Текст книги "Кость для Пойнтера (СИ)"

Автор книги: Всеволод Мартыненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

5. Партия Землекройки.

Лети, лети, лепесток, лети скорей со всех ног,

Лети с большой высоты, минуя все блок-посты…

Обратный путь из обители породительницы всех разумных рас я запомнил как-то смутно. Видимо, потому, что шел, словно кадавр, запущенный на автовозврат через единожды разведанное минное поле. Подгорная принцесса тоже двигалась словно в трансе, но для нее все произошедшее хотя бы было нормально. Обычная для ее высшего рода религиозно-бытовая практика – обращение к первопредку.

Меня же от мифа о сотворении отделяла несколько большая дистанция, и столь внезапное сокращение ее до нуля далось нелегко. Так горожанину кажутся бесконечно удаленными события, имевшие место до основания его города. Сказки родных стен надежно ограждают от преданий древности, и встреча с их действующими лицами представляется совершенно невозможной, даже если те наделены вечной жизнью, предполагающей, что те и поныне где-то пребывают.

Масштаб у нас нынешних, что ли, не совпадает с легендарными...

Однако теперь совпал. Причем если гномы хоть раз в поколение пересекались с самой Породительницей в лице представительниц царственного рода, то из сторонних разумных я, похоже, первый, кто за пару тысячелетий удостоился чести лицезреть Каменную Птицу. Не будь у меня опыта знакомства с Великим Все в подвластных тому меканских топях, не знаю даже, как бы смог выдержать подобное. А так просто принял к сведению, что не один он все еще недалек от вмешательства в дела смертных, от которых младшие, эльфийские боги уже самоустранились, а еще не явленный Бог Людей пока не добрался...

Тем не менее, несмотря на все самоуговоры, на душе все же остался некий осадок от столкновения со столь древней и сверхъестественной сущностью. Когда на позиции рвется один тесайрский файрболл, это случайность, а когда два – уже обстрел, или, как говорят умники из книгочеев, тенденция. Вот ее-то, проклятой всеми демонами любого ранга снизу доверху, теперь и приходилось всерьез опасаться. Этак, не привели Судьба, я когда-нибудь и с Перводраконом повстречаюсь подобным образом, если только не с нею самой...

Будучи вымотаны недлинным, но до предела насыщенным событиями днем, мы с Тнирг повалились спать даже без ужина, никак не отпраздновав свое обручение высшей силой. Тем охотнее пришлось приняться за готовку наутро, порядком подмерзнув за ночь. На сковородку жира почти не попало – все пришлось слить в жаровню, чтоб хватило и на еду, и на кипяток.

Впрочем, истощение запасов гномь не волновало, потому что на следующий день ею планировалось возвращение к оседлой жизни в лице гостеприимства Великого Шамана, о котором она условилась при передаче задатка. Причем упор делался на то, что завтра дойти до места обитания Сантуцци я должен один, без малейшей помощи. Оно и понятно, раз подгорной принцессе не следует показываться перед соплеменниками, но как в таком случае она сама попадет по столь тщательно вдалбливаемому адресу, мне пока было не ясно.

Наверное, из-за того, что размышления об этом сильно меня отвлекали, уже при последнем инструктаже я и оговорился, назвав тот отнорок тракта, который вел к дому цизальтинца, Задним ходом.

– Запомни, ЭТО называется Восточными Воротами!!! – взорвалась кронфройляйн не хуже файрболла.

– А Западными тогда что? – появилась надежда отвлечь ее вопросом.

– Ничего! – неожиданно ответила Тнирг с еще большей резкостью и не менее сердито пояснила: – Подгорье не желает принимать ничего, что приходит с запада. А что-то отдавать западу – тем более.

– Ничего, стало быть… – я распробовал на вкус ее решительную отповедь. Очередную реплику – «А я тогда как же?» – мне удалось проглотить очень вовремя. Похоже, после многих лет тренировки я научился-таки держать язык за зубами, когда требуется. Остается понять, к добру это или к худу…

Наконец адрес был заучен, а путь пересказан не единожды, так, как было объяснено, и своими словами. Поворчав еще немного для порядка, гномь собрала не распакованные со вчерашнего вещи, связав кладь в узлы для переноски в одиночку. Можно было сниматься с места, однако она озабоченно уставилась в одну точку и задумчиво пробурчала:

– Ладно. Меня-то никто не увидит…

Я предпочел поверить подгорной принцессе на слово, не задумываясь над способом, который без всякой магии сделает ее невидимкой. А мне и прикидываться особо не надо – кому меня здесь опознавать!

Однако у гноми на этот счет оказалось совершенно иное мнение.

– Вот с тобой что делать, надо еще подумать… Уж больно приметен, не по-нашему.

В ее словах был резон, если вспомнить, как обычно выглядят что трансальтинцы, что обитатели Цизальтии. А иного человека под горой не встретишь. Вот только в кого из них собралась превратить меня дотошная конспираторша? Как-то слабо я себя представлял что в пледе и коротких штанах фольксдранговца, что в замшевой бахроме и перьях воина Союза Племен.

Ответ на этот животрепещущий вопрос не заставил долго ждать. Тнирг обошла вокруг один раз, другой, придирчиво разглядывая мой облик, не слишком презентабельный от недели подгорного быта…

– Придется бриться, – решительно изрекла она. С этим я бы и сам согласился, если бы не дополнение: – Совсем. По-трансальтийски.

– Мне?! – не сдержал я возгласа.

– Ну не мне же!

Это да, представить бритого гнома даже я оказался не в состоянии. Тем более гномь. Кронфройляйн нашу… подколодную. Вождиху и правительшу Бессловесных, то есть Бессовестных стран, в недалеком будущем…

Которое никогда не наступит, если я тут буду вовсю кочевряжиться и изображать из себя эльфа-модника. Ну похожу чуток с альтийским гребнем, невелик позор. Некоторые всю жизнь этак выглядят, причем люди, как на подбор, уважаемые, даже в чем-то солидные, невзирая на несерьезный облик. Тот же Дитрих Плюс-Минус, к примеру…

Представший перед внутренним взором образ бергфебеля Троммельледера отрезвил меня окончательно, а заодно подсказал, с кого следует копировать повадки трансальтинца. Более подходящий образец для подражания трудно было и представить.

Окончательно примирившись таким образом с грядущими переменами в облике, я задумался уже об их практической стороне. То есть о том, каким именно образом буду избавляться от излишков растительности на голове. По всем раскладам получалось, что, кроме собственного тесака, надеяться особо не на что. Вот только его пригодность к бритью такова, что я, почитай, вторую неделю обхожусь без этой процедуры, уповая на то, что гномам с их мохнатостью вид небритой человеческой рожи не кажется чем-то нарушающим нормы приличия. Может, даже наоборот, уважением местных нравов…

Делать нечего. Вытащив клинок из ножен, я примерился к наиболее подходящему для заточки выступу стены и с отчаянным визгом принялся возить лезвием по камню. Эх, жаль, мыла нет и не предвидится…

Тнирг с неподдельным недоумением наблюдала за моей самоотверженной деятельностью. Увиденное настолько ошеломило ее, что способность задать вопрос вернулась к ней лишь спустя долгую минуту.

– Это… зачем еще? – судя по интонации, гномь вполне допускала, что в ответ на прозвучавшее предложение я собираюсь снять с нее голову.

– Бриться! – вложил я в ответ все свое раздражение.

– Этим?! – ее удивление оказалось столь искренним, что я даже засомневался: действительно, в своем ли я уме – корябать себе башку этаким тупарем?

Однако причина недоумения моей спутницы крылась в ином. Гномы неспроста имеют ко всему особый подход. Вот и тут достойная представительница подгорного племени не посрамила честь рода. Вместо дальнейших рассуждений она отобрала у меня тесак и принялась рыться в ворохе своих бесчисленных одежек, пока не извлекла из-под какой-то из них очередной кисет, в котором обнаружилась ничем не примечательная каменюка. Зачем таскать ее с собой, если вокруг такого добра – завались и тресни?!

Неожиданно в свете шахтерской гнилушки каменный желвак полыхнул глубинным, полупрозрачным золотистым сиянием, словно кусок огрского твердого меда. А пластинка, отслоившаяся от него после точного удара обухом тесака, и вовсе оказалась лишь слегка дымчато-желтоватой на просвет. И судя по тому, как осторожно обращалась с нею Тнирг, к тому же была исключительно острой.

– Вот. А то еще пол-башки себе снесешь этим угробищем, – буркнула гномь вместо пояснения, протягивая мне тесак обратно.

Ну да, у гномов же под каждое дело свой инструмент наособицу, не имеющий ничего общего с теми, что наверху, на земле. Вот и для бритья не железяка какая, что тупится, ржавеет, дерет шкуру и заносит в ранки заразу, а одноразовое каменное лезвие… Только зачем вообще бритвы пятым детям Первосуществ, с их-то неистребимой мохнатостью?

На некоторое время я всерьез задумался. Затем понял. И наверное, густо покраснел.

Так или иначе, за время моего замешательства кронфройляйн окончательно взяла дело изменения моего облика в свои руки. Скрутила одеяло наподобие пледа через плечо, выдернула штанины из ботинок, закатав выше колен. И принялась за главное.

Мыла нет – а остаток жира из жаровни на что? Зеркало – вон, целое озеро подземное, смотрись не хочу. Хотя пока еще было рановато оценивать результаты ее трудов.

Долгую дюжину минут гномь возилась с моей головой и физиономией, придавая форму изрядно отросшей бородке. Против ожидания, несмотря на все варварство прилагаемых средств, ощущения были вполне терпимы. Едва ли не приятны – насколько вообще может быть приятным возня с острыми предметами в непосредственной близости от ушей и глотки.

Наконец не менее чем троекратно оглядев плоды своих трудов со всех сторон и подправив одной ей видимые недоделки, Тнирг сочла свою работу исполненной. Кивнула – больше себе самой, чем мне – и отошла в сторону, вытирая засаленные ладони о полы пончо.

Осторожно повертев башкой, я убедился, что ничего от нее отваливаться не собирается. Поднялся с камня, прихватив с собой гнилушку, и подошел к берегу озера. Как ни старался не нарушить его гладь, пару камешков все же столкнул, и замер, ожидая, пока вода успокоится.

Наконец рябь, разбрасывающая бесчисленные блики, сошла на нет. Теперь можно было разглядеть свой новый облик во всех подробностях…

Каменная бритва, жир, пыль и копоть оказались способны на чудеса – более разбойничьей трансальтинской рожи мне в жизни видеть не приходилось. Этому парню явно не требовалось от жизни ничего другого, кроме бочонка пива, шмата сала и доброго мордобоя. Ах да, еще бы хорошее факельное шествие для полного счастья!

Разбив ладонью устоявшуюся было гладь, я плеснул в физиономию и на макушку по паре пригоршен воды и как следует растер все, что возвышалось над воротом куртки. Не помогло. Рожа мокрого альтийского бандюгана располагала к себе ничуть не больше, чем рожа того же бандюгана, только засаленного. Смущаясь, я обернулся к подгорной принцессе. Конечно, это ее собственная заслуга, но как теперь родовитая гномь будет чувствовать себя в подобном обществе?

– А ты еще и хорошенький… – кокетливо протянула пушистая негодяйка.

Вот после этих слов меня можно было уносить в кульке россыпью. Или тащить от озера в темный угол прямо за ноги…

По счастью, ничего подобного царственная инсургентка проделывать не собиралась, поскольку занялась некой деятельностью, не в пример более непонятной по смыслу и назначению. Стянув через голову и вывернув наизнанку самое большое, верхнее пончо, она начала прихватывать его края крупными стежками здоровенной иглы с тянущейся за ушком вощеной бечевкой. При всем желании я не мог взять в толк, зачем портить хорошую вещь. Надоело носить – мне бы отдала. Оно у нее длинное, а в сырых окраинных пещерах, где мы ютимся изо дня в день, никакая одежка не будет лишней!

Однако на этом порча имущества сумасбродной гномью не прекратилась. Еще одно пончо пошло на лопасть, закрывающую эту сумку чудовищных размеров, а в заплечные лямки превратилась добрая дюжина витков страховочного шнура.

Для чего пригодна такая тара, я потихоньку начал догадываться уже тогда, когда Тнирг зашивала дырки для головы обоих накидок – но не так чтобы плотно, а наоборот, оставляя изрядные щели для дыхания.

Что ж, несколько миль протащить на себе некрупную девчонку – задача пусть нелегкая, но вполне исполнимая. В конце концов, присесть, чтобы передохнуть, мне никто не запретит. Это только в сказках сестер Грипп трансальтинка Марьхен чуть что, шпыняла несшего ее домой старшего из троих медведов молодецким окриком из своей лубяной торбы. Сейчас же транспортировка предстоит по обоюдному согласию, при полном взаимопонимании сторон.

Одно только беспокоило при каждом воспоминании о своей ныне совершенно бандитской роже и небогатом тряпье. А именно – предполагаемое обилие блюстителей порядка с бляхами, с коими лучше не вступать в пререкания.

– А как спросят меня с тобой в мешке, где спер такую кучу барахла – что отвечать? – задал я вопрос подгорной принцессе, не откладывая в долгий ящик.

– Да ничего, – кронфройляйн, ничуть не удивленная моей недогадливостью, прервала фразу, перекусывая бечевку, затянутую в конце очередного шва. – Я сейчас пришью тебе знак, с которым ничего не будут спрашивать.

– Это какой же? Старьевщика, что ли?

– Не, старьевщики все цизальтинцы. Это их промысел – орать по тоннелям «Веккьо компраре!» – гномь опять вгрызлась в шпагат и неразборчиво пробубнила: – Погоди чуточку.

Пришлось подождать, пока она приспособит на полость сумы косой шеврон из бирюзовой и коричневато-охристой шелковых лент, с явным сожалением извлеченных из самых дальних закромов ее поклажи. Прихватывая шелк каждые полфута парой грубых стежков, подгорная принцесса, искусная в шитье столь же условно, как и в прочих делах, требующих сноровки рук, закрепила ленты столь же корявыми бантами. Остаток зелено-голубой и ореховой лент гномь вывязала особенно сложным узлом с большой петлей и болтающимися концами и отложила в сторону, а затем, позабыв о моем любопытстве, принялась набивать углы готовой сумы барахлом помягче, готовя себе гнездовье на долгий путь.

– Так кем я пойду? – повторил я вопрос, подавая ей вещички, снова раскиданные по пещере на многие футы.

– Кукольником бродячим, – объяснение оказалось кратким и закономерным, но его продолжение поставило меня в тупик. – А в мешке как бы куклы. Причем такие, что никто не полезет.

– Кусачие, что ли? – не понял я. С чего бы нормальному подгорному жителю бояться каких-то там кукол?

– Вроде того… Помоги влезть, – гномь наконец сочла, что тара для ее переноски обустроена достаточно уютно, и занесла ногу внутрь.

Придерживая край и замшевую лопасть, я дождался, пока она усядется поудобнее, и подал оставленные напоследок свертки. Но когда из вороха вещей уже торчал только нос пушистой девчонки, случилась небольшая заминка.

– Подай ленты! – из кисетов и свертков выпросталась мохнатая лапка в перчатке без пальцев, указывая на бирюзово-охряную шелковую петлю.

Не понимая, я покорно подобрал ленты за узел и протянул ей, нагнувшись над разверстой сумой. Цепко ухватив искомое, Тнирг совершенно внезапно вцепилась мне в плечо другой рукой и тут же накинула шелк на склоненную шею.

Дернувшись, я распрямился, недовольно вертя головой и оттягивая от горла скользкую ткань. Никогда не терпел шарфов и галстуков, лучше уж подобрать куртку с глухим воротом под холодную погоду.

– Это еще зачем? – естественный вопрос перед тем, как избавиться от нежданной обновки.

– Цеховой знак, – коротко ответила гномь, вновь зарываясь в барахло. – Без него точно привяжутся.

Раз так, придется терпеть. С таким аргументом не поспоришь, как ни хочется. Сообщества уличных балаганщиков тем суровее в уставе, чем мельче и бедней, и не дай Судьба хоть в малости отступить от их многоступенчатого ритуала с тайными знаками и выверенным нарядом. Куда там анарисским вольным каменщикам до каких-нибудь бродячих шарманщиков с их кадорганчиками, заклятыми на непрерывную игру…

Осталось взвалить на себя здоровенную суму, обвешаться прочим барахлом, не вместившимся в нее, и последовать заранее указанным путем. На счастье, пещера попалась прямая и ровная, без поворотов и ответвлений, в которых мог бы заблудиться сам, и без выступов, о которые могла бы удариться не слишком надежно упакованная подгорная принцесса.

Первые минут десять я то и дело оглядывался назад, проверяя, не задевает ли моя ноша стенки хода, но затем перестал. Во-первых, опасность ударить сумой о выступы камня не слишком узкой пещеры возникала только при повороте, а во-вторых, впереди определенно ожидалось кое-что более примечательное, если судить по доносящемуся шуму и гвалту. Похоже, впервые за все эти дни наш путь грозил вывести к населенным и весьма оживленным местам.

Так оно и оказалось. В проеме, выходящем в гостоннель, уже издали виднелось мелькание многочисленных фигур, а время от времени и проплывавшая с гулом темная масса. Отсюда не удавалось разглядеть, что это такое, но последние сомнения в том, что мне вот вот предстоят обжитые места, исчезли именно при виде этих ползучих громадин.

На последних ярдах перед выходом я чуть сбился с шага и притормозил, опасаясь с налета выскочить в толпу, спешащую по своим делам. Остановка объяснялась просто и смешно – отвык я как-то от многолюдья не то что городских, а даже деревенских масштабов. И не за последние дни, а с тех пор, как поселился в замке Стийорр. Кратковременные набеги оттуда на город не в счет, от них привычка к людным местам не восстанавливается.

Гостоннель, ведущий к рынку, оказался местом не людным, скорее уж гномным. Мохнатых отроду физиономий в потоке было ощутимо больше, чем плохо выбритых или вовсе гладких, причем последние принадлежали не только женщинам, но и немногочисленным мелким зеленым гоблинам. На меня никто не обращал внимания, несмотря на диковатый облик, и это яснее ясного указывало на знакомое по Анариссу равнодушие большого города. Пусть пока я попал лишь на самую его окраину, но по крайней мере, это уже не заброшенные кварталы с патрулями и одинокими сторожами, как раньше.

Окраина определенно была рабочей, поскольку все, кто по разные стороны каменной перегородки шел по тоннелю туда или сюда, несли какой-нибудь горный инструмент и погашенную рудничную лампу в медной сетке. Лишайники повышенной светимости, старательно разведенные казенными садовниками на стенах гостоннеля, давали освещение, вполне достаточное для того, чтобы можно было экономить каменное масло в личных коптилках.

Мое самодельное одеяние тоже не слишком выделялось среди затрепанного брезента рабочих пончо, а уж выбритых по-трансальтийски гребней вокруг было просто море разливанное. Напротив, цизальтийских мужских кос, проплетенных бисером и сколотых перьями у основания, совсем не было видно. Только женские, поскромнее – племена с той стороны Альт предпочитали посылать на работу своих скво, не достигших возраста замужества.

Впрочем, судя по широким ремням на головах, молодых цизальтинок хотя бы не ставили на рубку породы. Только на оттаскивание, по их привычке переносить таким же образом весь нехитрый скарб племени. Осанка скво от этой работы получалась на редкость гордой, хотя и несколько деревянной. На фоне размашисто движущихся трансальтинцев и деловито переваливающихся гномов девушки выглядели поплавками, ритмично подскакивающими в волнах: вверх-вниз, вверх-вниз…

Впрочем, скоро мне довелось увидеть нечто, в сравнении с чем все особенности походки подгорных работяг забылись раз и навсегда. Не будь я и без того приметен со своей сумой и бирюзово-охристой шейной повязкой, мое изумление при виде зрелища, явившегося из дымки в конце тоннеля, сходу выдало бы чужака.

Со знакомым уже гулом и перестуком из сырой мути надвинулась неразличимая издали масса со световым пятном фонаря над ней. Самым же странным было то, что непонятная громадина приближалась ровно посреди широкого прохода, словно поглощая перед собой каменную перегородку из массивных блоков со стальным брусом поверх. Блики светильника отчетливо плясали на металле, обрываясь почти под ней. На миг опершись свободной рукой на сталь бруса, я почувствовал дрожь и сотрясение, бегущие по стали.

Народ впереди неохотно, но без страха или лишней спешки расступался перед накатывающей массой на пару ярдов в каждую сторону. Не дожидаясь приближения непонятной громадины, я поспешил отойти подальше, развернувшись своей ношей в сторону от раздавшегося прохода.

В этот момент за надвигающимся высоко поднятым фонарем сквозь пещерную дымку проступили пары размеренно качающихся массивных штанг. И наконец непонятное сооружение приблизилось настолько, что я смог разобрать его устройство. Более всего оно походило на длинную гроздь огромных чересседельных сумок, навешенных на раму с катками под ней, оседлавшую срединную перегородку тоннеля. Разве что вместо кожаных емкостей по бокам рамы красовались гигантские корзины и лари. В движение гномская повозка приводилась голенастыми кадавризированными ногами, а управлялась важного вида мохнорылым носителем бляхи поперек себя шире, который восседал между ними, прямо под фонарем. От его рычагов и педалей тяги уходили назад к следующей раме, сцепленной с первой, и дальше, еще к одной. Между грузовыми секциями и позади состава мерно ходили туда-сюда штанги таких же тяговых лап.

Однако… И в наших шахтах по дубовым рельсам ездят вагонетки, но им по малости размера хватает тяги самих шахтеров или упряжных безрожек. Рогача в забой не загонишь, а кадавризировать каждую вагонетку дороговато встанет – такую упряжку имеет даже не каждый из высокородных. Тут же рельс всего один, зато металлический, да и на тягу подгорные жители не поскупились.

Правда, при таких расходах они почему-то не нашли средств на простенькую систему управления. Каждый размах ходовых штанг повторял движение рычагов здоровущего возницы, отчего казалось, что он вручную тащит весь поезд. Педаль– подножка, скорее всего, являлась тормозом для недокадавризированного транспортного средства. Неясным теперь оставался лишь один вопрос: как два груженых поезда предполагают разминуться при встрече на единственном рельсе?

Ответ на него я получил незамедлительно. Позади послышался такой же гул с перестуком, и оглянувшись, я увидел другой состав – всего из двух секций, зато нагруженный стопками чугунных чушек на открытых платформах. Возница, тощий и жилистый даже под мехом и многослойными одежками, вовсю перебирал рычагами, стараясь замедлить движение состава.

Гном передо мной тоже принялся орудовать тягами и обеими ногами жать на педаль-подножку. Затормозить обоим удалось примерно в полудюжине ярдов друг от друга, аккурат напротив меня с подгорной принцессой за плечами. От обалдения я застыл, чуть не вдавив ее в стену, и только вертел головой, вслушиваясь в разгорающуюся перебранку.

– Моя дорога! – первым заявил свои права толстяк.

– Нет, моя!!! – голос у жилистого был пронзительнее.

– Глаза разуй, кальцит толченый! Я длиннее! – это заявление более плотного и низенького гнома было мне совершенно непонятно.

– Сам кальцит! Гипсовая голова! Зато я тяжелее буду! – слышать ответ тощего было тоже странновато.

– Да разуй уже глаза, у меня ж три против твоих двух! – зашел с непонятного козыря его противник.

– А гружен ты чем?! На мне восемьдесят шесть тонн слитка! – отбрил его второй.

После этого хотя бы стало понятно, что достопочтенные возницы имеют в виду не свои телесные качества, а размер и тяжесть вверенных им составов. Последний аргумент более «длинному» явно было нечем крыть, и крякнув, он пробурчал:

– Твоя дорога…

В ответ «тяжелый» только молча кивнул и задвигал рычагами, примеряясь стронуть с места свой состав. Интересно, каким образом проигравший спор будет уступать ему место на пути? В сторонку отойдет, что ли?!

Ожидая этого, я чуть было не попятился при первом же намеке на движение трехсекционного состава. Но догадка оказалась ложной – вовсю ворочая рычагами, проигравший возница заставил все четыре пары тяговых ног растопыриться суставами в стороны. Законтрив управление, он с силой потянул за похожий на петлю рубильник, и тут же суставы с лязгом поползли вверх по ходовым штангам, вознося рамы с колесами над единственным рельсом. Когда шест с фонарем уткнулся в потолок тоннеля, подъем прекратился, и тут же второй состав пополз вперед, пробираясь под первым. Металлический скрип опор по щебню прокатился мимо меня и вновь сменился скрежетом и визгом суставов по штангам. Катки лязгнули, касаясь рельса, тяговые лапы вернулись в ходовое положение и тяжело заскребли, разгоняя секции.

Для окружающих в этой сцене не было ничего необычного, так что меня давно уже обтекал поток работников, идущих со смены или на смену. Разве что не толкал никто по причине громоздкости моей ноши. И то кто-то не удержался от замечания:

– Эй, парень, чего застыл? Твои куклы скоро сами запляшут прямо в мешке!

Оглянувшись назад, я облегченно перевел дух: никакого шевеления в суме не наблюдалось. Впрочем, вздумай Тнирг брыкаться, чтобы поторопить меня, я бы и сам это почувствовал без посторонних указаний. Однако и без ее погонялок нечего стоять столбом, а то до Ярой Горки предстояло отшагать еще три станции. Как выглядят эти станции и пункт назначения, я не особо представлял, но, оценив повозки подгорного народа, уже понял, что ни с чем их не спутаю.

– Что, впервые носишь фоллиг-пуппхен? – не отставал все тот же доброжелатель. – Я сам тоже замучился, когда таскал такой мешок…

Оглянувшись через плечо, я хмуро глянул на сочувствующего. От меня самого он отличался мало – такое же явно самопальное пончо, под которым виднелась потертая униформа, и даже свежепробритый гребень над щетинистой физиономией похож точь-в-точь. Только черты лица, скалящегося в ухмылке, помельче да поуже, как у лисовина, и колер столь же рыжий.

Ну, да в Нагорье все хищники ведут начало от лисьей породы. Лисопарды, лисомахи, лисовыдры, бэрфоксы… Тот же фоксквиррелл, памятный по Огрским горам, тоже отсюда. Хотя он уже и не хищник почти, а всеядный, как и бэрфокс. Так что при всем своем дружелюбии незваный прохожий мог оказаться довольно опасным.

В ответ на его ухмылку я лишь буркнул что-то невразумительное и наддал ходу, поддернув веревочные лямки. От этого невидимая в суме гномь чувствительно трепыхнулась, лягнув меня в поясницу, но доброжелатель не заметил этого, стараясь не отставать. А самое главное – он не прекращал молоть языком, ободряя и подавая какие-то невразумительные советы:

– Да ты не робей, назема! Будешь ставить ширму на Ярой Горке, найди место поближе к цизской слободке. Скво днем на работе, забаве не помешают.

Я понятия не имел, чем забава с куклами может быть обидна для горячих альтийских девиц, но совет явно оказался дельным – не вовремя оказавшись рядом, одна из помянутых рыжим цизальтинок с ремнями носильщицы на голове махнула рукой, норовя отвесить лисовину затрещину. Тот с немалой сноровкой увернулся, не желая попадать под явно тяжелую ручку скво, и чуть не налетел на ее товарку. Закрутившись между суровыми обитательницами дальней стороны Альт, которые норовили огреть его сдернутыми с голов ремнями, он наконец-то отцепился и исчез в толпе, напоследок проорав:

– Заходи в «Пьяную эльфь»!!! Спроси Торвальдсена, меня там все знают!

Только после этого я смог вздохнуть с облегчением. Терпеть не могу с глубокомысленным видом поддерживать разговор, суть которого мне в принципе непонятна. Но один момент из услышанного был абсолютно ясен: пока я таскаюсь с кронфройляйн за спиной, ничего похожего на ширму лучше не разворачивать. Особенно в цизальтинской слободе, если судить по реакции пламенных скво на одно упоминание о такой возможности. Да и «Пьяную Эльфь» – вот ведь истинно гномское названьице! – лучше по возможности избегать, чтобы не налететь на это лисье рыло.

Советчик не просто поразительно смахивал на меня по стилю внешности, но вдобавок еще и оказался таким же чужаком. Судя по имени, он не со здешних гор, а с северных, с окраин все той же Огрии. Туда фоксквиррелла занесло, оттуда этого рыжего… такой вот круговорот лисости в природе. Прямо-таки новый закон магии!

Только я-то не лис, а пес. И закон для меня писан иной – такой, что держит крепче всякой привязи и не отпускает даже сейчас, вдали от дома и семьи, знакомых мест и привычной жизни. Пусть сейчас я на сворке у другой хозяйки, это не навсегда – только для того, чтобы вернуться…

Вот ведь накатило, впервые за все дни. Наверное, потому, что в первый раз за все время под горой я остался один. Пусть среди толпы и с кронфройляйн за горбом, но при этом наедине с собой. Все тут наоборот, шиворот-навыворот – не я волоку в мешке подгорную принцессу, а она все это время тащит меня за собой, ни на секунду не выпуская из хватки своих дел и планов.

От мрачных мыслей отвлекло только появление в видимости сооружения, которое не могло быть ничем, кроме станции. Значительно расширившийся ввысь и в стороны тоннель впереди был заполнен какими-то фермами, мостками и переходами, оставлявшими для прохода и проезда не больше места, чем до того. А если учесть, что точнехонько во всем этом стоял под погрузкой очередной состав аж из четырех секций, то и того меньше.

Внутри самой мощной фермы, украшенной семифутовой табличкой с надписью «Почапово», ползало туда-сюда некое подобие тягового узла с ногами покороче, без штанг, на паре опорных катков и с массивным маховиком кадавризированной лебедки, нижней частью выступавшим через прорезь в настиле. Это подобие мостового крана вроде тех, что в ходу на верфях Тайрисса и разделочных заводах Герисса, деловито таскало груз со всех ярусов станции на платформы состава. Как при этом его не перекосит на сторону, я сначала не понял, пока не разглядел за погрузочной фермой раму вроде огромных алхимических весов. Вместо чашек у них были крюки, подведенные под края платформ, а стрелка в пяток ярдов колебалась точно над стальным рельсом. Стоило ей вымахнуть за пределы несущей рамы состава, как наблюдавший за погрузкой возница принимался что-то орать, задрав голову вверх, и следующий тюк или короб отправлялся на недогруженную сторону.

Мимо опор главной фермы пришлось протискиваться как раз во время смены платформ, когда крюки весов развели в стороны, пропуская тяговую секцию. Лишнего места вообще не было, так что я едва увернулся от раскачивающейся железной штанги, а уж то, что удалось протащить суму с увесистой гномью, ни обо что ее не ударив, можно объяснить только необыкновенным везением.

Тут хотя бы удалось не застрять, и никто не привязывался с непрошенными советами. Зато при ближнем рассмотрении, особенно при нежелательных столкновениях с балками и опорами станции, выяснилась еще одна, совершенно невероятная вещь: все они, от неохватной колонны до последней слеги-поручня, были сделаны из железа! Это в Альтах-то, у которых только самые верхушки торчат голыми скалами из вековечной тайги…