Текст книги "Лев Майсура"

Автор книги: Вячеслав Крашенинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Мурти подслушивает разговоры

Между тем совары, с которыми столкнулся Мурти, неторопливо шли по улицам палаточного лагеря, пока не оказались на неширокой площади, заставленной грубо сколоченными столами.

– Давайте поужинаем, – предложил Садык. – Я знаю тут одного дукандара[21]21
  Дукандар – лавочник.


[Закрыть]. Еда у него хорошая, и он не подмешивает к гхи[22]22
  Гхи – топленое масло.


[Закрыть] всякой дряни.

В этот поздний час у столов толпилось много народу. Горели фитили в плошках с жиром, и их слабое колеблющееся пламя неярко освещало то темные лица сипаев – каннадига[23]23
  Каннадига – уроженец Майсура.


[Закрыть] и телинга[24]24
  Телинга – житель Андхры (Хайдарабада).


[Закрыть] под большими тюрбанами, то более светлые резкие профили соваров-мусульман. Разговор шел на местных наречиях и на дакхни[25]25
  Дакхни – южная ветвь языка хиндустани.


[Закрыть].

Толстяк, хозяин стола, гнал прочь изможденного оборванца.

– Уходи, уходи! – размахивал он черпаком перед самым носом оборванца. – В долг больше ничего не дам. Ни щепотки риса.

– Давно не воевал, – оправдывался оборванец. – Да и не везло мне последнее время...

– Иди с богом! Уплатишь долг, так милости просим. А сейчас нет тебе ничего!

Служилые люди кто с усмешкой, кто с сочувствием смотрели на оборванца, который, глотая слюну, нехотя пятился в темноту.

– Вот она бедняцкая доля! – бормотал он. – Вечно в долгах. И нет никому дела до того, что пал конь, а тебя самого проткнули пикой...

Садык и его товарищи положили на стол по медной монете, и хозяин, расстелив перед каждым сшитые пальмовые листья, стал накладывать черпаком вареный рис и густо наперченное варево из гороха. Совары принялись за еду, прислушиваясь к общему разговору.

– Мы вчера пришли из-под Мадраса. Наш командир хотел видеть Хайдара Али, а к нему не пускают. Говорят – дел у него много, диктует приказы своим мунши, толкует с иностранными вакилями[26]26
  Вакиль – посол.


[Закрыть]...

– Это верно. Последнее время его не видать. А как дела под Мадрасом?

– Хороши дела! Ангрезы из крепости нос высунуть боятся. В городе есть нечего, падает скот. Говорят, вот-вот разразится моровая язва. Наваб Мухаммад Али совсем перестал платить своим людям, и они с семьями бегут в Майсур. Знают, что у Хайдара Али не придется голодать.

Вокруг стола заговорили наперебой:

– Что верно, то верно!

– Иначе не собрались бы под его знамена со всего Декана лучшие конники...

– Мне тоже довелось служить навабу Мухаммаду Али, – сказал один из соваров. – Так сбежал от него. Голодом заморил, окаянный! Отдал весь Карнатик на разграбление ангрезам. Пошли ему Аллах скорую смерть!..

Из темноты к говорящим придвинулся приземистый пожилой человек в огромной пестрой чалме, с торбой за плечом и дхоляком-барабаном у пояса.

– Э, джаван![27]27
  Джаван – парень; молодой солдат из местных жителей.


[Закрыть] – нараспев сказал он. – Следует ли поминать поганое имя Мухаммада Али вместе с именем Аллаха? Наваб для Декана хуже, чем болезнь для человека. Не видать навабу райских садов после смерти. Фереште – небесные ангелы не будут о нем плакать и вытирать слезы белыми рукавами. Сам шайтан запряжет наваба в арбу и будет на нем кататься по аду за все его прегрешения...

Кругом засмеялись. Было видно, что многие знают этого седоволосого человека с опаленным солнцем морщинистым лицом.

– Бхат![28]28
  Бхат – народный сказитель.


[Закрыть] – улыбнулся старший из соваров. – Ты ли это? Может, опять надумал служить Хайдару Али? Помню – весело было ходить в бой под твои песни. И сам ты, видит Аллах, был неплохим воином.

– Нет, Хамид-сааб! – замотал головой бхат. – Стар я уже. Живу тем, что рассказываю молодым о былых подвигах, о славе предков... Куда уж мне теперь...

– Так ведь и это немало. Откуда ты?

– От сестры. Умерла, бедная – как убили ее мужа, десятника Хайдара Али.

– Стало быть, один ты теперь, как перст.

– Э нет! Есть у меня еще одна сестра в Шрирангапаттинаме. А потом, гляди-ка! – и бхат подтолкнул к столу мальчика лет десяти, в широкой красной рубахе. – Вот прихватил с собой сироту-племянника. Хочет служить Хайдару Али. Хайдар Али знает куда идти, а следовать за тем, кто знает дорогу, – все равно, что есть сладкий сахар. Верно, Хасан?

– Верно, дядя, – застенчиво, глядя в сторону, отвечал Хасан.

Кругом раздались одобрительные возгласы, и множество рук принялось ласково хлопать по плечам и спине Хасана, который переминался с ноги на ногу, смущенный общим вниманием.

– Молодец, Хасан!

– Из твоего Хасана выйдет славный совар, бхат!

Бхат сказал, улыбаясь:

– Отец Хасана был славным десятником. Не отстанет от него и Хасан. Взять хотя бы Типу – в чем он отстал от Хайдара Али? Да ни в чем!

Разговор пошел о Типу – наследнике Хайдара Али.

– Типу – храбрец!

– Кто о нем не слыхал в Декане!

Бхат, лихо подкрутив усы, вступил в разговор и мигом завладел общим вниманием.

– Я вижу – тут все больше зеленая молодежь. Откуда вам знать о Типу? А я видел его в бою, и в походе, и на отдыхе. Жаль, дела у меня, а то бы рассказал вам об одной охоте Типу...

– Что ты, бхат! – взмолился Садык. – Какие могут быть дела ночью? Рассказывай свою историю!

– Ну ладно, так и быть, – сдался бхат. – Случилось это, братья, лет десять назад, когда Типу только что встретил свою двадцатую весну. Отправился он с одним франком[29]29
  Франк – француз.


[Закрыть] охотиться на тигров. Франк был отважным человеком, а смутился душой, когда раненый тигр с ревом выскочил из-за деревьев. Франк было прицелился, но Типу вырвал у него мушкет и закинул в кусты. Глаза у Типу горели не хуже, чем у самого тигра, который бежал прямо на них. «В сабли его!» – крикнул он. И оба храбреца кинулись навстречу могучему зверю и изрубили его в куски. Вот каков Типу!

Громкие возгласы заглушили слова рассказчика:

– Храбрец!

– За таким – в огонь и в воду!

– Недаром прозвал его народ Львом Майсура!

Бхат заложил за щеку большую порцию бетеля.

– А храбрецом Типу прослыл еще в ту пору, когда был мальчиком с блестящими от любопытства глазами, – продолжал он. – Однажды Хайдар Али, да славится его имя, взял Типу с собой на Малабар. Звезда Хайдара Али тогда восходила в зенит. Он завоевывал Малабар и жестоко бился с тамошними раджами и махараджами. В самый разгар той войны майсурцы напали на Балам[30]30
  Балам – небольшое горное княжество к югу от нынешнего Бомбея.


[Закрыть]. Махараджа Балама был разбит, но сдаться отказался. И кто знает, чем бы кончилось дело, не вмешайся Типу. В свои пятнадцать лет он проявил военную мудрость и отвагу, присущие только поседевшим в битвах полководцам. Узнав от джасусов, где укрылся с семьей и казной махараджа, Типу с тремя тысячами сипаев прошел сквозь дремучие леса и болота в горы к его тайному убежищу. Многие из слуг махараджи полегли в битве, остальные сдались. Махараджа пал духом и сложил оружие. Следом за ним сдались и остальные вожди Малабара.

Воины вокруг столов не дыша слушали рассказ бхата, представляя себе, как Типу штурмует горное гнездо владыки Балама.

– Когда Хайдар Али узнал о подвиге сына, радости его не было конца, – заканчивал свой рассказ бхат. – Он встретил юного героя с великими почестями и назначил его начальником над двумя сотнями всадников своей личной гвардии...

– Прости, бхат-сахиб, – несмело сказал один совар, такой молодой, что через его редкую бородку просвечивала нежная смуглая кожа. – Правда ли, что Типу еще и ученый человек?

– Ну конечно! – подхватил бхат. – Когда наследнику исполнилось четыре года, четыре месяца и четыре дня, его, как водится, засадили за Коран. А потом искусный полководец Гази Хан научил его верховой езде и сабельной рубке, научил командовать войсками. От других учителей Типу постиг многие полезные науки и был так старателен и прилежен, что даже вызвал неудовольствие отца. Однажды он, высунув от усердия язык, переписывал какую-то персидскую касыду[31]31
  Касыда – торжественная ода.


[Закрыть]. Хайдар Али увидел это и спросил: «Зачем ты так стараешься над ней?» «Хочу стать великим ученым», – ответил Типу. Наваб нахмурился и сказал: «Сын мой! Нашему государству меч нужнее пера!» Только напрасно хмурился Хайдар Али. Типу стал великим воином, и многие победы Майсура связаны с его именем.

Хамид, старший из соваров, уже кончивший ужинать, заметил:

– Об этом знает в Майсуре и стар и млад. Три года назад Типу разбил полковника Бейли с его четырьмя тысячами белых солдат и сипаев, а совсем недавно – полковника Брайтуэйта. Приехали эти полковники за деньгами и славой, а попали в плен.

– И поделом! Не зарься на чужое добро! – воскликнул Садык. – Типу сейчас на Малабаре. Задает там ангрезам жару!

Бхат закинул за плечо свою торбу и поклонился всем:

– Спасибо, братья! Пора нам с Хасаном искать местечко для ночлега. Мне-то все равно где спать, а Хасану подавай мягкую подстилку.

Хамид предложил:

– Пойдем к нам. Переночуешь, а заодно и расскажешь, что творится на белом свете. Наверное, полмира обегал.

– Вот и нашелся нам ночлег, Хасан! – обрадовался бхат. – Свет не без добрых людей.

Сидевшие у стола дружно распрощались с бхатом и соварами.

Мурти ужинал по соседству, внимательно прислушиваясь к разговорам. Когда бхат ушел, он расплатился с хозяином стола, который начал уже собирать в короб свою нехитрую утварь. Пора было возвращаться к палатке купца Шетти.

Вступала в свои права ночь. Улеглись спать совары и сипаи. Запахнув полы палаток и выставив наружу сторожей, чутко дремали рядом со своими товарами купцы. Угомонились горластые лотошники. Слышнее стали протяжные окрики на дальних сторожевых постах.

Осторожно ступая босыми ногами по крупному песку, Мурти медленно шел по затихшему лагерю мимо темных палаток, неподвижных фигур у костров, мимо бесчисленных арб и дремлющих быков. Недалеко от палатки Шетти, из дерюжного шалашика, в котором ночевали аробщики, до него донеслись тихие голоса. Словно здесь продолжался разговор, который шел недалеко у стола дукандара. Говорили двое на каннада – исконном языке жителей Майсура.

– ...Извоз дело нелегкое, но терпимое. До Хайдара Али, я помню, носа из деревни было не высунуть: всюду воры, грабители. Поедет пахарь в город, – так этому палаяккару[32]32
  Палаяккар – мелкий князек на Декане и в Южной Индии.


[Закрыть] плати, тому плати. Иной раз отнимут у бедняги товары и быков, а самого до смерти изобьют. И пожаловаться некому.

– Что правда, то правда, брат Паркаш! – вздыхал невидимый собеседник. – Совсем забыла Лакшми[33]33
  Лакшми – хиндуистская богиня счастья и удачи; покровительница торговли.


[Закрыть] о нашем брате-крестьянине.

– Вот-вот! При Хайдаре Али стало вроде бы полегче. Палаяккаров сейчас и не видно. Показал им Хайдар Али! Раньше в майсурских деревнях что ни год – то голодный бунт. Подвесят крестьяне на окранне деревни плуг к баньяну – и в леса. Мочи нет! А Хайдар Али такого не допускает. Велит всем гаудам[34]34
  Гауда – староста деревни.


[Закрыть] чинить плотины, чистить каналы. А кто ослушается – вызывает в Шрирангапаттинам и велит при всем честном народе сечь на площади кнутом...

– Верно, брат Паркаш! Наш гауда не разбойничает как бывало. Побаивается.

– А потом – хоть сам они мусульманин, а нас – хинду в обиду не дает, – продолжал Паркаш. – Я помню, было дело в Шрирангапаттинаме. Прибежал как-то к Хайдару Али пир[35]35
  Пир – угодник, святой.


[Закрыть] Ладха. Жалуется, что хинду избили на базаре мусульманина. Хайдар Али разобрался – мусульмане виноваты. Так ведь отказался взять сторону пира Ладхи. Тот грозится: «Уйду из города!» А Хайдар Али ему: «Ну и ступай на все четыре стороны!» Пир Ладха говорит тогда: «Сам мусульманин, а мусульман в обиду даешь?» Хайдар Али ему в ответ: «А кто тебе сказал, что в Майсуре мусульманское правительство?» Так и ушел пир Ладха ни с чем.

– Неужто правда, брат Паркаш?

– Спроси любого в городе. Не помнишь разве – брахманы Пурнайя, Аянгары, Кишан Рао, раджа Канкери – самые доверенные его люди. А в Бангалуре сидит фауджадаром хинду Шитаб Рао.

– А ведь и правда! Как это я раньше не подумал.

– В Шрирангапаттинаме у самого его дворца три наших храма стоят, и ничего – Аллаху молиться они ему не мешают...

Пригнув голову, Мурти вслушивался в разговор крестьян, пока он не сменился зевками и молитвами в честь святого Ранги – покровителя Шрирангапаттинама.

«Небось возликует махарани, узнав о смертельной болезни Хайдара Али, – размышлял Мурти по пути к палатке купца. – Экая жалость, что кто-то другой сообщит ей об этом! А принеси я вместе с добрыми вестями из Мадраса еще и новость о болезни наваба, так махарани наградила бы меня вдвое. Когда она рада, так всегда щедрее. Завтра чуть свет пойду в Шрирангапаттинам. О том, что я слышал сейчас, – ни слова! Иначе разгневается махарани и не видать мне награды...»

Муштра

В Бомбее Джеймс Батлер хотел сразу же начать поиски отца. Однако не тут-то было. Рекрутов никуда не выпускали из-за полосатых заборов казармы. Самовольный уход карался самое малое розгами. Приходилось ждать удобного момента.

Между тем в Бомбее день и ночь шли спешные военные приготовления. Из порта подвозили пушки, боеприпасы и обмундирование. Плотники и кузнецы сооружали большие крытые фургоны для перевозки пороха и раненых, делали передки, пушечные лафеты и зарядные ящики.

Из Англии прибывали крупные воинские части и команды рекрутов. Шел набор новых сипаев в туземные батальоны Компании.

Рекруты еще не успели обжиться в душных бараках, в которых изводили комары, блохи и клопы, не успели привыкнуть к дрянной солдатской еде, когда их погнали в каптерку. Каптенармус, высунувшись из оконца, смерил взглядом голую фигуру Джеймса, ненадолго исчез, а затем выкинул ему красную форменную куртку, белые брюки, связку патронташей, ремни и ранец. Тут же в каптерке ему был выдан видавший виды мушкет со штыком.

– Здорово, приятель! – приветствовал свой мушкет Сандерс. – Давненько, брат, не держал я тебя в руках!

– Говорят, ты служил здесь, – сказал Джеймс.

– Было такое. Пяток лет назад...

– Что ж уехал?

– Ха, уехал! – осклабился Сандерс. – Не то слово. Скажи вышибли!

– За что?

– Да так, за ерунду! – сплюнул Сандерс. – Нарвался на патруль. Черт их таскает по ночам! А при мне была пара хороших ковров – позаимствовал у одного здешнего парса[36]36
  Парсы – огнепоклонники; община богатых торговцев, а позднее и промышленников.


[Закрыть]. Откуда мне было знать, что парс – пайщик того же самого морского дока в Бомбее, что и сам генерал-губернатор, и они вместе дуют по вечерам мадеру. Ну, взяли меня под руки и впихнули в трюм тюремного корабля – есть такие у Компании...

– Ну и что же потом?

– Что потом? Отсидел сколько положено. Потом – война, Чуть-чуть не забрили в королевские войска. Воевать бы мне сейчас где-нибудь в Канаде. Но по мне лучше Индия...

Джеймс с невольным уважением поглядел на Сандерса. Ловкач! Такой нигде не пропадет. Никто не умел так ловко раздобыть съестного или увернуться от тяжелой работы, которой изводят рекрутов.

Едва успели рекруты переодеться в выданную им подержанную амуницию, как запела труба.

– Бежим, Топсфилд строит роту! – сказал Джеймс.

Оба солдата вскинули на плечи тяжелые мушкеты и побежали строиться. Из барака уже высыпали молодые солдаты. Тот самый капрал, который привез их из Лондона, командовал:

– Рота, по ранжиру становись!

Молодые солдаты, толкаясь, выстроились перед бараком. Лейтенант Топсфилд – детина на полголовы выше самого крупного солдата в роте, не спеша прошел перед неровным строем. У лейтенанта был крутой характер и железные кулаки.

– С сегодняшнего дня вы служите Компании, – сказал он, вглядываясь холодными бесцветными глазами в лица солдат. – Деньги вам зря не будут платить. За дезертирство – расстрел. За неподчинение – розги. Советую запомнить. А сейчас – марш на плац!

Капрал вывел роту мимо полосатой будки на улицу. Солдаты часто путали ногу, чем вызывали гнев ретивого унтер-офицера.

Перед большими красивыми бунгало, где жили офицеры и высшие чиновники Компании, на ровных зеленых лужайках молодые слуги-хинду развешивали на шестах и веревках хозяйское белье и выбивали пыль из больших персидских ковров. За ними приглядывали горничные – девицы деревенского вида, в чулках и темных сарафанах – точь-в-точь как в старой Англии. Поравнявшись с двумя такими горничными, капрал скомандовал «Смирно!» и заставил солдат пройти мимо них церемониальным маршем. Девицы зарделись и прыснули. Капрал галантно козырнул:

– Здравствуйте, девочки! Не нужно ли вам мальчиков?

– Вашего брата тут хоть отбавляй, – храбро ответила одна из горничных.

Солдаты дружно заржали. Недоволен остался один Сандерс.

– Еще натопаемся сегодня, а тут ходи на цыпочках!

Большой восточный город, по которому проходила рота, понравился Джеймсу. Все здесь было красочней и интересней, чем на рисунках, которые он видел в книгах. По обеим сторонам улиц тянулись бесконечные торговые ряды, лотки и лавки. Важно вышагивали полные темнолицые мужчины в белых одеждах. Лбы у них были в белой краске, а с полуобритых макушек свисали косички. За ними семенили женщины с выводками детей. В толпе сновали поджарые носатые люди в барашковых шапках. Распевая песни, плелись гуськом нищие с медными кружками в руках...

Толпа пропускала строй солдат, но тотчас же смыкалась за ними. Иногда в ней мелькали лица европейцев. Чаще всего это были английские матросы и солдаты, приглядывавшиеся к местным женщинам.

– Смотри-ка! – указал глазами Джеймс на массивного темнолицего человека в военной форме Компании.

– Негр с Мадагаскара. Компания покупает их у арабских пиратов и купцов, – равнодушно объяснил Сандерс. – Стоят они совсем пустяк.

По улицам скакали всадники на хороших, ухоженных лошадях. Трусили бычки, таща причудливые колымажки. Однако больше всего было паланкинов, задрапированных дорогими тканями, с густой позолотой и шелковыми занавесками на оконцах. В паланкинах полулежали дородные индийцы или же англичане – чиновники и купцы. Надсадно дыша, их тащили на плечах полуголые носильщики. Впереди каждого паланкина шел старший носильщик с серебряной палочкой в руке и разгонял толпу, выкрикивая титулы хозяина. За паланкином брели сменные носильщики. В самом конце плелся мальчишка-кашевар с припасами и котелками.

При виде одного особенно большого паланкина капрал снова заорал «Смирно!» Из оконца на солдат равнодушно посмотрел одутловатый лысый человек с рыжими баками, куривший длинную трубку.

– Господин советник! – сказал Сандерс. В Совет президентства направляется. Раньше он не таким толстым был. Разъелся, негодяй, пока я был в Англии!

За паланкином шла целая процессия ярко разодетых сипаев и слуг. По бокам с криком бежали мальчишки. Джеймс долго провожал глазами бесколесный экипаж.

– Целый дом на носилках! Послушай, Билл. А ведь нести его, наверное, тяжело.

Сандерс усмехнулся.

– Жрать захочешь – понесешь! За горсть риса носильщики хоть на край света утащат. Лежи себе да покуривай. В иных паланкинах имеются даже стулья и кровати. Ей-богу, не вру! Хотел бы проехаться в таком паланкине, Джимми?

– Хорошо бы.

Сандерс захохотал.

– Сейчас нам такой паланкин покажут, что свету не взвидишь!

Рота остановилась на краю огромного, еще кое-где зеленого поля, на котором одновременно проводили учения несколько батальонов. Все оно было забито солдатами-англичанами и джаванами. На джаванах были голубые тюрбаны с кисточками, легкие красные куртки, перепоясанные голубыми кушаками и короткие белые брюки, на ногах – грубые сандалии. Ремни крест-накрест. В руках мушкеты.

Над полем звучали надсадный барабанный бой, резкие звуки труб, топот тысяч ног и командные выкрики. За тем, что происходило на поле, с интересом наблюдали толпы местных жителей; останавливались и англичане, проходившие мимо. Опершись на мушкеты, Джеймс и Сандерс с любопытством разглядывали удивительную картину массового военного учения.

– Ну и народу! – бормотал Сандерс. – Тысячи две, не меньше...

– Билл, – толкнул его локтем Джеймс. – А солдаты-то все больше черные.

– Дешевле стоят, – рассеянно ответил тот.

– Послушай. Как же это они воюют против своих?

Сандерс пожал плечами.

– Что значит против своих! Индия велика. Компания набирает джаванов по всей стране. Хорошие вояки получаются из патанов и раджпутов. Все они тут чужаки, вот и воюют. А я, брат, кажется, встретил знакомого. Ей-богу, он!

Один из унтер-офицеров подогнал джаванов к самому краю поля и подал команду «Стой!». Джаваны, как видно, понимали его плохо, потому что остановились не сразу и приклады стукнули о землю не одновременно. Унтер-офицер выругался и, отдуваясь, принялся вытирать платком потную шею.

– Проклятые негры! Легче выучить медведей – пожаловался он, обращаясь к молодым солдатам. – Откуда, новички?

– Из Лондона, – ответил за всех Джеймс.

Взгляд унтер-офицера упал на Сандерса, который уже давно с усмешкой наблюдал за ним.

– Что за черт! – удивился тот. – Не верю своим глазам!

– Протри их получше! – засмеялся Сандерс.

– Ты, Билл?

– Собственной персоной.

– Не ужился в Англии?

– Увы, Гарри. Как всегда – нелады с полицией...

Унтер-офицер захохотал.

– А ты не изменился.

– Зато ты посинел. Пьешь?

– А что тут делать, как не пить.

Старые друзья отошли в сторонку.

– Небось сколотил деньжонок, пока я лобызался со старушкой родиной? – спросил Сандерс.

– Не удалось. Завел тут одно дельце, да пришлось его прикрыть.

– Послушай, Гарри! Судя по тому, сколько народу гоняют по плацу, Компания опять ввязалась с кем-то в крупную драку...

Унтер-офицер кивнул.

– С Хайдаром Али. Он крепко прижал мадрасцев. В апреле отсюда отправили на Малабар десант, чтобы отвлечь часть его сил от Мадраса. Вскоре загремите туда и вы.

– Значит, повоюем. Может, повезет на этот раз...

– Если только тебе не сшибет башку какой-нибудь майсурский кавалерист.

Джаваны переминались с ноги на ногу, вытирали лица обшлагами рукавов, пока унтер-офицер и Сандерс вели свой разговор.

– Ну, прощай, Билл! Поговорим как-нибудь за чаркой, – сказал унтер-офицер и погнал джаванов дальще.

Лейтенант Топсфилд развел роту по отделениям. Началась строевая учеба. Часов шесть без перерыва гоняли по жаре молодых солдат злые и придирчивые унтер-офицеры. Джеймс напрягал все силы. Ему казалось, что еще немного —и он не в состоянии будет держать тяжелый мушкет, не сможет идти. Но он все-таки шел, не зная, откуда берутся силы.

Наконец, разрешили отдохнуть. Джеймс без сил грохнулся на землю. Куртка на нем насквозь пропотела, и он жадно глотал воздух, словно выброшенная на берег рыба. Сандерс присел рядом.

– Что, брат, кисло? – посмеивался он. – Вот бы попался тебе сейчас капитан Монней! Пропорол бы его насквозь штыком, а?

– Долго нас будут гонять, Билл?

– Недели две. Потом отправят воевать. Оно и лучше.

– Лучше? – удивился Джеймс.

Сандерс бросил на него быстрый взгляд.

– Чудак! Не для того я напросился в армию Компании, чтобы топать по этому чертову плацу. Война – та же игра в карты. Убили или ранили – значит, проиграл. Лежи в гробу или скачи на костыле. А вернулся в Бомбей живым с золотишком или дорогими камешками в ранце – значит, выиграл. Из-за этого стоит рисковать шкурой. Здешний народ любит копить всякие дорогие штучки. На каждой здешней бабе – целый клад: браслеты, кольца, перстни. А если вломишься в богатый дом, так там...

– Билл, но ведь это нехорошо! – вырвалось у Джеймса.

Смысл его слов дошел до Сандерса не сразу. Несколько секунд он озадаченно смотрел на Джеймса, потом захохотал.

– Ну и птенец же ты! – вытирая слезы, проговорил он. – Ей богу, уморил! Не смеши меня, Джимми, не надо!

И Сандерс снова весело захохотал.

– Что тут смешного, Билл? Это же не война, а грабеж...

– Полегче, парень! – оборвал его Сандерс. Он быстро оглянулся вокруг. – Ты кому приехал служить?

Слова Сандерса застали Джеймса врасплох.

– Королю и отечеству, – вспомнил он, наконец, слова Моннея.

– Брось валять дурака! Ост-Индская компания – вот кто твой хозяин, понял? А в Лондоне недаром говорят, что Компания – это шайка грабителей, что от ее дел воняет до самых небес, что все ее служащие и чиновники – казнокрады. Пайщики в Англии получают от торговли с Индией крупные барыши, а местное начальство, где только может, старается урвать лакомые куски. Например, когда меня выпроваживали из Бомбея, тут разразился крупный скандал. Ревизоры из Лондона недосчитались целого полка, на который директора давали деньги – на оружие, обмундирование, жалованье и жратву солдатам. Его вовсе и не было.

– Как же так?

– А вот так. Денежки делило между собой начальство. Подумай только – сколько они загребли! Впрочем, ревизоры особого шума не подымали. Догадываешься, почему?

Джеймс пожал плечами. Глядя на недоуменное выражение его лица, Сандерс снова расхохотался:

– Ну и теленок ты, Джимми! Ревизорам сунули жирные взятки, и они уехали довольные. А здешнее начальство, выпроводив ревизоров, вмиг набрало еще один такой же полк. Эх, просто обидно смотреть, как денежки плывут мимо твоего носа в чужие карманы...

Поучительный этот разговор был прерван командой строиться, и солдаты снова принялись топать по плацу.

Вырваться в город Джеймсу удалось лишь дня за два до того, как бомбейские батальоны погнали грузиться на десантные суда. С моря дул свежий ветер, но в городе было убийственно душно и жарко. Воздух был густо пропитан влагой, отчего военная куртка неприятно прилипала к лопаткам. Держа кивер в руке, Джеймс побежал сначала в порт. Отец был морским артиллеристом. Искать его нужно было там, где море и пушки.

На просторном бомбейском рейде уже не видно было «Ганнибала». Корабль давно ушел в Мадрас. Поглядев на лес высоких мачт, на черные парусные баркасы, которые перевозили на берег солдат, лошадей, пушки, бочки с ромом и бесчисленные кипы и ящики разных военных грузов, Джеймс решил сначала обойти кабаки, которые во множестве лепились к гавани.

Толстые кабатчики – отставные матросы и местные парсы – с помощью здоровенных вышибал едва справлялись с буйной клиентурой. В ответ на вопросы Джеймса они только пожимали плечами. Мало ли народу побывало в Бомбее за последние годы!

Выйдя из последнего кабака, Джеймс с минуту постоял в раздумье среди мертвецки пьяных людей, которые спали под солнцем на песке. «Надо будет заглянуть в доки», – решил он.

В доках шла лихорадочная работа. Бригады босых темнолицых плотников в тюрбанах и белых рубахах ремонтировали военные корабли, чьи высокие мачты торчали из глубоких каменных колодцев, отгороженных от моря крепкими деревянными воротами. Корабли были изранены в морских битвах – разбитые мачты и реи, проломленные борта. Плотники сдирали с бортов и днищ кораблей медные пластины и разбитую ядрами обшивку и нашивали на их место новые. Кипела смола в котлах, распространяя вокруг удушливый запах. Стоя на лесах, конопатчики смолили длинные пеньковые жгуты. Рабочих подгоняли мастера и морские офицеры – скоро кораблям предстояло снова уходить в море.

Здесь тоже никто не слыхал об отце Джеймса. После долгих расспросов, уже совсем отчаявшись, Джеймс наткнулся на мастера-англичанина. Сидя в тени под брюхом корабля, он командовал плотниками-индийцами, менявшими шпангоуты. На вопрос Джеймса мастер, подумав, ответил:

– Вроде был такой. Работал оружейником у старика Смита, а потом куда-то пропал. Народ тут долго не задерживается: один заболел, да скоро и на кладбище, другой нанялся на корабль, третий уплыл обратно в Англию.

– А где старик Смит?

– Помирает, бедняга. Лежит желтый, как лимон, и не сегодня – завтра отдаст концы. Живет он в Черном городе – женился на здешней бабе...

Джеймс поблагодарил мастера и направился в Черный тород. Дело шло к вечеру, и приходилось торопиться. В Черном городе среди глиняных, крытых пальмовыми листьями лачуг слонялись без дела моряки и солдаты. Они то и дело приставали к женщинам, которые выходили к колодцам с медными кувшинами и бельем. При виде англичан женщины тотчас же скрывались в хижинах.

Кое-как объясняясь с жителями, Джеймс добрался, наконец, до хижины побольше, в которой, несомненно, жил европеец. У нее был дымоход, застекленное окно и порожек перед крашеной дверью. Постучавшись и войдя в хижину, Джеймс с трудом разглядел в полутьме длинного исхудалого англичанина с седыми усами, который лежал на топчане, устланном дерюжкой. Рядом, пригорюнясь, сидела пожилая индианка в старом вылинявшем сари. Это были старик Смит и его жена.

– Похож! Вылитый отец! – задыхаясь, сказал больной, когда Джеймс объяснил ему, кто он такой и что ему нужно. – Хороший он был пушкарь. Только нет его сейчас в Бомбее...

Больной не договорил. Хватаясь костлявыми руками за впалую грудь, он закашлялся. В легких у него хрипело и клокотало. Старик Смит был болен чахоткой.

– Где же он? – спросил Джеймс.

Больной неопределенно махнул рукой.

– Накопил твой отец денег, да обокрал его какой-то негодяй. С горя он запил, а потом пропал. Слышно было, что нанялся к Хайдару. А где он сейчас – не знаю...

Больной стал горько жаловаться на свою долю. Не судьба ему лежать у приходской церкви в родной деревне. Останется он на чужой постылой стороне! Посочувствовав старику Смиту, Джеймс распрощался и пошел восвояси. Вот, оказывается, какая беда стряслась с отцом! Наверное, он все еще пытается раздобыть деньги, не зная о том, что матери Джеймса уже давно нет в живых, а сам Джеймс – в Индии. Уже входя в казарму, он подумал: «Зря я связался с Компанией. Ходи теперь в хомуте целых пять лет!»