Текст книги "Герои Смуты"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Ляпунов подчинил себе «черных» посадских людей, заставив их работать на оборону – ну и попутно на себя тоже. Впечатляющий перечень того, что принуждал их делать воевода Прокофий Ляпунов в «смутные годы», содержится в коллективной челобитной жителей рязанского посада: «И городовые, и острожные и всякие многие поделки делали, и рвы копали и роскатные башни делали… и гребцы под Прокофьев запас [29]29
  Речь, вероятно, идет о хлебе и других припасах, перевозившихся на судах по Оке из вотчины Прокофия Ляпунова села Исады в Переславль-Рязанский.


[Закрыть]многие имали, и щиты делали, и к Москве с щитами возили, и запасы всякие многие на Прокофья делали; и повоски всякие многие возили мимо (помимо. – В. К.)ево Прокофьевых крестьян, и на городе, и на остроге и на Прокофьеве дворе кораулы кораулим зиму и лето беспрестанна в день и ночь. И дрова на Прокофьев двор секали, и кашу на Прокофьев двор варивали, и на вино солод дирали, и вино курили… и дворы на Прокофья ставили, и мосты к ево двором мостили и по улицам, и пруды около города прудили… И всякие многие работы работали». Слова «тяглецов» черной слободы Переславля-Рязанского Степана Дементьева с товарищами не нуждаются в особенных комментариях, а ведь это еще не полный перечень их жалоб. Они страдали от непомерных подводных и постойных повинностей, от того, что им приходилось вместо уездных крестьян служить «в целовальникех в таможне, и на кобакех, и на винокурнях, и у бань», от злоупотреблений при сборе разных запасов [30]30
  Веселовский С.Б.Новые акты Смутного времени. Акты подмосковных ополчений и земского собора 1611 – 1613 гг. М., 1911. № 11. с. 16-17.


[Закрыть]. Воеводе Ляпунову были обязаны данью все торговцы, проезжавшие по Оке мимо Рязани; он свободно обращался с церковными землями в Рязанском кремле, если надо, самостоятельно выделяя «осадные дворы» для дворян и детей боярских, которые не могли сохранить свои вотчины и поместья в неприкосновенности от врага и шли на службу в город. Конечно, здесь упомянута лишь малая толика дел, оставивших свой документальный след. Даже двадцать лет спустя в Рязани разбирали дела Прокофия Ляпунова (например, о том, что он «поставил» воеводскую съезжую избу на средства «из таможенных доходов») [31]31
  См.: Архив Санкт-Петербургского Института истории РАН (да лее – СПбИИ РАН). Колл. 110. Оп. 1. Д. 66 (1); Акты Московского государства, изданные Императорской Академией наук / Под ред. Н.А. Попова. СПб., 1890. т. 1. Разрядный приказ. Московский стол. 1571—1634. №289. с. 317-318.


[Закрыть]. Вряд ли мы ошибемся, расценив действия Ляпунова как поведение обычного наместника московских царей. Необычным было лишь то, что он сам принадлежал к рязанскому дворянству и был связан с городом невидимыми нитями дружеских, родственных, клиентских и прочих связей. Однако он носил чин думного дворянина, и его службы царю попадали в разрядные книги, что поднимало честь воеводы, ставя его выше остальных рязанских дворян, не говоря о прочем населении Переславля-Рязанского.

Возглавив дворян своего «города», Прокофий Ляпунов организовывал помощь соседним городам, куда приходили войска тушинцев. Особенно тяжелыми были бои 1608—1609 годов.

Уже в мае 1608 года рязанских воевод князя Ивана Андреевича Хованского и думного дворянина Прокофия Петровича Ляпунова известили об опасности похода полковника Лисовского, собиравшегося «с воры» в Михайлове [32]32
  АС З.Т. 4. №274. с. 203.


[Закрыть]. Сам Прокофий Ляпунов ходил с отрядом под Пронск. Во главе объединенной арзамасской и рязанской рати царь Василий Шуйский отправил князя Ивана Андреевича Хованского. Именно этому воеводе рязанцы некогда помогали в памятных боях у восминских «бо-яраков», а потом он был назначен на службу в Переславль-Рязанский. Славно повоевали и под Пронском, причем воевода Прокофий Ляпунов был тогда ранен. Эта рана потом, возможно, избавит его от смерти под другим городом – Зарайском – во время встречи на поле боя, пожалуй, с лучшим воеводой тушинского самозванца – полковником Александром Лисовским.

О боях под Пронском и Зарайском рассказал упоминавшийся автор записок о Смуте Баим Болтин, которому те события были особенно памятны как самая большая трагедия арзамасских дворян за все время Смуты. «И Переславля Резанскова с весны ходили воеводы под Пронеск, – писал автор «Карамзинекого хронографа» о событиях 116 (1608) года, – а Пронеск был в измене, и у Пронска острог взяли, и в остроге дворы выжгли, и к городу Пронъску приступали и не много городу не взяли, из города ранили из пищали воеводу Прокофья Лепунова по ноге и от города воеводы и ратные люди отошли прочь и пошли в Переславль Резанской».

Пронский поход был признан вполне удачным, и с победным известием о нем воеводы послали в Москву специального вестникасеунщика. Но самое тяжелое для участников пронского похода было еще впереди. Вернувшись в Рязань, они поспешили на помощь другому городу – Зарайску, «а в городе Зараском сидел литовской полковник Александр Лисовской, а с ним литовские ратные люди и черкасы (запорожские казаки. – В. К.)и русские всякие воры». Раненого Прокофия Ляпунова в походе под Зарайск заменил его брат Захар. Далее же случилась катастрофа: как писал Баим Болтин, «и паки московские люди пришли под город под Зараской на поле, и Лисовской со всеми людми из города вышел на бой, и с резанцы и с арзамасцы был у нево бой, и резанцов и арзамасцев побил и могих живых поймал». Автор «Нового летописца», по своему обыкновению, не упустил случая подчеркнуть провал Ляпуновых, обвинив воевод в том, что они пришли «под Зарайской город не промыслом со пьяна». Печальным памятником тех событий остался существующий поныне курган «велий», насыпанный победителем Лисовским над большой братской могилой, где осталось лежать несколько сотен дворян Арзамаса и Переславля-Рязанского [33]33
  См.: Изборник… с. 340; Новый летописец. с. 79, 91-92.


[Закрыть]. Впоследствии рязанцы пытались помочь Коломне справиться с осаждавшим город полковником Млоцким, однако неизвестно, ходил ли в этот поход сам Прокофий Ляпунов.

Ляпунов отслуживал доверие, сколько мог, выполняя самые ответственные поручения царя Василия Шуйского. Осенью 1608 года, когда Москва оказалась в осаде от тушинцев, завоевывавших на свою сторону один за другим почти все города Замосковного края, именно к Ляпунову обращался царь с отчаянной просьбой «наспех» привезти хлеб, собранный в рязанских дворцовых селах. Без запасов хлеба, во враждебном окружении Москва была обречена, поэтому в столице не стали дожидаться, когда крестьяне привезут хлеб на своих подводах (рискуя тем, что они вообще не проедут в город). Ляпунова просили нанять суда и еще «до заморозов» привезти хлеб «в судех тотьчас… чтоб наши обиходы за хлебом не стали и ратным людем быти без нужды» [34]34
  АС З.Т. 4. № 276. с. 205.


[Закрыть]. И на следующий год, в августе—сентябре 1609 года, Прокофий Ляпунов тоже охранял окский судовой путь, чтобы по нему беспрепятственно везли запасы в Москву [35]35
  Там же. №277. с. 206.


[Закрыть].

Вскоре, однако, правление неудачливого царя Шуйского перестало быть легитимным в глазах его подданных. Все беды и напасти, связанные с бунтом Болотникова, разделением страны из-за продолжавшейся истории самозваного царя Дмитрия, оказались связаны с нарушением воли Земли при избрании князя Василия Шуйского на царство. Не было забыто и то, что царь Василий Иванович неоднократно нарушал свои же клятвы, в том числе и ту, которую сам добровольно дал при восшествии на престол. Именно тогда в обществе вызрела идея, ставшая для современников главным объяснением Смуты. Происходившее вокруг виделось наказанием за грехи и «безумное молчание» всего мира [36]36
  Яковлев А.И.«Безумное молчание» (Причины Смуты по взглядам русских современников ее) // Сборник статей, посвященных В.О. Ключевскому. Ч. 2. М., 1909. с. 651-678.


[Закрыть]. И снова Ляпунов одним из первых уловил эти изменения в настроениях общества. Перед нами нетерпеливый, но искренний порыв рязанского воеводы, обратившегося с посланием к князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. Успешные действия союзной со шведскими наемниками русской рати, собранной молодым боярином в Великом Новгороде, дали надежду на освобождение государства от присутствия самозваного царя Лжедмитрия II и его польско-литовского войска. Успешно сражаясь с тушинцами, князь Михаил Скопин-Шуйский триумфально прошел в 1609 году путь от Торжка к Твери, Калязину и Александровой слободе. Туда, в Слободу, по сообщению «Нового летописца», думный дворянин Прокофий Ляпунов отправил «станицу» (небольшой отряд всадников) с отпиской, адресованной родственнику царя. Фактически, если верить летописи, один думец призывал другого к перевороту. Ляпунов предлагал заменить одного князя Шуйского другим – князем Скопиным-Шуйским. Идея Ляпунова отнюдь не была фантастичной. Скорее, наоборот, он всего лишь озвучил и выразил на бумаге в своем послании Скопину то, о чем вокруг, видимо, говорили многие. У идеи смены царя при желании можно было найти даже родословное обоснование, ибо отец Михаила Скопина-Шуйского принадлежал к старшей ветви рода и в боярских перечнях его имя писалось выше имени его тезки и родственника, будущего царя Василия Ивановича. Для людей той эпохи, находившихся на верху социальной иерархии, такая «мера» службами отцов была делом само собой разумеющимся. Только вот нормальный и понятный порядок родовых связей сильно пострадал в царствование Ивана Грозного, а потом еще более был запутан при его преемниках, особенно когда род князей Шуйских попал в опалу во второй половине 1580-х годов.

Приведем пространный рассказ «Нового летописца», предупреждая читателя о пристрастном отношении автора этого памятника к рязанскому герою, что обусловлено более поздними событиями. В статье «О приезде с Резани от Прокофья Ляпунова» говорилось: «Придоша в Слободу с Резани от Прокофья Ляпунова станица и писаше ко князю Михаилу грамоты. Аки змия уезвяюще люди смертоносною язвою, такоже и он лстивый человек, хотя остудити князь Михаила Васильевича царю Василью, а князь Михаила возъярити на царя Ва-силья, написаша грамоты и здороваша на царстве, а царя же Василья укорными словесы писаше». Как видим, летописец вполне определенно оценивал «льстивые», то есть обманные, действия Ляпунова, вознамерившегося разрушить родственный союз князей Шуйских и посеять между ними рознь. Но так ли это было на самом деле? Текст ляпуновского послания не сохранился, его тогда же благоразумно уничтожил сам князь Скопин-Шуйский, помиловавший посланцев рязанского воеводы: «Князь Михайло ж, прочетчи грамоты и изодрав их, тех же посланников повеле поимати, хотя их послати к Москве. Они же начаша плакати и бити челом и поведаша Прокофьево житие все и к себе его Прокофьево насилие. Он же, милостивый боярин, не хотя их крови, отпусти их опять на Рязань» [37]37
  Новый летописец. с. 92—93.


[Закрыть].

Приведенное летописное свидетельство не датировано. Можно лишь предположить, что Ляпунов не случайно обратился в Александрову слободу, ставшую после всех побед рати Скопина-Шуйского и ее долгожданного объединения с войском боярина Федора Ивановича Шереметева своеобразной столицей земских сил. Посланники Ляпунова могли приехать в Слободу, освобожденную от тушинцев, в ноябре 1609 года, скорее всего, по установившемуся зимнему пути, когда морозы прочно сковали реки. Следовательно, летописец повествует о времени примерно с конца 1609-го по начало 1610 года. Однако в тот момент происходили разные события, совершенно менявшие политическую обстановку в Московском государстве. Распадался тушинский лагерь, а сам «царик» бесславно бежал от своего войска, требовавшего уплаты огромных долгов, спрятавшись в дровяных санях. Из Александровой слободы по городам рассылались радостные грамоты с известием о мнимой гибели самозванца, с обращением от «государя царя и великого князя Василья Ивановича всеа Русии бояр и воевод князя Михаила Васильевича Шуйского с товарыщи» [38]38
  Гневушев А.М.Акты времени правления царя Василия Шуйского (1606 г. 19 мая – 17 июля 1610 г.). М., 1914. № 68. с. 80. См. подробнее: Козляков В.Н.Василий Шуйский. с. 203.


[Закрыть]. Не такая ли грамота натолкнула Ляпунова на идею посылки своих людей с обращением к князю Скопину-Шуйскому в Слободу? Зная витиеватый и торжественный стиль, присущий другим грамотам Ляпунова этого времени, можно предположить, что рязанский воевода в своем очередном порывистом душевном движении всего лишь в преувеличенных словах отозвался о роли Скопина, сравнил ее с бездействием царя Василия Шуйского. Не в характере Ляпунова было писать тайные письма о заговоре, если он действительно уже тогда думал о перевороте.

В известии летописца акценты смещены. Он ничего не сообщает о содержании письма, зато умело рассказывает о кающихся вестниках из «станицы» Ляпунова, которые перед лицом грозившей им опасности отреклись от рязанского воеводы и сослались на его «насилие». То, что Ляпунов чувствовал себя полным хозяином в Рязани, – повторять не стоит, но широко об этом стало известно много позднее, после его трагической гибели под Москвой в 1611 году. В «Новом летописце» содержится немало примеров переноса позднейших сведений на более ранние известия. Критическое осмысление событий навязано автором летописи, чтобы выставить в неприглядном свете «змия»-Ляпунова и оттенить благородные качества Скопина-Шуйского. Это оказавшиеся рядом с ним неназванные доносчики известили царя Шуйского о грозящей ему измене: «Злии же человецы клеветники написаху о том ко царю Васи-лью на князь Михаила, что он их к Москве, переимав, не прислал. Царь же Василей с тое поры на князь Михаила нача мнение держати и братья царя Василья» [39]39
  Новый летописец. с. 92—93.


[Закрыть].

Как, однако, ловко все получилось! Косвенным образом Ляпунов (а не авторы интриги!) оказался виноватым еще и в грядущей трагедии. Между тем рядом со Скопиным были и другие бояре, поставленные в «товарищах» у молодого боярина – не им ли выгодно было осадить притязания земского героя? Когда князь Михаил Скопин-Шуйский триумфально войдет в Москву, молва свяжет внезапную смерть молодого воеводы после пира у князя Воротынского с враждебным отношением к нему «братьи» царя Василия Шуйского. На пиру воевода Скопин вроде бы выпил чашу с отравленным вином, поданную ему боярыней Екатериной Шуйской, женой царского брата князя Дмитрия Ивановича Шуйского, а еще и родной сестрой бывшей царицы Марии Годуновой и дочерью известного опричника Малюты Скуратова. Создается впечатление, что вся история с посланием рязанского воеводы боярину Михаилу Скопину-Шуйскому, приведенная в «Новом летописце», нужна была для того, чтобы отвлечь внимание от действий других «ушников» царя Василия Шуйского, намеренно ссоривших его с прославленным племянником.

Многие после успехов молодого князя Скопина-Шуйского – победителя Тушинского вора и освободителя Троицесергиева монастыря – стали видеть в нем нового претендента на престол. Хотели, чтобы он сменил царя Василия, успевшего своими действиями оттолкнуть от себя даже бывших друзей и союзников. Прокофий Ляпунов, наверное, чуть раньше других не только задумался о смене власти в Москве, но и стал действовать – сначала своими грамотами и обращениями. Время для открытого неповиновения придет чуть позже, когда царя Василия Шуйского вынудят отречься от царства в июле 1610 года. С этого момента начинается настоящая всероссийская слава рязанцев Ляпуновых, успевших оставить заметный исторический след в эпоху «междуцарствия».

В рассказе «Нового летописца» о свержении царя Василия Ивановича умалчивается об истинных основаниях придворной борьбы и влиянии на ход событий московских бояр, вскоре образовавших свое правительство. Вместо этого летопись с удовольствием «развенчивает» изменнические действия всё того же Прокофия Ляпунова. Рязанский воевода удостоился отдельной статьи, в заголовке которой недвусмысленно говорится о его главной роли в случившемся перевороте: «О умышленьи на царя Василья Прокофья Ляпунова». Если верить летописцу, то получается, что Ляпунов не успокоился после того, как его гонцы были отправлены ни с чем от князя Михаила Скопина. После внезапной смерти этого боярина и воеводы в Москве в конце апреля 1610 года Ляпунов с новой силой возобновил агитацию против царя Василия Шуйского. На этот раз адресатом его обращения стал не кто иной, как стольник князь Дмитрий Михайлович Пожарский, служивший в то время воеводой в Зарайске – соседнем городе с Переславлем-Ря-занским. История эта давно известна, однако меньше обращается внимания на то, что первым, к кому обратился Прокофий Ляпунов, по версии «Нового летописца», был изгнанный Скопиным самозванец Лжедмитрий II, чей новый двор находился в Калуге: «В то же время слышав Прокофей Ляпунов, что князь Михайло Васильевич преставись, и нача на царя Василья умышляти всякими умыслы и по городом нача писати от себя и в Колугу к Вору посылаше». Другими словами, в действиях Ляпунова в мае—июне 1610 года можно усмотреть практически ту же модель общего союза различных сил, которая впоследствии будет реализована в создании Первого ополчения. Однако время для этого, видимо, еще не пришло. О реакции в Калуге на обращение Ляпунова (если оно было) ничего не известно. Не будет преувеличением сказать, что письма, полученные от Ляпунова или каких-то других членов двора, в тот момент могли только оживить надежды самого самозванца и его супруги Марины Мнишек на приход к власти. К тому же венчанная на царство в 1606 году московская царица ожидала ребенка. Конечно, об этом не было широко известно, но Лжедмитрий II уже учитывал это обстоятельство. Как только Шуйского отрешат от власти, самозванец снова появится под Москвой, и не один, а в сопровождении своего калужского двора и царицы.

Выбор еще одного адресата посланий Ляпунова – стольника князя Дмитрия Михайловича Пожарского – тоже не был случайным. Ожегшись в 1606 году на союзе с болотниковцами и сотником Истомой Пашковым, Ляпунов стремился больше не допускать таких ошибок. Его выбор сначала в пользу князя Михаила Скопина-Шуйского, потом – князя Пожарского показывает, что он учитывал их репутацию последовательных сторонников земских сил. Противоречие было в том, что он призывал к нарушению присяги, на что многие не готовы были идти даже тогда, когда полностью разуверились в способности царя Василия Шуйского управлять государством и защищать его. Обращению к зарайскому воеводе князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому был придан менее официальный, даже родственный характер. Ляпунов на этот раз избрал своим вестником близкого родственника – Федора Ляпунова, младшего из сыновей его старшего брата Григория Петровича [40]40
  Федор был одним из четырех сыновей Григория Ляпунова; два его старших брата, по родословной росписи, помещенной в «Бархатной книге», погибли: Степан «убит под Михайловым», а Яков «убит под Зарайским». Обстоятельства смерти Якова Григорьевича Ляпунова неизвестны, однако большинство таких записей в родословных рязанских дворян связаны с памятным поражением в 1608 году объединенной рати рязанцев и арзамассцев от Лисовского в Зарайске в 1608 году. См.: Козляков В.Н.Род дворян Ляпуновых… с. 368—378.


[Закрыть]: «К Николе Зараскому приела племянника своего Федора Ляпунова, чтоб с ними был в совете, и в грамоте к ним писаше, чтоб ему мстити смерть царю Василью князь Михаила Васильевича». Следовательно, миссия Федора Ляпунова состояла в том, чтобы привлечь Пожарского к союзу разных городов (где уже числился и Калужский вор!), и речь шла о мести царю Шуйскому, обвиняемому молвой в смерти царственного «племянника».

Реакция самого князя Дмитрия Пожарского оказалась вполне прогнозируемой. Он не только отказался примкнуть к такому сомнительному объединению, но и известил обо всем царя Василия Шуйского: «В то же время был у Николы Зараскова воевода князь Дмитрей Михайлович Пожарской и не приста к совету его и того Федора отпустиша к нему, а с тою грамотою посла ко царю Василью наскоро, чтоб к нему на помощь прислал людей». Пожарский сделал то, что должен был сделать, и Ляпунов вынужден был считаться с тем, что союз с калужским самозванцем оказался невозможным. Именно в этом контексте произнесены летописцем и слова о «думе» рязанского воеводы и боярина князя Василия Голицына: «Прокофей же, слыша то, что пришли на помощь люди в Зараской город, и с Вором не нача ссылатися. Дума ж у него большая на царя Василья з боярином со князь Васильем Васильевичем Голицыным, и от Москвы отложися и не нача царя Василья слушати» [41]41
  Новый летописец. с. 97.


[Закрыть].

Из «Нового летописца» и других источников становится очевидным только одно – Прокофий Ляпунов отказался подчиняться царю Василию Шуйскому значительно раньше, чем того принудили оставить престол. Попытка создать какую-то коалицию против Шуйского не удалась, бесперспективной оказалась и идея объединения с калужским самозванцем. Члены бывшего тушинского двора Лжедмитрия II самостоятельно попробовали в феврале 1610 года договориться о будущем устройстве Русского государства с польско-литовским королем Сигизмундом III, осаждавшим Смоленск. Многие тогда проторили дорожку в королевский лагерь, да не всех ждал теплый прием. В королевской ставке рассматривали статьи договора, подготовленные тушинским «патриархом» Филаретом (бывшим боярином Федором Романовым), боярином Михаилом Глебовичем Салтыковым и другими бывшими тушинцами, но думали, похоже, только о главной цели – завоевании Смоленска, что в итоге должно было принести славу королю. У недавних тушинцев оставался небольшой выбор: либо возвратиться в Москву, покаявшись перед ничтожным для них царем Василием Шуйским, либо снова искать счастья вместе с самозванцем в Калуге. Между тем у самого «царика», освободившегося от своих одиозных сторонников-«панов», разорявших присягнувшие ему на верность города и уезды, снова появлялся шанс. И видеть это мог не один Ляпунов.

Прокофия Ляпунова не смутила неудача с обращением к князю Пожарскому. Он все равно, как мог, противодействовал царю Василию Шуйскому. Новый повод представился тогда, когда верные царю Василию войска под руководством воеводы князя Василия Федоровича Мосальского пытались отстоять от «воровских» притязаний Шацк – центр Мещерского уезда. Однако победа осталась за воеводой калужского «цари-ка» князем Дмитрием Мамстрюковичем Черкасским. Шуйский еще пытался удержать за собой этот богатый край, где располагались дворцовые земли, и послал на помощь князю Василию Федоровичу Мосальскому голову Ивана Можарова, скорее всего со стрелецким войском. Но этот отряд был задержан Ляпуновым в Рязани: «И Прокофей сведал то, что идут к Шацкому и, посла, повеле Ивана переняти и их не пропустиша, повеле им быти у себя» [42]42
  Там же.


[Закрыть]. Известие это можно воспринять по-разному, даже как действия Прокофия Ляпунова в пользу калужского самозванца. Но, возможно, всё объяснялось интересами укрепления обороны Переславля-Рязанского. В Москве же очередное самоуправство Ляпунова приняли за измену.

Вскоре в столице произошел переворот, лишивший власти царя Василия Шуйского. Поводом для смены царя стало тяжелое поражение московского войска в битве с гетманом Станиславом Жолкевским под Клушином 24 июня 1610 года. Меньше чем через месяц судьба князей Шуйских была решена, и, условно говоря, «договор» с ними, заключенный сразу после свержения самозваного царя Дмитрия в 1606 году, был окончательно разорван.

Царю Василию Шуйскому мало что удалось сделать за четыре года. Не выполнил он и своей присяги «миру», которую дал при восшествии на престол: никого не казнить без вины, не разорять людей всем родом, учитывать мнение Боярской думы. Расправы с опальными людьми продолжались и, по московской традиции, они опять затрагивали всех родственников, а не одного провинившегося человека. Все обещания остались неисполненными, а самозванство не только не исчезло, но и стало мучительным признаком государственной жизни, укрыться от которого нельзя было ни в каком уголке страны. Чрезвычайные события, связанные с отрешением от власти царя Василия Шуйского, требовали решительных действий.

Значительный след Ляпуновы оставили и здесь. На этот раз в числе заговорщиков упоминается Захар Петрович, родной брат Прокофия. Но и Прокофия Ляпунова автор «Нового летописца» по-прежнему не забывает, утверждая, что именно он в союзе с князем Василием Голицыным стал зачинщиком переворота. Когда царь Василий Шуйский в последней надежде после клушинского разгрома обратился по городам, чтобы оттуда шли спасать Москву, то никого не дождался. Не помог ему и Ляпунов в Переславле-Рязанском: «…а резанцы отказаша по умышлению Прокофья Ляпунова. Прокофей же наипаче нача со князем Васильем Голицыным умышляти, как бы царя ссадити».

Описывая события в Москве 17 июля 1610 года – последнего дня царствования Василия Шуйского, автор «Нового летописца» опять-таки прежде других вспоминал Прокофия Ляпунова: «В то же время приела Прокофей Ляпунов к Москве ко князю Василью Васильевичу Голицыну да к брату своему Захарью Ляпунову и ко всем своим советником Олешку Пешкова, чтоб царя Василья з государства ссадить. Той же Захарей Ляпунов да Федор Хомутов на Лобно место выехаша и з своими советники завопиша на Лобном месте, чтоб отставить царя Василья» [43]43
  Там же. с. 98-100.


[Закрыть]. Захар Ляпунов и Федор Хомутов активно участвовали и в развитии этой политической драмы, когда царя Шуйского вынуждали принять постриг [44]44
  См.: Изборник… с. 347.


[Закрыть]. Кроме русских летописных памятников, интересные сведения об устранении Шуйского с престола оставил в своих записках польский гетман Станислав Жолкевский. Двигаясь после Клушина с войском к Москве, Жолкевский забрасывал столицу подметными письмами, чтобы еще больше ослабить власть Шуйских. Но ему не пришлось лично вмешиваться в события, это сделали сами москвичи. Всё началось, по сведениям гетмана, еще 12 (22) июля, когда «несколько тысяч дворян» пришли к царю. (Трудно сказать, как могла собраться такая большая толпа людей перед царским дворцом.) Из всех прочих участников событий гетман Жолкевский, как и русские летописи, выделил Захара Ляпунова. Он «сурово» вопрошал царя Василия Шуйского: «…Долго ли за тебя будет проливаться христианская кровь? Земля наша опустела, в царстве ничего доброго в твое правление не делается, сжалься над упадком нашим, положи посох (т. е. скипетр), пусть мы постараемся о себе другими средствами». В ответ Шуйский набросился с матерной бранью на рязанского дворянина. Ему уже удавалось осаживать разного рода челобитчиков, укоряя их тем, что они выступали только сами от себя, а не от «всей земли». На этот раз царь Василий Иванович решил использовать тот же прием и сослаться на послушную ему Боярскую думу: «Как ты мне это смел сказать, когда бояре… не говорят мне сего?» Не стерпев обиды, царь даже замахнулся на Ляпунова длинным ножом, который был при нем. Рассказ этот явно передавался из уст в уста и, с некоторыми фольклорными искажениями, дошел до гетмана Жолкевского. Захар Ляпунов не только был храбрецом, но и обладал подобающей силой и статью: «Ляпунов был мужчина большого роста, дюжий и смелый; он закричал на него громко: не бросайся на меня, – как возьму тебя в руки, так всего изомну» [45]45
  Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. СПб., 1871. с. 68-70.


[Закрыть]. После этого Ляпунов, а также «некто Хомутов», Иван Никитич Салтыков и другие вышли на Лобное место. Там они призвали народ сойтись за городскими заставами для сведения царя Василия Шуйского с престола.

Получается, что и русские, и польские источники говорят об одном: Ляпуновы в этот важнейший момент истории не остаются рядовыми наблюдателями, но активно влияют на ход событий. Рязанские дворяне одними из первых произнесли вслух то, о чем говорили все вокруг. «А в народе говорят, что он государь несчастлив», – передавал эту мысль автор «Карамзинского хронографа». Однако время Смуты уже кое-чему научило русских людей, и речь совсем не шла о физическом устранении неугодного «миру» царя, как это было с самозванцем или еще раньше с Федором Годуновым. Заслуги князей-Рюриковичей Шуйских в истории были столь памятны, что ни у кого не поднималась рука на то, чтобы тайно или явно расправиться с отрешенным от власти царем. Бояре—враги Шуйского плохо себе представляли, что делать с ним: ведь убийство царя могло всколыхнуть страну так, что все «несчастья» его правления обернулись бы против тех, кто взял управление в свои руки. Поэтому-то в свержении царя Василия Ивановича стремились опереться на ставшую уже баснословной удельную практику: собрали «вече» из московского народа, выйдя куда-то за Москву-реку, требовали благословения патриарха, хотели просить, чтобы «царь взял себе в удел Нижней Новгород» [46]46
  Изборник… с. 346.


[Закрыть], которым предки суздальских князей Шуйских владели в XIV веке.

Пытаясь объяснить политические предпочтения Ляпуновых в тот момент, надо учитывать менявшиеся обстоятельства придворной борьбы. В боярском списке 1610/11 года перечислены имена 33 бояр, 22 окольничих и 7 думных дворян (многие из них приняли участие в «вече» за городскими воротами). Прокофий Ляпунов занимал в перечне членов Боярской думы… последнее место. И вообще отсутствовал в Москве. В обычное время это не оставляло ему никаких шансов на то, чтобы играть какую-либо самостоятельную роль в происходивших событиях. Но в чрезвычайных условиях «междуцарствия» он сумел стать одним из главных действующих лиц, вызывая, впрочем, ожидаемое раздражение своих современников, не прощавших самостоятельности там, где она не была «положена» по обычаю или чину В Московском государстве всегда существовали боярские «партии», представленные «сильными», то есть правящими людьми той эпохи, заседавшими в Боярской думе. Дума была единой, когда речь шла об отстаивании ее аристократического характера. Однако внутри нее тоже имелась своя родословная иерархия: князья Рюриковичи спорили за первенство с князьями Гедиминовичами, старомосковские бояре охраняли свое положение от новых родов, попавших в Думу благодаря одной благосклонности Ивана Грозного или его преемников. Меняло положение думцев пожалование чинами бояр и окольничих новых царских родственников. Рядом с каждым боярином, входившим в Думу, издавна складывался «свой круг» родственников и приближенных, которые и поддерживали его при любых поворотах московской политической жизни.

Братьев Прокофия и Захара Ляпуновых, скорее всего, можно причислить к «партии» боярина князя Василия Васильевича Голицына. Выше этого аристократа Гедиминовича в боярском списке стояло всего лишь несколько человек, и всех их можно назвать по именам. Первенствующее положение в Думе давно и прочно было занято князем Федором Ивановичем Мстиславским. Однако залогом такой устойчивости, восходящей ко временам правления его полного тезки царя Федора Ивановича, был полный отказ от каких-либо притязаний на верховную власть (сам он объяснял это тем, что всегда крепко держался принятой присяги). Иначе боярин не выжил бы сначала при Борисе Годунове, потом при свергнувшем его Лжедмитрии I, затем при пришедшем к власти в результате переворота Василии Шуйском. Следующий по старшинству (не возрастному, а своего положения) боярин – князь Иван Михайлович Воротынский. Это на крестинах его сына-младенца Алексея случилась история с признанной молвой отравленной чашей, поданной князю Михаилу Скопину-Шуйскому. Князь Иван Михайлович Воротынский большую часть своей жизни провел в ссылке, в отдалении от двора. Если бы не Смута, то ему, наверное, так бы никогда и не вернуться в Думу. Происхождение, как и в случае с Мстиславским, давало ему почетное первенство, но не означало политического преимущества. А вот дальше шли князь Андрей Васильевич Трубецкой и три брата Голицыных – Василий, Иван и Андрей (показательно почти полное доминирование князей-Гедиминовичей в Думе после исторического поражения последних Рюриковичей на троне – князей Шуйских).

Между князьями Трубецкими и Голицыными шел давний, длившийся десятилетиями местнический спор. Царь Борис Годунов возвысил князей Трубецких, а князей Голицыных держал в отдалении от себя. Именно по этой причине князь Василий Голицын и его братья оказались в числе первых сторонников якобы чудесно спасшегося «царевича Дмитрия», изменив под Кромами в мае 1605 года наследнику Годунова – царю Федору Борисовичу. С этого момента можно проследить сложившийся союз с Голицыными братьев Ляпуновых, которых Годунов также не жаловал после их памятного политического выступления, последовавшего за смертью Ивана Грозного. Когда же пришел другой исторический час, после смерти самого Бориса Годунова, все недовольные им собрались под знамена самозваного царя Дмитрия Ивановича. Напомню, что князья Голицыны и Прокофий Ляпунов оказались тогда в числе первых, кто поддержал Лжедмитрия. Для князя Василия Голицына кромский «подвиг» оказался не последней услугой самозванцу. С именем родовитого князя-Гедиминовича связывают факт позорной расправы над несчастным семейством Бориса Годунова. Роль же Ляпуновых среди сторонников самозваного царя Дмитрия дальше Кром не видна. Вопрос о том, была ли их поддержка, оказанная князьям Голицыным под Кромами, делом политической минуты или далеко просчитанным шагом, остается открытым. Хотя постоянство в поддержке князей Голицыных, продемонстрированное в событиях 1610 года, заставляет думать, скорее, о давнем и хорошо осознанном выборе Ляпуновых в пользу князя Василия Голицына как своего политического покровителя.