Текст книги "Кость для Пойнтера (СИ)"

Автор книги: Всеволод Мартыненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Вообще-то в прохождении ярусов нет строгой последовательности – все шесть разумных рас прыгают по ним, как соответствующие им обезьяны по прутьям клетки. Для разных симвотипов тот или иной уровень может быть настолько притягателен, что все усилия сосредоточатся на нем одном в ущерб прочим потребностям. Нищие ученые и творцы, равнодушные ко всему, кроме познания и своего искусства, доказывают это наравне с себялюбцами, готовыми все отдать за славу или богатство.

Так или иначе, но случае с подгорными работягами придется откинуть нижнюю пару и верхнюю тройку ярусов пирамиды потребностей. Если бы их труд не давал возможности обеспечить себя питанием, жильем и надеждой на будущее, здесь давно гремел бы не поддельный, а настоящий бунт. Любознательность и стремление к совершенству ремесленники осуществляют через свою работу, а недовольство ею вправе реализовать через смену деятельности. Правом же на высшую сопричастность мироустройству и вовсе наделяет сама Судьба, выдавая кому секунду, кому годы упоения делом рук своих.

Остается та пара ярусов, на которых разумные всех рас строят самоуважение на основе признания прочими. Ими и управлять полегче в связи с нечеткостью критериев оценки. Для одного ты со всеми своими недостатками – кумир и образец для подражания, для другого со всеми достоинствами – урод и позорище. Да и подцепить за такое проще: это больше собственного брюха не сожрать, больше одних штанов зараз не сносить, а самомнения много не бывает!

Примерно так, только покороче, я и обсказал присутствующим.

– Человека, ну или иного разумного, легче всего поднять на бунт за несуществующую обиду. Дескать, нет ему того уважения, какое положено, пренебрегают мнением, все решают без спроса, без оглядки на него, – заключил я веско. Собственно, это и есть накачка по младшим лунам, Аройху и Даройху, символизирующих приход справедливости через насилие и истины через ложь.

После этого гном и тесайрец покосились на меня как-то особенно нехорошо, словно прикидывая, где чужак подхватил столь тайные знания, да еще в объеме, заметно превосходящем их личную осведомленность в столь сокровенных вопросах. Однако все же они сумели пережить сей факт и столь же синхронно кивнули, признавая удобство выбранного способа. Трансальтинец лишь хмыкнул, залихватски вытерев усы после очередной стопки, а цизальтинка...

Бьянка, то и дело выпадая из разговора, косилась в дальний угол, где сидела до моего прихода. Невольно проследив за ее взглядом, я сам надолго вперился в сумрак каменной ниши под грубо высеченным сводом. Игра света и тени складывалась там в подобие женской фигуры, провалом чернеющей на фоне более светлых выступов камня. Да и то толком видна эта иллюзия была лишь боковым зрением. На миг показалось, что призрачный силуэт повернулся в мою сторону… но тут же рассыпался ворохом теней – хозяйка пронесла мимо колбу гнилушки.

Вот и хорошо, а то тень в углу заставила меня усомниться, то ли светило я выбрал основным для накачки схемы нашего замысла. Как бы не Главной Луной обернулась сила, движущая игрушечным восстанием, вытащенным из мешка альтийского кукловода...

Прочие меж тем утрясли все подробности предстоящих беспорядков – от мест и последовательности вывода сил до условных сигналов для управления ими. Осталось лишь выбрать общий сигнал к началу действий, объединяющих столь разнородные силы.

Тут каждый из местных обитателей начал тянуть в свою сторону, предлагая девизы, под которыми их народы одерживали славные победы. Беда была в том, что чаще всего они громили ближайших соседей, представители которых нынче собрались за одним столом. Наладившееся было взаимопонимание грозило вновь рассыпаться, но тут слово взял Жак-Простак.

– Предлагаю переделать на здешний манер старинный иэрийский призыв к восстанию. Применительно к местным обстоятельствам получится «Над всеми Альтами стоит сырая хмарь».

На секунду смолкнув, троица прочих спорщиков одобрительно зашумела, соглашаясь с безобидным для всех вариантом. Я тоже кивнул, признавая удачный выбор. Звучит неплохо… Если только в означенный день над горной страной не окажется безоблачное небо. Тогда условный знак будет выглядеть диковато, пусть даже в глубинах Безнебесных Стран и нет разницы, какие погоды стоят на поверхности – хоть предсказанные, хоть многократно перевранные.

Видимо, в этом и таилась суть неявного соответствия сигнала самому предстоящему бунту – более придуманному, чем настоящему, и в то же время не зависящему ни от каких внешних условий.

Приняв последние необходимые решения, мы с заговорщиками выпили еще по стопке за успех дела, закусили и без лишних церемоний поднялись с трактирных скамей, кратко прощаясь. Тревельян бережно принял из моих рук чарангу, не решаясь развернуть ее при народе, Кропфарб одним движением бровей указал на выход телохранителям, ожидавшим его за дальним столиком…

Но тут напоследок выявилась еще одна разница в воспитании и привычках, уже бессильная омрачить отношение друг к другу, но тем не менее бьющая в глаза.

Оглядев стол молодецким взором, Торвальдсен деловито смел в ташку оставшиеся в корзинке пироги и напоследок прибрал с блюда последние колбаски, аккуратно завернув их в здоровенный носовой платок. Законное дело, солдатское правило – ничего из заказанного на столе не оставлять. Сам всегда рассовывал по карманам выпивку, когда компания встает с мест на выход, и сейчас машинально ухватил шнапс, заткнув бутыль заранее предусмотрительно прибранной пробкой.

Однако остальные подчеркнуто предпочли не заметить трактирного мародерства, привычного мне по давней жизни. Даже Жак, которому, с его-то скудным бытием интернированного, вроде бы полагалось участвовать в разделе добычи, старательно отвел глаза, обозначив непонятную мне заносчивость тесайрского воспитания. Да еще Бьянка сердито пробормотала под нос «Вурст фюр вурстель фергойдунг лебенсмиттель ист…», показывая некоторое знакомство с языком традиционного врага и соперника.

И полное непонимание нашей с ним мужской солдатской солидарности.

7. Время стучать кастрюлями.

Под стук железных дорог, лети под музыку рок,

Лети под музыку джаз, лети и помни всех нас…

Так получилось, что увидаться с Тнирг и семейством Сантуцци мне довелось лишь за довольно поздним ужином, который вопреки традициям Учеллины не говорить о делах за едой превратился в военный совет. Подозреваю, у нас с Великим шаманом хватило на это смелости лишь потому, что, ускользнув из-под бдительного взгляда отлучившейся на кухню суровой скво, я успел располовинить с ним остатки трофейного шнапса.

Подгорная принцесса весьма неодобрительно взирала на нашу с ним уступку чисто человеческой слабости. Но выдавать нас старшей подруге она все же не стала, и лишь выиграла от этого – результатом нашего с Джованни возлияния стал разговор, куда более серьезный, чем просьба передать яично-горчичный соус на оливковом масле. Заодно не пришлось излагать ход и итоги переговоров отдельно каждому, раз уж все собрались за столом.

Но поводов для обсуждения хватало и помимо принесенных мною известий. Необходимо было в последний раз просчитать всю последовательность действий и окончательно сверить планы. Слишком много поставлено на кон в этой игре, чтобы позволить всему рассыпаться из-за случайности или дурацкой нестыковки. Одновременные четкие действия были залогом успеха всего предприятия.

Хорошо хоть пришлось увязывать только действия стачечников и самой кронфройляйн. Предполагалось, что ее сторонники на местах будут действовать самостоятельно и с виду совершенно естественно. Расстановка частей Гебирсвахе, патрулей и горных мастеров, способных вовремя отвернуться – их дело. А наше – не допустить, чтобы все эти старания и маневры пропали зазря.

Открытым оставался только один вопрос: как именно Тнирг достигнет зоны влияния своих соратников, минуя опасность быть обнаруженной?

– Опять верхом на мне в суме поедешь? – спросил я с тяжелым вздохом, томимый наихудшими предчувствиями.

– Нет, хватит с нее! – неожиданно встряла в разговор Учеллина, доселе молчаливо убиравшая посуду. – Побезобразили, и довольно, бамбини ступиди. Не дело приличной девочке из хорошей семьи болтаться в мешке вместо фоллиг-пуппхен!!!

Меня слегка удивило то, что правящая династия Безнебесных Стран и ее достойная представительница заслужили столь превосходную оценку в системе ценностей цизальтинской дамы.

– Но как же тогда… – в один голос выразили мы с Тнирг свое непонимание.

– По почте! – торжествующе заявила необъятная скво.

При этих словах я почему-то представил Тнирг запакованной в огромный медный пенал и прицепленной к хвосту почтового крота соответствующих размеров. Картина сия не вмещалась ни в какие рамки во всех смыслах слова – ни по масштабу, ни по осмысленности. Но тут вместо супруги, победно глядящей с высоты своего роста, снизошел до объяснений сам Великий Шаман Ближней стороны гор.

– Э уна коза буона! – его моршины растянула радостная улыбка. – Есть же регулярная грузовая доставка! Отправим девочку, упаковав понадежнее…

– Си, каро мио!!! – кивнула донельзя довольная скво. – У меня как раз найдется подходящая борса да вьяджо.

– А дышать в ней можно будет? – тут же включилась в обсуждение кронфройляйн, словно путешествовать почтой было для нее в порядке вещей. Впрочем, вряд ли имелась принципиальная разница между данным способом перемещения и уже опробованным гномью мешком пуппхенмейстера. Присмотреть в дороге некому, зато наверняка почтовое дело поставлено у подгорного народа столь же основательно, как и прочие дела. Ничего с царственной посылкой не сделается.

– Можно, можно, бамбина миа! – успокоила Тнирг Учеллина, явно мыслившая в том же направлении. – Это такая специальная борса, я в ней обычно лисят сестре отправляю.

Очень хотелось спросить, зачем одной почтенной цизальтинке необходимо пересылать другой каких-то лис, тем более живых. Тоже ради круговорота лисости в природе? Но имелся и другой вопрос, куда более актуальный и предметный, и вот его-то я и задал.

– А кто получать-то будет эту посылку?

Вся троица уставилась на меня с совершенно одинаковым выражением воодушевленных лиц и дружным хором выпалила:

– Ты, конечно!!!

Ну да, опять и снова больше некому. Придется выйти сильно заранее, чтобы вовремя оказаться на нужной станции. А ведь на мне еще и немалая часть координации нашего фальш-бунта, так что по хорошему мне следовало находиться чуть ли не разом в нескольких местах. Во всяком случае, на пристанционной площади Ярмета уж точно придется следить за ходом событий персональными глазами, и то, что при этом не надо тащить подгорную принцессу весь путь от Ярой Горки до подземных дворцов, заметно облегчало дело.

Относительно расположения ближайшего почтового отделения и принятых в нем порядков меня наутро просветила величественная скво, обладавшая большим и, главное, актуальным опытом отправки грузов. Параллельно она готовила гномь и ее грядущую тару к куда более долгому путешествию, чем наш с нею переход. Предназначенная для той «борса» оказалась плетеным из лозы коробом в изукрашенном красными и зелеными треугольниками кожаном чехле, ощутимо пахшим лисами.

Кое-как проветрив тару, Учеллина выстелила дно стеганым одеяльцем из той же мягкой рыхлой конопли, а стенки завесила старым теплым шерстяным пончо, прикрепив его к прутьям несколькими стежками. Тнирг, забравшись внутрь, получила сверток с цизальтинскими маисовыми лепешками, фляжку с водой для питья и смачивания шарфа, прикрывающего нос и рот от пыли и запаха, и пустой бурдюк.

Вообще-то большую часть своего пути ей полагалось проспать, для чего сам Сантуцци смешал ей наиболее безопасное, мягкое и действенное зелье без капли магии. Но для надежности кронфройляйн должна была принять его лишь на почте, будучи уже принята в качестве посылки. Иначе при срочной необходимости все переиграть и удирать со спящим грузом за плечами я точно проиграю любому преследователю...

Отправка прошла без проблем – пожилой почтовый служащий, потертый до проплешин, получив оплату, без труда перетянул здоровенный короб на свою сторону стойки, пристроил его на весы и полязгал гирями. Набрав полученный вес, а также дату и адрес на клавишах штамп-машинки, он прогнал сквозь нее три листка жести, которая из-за прочности и дешевизны использовалась тут вместо бумаги, один прикрутил проволокой к кожаной лопасти «борсы», второй отдал мне в качестве квитанции, а третий кинул в почтовый ящик. По идее, адресат должен получить квитанцию-уведомление с утренней почтой и сможет в течение дня забрать посылку с «живыми лисами». То, что на практике получать ее буду я с отправительской жестянкой, вроде бы не должно повлиять на результат. Если же на квитанцию ставят отметку о пересылке – заберу копию у Сорцины, сестры Учеллины. Интересно, сестра дородной скво отличается столь же выдающимися размерами? Если так, узнать ее будет нетрудно, ну а если иначе, для розысков есть почтовый адрес на жестянке.

Так или иначе на все, что мне предстояло сделать, имелись лишь сутки – дольше подгорной принцессе не выдержать в тесном коробе. Надо было торопиться, чтобы суметь соединить и направить усилия всех, кто стал на ее сторону и готовился рискнуть жизнью ради шанса на успех своей ставленницы.

Однако даже в крайней спешке дорога от почтового отделения зажиточного района Ярой горки до станции Ярмет заняла у меня больше часа. Когда я вышел к исполинской пещере, озаренной сиянием текущего металла, там уже началось некое беспокойство.

Нет, поначалу все выглядело совершенно мирно, даже в чем-то празднично, словно на площади между станцией и заводской глубью с утра пораньше начались народные гулянья. Ватаги поденщиков бродили между шлагбаумами и подъездными путями, расступаясь перед вереницами вагонеток, вовсю загребавших голенастыми лапами. Еще не распознав опасность, лоточники вовсю предлагали собравшимся свой товар, на все голоса расхваливая немудреные закуски.

Но этой идиллии не суждено было продлиться – стоило мне врезаться в толпу наподобие куска негашеной извести, брошенной в лужу, как там началось бурление, ибо каждому встреченному заводиле будущих бунтовщиков я коротко бросал: «Над всеми Альтами стоит сырая хмарь». В результате, когда площадь осталась позади, на ней уже ничего не напоминало о мире и спокойствии. Живое море разлилось, хлынуло на станцию и заводы, смывая тамошних обитателей бушующей волной и вынося их обратно закрученными в свой водоворот.

Немногие гномские бляхоносцы – мастера, начальники смен, вахтеры и прочие станционные чины – ничего не могли поделать, барахтаясь в волнах беспорядков. Однако и в этом хаосе постепенно стал проявляться некий порядок – через ритм, превращающий всеобщий шум в подобие прибоя. Его отбивал каждый, кто оказался рядом с металлическими рельсами и колоннами. Проходчики и плавильщики стучали по ним касками, поденщицы – загодя прихваченными кастрюлями, причем отличить одни от других было затруднительно что по виду, что по звуку.

Для меня это стало сигналом переходить к следующей ступени загодя выстроенного плана, раз сердце бунта уже забилось гулким лязгом. Так билось бы металлом и магией сердце гигантского кадавра, будь их внутреннее устройство подобно человеческому или животному.

И вот это самое существо, отнюдь не из семи металлов, движимых пятью стихиями, а из трех народов, поднятых единой стихией мятежа, мне в соответствии с профессией предстояло налаживать. Не просто оживить и предоставить самому себе чудовище, питаемое глухой алхимической реакцией векового общественного недовольства, а штатно запустить, заставить выполнить необходимую задачу и затем вновь усыпить без всякого самовертящегося гипноамулета!

Да, это тебе не Хисах, где можно было просто следовать волне народного гнева, словно тамошний ездок на прибойной доске – лишь бы удержаться на гребне, не свалившись под фиолетовый вал. Как я заметил еще раньше, местные традиции восстаний имели немалый хрогистский уклон. И теперь он особенно ясно зазвучал в песне, которую, не сговариваясь, завел тысячеголосый хор под ритмичный лязг железа по железу:

И если ты поденщик,

То поденщиком живи и умри,

За свой непосильный подгорный труд

Сполна расчет забери!

Если настрой запева в гимне подгорных беспорядков недостаточно раскрывал намерения их участников, то уж припев делал это с окончательносй определенностью:

Бей с левой, два-три,

Бей с правой, два-три,

Бей кайлом и заступом крой,

Если сам не возьмешь, что тебе должны,

Не поделится гном с тобой!

Впрочем, пока призывы к мести и дележу остаются словами, особо беспокоиться не стоит. На этой стадии бунта облеченные властью попросту выпали в осадок из массы разумных существ всех альтийских рас и народов, которая в данный момент обрела относительную неподвижность. Оцепить ее или установить сколь-нибудь прочный заслон бляхоносцам было не под силу, и именно по этой причине они послали за подмогой. Вскоре должны были прибыть отряды Гебирсвахе, чтобы надежно отсечь очаг беспорядков. Тогда и настанет время приступить к следующей стадии плана по стягиванию сюда наличных сил Подгорья. Пока же следовало проверить состояние своих сил и выбрать тех, кому предстоит действовать в первую очередь.

К этому моменту единый хор уже распался, и переходя от ватаги к ватаге, можно было ознакомиться со всем разнообразием фольклора Безнебесных Стран. Гномы, выросшие под горой, и люди, рожденные по обе стороны Альт, с одинаковым самозабвением исполняли бунтарские песни от старозаветного «Геца Черного» до совсем недавних частушек местного разлива. Среди последних ухо само собой выхватило нечто совершенно неожиданное – компания почти одинаково одетых трансальтинцев с мрачным воодушевлением распевала на тяжеловесный и размеренный мотив:

Тело Ренни Нохлиса лежит в земле чужой,

Дух его мятежный нас ведет вперед, в кровавый бой!

На мгновение я опешил. Хотя чего еще ждать от худших представителей последнего альтийского сброда столь недалеко от родины ныне покойного партайтодтфарера…

Вот только дух Нохлиса, столь беспардонно воспеваемый в этом гимне, никого уже никуда и никогда повести не сможет. Испит Лунной Богиней, развоплощен и отправлен в круг перерождения – слизняком каким-нибудь, не более того. Фиал Света с гарантией избавил от неупокоения всех мертвецов в славном городе Анариссе и за его пределами до самого горизонта от начала времен и еще на пару десятков лет впредь. Так что уцелевшим сторонникам партайтодфарера не призвать его дух в свои ряды и на сходки, и труп его не поднять ходячим мертвяком, нет теперь такой возможности даже теоретически. Нет и не будет.

А вот неомортализм, выходит, есть – и всегда готов примазаться к любому беспорядку, лишь бы оказаться на виду да пошуметь.

Вот и сейчас синюшнорубашечники, здесь перенесшие любимый цвет на пончо, вздернули над своими рядами шест с прикрученным за лапы летучим умертвием, которое вяло помавало порядком истлевшими крыльями. От такого дирижирования песня сторонников счастливого посмертия несколько сбилась. Ничуть этим не смутившись, неоморталисты перешли к выкрикиванию своих недоброй памяти лозунгов, обещавших всеобщее процветание за счет снижения потребностей до невеликих нужд поднятого мертвяка.

Нехорошо оскалившись, я понял, что кандидаты на прощупывание сил Гебирсвахе нашлись сами собой – первый личный враг не забывается, как и первая любовь. Однако способ, которым надлежало вывести из равновесия замкнутый на себя хоровод мертволюбов, еще только предстояло обдумать. Эх, привык я давить напролом ветром, а тут надо бы потоньше действовать, через вторую стихию, подвластную мне по устройству симвотипа. Конечно, здесь, в царстве камня, найти ее ростки труднее, чем наверху под солнцем, но и здесь есть своя Жизнь, а у нее своя сила. Да еще выгодно отличающаяся от верхней своей способностью к повсеместному проникновению...

Поначалу увлеченно камлающие неоморталисты не заметили прозелени мхов и разноцветья лишайников, пробившихся сквозь мрачные тона их одеяний. Споры всего этого добра пронизывают воздух пещер и, разумеется, оседают на ткани и коже одежды – оставалось только пустить их в рост, ненадолго подпитав чистым потоком силы взамен отсутствующих воды и почвы.

Зеленое, ржавое и желтое кружево быстро расцветило штаны и пончо демонстрантов, а заодно и крылья их штандарта. Однако, будучи всецело захвачены своим действом, они не замечали этого, пока мох не начал вздуваться на одежде подушками, затрудняющими движение. Другие виды подземной флоры не отставали, каждый сообразно своим особенностям – лишайники сразу же делали ткань и замшу толстыми и негибкими, как картон, а следом добавились гроздья разнообразных грибов!

Окружающие стали опасливо шарахаться от компании, столь наглядно демонстрирующей ранее заявленное процветание, и вытеснять ее из толпы. Последыши Нохлиса, которым разом стало не до лозунгов, шарахались кто куда разноцветными кочками, более озабоченные избавлением от нежданной растительности, Но удавалось им это лишь по мере утраты молниеносно сгнивающей одежды – что тем более не способствовало занятию агитацией и пропагандой. Неомортализм стремительно исчезал с политической арены Подгорья вслед за своими носителями, обращенными в бегство стыдом.

Сами того не осознавая, те побрели прямо на жидкий временный кордон, выстроенный гномами у выхода со станции. Впрочем, бляхоносцы тоже были изрядно деморализованы атакой полуголых людей, чихающих и заливающихся слезами в тучах едкой гнили. Смешивая строй и сбиваясь в кучки, гномы полностью утратили инициативу и пропустили через свой заслон удиравших со всех ног мертволюбов. Особо не повезло знаменосцу неоморталистов, одеяние которого оказалось плотно засеяно спорами осветительных мхов. Бросив свой обросший лишайником штандарт, он еще долго несся по темному тоннелю диковинным сияющим болидом, разбрасывая светящиеся клочья, пока не исчез в темноте за поворотом.

Таким своеобразным способом Жизнь в очередной раз восторжествовала над сторониками смерти как способа решения всех проблем, а заодно и над любителями слишком жесткого порядка. Из того же хода, в который удрали наследники Нохлиса, появился отряд Гебирсвахе числом до тысячи, две полных железных руки. Похоже, они были порядком изумлены встречей с процветающими беглецами, но все же сумели выстроить заслон, отсекающий толпу от дороги на богатые кварталы.

Противоположный путь ими перекрыт не был, и это внушало надежду относительно мирного исхода беспорядков. Когда есть куда отступать, народ не доходит до отчаяния и насмерть не встает. Тем не менее пора было переходить от пока что безобидного шума к действиям посерьезнее.

Сигналы для них мы подобрали в тему главного пароля, начавшего дело с вести о дурной погоде. Теперь мне оказалось достаточно крикнуть ближайшему из заводил «Кажется, дождь начинается!», чтобы на площади решительно переменилось настроение. Давно вставшие вагонетки тут и там валились с оседланных ими рельсов, широко рассыпая содержимое. Уголь и руда распозлись кучами, окутавшись облаками пыли, в которых нелепо болтались задранные вверх лапы их самоходной тары.

Постепенно пыль оседала, возвращая воздуху пещеры прозрачность и открывая то, что произошло за пару минут с момента произнесения кодовых слов. Хотя в силу несклонности гномов ни к чему с поверхности, в том числе и к древесине, под горой все строилось из металла, местные разумные, привычные к этому устройству жилья, могли справиться и со стальными конструкциями. Отдирая и откручивая все, что не было приклепано намертво, они стаскивали обломки, скамейки и вывески к опрокинутым вагонеткам, сооружая целый лабиринт из баррикад.

В ровный строй Гебирсвахе полетели хлесткие слова и пока еще неопасные мелкие куски угля, с легкостью разбиваясь о забрала шлемов и выставленные из-за спин щиты. Более того, из имеющихся при себе стальных деталей, раздвигающихся наподобие ножниц, гномы живо собрали нечто вроде рогаток, отгородивших их от толпы, и растянули вдоль них моток проволоки с шипами. Несмотря на то, что именно здесь, в Нагорье, легендарный цизальтинский шаман Бруно Сломанное Слово заклял в спираль свою знаменитую колючку, в самом Подгорье предпочитали ее механический аналог.

Теперь обе стороны в случае чего имели возможность укрыться за своими укреплениями, однако горная стража могла еще и передвигать свои заслоны, не только отступая, но и наступая. Это стало ясно, когда в глубине отсеченного ими тоннеля заблестели шлемы подкрепления, минимум втрое превышающего число наличных бойцов. Только тут мне стали очевидны предусмотрительность и опыт местных бунтовщиков, заваливших площадь беспорядочными преградами. Линия на линию гномы быстро проломили бы их оборону, сметя или перевалив единую баррикаду, в проходах же между завалами Гебирсвахе приходилось дробиться, открывая фланги и теряя единство.

Противостояние застыло в равновесии, постепенно все больше и больше накаляясь с каждым шагом стражников вперед и каждым летящим в них куском угля. Все чаще вместо него о щиты и шлемы дробилась куда более увесистая и опасная руда, да еще и пущенная в полет не рукой, а пращой из ремня или веревки.

Те из бунтовщиков, кто еще не вошел в соприкосновение с противником, продолжали распалять себя песнями. Их настроение тоже сменилось, и я с удивлением услышал совсем уж неожиданный здесь горячий иэрийский мотив «Черного таракана» – есть в жарких странах такая разновидность общеизвестных насекомых-паразитов.

А толстый хавчик, а толстый хавчик,

Перестал пешком ходить,

Своим носильщикам работу

Он не хочет оплатить.

Припев звучал ничуть не менее жизнерадостно, а главное, просто и незатейливо:

Мы на гнома-мироеда

Не шутя найдем управу –

Сало срежем для обеда,

Череп пустим на забаву!

Приглядевшись, я опознал в поющих иэрийцев из тесайрского легиона «Золотая незабудка», очевидно, угодивших в плен вместе со своими союзниками. Смуглая кожа и потрепанные желтые береты с пятилепестковыми цветками, вышитыми синим шелком и настоящей золотой нитью, делали их особенно заметными. Жители далекой южной страны всегда славились не только жгучими от пряностей колбасами и копченостями, но и не менее пылким темпераментом, толкавшим их на непрерывные вооруженные беспорядки. И здесь это свойство пришлось как нельзя более к месту, приведя легионеров в ряды нашего балаганного мятежа. Хотя если судить по тому, что иэрийцы успели приспособить к родному мотиву сугубо местный текст, у них явно накопились и собственные основания для участия в сем действе.

Дальше сдерживать столь похвальную готовность не имело смысла, поэтому между куплетами мне удалось прокричать на ухо усатому, плотного телосложения предводителю интернированных: «Буря! Пусть сильнее грянет буря!» Тот, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу, всем своим видом явно одобряя сигнал к более решительным мерам, и тут же отправил четверых гонцов к соседним отрядам.

Спустя пару минут кодовые слова докатились до дальнего края площади к передовой линии баррикад, заставив и без того распаленный народ кинуться на врага. Воздух пещеры потемнел от града угля и руды, обрушившегося на Гебирсвахе, гномов заманивали в закутки между завалами, чтобы, сбив с ног, выкинуть обратно изрядно побитыми и обобранными.

Горная стража не оставалась в долгу, выдергивая из рядов бунтующих самых отчаянных крикунов, забывших о собственной безопасности. Однако она свою добычу назад не возвращала, отправляя вдаль по тоннелю колоннами под конвоем из своих пострадавших. Те, будучи особенно обозлены на мятежников, не собирались давать им спуску и часто подгоняли тычками в спину.

Слава богам, до клинков дело не доходило, стражники справлялись, лихо орудуя штатными дубинками. Вот только дубинки бывают разные – у Гебирсвахе они были стальные, изнутри залиты свинцом, а снаружи для большей хлесткости удара огранены мелкими, в полдюйма пирамидками. Мне досталась одна такая, отнятая у гнома, когда захвативший трофей трансальтинец понял, что в горячке боя недооценил полученный урон, и, зашатавшись, вдруг сел, где стоял.

Причем это не я полез посмотреть на драку поближе, а само поле боя неумолимо накатывало на центр площади, избранный мною для удобства наблюдения и отдачи распоряжений. Прежде, чем куренные парни сумели отбить прорыв, мне довелось самому пару минут помахать этой дубинкой, лупя по щитам и выкорчевывая рогатки, словно врастающие в кучу руды. Особенно рьяному стражнику досталось по шлему так, что он чуть не свалился, однако крепкий череп спас гнома от судьбы прежнего владельца моего оружия.

Подливать ихора в ходовой котел бунта больше не требовалось, он уже вошел в самоподдерживающуюся стадию, требуя от Гебирсвахе вызова все больших и больших подкреплений. Теперь оставалось надеяться, что накал продержится достаточно долго и стянет сюда все свободные части.

Казалось, что с начала беспорядков прошло всего несколько минут, но это ощущение было обманчиво – на самом деле там, наверху, день давно перевалил на вторую половину. Гномы, заполнившие четверть площади, уже вели свой счет не на тысячи, а на их десятки, однако и бунтовщиков собралось не менее сотни тысяч. А над всем этим усилиями сменных мастеров и прочей фабричной элиты продолжали дышать огнем заводы Ярмета.

Мятежу такого заботливого присмотра явно не хватало – меня и заводил, которые привели сюда свои отряды, было недостаточно, чтобы вовремя отводить вглубь разошедшихся бойцов и выставлять на их место еще не вконец обозленных. Карнавал стремительно перерастал в кровавое побоище, заставляя задуматься, так ли уж безобидна власть Кронфрау в Безнебесных странах, раз возмущение ею вскипает столь легко и не желает затухать.

От этих сомнений было нелегко отмахнуться. Пришлось пустить в ход всю силу логики, чтобы отстранится и взглянуть на происходящее трезвым взглядом. Моя задача – не установить под горой наиболее справедливый способ правления, а привести к власти представительницу вполне традиционного. И надеяться, что она, памятуя о своем пути наверх, будет посильно утверждать и поддерживать эту самую справедливость.

Мир жесток. Пусть я нарастил толстую шкуру из благополучия и удачи последних лет, это его свойство никуда не делось. Причем жесток он и за пределами Анарисса, как бы ни пытались убедить в обратном жаркая лень Хисаха и плюшевая мягкость Огрии, в которую как родная встроилась Алир, приметная тем же свойством.

Алир, Хирра, Келла... Как они там? В суете и мельтешении последних дней у меня не получалось вспомнить о семье лишний раз. На мгновение накатило что-то вроде стыда, а затем он молниеносно исчез под напором внешних событий.