Текст книги "Герои Первой мировой"

Автор книги: Вячеслав Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

7. Обратить внимание на внешний вид частей. Требую, чтобы солдат походил на солдата; командирам частей проявить в этом направлении большую заботливость; в некоторых полках, например, до половины июля попадались нижние чины, еще одетые в папахи, невзирая на то, что фуражки есть в избытке и что об изъятии папах было многократно приказано. А что будут зимой носить? Кроме того, прошу помнить, что подтянутый, по форме одетый, отлично снаряженный солдат – всегда отличный боец и указывает на дисциплину и порядок в части, а распущенный мужик есть элемент деморализующий, доказывающий, что данная часть находится в негодных руках несоответствующего командира».

В середине августа 1 -я и 2-я австро-венгерские армии начали наступление на войска Брусилова от Луцка и Зборова. 26 августа Брусилов был вынужден отвести свою армию за реку Горынь, однако 31 августа – 2 сентября в боях у Вишневца, Дубно и Деражно положение было восстановлено, причем в плен попало 17 тысяч австрийских офицеров и солдат, а трофеями наших войск стали 8 орудий и 33 пулемета. 10 сентября 1915 года 4-я стрелковая дивизия (командующий – генерал-майор А.И. Деникин) ворвалась в Луцк, взяв в плен 128 офицеров, 6 тысяч солдат, захватив 3 орудия и 30 пулеметов. К сожалению, «благодаря» вмешательству в ситуацию Н.И. Иванова город скоро был оставлен, но победы «железных» стрелков это обстоятельство умалить не могло. А.И. Деникин за взятие Луцка был награжден Георгиевским оружием. В своих воспоминаниях Брусилов так отзывался о своем подчиненном: «Деникин, который играл такую большую роль впоследствии, был хороший боевой генерал, очень сообразительный и решительный, но всегда старался заставить своих соседей порядочно поработать в свою пользу, дабы облегчить данную им для своей дивизии задачу; соседи же его часто жаловались, что он хочет приписывать их боевые отличия себе». Но это писалось уже после революции, когда генералы оказались по разные стороны баррикад. В годы же Первой мировой войны 4-я стрелковая бригада, в 1915-м развернутая в дивизию, заслужила на фронте неофициальное наименование Железной, а Брусилов высоко ценил Деникина как талантливого и опытного военачальника дивизионного уровня.

На протяжении сентября—октября в расположении 8-й армии шли постоянные бои местного значения, иногда очень упорные, но почти все они заканчивались в пользу русских войск. Завершилась тяжелая кампания 1915 года для 8-й армии попыткой шестидневного наступления у Раранчи (ныне Редковцы, Украина), где 19-я и 32-я пехотные дивизии взяли 1850 пленных. По итогам кампании командующий 8-й армией А.А. Брусилов 27 октября 1915 года был удостоен Георгиевского оружия.

«Великое отступление» 1915-го, начавшееся в апреле, окончательно завершилось к октябрю. Русские войска понесли тяжелейшие потери в живой силе и технике, врагу достались значительные территории – Польша, половина Белоруссии, половина Прибалтики, завоеванная с таким трудом Галиция. Но при этом противники России не добились главной цели, которую ставили, начиная кампанию 1915 года, – разгрома вооруженных сил страны и выхода ее из войны. Более того, теперь именно Россия притягивала к себе основное количество германских и австро-венгерских войск.

На рубеже 1915—1916 годов 8-я армия генерала от кавалерии А.А. Брусилова включала в себя следующие соединения: 30-й (командир – генерал-лейтенант А.М. Зайончковский), 32-й (командир – генерал от инфантерии И.И. Федотов), 39-й (командир – генерал от инфантерии С.Ф. Стельницкий), 40-й (командир – генерал-лейтенант С.Н. Дельвиг) армейские корпуса, 4-й (командир – генерал-лейтенант Я.Ф. фон Гилленшмидт) и 5-й (командир – генерал-лейтенант Л.Н. Вельяшев) кавалерийские корпуса. В резерве находился 8-й армейский корпус генерал-лейтенанта В.М. Драгомирова. Этими силами командарм планировал организовать в весеннюю кампанию 1916 года наступление на Луцк. Однако Алексей Алексеевич не подозревал о том, что судьба его круто изменится в ближайшее время…

17 марта 1916 года Высочайшим приказом генерал от кавалерии А.А. Брусилов был назначен главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта. Его предшественник на посту главкома Н.И. Иванов зачислялся в распоряжение Ставки. Отчисление Иванова было связано с провалом декабрьского наступления Юго-Западного фронта на реке Стрыпе, где 7-я армия генерала от инфантерии Д.Г. Щербачева потеряла 25 тысяч человек убитыми и ранеными.

Уходить с поста командующего армией Брусилову было трудно – за полтора года он по-настоящему сроднился со своими войсками, познал с ними и радость побед, и горечь Великого отступления. В целом 8-я армия заработала высочайшую боевую репутацию. Однако сам военачальник считал, что заслуги его армии в истории Первой мировой войны были оценены недостаточно, более того, в штабе Юго-Западного фронта к ней относились предвзято. «Я до настоящего времени не могу никак понять такое странное, ничем не объяснимое отношение к моей армии, – вспоминал Брусилов. – В войсках моих ходили чрезвычайно тяжелые пересуды. Мне передавали, что в штабе Юзфронта было обычно выражение: “Брусилов выкрутится”, или: “Пусть выкручивается”. Это, конечно, сплетня, но характерная сплетня». Такое странное положение во многом объяснялось личной неприязнью главкома Юго-Западного фронта Н.И. Иванова к Брусилову. Весной 1915 года Брусилов даже специально приехал к Иванову и прямо поинтересовался, пользуется ли он его доверием и что Иванов имеет против него лично. Не ожидавший такой прямоты Иванов смутился и ушел от ответа, но есть все основания полагать, что он действительно видел в Брусилове своего потенциального преемника на посту главкомфронта и нарочно «нагружал» конкурента и его армию неподъемными задачами.

8-ю армию принял генерал-лейтенант (с 10 июня 1916 года генерал от кавалерии) Алексей Максимович Каледин, который, по мнению Брусилова, «был человеком очень скромным, чрезвычайно молчаливым и даже угрюмым, характера твердого и несколько упрямого, самостоятельного, но ума не обширного, скорее, узкого, что называется, ходил в шорах. Военное дело знал хорошо и любил его. Лично был он храбр и решителен». Впрочем, Каледин, по мнению Брусилова, был отличным начдивом, не более; даже с командованием корпусом он справлялся не вполне. Поэтому сам Алексей Алексеевич хотел видеть на посту командующего «родной» ему 8-й армии генерала от инфантерии Владислава Наполеоновича Клембовско-го. Но Ставка распорядилась по-своему – Клембовский стал начальником штаба Юго-Западного фронта, а 8-ю армию получил Каледин. Впоследствии Брусилов раскаивался в том, что не смог настоять на кандидатуре Клембовского…

Вечером 23 марта в Бердичеве, где размещался штаб фронта, состоялась передача дел от старого главкома новому. Сцена получилась тяжелой: седобородый Иванов плакал навзрыд, искренне не понимая, за что его лишили должности. «Я также не мог ему разъяснить этот вопрос, так как решительно ничего не знал, – вспоминал А.А. Брусилов. – Про дела на фронте мы говорили мало; он мне только сказал, что, по его мнению, никаких наступательных операций мы делать не в состоянии и что единственная цель, которую мы можем себе поставить, это предохранить Юго-Западный край от дальнейшего нашествия противника. В этом я с ним в корне расходился, что и высказал ему, но его мнения упорно не критиковал, находя это излишним; в дальнейшем не он, а уже я имел власть решать образ действий войск Юго-Западного фронта, а потому я нашел излишним огорчать и без того морально расстроенного человека».

24 марта Брусилов впервые предстал в новом качестве перед Верховным главнокомандующим – императором Николаем II, прибывшим в Каменец-Подольск. Император поинтересовался, имеет ли что-либо Брусилов ему доложить.

– Так точно, Ваше величество, я имею доклад, и весьма серьезный, – ответил Алексей Алексеевич. – В штабе фронта я узнал, что мой предшественник категорически донес в Ставку, что войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, а могут только обороняться. Я лично не согласен с этим мнением. Напротив, я твердо убежден, что ныне вверенные мне армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и к 1 мая будут готовы к наступлению, а потому я настоятельно прошу предоставления мне инициативы действий, конечно, согласованно с остальными фронтами. Если же мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, превозможет и мое мнение не будет уважено, как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить.

«Государя несколько передернуло, вероятно, вследствие столь резкого и категорического моего заявления, тогда как по свойству его характера он был более склонен к положениям нерешительным и неопределенным, – вспоминал Брусилов. – Никогда он не любил ставить точек над i и тем более не любил, чтобы ему преподносили заявления такого характера. Тем не менее он никакого неудовольствия не высказал, а предложил лишь повторить мое заявление на военном совете, который должен был состояться 1 апреля, причем сказал, что он ничего не имеет ни за, ни против и чтобы я на совете сговорился с его начальником штаба и другими главнокомандующими».

Военный совет, о котором упомянул Николай II, состоялся в Могилёве, в Ставке Верховного главнокомандующего. Первое совещание началось в 10.00. В нем приняли участие все главкомы фронтов: Северного – генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, Западного – генерал от инфантерии А.Е. Эверт, новый военный министр генерал от инфантерии

135 Д.С. Шуваев, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии М.В. Алексеев, генерал от артиллерии Н.И. Иванов и полевой генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович. На совете решался вопрос – какой из русских фронтов станет основным в кампанию 1916 года.

Первым высказался М.В. Алексеев, заявивший, что главную роль в 1916-м предстоит сыграть Западному фронту, Северному отводится вспомогательная роль, а Юго-Западный должен действовать «строго оборонительно». Такая диспозиция была основана на том, что именно Западный фронт располагал наибольшим численным превосходством над противником. Однако Эверт и Куропаткин хором заявили, что в успех наступления не верят и настаивают на обороне. Пессимизм обоих главкомов объяснялся провалом только что закончившейся Нарочской наступательной операции – отчаянной, но неудачной попытки выбить противника из Белоруссии. Следом слово было предоставлено Брусилову, сидевшему слева от императора.

– Несомненно, желательно иметь большее количество тяжелой артиллерии и тяжелых снарядов, – начал Алексей Алексеевич, – необходимо также увеличить количество воздушных аппаратов, выключив устаревшие, износившиеся. Но и при настоящем положении дел в нашей армии, я твердо убежден, мы можем наступать. Не берусь говорить о других фронтах, ибо их не знаю, но Юго-Западный фронт, по моему убеждению, не только может, но и должен наступать, и полагаю, что у нас есть все шансы для успеха, в котором я лично убежден. На этом основании я не вижу причин стоять мне на месте и смотреть, как мои товарищи будут драться. Я считаю, что недостаток, которым мы страдали до сих пор, заключается в том, что мы не наваливаемся на врага сразу всеми фронтами, дабы лишить противника возможности пользоваться выгодами действий по внутренним операционным линиям, и потому, будучи значительно слабее нас количеством войск, он, пользуясь своей развитой сетью железных дорог, перебрасывает свои войска в то или иное место по желанию. В результате всегда оказывается, что на участке, который атакуется, он в назначенное время всегда сильнее нас и в техническом, и в количественном отношении. Поэтому я настоятельно прошу разрешения и моим фронтом наступательно действовать одновременно с моими соседями; если бы, паче чаяния, я даже и не имел никакого успеха, то по меньшей мере не только задержал бы войска противника, но и привлек бы часть его резервов на себя и этим существенным образом облегчил бы задачу Эверта и Куропаткина.

Присутствующие переглядывались. Император, по обыкновению, молчал, не вмешиваясь в ход совещания.

– В принципе у меня никаких возражений нет, – ответил Брусилову Михаил Васильевич Алексеев. – Но я считаю долгом предупредить, Алексей Алексеевич, что вы ничего не получите вдобавок к имеющимся у вас войскам: ни артиллерии, ни большего числа снарядов.

– Я ничего и не прошу, – отозвался Брусилов. – И никаких особых побед не обещаю, буду довольствоваться тем, что у меня есть. Но войска Юго-Западного фронта будут знать вместе со мной, что мы работаем на общую пользу и облегчаем работу наших боевых товарищей, давая им возможность сломить врага.

«На это никаких возражений не последовало, – вспоминал Брусилов, – но Куропаткин и Эверт после моей речи несколько видоизменили свои заявления и сказали, что они наступать могут, но с оговоркой, что ручаться за успех нельзя». Впрочем, какое настроение на самом деле владело коллегами Брусилова, свидетельствует доверительный разговор, с которым за обедом обратился к новому главкому Юго-Западного фронта Куропаткин:

– Вы только что назначены главнокомандующим, и вам притом выпадает счастье в наступление не переходить, а следовательно, и не рисковать вашей боевой репутацией, которая теперь стоит высоко. Что вам за охота подвергаться крупным неприятностям, может быть, смене с должности и потере того военного ореола, который вам удалось заслужить до настоящего времени? Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении дела могут вам лишь сломать шею, а личной пользы вам не принесут.

– Я о своей личной пользе не мечтаю и решительно ничего для себя не ищу, – ответил Брусилов, – и нисколько не обижусь, если меня за негодность отчислят, но считаю долгом совести и чести действовать на пользу России.

В ответ Куропаткин только пожал плечами и с сожалением посмотрел на Брусилова. Кстати, уже после совещания к императору подошел предшественник Брусилова на посту главкома фронта Н.И. Иванов и со слезами на глазах попросил не отдавать войск, которыми командовал с начала войны, на убой Брусилову!.. Император сказал, что помочь ничем не может, и посоветовал обращаться к Алексееву.

Итак, итогом первоапрельского совещания стало следующее распределение задач между фронтами: Западный – основной удар в направлении Ошмян и Вильно; Северный – вспомогательный удар на Свенцяны; Юго-Западный – демонстрационный удар из Ровненского района. Таким образом, фронту Брусилова предстояла в кампании 1916 года самая скромная роль. Наступление было назначено на 18 мая.

В состав Юго-Западного фронта в то время входило четыре армии, располагавшиеся по фронту в следующем порядке: 8-я (командующий – генерал-лейтенант, с 10 июня 1916 года генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин), 11-я (командующий – генерал от кавалерии Владимир Викторович Сахаров), 7-я (командующий – генерал от инфантерии Дмитрий Григорьевич Щербачев) и 9-я (командующий – генерал от инфантерии Платон Алексеевич Лечицкий; в начале апреля он болел и его временно замещал генерал А.И. Крымов). Все командармы были весьма опытными и заслуженными военачальниками: все они, как и Брусилов, являлись кавалерами ордена Святого Георгия 4-й и 3-й степеней, кроме этого, Каледин был кавалером Георгиевского оружия, Сахаров – Золотого оружия «За храбрость», а Лечицкий – Золотого оружия «За храбрость» и Георгиевского оружия с бриллиантами.

2 апреля на совещании командармов в Волочиске Брусилов сообщил им о предстоящем наступлении. В ответ Щербачев осторожно возразил, что наступление производить очень рискованно и нежелательно. В том же духе высказался и Каледин. Но Брусилов резко оборвал подчиненных:

– Я собрал вас не для того, чтобы решать вопрос о пассивных или активных действиях фронта, а для того, чтобы лично отдать приказания к подготовке к атаке, которая бесповоротно мною решена. Никаких колебаний и отговорок ни от кого ни в каком случае я принимать не буду…

План, который главком фронта изложил своим подчиненным, на первый взгляд казался парадоксальным. Внимательно проанализировав ход мартовской Нарочской операции и многочисленные попытки прорыва фронта на западном театре военных действий, Брусилов пришел к выводу, что следует отказаться от попытки «проломать» укрепленную полосу обороны противника в каком-то одном месте. Позиции врага к весне 1916 года успели «затвердеть» настолько, что и многодневная артподготовка, и яростные атаки в лоб приводили лишь к многочисленным жертвам. Тактический же успех при этом был минимален. Так, на Нарочи в марте 1916-го ценой 78 тысяч жизней русских офицеров и солдат были освобождены всего лишь 10 квадратных верст территории. Поэтому Брусилов не стал собирать в одном месте своего фронта огромный «кулак», усиленный артиллерией и отлично видимый врагу, а приказал готовить наступление во всех армиях. И Каледин, и Лечицкий, и Сахаров, и Щербачев должны были наступать одновременно, без длительной артподготовки, и в том направлении, которое выбирал сам командарм. 14 апреля 1916 года все они представили в штаб фронта свои планы наступления.

Основную роль Брусилов отвел бывшей «своей» 8-й армии, которой предстояло наступать на направлении Ковель – Брест-Литовск. Это было обусловлено тем, что армия занимала правый фланг Юго-Западного фронта, смыкавшийся с Западным. А «ударная» роль в кампании 1916-го, как мы помним, отводилась Ставкой именно ему. Военный историк А.А. Керсновский писал об этом решении Брусилова: «Он все время помнил, что роль Юго-Западного фронта – второстепенная, и все свои стратегические расчеты подчинял выработанному в Ставке плану, сознательно принося в жертву главное направление своего фронта – Львовское, на котором стояла 11-я армия. Эту дисциплину стратегической мысли надо поставить ему в большую заслугу». Учитывая роль 8-й армии, она была насыщена пехотой (13 дивизий из имевшихся на фронте 38,5) и артиллерией (19 батарей из 39). В свою очередь, А.М. Каледин на острие главного удара разместил левофланговые 8-й, 39-й и 40-й армейские корпуса генералов В.М. Драгомирова, С.Ф. Стельницкого и Н.А. Кашталинского, которые должны были наступать на Луцк.

Командарм 11-й армии В.В. Сахаров наметил прорыв в направлении Львова силами левофлангового 6-го армейского корпуса генерала А.Е. Гутора. 7-я армия Д.Г. Щербачева должна была атаковать севернее Язловца 2-м армейским корпусом генерала В.Е. Флуга. В планах командарма 9-й армии П.А. Лечицкого был удар в юго-западном направлении, к Карпатам. Надо сказать, что Лечицкий заранее оценивал наступательные возможности своей армии весьма скептически, на что Брусилов заметил: «Заранее предрешать, будет ли удар серьезным или нет, – нежелательно. Лишь бы удар был правильно подготовлен, правильно нанесен и успех от сердца использован кавалерией. Не всегда численное превосходство решает дело, умение и счастье – элементы серьезные».

Намечавшиеся на Юго-Западном фронте четыре отдельных сражения никак не были согласованы между собой, и развивать успех в случае его достижения должна была только 8-я армия, да и то ее действия целиком подчинялись логике событий «ударного» Западного фронта.

Задача осложнялась тем, что брусиловским войскам противостоял закаленный, опытный и сильный противник. На участке 8-й армии стояли входившие в так называемую Группу войск Линзингена конный корпус генерала Гауэра, сводный корпус генерала Фата, 4-я армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда. Против 11-й армии были развернуты 1-я армия генерала Пухалло и 2-я армия генерал-фельдмаршала Бём-Эрмоли. 9-й русской армии противостояла 7-я армия генерала Пфланцер-Балтина. Таким образом, основным противником Брусилова была австро-венгерская армия. Только войскам Щербачева предстояло сражаться с немцами – Южной армией генерала фон Ботмера.

В целом русским 39 пехотным и 13 кавалерийским дивизиям предстояло прорывать оборону 38 пехотных и 11 кавалерийских дивизий противника. Для сравнения: на Западном фронте генерала А.Е. Эверта для решающего удара был собран громадный «кулак», превосходящий противника более чем вдвое, – 106 пехотных и 26 кавалерийских дивизий против вражеских 49 пехотных и 13 кавалерийских.

Подготовка к наступлению началась немедленно. Во всех армиях проводилась рекогносцировка местности, а русские самолеты-разведчики тщательно фотографировали всю линию обороны противника. «На основании всей этой работы выяснилось, что неприятельские позиции были чрезвычайно сильно укреплены, – вспоминал Брусилов. – По всему фронту они состояли не менее как из трех укрепленных полос в расстоянии друг от друга приблизительно от 3 до 5 верст. В свою очередь, каждая полоса состояла из нескольких линий окопов, не менее трех, и в расстоянии одна от другой от 150 до 300 шагов, в зависимости от конфигурации местности. Все окопы были полного профиля, выше роста человека, и везде в изобилии были построены тяжелые блиндажи, убежища, лисьи норы, гнезда для пулеметов, бойницы, козырьки и целая система многочисленных ходов сообщения для связи с тылом. Окопы были сооружены с таким расчетом, чтобы подступы к позициям обстреливались перекрестным ружейным и пулеметным огнем».

Выполненные на основе этих работ схемы вражеских укреплений получили все начальствующие лица вплоть до командиров рот. В тылу возводились многоверстовые учебные полосы – там были построены точные копии австрийских и германских окопов, и войска учились ориентироваться в них заранее. Ударной силой наступления были созданные еще в конце 1915 года гренадерские взводы – небольшие (1 офицер и 52 нижних чина) соединения, на которых возлагалась задача захвата вражеских позиций и ближнего боя в окопах с помощью гранат. Велись многочасовые занятия по преодолению проволочных заграждений. Эта задача была сложной и опасной – перед каждым участком австрийской обороны размещалось по 20 рядов толстой наэлектризованной «колючки», усиленной небольшими фугасами. На участках всех корпусов развернулись земляные работы, которые дезориентировали противника – даже австрийские разведчики не смогли бы теперь понять, где именно будет нанесен главный удар. Благодаря ночным инженерным работам передовым линиям русской пехоты удалось скрытно приблизиться к противнику на 400 шагов, а в некоторых местах и на 200 шагов. Во время атаки боец мог пробежать такое расстояние за полторы минуты, а значит, первый удар получился бы внезапным. За несколько дней до начала атаки в эти окопы были переведены гренадерские взводы и тщательно замаскированная артиллерия, заранее пристрелянная по конкретным целям. За ходом работ постоянно наблюдал сам Брусилов, регулярно выезжавший в войска. Многим «старожилам» фронта это казалось удивительным – ведь предыдущий главком Иванов был в подчиненных ему войсках всего-то два раза за всю войну!..

В целом Юго-Западный фронт был готов к наступлению 10 мая. Однако его действия целиком зависели от поведения «ударного» Западного, а его главком генерал А.Е. Эверт все никак не мог определиться с датой начала наступления. В конце концов он попросил у Ставки разрешения перенести начало атаки с 18 на 31 мая – и М.В. Алексеев, сообщив Эверту, что «дорог каждый час», тут же предоставил ему двухнедельную отсрочку… На эту дату предстояло ориентироваться и Брусилову. Но тут вмешались непредвиденные обстоятельства: 2 мая австро-венгры нанесли сильное поражение в Тироле итальянским войскам. Итальянский главнокомандующий генерал Л. Кадорна обратился к М.В. Алексееву: «Итальянская главная квартира самым энергичным образом настаивает на том, чтобы русская армия немедленно начала наступление на австрийском фронте». О том же просил Николая II и король Италии Виктор-Эммануил III. А поскольку к подобным «вежливым» просьбам союзников русская Ставка всегда относилась более чем внимательно (так, Нарочская операция 1916-го была предпринята только затем, чтобы помочь французам под Верденом), Брусилову было предписано переходить в наступление немедленно…

18 мая Ставка отдала директиву, согласно которой роли фронтов несколько видоизменялись: основной по-прежнему поручался Западному, Юго-Западному теперь поручался «вспомогательный, но сильный удар», а Северному – демонстрационные действия. Брусиловский фронт должен был атаковать 22 мая, Западный – неделю спустя.

Но буквально накануне операции Ставка в лице начальника штаба М.В. Алексеева начала буквально бомбардировать штаб Юго-Западного фронта депешами, убеждавшими Брусилова… отказаться от его идеи удара всеми армиями сразу. «Мое глубокое убеждение сводится к повелительной необходимости собрать на одном избранном участке подавляющую живую силу и наши скромные боевые средства, не разбрасывая последние по всему фронту», – утверждал М.В. Алексеев. Такое поведение начальника штаба Верховного не могло не изумить Брусилова: ведь на совещании 1 апреля все обо всем договорились, что значит эта перемена мнения в последнюю минуту?!.. Главком Юго-Западного фронта телеграфировал в Могилёв, что он считает «существенно необходимым нанесение частных, хотя бы слабых ударов на фронтах всех армий… Ходатайствую усердно не отлагать атаки, все готово, каждый потерянный день ведет к усилению противника, нервирует войска». Вечером 21 мая, буквально накануне атаки, Алексеев снова попробовал настоять на том, чтобы Брусилов наступал только на одном участке фронта. На это Алексей Алексеевич отвечал уже с вполне понятной резкостью: «Изменить мой план не считаю возможным, и если мне это категорически приказывают, то прошу меня сменить. Откладывать день наступления также не нахожу возможным». Когда Алексеев попытался сослаться на распоряжение императора, который к тому времени уже лег спать, Брусилов отреагировал: «Сон Верховного Главнокомандующего меня не касается, речь идет о судьбах всей кампании, и думать мне нечего. Прошу дать ответ сейчас».

Наконец начальник штаба Верховного понял, что Брусилова не сломить. Напрямую он приказать ему ничего не мог, поэтому ограничился сухим ответом: «Ну, Бог с вами, делайте как знаете, а я о нашем разговоре доложу государю императору завтра».

22 мая 1916 года по всему Юго-Западному фронту началась артиллерийская подготовка, на разных участках продолжавшаяся от восьми часов до двух суток. Заранее пристрелянная русская артиллерия работала великолепно – в большинстве мест первые линии австрийских укреплений были сметены с лица земли, в колючей проволоке образовались широкие бреши, позволявшие пехоте атаковать почти беспрепятственно.

Первой нанесла удар 11 -я армия В.В. Сахарова. Ее 6-й корпус натолкнулся на сильное сопротивление противника и в боях у Воробьевки 22—26 мая понес большие потери – около 15 тысяч убитыми и ранеными. Зато в 17-м корпусе успех сопутствовал 3-й пехотной дивизии (начальник – генерал-лейтенант А.Г. Шольп), прорвавшей фронт 1-й и 2-й австро-венгерской армий у Сопанова. В боях особенно отличился 10-й пехотный Новоингерманландский полк полковника Николая Ивановича Сапфирского, который 25 мая один выдержал удар пяти вражеских полков (25 ноября 1916 года Н.И. Сапфирский был награжден Георгиевским оружием). В боях у Сопанова русскими войсками было взято в плен 190 офицеров, 7600 солдат, 5 орудий, 58 минометов и бомбометов, 38 пулеметов.

В 9-й армии П.А. Лечицкого удачно наступали 41-й и 11-й армейские корпуса, взявшие у Онуты и Черного Потока 12 800 пленных, 14 орудий и 18 пулеметов, но это был только пролог к блестящим действиям армии 28 мая – так называемому Доброноуцкому сражению. Введя в бой 33-й армейский корпус генерала от инфантерии К.А. Крылова, Лечицкий добился решающего успеха, буквально разорвав противостоявшую ему 7-ю австро-венгерскую армию Пфланцер-Балтина надвое. Воодушевленно наступавшие русские войска проявляли массовый героизм и самоотверженность. Так, раненые офицеры 9-го и 10-го пограничных Заамурских пехотных полков приказывали солдатам нести себя впереди шедших в атаку цепей, офицеры 46-го пехотного Днепровского полка, имея по три-четыре раны, отказывались идти на перевязку и оставались в бою, командир 48-го пехотного Одесского полка полковник Федор Иванович Корольков вел свой полк в атаку верхом на коне под убийственным огнем врага, атаку 11-й пехотной дивизии лично возглавил ее начальник генерал-лейтенант Михаил Львович Бачинский… Всего в Доброноуцком сражении в русский плен были взяты 1 генерал, 754 офицера, около 38 тысяч солдат, трофеями русских стали 49 пушек, 32 миномета и бомбомета, 120 пулеметов. Убитыми и ранеными австро-венгры потеряли 70 тысяч человек, потери 9-й армии составили 14 тысяч.

«Родная» Брусилову 8-я армия А.М. Каледина пошла в наступление 23 мая. Атаковавшие на Ковельском направлении 30-й и 39-й корпуса в трехдневных боях заставили отойти за реку Стырь 2-й австро-венгерский корпус, на Луцком же направлении 40-й и 8-й корпуса полностью разгромили 4-ю австро-венгерскую армию. 25 мая 4-я Железная стрелковая дивизия А.И. Деникина уже второй раз за время войны взяла Луцк (за повторное взятие Луцка начдив был награжден Георгиевским оружием с бриллиантами). В целом за два дня 23– 25 мая 8-я армия захватила в плен 922 офицера, 43 628 солдат, 66 орудий, 71 миномет и бомбомет, 150 пулеметов. Потери противника в Луцком сражении составили 82 200 человек – больше половины всех войск, бывших в распоряжении генерала фон Линзингена. Армия Каледина потеряла пятую часть своего состава – 417 офицеров и 32 957 нижних чинов убитыми и ранеными.

Безусловно, количество пленных и трофеев могло бы быть гораздо больше – вся австрийская артиллерия, почти триста орудий, и все неприятельские штабы остались без прикрытия после разгрома и бегства своей пехоты. Но единственная кавалерийская дивизия 8-й армии не имела приказа преследовать противника. Ее начальник генерал-лейтенант К.К. Маннергейм не рискнул проявить инициативу, запросил разрешения у Каледина и… получил отказ. Тем временем нужное для преследования и окончательного разгрома врага время было безвозвратно упущено.

Последней из всего брусиловского фронта, 24 мая, перешла в атаку 7-я армия Д.Г. Щербачева. Ему противостоял наиболее сильный противник – Южная германская армия, имевшая более чем двойное превосходство в артиллерии. Позиции этой армии у Язловца сами немцы считали настолько неприступными, что демонстрировали их модели на выставках в Берлине и Вене. Но эти позиции были прорваны 3-й Туркестанской стрелковой дивизией генерал-лейтенанта А.И. Тумского в первый же день наступления. Форсировав реку Стрыпу, все три корпуса 7-й армии обрушились на неприятеля. В преследовании разгромленных австро-венгров особенно отличились кавалеристы 9-го уланского Бугского и 9-го драгунского Казанского полков (командующий первым полком генерал-майор Виктор Захарович Савельев в сентябре 1916 года был удостоен ордена Святого Георгия 3-й степени, а командир второго, полковник Павел Петрович Лосьев, в ноябре 1916-го получил Георгиевское оружие, а в январе 1917 года – орден Святого Георгия 4-й степени).