Текст книги "Герои Первой мировой"

Автор книги: Вячеслав Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

Помимо создания комитетов, на протяжении марта—апреля 1917 года армию сотрясала и так называемая «тучковская чистка», когда в массовом порядке от должностей отстранялись за «недостаточную революционность» командиры уровня начальника дивизии и выше. На каждого из них заполнялась «мерзавка» – анкета, где указывались личные качества командира. Таким образом лишились должностей два главкома фронтов (А.Е. Эверт и В.В. Сахаров), пять командующих армиями, 35 из 68 командиров корпусов и 75 из 240 начальников и командующих дивизиями. Чистка «сверху» смыкалась с «низовой», когда неугодные солдатской массе командиры изгонялись из своих частей комитетами. Называлось это «объявить недоверие». Причина при этом могла быть любая: немецкая фамилия командира, его «симпатии к проклятому царскому режиму», «строгость к солдатам» (то есть требования соблюдать уставы), да что угодно. А многим и никакого повода не требовалось: просто делегация солдат являлась к командиру и арестовывала его…

Одним из самых отвратительных явлений, которое пришло на фронт вместе с переменой власти в стране, стало братание. В «Истории Русской армии» А.А. Керсновский приводит страшные цифры: из 220 стоявших на фронте русских дивизий браталось 165, причем 38 из них обещали противнику не наступать!..

Советские историки умиленно описывали братания сквозь призму политической сознательности русских солдат, у которых война уже в печенках сидела. Дескать, и они, и германцы с австрийцами к весне 1917 года сообразили, что пора поворачивать оружие не друг против друга, а против собственных правительств, которые гонят на бойню трудящихся… Все это так: и сидение в окопах действительно опротивело очень многим, и отдельные политизированные головы уже соображали, как превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Вот только чаще всего подоплека братаний была совсем иной.

Вообще первые братания на русском фронте были отмечены еще в декабре 1914-го. Более или менее массовыми они стали на Пасху 1915 года и затем повторились через год – на Пасху 1916-го. Тогдашние братания заключались в основном в обмене едой, напитками, сигаретами, поздравлениях друг друга с религиозными праздниками. Русские военачальники оценивали братания по-разному. Главком Юго-Западного фронта А.А. Брусилов издал грозный приказ, где указывал, что братание – самый страшный вид нарушения воинской дисциплины, что «враг еще раз, как и следовало ожидать, проявил присущее ему вероломство, а в поведении некоторых, к сожалению, наших офицеров и стрелков сказалась недопустимая праздничная распущенность и проглянули славянские незлобивость, беспечность и добродушие, совершенно неуместное в боевой обстановке… Некоторые прапорщики, лишенные должного руководства, растерялись, допустили ряд крупных упущений, чем дали возможность противнику безнаказанно увести наших пленных». А.И. Деникин, напротив, ничего страшного в происходящем не видел: он вспоминал, что братание «имело даже традиционный характер в дни Святой Пасхи; но вызывалось оно исключительно беспросветно-нудным стоянием в окопах, любопытством, просто чувством человечности даже в отношении к врагу – чувством, проявлявшимся со стороны русского солдата не раз и на полях Бородино, и на бастионах Севастополя, и в Балканских горах. Братание случалось редко, преследовалось начальством и не носило опасной тенденции». О сугубо бытовой изнанке братаний писал и Ю.Н. Данилов: «На нейтральной полосе между окопами завязывается оригинальное знакомство. Сблизившиеся люди пожимают друг другу руки, обмениваются непонятными словами, газетами, папиросами… С нашей стороны наиболее смелые, влекомые все тем же любопытством, заглядывают в чужие окопы и рассказывают потом чудеса о житье-бытье немецких солдат… Так это дело братания повелось у нас на фронте уже с Пасхи 1916 г.».

Совсем иным было весеннее братание 1917 года. На головы засидевшихся в окопах людей уже свалился одурманивающий Приказ № 1. Запахло «свободой». И офицеры уже никак не могли помешать полку выйти на братание, если так постановил полковой комитет. А немцы и австрийцы, выходившие со своей стороны к колючей проволоке, шли вовсе не за тем, чтобы рассказывать потом чудеса о житье-бытье русских солдат. Они несли с собой запрещенную в России водку и прокламации, которые на русском языке призывали солдат повернуть оружие против внутреннего врага – помещиков и капиталистов. А самое главное – это были вовсе не рядовые, а переодетые офицеры немецкой и австрийской разведок, умеющие говорить по-русски. Доступ рядовых стран Четверного союза к братанию был категорически запрещен специальной секретной директивой. А германские и австрийские рядовые всегда были народом дисциплинированным.

Спросите, зачем это было нашим противникам?.. Еще раз напомним: в начале 1917 года уже всем было абсолютно ясно, что Германия и ее союзники проиграли войну. Э. фон Людендорф, например, полагал, что последняя надежда хоть как-то выстоять – это подводные лодки, которые начали варварскую «тотальную войну», топили без разбора все суда, курсирующие между Великобританией и континентом. Дни Четверного союза – Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии – были сочтены, и спасать его нужно было любой ценой. Если не удалось одолеть противника военной силой – подточить и развалить его изнутри.

Вот тут-то и пригодились сепаратисты, пацифисты и пораженцы всех мастей, откровенные наемники вроде большевиков. Но немцы и австрийцы активно действовали и сами, развращая и раскачивая русский фронт любыми методами – от даровой водки до душевных разговоров с солдатиками на тему «И зачем вам это надо? Дома на печке так хорошо, а вы тут Родину защищаете…»

И не случайно 28 апреля 1917 года в «Правде» появилась радостная статья Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину… подчинения солдат “своим” офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». То есть братание – «одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».

Пока русские рядовые разговлялись забытой за три года сухого закона водкой, читали вражеские прокламации и размышляли на тему «А действительно, зачем нам эта война?», переодетые солдатами германские и австрийские офицеры внимательно изучали расположение вражеских окопов, запоминали, кое-что фотографировали. Потом прощались с русскими «братьями» и отходили на свои позиции. А назавтра или через неделю в русском полку удивлялись, как это немцы и австрияки так прицельно разнесли из пушек все наши замаскированные пулеметные гнезда?.. Красноречивый факт: только за май 1917-го и только разведки 3-й и 7-й австро-венгерских армий осуществили посредством братаний 285 разведывательных контактов!..

В России об этой стороне братаний никогда не писали. Считалось, что это была исключительно инициатива «революционного народа». О том, что организовывали братания германские и австрийские разведчики, впервые было сказано вслух только в 1997 году, в «Военно-историческом журнале».

Одним из самых главных последствий братаний для русской армии стал рост дезертирства. Ведь в листовках, которые вражеские разведчики несли с собой в русские окопы, прямо говорилось: пока вы гниете в окопах, дома делят помещичью землю. Бегите и вы по родным хатам, а то не успеете!.. И эти нехитрые приемы прекрасно работали. Если за все предыдущие годы войны из армии дезертировало 195 с лишним тысяч солдат, то только с 1 марта по 1 августа 1917-го – 150 тысяч…

30 марта 1917 года М.В. Алексеев в телеграмме главкомам фронтов категорически указывал: «Единственный ответ на попытки противника вступать в переговоры… является огонь, прочее будет считаться изменой». И нередко только пулеметный и артиллерийский огонь с русской стороны прекращал безобразные сцены братаний. Так, 25 марта ружейным и пулеметным огнем были разогнаны немцы, пытавшиеся брататься с солдатами 67-й пехотной дивизии на участке Коло-дино – Стаховцы, 2 апреля у деревни Ушивцы в 12 верстах к северо-востоку от Сморгони немцы успели обменяться с русскими хлебом, колбасой и вручить им листовки, прежде чем их отогнали огнем. 29 и 30 апреля огонь русских пушек сорвал целых три попытки братания солдат 2-й Кавказской гренадерской дивизии с немцами…

Об отношении самих солдат к братаниям красноречиво говорит письмо рядового 220-го пехотного Скопинского полка В. Перцева в Петроградский совет: «Говорят о вреде братаний с немцами. Хорош вред: в течение трех месяцев мы не понесли ни одной человеческой жертвы!» Понятно, что нижнему чину, вышедшему на фронт в 1914 году, такая логика показалась бы просто дикой. Но вооруженный народ образца 1917-го был озабочен уже не тем, как спасти Родину от врага, а тем, как бы сберечь собственную шкуру да сделать карьеру на комитетских митингах…

Массовое братание происходило в конце марта – апреле 1917 года и со второй половины мая пошло на спад. В крупных масштабах оно возобновилось уже осенью…

Параллельно со всеми этими бурными событиями развивалась подготовка к наступлению, план которого был утвержден еще Николаем II 24 января (на петроградской межсоюзнической конференции было решено провести наступление не позднее 5—8 мая). Окончательные планы операций корпусные командиры представили главкомам своих фронтов в конце марта. Задачи, поставленные Ставкой фронтам, оставались прежними – главный удар на Юго-Западном фронте, активизация Румынского, вспомогательные операции на Северном и Западном.

Однако по мере «демократизации» русской армии становилось понятно, что наступление может потерпеть неудачу уже не по причине несокрушимой оборонительной линии противника или нехватки тяжелых снарядов, а из-за состояния собственных войск. Поэтому М.В. Алексеев отклонил требования нового главнокомандующего армией Франции Р. Нивеля начать наступление немедленно и в докладе А.И. Гучкову указал, что «ранее начала мая нельзя приступить даже к частным ударам». В дальнейшем сроки наступления постоянно сдвигались – на 15 июня, затем на 22 июня, 3 июля и, наконец, 9 июля 1917 года.

Характерно, что отменять это наступление, заведомо обреченное на провал, никто и не думал. Ведь Россия, согласно планам западных хозяев Временного правительства, должна была оттягивать на себя как можно больше германо-австрийских войск, облегчая тем самым участь «союзников» и… приближая собственный крах (что «союзникам» и требовалось). Понятно, что знали об этом только немногие посвященные во главе с Керенским. А для «простого народа» все маскировалось трескучей фразеологией – дескать, самая свободная в мире русская армия быстро и легко разгромит империалистическую германскую…

В конце апреля в Петрограде состоялось совещание Временного правительства с представителями командования. Один из участников этого совещания вспоминал:

«Рядом со мной, поникнув седой головой, слушал мой грустный доклад Верховный Главнокомандующий русской армией генерал Алексеев. К нему подошел один из министров (министр иностранных дел П.Н. Милюков. – В. Б.).

– Михаил Васильевич, – сказал он, – меня гложет мысль о необходимости использования в интересах России обещаний наших западных союзников в отношении Константинополя и проливов. Ведь весь смысл войны и принесенных жертв в том, чтобы приблизиться к разрешению этой важнейшей для нашей Родины внешней проблемы! Нельзя ли выделить для этой задачи два-три корпуса войск?..

– Вы слышали только что доклад о состоянии армий Северного фронта, – ответил Алексеев. – В таком же положении находятся войска и на остальных фронтах. Что касается Черноморского флота, то он сохранился немногим больше, чем Балтийский. При этих условиях ни о каких десантных операциях думать не приходится. Нам, глубокоуважаемый Павел Николаевич, “быть бы только живу”, – закончил генерал Алексеев.

Да, подумал я, хаос, неосведомленность, безволие и бессилие. Такая власть, подумал я, подменяющая дело словами, обречена на падение».

Автор этих строк – генерал от инфантерии Ю.Н. Данилов, который меньше двух месяцев назад вместе со своими начальниками прилагал все силы к свержению «проклятого царского режима» и радовался «торжеству демократии». Прошло два месяца – и вот уже разочарование в «такой власти»… А попутно отметим еще один штрих: в силе остаются абсолютно все военные договоренности между Россией и Антантой, кроме одной. Отменена Босфорская десантная операция, которая в марте—апреле 1917 года должна была положить к ногам России Константинополь, Босфор и Дарданеллы, вывести из войны Турцию, Болгарию, а возможно, и Австро-Венгрию. Отменена по простой причине: «Мы решили раз и навсегда прекратить в нашей стране все попытки к империализму и захвату» (Керенский)…

1 мая в Могилёве Алексеев провел еще одно совещание – на этот раз с главкомами фронтов и начальниками их штабов. Все они были единодушны: к большому наступлению русская армия не готова как в моральном, так и в боевом отношении. Встревоженные этим западные «союзники» по дипломатическим каналам немедленно поставили перед Временным правительством ультиматум: или наступление на русском фронте, или в Европу прибудет миллионная группировка японских войск, которая будет воевать на стороне Антанты. А Японии за это нужно будет подарить… Уссурийский край, все русское Приморье!..

Между тем русскую армию поджидало очередное тяжелое испытание – Декларация прав солдата и гражданина, составленная бывшим военным министром генералом от инфантерии А.А. Поливановым. Эта декларация фактически повторяла Приказ № 1, но теперь это была уже не бумага, исходившая от одного из многочисленных советов, пусть и столичного, а вполне официальный документ Военного министерства.

Несмотря на величину этого документа, фактически поставившего крест на армии, приведем его полностью.

«ПРИКАЗ ПО АРМИИ И ФЛОТУ

Приказываю ввести в жизнь армии и флота следующие, согласованные с п. 2 декларации Временного правительства от 7 марта с. г., положения об основных правах военнослужащих:

1) Все военнослужащие пользуются всеми правами граждан. Но при этом каждый военнослужащий обязан строго согласовать свое поведение с требованиями военной службы и воинской дисциплины.

2) Каждый военнослужащий имеет право быть членом любой политической, национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, общества или союза.

3) Каждый военнослужащий, во внеслужебное время, имеет право свободно и открыто высказывать устно, письменно или печатно, свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды.

4) Все военнослужащие пользуются свободой совести, а потому никто не может быть преследуем за исповедуемое им верование, и принуждаем к присутствию при богослужениях, и совершении религиозных обрядов какого-либо вероисповедания. Участие в общей молитве необязательно.

5) Все военнослужащие, в отношении своей переписки, подчиняются правилам, общим для всех граждан.

6) Все без исключения печатные издания (периодические или непериодические) должны беспрепятственно передаваться адресатам.

7) Всем военнослужащим предоставляется право ношения гражданского платья вне службы; но военная форма остается обязательною во всякое время для всех военнослужащих, находящихся в действующей армии и в военных округах, расположенных на театре военных действий.

Право разрешать ношение гражданского платья военнослужащим в некоторых крупных городах, находящихся на театре военных действий, предоставляется главнокомандующим армиями фронтов, или командующим флотами. Смешанная форма ни в каком случае не допускается.

8) Взаимоотношения военнослужащих должны основываться при строгом соблюдении воинской дисциплины, на чувстве достоинства граждан свободной России, и на взаимном доверии, уважении и вежливости.

9) Особые выражения, употребляющиеся как обязательные для ответов одиночных людей и команд вне строя и в строю, как, например, “так точно”, “никак нет”, “не могу знать”, “рады стараться”, “здравия желаем”, “покорно благодарю” и т. п. заменяются общеупотребительными: “да”, “нет”, “не знаю”, “постараемся”, “здравствуйте” и т. п.

10) Назначение солдат в денщики отменяется. Как исключение, в действующей армии и флоте, в крепостных районах, в лагерях, на кораблях и на маневрах, а также на окраинах, в тех местностях, в которых нет возможности нанять прислугу (в последнем случае невозможность этого определяется полковым комитетом), офицерам, военным врачам, военным чиновникам и духовенству разрешается иметь вестового для личных услуг, назначаемого по обоюдному соглашению вестового и лица, к которому он назначается, с платой также по соглашению, но не более одного вестового на каждого из упомянутых чинов.

Вестовые для ухода за собственными офицерскими лошадьми, положенными по должности, сохраняются как в действующей армии, так и во внутренних округах, и назначаются на тех же основаниях, как и вестовые для личных услуг.

11) Вестовые для личных услуг не освобождаются от боевой службы.

12) Обязательное отдание чести, как отдельными лицами, так и командами, отменяется.

Для всех военнослужащих, взамен обязательного отдания воинской чести, устанавливается взаимное добровольное приветствие.

Примечание:1. Отдание воинских почестей командами и частями при церемониях, похоронах и т. п. случаях сохраняется; 2. Команда “смирно” остается во всех случаях, предусмотренных строевыми уставами.

13) В военных округах, не находящихся на театре военных действий, все военнослужащие в свободное от занятий, службы и нарядов время имеют право отлучаться из казармы и с кораблей в гавани, но лишь осведомив об этом соответствующее начальство и получив надлежащее удостоверение личности.

В каждой части должна оставаться рота или вахта (или соответствующая ей часть), и кроме того, в каждой роте, сотне, батарее и т. д. должна оставаться еще и ее дежурная часть.

С кораблей, находящихся на рейдах, увольняется такая часть команды, какая не лишает корабля возможности, в случаях крайней необходимости немедленно сняться с якоря и выйти в море.

14) Никто из военнослужащих не может быть подвергнут наказанию или взысканию без суда. Но в боевой обстановке начальник имеет право, под своей личной ответственностью, принимать все меры, до применения вооруженной силы включительно, против не исполняющих его приказания подчиненных. Эти меры не почитаются дисциплинарными взысканиями.

15) Все наказания, оскорбительные для чести и достоинства военнослужащего, а также мучительные и явно вредные для здоровья, не допускаются.

Примечание: из наказаний, упомянутых в уставе дисциплинарном, постановка под ружье отменяется.

16) Применение наказаний, не упомянутых в уставе дисциплинарном, является преступным деянием, и виновные в нем должны предаваться суду. Точно так же должен быть предан суду всякий начальник, ударивший подчиненного в строю или вне строя.

17) Никто из военнослужащих не может быть подвергнут телесному наказанию, не исключая и отбывающих наказания в военно-тюремных учреждениях.

18) Право назначения на должности и, в указанных законом случаях, временного отстранения начальников всех степеней от должностей принадлежит исключительно начальникам.

Точно так же они одни имеют право отдавать распоряжения, касающиеся боевой деятельности и боевой подготовки части, ее обучения, специальных ее работ, инспекторской и хозяйственной частей. Право же внутреннего самоуправления, наложения наказания и контроля в точно определенных случаях (приказы по воен. ведомству 16 апр. № 213 и 8 мая с. г. № 274) принадлежит выборным войсковым организациям.

Объявляя настоящее общее положение, предписываю принять его (как и правила, установленные приказом по военному ведомству с. г. 114) в основание при пересмотре уставов и законоположений, определяющих внутренний быт и служебную деятельность военнослужащих, а равно дисциплинарную и уголовную их ответственность».

* * *

Покажите эту бумагу любому человеку в погонах, и он даже сейчас назовет ее бредом. А тогда… Можно себе представить чувства какого-нибудь пожилого полковника, которому в ответ на приказ солдат теперь должен был отвечать не «Слушаюсь, ваше высокоблагородие!», а «Постараемся, господин полковник»… И ведь отмена всяких «так точно» и «никак нет» – это еще полбеды. Беда заключалась в том, что теперь в армию приказом военного министра впускалась политика. То есть введенные в марте комитеты уже официально становились партийными клубами, ячейками, которые могли провозглашать какие угодно лозунги – от «Война до победного конца!» до «Долой войну!» или «Мир без аннексий и контрибуций!» (кстати, этот лозунг был придуман в германском Генштабе. 17 июня командир одного из немецких корпусов отметил в своем дневнике приказ, предписывавший «спустить» этот лозунг в русские окопы, что немцы и проделали с блеском).

Всевозможные агитаторы хлынули на фронт еще в начале марта, сразу после введения Приказа № 1, но тогда с ними еще пытались бороться, арестовывали, иногда даже расстреливали. А теперь уже никто не имел права арестовать какого-нибудь Фрунзе за то, что он на митинге агитировал солдат бросить постылые окопы и идти в родную деревню – делить землю. Более того, командиров обязывали создавать этим агитаторам благоприятные условия для работы!..

Чудовищную бумагу, подрывавшую самые основы воинской службы, не стал подписывать даже не возражавший против Приказа № 1 военный министр А.И. Гучков – в знак протеста он вышел в отставку 30 апреля. «Мы хотели проснувшемуся духу самостоятельности, самодеятельности и свободы, который охватил всех, дать организованные формы и известные каналы, по которым он должен идти, – объяснял он свою позицию. – Но есть какая-то линия, за которой начинается разрушение того живого, могучего организма, каким является армия». Вообще-то «разрушение живого, могучего организма» вовсю шло и при Гучкове и было начато именно им, но министр – теперь уже бывший – предпочел об этом не вспоминать. Новый военный и морской министр – 36-летний Александр Федорович Керенский – был полон решимости утвердить Декларацию прав солдата и гражданина…

3 мая в петроградском доме премьер-министра князя Г.Е. Львова все старшие военачальники русской армии во главе с М.В. Алексеевым собрались на совещание с единственной целью – убедить Временное правительство не подписывать декларацию. Первым взял слово главнокомандующий Западным фронтом генерал от кавалерии В.И. Гурко. Смысл его выступления свелся к одному: Декларация прав солдата и гражданина неприемлема, а армия находится на краю гибели. Следом с места поднялся Михаил Васильевич Алексеев:

– Главное сказано, и это правда. Армия на краю гибели. Еще шаг – и она будет ввергнута в бездну, увлечет за собою Россию и ее свободы, и возврата не будет. Виновны – все. Вина лежит на всем, что творилось в этом направлении за последние два с половиной месяца. Мы сделали все возможное, отдаем и теперь все силы, чтобы оздоровить армию. Мы верим А.Ф. Керенскому, что он вложит все силы ума, влияния и характера, чтобы помочь нам. Но этого недостаточно. Должны помочь и те, кто разлагал. Тот, кто издавал Приказ № 1, должен издать ряд приказов и разъяснений.

Армия – организм хрупкий; вчера она работала; завтра она может обратиться против России. В этих стенах можно говорить о чем угодно, но нужна сильная твердая власть; без нее невозможно существовать. До армии должен доходить только приказ министра и главнокомандующего, и мешать этим лицам никто не должен.

Мы все отдаем себя Родине. Если мы виноваты, предавайте суду, но не вмешивайтесь. Если хотите, то назначьте таких, которые будут делать перед вами реверансы.

Скажите здоровое слово, что без дисциплины армия не может существовать. Дух критики заливает армию и должен прекратиться, иначе он погубит ее.

Если будет издана декларация, то, как говорил генерал Гурко, все оставшиеся маленькие устои, надежды рухнут. Погодите, время будет. То, что уже дано, не переварено за эти два с половиной месяца. У нас есть уставы, где указаны и права и обязанности; все же появляющиеся теперь распоряжения говорят только о правах.

Выбейте идею, что мир придет сам по себе. Кто говорит – не надо войны, тот изменник; кто говорит – не надо наступления, тот трус.

У вас есть люди убежденные; пусть приедут к нам и не метеором промелькнут, а поживут и устранят сложившиеся предрассудки. У вас есть печать – пусть поднимет она любовь к Родине и потребует исполнения каждым его обязанностей.

Материальные недостатки мы переживем; духовные же требуют немедленного лечения. Если в течение ближайшего месяца мы не оздоровеем, то вспомните, что говорил генерал Гурко о нашем международном положении. Работать мы будем; помогите же нам и вы.

Члены Временного правительства слушали генералов с брезгливыми ухмылками. Слово взял новоиспеченный военный и морской министр Керенский:

– Я должен сказать присутствующим, как министр и как член правительства, что мы стремимся спасти страну и восстановить активность – и боеспособность русской армии. Ответственность мы берем на себя, но получаем и право вести армию, и указывать ей путь дальнейшего развития.

Тут никто никого не упрекал. Каждый говорил, что он перечувствовал. Каждый искал причину происходящих явлений. Но наши цели и стремления – одни и те же. Временное правительство признает огромную роль и организационную работу Совета солдатских и рабочих депутатов, иначе я не был бы военным министром. Никто не может бросить упрек этому совету. Но никто не может упрекать и командный состав, так как офицерский состав вынес тяжесть революции на своих плечах так же, как и весь русский народ.

Все поняли момент. Теперь, когда мои товарищи входят в правительство, легче выполнить то, к чему мы совместно идем. Теперь одно дело – спасти нашу свободу.

Прошу ехать на ваши посты и помнить, что за вами и за армией – вся Россия.

Наша задача – освободить страну до конца. Но этот конец сам не придет, если мы не покажем всему миру, что мы сильны своей силой и духом.

Итоги заседания подвел министр-председатель правительства князь Г.Е. Львов:

– Цели у нас одни и те же, и каждый выполнит свой долг до конца. Позвольте поблагодарить вас, что вы приехали и поделились с нами…

Здравый смысл, доводы и логика русских военачальников для «временщиков» не значили ровно ничего. У А.Ф. Керенского были куда более могущественные хозяева – западные  «союзники». Декларация должна была стать очередным шагом по разрушению России – и она стала им… 9 мая 1917 года декларация была утверждена Керенским.

Двумя днями раньше в Могилёве открыл работу Всероссийский съезд офицеров армии и флота. Он собрал 298 делегатов, в том числе 241 от фронта и 57 от тыловых гарнизонов. Работу съезда открыл Верховный главнокомандующий М.В. Алексеев. Его появление на трибуне зал приветствовал громкими аплодисментами.

– В воззваниях, в приказах, на столбцах повседневной печати мы часто встречаем короткую фразу: «Отечество в опасности», – заговорил Алексеев. – Мы слишком привыкли к этой фразе. Мы как будто читаем старую летопись о днях давно минувших и не вдумываемся в грозный смысл этой короткой фразы. Но, господа, это, к сожалению, тяжелая правда. Россия погибает. Она стоит на краю пропасти. Еще несколько толчков вперед, и она всей тяжестью рухнет в эту пропасть. Враг занял восьмую часть ее территории. Его не подкупишь утопической фразой: «Мир без аннексий и контрибуций». Он откровенно говорит, что не оставит нашу землю. Он протягивает свою жадную лапу, туда, где еще никогда не был неприятельский солдат: на богатую Волынь, Подолию, Киевскую землю, на весь правый берег нашего Днепра. А мы на что? Разве допустит до этого русская армия? Разве мы не вышвырнем этого дерзкого врага из нашей страны, а уже потом предоставим дипломатии заключить мир с аннексией или без аннексии?

Будем откровенны: упал воинский дух русской армии, еще вчера грозная и могучая, она стоит сейчас в каком-то роковом бессилии перед врагом. Прежняя традиционная верность Родине сменилась стремлением к миру и покою. Вместо деятельности в ней заговорили низменные инстинкты и жажда сохранения жизни. Где та сильная власть, о которой горюет наше государство? Где та мощная власть, которая заставила бы каждого гражданина нести честно долг перед Родиной?

Нам говорят, что скоро будет; но пока ее нет. Где любовь к Родине, где патриотизм? Написали на нашем знамени великое слово «братство», но не начертали его в сердцах и умах. Классовая рознь бушует среди нас. Целые классы, честно выполнявшие свой долг перед Родиной, взяты под подозрение, и на этой почве возникла глубокая пропасть между двумя частями русской армии, офицерами и солдатами.

И вот, в такие минуты собрался первый съезд офицеров русской армии. Думаю, что нельзя выбрать более удобного и неотложного момента для того, чтобы единение водворилось в нашей семье, чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров, чтобы подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва нет победы, без победы – нет спасения, нет России…

Согрейте же ваш труд любовью к Родине и сердечным расположением к солдату, наметьте пути, как приподнять нравственный и умственный склад солдат, для того чтобы они сделались искренними и сердечными вашими товарищами! Устраните ту рознь, какая искусственно посеяна в нашей семье. В настоящее время – это общая болезнь – хотели бы всех граждан России поставить на платформы и платформочки, чтобы инспекторским оком посмотреть, сколько стоит на каждой из них. Мы все должны объединиться на одной великой платформе: Россия в опасности. Нам надо, как членам великой армии, спасать ее. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе.

В зале снова вспыхнули единодушные аплодисменты. Офицеры-делегаты встали, приветствуя Верховного главнокомандующего… Позже на съезде Алексеев был избран первым почетным членом только что созданного Союза офицеров армии и флота.

Однако речь Алексеева – по чести сказать, выдержанная абсолютно в духе времени и вполне безобидная для власть имущих, – многим показалась вызывающей. Так, газета «Известия» заявила: «Генерал Алексеев, служивший еще старому режиму, забыл, что он не затем оставлен на посту Верховного главнокомандующего, чтобы противодействовать политике революционного правительства». Оскорбился и Керенский, которого задел пассаж об отсутствии в России «сильной» и «мощной» власти. Новому военному и морскому министру стало ясно, что Алексеев считает себя слишком самостоятельной фигурой и не готов безоглядно выполнять все требования правительства. А поскольку альтернативная кандидатура на пост Верховного главнокомандующего присмотрена была еще в марте, церемониться с Михаилом Васильевичем долго не стали…