Текст книги "Лев Майсура"

Автор книги: Вячеслав Крашенинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Последнее письмо

Правитель Майсура Хайдар Али, в борьбе с которым напрягала силы Ост-Индская компания, проигрывал свою последнюю битву. Сартан[37]37
  Сартан – раковая опухоль.


[Закрыть], оседлавший его, все рос да рос, пока не стал похожим на громадного краба, который протянул зловещие клешни к горлу жертвы. И когда клешни сжимались, Хайдар начинал биться на своем ложе, приводя в смятение сановников и слуг.

Этой ночью, словно убедившись в том, что жертва уже никуда не уйдет, сартан ослабил хватку, и Хайдар Али очнулся от забытья. Тяжело дыша, лежал он в своем большом зеленом шатре и вслушивался в ночные шумы, которые проникали сквозь полотняные стенки.

Эти ночные лагерные шумы хорошо знакомы ему – старому солдату. Вот послышались неторопливые шаги. Это ходят вокруг шатра его телохранители – рослые, до зубов вооруженные молодцы, на которых можно положиться и в бою, и на привале. Издалека донесся конский топот и негромкое ржанье. Хайдар Али знает – это отправляются в ночной поиск неуловимые луути-вала. Враги боятся его луути-вала. Страх перед ними не позволяет вражеским сипаям удаляться ночью от костров, от составленных в пирамиды мушкетов и ротных барабанов. А отойдет неосторожный сипай, железная рука майсурца зажмет ему рот. Завернут ему руки за спину, перекинут через седло, и через минуту, уже не таясь, во весь опор унесутся в темноту стремительные всадники. Прощай, родная рота, сипайское жалованье, жена и дети в обозе!

Вот глухо звякнул бубенчик. Мягко прошаркал верблюд. Это отправляется в дальний путь харкара[38]38
  Харкара – гонец, нарочный, посыльный.


[Закрыть] – верблюжий курьер. В его дорожной сумке – приказ командиру дальней армии или депеша в Шрирангапаттинам. Харкара знает все кратчайшие пути и потайные тропинки. И горе местным властям, если они не сделают все, что в их силах, для того чтобы харкара вовремя прибыл к цели здравым и невредимым.

Там, за полотняной стенкой, отдыхают в палатках десятки тысяч людей. Гаснущие костры источают едкий дым. Где-то всхлипывает ребенок. Нет-нет да слышится лязг оружия, протяжные окрики дозорных. А он, Хайдар Али, обессилевший, в своем шатре ожидает Азраила – ангела смерти! Мысль эта была непереносима для Хайдара Али. Умереть в самый разгар войны с ненавистным врагом! Конечно, он понес от ангрезов немалые потери, но все же и сам сумел разбить несколько их крупных отрядов. Еще немного, и, может быть, удалось бы окончательно перекрыть коммуникации ангрезов, отрезать их от баз снабжения, затянуть вокруг Мадраса железное кольцо блокады, раз и навсегда уничтожить красномундирные армии чужеземцев. И тогда он, Хайдар Али, стал бы господином Декана и Южной Индии!

Чувствуя, что сартан вот-вот снова ухватит его за горло, Хайдар Али приказал окружающим:

– Позовите Аббаса Али и оставьте нас одних.

Дежурные лекари и приближенные неслышно выскользнули из отделения шатра, где лежал Хайдар, а на пороге тенью вырос и склонился в низком поклоне мунши Аббас Али – секретарь властителя Майсура.

Аббас Али смотрел и не верил своим глазам – за полтора месяца так обострилась страшная болезнь, что ничего не осталось от Хайдара Али. На мертвенно-бледном бородатом лице – лишь одни глаза. Челюсти сведены судорогой. По лбу и щекам стекают крупные капли пота, сверкая на густых, сросшихся на переносице бровях и в тронутых сединой усах.

Превозмогая боль, сковавшую все тело, Хайдар Али сказал мунши:

– Садись, сынок! Садись и пиши мое последнее письмо. В нем важно каждое слово. Слышишь?

– Слышу, джахан панах! Но почему последнее? Иншалла![39]39
  Иншалла – если захочет Бог.


[Закрыть] Я напишу тебе еще не одно письмо.

– Нет. Азраил уже близко...

С жалостью поглядев на Хайдара Али, Аббас Али сел на ковер и придвинул к себе светильник. Из резного ящичка он достал чернильницу и свиток бумаги, который раскатал на особой дощечке, уложенной на колени. Тщательно очистив перо, повел им справа налево, выводя на бумаге узоры затейливой персидской вязи:

«Бисмилла-ур-рахман-ур-рахим![40]40
  Бисмилла-ур-рахман-ур-рахим! (Именем всемогущего бога!) – обычная заставка писем мусульман всего мира.


[Закрыть]

30 зу-ль-хиджжа 1196 года хиджры, Нарасингарайянпет, что возле Читтура. Главная ставка. Типу Султану от наваба Хайдара Али».

Медленно, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, Хайдар Али начал диктовать:

«Мой сын и наследник Типу!

Получив это письмо, тотчас же возвращайся в Главную ставку. По воле Аллаха нам не суждено более свидеться. Жить мне осталось совсем немного.

Аллах щедро одарил тебя зрелой мудростью и проницательностью, которые необходимы для правителя. Тебе завещаю я государство и дело, которое Аллах не позволил мне довести до конца самому, – изгнание ангрезов, преградивших нам дорогу к власти над Деканом.

Ангрезы ослабли в этой войне, но сил у них еще немало. В их руках Бенгалия. Наваб Карнатика – их раб. К ним льнет махараджа Траванкура[41]41
  Траванкур – небольшое княжество на крайнем юге Индийского полуострова.


[Закрыть] и вожди малабарских племен, которые я искоренял всю жизнь. У ангрезов сильный флот, и они могут неожиданно высаживаться на Конкане[42]42
  Конкан – северная часть западного побережья Индостанского полуострова.


[Закрыть], Малабаре и Короманделе[43]43
  Коромандель – восточное побережье Индостанского полуострова.


[Закрыть]. А нашего флота едва хватает для того, чтобы охранять от пиратов торговые караваны.

Ангрезы стремятся разбить Майсур и, перешагнув через него, завладеть Деканом, а потом и всем Хиндустаном. Будь отважен, мудр и дальновиден в борьбе с ними. Ангрезы не остановятся ни перед чем ради достижения своей цели.

В нашей борьбе с ангрезами низам – плохой союзник. Он считает себя наследником владений Великих Моголов на Декане, и его гложет злоба, что вещая птица Хума, пролетая, бросила на меня свою тень и сделала меня повелителем и что я, простой наик[44]44
  Наик – начальник небольшого конного или пехотного отряда.


[Закрыть], своими руками создал государство, не зависимое от Хайдарабада. Поэтому он охотно прислушивается к тому, что нашептывает ему агент[45]45
  Агент – дипломатический представитель английской Ост-Индской компании при дворах индийских владык.


[Закрыть] из Мадраса, и при его дворе плетутся все новые и новые интриги и заговоры против Майсура.

Не доверяй низаму ни в чем, хотя он, как и мы, мусульманин. Его мечта – усилить Хайдарабад за счет Майсура и добиться верховной власти на Декане.

Маратхи – хорошие воины, но и они считают Майсур частью своей империи. Они тоже полны желчи, что я не плачу дани, которую они наложили когда-то на старых правителей Майсура. Подобно низаму, они с легким сердцем оставили меня одного против ангрезов. В глазах маратхского пешвы сильный Майсур страшнее Ост-Индской компании.

Не доверяй и нашим союзникам франкам. Склоняя меня к войне с ангрезами, они сулили высадить на Декане большую армию. Два года воюем мы на их стороне, а большой армии все нет и нет. Их отряды, которые высадились в Порто-Ново с кораблей адмирала Сюффрена, бездействуют. Почти полтора года выплачиваю я франкам по лакху[46]46
  Лакх – сто тысяч.


[Закрыть] рупий в месяц, а пользы от них никакой. Французские командиры боятся сделать шаг по своей воле, ожидая прибытия королевского главнокомандующего с основными силами. А прибудут ли они?

Франки, как и ангрезы, хотят завоевать Декан и Хиндустан, но они слабы и ищут нашей поддержки. Несмотря ни на что – они наши единственные союзники в борьбе с ангрезами.

Хочу предостеречь тебя – не спускай глаз с моих вазиров[47]47
  Вазир – министр.


[Закрыть]. Они верно служили мне, но многих из них обуревают честолюбивые замыслы.

И еще не забывай о Водеярах – махараджах Майсура, которых я держу в Шрирангапаттинаме, словно попугаев в золотой клетке. Они никчемные люди, прожигатели жизни и сластолюбцы. Мечта вернуть утерянную власть над страной, которой они недостойны, заставит их без конца плести против тебя козни. Но прогнать их нельзя, потому что у народа Майсура к ним древняя привязанность. Уничтожив их, ты погубишь государство.

Таковы мои последние тебе заветы.

Оставь надежных людей оборонять Малабар, а сам скорей возвращайся к главной армии. Меня уже не будет в живых, и один Аллах знает, что могут натворить в твое отсутствие люди, желающие воспользоваться моей смертью.

Спеши, мой сын! Да поможет и поддержит тебя Аллах! Прощай!»

Хайдар Али обессиленно откинулся на подушки и закрыл глаза. Аббас Али уложил обратно в ящичек перо и чернильницу и поднялся с ковра. Бережно держа в руках письмо, он выжидающе смотрел на Хайдара Али.

– А теперь прочти написанное, сынок. Но учти, что никто из моих вазиров не должен знать об этом письме!

Хайдар Али, напрягая остатки сил, слушал, как мунши читает только что продиктованное им письмо. Правитель Майсура был неграмотен. Сын профессионального военного, которому приходилось кочевать от одного деканского владыки к другому в поисках работы и хлеба, Хайдар Али так и не научился грамоте, хотя свободно говорил на нескольких языках Южной Индии. За вольные или невольные ошибки его мунши расплачивались головой.

– Так. Все правильно, – прослушав письмо, сказал Хайдар Али. – Готовы ли гонец и конвой?

Словно в ответ на его слова из-за полога появился начальник конвоя – молодой майсурец в квадратном кавалерийском шлеме с железной сеткой по бокам. За спиной начальника был крепко прилажен круглый щит, за поясом блестели пистолеты и кинжал.

– Береги харкару пуще глаза, сынок, – сказал ему Хайдар. – Не жалея верблюда и коней, птицами летите к Малабару.

– Будет исполнено, джахан панах!

Аббас Али и начальник конвоя покинули шатер. Они не видели, что Хайдар Али снова впал в беспамятство.

Выйдя из шатра, Аббас Али поднял фонарь. Из темноты выступили надменная верблюжья морда, уздечка с красными кистями, широкая узорчатая попона. На верблюде сидел смуглолицый майсурец, вооруженный длинной пикой и саблей.

– Хорошо ли отдохнул твой верблюд?

Харкара сверкнул зубами.

– Да, сааб. Он побежит, как сам шайтан.

Аббас Али протянул харкаре пакет, и тот, с поклоном приняв его, заботливо уложил в кожаную сумку по соседству с притороченной к седлу саблей.

– Дело государственной важности. Передашь письмо в руки самому Типу Султану. Понял?

– Не впервые, Аббас-сахиб, – подбирая поводья, с достоинством ответил харкара. – Глаз не сомкну, пока он не получит депешу.

Харкара тронул верблюда и исчез в предрассветной тьме. За ним двинулся отряд отборных соваров-гвардейцев. Мягкий топот коней вскоре затих на западе, не потревожив лагеря, – немало отрядов уходило каждую ночь.

Аббас Али, понурившись, стоял у шатра и мысленно представлял себе долгий путь харкары. Вначале ему предстояло подняться по склонам Восточных Гат до плоской каменной груди Декана. Дальше долгий бег поперек всего полуострова. Потом кручи Западных Гат с их дремучими лесами, в которых обитают полудикие малабарские племена. Харкара должен был иглой пройти сквозь все преграды на пути к синим водам Аравийского моря, на берегах которого Типу ведет борьбу с ангрезами, вторгшимися в западные владения Майсура.

В шатре ярче вспыхнули светильники. По полотняным стенам замелькали расплывчатые тени. «Не умирает ли Хайдар Али!» – подумал Аббас Али. Вздохнув, он поспешил обратно в шатер, уверенный в том, что харкара сумеет распутать петли длинной и опасной дороги.

На базаре

На другое утро бхат пошел с племянником на базар искать попутчиков до Шрирангапаттинама. Джукдар Хамид, Садык и остальные совары еще затемно отправились в дозор. Им предстояло целый день рыскать на конях вокруг лагеря и всматриваться с бугров в синюю даль: не крадется ли где вражеский лазутчик, не подымает ли на горизонте столбы пыли вражеская пехота?

На пути к базару Хасан без конца прикладывался к кожаной фляге. И все из-за чатни[48]48
  Чатни – острая приправа.


[Закрыть], который оставил им позавтракать джукдар. Чатни был так наперчен, что в животе у Хасана полыхал огонь. Бхат с усмешкой поглядывал на племянника.

– Любишь перец, Хасан?

– Ага, люблю, – соврал Хасан.

– Знаешь, почему ест его народ?

Хасан решил отмолчаться. Кто его знает – почему ест перец народ. Дядя говорлив – другим рта раскрыть не даст. Сам и ответит на свой вопрос.

– Не знаешь, стало быть? Так вот. В старину, говорят, народ что хотел, то и ел. А нынче – другая жизнь. И гостеприимство старинное вывелось. Ждет, положим, хозяин гостей. Ожидал дюжину, а явились две. Всякому задаром поесть охота. Гостей не прогонишь. Бежит тогда хозяин на кухню и шепчет своему хансаману[49]49
  Хансаман – домашний повар.


[Закрыть]: «Вали, брат, в котел перцу, да побольше! Он съесть много не даст!» Так вот, кормили-кормили друг друга перцем, да и привыкли к нему!

Хасан фыркнул. А бхат закинул торбу на плечо и потянул племянника в самую гущу базара.

– Народу-то сколько! – радовался бхат, протискиваясь сквозь толпу, которая запрудила большое поле у края лагеря. – Берегись, Хасан! Потеряешься – пропадешь!

Хасан крепко ухватился за конец дядиной рубахи. Так надежней. Теперь можно без опаски глазеть по сторонам. Весело здороваясь и перекликаясь со старыми знакомыми, бхат расспрашивал их, не идет ли кто вскоре в столицу. Когда попутчики нашлись, бхат уговорился с ними и пошел по торговым рядам поглядеть, что продают и почем.

Базар был полон всевозможных товаров. Под рогожными навесами торговцы разложили на земле груды красного перца и всяческой зелени, горки апельсинов, гранатов и манго. Нахваливали свой товар корзинщики из касты бхатта. Продавцы гура[50]50
  Гур – неочищенный тростниковый сахар, продавался в виде больших желтых кусков.


[Закрыть] отгоняли мух от желтых сладких кусков.

– Набегай, налетай, расхватывай! – кричали они. – А то вдруг подорожает гур!

Ближе к середине базара пошли добротные палатки богатых купцов.

– Эй, заходите, любезные! – зазывали покупателей бородачи-купцы. – Лучшие кожи из Харихара! Седла из них такие, что хоть век езди, все равно не протрешь до дыр. А чувяки – с ними даже ночью расставаться жаль. Как с милой в обнимку ляжешь!

Тут же продавались крепкие веревки с Малабара, ковры и шелка из Бангалура. Малурские купцы выставили напоказ красивые шерстяные одеяла. Умельцы из Чапрасдрага и Хагалвари привезли свои знаменитые железные поделки. В других палатках торговали затейливой стеклянной посудой и сахаром, которым исстари знаменита Ченнапатна.

– Сахар, сахар! Такой сладкий, что язык проглотишь! Двадцать семь фанамов за ман[51]51
  Ман (мера веса) – около 40 кг.


[Закрыть], – кричал купец, осторожно встряхивая края мешка, в котором белели крупные куски сахара, секрет изготовления которого передавался из поколения в поколение.

Хасану стало скучно. Зато когда пошли палатки оружейников, бхату пришлось чуть ли не силой тащить племянника по рядам, где купцы разложили на коврах сабли с затейливыми рукоятками, кинжалы, ножи, наконечники для пик, боевые топоры и страшное оружие воинов Голконды[52]52
  Голконда – столица одноименного средневекового государства на юге Индии (в 10 км от нынешнего Хайдарабада).


[Закрыть] – короткие тройчатые кинжалы, которые, войдя в тело жертвы, вдруг раскрывают свои ужасные лепестки и рвут человеческую плоть...

Покупатели тут были особенные. Рослые воинственные рохиллы из Северной Индии примеривали по руке добротные круглые щиты майсурской работы, выбирали сбрую, удила, шпоры. Не выпуская из рук длинных ружей, приценивались к оружию свирепые чауши[53]53
  Чауши – простонародное название арабов.


[Закрыть]-арабы. По рядам ходили широконосые, черные, как уголь, негры. Но больше всех было на базаре сипаев – темнолицых крепких каннадига, тамилов и андхра из соседнего Хайдарабада.

Бхат и племянник не заметили, как очутились в углу базара, где, привалясь к ковровым подушкам, сидели сахукары[54]54
  Сахукар – меняла и ростовщик.


[Закрыть]. У сахукаров смоляные бороды и сытые лица. Рядом – увертливые разбитные помощники. Такому мигни – все сделает и все достанет.

– Адаб арз[55]55
  Адаб арз – здравствуйте.


[Закрыть], бхат-сахиб! – окликнул бхата один из сахукаров. – Давненько не видели тебя на базаре. Никак за деньгами пришел?

– Нет-нет, махаджан![56]56
  Махаджан – простонародный титул купцов и ростовщиков.


[Закрыть] – поспешно ответил бхат. – Деньги мне ненадобны.

– А то бери – процент пустяковый запрошу. Не один год друг друга знаем!

Бхат торопливо отошел от сахукара.

– Один раз попался к тебе в лапы – хватит, – недовольно ворчал он. – Я теперь ученый. Хасан!

– Чего?

– Запомни – никогда не связывайся с сахукаром. Разутым, голодным ходи, а деньги не занимай. Обманет сахукар, окрутит, и пропал человек. Недаром говорят в Майсуре: «Баньян не имеет цветов, а одалживание денег – конца».

Хасан устал и проголодался. Без всякого интереса глядел он на толкущийся кругом народ, на святых и факиров, на слепцов, которые, на все лады славя Аллаха или бога Раму, гуськом брели за поводырями. Вдруг раздался возглас:

– Мадари[57]57
  Мадари – медвежий поводырь, фокусник с обезьянами и другими животными. В Индии всегда славились хайдарабадские мадари.


[Закрыть] идет, мадари!

Народ качнулся в ту сторону, откуда несся веселый галдеж и смех. Слышались выкрики:

– Хорош он у тебя!

– Молодец, мадари! А ну-ка, потешь народ!

– Начинай прямо здесь!

Хасан оживился и дернул бхата за рубаху. Уж он-то знал, что такое мадари. Разве мало прошло их по родной его Чампаке, собирая на пыльной деревенской площади детей и взрослых.

– Пойдем дядя, поглядим!

Бхат улыбнулся:

– Ну что ж, пойдем.

Над толпой плыла хитрая усатая физиономия под здоровенным алым тюрбаном. Мадари был одет в яркие лохмотья. В руке у него был высокий посох, с плеча свисал большущий, набитый всякой всячиной кожаный короб, в который норовили заглянуть сгоравшие от любопытства ребятишки. Слева от мадари мягким шаром катился большой медведь с бубенчиками на лапах, разодетый в майсурскую одежду. Держа зверя за цепь, привязанную к ошейнику, мадари отвечал на ходу.

– В лесу, в лесу поймал. Сам, конечно, – не сосед. Потешу, братцы, потешу. Обождите малость!

Наконец, мадари остановился и стукнул посохом о землю, отчего неистово задребезжали и затрепыхались привязанные к его ручке бубенчики, золотые нити и кисти.

– Тут вот и начнем! Ну-ка, Раджу! Покажи свою удаль! Не посрами хозяина!

Добрая половина базара сбежалась поглазеть на мадари и его зверя. Явились даже осторожные купцы, оставив лавки на попечение доверенных приказчиков: И хоть не силен был бхат, но и он протолкался с Хасаном поближе к мадари, который, сняв тюрбан, напялил на себя вытащенный из короба мятый английский кивер. Толпа ахнула – вылитый ангрез!

– Эй, Раджу! – гаркнул на весь базар мадари. – Ты майсурец, а я ангрез. Давай дружбу водить – чарас[58]58
  Чарас – местный спиртной напиток.


[Закрыть], тари[59]59
  Тари – местный спиртной напиток из сока пальмы.


[Закрыть] пить!

Медведь оскалил желтые зубы и презрительно фыркнул. Шерсть у него на загривке встала дыбом.

Толпа захохотала.

– Не желает Раджу водить дружбу с ангрезом!

– Ах, так! – вознегодовал мадари. – Тогда давай драться. Покажу тебе, майсурский дурень, как не дружить с ангрезом!

Мадари смачно плюнул на обе ладони и звонко шлепнул ими по бедрам, потом присел и, сделав страшное лицо и выставив вперед растопыренные пальцы, пошел на медведя.

– Покажи ему, Раджу! – орали зрители. – Покажи проклятому ангрезу, как умеют биться майсурцы!

Медведь тяжело поднялся на дыбы, хлопая лапами по животу. Мадари подступал все ближе.

– Сдавайся, майсурец! Ложись кверху лапами, не то худо будет!

– Раджу, не осрами Майсур! – вопил народ.

Бойцы сошлись и начали ломать друг другу спины. Майсурцы – великие знатоки в борцовом искусстве – с живым интересом следили за поединком. Медведь действовал как заправский борец. Рассвирепев, Раджу начал всерьез трепать мадари. Наконец, подбадриваемый всем народом, он окончательно подмял мадари, а потом великодушно слез с поверженного противника.

Восторгу зрителей не было предела.

– Ай да Раджу!

– Майсур победил!

Растроганный представлением, бхат подошел к запыхавшемуся мадари, взял у него кивер и пошел по кругу.

– Эй, народ Майсура! – кричал он. – Наградите отважного майсурца Раджу за то, что побил он проклятого ангреза!

Хитер был мадари и знал, чем затронуть души майсурцев. Ну как не наградить Раджу за победу над ангрезом? Зрители стояли с сияющими лицами, словно именинники, обсуждая детали схватки. Многие охотно бросали деньги в кивер. Бери монетку, мадари, не жалко! Раскошеливались даже прижимистые купцы.

– Молодец, мадари! – сказал бхат, вручая ему кивер. – Медведь у тебя – заправский джетти!

– Сам поймал в лесу, сам выучил, – отдуваясь и стряхивая с себя пыль, бормотал мадари. – Умный оказался. Пойду, попью. Замучил проклятый медведь! Что ни день, все трудней с ним бороться.

– Ступай с ним по всему Майсуру. Заработаешь кучу денег.

– А мне и так хватает, – отвечал мадари. Намотав на руку конец цепи, он крикнул зрителям: – Эй, люди! Спасибо за щедрость! Дай бог, чтобы каждому из вас достался в жизни хороший ломоть.

– Не стоит благодарности, мадари! – отвечали ему из толпы. – Приходи завтра. Может, одолеешь Раджу.

– Ладно, приду.

– Мадари и его медведь тоже Майсуру служат, – с улыбкой сказал бхат, глядя вслед мадари, который в сопровождении толпы мальчишек – горячих и верных его поклонников – зашагал в другой конец базара. – Хасан! Не стать ли тебе мадари? Будешь так вот по городам и деревням ходить да народ потешать!

– Нет! – упрямо сказал Хасан, который уже решил наперед свое будущее. – Соваром лучше. У него конь, сабля да пика!

Поздним вечером усталые бхат и Хасан едва доплелись до палаток джукдара Хамида и его соваров. Те уже ели у костра, оживленно толкуя о минувшем дне. От долгой ходьбы у Хасана гудели ноги, но он все-таки побежал к коновязям, чтобы погладить шелковистые ноздри коней и посмотреть на уздечки и седла, на составленные в высокие конусы пики. А когда он подошел к костру, то увидел, что совары смеются. Улыбался даже степенный джукдар Хамид.

– Дядя сказки рассказывает, – подумал Хасан.

Молодые совары понукали бхата, который в самом интересном месте рассказа вдруг замолк и принялся чесать затылок. Нетерпеливее всех был Садык.

– Ну и что ж тогда? – допытывался он. – Да не тяни ты, бхат-сахиб!

– ...тогда Абдулла Кутб Шах, славный правитель Голконды, решил испытать всех чужаков, которые пришли на Декан, – нараспев продолжал историю бхат. – Повелел он застрелить оленя и разрубить его на части – по куску на чужака. Велел созвать их.

Голландец принял в руки свою долю, поклонился правителю Голконды и ушел. Абдулла Кутб Шах решил, что это торговая и деловая нация.

Португалец не взял своей доли, а бросил ее слуге. Абдулла Кутб Шах тотчас же решил, что португальцы – народ чванливый и честолюбивый и что португалец скорее умрет, чем уронит свою честь.

Франк выхватил меч, разрубил свою долю на два куска, швырнул их на землю и ушел посвистывая. Абдулла Кутб Шах решил, что франки – народ отважный и беспечный и любят широко жить. Вот какие дела, друзья!

Бхат опять замолчал, с хитрым видом поглаживая бороду.

– А как же ангрез, бхат-сахиб? – спросил Садык. – Чтобы Абдулла Кутб Шах делил оленя и рядом не было ангреза? В жизни не поверю!

Бхат усмехнулся:

– Ясное дело – был ангрез. Только он не стал ожидать дележки, а схватил самую большую часть туши и задал деру...

Взрыв хохота покрыл слова бхата. Соварам такой конец истории понравился.

– Это на них похоже...

– Они лютее тигров-людоедов. Разорили весь Карнатик.

Бхат поднял руку.

– А слыхали вы, как ангрезы обманули славного Шах-Джахана?[60]60
  Шах-Джахан – могольский император, правил с 1627 по 1658 г.


[Закрыть]

– Нет, не слыхали!

– Дело было так. Когда ангрезы приплыли в Хиндустан на своих больших кораблях под парусами, они попросили у Шах-Джахана совсем немного места, чтобы вести торговлю[61]61
  Впервые разрешение вести торговлю в Индии англичане получили у императора Джахангира в 1608 г.


[Закрыть], – кусок земли с воловью шкуру. Шах-Джахан согласился. Но ангрезы умудрились отхватить такой кусок, что смогли выстроить крепость и порт.

– Как же так, бхат-сахиб? – спросил джукдар. – На воловьей шкуре уместятся три человека, от силы пять...

Бхат объяснил:

– А вот как. Ангрезы разрезали шкуру на полоски тоныше нитки и огородили ими столько земли, что хватило на целый город.

– Не следовало славному Шах-Джахану пускать ангрезов, – покачал головой джукдар. – Поди выгони их теперь. Ангрез что пиявка: не отвалится до тех пор, пока не напьется вдоволь свежей крови.

– Хайдар Али выгонит их и станет падишахом всего Хиндустана, – сказал Садык.

– Слава Хайдару Али! – раздались возгласы вокруг костра.

Джукдар заметил:

– Спасибо тебе, бхат-сахиб, за твои рассказы. Не просто служим мы Хайдару Али за жалованье. Вместе с ним ангрезов со своей земли гоним. И теперь сабли наши и пики будут верней разить врага.

– Не мне, а вам спасибо, что пустили к своему костру бездомных путников.

Совары заговорили наперебой:

– Оставайся с нами, бхат-сахиб! Найдем дело тебе и твоему племяннику.

– Полюбились нам твои истории.

– В самом деле, оставайся, – вмешался джукдар. – Нелегко ведь без пристанища.

– Может, позже, – отвечал растроганный бхат. – А сейчас надо нам идти в столицу.

– Что там делать? Слыхал, наверное, поговорку: «Где шах, там и столица».

– Года три не был я в Шрирангапаттинаме, – объяснил бхат. – Тянет меня поглядеть на жемчужину городов Декана, потолкаться среди тамошнего народа.

– Ну, как хочешь, – сказал джукдар.

Совары начали расходиться по своим палаткам, и вскоре никого не осталось у гаснущего костра. Бхат расстелил на теплой земле старое шерстяное одеяло, пристроил сбоку торбу и дхоляк и сказал Хасану:

– По дороге в столицу, Хасан, увидим мы с тобой новые города и деревни, новых людей. Гляди да запоминай. Интересно жить на свете! У меня вон и борода седая, а все вроде молод. Ну, спи, Хасан!