Текст книги "Герои Первой мировой"

Автор книги: Вячеслав Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

– Ни в какой успех наступления не верю».

Самого Брусилова поездка по фронтам не в пример военному министру взбодрила – он пришел к выводу, что «солдаты хороши, а начальники испугались и растерялись». О том, какой именно эффект имели на этих «хороших» солдат речи Верховного главнокомандующего, говорит такой факт. Выступление Брусилова было восторженно принято полками 1-го Сибирского армейского корпуса. Однако после отъезда Верховного митинг продолжился. И ораторы, призывавшие не слушать «старого буржуя Брусилова» и крывшие его трехэтажным матом, имели не меньший успех, чем за полчаса до этого сам Брусилов!.. Точно такая же картина была и с Керенским: восторженные овации, «ура», клятвы умереть за Родину, а через час после отъезда оратора – категорическая резолюция «Не наступать»…

Будь на месте «армии свободной России» Русская Императорская армия – и летнее наступление 1917-го вошло бы во все учебники военной истории как пример блестящей наступательной операции. Подавляющее (на иных участках – восьмикратное!) численное превосходство над уставшим, деморализованным противником, мощные ударные «кулаки» из артиллерии, в избытке снарядов и патронов (о «снарядном голоде» двухлетней давности не было и помину), во главе вооруженных сил страны – самый инициативный и «наступательный» русский военачальник… Казалось бы, достаточно одного мощного удара по врагу, и победа достигнута. Но… никакая сила не заставит повести армию в бой, если она этого просто не хочет. Неудивительно, что летнее наступление провалилось на всех фронтах…

На Юго-Западном (главнокомандующий – генерал от инфантерии А.Е. Гутор, вскоре смененный генералом от инфантерии Л.Г. Корниловым) оно началось 18 июня. Успех обозначился сразу, но уже через два дня наступавшие войска замитинговали, развить наступление 8-й армии оказалось некому, а после германского контрудара «самая демократическая армия мира» просто побежала, и после падения 12 июля Тарнополя фронт превратился в хаос. На Западном фронте (главнокомандующий – генерал-лейтенант А.И. Деникин) трехдневная артподготовка смела все германские укрепления, противостоять нашей пехоте на многих участках было некому. Перед 10-й армией открывалась прямая дорога на Вильно и дальше, в Восточную Пруссию. Но лихой порыв отдельных верных присяге частей никто не поддержал: из 14 дивизий пошли в атаку 7, из них полностью боеспособными оказались 4. На Северном фронте (главнокомандующий – генерал от инфантерии В.Н. Клембовский) безрезультатные бои шли в течение одного дня 10 июля…

Общие потери русской армии в ходе летних боев, так называемого «наступления Керенского», составили 1968 офицеров и 36 361 солдат убитыми, ранеными и пленными. Среди раненых было много «палечников» – солдат, нарочно стрелявших себе в ладонь, чтобы не воевать…

Неудачная летняя кампания совпала с попыткой большевиков захватить власть в Петрограде. Начавшись 4 июля, уже 5-го восстание было подавлено, а Керенский получил пост главы Временного правительства, сохранив за собой и должность военного и морского министра.

По итогам наступления 16 июля в Могилёве состоялось заседание Ставки с участием Керенского, Брусилова и главнокомандующих фронтами (отсутствовал только Л.Г. Корнилов). Собравшиеся пришли к очевидному горькому выводу – ни на какие наступательные операции армия больше не способна. Керенский начал понимать, что столь любезная ему и западным «союзникам» «демократизация» армии может в итоге привести к тому, что войска станут попросту неуправляемыми. А в этом европейские хозяева Временного правительства заинтересованы пока еще не были – ведь Россия должна была продолжать оттягивать на себя большую часть австро-германских войск. Поэтому начало июля 1917 года ознаменовалось целым рядом правовых актов, призванных вернуть в русскую армию хотя бы элементарные начала дисциплины. Непосредственными причинами для принятия таких решений послужили большевистский мятеж и телеграмма, которую 7 июля прислал с Юго-Западного фронта Л.Г. Корнилов.

Так, уже 7 июля Керенский издал приказ об аресте «всех лиц, ведущих агитацию с призывами к насилию, свержению Временного правительства, дезорганизации армии, а также агитирующих против наступления и призывающих к неповиновению приказам начальства». Тогда же было запрещено распространение в войсках большевистских газет – «Правды», «Окопной правды» и «Социал-демократа». 12 июля военному министру и управляющему МВД было дано право закрывать такие издания.

9 июля появился совместный приказ Керенского и Брусилова о расширении власти главкомов фронтов: «При всяких попытках к неисполнению приказов командного состава, касающихся боевой подготовки войск и боевых распоряжений, виновные, как отдельные чины, так и целые войсковые части, должны немедленно приводиться к повиновению не стесняясь применением оружия». Комитетам категорически запрещалось вмешиваться в распоряжения командного состава. Этот запрет Брусилов еще раз подтвердил своим приказом от 12 июля.

10 июля приказом Брусилова в районе боевых действий запрещалось проведение митингов и общих собраний. В случае попыток собрать таковые предлагалось «считать их незаконными сборищами, направленными против родины и свободы, и рассеивать их силой оружия».

Венцом этого творчества стало постановление Временного правительства от 12 июля, вновь вводившее смертную казнь на фронте (она была отменена в первом угаре «свободы», 12 марта 1917 года). Расстрел полагался за военную и государственную измену, побег к неприятелю, бегство с фронта, уклонение от сопротивления противнику, а также за подговор и подстрекательство к этим действиям, насильственные действия по отношению к начальникам и сопротивление исполнению их боевых приказов. Для рассмотрения дел по важнейшим преступлениям при дивизиях было приказано учредить военно-революционные суды.

Параллельно приняли меры против большевиков, попытавшихся в начале июля устроить переворот в Петрограде. Лидер партии Ленин скрылся в своем знаменитом шалаше, главных его соратников арестовали, отряды Красной гвардии были разоружены. О запрете газет уже говорилось выше.

Что тут скажешь?.. Меры, конечно, правильные. Вот только вводить их надо было не в июле. К тому же многие из них остались на бумаге. К примеру, «репрессии» против большевиков на Западном фронте, по воспоминаниям современника, были такие: «Никого из видных большевистских деятелей в Запобласти не арестовали. Минский комитет большевистской партии помещался там же, где и раньше, заседал открыто, в минском Совете большевики также выступали открыто». А арестованные на фронте за большевистскую пропаганду солдаты спокойно разгуливали по городу. Иногда с охраной из двух-трех солдат, а чаще – без.

В итоге все принятые Временным правительством меры по ликвидации большевистской угрозы оказались весьма странными. Большинство арестованных большевиков вскоре выпустили по личному приказу Керенского, разоружение отрядов Красной гвардии прекратили. 26 июля – 8 августа в центре Петрограда, на Большом Сампсоньевском проспекте, прошел VI съезд РСДРП, в котором участвовал Ленин, и никто этот съезд в полном составе не арестовал… Все эти события могут показаться странными, если не иметь в виду того, что Керенский и Ленин фактически работали в одной «связке». Глава Временного правительства должен был подготовить лидеру большевиков «почву», а затем сдать ему власть для дальнейшего развала страны, что и произошло в октябре. Потому-то многие действия Временного правительства и кажутся сейчас вопиюще недальновидными и абсурдными.

Но вернемся в июль 1917-го, к череде дисциплинарных указов. Вместо того чтобы, как мыслили Керенский и Брусилов, испугаться военно-революционного суда, прийти в себя и взяться за службу, «армия свободной России» подняла возмущенный рев: «За что боролись?» И полетели во всевозможные всероссийские и центральные советы десятки писем и телеграмм «снизу» в таком духе: «Полковой комитет, обсудив в экстренном порядке приказ по Военному Ведомству за № 536 и телефонограмму о смертной казни за № 155228 за подписью Керенского, горячо протестует, ибо это уничтожает достоинство Революционной армии, в частности, и позор для человечества вообще. Где великий дар Русской революции – отмена смертной казни?» И т. д., и т. п.

Внешне серия приказов 7—12 июля 1917 года сильно облегчила службу строевому офицерству – теперь солдат формально не мог митинговать сколько душе угодно, уходить в тыл во время боя или читать «Правду». Однако на деле все привело к еще большему обострению отношений между офицерами и рядовыми. А нововведения (военно-революционные суды) «работали» далеко не всегда и не везде – многие части попросту отказывались их у себя создавать, ссылаясь на все те же «достоинство Революционной армии» и «великий дар Русской революции». Если суды и создавались, то действовали весьма специфически – например, арестованных за антивоенную пропаганду большевиков отпускали по требованию солдат, а из 160 взбунтовавшихся чинов 63-го Сибирского стрелкового полка суд оправдал 159. Словом, все эти громкие приказы о расстрелах и военно-революционных судах в реальности практически не работали.

После летней катастрофы на всех фронтах Брусилов прекрасно понимал, что его дни на посту Верховного главнокомандующего сочтены. Правда, через неделю после своей отставки он уверял журналистов в том, что «ни одной секунды не думал об уходе», а в мемуарах описывал некий странный разговор с неназванным лицом, в котором у Брусилова якобы интересовались, не согласится ли он взять на себя роль военного диктатора?.. В реальность такого разговора верится с трудом: за те два месяца, что генерал находился на посту Главковерха, никакого намека на «диктаторство» он не проявил, напротив, стремился угодить всем подряд – и Керенскому, и солдатской массе. Тем более что подходящая кандидатура на роль «диктатора» у Керенского уже имелась. Эту роль предстояло сыграть генералу от инфантерии Л.Г. Корнилову, который в 2 часа ночи 19 июля 1917 года сменил Брусилова на посту Верховного главнокомандующего…

Алексей Алексеевич узнал об этом в 11 часов утра того же дня. Телеграмма из Петрофада предписывала не дожидаться Корнилова и сдать дела начальнику штаба Верховного. Оскорбленный такой поспешностью, Брусилов уехал из Могилёва вечером 19 июля. Поселился он в Москве, в собственной квартире, находившейся в доме № 4 по Мансуровскому переулку (ныне в этом здании располагается посольство Сирии в Российской Федерации).

В отличие от большинства высших русских военачальников, в той или иной степени одобривших действия Л.Г. Корнилова во время так называемого Корниловского мятежа, Брусилов нового Верховного главнокомандующего не поддержал, так как относился к нему без всякой симпатии («Корнилов своего рода Наполеон, но не великий, а малый… Он полководцем не был и по свойству своего характера не мог им быть… Бедный человек, он запутался сильно»). Хотя сторонники Корнилова, видимо, искренне надеялись использовать авторитет Брусилова в армии в случае удачи. Как явствует из воспоминаний М.Л. Нестерович-Берг, Брусилов намечался на роль главы восстания Московского гарнизона. Однако делегации, явившейся к нему, генерал заявил: «Вы не первые ко мне с таким предложением, но должен вам сказать, как всем вашим предшественникам, что почитаю всю эту затею авантюрой, во главе которой я, генерал Брусилов, стоять не намерен. Довольно того, что генерал Корнилов оказался изменником и, собрав бунтовщиков, пошел против правительства». «Никто не предполагал тогда, что Брусилов окажется тем, чем он оказался впоследствии: изменником», – заключает М.Л. Нестерович-Берг…

Дни Октябрьского переворота 1917 года старый генерал провел в Москве. На протяжении нескольких дней в Первопрестольной шли упорные бои между немногочисленными группами верных присяге офицеров и юнкеров и революционными отрядами. Через улицы и бульвары протянулись свежевырытые окопы, гремели пулеметные очереди и разрывы снарядов, гибли под пулями случайные люди… Первое, пока еще условное деление на «красных» и «белых»… Брусилов в происходящее не вмешивался из принципа. Сам он потом писал: «Я всегда был противником излишнего и бессмысленного пролития крови, и с самого начала революции, предвидя, какие потоки крови могут пролиться от моего малейшего неверного шага, я принужден был поступать так, чтобы избегать этого… Для меня была важна общая конечная цель, и только. Я старался приблизиться к народной толще и понять психологию масс. Последующие события показали, что я был прав». Но все это писалось задним числом, когда «общая конечная цель» Брусилову была уже понятна. Тогда же, в последние дни октября 1917-го, когда судьба Москвы решалась с оружием в руках, бывший Верховный главнокомандующий, как большинство городских обывателей, просто сидел в четырех стенах, ожидая, чем кончится дело.

Вечером 2 ноября в квартиру Брусилова попал снаряд, выпущенный из «красной» мортиры по «белому» штабу Московского военного округа. Несколько осколков застряли в правой ноге генерала. Утром следующего дня ему сделали операцию в частной клинике Руднева, и на восемь месяцев Брусилов оказался прикованным к больничной койке. Он, не получивший ни одной раны за все годы Первой мировой, встретил ее завершение, будучи раненным в одном из первых боев куда более страшной войны – Гражданской…

…«Советский» период биографии А.А. Брусилова хорошо известен и, собственно, именно благодаря ему имя полководца в СССР, в отличие от всех его коллег и соратников, всегда звучало громко. Брусилов был далеко не единственным полным генералом Русской Императорской армии, добровольно пошедшим на службу к большевикам, но его всероссийская слава 1916 года, помноженная на авторитет Верховного главнокомандующего 1917-го, делали его уникальной по масштабу фигурой. Выбор у старого генерала был: при желании его могла вывезти на Дон, в Добровольческую армию та же самая М.Л. Нестерович-Берг. Но когда она пришла в клинику к раненому генералу, тот сначала «сказал, что рана не так серьезна, но он ей нарочно не дает зажить, чтобы оставили в покое и большевики, и небольшевики», а минутой позже на предложение Нестерович тайно бежать на Дон отчеканил: «Никуда не поеду. Пора нам всем забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным».

Мог Брусилов уехать и на ставшую независимой Украину, где жили родственники его жены. Хватало у него бывших однополчан и соратников, горевших желанием помочь генералу бежать из Совдепии. Но… «Я считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и жить с ним, чего бы это не стоило… Это тяжко, конечно, но иначе поступить я не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя возможным и достойным». Жизнь частного лица в советской Москве оказалась нелегкой – в 1918-м Брусилова арестовывали в порядке «красного террора», потом уплотнили его квартиру каким-то комиссаром, в котором генерал узнал… бывшего солдата, которому два года назад лично заменил расстрел на каторгу за антивоенную агитацию. Теперь этот хозяин жизни беспробудно пил и буянил в соседней комнате. «Вот уж отменил ему расстрел на свою голову», – сетовал Брусилов…

Впрочем, твердо отвергнув возможное участие в Белой борьбе, старый генерал долгое время не вступал и в ряды Красной армии. Возможно, от решительного шага удерживала его судьба единственного сына Алексея: Брусилов-младший поступил в РККА добровольно, командовал кавалерийским полком, но под Орлом попал в плен к белым. В точности его дальнейшая судьба неизвестна: по одной версии, он был расстрелян, по другой – поступил в Вооруженные силы Юга России и вскоре умер от тифа.

Лишь 18 апреля 1920 года А.А. Брусилов подал заявление с просьбой зачислить его «в число сотрудников по исследованию и использованию опыта войны 1914—1918 гг.». Однако чисто теоретической работой при советской власти военачальник занимался очень недолго – уже 5 мая «Правда» опубликовала список состава «Особого совещания по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюции». Председателем этого совещания назначался Брусилов, а в состав вошли многие русские военачальники Первой мировой войны – бывшие генералы

B.Н. Клембовский, А.А. Поливанов, П.С. Балуев, А.Е. Гутор, А.М. Зайончковский, А.А. Цуриков, Д.П. Парский. Особое совещание состояло при главнокомандующем РККА C.С. Каменеве и ведало деятельностью тыловых служб советского Западного фронта. Конечно же «Правда» не преминула щегольнуть таким крупным «козырем», как Брусилов, который «самим фактом предложения своих услуг для дела борьбы с буржуазно-шляхетской Польшей как бы подтвердил от лица известных общественных кругов, что рабоче-крестьянская власть имеет право ждать и требовать поддержки и помощи от всех честных и преданных народу граждан, независимо от их прошлого воспитания».

23 мая 1920 года в «Правде» был напечатан, пожалуй, самый знаменитый документ, составленный Брусиловым лично – воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились». В нем бывший Верховный главнокомандующий русской армией призывал: «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию».

Воззвание Брусилова (под ним стояли подписи и других бывших генералов, но автором текста был именно Алексей Алексеевич) окончательно разделило современников генерала, а затем и пишущих о нем историков на два лагеря – тех, для кого Брусилов стал изменником и предателем, и тех, для кого он остался со своей страной в самых тяжелых обстоятельствах. Общее мнение первых выразил А.И. Деникин: «Вероятно, нет более тяжелого греха у старого полководца, потерявшего в тисках большевистского застенка свои честь и достоинство, чем тот, который он взял на свою душу, дав словом и примером оправдание сбившемуся с пути офицерству, поступавшему на службу к врагам русского народа». Здесь Деникина стоит поправить – ни в каких особенных «тисках большевистского застенка» Брусилов не находился…

Однако события осени 1920-го показали, что его сотрудничество с советской властью было далеко не таким однозначным, как могло показаться стороннему наблюдателю. Началась эта любопытная история 8 сентября 1920 года, когда член Реввоенсовета Юго-Западного фронта С.И. Гусев информировал Ленина о перебежчике из Русской армии барона П.Н. Врангеля – неком поручике Яковлеве. Этот Яковлев, выступая от имени группы штабистов Русской армии, предлагал свой план устранения Врангеля и преобразования его армии в Красную Крымскую во главе с… Брусиловым. Условием Яковлев выдвигал гарантии полной безопасности для всех военнослужащих армии, а попутно обещал сдать органам ЧК подчиненную Врангелю антисоветскую организацию в Москве. В Кремле предложение Яковлева восприняли «архисерьезно», и 12 сентября было составлено «Воззвание к офицерам армии барона Врангеля», которое подписали В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, М.И. Калинин, С.С. Каменев и А.А. Брусилов. 16 сентября 1920 года приказом Реввоенсовета Республики № 689 за подписью Л.Д. Троцкого и С.С. Каменева А.А. Брусилов был назначен «командующим всеми войсками, находящимися в настоящее время под командованием барона Врангеля с переименованием этих войск в Красную Крымскую Армию. Приказ вступает в силу по устранении барона Врангеля от командования». Впрочем, обещанной Яковлевым «сдачи» антисоветской подпольной сети не произошло, и проект преобразования врангелевской Русской армии в брусиловскую Красную Крымскую армию затух сам собой. Приказ № 689 так никогда и не вступил в силу…

Но интересно то, что Брусилова предложение заместителя наркома по военным и морским делам Э.М. Склянского возглавить вооруженные силы Крыма воодушевило не на шутку и навело на мысли о собственной политической игре по-крупному. Сохранилось следующее признание генерала: «Я думал: армия Врангеля в моих руках плюс те, кто предан мне внутри страны и в рядах Краской армии. Конечно, я поеду на юг с пентограммой, а вернусь с крестом и свалю захватчиков или безумцев в лучшем случае». Другими словами, Брусилов всерьез рассчитывал прибыть в Крым, возглавить армию Врангеля и начать боевые действия против большевиков. Этим планом он поделился с несколькими соратниками – состоявшими на советской службе бывшими генералами В.Н. Клембовским,

A. М. Зайончковским, П.П. Лебедевым.

Нечего и говорить, что даже при самой благоприятной для Брусилова раскладке этот утопический проект был обречен на неудачу. Тем более что заговор против П.Н. Врангеля внутри Русской армии не осуществился, и надежды Брусилова на резкую перемену судьбы так и остались надеждами. А для B.Н. Клембовского и А.М. Зайончковского дело вообще закончилось плохо – ЧК весьма оперативно вывела посвященных в заговор бывших генералов на чистую воду Брусилова, тем не менее, не тронули.

Во времена СССР «крымский план» Брусилова был тщательно засекречен, иначе он дискредитировал бы всю «советскую» часть жизни полководца. Но само наличие этого плана говорит о том, что даже после формального поступления на службу в РККА Алексей Алексеевич, как и многие военспецы, не оставлял надежд на перемены в политическом строе родной страны.

Так или иначе, а единственная «реальная» составляющая сентябрьского проекта под общим названием «Красная Крымская армия» – «Воззвание к офицерам армии барона Врангеля» – отразилась на жизнях многих людей самым серьезным образом. Воззванию, обещавшему полную амнистию всем офицерам армии Врангеля, которые сложат оружие, верили, слово Брусилова имело вес. Участь людей, не пожелавших уйти с Врангелем за границу и оставшихся на родной земле, оказалась ужасной – в течение ноября 1920-го – мая 1921 года в Крыму было расстреляно 52 тысячи офицеров, военных чиновников и солдат Русской армии. Сколько из них не стали эмигрировать, прочитав брусиловское воззвание и поверив ему, уже никто никогда не узнает…

До Брусилова о массовых казнях в Крыму дошли только неясные слухи. «Право, не знаю, могу ли я обвинять себя в этом ужасе, если это так было в действительности, – писал он. – Я до сих пор не знаю, было ли это именно так, как рассказывали мне, и в какой мере это была правда. Знаю только, что в первый раз в жизни столкнулся с такой изуверской подлостью и хитростью и попал в невыносимо тяжелое положение, такое тяжелое, что, право, всем тем, кто был попросту расстрелян, несравненно было легче. Если б я не был глубоко верующим человеком, я мог бы покончить самоубийством. Но вера моя в то, что человек обязан нести все последствия своих вольных и невольных грехов, не допустила меня до этого. В поднявшейся революционной буре, в бешеном хаосе я, конечно, не мог поступать всегда логично, непоколебимо и последовательно, не имея возможности многого предвидеть, уследить за всеми изгибами событий; возможно, что я сделал много ошибок, вполне это допускаю. Одно могу сказать с чистой совестью, перед самим Богом – ни на минуту я не думал о своих личных интересах, ни о своей личной жизни, но все время в помышлениях моих была только моя Родина, все поступки мои имели целью помощи ей; всем сердцем хотел я блага только ей».

После расформирования в мае 1921 года Особого совещания Брусилов был назначен на пост главного инспектора Центрального управления коннозаводства, а 1 февраля 1923-го – на должность инспектора кавалерии РККА. В этом же году Алексей Алексеевич закончил мемуары, которые впервые увидели свет уже после его смерти. 15 марта 1924 года 70-летний военачальник был назначен «для особых поручений при PC Республики». Благодаря командующему Московским военным округом Н.И. Муралову А.А. Брусилову была назначена персональная пенсия.

Весной 1925 года Алексей Алексеевич с женой отправился на лечение на чехословацкий курорт Карловы Вары. Многочисленные русские эмигранты, мгновенно узнавшие военачальника, даже в церкви «с любопытством, а иногда с высокомерием и злобой» поглядывали на него и перешептывались. А вот министр иностранных дел Чехословакии Э. Бенеш принял генерала очень гостеприимно и в имении Лани устроил ему встречу с президентом страны Т. Масариком. За обеденным разговором Брусилов изумил присутствующих, призвав «всю старую Европу и весь мир» к «самым решительным мерам против нашей атеистической и коммунистической заразы».

Но, несмотря на это высказывание, на «глоток свежего воздуха», которым могла показаться Европа после советской реальности, невозвращенцем Брусилов все же не стал. «Уж лучше ехать обратно, в свою несчастную, обездоленную, но все же Россию к своим настоящим друзьям священникам-христианам, без политики, к своим измученным, но понимающим меня русским людям», – заметил он.

Вскоре после возвращения из Чехословакии Брусилов заболел крупозным воспалением легких. Организм старого человека не справился с болезнью, и в ночь на 17 марта 1926 года Алексей Алексеевич скончался на 73-м году жизни в доме № 4 по Мансуровскому переулку.

***

Хоронили Брусилова 19 марта на кладбище Новодевичьего монастыря. За его гробом шли самые разные люди – делегация Реввоенсовета во главе с А.И. Егоровым и С.М. Буденным, дипломаты Финляндии и Чехословакии, представители духовенства. В «Правде» был опубликован некролог за подписью наркома обороны СССР К.Е. Ворошилова, где говорилось: «Рабочие и крестьяне Советского Союза не забудут А.А. Брусилова. В их памяти будет окружен светлым ореолом облик полководца старой армии, сумевшего понять значение происшедшего социального сдвига».

На протяжении долгого времени Алексей Алексеевич Брусилов оставался единственным русским полководцем Первой мировой войны, чье имя можно было упоминать в печати без боязни навлечь на себя гнев руководства. Всплеск интереса к личности и наследию Брусилова начался во время Великой Отечественной войны – тогда вышло сразу несколько популярных брошюр о полководце, целый ряд статей о нем, причем биографический очерк В.В. Мавродина содержал такую фразу: «Пусть вдохновляет нас в дни Великой Отечественной Войны с кровавым германским фашизмом светлый образ А.А. Брусилова». Более того, в 1943—1947 годах в СССР появилось сразу несколько художественных произведений о генерале «царской армии», что прежде представлялось немыслимым, – романы «Брусиловский прорыв» С.Н. Сергеева-Ценского и «Брусилов» Ю.Л. Слезкина, пьесы «Генерал Брусилов» И.Л. Сельвинского и «Русский генерал» И.В. Вахтерова и А.В. Разумовского…

Некоторое «охлаждение» к Брусилову наметилось в 1948 году, когда в Чехословакии была обнаружена вторая часть его мемуаров, вывезенная за рубеж вдовой генерала. Она содержала весьма нелицеприятные отзывы о советской власти и по предложению министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова была засекречена. Тогда же изъяли из открытых фондов библиотек и уже изданную ранее первую часть воспоминаний полководца. Однако несколько экспертиз, проведенных в конце 1940-х – начале 1960-х годов, пришли к выводу о том, что авторство второй части мемуаров принадлежит вдове Брусилова, а не ему самому. В записке Отдела административных органов ЦК КПСС от 6 июля 1962 года было признано, что «необоснованное изменение оценки роли Брусилова в истории первой мировой войны произошло в 1948 г. вследствие неправильной информации бывшего МВД СССР». После этого военачальника опять «помиловали» – появились журнальные публикации о нем, новое издание мемуаров, в 1964 году вышла первая посвященная ему научная монография, а в 1980-м именно Брусилов стал первым русским военачальником Первой мировой, которому была посвящена отдельная книга в серии «Жизнь замечательных людей» – «Брусилов» С.Н. Семанова. Впрочем, дальнейшие исследования рукописи воспоминаний полководца показали, что он является автором большей части текста своих мемуаров. В 1989 году в СССР были опубликованы первые «крамольные» фрагменты из второй части воспоминаний Брусилова, а самое полное на данный момент их издание вышло в 2004-м.

Деятельность полководца продолжала и продолжает вызывать крайне разноречивые оценки в исторической литературе, но в том, что А.А. Брусилов – в высшей степени интересная и характерная для своей эпохи фигура, один из крупнейших военачальников XX столетия, не сомневается никто. 1 декабря 2006 года в украинской Виннице была открыта мемориальная доска с изображением А.А. Брусилова, а 14 ноября 2007 года в Санкт-Петербурге в сквере на пересечении Шпалерной и Таврической улиц был открыт памятник генералу – первый в России. Имя прославленного полководца носят улицы в Москве, Воронеже, Краснодаре, Рубцовске, а с 2000 года в Йошкар-Оле действует кадетский корпус имени Брусилова.