подольского стал чернее тучи.

– Нет, не отрицаю, – Степан спокойно глядел в глаза особиста, мысленно посылая того к черту. Тыловая крыса, мать его. Таких тварей пруд пруди на его приснопамятной Родине. Сейчас, наверняка, запугивать станет.

– Хорошо. Интересовалась ли она тем, что вы делаете? Принимала участие в вылазках к поселениям сиртей?

– Принимала. Причем самое непосредственное. Можно воды?

– Да, конечно.

Фридрих молча налил воды в граненый стакан, подошел и вложил его в протянутую руку Степана. А, ладно, была не была! И он рассказал про то, как сиртя весьма нетрадиционным способом спасла его группу, когда трое бойцов попали в окружение у одного из поселений врага.

Установилась мертвая тишина. Лишь через какое-то время майор снова нашел в себе силы подать голос:

– Откровенно говоря то, что вы нам только что рассказали, скорее напоминает детскую сказку, чем рапорт руководителя разведгруппы. Пускай даже новоиспеченного, – видя, что Степан желает вставить свое слово, Терещенко затараторил еще быстрее, по-бабьи размахивая перед собой короткими руками, заканчивающимися толстыми, мясистыми пальцами. – Ну сами посудите: прямо перед глазами, под самым носом значительно превосходящего по силам противника вы стали в кружок, взявшись за руки, и сразу же сделались невидимы! Я правильно вас цитирую?

– Именно так все и было, – Степан допил воду и с такой осторожностью поставил стакан на край стола, словно тот был хрустальным.

– Вы-то сами верите в то, что говорите?

– Какой мне смысл лгать? Я мог вообще умолчать о сирте и давно спокойно бы сидел уже дома, не находите? И почему вы так яростно отрицаете наличие паранормальных способностей у дикарей? Они ближе к природе и, следовательно, в этом отношении могут быть гораздо развитее нас. Теорию эволюции разума Хешбеля не читали случаем?

Особист как-то по-новому взглянул на Степана:

– То есть вы уверяете нас сейчас, что сирти в настоящее время обладают технологией невидимости, которая позволяет им незамеченными пересекать оборонительные рубежи Империи?

– Не все. Отдельные личности. Но в целом – да, такое возможно.

– Спасибо большое. Вы очень помогли. – Терещенко скомкано попрощался с Подольским, пожал руку Степану и быстро направился к выходу в сопровождении стенографистки.

Фридрих устало откинулся на спинку кресла, извлек из пачки сигарету и, не прикуривая, завертел ее между пальцев:

– Да, ну и наломал же ты дров, приятель.

Степан безразлично пожал плечами:

– Что, возможны последствия?

– Даже не знаю. Случай беспрецедентный, можно сказать единственный в своем роде. По идее, за сотрудничество с врагом трибунал светит. С другой стороны – законом данное правонарушение не предусмотрено. Повторюсь: прецедентов подобных твоему в Империи еще не было.

– Ноль контактов? Это точно?

– Именно. Уж поверь мне – абсолютно точно.

– Ну и в чем тогда проблема? Нет закона – следовательно инкриминировать мне нечего. Пожурят, по допросам подергают, да и отпустят с миром. Я тебе больше скажу: их моя скромная персона интересует теперь мало. Сиртя с ее паранормальными способностями – это да. Наличие потенциальной угрозы со стороны таких как она адептов прослеживается вполне четко.

– Дело говоришь, – Фридрих усмехнулся в усы. – Я тоже заметил с какой скоростью Терещенко испарился. Наверх побежал докладывать, не иначе. Да и насчет угрозы ты прав. Только не потенциальная она, а самая, что ни на есть настоящая.

Тут уже Степан посмотрел на куратора с недоумением:

– Ты это сейчас о чем?

– О том же, о чем и ты. Если принять во внимание то, что твой доклад о паранормальных возможностях сиртей чистая правда, объяснимыми становятся множество несчастных случаев со смертельным исходом, как среди мирного населения, так и в военной среде.

– Несчастные случаи тут каким боком подмешаны? Мы о невидимости говорили.

– Да, конечно, невидимость. А ты уверен, что твоя знакомая сиртя только это и может?

– Да ну, бред какой-то! – Степан от возмущения даже со стула вскочил, едва не зацепив при этом рукой стоящий на краю стола пустой стакан. Уж в чем в чем, а в хладнокровных убийствах он подозревать Улушу ну никак не мог. – Не убивала она никого, точно тебе говорю!

– Думаешь? – подкурив наконец свою сигарету, Фридрих с наслаждением вдохнул чуть сладковатый дым. – А что ты скажешь насчет асфиксии с летальным исходом одновременно у семерых солдат, включая унтер-офицера вермахта? И это не единственный случай, поверь. Их сотни.

– Все равно должна быть тому какая-то иная причина, – Степан уперто стоял на своем, хотя червоточина сомненья уже крепко угнездилась в его душе. Асфиксия – вот ключевое слово. Удушье. Он прикрыл глаза рукой, словно защищаясь от нахлынувших воспоминаний. А ведь было дело. В тот день, когда появилась Улуша, он и сам тогда едва не задохнулся. Совпадение? Как знать. Если могла – то почему не убила? Что заставило ее передумать в последний момент?

– Ты в порядке? – в голосе Подольского слышались тревожные нотки.

– Да. Жара замучила. Никак не привыкну к особенностям местного климата.

– В госпиталь сходи. Там тебе пилюли какие-то дадут. Говорят – помогает.

– Нет уж, спасибо. Я лучше домой. Да и в финотдел зайти бы не помешало. К особисту, я так понимаю, сегодня уже заходить не стоит?

– Нет. Незачем туда заходить. В финотделе я тоже уже договорился: тебе всю сумму на счет перечислили.

– Вот спасибо! – Степан, обрадованный, пожал руку друга и поспешил удалиться.

Так, куда теперь? Он брел по центральной аллее лагеря почти не глядя по сторонам, полностью погруженный в свои мысли. К Юрию в госпиталь зайти надо? Надо. И Женю с Димой проведать бы. Привык он к ним, если честно. Слишком многое было пережито вместе. А дома Нюра ждет не дождется. Ее бы тоже и полученной премией обрадовать, и сводить куда-то. Совсем она без него дома засиделась. А еще Степан хотел посетить город. Не поселок городского типа, не деревеньку вроде Сусанинки, а именно город. Настоящий. С толпами на улицах, с рядами магазинов, полки которых уставлены всевозможными товарами. С той своеобразной атмосферой бурной деятельности, которая присуща лишь большим городам.

Чисто случайно на глаза ему попала вывеска от продуктовой лавки, и он, не долго думая, вскоре уже сворачивал в ее сторону.

– Бананов бы мне. С килограмм. И апельсины, если есть, тоже взвесьте.

Сухая как жердь девица в полинялом переднике, что стояла к нему спиной пересчитывая пол-литровые банки с маринованными огурцами, повернулась, являя Степану свое лицо, изуродованное длинным белесым шрамом. Левый глаз у нее отсутствовал напрочь, как, впрочем, и одна из рук, которую вполне успешно заменял хитроумный деревянный протез с суставчатыми пальцами.

– Молодой человек, бананов у нас нет, не сезон, – голос у продавщицы, вопреки ожиданиям, оказался очень приятным. Не портил его даже легкий немецкий акцент. – Возьмите кляйнберны, если хотите, они в этом году удивительно сочные.

– Кого взять? – Степан слегка опешил от неизвестного названия.

– Ну вот, сразу видно, что вы человек неместный, – девица отошла чуть поодаль и ловко подхватила из стоящего на полу подле прилавка большого картонного короба крупный плод с темно-синей кожурой. – Попробуйте, очень советую. Пусть эта дегустация станет вашим маленьким гастрономическим приключением, – тонкие бескровные губы ее изогнулись в улыбке. – Ну как, рискнете?

– Даже не знаю.

Плод был величиной с голову годовалого ребенка, слегка сплюснут по бокам и покрыт тончайшими розововатыми ворсинками. Мягкими, как шелк. Степан ощутил это, когда принял его из рук девушки. Зачем-то взвесил в руке, понюхал. Запах резкий, но неприятным не кажется. Правда и знакомым его тоже не назовешь. Нет в нем ничего знакомого, а, следовательно, и сравнивать не с чем.

– А давайте вместе попробуем? Я заплачу, – предложил он девушке, и та залилась таким заразительным смехом, что Степан вынужден был и сам улыбнуться.

– Надо же, а с виду такой бравый вояка! Ладно уж, – она в мгновение ока освободила плод от шкуры, нарезала ломтями, словно арбуз и расположила их на расписном деревянном подносе. – Пробуйте.

Степан еще раз с недоверием принюхался, в сердцах махнул рукой, мол, будь, что будет и, выбрав дольку потоньше, вгрызся в сочную нежно-розовую мякоть с тонкими белыми прожилками. А ведь вкусно, черт побери! Сладко и вместе с тем кислинка чувствуется. Нет, не описать ему этот вкус, ну никак! Девица тоже прикипела к подносу и очень скоро они полностью уничтожили все его содержимое.

– Дайте-ка мне штук пять этих ваших кляйнбернов, – невнятно пробормотал Степан, пережевывая последний кусок удивительного плода и протягивая руки к полотенцу, которое продавщица предусмотрительно выложила на прилавок.

– Ну вот видите! Я была уверена, что вам понравится. Апельсины давать?

– Да. Мне товарища в госпитале навестить надо. Может еще что присоветуете для поднятия его боевого духа?

– Сильно ранен? – в глазах его собеседницы светилось такое искреннее сочувствие, которое может испытывать лишь человек, сам выстрадавший немало.

– Ранение пустяковое. Осколок в ногу поймал, когда линию фронта переходили.

– Так значит вы уже успели повоевать?

Степан усмехнулся:

– Разок только. Вчера с задания вернулись.

– Ясно. Рейд по неподконтрольной Империи территории с целью обнаружения мирных поселений сиртей? – она подчеркнуто выделила слово «мирных».

– Для простого продавца продуктовыми товарами вы отлично информированы, – попробовал было отшутиться Степан и вдруг добавил совершенно неожиданно для самого себя: – И умны.

– Спасибо, – улыбалась девушка легко и непринужденно. Так, словно они сто лет были знакомы. Странное дело: не портили ее ни отсутствие глаза, ни руки, ни болезненная, едва ли не анарексическая худоба. Было в этой девушке то, что люди, так и не найдя для неуловимой, осязаемой лишь духом черты более подходящего определения, привыкли называть харизмой. – Берите ваши апельсины с кляйнбернами и смело можете идти в госпиталь. Больше вашему другу врядли что-либо потребуется – кормят там просто отлично.

– Еще раз спасибо вам большое за все, – Степан протянул девушке аусвайс для оплаты и задумчиво прикусил губу. – Не могли бы вы глянуть, сколько у меня на балансе? А то только что премиальные свои первые получил и теперь вот сгораю от нетерпения: сколько?

– Не проблема, – терминал на прилавке проглотил «таблетку» аусвайса практически бесшумно и тотчас же выплюнул, словно ему не понравилось угощение. – У вас на счету в настоящий момент одна тысяча шестьсот восемьдесят два имперских рубля и сорок четыре копейки.

– Это много?

– Очень много. Можете кутить смело.

– Нет, не могу, – Степан с серьезным видом принял из рук девушки аусвайс и пару бумажных пакетов с фруктами. – Я женат.

– Ну вот, а говорите, что недавно здесь.

– Так я и правда недавно. Кстати, а хотите я вас с женой познакомлю? Чаю попьем, поболтаем.

– Думаете, откажусь? – она убрала поднос под прилавок и протянула здоровую руку для рукопожатия: – Ильса.

– Очень приятно. Степан, – рука у девушки оказалась на удивление твердой. – Ну тогда я зайду за вами вечером?

– Заходите, конечно. Я в шесть заканчиваю.

– Ну вот и договорились. Ладно, побежал я. Вы уж извините, что так скоро, но дел просто невпроворот.

– Удачи.

Он покинул помещение магазина, чувствуя на себе ее доброжелательный взгляд. Надо же, вот оно как, значит. Уже начал обзаводиться друзьями, знакомыми. Так и прирастают к новому месту, прикипают намертво, что и не отдерешь.

– Кого я вижу! – Юрий, завидя Степана, даже с койки сделал попытку вскочить.

– Куда это ты? А ну лежать!

– Ну вот, сразу видно, командир явился, – подал голос с соседней койки хлипкий мужичонка с повязкой, накрест пересекающей его впалую грудь.

– Командир, кто же еще? Да вы присаживайтесь.

– А что, и присяду, – он вручил Юрию пакеты с фруктами и, подхватив из угла палаты табурет на толстых деревянных ножках, уселся подле кровати больного: – Ну как? Я слышал, ты на поправку идешь.

– Да не ранение это, а так, сплошное недоразумение! Сами посудите, – Юрий высунул из-под одеяла волосатую, словно у сатира, ногу и принялся ею мотылять из стороны в сторону, рискуя сорвать повязку, которая и так, казалось, держалась на одном честном слове. – Домой хочу. В казарму то есть, – поправился он и с удвоенным энтузиазмом продолжил начатое дело, раскачивая своими телодвижениями кровать словно попавшую в бурю шхуну.

– Прекращай, давай, – Степан не без труда утихомирил подчиненного. – Обход был?

– Был обход. Эта выдра очкастая сказала, что выпустит меня отсюда не меньше, чем через неделю.

– Так уж и выдра?

– Выдра самая натуральная. Битый час расспрашивала, чем переболел в детстве, кем работал в своем мире, был женат раньше или нет… Все жилы вытянула, а под конец еще и на неделю в госпитале оставить пригрозила, если буянить не перестану.

Степан ухмылялся. Втайне поражаясь наивности друга:

– Ты не подумал, что она просто знакомство завязать с тобой хочет?

– Кто? Она? – Юрий едва не задохнулся от негодования.

– Она-она! Ты вот попробуй по-хорошему с ней как-то, поласковее. На свидание пригласи. Конфеты, цветы… Если конечно из госпиталя желаешь пораньше выйти.

Юрий задумчиво почесывал пятерней висок, обдумывая новую для себя мысль. Черные, как смоль, брови на его покатом лбу сошлись к переносице, образуя известную букву английского алфавита.

– Ну все, пока. Пора мне, – Степан, видя, что Юрий с головой ушел в собственные мысли и теперь совершенно не обращает на него внимания, бочком протиснулся к двери, махнув напоследок рукой соседу по палате.

У госпиталя он нос к носу столкнулся с Дмитрием и Женей. Обрадовано облапил обоих, Женю даже в щеку поцеловал – уж очень шло ей короткое пепельно-серое платье, плотно облегающее ладно скроенную фигурку.

– Ну как там наш Козлоходик? – Женя до сих пор так и не смогла заставить себя забыть прозвище, метко данное Юрию Улушей.

– Буянит. Домой просится. Говорит: жизнь без вас ему в тягость, а, значит, и незачем влачить свое жалкое, бессмысленное существование.

– Все шутите? – зардевшись от поцелуя Степана, она теперь не знала куда девать руки.

– А вы зайдите, проверьте. Вижу, что и гостинцы ему принесли?

– Ага, принесли, – прогнусавил Бавин, баюкая в руке внушительных размеров сверток, в котором угадывались уже знакомые Степану округлости.

– Правильно. Кляйнберны – фрукты хорошие и чрезвычайно полезные для молодого, растущего организма, – он изобразил шутливый полупоклон Диме, галантно поцеловал руку вконец растерявшейся Жене и поспешил удалиться, оставив их в полнейшем недоумении.

Вот так. А теперь к Нюре. И желательно прибавить скорости, чтобы успеть вовремя к обеду. Точнее нет: теперь уже к ужину. Степан и не заметил, как быстро пролетело время. Только сейчас он вспомнил, что пригласил в гости свою новую знакомую – Ильсу из продуктового магазина. Раскрыл луковицу часов и обомлел: без пятнадцати шесть.

– Так вот вы где! Я уже грешным делом подумала, что вы позабыли о своем приглашении, – Ильса стояла неподалеку от здания магазина, прислонившись спиной к раскидистой пальме с узловатым, сплошь покрытым шарообразными вздутиями, стволом.

– Простите, совсем забегался, – Степан остановился, с трудом переводя дух, затем взял под локоть девушку и повел ее по боковой аллее в сторону контрольно-пропускного пункта. – Мы в Сусанинке живем. Это совсем рядом.

– Могли бы и не говорить, – полной грудью вдыхая посвежевший к вечеру воздух, Ильса откровенно наслаждалась прогулкой.

Впрочем, вечер и вправду был великолепен. Закат окрасил небеса в огненно-красный цвет, суля к завтрашнему утру сильный восточный ветер. Уходящее солнце уже не слепило: лишь ласково касалось лиц двух путников, которые молча брели по аллее, вбирая в себя чарующую прелесть готовящегося ко сну удивительного, неповторимого мира.

Первой нарушила молчание Ильса:

– Скажите, вы счастливы?

Счастлив ли он? Пожалуй, что да, счастлив. Степан так и не ответил ей, слегка озадаченный странностью заданного вопроса.

Она поняла его молчание по-своему:

– Я тоже. Удивлены?

– Не очень. Счастье – достаточно аморфная субстанция. Никогда не узнаешь, глядя на человека, счастлив он или всего лишь делает вид, что счастлив, зачастую не признаваясь в этом даже самому себе.

Их беседу прервал солдат у контрольно-пропускного пункта, бесцеремонно затребовавший аусвайсы для осуществления идентификации личностей. Дальше они шли уже молча и лишь подходя к дому Ильса спросила с легким смущением в голосе:

– А ваша жена не обидится на то, что вы вот так, без предупреждения, привели в дом совершенно постороннюю женщину?

– Ну почему сразу постороннюю? – Степан сделал большие глаза. – Мы же с вами кляйнберны вместе ели!

Нюра копалась на огороде, увлеченно выпалывая из гороховой грядки редкий бурьян. Завидев девушку рядом со Степаном, она напряглась поначалу, затем лицо ее озарилось радостной улыбкой:

– Ильса, какими судьбами?

– С мужем твоим сегодня познакомилась, он и пригласил в гости. Чаю грозился налить и женой-красавицей похвастать. Ты же знаешь, мужики это дело любят.

– Ага, любят. Раньше за ним правда такого не водилось. Да вы проходите в дом, я сейчас.

Степан усадил гостью за стол, а сам принялся растапливать печь. Дело не клеилось. Дрова, будучи совершенно сухими, упорно не хотели разгораться.

Ильса деликатно кашлянула в кулак:

– Простите, что вмешиваюсь, но не могли бы вы вон ту заслонку открыть? А то тяги не будет.

– Какую заслонку?

– Эту, – приблизившись к печи, она стала на цыпочки и потянула на себя едва заметную округлую рукоять, что располагалась у самого потолка на дымоходе. – Вот так.

Действительно: пламя разгорелось почти сразу, с неуемной жадностью поглощая сухие, как порох, дрова. Степан выругался сквозь зубы и вдруг ощутил на своем плече узкую ладонь Ильсы. Развернулся резко, словно ошпаренный, и встретился с ее холодным, оценивающим взглядом.

– Степан, прежде чем вернется ваша жена, я хотела бы узнать от вас ответ на один жизненно важный для меня вопрос: как вы относитесь к имперской политике по отношению к коренным жителям этой планеты?

– Почему вам так важно знать мое мнение? – ответил он вопросом на вопрос, желая потянуть время для того, чтобы собраться с мыслями. Итак, Ильса – работник Особого Отдела. Приставлена к нему с целью проверки на политическую благонадежность молодого, подающего надежды сержанта. Сходится? Вполне. Отыграла свою роль девушка попросту замечательно. Ненавязчиво познакомилась, втерлась в доверие. Ай да Терещенко! Ай да молодец! Такие кадры у себя прикормил!

– Вы здесь человек новый, – взгляд ее несколько смягчился, – а, следовательно, свободны от влияния местных стереотипов. Итак?

– Даже не знаю, что и сказать. Неожиданно как-то все, спонтанно. Да и для того, чтобы мнение собственное составить, необходимо наличие определенного количества информации. Вы не находите?

Ильса не сдавалась:

– А вы все-таки попробуйте!

– Хорошо, я попробую, – Степан подхватил с печи кипящий чайник, разлил кипяток по чашкам, добавив туда янтарной жидкости из неказистого заварника. Приглашающе махнул рукой Ильсе, и та робко присела на краешек стула, вплотную сведя ноги словно школьница на уроке ботаники. – Давайте рассуждать вместе: я достаточно молод, у меня есть жена, которая готовится стать матерью. У меня есть дом. Не хоромы, не люкс в шестизвездочном отеле, но, тем не менее, место, в котором чувствую я себя легко и комфортно. За работу мне платят деньги, и немалые. Сами говорили: кутить на них можно сколько вздумается. Иначе говоря: всем я доволен и все меня устраивает. Теперь по поводу того, что касается политики: образцовым государством в моем понимании является то, которое в первую очередь заботится о финансовом благосостоянии своих граждан. А притесняют дикарей, не притесняют – это, между нами говоря, дело десятое. Естественный процесс. Эволюция, можно сказать. Я достаточно ясно выразил свое мнение?

– Более чем, – Ильса добавила в чашку сахара и теперь задумчиво помешивала его резной чайной ложкой.

В избу пулей влетела Нюра: краснощекая, запыхавшаяся, но зато с красиво уложенными волосами и вымытыми руками.

– Не выпили еще чай? Я пирожков с малиной у соседки выпросила для такого случая.

– А ну-ка давай сюда! – Степан мигом вскочил со своего места, выхватил из рук Нюры объемистый пакет и высыпал его содержимое на первый попавшийся поднос.

– Нет, спасибо большое, но мне уже пора, – Ильса отставила в сторону недопитый чай, скомкано попрощалась и вышла, оставив Нюру в полнейшем недоумении.

– Ты зачем девушку обидел? – насела она на Степана.

– Да ничем я ее не обижал! Она задала мне вопрос – я ответил. На этом все.

– Какой вопрос?

– Как я отношусь к имперской политике и вообще счастлив ли я.

– Интересно. Ну и что ты ей на него ответил?

Степан подхватил жену на руки, усадил к себе на колени и, найдя под иссиня-черными волосами ее маленькое розовое ушко, нашептал в него все то, что он говорил Ильсе.

– Странно. Не понимаю, – Нюра, пригревшись в объятиях Степана, несколько утихомирилась. – Кстати, а что ты знаешь об Ильсе?

– Ничего не знаю кроме того, что она продавец в продовольственном магазине.

– Она тебе не рассказала?

– О чем именно она должна была мне рассказать?

– Даже не знаю. Ну хотя бы о том, что в прошлом Ильса – бригадный генерал имперских вооруженных сил.

Вот те раз! Сказать, что Степан был огорошен – значит ничего не сказать. Ильса, худая, изможденная калека с единственным глазом и протезом вместо правой руки – и бригадный генерал? Немыслимо. Выдал бы ему эту информацию кто-то другой, не Нюра – не поверил бы ни за какие коврижки, непременно поднял завравшегося шутника на смех.

– Ты уверена? – выдавил он наконец.

– Естественно, уверена. Бригаденфюрер в отставке, Ильса Келлерман по сей день пользуется уважением в ставке Верховного Главнокомандующего. Ее неоднократно просили вернуться к занимаемой должности, но раз за разом получали вежливый отказ.

– Погоди, она в отставку по ранению вышла?

– В том то и дело, что нет. Сама, по собственному желанию. В то время эта новость прогремела подобно разорвавшейся бомбе.

– Не понимаю…

– Не ты один! – Нюра, посмеиваясь, слезла с коленей Степана. – Хочешь что-нибудь посущественнее, чем пирожки? Ты же не ел целый день.

– Нет, спасибо, – рассеянно поглаживая край скатерти, он не переставал думать о женщине со столь странной, неординарной судьбой. Сколько ей лет, интересно? Спросить у Нюры? Впрочем, какая разница? Гораздо более его сейчас заботило, почему Ильса заинтересовалась именно его скромной личностью. Крайне маловероятно, что экс бригаденфюрер все свое свободное время посвящает работе на Особый Отдел. Не того полета птица, да и характер не тот. С другой стороны: что Степан знает о ее характере? Сколько раз обжигался, думая, что понимает, видит человека насквозь, а в итоге тот преподносил настолько неожиданные «сюрпризы», о которых и вспоминаешь то не иначе, как с омерзением. Ладно. Поживем – увидим, что за фрукт такой: Ильса Келлерман.

За вечер они с Нюрой умудрились слопать все пирожки, запивая их ароматным крупнолистовым чаем. Выращивали его здесь же, на одной из ближайших ферм, что кольцом опоясывали и саму деревню, и тренировочный лагерь с одноименным названием. Затем долго танцевали: Нюра учила Степана танцу, сплошь состоявшему из нелепых подпрыгиваний, книксенов и размашистых движений руками. Вконец умаявшись, он с трудом доковылял до кровати и хотел было уже отойти ко сну, как вдруг вспомнил о полученной сегодня премии. Не без гордости озвучил сумму прижавшейся к нему сбоку Нюре, и та обрадовано затараторила что-то насчет завтрашней поездки в город. Что именно – Степан разобрать так и не успел. Уснул мгновенно, крепко и без сновидений, словно медведь в берлоге, переживающий студеную зиму.

Утро выдалось на редкость приятным. Всю ночь без остановки шел ливень, прибивая пыль к земле да орошая измученную долговременной засухой почву. Воздух, хотя и все еще чуть тяжеловатый, тем не менее радовал относительной свежестью. Степан долго брился, приводя себя в порядок. Не поленился стать и под холодный душ. Это нехитрое действо не только придало ему сил, но и вызвало такой зверский аппетит, что заспанная Нюра едва успевала курсировать от печи к столу да от стола к подполу, извлекая оттуда все новые и новые яства.

Оделись красиво, словно на праздник. Степан вырядился в карамельного цвета костюм, принадлежавший ранее покойному отцу Нюры, а теперь вот по наследству, можно сказать, перекочевавший к нему в бессрочное пользование. Пиджак едва заметно жал: самую малость, в подмышках. Особую же тревогу внушали Степану брюки. Те были откровенно узки и едва ли не трещали по швам, когда он, покраснев от натуги, застегнул-таки их на все пуговицы и сделал несколько пробных шагов по комнате.

– Маловат, – с неудовольствием вынуждена была признать Нюра. – Но тебе очень идет.

– Думаешь? – он с опаской присел на краешек стула и был немало удивлен: брюки выдержали испытание с честью. – Далеко до города?

– Не очень. Семь – восемь часов хода при условии, если лошади свежие. А там мы тебе, первым делом, что-нибудь из одежды обязательно прикупим. И обуви, – Нюра с нескрываемым осуждением глянула на ноги Степана, обутые в классические черные лакированные туфли.

Уж они-то как раз были впору, да и новые практически.

– Туфли-то чем тебе не угодили?

– Старье. У нас в таких не ходят уже давно.

– А в каких ходят?

– Увидишь, – расплывчато пояснила Нюра и поспешила к зеркалу, поправляя на ходу прическу.

Хороша… Глядя на фигурку жены, выгодно подчеркнутую бирюзового цвета платьем, Степан не смог удержаться от восторженного вздоха. Нюра поняла его воздыхания несколько иначе: заторопилась, сунула в руки Степана брезентовую суму, доверху набитую запасами снеди и воды и быстроногой ланью метнулась за дверь.

– Стой, ты куда? – он нагнал любимую у самой калитки, пошел с ней вровень, соизмеряя шаг.

– Бондаренки в город всем семейством сегодня направляются, вот к ним и пристроимся.

– А возьмут?

– Куда денутся? Односельчане ведь, как ни крути. У вас не так?

– Так, наверно, – Степан задумался, вспоминая. Прошлое казалось таким далеким, словно подернутым серой дымкой. – А вообще транспорт постоянный из деревни ходит?

– Из деревни нет. А вот от лагеря да, ходит. Раз в сутки, по трем направлениям: Оберсвальде, Звенигород, Сумы. А оттуда уже куда угодно можно добраться, хоть до самого Петрограда кати.

Бондаренки, средних лет супружеская чета с целой оравой галдящей ребятни, встретили гостей вполне радушно. Нашлось для них и место на возу – громоздком шестиколесном сооружении с невысокими наборными бортами. Четверка коней была уже запряжена. Все, как один, игреневой масти, белогривые, в яблоках, они нетерпеливо взрыхляли копытами землю. Степан помог перенести хозяину многочисленные тюки с поклажей, уложить их на дно телеги и лишь затем занял свое законное место – рядом с возницей. Нюра же примостилась около жены Бондаренко, и они тотчас же принялись оживленно судачить о чем-то своем, женском, зачастую дополняя слова энергичными жестами.

– Ну что, тронули? – ребятня восторженно заорала, когда Бондаренко-старший свистнул хлыстом, и лошади резвой рысью рванули с места. – Ннно, родимые!

Телега лихо неслась по кривой деревенской улочке, и Степан с замиранием сердца то и дело посматривал назад: не выпадет ли кто из юных пассажиров на особо крутом повороте, удержится ли за ходором ходящие, с виду такие ненадежные деревянные борта. К счастью, все его треволнения оказались тщетны – ребятня явно ездила не впервой. Даже самая младшенькая, белоголовая малышка лет семи от роду, и та, цепко вцепившись одной ручонкой за подол мамкиного платья, другой – за Нюрину коленку, с восторгом повизгивала, явно испытывая наслаждение от их бешенной скачки.

Наконец, деревенька кончилась и возница поневоле вынужден был сбавить скорость. Дорога была явно не чета той, по которой они только что ехали. Степан давно заприметил одну забавную особенность: стоило лишь пересечь границы любого населенного пункта Советской Империи Рейха, как дорога превращалась в нечто невообразимое, воспетое народным фольклором с Бог знает каких времен еще на его исторической Родине. Именовалось это диво дивное одним-единственным словосочетанием: русская дорога. Именно благодаря ей, по мнению многочисленных экспертов, и были изобретены маты.

– Ах ты ж, чтоб тебя перевернуло и шлепнуло башкою да о ржавую кадушку!

– Это вы о ком?

– Что? – Бондаренко повернул к нему свое одутловатое лицо с узкими бойницами глазок, и на Степана пахнуло таким ядреным сивушечным перегаром, что на глаза его невольно навернулись непрошенные слезы. – Да о старосте нашем, Людвиге свет Анатольевиче, мир его будущему праху! Это ж сколько раз на собрании говорилось: подай в волость заявку на ремонт дороги!

– И что, подал? – губы Степана раздвинулись в широкой улыбке.

– Да какое там! Пропойца поганый, только в гаштете и умеет квасить!

– Так ведь с тобой же, иродом, и квасит! – вклинилась в разговор жена Бондаренко: высокая, чуть полноватая женщина с усталыми глазами.

Они с Нюрой, оказывается, уже какое-то время не без интереса прислушивались к диалогу мужчин.

– А ты не влазила бы в чужие разговоры, котомка подержанная! – не остался в долгу Бондаренко-старший и злобно заелозил на месте.

Степан же едва сдерживался, чтобы не расхохотаться во весь голос. Надо же, стоило очутиться за тридевять земель от родной планеты для того лишь, чтобы услыхать подобную перепалку!

Дорога тем временем стала чуть шире и зазмеилась по лесу, обминая стороной поросший лиственницами холм.