Текст книги "Кость для Пойнтера (СИ)"

Автор книги: Всеволод Мартыненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Покуда я, замерев, претерпевал нашествие кивсяка, патрульный вполне удовлетворился результатами осмотра и отпрянул назад, крикнув своим: «Чисто!» Из чего следовало, что он сунулся проверять наш отнорок не из-за личной блажи. Еще пара таких же криков от щелей по ту сторону лишь подтвердила мое предположение.

Провалявшись на всякий случай еще пару минут после того, как затих последний звук, мы с гномом осторожно завозились и приподнялись из сырого мха. Отряхиваясь и приводя себя в порядок, оба пытались производить как можно меньше шума, что оказалось довольно затруднительно. В темноте было не видно, сколько всякой дряни налипло на одежду, но на лице она ощущалась вполне осязаемо. Мне-то ничего, утерся рукавом и все, а вот инсургенту пришлось всерьез выцарапывать мусор из шерстки.

– Угораздило же… – сердито пробормотал он, протирая очки. – На будущее наука – в ближние щели тут не лезть!

Я лишь мрачно кивнул в ответ на данный вывод.

Первым наружу выглянул я сам, в любой момент готовый опять прикинуться камнем покрупнее. Понятное дело, Гебирсвахе давно уже и след простыл. Немного увереннее я отлепился от стены и сделал шаг к центральной перегородке.

Следом, чуть не толкнув меня в спину, из неудобного лаза выполз гном и как ни в чем не бывало направился туда, откуда пришел патруль. Лишь полуобернулся, глянув на меня через плечо, чтобы проверить, не отстал ли, и снова зашагал дальше. Оставалось следовать за ним, снова взвалив на плечо все тяжелеющую тушку хавчика. Оглядываться не было решительно никакого желания, несмотря на все требования безопасности.

Однако ни на недолгом остатке пути по гостоннелю, ни при куда более долгом и утомительном подъеме по очередному его ответвлению осмотрительность более не понадобилась. До самого конца дороги нам больше не попалось ни одной из уже знакомых или еще неизвестных опасностей Подгорья.

Финал путешествия наступил не то чтобы совсем неожиданно, но как-то на редкость обыденно и просто. Наклонный пол пещеры более-менее выровнялся, сделавшись совсем пологим, свет мха и лишайника сошел на нет, заставив опять вытащить и разбудить жука-фонарника. В его сиянии отсветы солнца, с трудом пробивающиеся от устья пещеры, оказались совсем незаметны, так что когда инсургент попросту со всего маху уселся на очередной булыжник, я чуть не налетел на него. Первые полдюжины секунд причина хоть и долгожданного, но столь внезапного привала оставалась непонятна, а затем гном пробурчал:

– Давай сюда хавчика! Потрошить будем.

С немалым облегчением я проделал и то, и другое, не замечая, как без сомнения повинуюсь словам своего обычно непутевого проводника. Впрочем, день изматывающей беготни по подземельям отбил всякое желание тратить лишние силы на очередные перепроверки и подначки. Так что и следующее пожелание гнома тоже осталось принять к сведению и исполнять.

– Сходи наружу, наломай дров, а? – к счастью, на сей раз его интонация была не требовательной, а скорее заискивающей.

Дров наломать – это я всегда готов. Мало что умею лучше, вся жизнь тому примером. Так что и сейчас справлюсь. Надеюсь, исключительно в буквальном смысле слова…

После всего сегодняшнего было страшновато даже выглянуть наружу, в привычный и желанный мир земной поверхности. Хотя умом я и понимал, что уж там-то меня не может караулить никакая неведомая опасность из тех, на которые Подгорье оказалось столь обильно.

На первый осторожный взгляд вовне нашего нового пристанища никаких дров не обнаружилось. Каменистый голый откос тянулся вниз на полсотни ярдов до обрыва, за которым виднелись зубцы расположенных снизу скал, а далее расстилалось поросшее тайгой западное подножие Альт. Даже при наличии удобного спуска топать вниз за хворостом было определенно далековато. Оставалось надеяться, что дрова найдутся выше.

В каком-то роде так оно и оказалось. По крайней мере в смысле тех, что можно наломать. Стоило мне шагнуть из пещеры под гаснущий свет солнца, заходящего далеко на западе, как в стороне чуть выше по склону мелькнула череда косых теней, а уши резанул полукрик-полухрип. Заметив движение, тени разом повернули и кинулись на него.

Вот тебе и знакомый мир земной поверхности! Вопреки всем моим рассуждениям, снаружи меня все-таки караулили. Но не гномы, пуще всякого стыда избегавшие покидать привычные пещеры, и не люди из жутковатых племен, населяющих Высокие Альты. Среди нападавших вообще не было ни одного разумного существа. Равно как и живого.

Здесь, близ горных вершин, слишком низких для того, чтобы скрыться под ледниками, ветер был достаточно силен для опоры крыльям давешних летучих мертвяков, а холодный и сухой воздух не позволял гнить их иссохшим телам. Не знаю уж, та ли это была стая, что повстречалась моему флайботу в сердце бури, или другая, но не опознать природу тварей было никак нельзя. Если это были те же самые, то насолил я им порядочно, а если другие – ума и миролюбия крылатые умертвия демонстрировали ничуть не больше, чем в прошлый раз.

Пригнувшись, я пропустил над собой череду щелкающих впустую когтей, челюстей и клювов, ненароком вдохнув тянувшуюся за летучими зомби волну затхлой вони. Чуть не закашлялся, выдернул из ножен саперный тесак,очень кстати прихваченный для рубки дров, и приготовился к следующей атаке.

Ждать ее пришлось чуть не полминуты, да и навалиться всей стаей умертвия уже не сумели. Более тяжелые и прогнившие дольше ловили восходящий поток над прогретым склоном, необходимый для нового захода, так что сначала пожаловали твари помельче и посубтильнее.

Первым до меня добрался совсем уже иссохший некрупный дактиль, с почти облезшей с черепа и зубатых челюстей кожей, но еще крепкими перепонками крыльев шестифутового размаха. Разевая пасть, он прямо на вираже повернул голову набок, примериваясь одним махом сорвать мою голову с плеч.

Удар тесака навстречу с доворотом, пришедшийся как раз меж челюстей, распахал тварь надвое от глотки до хвоста, заставив ее облететь меня сразу с двух сторон. Не сознавая произошедшего, две половинки дактиля почти секунду пытались продолжить полет по отдельности, но вскоре закувыркались по камням, с сухим треском ломая иссохшие кости и теряя лоскутья шкуры.

На следующих кандидатов для разделки это оказало неожиданно благотворное действие. Уже вышедшие на боевой курс пара грифов и мелкий дракончик стремительно отвернули в разные стороны, расходясь веером, как тесайрские штурмовики от счетверенного колесного стреломета, а прочие твари просто сделали вид, что летят куда-то по своим делам. Неожиданное благоразумие для мертвяков. Видимо, здесь, на вершинах Альтийских гор, неупокоенное зверюги ценили свою послежизнь больше, чем их ходячие собратья на равнине. Променять небо на небытие не хотелось даже этим тварям, и при жизни-то неполноразумным. Скоро они и вовсе скрылись из виду, перевалив через хребет.

Из любопытства я спустился по склону чуть ниже, чтобы рассмотреть останки самого быстрого и самого глупого из нападавших. Полотнища крыльев еще вяло трепыхались, заставляя изломанные трубки костей с глухим стрекотом колотиться о сломившие их камни, половинки хвоста извивались между валунами.

В отличие от более везучих собратьев, от этого умертвия уже вообще не пахло, словно небеса подвергли его плоть тщательной выделке не хуже, чем в дубильном чане. И тогда, повинуясь внезапно пришедшей в голову идее, я собрал наиболее крупные куски трухлявого трупа и оттащил в пещеру.

– Как там насчет хвороста? – наученный горьким опытом, гном без меня и не пытался приступить к разведению огня в своей жаровне.

– Вот тебе дрова, – я вывалил свою добычу и кратко пояснил: – Сами прилетели.

– А, эти… – инсургент близоруко прищурился на ворох иссохших перепонок. – Маловато, конечно, но они очень уж осторожные… И все равно годится только первая пара-тройка, остальные будут вонять.

Происхождение все еще мелко дрожащей и подергивающейся растопки никак на него не подействовало, словно под горой искони принято и в порядке вещей топить сушеными мертвяками. Сам же всезнайка за срок моего отсутствия, показавшийся мне довольно долгим, даже не успел толком выпотрошить хавчика.

Справиться с этой задачей он не сумел и за то время, которое я потратил на разжигание самого странного костра в своей жизни. Даже не потому, что иссохшие до бумажной сухости перепонки охотно занимались пламенем, а оттого, что эти странные дрова норовили раздувать сами себя.

Заканчивать возню со шкуркой и внутренностями пришлось мне самому, а руки оттирать песком за нехваткой воды и полным отсутствием мыла. Тщательно отряхнув ладони о полы брезентового пончо, я более-менее удовлетворился результатом. В Мекане и хуже бывало, а от грязи не болели и без всякой магии.

Гному же было хорошо и без этих предосторожностей. Даже порезавшись коротеньким ножичком, употребленным для разделки, он лишь ойкнул, высосал кровь, сплюнул и продолжил возиться с тушкой, лишь беспечно пожав плечами на мое опасение заразы. Видно, устойчивость подгорного народа распространялась не только на незримый свет и разлитую в воздухе отраву…

Наконец выпотрошенный хавчик, натертый солью и какими-то неизвестными мне пряностями, занял место над костерком на вертеле из проволочного тросика, натянутого между двумя каменными зубцами стен. Пока он готовился, как раз настало время впервые за день нормально передохнуть, а заодно обдумать план дальнейших действий.

Проворачивая истекающую жиром тушку при помощи все того же саперного тесака, я обратился к инсургенту, который вконец разомлел и, похоже, наладился подремать прямо сидя:

– Ладно, поесть-попить нашли, ночевку поудобнее тоже… А дальше что? Так и будем до самой старости перебираться от колодца к колодцу, от бивака к биваку?!

– А… Что? – вскинулся гном, действительно успевший закемарить, но, осознав вопрос, возмутился: – Нет, конечно!

Собираясь с мыслями, он завозился на своем месте, распрямил спину и снял очки, тщательно протирая стекла, посверкивающие в отблесках огня. Откуда в хозяйстве у не слишком опрятного инсургента взялась чистая тряпица для этой цели, я понятия не имел.

Наконец с очками и размышлениями было покончено, и куда более спокойным уверенным голосом малолетний политик выдал программу действий на будущее:

– Мне надо будет отправить несколько писем. Стратегия дальнейшего поведения определится тем, как именно отреагируют адресаты. Если нам согласятся помочь, то найдутся и средства, и убежище.

От казенщины, до предела неуместной здесь, в дикой пещере, продуваемой всеми сквозняками, у костра из останков летучего умертвия, у меня чуть уши в трубку не свернулись. Подозрения, зашевелившиеся при встрече с патрулем Гебирсвахе, подтвердились самым определенным образом. Не из простых мой спутник, ох, не из простых…

– Тогда я смогу начать свою игру… путь обратно. А ты получишь деньги для ремонта воздушной лодки, – меж тем продолжал гном свои построения, лишь под конец вспомнив о моем присутствии, и не преминул уточнить: – За содействие в трудное время.

Ну спасибо, господин хороший, что нашу малость не забываете. Значит, мне тоже причитается кое-что за уже заметные и еще только предстоящие заботы по утиранию сопливого носа вашей милости. Хорошо хоть не за подтирание мохнатой задницы!!! Откуда я взял, что она мохнатая, не знаю, но со злости может настигнуть и не такое прозрение.

Успокоиться, чтобы слушать далее, оказалось трудновато – за годы собственного властительства я отвык слышать барственные интонации. Загордился выше всяких чинов, а в нынешнем положении заноситься нечего. Сначала хорошо бы выбраться…

Вообще-то по сравнению с вчерашними планами во всем этом монологе кое-что, несомненно, изменилось к лучшему. Сегодня, по крайней мере, уже не шла речь о самопроизвольно возникающей армии сторонников, набранных методами из сказок сестер Грипп. Реалистичность замыслов инсургента заметно повысилась, а у меня свалился с души один из многочисленных камней, наваленных чуть ли не выше недалеких отсюда вершин альтийских гор.

– А до тех пор все именно так и будет, как ты сказал, – подвел неутешительный итог мой спутник. – Смена ночевок, колодцев, путей следования…

– Понятно, – дальнейшее перечисление предосторожностей никак не меняло сути, зато за время обсуждения перед нами успела встать куда более насущная задача. – Давай уже хавчика делить, а то сгорит или пересохнет!

Словно только этого и дожидаясь, гном попробовал голой рукой ухватить отлично прожарившуюся тушку за одну из ножек, торопясь урвать кус посочнее. Само собой, в результате он только обжег уже пострадавший сегодня палец и закопошился, выискивая среди своих одежек лоскут, годный в качестве прихватки.

Не располагая таким разнообразием одежды, я использовал как столовый прибор плоскогубцы от универсального инструмента, всегда обретающегося у меня по карманам. Зато отсекать саперным тесаком первую из двух положенных мне четвертей тушки оказалось не слишком удобно. Коротенький ножичек бестолкового инсургента здесь оказался намного сноровистее, так что за еду мы принялись одновременно.

После этого стало уже невозможно отвлекаться на разговоры и взаимные обиды. Хавчик оказался на редкость вкусен, причем отнюдь не потому, что я ел впервые чуть ли не за пару дней. Вот только на курицу, как обычно говорят о любом незнакомом мясе, он ничуть не походил, скорее уж на утку – как минимум своей исключительной жирностью. Как только ему удается наедать такие жиры на здешних жуках-червяках да лишайниках... Впрочем, плоскогубцам лишняя смазка не помешает, а каким способом можно отчистить сальные руки при недостатке воды, я уже выучил. Скорее удручало отсутствие хлеба или гарнира, заставлявшее запивать каждый кусок слегка пересоленного мяса глотком из бурдюка. Такими темпами хватило бы питья на утро…

При отсутствии горячительных напитков и после пары суток голодовки обильная еда опьяняет и вгоняет в сон не хуже хорошей стопки чистого спирта. Снаружи, с открытого пространства, уже давно не долетало ни единого отблеска солнца, закатившегося больше часа назад. Костер тоже почти прогорел, и пропитанные жиром кости хавчика, опавшие с тросика, смогли лишь ненадолго продлить его затихающее мерцание. Сам тросик, кстати, надо бы смотать, чтоб не перегорел напоследок.

Однако, сделав это перед тем, как лечь на расстеленном запасном чехле флайбота, я успел пожалеть о своей расторопности. Растяжка была символической границей, делившей пещеру надвое, на мою и гномскую половину.

Вот этой-то защиты я и лишил себя, дав малолетнему инсургенту возможность возобновить свои попытки поближе подобраться на ночь – вплоть до получения им повторной затрещины. Похоже, это уже превращалось у нас в некий ритуал отхода ко сну, своеобразную разновидность «ночного колпака» – так лавочники в Анариссе называют последнюю за день рюмку джина. Или шнапса. Как раз альтийского…

Эта мысль оказалась последней перед тем, как я провалился в сон.

3. Чем толще крот, тем глубже в гору.

Лети, лети лепесток, лети на Дальний Восток,

Лети на Ближний Восток, лети, наматывай срок...

Снаружи в грот просачивался сероватый утренний свет и ощутимо тянуло холодом, но не это раздражало больше всего. Куда неприятнее оказалось просыпаться от редкостно навязчивого, тонкого скрипа пера по бумаге. Гном успел продрать глаза намного раньше и даже при столь скудном освещении приступил к обещанному с вечера написанию писем. Отчего-то я думал, что это он выразился фигурально, но, как оказалось, вполне конкретным образом.

Где он только найдет тут почтовое отделение, спрашивается?! Хотя, припоминая вчерашний колодец, можно предположить, что за тысячелетия обустройства пещер подгорный народ способен и не такого понастроить. От почты и ямских станций до закусочных с общественными туалетами на каждом шагу. Особенно полезны были бы сейчас последние…

Вернувшись с утреннего холодка, я застал инсургента все за тем же занятием. То ли число возможных сторонников превосходило все мыслимые пределы, то ли ниже достоинства было обратиться к каждому из них менее чем на пяти страницах. Причем то, что страницы были на редкость мелкие, пара на пару дюймов, дела не меняло. С терпением, редким для столь юного создания, гном исписывал каждый клочок чуть ли не папиросной бумаги десятками строчек поистине бисерного почерка. Готовые послания он сворачивал в крохотные трубочки, которые затем засовывал в небольшие, с половину карандаша, медные пеналы с болтающимися у горловин колечками. Уже полдюжины пеналов, закупоренных притертыми пробками, лежали рядком на плоском камне справа, и еще три штуки ожидали начинки, зияя пустотой.

Стало быть, можно расслабиться еще на полчасика, а затем уже спокойно собираться. Покуда не будут закончены бумажные дела, инсургент с места не двинется – или я ничего не понимаю в беззаконии. Не в том, которое от пустого брюха или ради выгоды, а в том, которое от слишком умной головы. Тот же Ван Хроге, который превратил дикий бунт Суганихи Кровавого в идейную резню, тоже был здоров писать – накатал столько трудов, что хватило всем последователям вплоть до самого Мага-Императора Теса Вечного. Да и поныне хлесткие фразы из писаний озверевшего сутяги всплывают в выступлениях уличных политиков, включая недоброй памяти Ренни Нохлиса. Всего-то разницы между морталистами и прочими хрогистами, что последние хотят уравнять всех при жизни, а первые – в посмертии.

И нельзя не заметить, что этим последователи Мертвовода показывают большую реалистичность, так как ни одно живое существо, наделенное разумом, не желает по своей воле быть уравненным с прочими. Равные права и стартовые возможности – это одно, а всеобщая уравниловка под не тобой заданный минимум – совсем другое. И совсем уж третье – то, что какое бы равенство ни было заявлено, в реальности соблюдать его никто не стремится.

На миг я захотел втихую придушить своего попутчика, пока от его писаний не произошло хотя бы самого малого и справедливого кровопролития… а потом расслабился. Чего бы ни творил промеж себя подгорный народ, это не касается ни его исконных недоброжелателей эльфов, ни лично меня в качестве их единственного представителя в здешних лабиринтах. Кто бы кого и по какому поводу тут у них ни резал, не мое дело как сокрушаться, так и злорадствовать. Моя задача – выбраться отсюда, так что любые действия – только в пределах самообороны. И покрепче держаться за подаренного Судьбой спутника, ибо еще неизвестно, насколько терпимы и склонны к подозрительности те, кто почище и менее замешан во всяких непотребствах.

Пока я предавался бесполезным размышлениям, гном завершил возню с бумагами и запаковал все письма, дополнительно залив стык у крышки каждого пенала то ли смолой, то ли жидким каучуком. Явно вместо сургучной печати – для нее нужен огонь, а после прошлого горького опыта гном явно не имел желания лишний раз возиться с горелкой. Да и дрова поутру тоже не летали из-за холода и сырости, мелкая морось по определению вредна крылатым мертвякам. Вон, капли воды на моем брезентовом пончо до сих пор не высохли…

Словно только что заметив, инсургент близоруко оглядел меня сквозь грязноватые очки и невинно поинтересовался:

– Что, снаружи ветер?

– Нет, дождь, – отозвался я и только тогда сообразил, что попался на вывернутый наизнанку старый анекдот про второго уарса Хтангского.

Пожалуй, надо бы и каждое утро тоже начинать с затрещины. Чисто в профилактических целях, чтоб не забывал, кто здесь старший. Удержало меня лишь то, что в этот момент малолетний шутник как раз закрывал чернильницу, собирая письменный прибор. Чернила – не вода и не жир, сами не пропадут, высохнув, да и песком их не ототрешь.

– Ну что, выходим? – мое сердитое замешательство дало возможность гному, закончившему сборы, опять перехватить инициативу. Оставалось лишь мрачно кивнуть, отправляясь навстречу новому колодцу, новой ночевке, новым опасностям на обе наших дурных башки… А также навстречу подгорной почтовой службе, как бы она ни выглядела и где бы ни находилась. Любопытство по этому поводу заставляло забыть даже раздражение от неуместной шутки.

Однако вместо поисков письмоносных станций или хотя бы ящиков, куда опускают депеши, инсургент принялся за совершенно иное занятие. Как только мы спустились на уровень правительственных тоннелей, он присел на перегораживающий брус первого же из них и принялся со всей силы дуть в латунные трубки почтовых пеналов.

И добро бы при этом прозвучала хоть одна нота! Но сколько ни надувал щеки горе-флейтист, сколько ни таращил глаза, так ничего услышать и не удалось. Лишь руке передалась неприятная дрожь от металлической оковки каменного парапета, на которую я оперся, ожидая, когда инсургенту наскучат его никчемные попытки. По какому признаку стало ясно, что звук от усилий гнома все-таки был, просто неслышимый, вроде писка меканских летучих хомяков или собачьего свистка.

Не ждет же он, что почтальоны набегут на его свист? Не самый лучший вариант развития событий, особенно припоминая нелегальное положение малолетнего главы потенциального заговора…

Свист прекратился так же внезапно, как и начался. После чего гном резко вскочил и столь же внезапно обратился ко мне:

– Сейчас пойдем в Зал Миллиона Бликов. В это время года там никого нет, до коронных праздников еще шесть недель.

И то хорошо. Только нам-то туда зачем? Ховаться до следующих праздников?!

– Мне надо собрать средства для борьбы, – ответил инсургент, неожиданно сделавшийся весьма практичным, на мой вопрос, невысказанный, но явно отразившийся на лице. Но все равно я не смог понять, какое отношение к этим средствам имеет зал для празднеств, пустующий в межсезонье. Может, мой попутчик прячет там заначку? Или собирается ободрать мишуру со стен на продажу? В последнем случае мне явно опять придется тащить на своем горбу всю эту добычу!

Однако потенциального грабителя заботило отнюдь не мое недопонимание, а куда более важные обстоятельства:

– Охрана на главном входе там серьезная, две полных серебряных руки, и еще заклятий наставлено. Так что придется идти коронной штольней к Светлой Дудке, где все закрыто на механику и только один доверенный смотритель, – деловито перечислил гном подробности предстоящего рейда.

– Который очень вовремя отвернется и даст себя пришибить? – поинтересовался я. – Или просто все время лакает пиво, а потом бегает, э-э, за скалу?

– Да… То есть нет. В смысле, пива он вообще не пьет, и службу несет добросовестно, но вот отвернуться может. Если уговорить. Может, вообще разойдемся без урона…

Особой уверенности в писклявом голосе инсургента не наблюдалось. Хотя «без урона» было бы самым желательным выходом. На редкость не хотелось запалиться по глупости из-за какого-то смутно доходного посещения местной разновидности Приснодневного гульбища.

Путь к пункту назначения, по большей части ведущий под уклон, не имел никаких особых примет в сравнении с виденными ранее тоннелями и переходами. Разве что отличался особой извилистостью и заброшенностью, не уступавшей внешним пещерам. Было очевидно, что гном старательно выбирает маршрут так, чтобы свести к минимуму возможность встречи с кем бы то ни было. Само по себе это было неплохо и подчеркивало серьезность его намерений, но тем не менее добавляло проблем. В населенном сердце Подгорья было трудновато избегать встреч с его обитателями – то и дело откуда-нибудь доносилось эхо голосов, каждый раз заставлявшее нас обоих надолго вжиматься в стены.

После каждого такого чудом не стрясшегося столкновения траектория нашего передвижения по пещерам явно усложнялась. Было уже в принципе невозможно предположить, сколько еще потребуется бить таким образом ноги о щебень и булыжники, устилавщие пол. Поэтому, когда мой спутник остановился перед неприметной нишей в стене очередного пустынного и скудно освещенного коридора, я смог лишь тупо затормозить следом, стараясь не сшибить его с ног.

Возня, устроенная в нише малолетним инсургентом, более всего походила на одновременный поиск пьяницей ключей по всем карманам, а замочной скважины – по всей подворотне. На удивление, в итоге то, что извлек гном из бесчисленых складок своего одеяния, именно ключом и оказалось. Не слишком привычного вида, он скорее напоминал самодельные фермерские рычаги для примитивных запоров против зверья, но был сделан из темного, грубо кованного металла. По полному отсутствию декора и изящества исполнения стало ясно, что работа древняя, еще до Войны Сил.

Сыскалась и замочная скважина в глухой с виду боковой стене, хотя сам я не обнаружил бы ее, даже глядя в упор. После чего ключ оказал на преграду совершенно непредсказуемое действие – никакой двери не появилось, просто вся дальняя сторона ниши откатилась в сторону. В образовавшуюся щель пришлось протискиваться как можно быстрее, поскольку принципом своего действия открывающий механизм более всего напоминал маятник.

По ту сторону оказалось столь же безлюдно, но на порядок более прибрано, световые полосы на стенах ухожены, а пол засыпан мягким песком. Словно зашли с улицы в прихожую крупной сельской усадьбы. Однако при всем том здесь было на порядок тише и безопаснее, каким-то образом чувствовалось, что места не столь проходные, как во внешних тоннелях. Более всего местность напоминала платный тракт между Анариссом и Токкуром, обустроенный богатыми купцами для срочных перевозок.

– Это Коронные Тропы, – торжественно объявил подгорный житель, почуяв мое замешательство. – По ним не всякому можно ходить… А из людей так и вовсе!

– Так я тут не первый? – поддел я напыщенного маломерка.

– Не… Даже не в первой дюжине, – инсургент воспринял подначку совершенно всерьез. – Во второй уже.

– Так что ж теперь, не гордиться? – продолжил я игру в надежде, что до него-таки дойдет.

– Отчего же? – пробить гнома оказалось невозможно. – Гордись!

Что я еще мог, кроме как в очередной раз молча кивнуть? Он же это на полном серьезе. Хорошо хоть, в отличие от тех же купцов, не догадался брать плату за проход, за погляд или, пуще того, за почет...

К сожалению, бесплатно идти по ровной удобной дорожке довелось всего полчаса – до круглого зала-перекрестка с прозрачными светящимися колоннами между каждым из четырех проходов. Тут гном и вознамерился оставить меня, удалившись на переговоры с охранником.

Прямо скажем, это была не лучшая идея – на пересечении двух путей ровно вдвое больше вероятность попасть на глаза кому не надо. Да и занять время изучением устройства местных осветительных шедевров тоже было не с руки. И так все видно – цельные стеклянные трубы диаметром с фут, внутри которых по полдюжины стальных прутов в веревочной оплетке, поросшей тем же светящимся мхом почти чисто желтого колера. Поэтому, выждав минут пять, я осторожно двинулся по коридору, скрывшему малолетнего инсургента.

Я шел, стараясь производить как можно меньше шума, пока не расслышал отголоски разговора, отдающиеся от стен. Из-за многократного отражения звука разобрать слова было нельзя, но тона объяснения явно были повышенные. На каждое тоненько-заискивающее «тю-тю-тю-тю-тю» моего спутника в ответ доносилось мрачное, краткое «бу-бу-бу» его невидимого отсюда собеседника.

Реплики сменяли друг друга все чаще – очевидно, в ход пошли самые крайние средства убеждения. Наконец разговор оборвался на решительно отрицающем «бубу!» долгой, долгой паузой...

Которую пресек глухой удар и пол укрик-полухрип. Нехороший такой, многозначительный, весьма смахивающий на последний.

Проклиная решение отпустить единственного посланного Судьбой проводника и сотоварища, я кинулся вперед, вытаскивая тесак и готовясь к самому худшему. Скоро за поворотом замерцал свет, так что ошибиться и свернуть не туда стало невозможно. С оружием наготове я вылетел на освещенное место…

Инсургент был жив-живехонек и невредим, по крайней мере, на первый взгляд. Чего никак нельзя было сказать о втором гноме, который неподвижно лежал лицом вниз с торчащим из затылка острым стальным жалом. Оказывается, у моего попутчика имелось-таки оружие помимо мелкого хозяйственного ножичка – до поры до времени спрятанный в бесчисленных одежках то ли топорик, то ли кайло, который малолетний заговорщик отнюдь не стремился обнаружить в моем присутствии.

Предосторожность законная, но заставляет слегка иначе смотреть на того, кто делит со мной путь и ночлег. Неизвестно, какие еще сюрпризы найдутся у него в запасе на крайний случай. Может, и страх перед магией, старательно демонстрируемый гномом, окажется не столь велик…

– Он отказался уйти и пригрозил обернуться, – пояснил инсургент извиняющимся тоном, чуть ли не со слезами в голосе. – Иначе было нельзя…

Сразу видно – мал еще, не привык убивать. Чужая смерть не требует оправдания. Особенно когда уже все сделано, и ничего не поправишь. Причем сделано так ловко, что даже рудничная лампа с капризным огоньком в медной сетке не опрокинулась – вон как ровно стоит.

– Ты клевец свой прибери, да карманы ему обшарь, – ободрил я незадачливого, но подающего надежды убийцу.

Тот послушно выдернул острие из затылка трупа, обтер его о войлок нижнего пончо… и, чем-то щелкнув, снял железку с рукоятки. Сунул в поясную обойму рядом с полудюжиной других на любой случай, а рукоятку привесил рядом. Необычная конструкция, и сразу стало ясно, отчего раньше я не смог ее приметить – сейчас, когда части порознь, не враз догадаешься об их назначении.

Обирать мертвеца гном не торопился. Побаивался, что ли – хотя теперь-то уж чего бояться? Разве что…

– Ты чего там о псалмах говорил? Самое время для них, – в мои планы не входило пугать его еще больше, но тут лучше перестраховаться, чем дотянуть до реальных страхов. – Первый мертвец часто встает неупокоенным.

– Это не первый… – инсургент уставился на меня поверх пыльных очковых линз отчаянно виноватыми глазами. – И не последний! Меня никто не должен видеть, только слышать можно… Второй гейс такой!

Только истерики мне тут не хватало! Несообразность оправданий гнома заставила меня выпалить без всякой задней мысли:

– Что, и меня тишком прирежешь, как буду не нужен?

Неожиданно малолетний устранитель всех свидетелей своего внезаконного существования успокоился и расслабился.

– Ты не в счет! – махнул он на меня рукой в драной перчатке без пальцев. – Гейс касается только Любимых детей Матери. А вы, люди, тут вообще ни при чем, сами по себе…

Спасибо и на том, хотя попахивает от такого подхода каким-то смутно ощутимым высокомерием. Не похожим на эльфийское, но тем не менее весьма явно читаемым в таком вот обособлении рода человеческого. Да и себя подгорный народ титулованием не обидел – в Любимые дети самовольно возвел.