355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Козляков » Герои Смуты » Текст книги (страница 18)
Герои Смуты
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:51

Текст книги "Герои Смуты"


Автор книги: Вячеслав Козляков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Расспросные речи Луки Милославского являются своеобразной репликой, на первый взгляд подтверждающей знаменитые обвинения Авраамия Палицына в адрес вождей земского движения. Келарь Троицесергиева монастыря находился в Ярославле в дни приема и подготовки статейных списков новгородского посольства и делал всё для того, чтобы побудить ополчение немедленно идти под Москву. В его «Сказании» содержится нелицеприятный, если не сказать злой отзыв о том, что он нашел в Ярославле. Палицын выехал из Троицесергиева монастыря 28 июня и через несколько дней должен был доехать до пункта назначения: «И пришедшу ему во град Ярославль, и виде мятежников, и ласкателей, и трапезолюбителей, а не боголюбцов, и воздвижущих гнев и свар между воевод и во всем воиньстве. Сиа вся разсмотрив, старец и князя Дмитрея и Козму Минина и все воиньство поучив от божественных писаний и много молив их поспешити под царствующий град и к тому таковым мятежником не внимати» [480]480
  Сказание Авраамия Палицына. с. 221. См. также: Кедров С.Авраамий Палицын. с. 104—121.


[Закрыть]
.

Что же послужило основанием для упреков троицкого келаря? Возможно, что подтекст его обвинений связан с тем, что он видел, как принимали новгородских послов, и не понимал, почему князь Дмитрий Михайлович Пожарский отказывался немедленно идти на помощь князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому. У келаря Авраамия Палицына были и свои мотивы, которые он не назвал. Князь Дмитрий Трубецкой оказывал покровительство Троицесергиеву монастырю, выдавал ему грамоты и охранял от наездов подмосковных казаков в троицкие вотчины. Князь Дмитрий Пожарский тоже готов был защищать Троицкий монастырь, но не мог сделать этого сразу, хотя в Ярославле и оказались бывшие защитники монастыря – боярин князь Андрей Петрович Куракин и дальний родственник келаря воевода Андрей Федорович Палицын. Позднее путь ополчения будет лежать через Троицу, как все тогда называли монастырь. Но летом 1612 года надо было прежде всего выбирать нового царя и устраивать другие очередные дела, касавшиеся «всей земли».

В Вологде, Устюге Великом, Сольвычегодске, Перми и Яренске ходили списки «посланных речей» о переговорах новгородских послов в Ярославле (в документе очень точно обозначена близость этих материалов к дипломатическим документам – «статейным спискам», но не совпадение с ними). Позиция «всей земли» была обозначена на переговорах князем Дмитрием Пожарским вполне определенно. «Вся земля» согласится на принятие кандидатуры Карла Филиппа в случае его перехода в православие: «…хотим того, чтоб нам всем людем Росийского государьства в соединенье быть; и обрати б на Московское государьство государя царя и великого князя, государьского сына, толко б был в православной крестьянской вере греческого закона, а не в иной которой, которая вера с нашею православной хрестьянскою верою не состоится». Неудачный опыт с присягой королевичу Владиславу навсегда отучил московских людей от излишнего доверия к иноземным кандидатам. Именно на этих переговорах князь Дмитрий Пожарский произнес известные слова, вспоминая участь послов под Смоленск князя Василия Васильевича Голицына и отказываясь от организации посольства ярославского земского правительства в Шведское королевство: «Надобны были такие люди в нынешнее время. Толко б ныне такой столп, князь Василей Васильевич был здесь, и об нем бы все держались; и яз к такому великому делу мимо его не принялся; а то ныне меня к такому делу бояре и вся земля силно приневолили. И видя нам то, что учинилося с Литовской стороны, в Свию (Швецию. – В. К.)нам послов не посылывати и государя на государьство не нашия православныя крестьянския веры греческаго закона не хотеть» [481]481
  ААЭ. т. 2. № 210. с. 369-370. См. подробнее: Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 142—144.


[Закрыть]
.

В ответной грамоте из Ярославля в Новгород 26 июля 1612 года князь Дмитрий Михайлович Пожарский подтверждал, что придерживается прежнего приговора Первого ополчения о призвании шведского королевича: «…и мы ваши грамоты, и списки с утверженных грамот, и грамоты и приговор и статейной список, каковы присланы к вам из-под Москвы, выслушали, и что к вам писали из-под Москвы бояре и воеводы и всех чинов люди приговор за своими руками, и мы и ныне того своего(выделено мной. – В. К.)приговора держимся». Становится понятным, почему в расспросных речах Луки Милославского так пристально интересовались предшествующими переговорами Василия Ивановича Бутурлина и Якоба Делагарди до новгородского взятия в 1611 году.

Дальнейшие действия виделись следующим образом: сначала «по летнему пути» надо было дождаться приезда королевича, а затем ярославский земский «совет» обещал послать в Великий Новгород «послов изо всяких чинов людей со всем полным договором». Для того чтобы смягчить категорические требования, в ярославской грамоте указывали на опасения, связанные с нарушением крестного целованья, как это уже было с «литовским королем». В остальном же подтверждали, что «мы от вашего добраго совету непрочь». Порукой тому было участие представителей многих городов и чинов в приеме посольства князя Федора Оболенского. Теперь всё зависело только от приезда или неприезда шведского королевича, потому что его отсутствие могло вызвать «сумненье» у людей. «А нам без государя быти невозможно, – писали в ярославской грамоте, – сами ведаете, что такому великому государству без государя долгое время стоять нельзя» [482]482
  ДАИ.Т. 1. № 164. с. 288; Подвиг нижегородского ополчения… т. 1. с. 239-240.


[Закрыть]
.

26—27 июля 1612 года новгородские послы тронулись в обратный путь вместе с представителями ярославского земского совета Перфирием Ивановичем Секириным, Федором Кондратьевичем Шишкиным и подьячим Девятым Русиновым. В главном вопросе о кандидатуре на престол «Совет всея земли» достиг согласия, и это – несмотря на высказывавшееся недовольство троицких властей – оправдывало столь долгое стояние ополчения в Ярославле и замедление похода на Москву.

Об успехе новгородского посольства к «представителям сословий, собранных в Ярославле и ближайших крепостях», Якоб Делагарди доносил королю Густаву II Адольфу 23 августа 1612 года. В его письме говорилось о «добром ответе» из Ярославля и о том, что там «все желают его высочества, вашего величества любезного брата, герцога Карла Филиппа». Делагарди точно передал содержание ярославской грамоты 26 июля 1612 года и даже привел слова, что «эта страна не может долго быть без правительства». По словам Делагарди, князь Дмитрий Пожарский и другие «знатные бояре», кроме официальной грамоты, «особенно и доверенно» писали к нему о принятии кандидатуры Карла Филиппа [483]483
  См.: Арсеньевские шведские бумаги… с. 15—16; Подвиг нижегородского ополчения… т. 1. с. 289—290.


[Закрыть]
.

Переговоры с Новгородом Великим оказались не единственным сюжетом в истории ярославского ополчения, связанным с дипломатией. В начале июня 1612 года через Ярославль возвращались по Волге из Персии имперский посланник Юсуф Грегорович и персидский посол от шаха Аббаса I в Империю Мурши Кулыбек. Пользуясь тем, что власти ярославского правительства контролировали дорогу из Ярославля на Двину, послам было предложено возвращаться домой морем из Архангельска, а не сухопутным путем «через литовскую и польскую землю». В ополчении в это время уже находились сведущие в дипломатических делах люди; они решили использовать проезд послов, чтобы добиться расположения императора и попросить о «вспоможеньи» своею «казною». Императора Рудольфа II просили также, чтобы он повлиял на Сигизмунда III и удержал его от дальнейшего вмешательства в русские дела, а также заставил вывести свои войска из Московского государства. Правда, в Ярославле не знали, что император Рудольф II умер в начале 1612 года и на престол вступил другой император Священной Римской империи из династии Габсбургов – Матиас («Матьяш») II. Впрочем, своих целей ярославские власти в итоге добились. В Империи действительно предприняли шаги, чтобы обсудить с Сигизмундом III русские дела, однако к тому времени земские войска уже освободили Москву.

Грамоте, отправленной 20 июня 1612 года с «немецким переводчиком» Еремеем Еремеевым, особый интерес придает то, что она была запечатана гербовой печатью «стольника и воеводы князь Дмитрея Михайловича Пожарсково Стародубсково». Тем самым подчеркивались высокий статус главного воеводы ярославского ополчения и его происхождение от удельных князей. Позднее Пожарского обвиняли в том, что он договаривался о призвании на русский престол еще одного иноземного принца – «цесарева брата Максимилиана». Но если вопрос о кандидатуре австрийского принца и обсуждался в Ярославле, то в грамоте он не нашел никакого отражения. Лишь отвечая на прямой вопрос посла Юсуфа, «похотят» ли выбрать Максимилиана на Московское государство, князь Дмитрий Пожарский неосторожно обнадежил посла, что «принца примут с великою радостию».

Напомню, что послы приехали в тот момент, когда уже было известно о прибытии в Ярославль новгородского посольства. (Не с этим ли желанием развести два посольства, чтобы они не встретились друг с другом, и связано впечатление главы новгородского посольства князя Федора Черново-Оболенского, что, «не доезжая Ярославля», их начали «ставить»?) Зная честный и открытый характер князя Дмитрия Пожарского, нет оснований считать, что он одновременно договаривался о призвании двух иноземных принцев на царство. Впоследствии, в начале царствования Михаила Федоровича, дипломаты Посольского приказа резко отказались от слов князя Пожарского, обвинив его в выманивании подарков. Посольские дьяки предположили, что князь Дмитрий Пожарский мог что-то передать на словах «без совету всей земли Московского государства», думая о получении цесарского «жалованья»; впрочем, не исключалась и вина переводчика, который тоже мог «сам собою затеять» в ожидании награды [484]484
  См.: Памятники дипломатических сношений России с державами иностранными. СПб., 1852. т. 2. Стб. 1408—1432; Подвиг нижегородского ополчения… т. 1. с. 218—231; Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 144—145.


[Закрыть]
.

Грамота, отправленная от властей земского ополчения в Империю, является выдающимся памятником политического осмысления событий разворачивавшейся Смуты. Учитывая, что ее текст был запечатан личной печатью князя Дмитрия Пожарского, можно предположить, что он участвовал в ее составлении и разделял представленный в ней взгляд на события последних десятилетий в Московском государстве.

В грамоте немало говорилось о корнях союза между Московским государством и Империей, уходящих еще ко временам царствования Федора Ивановича. Составители грамоты вспоминали о выборах на царство Бориса Годунова «по избранью Московского государства всяких чинов людей», подробно рассказывали о появлении первого самозванца, Гришки Отрепьева, назвавшегося «царевичем Дмитрием Углетцким», противостоянии царя Василия Шуйского и Тушинского вора. Наш особый интерес вызывает, конечно, характеристика «междуцарствия» и взаимоотношений двух ополчений. В грамоте подтверждалось, что земское движение возникло под влиянием призывов патриарха Гермогена. Но приводился и новый мотив выступления земских сил в начале 1611 года: месть за «позор» царя Василия Ивановича. При описании действий подмосковного ополчения везде использовалось местоимение «мы»: «…мы… меж собою сослався, совет учинили… и пришедчи под Москву новой город каменной взяли…»; «…мы, всяких чинов люди Московского государства… стоим под Москвою другой год за правду и за свою землю». Н.П. Долинин, обративший внимание на эту фразу, истолковал ее как «признание участия казаков в общей борьбе за освобождение страны от польских захватчиков» [485]485
  Долинин Н.П.Подмосковные полки (казацкие «таборы»)… с. 111.


[Закрыть]
. Однако речь, по всей видимости, шла не о похвале казакам, а об осознании ополчением в Ярославле своей преемственности с делом предшествующего земского движения.

Вместо похода на Москву князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому пришлось открывать целый «фронт» в войне против запорожских и «вольных» казаков. Впрочем, тогда трудно было определить, где сторонники Сигизмунда III, а где казачьи отряды, ушедшие из-под Москвы. Как свидетельствует июньская грамота 1612 года от «Совета всея земли» из Ярославля в Путивль, Пожарский посылал своих воевод «с ратными людьми» по соседним городам: «в Володимер, в Суждаль, в Переславль, в Ростов, на Устюжну Железнопольскую, в Кашин, на Углич, во Тферь, ко Троице в Сергиев монастырь, в Касимов и в иные городы». Было организовано целое вспомогательное войско воеводы князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского («Новый летописец» добавляет еще имя князя Ивана Федоровича Троекурова); в его состав вошли также полки «сходных воевод» стольника князя Семена Васильевича Прозоровского и князя Дмитрия Петровича Лопаты Пожарского. Рать князя Черкасского воевала с гетманом Карлом Ходкевичем, «польскими и литовскими людьми» и «черкасами». В грамоте из ополчения в начале июня 1612 года говорили об успехах этого земского воеводы и о походе против тех черкас, «которые стоят за Торжком».

«Новый летописец» тоже упоминал посылку ярославской рати «на черкасы и на казаков». Казаки «сташа в Онтонове монастыре» (по вполне вероятному предположению П. Г. Любомирова, в Краснохолмском Николаевском Антониеве монастыре) и в Угличе. Воеводам удалось отогнать черкас от Антониева монастыря. Земские силы встали в Кашине с целью утвердить за собою еще одну дорогу на Великий Новгород. Казаков выбили и из Углича, причем на сторону ярославского ополчения перешли четыре казачьих атамана. Упоминалось об угличском походе и в «Повести о победах Московского государства». Автор «Повести…», смоленский дворянин, возможно, даже входил в тот отряд, который воевал под Угличем. Он хорошо запомнил, как разворачивались события: «Приспе же тогда весть в Ярославль, яко множество собрався казаков, разоряют руские городы и стоят на Углече. Князь же Димитрей Михайлович, посоветовав с Козмою Мининым, и смольяны, и со всеми ратными людми, и посла к ним многие сотни на Углеч, велел им говорити, чтоб они православных не разоряли и пришли бы в полк ко князю Димитрею Михайловичу, в Ярославль» [486]486
  Повесть о победах Московского государства. с. 32.


[Закрыть]
. Таким образом, полки земского ополчения силой утверждали новую власть в Тверской и Ярославской землях. Действия князя Черкасского с товарищами были признаны успешными: по словам летописи, ему «от началников и ото всее земли бысть честь велия» [487]487
  См.: СГГ и Д. т. 2. № 281. с. 595; Новый летописец. с. 119-120; Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 99—100.


[Закрыть]
.

В Ярославле была продолжена раздача денег служилым людям, начатая в Нижнем Новгороде. Кузьма Минин собирал привычными ему способами казну, а князь Дмитрий Пожарский распоряжался ею в интересах «всей земли». Пришедшие в Ярославль дворяне и дети боярские, другие ратные люди нуждались прежде всего в жалованье и кормах. По всем «верховым» и «поморским» городам, которые первыми примкнули к нижегородскому движению, были разосланы новые грамоты с призывом присылать денежную казну. Производилось также верстание новиков князем Дмитрием Пожарским, сохранились сведения о ярославских «верстальных списках». Обычно назначение поместных и денежных окладов производилось по царскому указу и затрагивало детей боярских всех служилых «городов». Воеводское верстание в Ярославле было вызвано чрезвычайными обстоятельствами, но позднее оно было признано вполне законным [488]488
  См.: Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 119.


[Закрыть]
.

Земский бюджет стал пополняться пошлинами, взимавшимися при выдаче грамот, подтверждавших права на земельные владения и льготы («тарханы»). Раньше всех в Ярославль, где стояло земское ополчение князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина, приехал игумен Кирилло-Белозерского монастыря Матфей. Он привез с собой самое ценное, что было в монастырском архиве, – документы прежних царей, подтверждавших земельные владения и привилегии монастыря, и просил власти ополчения о новом подтверждении тарханных грамот, которые перестали признаваться. «По всем городам» с монастырских властей взимали пошлины «с черными людми ровней… а царские жаловальные грамоты во всем учали рудити» (то есть нарушать) [489]489
  СПбИИ РА Н.Ф. 174. Акты до 1613 г. Оп. 2. Д. 544. Л. 2. Документ опубликован с некоторыми пропусками и искажениями текста, см.: ААЭ. т. 2. № 204. с. 258. Позднее, в 1615 году, игумен Матфей был избран казанским и свияжским митрополитом и возглавлял митрополичью кафедру более тридцати лет.


[Закрыть]
. Перечисляя имена царей, начиная с Ивана Грозного, игумен Матфей упоминал царя Бориса и даже самозваного царя Дмитрия, а также царя Василия, подписавших в свое время эти тарханные грамоты на свои имена. Действия кирилловского владыки были самым логичным шагом при смене власти; необычным было лишь то, что он привез монастырские документы не в Москву, а в один из центров сбора земских сил, где создавался «Совет всея земли».

Подтверждение тарханных грамот Кирилло-Белозерского монастыря стало одним из первых решений земского «Совета всея земли» в Ярославле – грамота об этом датирована 8 апреля. Грамоту направили в те замосковные и поморские города, в которых располагались монастырские вотчины. По тексту документа можно определить, что власть ополчения уже в то время распространялась на перечисленные в ней Белоозеро, Вологду, Ярославль, Ростов, Кострому, Холмогоры, Устюг, Тотьму Земские советы этих городов были союзниками ярославского «Совета всей земли». Однако ярославский «совет» представлял в этой грамоте не только себя, но и прежних подмосковных бояр. Грамота была выдана от имени «Великия Росийския державы Московского государства от бояр и воевод» – так называли себя бояре Первого ополчения князь Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий. Только после этого следовало прибавление: «…и столника и воеводы от князя Дмитрея Михайловича Пожарского».

Своим челобитьем игумен Матфей задал непростую задачу властям ополчения: ведь они должны были выступить преемниками власти прежних царей! В земском совете в Ярославле безусловно признавали пожалования царя Ивана Грозного и его сына царя Федора Ивановича, но остальных царей времен Смуты все же не называли по именам, про них осторожно написали: «и другие».

В союзе с властями земского ополчения действовал Соловецкий монастырь. Грамота монастырю была выдана в ответ на челобитную «боярам и воеводам и всей земле» соловецкого игумена Антония с братьею 25 апреля. «Приговор всее земли» запретил «рудить» прежние льготы при взимании соляных пошлин на Двине, в Холмогорах и Архангельске. Подтверждение соляных тарханов и возвращение незаконно взысканных денег в казну Соловецкого монастыря было частью договора с монастырскими властями, выдавшими заём воеводам ополчения, о чем свидетельствовала расписка князя Дмитрия Пожарского, долгое время сохранявшаяся в монастырской ризнице [490]490
  См.: ААЭ. т. 2. № 204—205. с. 358-360; Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 120.


[Закрыть]
. Власти же другого крупного монастыря, Троицесергиева, напротив, сделали ставку на подмосковное ополчение и воеводу князя Дмитрия Трубецкого и своих жалованных грамот в ополчение не привозили.

Логичным продолжением финансовой деятельности ярославского правительства стало создание Денежного двора. В столбцах Печатного приказа давно была найдена челобитная «бойца» Максима Юрьева, доказавшая факт чеканки монеты в Ярославле [491]491
  В челобитной, поданной 15 мая 1613 года на имя царя Михаила Федоровича, Максим Юрьев писал: «Был, государь, я в Ерославле на Де нежном дворе у твоего государева дела в бойцех. И по твоему государеву указу велено из Ерославля Денежной двор перевести к Москве». См.: Сухотин Л.М.Первые месяцы царствования Михаила Федоровича… с. 99.


[Закрыть]
. Монета Ярославского Денежного двора по своему виду была похожа на старые «московские» деньги – на лицевой стороне изображался «ездец» (всадник с копьем), а на оборотной – имя правителя. Монополия на чеканку монеты принадлежала московскому правительству Боярской думы, выпускавшему деньги с именем королевича «Владислава Жигимонтовича». Ярославское правительство своеобразно вышло из положения. Как справедливо писала исследовательница монетного дела Московской Руси Алла Сергеевна Мельникова, «правительству ополчения, начинавшему собственную чеканку, необходимо было перешагнуть через своего рода нравственный барьер». При чеканке серебряных копеек ярославского «Совета всея земли» сначала использовали штемпели с именем царя Федора Ивановича и честно ставили знак «с/ЯР», говоривший о происхождении монеты – она была даже тяжелее, чем аналогичные московские копейки (вес первой ярославской монеты соответствовал весу денег, выпускавшихся при царе Василии Шуйском, – около 0,58 г; копейки московского правительства в это время весили 0,51 г). Потом, перед походом ополчения на Москву, были выпущены новые монеты с именем «Владислава Жигимонтовича» (для унификации с аналогичными деньгами, выпускавшимися в Москве в 1612 году, вес ее был понижен до 0,54 г) [492]492
  А.С. Мельникова обращала внимание на профессиональный характер изготовления маточника для чеканки монеты в Ярославле и считала единственно возможным объяснением то, что он был привезен из Москвы. Не мог ли быть причастен к этому дьяк Савва Романчуков, служивший «при Литве» на Денежном дворе в Москве, а потом оказавшийся на службе в Посольском приказе ополчения в Ярославле в 1612 году? См.: Мельникова А.С.Русские монеты от Ивана Грозного до Петра I. История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. М., 1989. с. 120—128. См. также на вкладке: Табл. 5. Соотношение штемпелей монет Второго земского ополчения (1612—1613); Зверев С.В.Русские монеты государя Владислава Жигимонтовича (1610—1612) // Верховная власть, элита и общество в России XIV – первой половины XIX века… с. 59—61.


[Закрыть]
. Это было уже явным нарушением монопольного права Думы и московских властей на чеканку денег. При других обстоятельствах, в случае возможной неудачи земского дела, воеводам ополчения, наверное, пришлось бы ответить за выпуск «непрямых денег», а сегодня ярославская копейка становится чуть ли не решающим аргументом в споре о нахождении в Ярославле временной столицы в 1612 году [493]493
  Рязанцева Т.В.Ярославский денежный двор и монеты Второго ополчения // Смутное время начала XVII в. Проблематика, методы, концептуальные подходы… с. 159—174.


[Закрыть]
. Для этого надо было бы продолжить выпуск копеек с ярославским штемпелем и позднее. На деле же получилось ровно наоборот: в дни стояния ополчения под Москвой на деньгах Ярославского денежного двора ставили уже знак «М» или «МО», указывающий на их якобы московское происхождение. Вес монеты последовательно понижался, так как московское правительство продолжало девальвировать свои деньги.

В деятельности «Совета всея земли» в Ярославле нет признаков какой-то целенаправленной политики по выстраиванию полноценного приказного порядка с четким распределением дел по каждому ведомству. Даже такой внимательный исследователь истории нижегородского ополчения, как П. Г. Любомиров, вынужден был констатировать «крайнюю скудость материала», относящегося к «организации приказов». Из существовавших в Ярославле приказов известны важнейшие – Разрядный и Поместный, которые были и под Москвой. Без этих приказов, заведовавших устройством и распределением войска, а также земельным обеспечением служилых людей, никакое управление не было возможным. Разрядный приказ в Ярославле возглавлял дьяк Михаил Данилов, а Поместный – дьяк Федор Лихачев. Известны упоминания о деятельности в ярославском ополчении Дворцового и Монастырского приказов (последний возглавлял думный дьяк Тимофей Андреевич Витовтов, служивший ранее в подмосковных полках). Есть свидетельства о существовании финансовых приказов – Большого дворца и Большого прихода, Галицкой и Новгородской четвертей. Интересно, что четвертными приказами поручено было ведать дьяку Василию Юдину, то есть тому, кто начинал дело нижегородского ополчения вместе с Мининым и Пожарским. На него, в отличие от многих московских приказных дельцов, легко переходивших со службы на службу, Кузьме Минину, видимо, легче было положиться [494]494
  Лисейцев Д.В.Приказная система Московского государства в эпоху Смуты… с. 494; Рыбалко Н.В.Российская приказная бюрократия в Смутное время… с. 240—245.


[Закрыть]
.

Отдельный приказ Казанского и Мещерского дворца был создан в Ярославле для управления Сибирью [495]495
  Исследователи называют его Казанским дворцом, но в грамоте на Верхотурье по делу о смене подьячего, отправленной в октябре 1612 года из Москвы, говорилось, что ответ прислать «к Москве в приказ Казанского и Мещерского дворца»: СПбИИ РА Н.Ф. 174. Оп. 2. Д. 561. Л. 1. Ср.: Лисейцев Д.В.Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. с. 669.


[Закрыть]
. 7 мая 1612 года из Ярославля «по совету всее земли» была отправлена грамота на Верхотурье воеводе Степану Степановичу Годунову об отсылке в сибирские города денег и хлебных запасов «служивым людям» из Вятки, Перми Великой и Соли Вычегодской [496]496
  СПбИИ РА Н.Ф. 174. Оп. 2. Д. 547. Л. 1—2. Другая грамота о сборе денег и хлебных запасов на жалованье сибирским служилым людям была отослана чуть позже, 26 мая 1612 г.: А И.Т. 2. № 337. с. 402—403.


[Закрыть]
. Однако сказывалась старая проблема российских пространств. Судя по пометам, распоряжения земского ополчения достигли Верхотурья только 14 декабря 1612 года, когда вся политическая ситуация в Русском государстве кардинально изменилась.

Разветвленная приказная система в Ярославле так и не была создана. Однако это не слишком повлияло на деятельность ярославского правительства. Иногда для решения какого-либо вопроса оказывалось достаточно, что в ополчении находился дьяк, имевший ранее опыт службы в приказах царя Василия Шуйского. Те, кто приезжал в Ярославль (особенно выборные представители в земский совет), били челом о своих нуждах; в ответ на эти челобитные следовало принятие земского приговора, по которому раздавались грамоты, проводились дозоры земель, назначались воеводы и другие должностные лица местного управления, делались различные распоряжения. Так, например, 5 мая 1612 года в ответ на челобитную «земских и посадских людей» с Белоозера был принят «приговор всей земли» о городовом деле в Белоозере. В грамоте предлагалось «по нашему всей земли указу» немедленно начать возводить крепостные укрепления, а всех ослушников строго наказывать. Из дела выясняется очень любопытная деталь: одновременно с белозерцами в Ярославле пытались добиться у «всей земли» облегчения городовой повинности мужики Шушбалинской, Череповецкой и Робозерской волостей, привезшие «волостных людей челобитную за руками». Однако в Ярославле они были посажены в тюрьму и бежали оттуда обратно к себе домой. А следом появилась грозная указная грамота на Белоозеро «бояр и воевод и Дмитрия Пожарского с товарищами», в которой ослушников Вешнячка Тимофеева с товарищами предлагалось уже на месте «за воровство… вкинута в тюрму на месяц». Ополчению важно было с самого начала продемонстрировать свою непримиримость в борьбе с «ворами». «А будет, господа, которых волостей Белозерского уезда мужики не станут вас, по нашему всей земли приговору, слушать в земских делех, – говорилось в грамоте, – и вы б о том к нам в Ярославль отписали, и мы к вам на Белоозеро пошлем ратных многих людей и велим мужиков воров за непослушанье переимав вешать» [497]497
  ААЭ. т. 2. № 206. с. 360-361.


[Закрыть]
.

Со временем указные грамоты ярославского ополчения распространились на широкий круг «земских дел». Разнообразные решения принимались чаще всего по общему приговору «Совета всея земли». Так, 25 июля 1612 года в ответ на челобитную старца Стефана Бекбулатова (бывшего «царя» Симеона Бекбулатовича) его должны были перевести с далеких Соловков в Кирилло-Белозерский монастырь. В грамоте, отосланной из Монастырского приказа ополчения в Кириллов монастырь, говорилось о принятом решении: «И по совету всей земли велели есмя старцу Стефану Бекбулатову быта в Кириллове монастыре» [498]498
  Там же. № 209. с. 366.


[Закрыть]
. Конечно, эти земские приговоры имели силу только там, где признавалась власть ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина и не было никакой другой верховной власти.

Память о пребывании земского ополчения в Ярославле оказалась связана с историей строительства Спасо-Пробоинской обыденной церкви. В Сказании о видении иконы Нерукотворного Спаса протопопу Ярославской Успенской соборной церкви Илье приводятся сведения о том, что в дни стояния ополчения Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского город едва не постигло моровое поветрие. (Не случайно, видимо, ярославские «таборы» устроили в предместье.) «Умножившихся грех ради наших около града Ярославля Божиим попущением смертоносная язва. И во граде Ярославле бысть велия скорбь и туга. И месяца мая с 15-го числа день от дне вельми множество народа внезапною тою смертию помираше. Чесого ради быша в недоумении и сего града людие» [499]499
  Ярославский Спасо-Пробоинский обыденный храм. Описание, составленное священником Иоанном Соловьевым. Ярославль, 1869. с. 168; Рутман Т.А.Храмы и святыни Ярославля. Ярославль, 2005. с. 111—117. См. также с. 223 (упоминание о Таборах).


[Закрыть]
. Избавление от эпидемии было приписано явившейся во сне протопопу Илье и обретенной им чудотворной иконе Спаса Нерукотворного, в честь которой за один день 24 мая 1612 года была построена деревянная обыденная церковь. К сожалению, само Сказание записано было поздно и вызывает сомнения в достоверности. Так, ростовским и ярославским митрополитом в нем назван не находившийся тогда в городе Кирилл, а сменивший его позднее на кафедре митрополит Варлаам. Возможно, составитель Сказания запутался в датах митрополичьего служения, потому что формально в 1612 году ростовским и ярославским митрополитом был всё еще томившийся в польском плену Филарет Романов. Однако долгое время сохранявшиеся особенности управления этим храмом, бывшего на общественной руге, и сама традиция почитания иконы могут свидетельствовать о том, что в Сказании была своя историческая основа, связанная с участием города в земском движении.

Несколько месяцев, которые ополчение простояло в Ярославле, потребовалось еще и для того, чтобы подготовить достаточное количество пищалей, свинца и пороха. Видимо, князь Дмитрий Пожарский уделял этому немало времени. Примечательно, что известное покушение на него произошло именно в тот момент, когда он осматривал «наряд» (артиллерию). Автор «Нового летописца» рассказал об этом в статье «О умышлении Заруцково и о посылке ис-под Москвы на убиство»: «Бывшу ж ему в съезжей избе, и поиде из съезжей избы смотрити наряду, которому идти под Москву. И пришед ста у дверей розрядных. Казаку же именем Роману, приемшу его за руку, той же Степанка казак, которой прислан ис-под Москвы, кинулся меж их и их розшибе и хоте ударити ножем по брюху князь Дмитрея, хотя его зарезати». Всё произошло «в тесноте», и удар ножом пришелся в казака Романа. Князь Дмитрий Пожарский даже не успел понять, что произошло. Когда же был найден нож и казака Стеньку допросили с пристрастием, открылся заговор. Примечательно, что Пожарский не дал казнить раскаявшегося казака, и «землею ж» всех соучастников покушения разослали «по городам, по темницам, а иных взяша под Москву на обличение и под Москву приведоша и объявиша их всей рати» [500]500
  Новый летописец. с. 121—122.


[Закрыть]
. Для собравшихся в Ярославле ответ на вопрос «кому выгодно» покушение на князя Пожарского был очевиден: во всем обвинили главу казачьего войска под Москвой Ивана Заруцкого. Своим милосердием к несостоявшимся убийцам Пожарский немало выиграл в противостоянии с казаками.

Автору «Пискаревского летописца» тоже было известно о покушении «на съезжем дворе», только в его версии казак случайно «поколол» ножом «сына боярского», сопровождавшего Пожарского. Какие-то ярославские раны еще долго преследовали земского воеводу: «Ивашка Заруцкой прислал в Ярославль, а велел изпортити князя Дмитрея Пожарского, и до нынешняго дни та болезнь в нем».

Покушение на главного воеводу нижегородского ополчения было использовано как повод для того, чтобы привлечь на свою сторону всех земцев (не исключая, кстати, и казаков). В «Пискаревеком летописце» упоминается об обращении князя Дмитрия Пожарского, который «писал под Москву к боярину ко князю Дмитрею Тимофеевичю Трубецкому с товарыщи, и ко всем дворяном и детем боярским, и стрельцом и казаком», объявляя про «воровство» Ивана Заруцкого [501]501
  ПСР Л.Т. 34. с. 217-218.


[Закрыть]
. У казачьего предводителя, возможно, знавшего свою вину, не выдержали нервы, и он оставил поле противостояния двух сил – «земско-казачьей» под Москвой и «земской» в Ярославле. Когда в конце июля 1612 года ополчение двинулось из Ярославля в Москву, казаки, «мало не половина» войска, из-под Москвы ушли. Воевода князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой один дожидался подхода новых земских сил.

Выступление ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина из Ярославля было позднее поставлено келарем Авраамием Палицыным в заслугу… самому себе. В его «Сказании» говорится, что цель троицких властей изначально была в том, чтобы примирить двух воевод. Первая посылка из Троицы соборных старцев Макария Куровского и Илариона Бровцына («со многомолебным писанием поведающе им вся содеваемаа под Москвою») не принесла результата. Какое это могло быть «писание», дает представление сохранившееся послание троицких властей, обращенное к обоим князьям – Дмитрию Трубецкому и Дмитрию Пожарскому. Эту грамоту обычно связывают с событиями более позднего времени, однако мотивы обращений из Троицесергиева монастыря к пребывающему в розни войску оставались, видимо, неизменными и до противостояния земских полков у стен столицы. «Молим убо, молим вас, о благочестивии князи Димитрие Тимофеевичь и Димитрие Михайловиче – обращались к воеводам троицкие старцы, – сотворите любовь над всею Российскою землею, призовите в любовь к себе всех любовию своею». Князей призывали «отринуть» «клеветников и смутителей от ушес ваших, и возлюбите друг друга нелицемерно, не словом, но делом». Не обращаясь, правда, ни к кому конкретно, авторы грамоты обличали всех, кто погряз в «пиянстве» и других грехах, кто «беззаконно и богопротивно ныне пируют с гусльми и сурнами и цымбалы». Обоих воевод убеждали, что настали «последние дни», «времена зла», и приводили впечатляющий список пороков, к которым оказались сопричастны их современники: «…будут убо человецы самолюбцы, сребролюбцы, досадители, горделиви, хулницы, родителем непокорней, неблагодарни, непреподобни, нерадиви, немилостиви, врази, невоздержницы, некротцы, небоголюбиви, предатели, предваряюще словом, превозношаеми, сластолюбивы паче, имеюще образ благочестия, силы же его отречени». «Кто убо от нас непричастен сим злым?» – вопрошали старцы и призывали освободить страну из рук «враг»: «беззаконных лютор, и мерзких отступник латын, и неразумных и варварских язык татар, и округ борющих и обидящих нас злых разбойник и черкас» [502]502
  ААЭ. т. 2. №. 219. с. 369—374. Свидетельство о рассылке многих троицких грамот «во 7119-м и во 7120-м» годах «на Рязань, и на Север, и в Ярославль, и в Нижней Новъгород князю Димитрею Михайловичи) Пожарскому и х Кузме Минину, и в понизовские городы, и ко князю Дмитрею Тимофеевичю Трубецкому, и к Заруцкому под Москву, и в Казань к строителю Амфилофию, что он забредился с сватом своим с Никонором Шульгиным и учинилися были изменниками владычеству московскому» сохранилось в Житии архимандрита Троицесергиева монастыря Дионисия. По словам автора Жития, «в тех грамотах болезнования Деонисиева о всем государстве Московском безчисленно много». См.: Библиотека литературы Древней Руси. т. 14. Конец XVI – начало XVII века. с. 428.


[Закрыть]
. «Князь Дмитрей же (Пожарский. – В. К.)»,по версии «Сказания» Авраамия Палицына, «писание от обители в презрение положи, пребысть в Ярославле многа время». Но промедление и было единственным упреком, который смог вменить Пожарскому Авраамий Палицын, интригуя читателя какими-то неприведенными в тексте «смутными словесами», воздействовавшими на руководителя ярославского ополчения, который «медленно и косно о шествии промышляше, некоих ради междоусобных смутных словес в Ярославле стояще и войско учрежающе, под Москвою же вси от глада изнемогающе» [503]503
  Сказание Авраамия Палицына. с. 220—221.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю