Текст книги "Кость для Пойнтера (СИ)"

Автор книги: Всеволод Мартыненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

6. Оседлать гениорниса.

Не нарушая рядов, не оставляя следов,

Пока дымятся угли, лети, пока не сожгли...

Выйдя из жилища Сантуцци сразу после обеда, а своды Подгорья покинув уже затемно, крааль итов я нашел сразу. Даже ночью оказалось невозможно спутать его с каким-либо иным поселением. В биваке интернированных не было ни крепости кряжистых трансальтийских теремов, обнесенных бревенчатым частоколом, ни легкости разборных цизальтинских шатров-типпио, огороженных лишь рогатками да волосяным арканом от ползучей мелочи. Хлипкость и несерьезность, сопутствующие любой временной постройке – но вытекающие не из характера обитателей, а из материала, несвойственного привычным для них сооружениям. Вместо бамбуковых стволов и пальмовых листьев, обыкновенных для жителей дельты Анара, тут им приходилось использовать еловые жерди и лапник.

Разве что плетень, окружавший эти шалаши-переростки, был совсем такой же, как в заарских степях. Не счесть, сколько таких плетней я перевидал при нашем наступлении в Мекане… Станичники-верховые всегда так ставят свои лагеря на фронте, куда ни завези – хоть в жаркий Хисах, хоть сюда, за тысячи лиг от родных мест. В полярной Эрраде, наверное, стали бы так же строиться из снега...

Перескочив через плетень, я побрел на огонек, мерцающий в дальнем углу крааля, почти ощупью ища дорогу среди куч какого-то мусора и цепкого кустарника. Огонь едва теплился у подножия дозорной вышки, привычной для степных обитателей, но совсем бесполезной здесь, в горах.

Там же на недлинном обрубке бревна притулился долговязый мужик в немыслимых обносках тропической униформы. Вытянув тощие волосатые ноги к самому костерку и нахлобучив на глаза мятую-перемятую форменную панаму, он лениво перебирал струны самодельной чаранги. Инструмент тоже подкачал – сделан он был не как положено, из панциря малого степного бронехвостца, а из кое-как выдолбленной местной тыквы-горлянки, никакого сравнения с настоящим. В результате вместо чистого костяного звона по краалю разносилось глухое дребезжание со скрипом и привизгами.

Все это было еще терпимо, пока сиделец не запел. Голос у него оказался под стать музыке. Одновременно пронзительно и сипло тесайрец принялся выводить зачин бесконечной песни о страданиях деревенского лодочника, ушедшего на заработки вверх по реке:

…А как да на речке было под Та-Ханхом,

Стоял плотовщик, сталбыть, молодой...

Не дожидаясь, покуда от детального описания одежек и содержимого карманов расфрантившегося деревенского увальня певец перейдет к истории путешествия горестной слезы, изроненной тем по родной сторонке, я окликнул его:

– С кем бы тут можно поговорить, уважаемый?

– Да хоть со мной, мил-человек, – тот с готовностью отложил своего музыкального уродца и подкинул в костер пару веток. – Я страсть как поговорить люблю!

Огонь затрещал и взметнулся вверх, пустив столб искр чуть ли не до самой смотровой площадки наверху вышки. Яркое пламя резануло глаза, заставив зажмуриться, освещенный круг расширился сразу вдвое. Отсветы теплыми буровато-медными бликами заиграли на неокоренных жердях вышки.

– Мне серьезно надо. За важный гешефт, – терпеливо, как маленькому, разъяснил я извечному врагу, обманутому и навек закабаленному Концерном Тринадцати.

– А чем я тебе плох? Обижаешь, мил-человек, – по привычке безответного пленника тот предпочитал отшучиваться.

– Ладно, хорош балагурить. Позови кого-нибудь, – раздраженно буркнул я.

– Позвать? Это можно. Это со всем удовольствием...

Может, показалось, что его глаза под панамой сверкнули особенно недобро и хитро… Но больше ничего ни сказать, ни подумать я не успел – тесайрец негромко, протяжно свистнул, вытянув губы трубочкой. Тут же из темноты за пределами освещенного костром круга на его зов молча высыпали десятки его соотечественников, еще более разбойничьего вида, чем тот, кто их вызвал. И дружелюбия на их лицах не просматривалось.

В ребра мне уткнулось что-то холодное и острое, а мой собственный тесак исчез из ножен так быстро и незаметно, что оставалось только подивиться. Не просты оказались заарские станичники. Видать, из тех самых пластунов, что в родных степях запросто павианов живьем скрадывают, при всей-то чуткости и осторожности обезьянского народа. Подловили меня тесайрцы честно, по всем правилам – выждали, пока глаза отвыкнут от темноты, и спокойно подошли к самому краю освещенного круга. Вон каким плотным кольцом стоят, почитай, весь крааль собрался.

Оно и лучше – не придется ждать общего схода. У подданных Мага-Императора любое дело, по которому нет его именного повеления, решается голосованием. Хотя дел таких немного, ибо Тес Вечный плодовит на веления и норовит досконально вникнуть в любую мелочь. Для народного самоуправства остаются вопросы незначительные, максимум квартального масштаба.

Будем надеяться, на то, что я собираюсь им предложить, хватит их привычки к принятию решений, поскольку ждать по данному поводу именного повеления Мага-Императора можно до мандрагориного заговенья.

Откуда-то из-за края круга бочком-бочком выкатился широкий в кости, невысокий крепыш с сальным лицом и жесткими черными волосами. Потертая и застиранная униформа рядового легкой упряжной файрболлерии сидела на нем в обтяжку, кое-где треснув по шву. Выставив нижнюю челюсть и сжав кулаки, здоровячок попытался надвинуться на меня, дыша тяжелым запахом прямо в лицо.

– Тебя кто сюда звал, шкура анарская?

– Никто не звал, горе ты луковое, – негромко ответил я и добавил: – Сам пришел. По делу.

Из кулака чернявого самым чудесным образом показался расплющенный молотком и заточенный восьмидюймовый плотницкий гвоздь. Похоже, с общеизвестным тесайрским пристрастием к луковому супу я угадал как нельзя лучше, вернув «анарскую шкуру» с процентами. Ладно, чем быстрее кончат щупать на слабину, тем скорее пойдет серьезный разговор.

– Т-ты... Я ж тебя щассс... За всех наших! За братков-солдат!!! – зарычал любитель острой похлебки, распаляясь в неистовстве, и попер на меня кадавром. Бешеная слюна пенилась у него на губах.

Отступать было нельзя – шаг назад, и кувырнешься через спину напарника этого задиры, наверняка присевшего позади. А там если не убьют, так измолотят и выкинут прочь, что мне никак не нужно. Оставалось лишь распалять заводилу в надежде на ошибку... или чье-то вмешательство.

– Сам-то кто будешь, чтобы за всех спрашивать?

– Вот нанижу тебя на тычку – кто тогда буду? – процедил тесайрец, водя лезвием перед моим носом. Сразу не стал кидаться, хороший знак…

Ответ на эту предъяву лежал на поверхности, не требуя рытья шахт и карьеров. Тут уж, как эррадский улигерчи, «что вижу – то пою».

– Дурак будешь. Убивец и бандюган, а не солдат.

Чернявый затрясся и натурально пустил пену по губе, до того крепко сжав свою «тычку», что костяшки пальцев побелели до скелетной мертвизны. Прикидывая, как ловчее расшвыривать ближайших задир, я напряг пальцы правой руки, призывая ветер, покорный магии симвотипа. Но тут мертвая тишина, в которой было слышно лишь потрескивание горящих сучьев, нарушилась коротким тихим приказом, долетевшим от костра:

– Охолони, Жанно. И ступай прочь.

Штатный задира крааля без слов мгновенно снялся с места и шмыгнул обратно за границу светового круга. Только сплюнул напоследок мне под ноги да неуловимым движением сунул заточку в рукав. Исполнительный попался, оглоед.

На удивление, приказ отдал все тот же самый первый тесайрец, что прежде донимал меня скрипучей песней и словесными увертками. Мысленно я обругал себя за тупость и невнимание покрепче, чем поименованного Жанно. Похоже, надо было с самого начала получше прислушаться к этому горе-певцу – смог бы обойтись без последующей проверки.

– Как к тебе обращаться, уважаемый? – искупая допущенную глупость, я отвесил тому приличествующий поклон на четверть отвеса.

– Зови меня Жак-Простак, – вернулся тот к шутливому тону. – А к тебе как обращаться, мил-человек?

– Зови меня Джек, – представившись на тот же расплывчатый манер, я против воли усмехнулся. Гадай, настоящее ли имя тебе назвали… Помнится, и Тнирг я сперва назвался так же, пряча истинность имени за лихостью его мнимого сокрытия.

Вот только это не спасло от всего, что приключилось дальше и творится посейчас, затянув меня в самую середку гномских династических разборок с попутным заходом во все тяжкие. Вплоть до этого вот крааля бывших врагов, каждый из которых когда-то смотрел на таких, как я, через прицел арбалета или иного метателя.

– Стало быть, Джек... – Жак распробовал услышанное и переиначил на свой балагурский лад: – Джек-не-простой-человек.

Я лишь кивнул, соглашаясь. Не простой. Давно уж непростой, так что и сам привык, и от прочих скрыть не могу. Ни от своего брата человеческой крови, ни от прежде никогда не виданных подгорных жителей. Надо бы задуматься над таким поворотом, но это можно сделать и позже. Сейчас важнее понять, какие еще выводы сделает прикидывающийся простаком главарь интернированных.

– Так с чем пожаловал, Джек?

– С предложением. Выгодным, – отчего-то именно теперь стало необходимо взвешивать каждое слово.

– Для кого выгодным? – цепко выделил главное Жак.

– Для вас и тех, кто предлагает, – прозвучало столь же обтекаемо.

– А для тебя? – не отставал он.

– «Рогач не мой, я его только продаю», – ответил я старой поговоркой, разводя руками.

– Так-таки сам и ни при чем? – прищурился тесайрец.

– Да я в Ярую Горку вообще явился только вчера, а в Подгорье и пары недель не прошло, как отираюсь, – главное, все полная правда. – Так что ваши старые счеты с местными – мимо меня. Я даже не знал, что вы тут обретаетесь.

– А ведь точно, видал я его вчера на входе в город! – прозвучало из толпы. – То-то думаю – с чего это мужик вылупился на меня, как на мертвяка хожалого?

В круг протолкался давешний «франт», чье явление потрясло меня на подгорном базаре. Как же удачно он оказался именно в этом краале, с ходу подтвердив мои слова! Очевидно, пройдена и вторая проверка, уже не на личную стойкость, а на отсутствие столь же личного интереса в том, чтоб нажиться на неприкаянных пленниках.

– Спасибо, Максимэн, – поблагодарил главарь болотного стрелка вроде бы серьезно, а вроде бы и в шутку. – Без тебя бы точно не разобрались.

– Рад служить, собрат Исповедник, – так же двусмысленно-дураковато откозырял он в ответ.

Нич-ч-чего себе!!! Исповедник – чин не военный, а политический, хорошо хоть не из высоких, Внешнего Круга. Но и то редкость в любых краях восточнее Мекана. Обычно на политжрецах столько эльфийской крови, что свой приговор они получают, не отходя от линии фронта. Видимо, этот оказался не из ревнителей, что плодят расстрельные списки, а из утешителей, которые крепче гвоздей сбивают воедино тесайрские войска. Вот тебе и Простак... Теперь, если я все правильно понимаю, разговор пойдет предметный и совсем серьезный.

– Что власть под горой скоро сменится, знаете? – прямо спросил я. Тут доносить некому, всем чужаки, а у своих на виду, так что можно не юлить.

– Доходили вести, – кивнул Жак.

– Так я от наследницы пришел, – как в ледяную воду бухнул я. – Она хочет взять вас под свою руку, если поможете ей. Подгорье не Анарисс, тут свой закон. Домой возврата вам нет, но тут войдете в полные права. Слово самой кронфройляйн!

– Слово подгорной принцессы немало весит, – под глухой шум соотечественников тесайрец кивнул, подтверждая важность услышанного, но тут же вывернул разговор по-иному. – Особенно когда она взойдет на трон матери и праматери... – выдержав паузу до предела, он закончил свою мысль: – А кроме слов, будет что-нибудь посущественнее?

Однако подгорная принцесса верно угадала нравы своих будущих союзников… Вместо ответа я осторожно полез в подсумок на поясе и извлек крохотный сверток из порядком засаленной замши. Бережно распутал узенький, в четверть дюйма ремешок, развернул обертку...

– Вот, – на ладони, протянутой к костру, огненными искрами засверкали льдисто-прозрачные камни. – Безнебесные Звезды.

Весь круг тесайрцев подался вперед, единодушно загалдев и во все глаза глядя на алмазы. Единственным, кто не двинулся с места, оставался Жак-Простак. Он же оказался и тем из немногих, кто не потерял голову от вида драгоценностей. Не меняя ленивого выражения на лице, главарь крааля негромко сказал:

– Нельзя ли взглянуть поближе?

– Отчего ж нельзя? – я выбрал из переливающейся горки камешек покрупнее и швырнул над костром. Алмаз длинной искрой мелькнул над самыми языками пламени – и исчез в неуловимо быстро взметнувшейся ладони Жака. Даже не в ладони, а в панаме, за неполную секунду сдернутой с головы и подставленной под летящий камешек. Его подручный, направившись было за алмазами, застыл на полдороге, вертя головой туда-сюда.

Двумя пальцами главарь интернированных извлек добычу из головного убора и прищурившись, поднес драгоценность к глазам. Вернувшийся к нему порученец услужливо подкинул в костер измочаленную в щепы сухую доску со следами полировки и лака. Интересно, не от одного ли из тех роялей, что встретились мне во время полета в самом сердце бури?

Пламя с готовностью взметнулось повыше, и по обветренной физиономии Жака забегали радужные блики. Удовлетворенный осмотром, он сунул алмаз за подкладку шапки и нахлобучил ту на голову, где уже проблескивала намечающаяся лысина. Очевидно, это можно было счесть за первичное согласие... или за оплату конфиденциальности разговора вне зависимости от его исхода.

Да хоть за обычную демонстрацию ловкости рук! Главное, и эта проверка пройдена, наживка заглочена. Пора подсекать.

– Задаток я у себя подержу, пока будем думать, – сам облегчил мне задачу главарь, невинно улыбаясь своей шутке. Оставалось только подхватить ее, разыграв удивление.

– Задаток? Вот тебе задаток!!! – К этому моменту я уже успел замотать остальные камни обратно в замшу и затянуть узлом ременный шнур. – Лови!

Сверточек отправился следом за первым камнем и был пойман уже рукой, без применения панамы. Круг тесайрцев снова загалдел, оглоушенный свалившимся на общину богатством. Чтобы усилить эффект, я возвысил голос и проорал, перекрывая шум:

– Полная плата вчетверо больше будет!!!

Ответом был нестройный хор восторженных воплей, в котором обычное «Ура!» мешалось с уставным «Вив ля Маж-Эмпрер!!!» и совсем уж разудалым «О-ла!!!». Над головами толпы в импровизированном салюте замелькала пара вытащенных невесть откуда заарских шашек и прочее многообразие клинков, засверкавших алыми отблесками костра. Похоже, основную массу я сумел перетянуть на свою сторону.

Шум мгновенно смолк по мановению руки Жака-Простака. Он оказался совсем не так прост, как прочие, и уж подавно не до такой степени, как заявляла о том его кличка. Обещания, подкуп – все это было ему знакомо и не могло убедить до конца. Требовалось как-то еще заставить его поверить, что все всерьез, пробить насквозь панцирь, наросший в плену и ссылке.

Медленно-медленно, держа руки на виду, я обошел костер справа и подошел со стороны отставленной в сторону пародии на чарангу. Так же неторопливо протянул руку к корявому грифу, нагнувшись и опираясь другой рукой о колено.

– Дрянь инструмент, а? – четко и раздельно проговорил я, глядя прямо в глаза Жаку. Поднял почти невесомое сооружение из дощечек и тыквы-долбленки, и, не глядя, швырнул горе-чарангу в огонь.

Нависшее молчание сделалось совершенно мертвым. Что делать и как понимать случившееся, не мог понять никто, от распоследнего подхватного до всесильного главаря. Паузу прервало жалобное треньканье струны, лопнувшей в пламени.

– Завтра настоящую принесу, – произнес я столь же четко и непререкаемо, не отводя взгляда от зрачков тесайрца, залитых пылающими отблесками. – В «Пьяную Эльфь», к четырем пополудни. Тогда и дело обговорим, – к моему немалому изумлению, то единственное место для общего сбора, которое я в принципе мог назвать, вчера было принято единогласно.

Что бы ни собирался сказать мне до того предводитель интернированных, теперь он только молча кивнул. Ни звука не проронили и его подчиненные все то время, пока я огибал костер в обратном направлении и шел к воротам. Хотя бы не пришлось расталкивать плечами внезапно онемевших бывших подданных Империи Людей – никто не встал у меня на дороге, никто не попытался задержать. Лишь на каком-то из этих долгих шагов сквозь живую дышащую тишину у меня в ножнах объявился тесак так же незаметно, как и пропал.

Ну и правильно. Без привычного клинка обойтись трудновато, а к дальнейшим братаниям с вековечным врагом я был не готов. Тем более к расспросам, где да как намерен достать обещанное. Это при том, что не знай я абсолютно твердо, где добыть редкость, невозможную в Альтийских горах, не стал бы и понты кидать.

Добраться до Восточных ворот удалось как раз ко времени прохода первой смены, часам к четырем. Смешаться с подхватными поденщиками, идущими к биржам нарядов, было несложно, свернуть вовремя в шаманский квартал – еще легче. В утренней толкотне никого не удивлял работник, отправившийся к целителю с какой-то хворью. Желая усилить эффект, я подвязал челюсть кстати найденной в кармане тряпицей, изображая приступ зубной боли. А едва плестись и так получалось весьма достоверно – за предшествующий день вымотался настолько, что едва ноги волочил.

У парадного входа в жилище Сантуцци я оказался аккурат к невидимому под горой рассвету. Сил осталось только на то, чтобы завалиться дрыхнуть, толком не раздевшись и отложив на потом все объяснения. На счастье, Тнирг еще спала, а впустившая меня скво, по обыкновению, оказалась не склонна к расспросам. Сам шаман не спал, но так и не снизошел до выхода к то ли слишком раннему, то ли, напротив, излишне припозднившемуся гостю.

Не спал он и тогда, когда я продрал глаза уже за полдень. Такое ощущение, что старик вообще никогда не спал, может, даже вовсе утратил возможность нарушить вечное бдение. Возраст и избранный им род занятий вполне позволяли предположить подобное.

Однако, несмотря на все мое желание, разговор с шаманом снова пришлось отложить. Теперь меня не допустила к нему Учеллина, рассудившая, что некормленый гость омрачает покой дома и его владельца. В чем-то, а то и вообще во всем, она была неоспоримо права – на сытый желудок резкость суждений заметно убавляется, категоричность мнений тоже как-то сходит на нет. А так как разговор с великим Сантуцци предстоял весьма деликатный, более чем уместно было хорошенько подкрепиться перед ним.

То ли завтрак, то ли уже обед состоял из расписной миски густой фасолевой похлебки с копченостями, накрытой вместо крышки свежеиспеченной, прямо из тандыра, кукурузной лепешкой. Пива и на сей раз не предложили, что и к лучшему, зато ложка была ощутимо поновее. Оставалось гадать, чем я заслужил подобное благоволение со стороны по-прежнему нелюдимой скво.

Лишь достигнув степени довольства и добродушия, необходимой с ее точки зрения, я был допущен в святая святых – мастерскую Сантуцци. Здесь хозяин работал, невозбранно курил трубку, пользуясь отдельной от прочего дома мощной ветвью вытяжки, и просто проводил все время, кроме обеденного и ночного. По этой причине мастерская была обжита, я бы сказал, до полной непроходимости.

Всяческого хлама в хозяйстве у Великого Шамана было неимоверное количество, от вполне исправных и полезных вещей до совершенно негодного барахла. Атинский тамтам, иэрийская пружинная рогатина на обломанном древке, даже кадавризированная кофемолка с полуразвинченым приводом, и мало ли что еще... Не всегда удавалось разобрать, что это такое и чем было изначально. Половина вообще выглядела подделками либо самоделками из совершенно не подходящего к тому материала.

Но вот чарангу, настоящую и в неплохом состоянии, я точно видел у него перед выходом в крааль итов, и теперь любой ценой должен был вытрясти ее у старика. Алмазы в задаток, слово будущей кронфрау, берущей отщепенцев под свою руку – это все в порядке вещей. За такое имеет смысл хорошо поработать... в пределах возможного.

А «партии землекройки» и лично нам с Тнирг от этих усталых и изверившихся людей нужно невозможное – встать за подгорную принцессу всей душой. Как за свою, как за этого их Мага-Императора. Против тех, кто привык считать себя силой и, демоны их разрази, остается силой, несмотря ни на что. Это, бесценное, не купишь никакими посулами. Только тем, что по-настоящему дорого, е чему само тянется сердце. Вроде перетянутой жильными струнами хрупкой и звонкой памяти о навсегда покинутом родном крае...

Услышь такое кто из высокородных акционеров Концерна или влиятельных шишек подгорного Берграта, не поверил бы, что я взял тесайрцев за душу всего лишь обещанием добыть их народный музыкальный инструмент. Повезло же угадать!

Теперь передо мной стояла задача потруднее – догадаться, что заставит отдать ценную для него вещь куда более независимого человека, чем тесайрцы, надломленные пленом и безвозвратной потерей родины. Или узнать, какую еще цену придется заплатить за то, чтобы получить чарангу, не нужную мне самому, но жизненно необходимую для дела.

Сантуцци я застал за занятием, как нельзя лучше подходящим для разговоров о цене и мене – вооружившись сложной системой хрустальных линз в изрядно заросшем патиной штативе, Великий Шаман придирчиво один за другим пересматривал порядочную горку необработанных алмазов. Тех же самых паданцев из Зала Миллиона Бликов, едва ли не треть от общего количества, собранного Тнирг .

– Что, неплохой урожай? – кивнул я на растущий рядок камней, отсортированных по размеру.

– Бывало и лучше... – философски пожал плечами старик. – Раз на раз не приходится.

Такому спокойствию пред лицом немалого богатства можно было только завидовать, если бы оно не осложняло мою задачу. А тут еще вылез вопрос понеприятнее…

– Побольше никто не предлагал? – не удержался я от того, чтоб его не озвучить. Никогда не умел держать язык за зубами в таких разговорах.

– Как кто предложит, так и прочь пойдет, – в голосе морщинистого цизальтинца промелькнула тень гордости. – Я мзду не беру – мне за державу обидно.

– А это тогда что же? – я чуть ли не пальцем ткнул в алмазы.

– Страховка, – ответил Великий Шаман без тени обиды, как само собой разумеющееся. – На случай, если одна маленькая девочка не сядет на трон матери и праматери своя, и бедному больному Сантуцци на старости лет придется искать себе новое жилье.

В таком раскладе не подкопаешься. Крылатые слова легендарного хисахского таможенника обрели свой исконный смысл в устах прожженного альтийского пройдохи. Просто, в отличие от того, дед не собирался так запросто сдаваться обстоятельствам и самой смерти. Похоже, когда настанет его срок, самой Лунной Богине придется порядком за ним погоняться…

– Вот ты сам зачем с нею? – неожиданно вернул мне удар въедливый старик. – Какая твоя выгода?

Да уж, озадачил... Говорить ему надо только правду. Любой обман шаман, да еще великий, без всяких амулетов и заклятий почует не хуже Венца Доказательств. Поэтому прежде, чем дать ответ, придется хорошенько подумать, чтобы среди этой правды не оказалось той, которую лучше не светить в Подгорье.

– Никакой особо... – наконец вроде нашлись слова. – Поначалу хотел вернуться домой с местной помощью. Да только уже пару раз представлялся случай в путь отправиться, а я все тут.

Прозвучавшего объяснения явно не хватало, причем не только спрашивавшему, но и мне самому. Надо идти до конца – хотя бы чтоб знать, ради чего все это, что именно не отпускает раз за разом…

– Не могу я бросить, если кто мне доверится, – собираясь с мыслями, я на долгую минуту замолчал, а потом сказал, как есть. – Я не я буду, сам себя потеряю, и никому больше такой стану не нужен. Понимаешь, Сантуцци?!

Выпалив это, я отчаянно уставился на морщинистое лицо Великого Шамана Ближней стороны гор.

– Меня зовут Джованни... Властитель, – живые и ясные глаза ветхого человека до предела серьезно смотрели из-под меховой головной повязки, украшенной перьями. Против воли меня продрал по спине нехороший морозец.

– Какой я Властитель? – едва получилось натянуто рассмеяться. – Имя мое при мне, и все владения тоже...

Я даже руками развел, словно желая показать, что под полами брезентового пончо не прячутся эльфийские поместья, а на самом деле просто от удивления. То ли вести про нового владельца замка Стийорр докатились даже до Альт, то ли у хитрого деда были свои способы прознать истинную суть и имя любого гостя. Так или иначе, рассказывать о себе именно это как раз и не входило в мои планы, даже в ответ на высшую откровенность собеседника. И видимо, все это столь внятно было написано на моей физиономии, что тот не смог не заметить.

– Ну как хочешь... – старик отвернулся и с подчеркнутым вниманием принялся вглядываться в линзы.

С досады я чуть не треснул себя по лбу с размаха все теми же по-дурацки широко разведенными руками. Ну вот, теперь вдобавок обидел человека, от доброй воли и дружелюбия которого зависит все – наше совместное дело, участие в нем исконных обитателей Нагорья и тесайрцев с их чарангой, да и вообще самая жизнь доверившейся мне подгорной принцессы...

Последний поворот мыслей внезапно раскрыл мне причину столь неожиданной прозорливости Великого Шамана. Да я ему, считай, уже представился по полной – в том, что было сказано мудрому цизальтинцу на пределе откровенности, и заключена сущность истинного Властителя. Быть верным до конца тому, кто вверен тебе Судьбой – главный признак аристократа, который мне прежде не приходилось примерять на себя. Да вот сел он, как влитой, без мерки, обозначив мою нынешнюю суть вернее родового имени с титулом, к которым я все никак не привыкну.

Городской парень из захудалого клана, меканский солдат, уволенный по увечью, поденный работник без надежд на карьеру... Муж и повелитель высокородных эльфийских див, Ночной Властитель человеческой крови, офицер и дипломат, оседлавший бунт в далекой стране и своими руками отправивший демона за Последнюю Завесу, номинальный государь на тронах Огрии и Хисаха.

Пора уже научиться отвечать за ВСЕ свои поступки и жизненные обстоятельства. Не прятать настоящее за прошлым, утратившим силу. Все одно уже не спрячешь. Начинать признание собственных ошибок надо прямо сейчас, и чем скорее, тем лучше.,

– Прости, Джованни... – с трудом вздохнул я, опустив руки. – Не все скажешь враз. А кой-чему лучше бы и вовсе вслух не звучать.

– Узнаю эльфийскую манеру! Ни слова в простоте, – ехидно поддевая, усмехнулся в ответ Сантуцци и милостиво бросил: – Ладно, проплыли.

Теперь я вздохнул уже с облегчением. Однако все эти откровения никак не приблизили меня к решению изначальной задачи – как добыть чарангу, необходимую для завершения сделки с тесайрцами. В голову не шло даже то, как перевести разговор на желательную тему.

– Так зачем пожаловал-то? – заметив, что я продолжаю мяться, не переходя к делу, Великий Шаман Ближней Стороны Гор снова снизошел до того, чтобы спросить сам.

Отвечать на прямо поставленный вопрос оказалось не в пример легче, тем более в форме отчета-пересказа вчерашних событий, где самый важный момент как раз приходился на самый конец.

Распалившись, я чуть ли не в лицах повторил финальную сцену, дословно воспроизведя не только свои слова, но и поведение. И тут же понял, что явно переборщил с актерским мастерством. То, что эффектно смотрелось ночью у костра, сейчас, при свете дня, выглядело гнилой бравадой с залихватскими замашками. Хоть взаправду нанимайся ходить кукольником по базару. И особенно нелеп оказался вывод из рассказанного, в запале монолога прозвучавший особенно дурацки:

– Чарангу-то я тут загодя приметил среди прочих диковин... Вот и...

Однако на Сантуцци не произвели впечатления эти балаганные эффекты. Сквозь все мое неуместное хвастовство старик легко уловил основной смысл случившегося.

– Из чужого кармана расплачиваться легче? – точнее точного вложил он его в краткую фразу и пожевал губами, выражая крайнее неодобрение.

– Так не для себя же! Ради общего дела... – возразить против столь резко выраженной сути моего поступка неожиданно оказалось проще, чем вести дело оговорками.

– Знакомое оправдание. Люди с удивительной легкостью забывают законы собственности ради законов взаимовыручки, – Великий Шаман начал говорить все так же раздраженно, но внезапно усмехнулся и закончил нотацию на совсем иной ноте: – И не скажу, что это всегда так уж плохо! Забирай, раз настолько надо.

С облегчением вздохнув, я понял, что старик нарочно довел разговор до обострения, чтобы загодя смести прочь всю шелуху, все лишние слова и мысли. Тем временем Сантуцци, не ожидая оваций, снял чарангу со стены и пристроил на колене, прижимая лады мосластыми пальцами с выступающими суставами. Крепкие, желтые в бурых полосках ногти коснулись струн...

Звук вышел едва ли не тошнотворнее вчерашнего. Причем не за счет инструмента – настоящая чаранга ясно и неоспоримо явила свое отличие от тыквенной самоделки. Просто, в отличие от чутья на человеческую суть и помыслы, слух у Великого Шамана отсутствовал едва ли не начисто. Я еле распознал в фальшивом бренчании мотив заарского станичного распева «Отцовский дом пропьем гуртом» .

Зато выражение крайнего изумления пополам с гримасой невольного отвращения на моей физиономии, думаю, никак нельзя было не распознать. Не желая и дальше терзать уши своему единственному слушателю, старик оборвал игру так же неожиданно, как начал.

– Что, собаки на Главную Луну слаще воют? – спросил он прямо в лоб с легкой усмешкой, ничем не показывая, что моя реакция для него обидна или неприятна.

Вопрос в который раз заставил меня выбирать между вежливостью вкупе с соблюдением своих интересов – и предельной откровенностью. Весь ход разговора подсказывал, что незачем стесняться с правдивым ответом, однако оставался шанс, что на счет своего исполнительского таланта у Сантуцци может быть пунктик, изъян, наподобие отсутствия слуха.

Но у меня не было времени колебаться, выбирая более вероятный из двух вариантов. Сделав ставку на мудрость хозяина, я вдохнул поглубже и честно сказал:

– У тех собак, наверное, практики больше. Или альтийский медвед им на ухо не наступал.

Старик спокойно, не меняясь в лице, кивнул сам себе, словно подтверждая верность ответа. Пронесло...

Пронесло, да не совсем. Потому что, поглаживая полированный бок инструмента, демонов старый шутник хитро прищурился и снова спросил:

– А скажи-ка, там будут играть лучше меня?

Вопрос опять оказался с подковыркой. Каким должен быть ответ – подтверждающим нужду тесайрцев в инструменте или честным? Один раз я угадал, решив, что правда для Великого Шамана дороже самолюбия, но сейчас-то обе позиции совпадают! Не принял бы он очередную истину за лесть. Содрогнувшись, я вспомнил ни с чем не сравнимый голос Жака-Простака, звучащий под его же незатейливое треньканье.