Текст книги "Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного "

Автор книги: Всеволод Вихнович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Современные свидетельства о евреях за пределами Иудеи (например, Филона, Страбона, Тацита, апостола Луки) дополняются данными археологии. Напомним, что в основном они проживали в Восточной эллинизированной части Римской империи. Еврейские общины лингвистически адаптировались там к жизни среди язычников. В Александрии они говорили по-гречески, у них же возник греческий перевод Священного Писания и ряда других книг, переведённых задолго до времени Ирода. Как было уже сказано, ранее Ирод не выказывал интереса к иудейской общине Египта. Этому мешал постоянный конфликт с Клеопатрой, завершившийся только её самоубийством в 30 году до н.э. Затем особый статус этой страны под властью императора также удерживал его от вмешательства в её внутренние дела. У него не было особой причины заботиться о евреях этой страны, поскольку позднейшие проблемы, возникшие при Калигуле, не существовали при Ироде.

У Ирода были связи с иудейской общиной Рима, он интересовался общиной Вавилонии, но наибольший интерес он проявлял к иудеям греческой диаспоры, особенно в Сирии, Малой Азии и греческих островов, где сравнительно большие еврейские общины сталкивались с проблемами во взаимоотношениях с местными сообществами. Эти еврейские общины, как их единоверцы в Египте, читали Библию по-гречески и пользовались в быту греческим языком. Их социальная и религиозная жизнь сосредотачивалась вокруг местных синагог, они поддерживали связь с Иудеей посредством регулярных платежей налога в полшекеля в пользу Храма и посещений Иерусалима. Однако их материальное благосостояние зависело от их отношений с языческими согражданами, в то время как в духовном отношении они были связаны с религиозным культом, согласно которому богослужение могло совершаться только в далекой Иудее.

Надо отметить, что имелось непонимание и враждебность в отношении евреев, зачастую из-за их чувства исключительности. Иудеи неохотно шли на компромиссы в таких вопросах, как иудейские религиозные пищевые законы, их приверженность Иерусалимскому Храму, в результате чего большие суммы денег терялись из местных экономик. Они добивались особых привилегий, которые даровались каждым из следующих один за другим римских лидеров, не последним из которых было освобождение от военной службы. Иногда эти факторы были причиной агрессивного антииудаизма – почти антисемитизма. В этой обстановке было весьма важным для иудеев диаспоры влияние иудейского царя. Хорошо иллюстрирует эту ситуацию эпизод с жалобами иудеев городов Ионии – востока Малой Азии.

Во время возвращения из черноморского похода в 14 году до н.э. Агриппы и Ирода через Малую Азию большая делегация иудеев, проживавших в греческих городах Ионии, обратились к всесильному наместнику императора на Востоке с жалобой на притеснения со стороны своих греческих сограждан. Согласно описанию Иосифа Флавия (ИД. Т. 2. С. 190–194), весьма характерно содержание этих жалоб: принуждение являться на судебные заседания в субботу и священные иудейские праздники, конфискация предназначенных для Иерусалимского Храма денег и пожертвований, принуждение нести военную службу и заниматься общественными работами, затрачивая на это священные деньги. В качестве обоснования жалобщики сослались на то, что от всего этого «они навсегда освобождены римлянами, предоставившими им право жить по собственным их законам».

В поддержку жалобщиков по просьбе Ирода выступил его главный советник – греческий историк, философ и дипломат Николай. Его искусно построенная речь, явно подлинная, весьма точно отражает и основные принципы политики самого иудейского царя. Николай, обращаясь к Агриппе, вопрошает: «разве существует такое племя, такой город или целый народ, которым покровительство вашей власти и могущество римлян не представлялось бы величайшим благом? Разве найдётся кто-либо, который отказался от ваших милостей? Нет, не найдется такого сумасшедшего». Далее, говоря об иудейских обычаях, Николай подчёркивает их древность и святость и, подразумевая прежнюю поддержку римлян, говорит, что «Божество в одинаковой мере охотно принимает поклонение, как и относится доброжелательно к тем, кто способствует поклонению Ему». Николай в этой связи упоминает почитание субботы – дня, который «мы посвящаем изучению законов и предписаний, считая необходимым такое напоминание и изучение всего, что избавило бы нас от будущих прегрешений». Именно поэтому, продолжает Николай, существует «целый ряд сенатских постановлений и таблицы, помещённые в Капитолии, относительно наших привилегий, которые наглядно показали бы, что они дарованы нам вами за испытанную верность нашу, и которые имели бы законную силу даже если бы мы их вовсе не заслужили своим к вам отношением».

После этого риторического пассажа Николай говорит о преданности римлянам семьи Ирода, начиная с военной помощи Юлию Цезарю во время Египетской войны, оказанной отцом иудейского царя Антипатром. Иудейские воины настолько отличились во время сухопутных сражений и морских битв, что благодарный Цезарь отметил это в письмах сенату и публично даровал семье Антипатра право римского гражданства. В заключение Николай особенно отметил восторженный прием, оказанный Агриппе во время его посещения Иерусалима «народом и городом», который «должен служить символом твоей дружбы к народу иудейскому, возникшей благодаря посредничеству дома Ирода», которого Николай назвал затем «нашим царем».

Показательно, что на утверждения греков после речи Николая о том, что «иудеи совершенно завладели их территорией и позволяют себе всякие несправедливости», иудеи отвечали, что «они сами являются такими же коренными жителями страны (как и греки) и, соблюдая свои родные установления, никому не причиняют ни малейшего вреда».

Выслушав обе стороны, Агриппа признал, что иудеи являются потерпевшей стороной и «ввиду расположения к нему и дружбы Ирода» готов оказать «иудеям всяческую поддержку в их совершенно законных требованиях». Затем он подтвердил дарованные им ранее права и «требует, чтобы никто не препятствовал им спокойно жить соответственно их собственным установлениям». После окончания разбирательства дела Ирод поднялся с места и в благодарность обнял Агриппу, и в ответ самый могущественный римлянин после императора также по римскому обычаю обнял и расцеловался с иудейским царём как с равным.

Нетрудно представить, какое впечатление эта сцена произвела на иудеев диаспоры. В самой Иудее такие отношения также, несомненно, вдохновили «иродиан», которых явно было немало, если судить по тем толпам людей, которые восторженно встречали Агриппу в Иерусалиме и других городах Иудеи. Однако принципы фанатичных ревнителей грядущего царства Мессии они не поколебали, и враждебность по отношению к политике царя, стремящегося к дружбе с нечестивыми язычниками, только усиливалась.

Глава 21.
ЦАРСТВО ИРОДА В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЕГО ПРАВЛЕНИЯ
(17–7 гг. до н.э.)

Внутренние конфликты в окружении царя-реформатора. Семейная жизнь царя и иудейское право. Результаты обучения сыновей Ирода и Мариамны – Александра и Аристобула в Риме. Возвращение братьев в Иерусалим в 17 году до н.э., их женитьба и выскомерное поведение. Конфликты их с семьей отца. Возвышение сына он первого брака Ирода – Антипатра, его тайные интриги против сводных братьев. Первое обращение Ирода к Августу с жалобой на сыновей и временное примирение в 12 г. до н.э. Новое завещание Ирода и последующее обострение конфликта с сыновьями Мариамны. Подозрительное поведение Александра, доносы, интриги. Болезненая подозрительность царя, массовая истерия клеветнических обвинений и провокаций. Вмешательство Архелая.

Последнее десятилетие царствование Ирода представляет одновременно и вершину преобразовательной деятельности царя, мощи и влияния его царства в Римском мире, и величайшие трагедии его жизни.

Все началось в 17 году до н.э., когда, казалось бы, ничто не предвещало плохого, и положение его и его царства было благополучно как никогда. Более того, всё напоминало сохранившиеся в Священной Книге предания о счастливых временах былых царей единого царства Израиля. Близилось завершение строительства великолепного Храма, принёсшего ему славу нового царя Соломона, чему способствовало общее благосостояние страны и расширение границ, почти достигших пределов царства Давида. Завершение строительства великолепного порта Кесарии превращало Иудею в великую морскую державу, и если морские торговые экспедиции при царе Соломоне совершались только при содействии соседей – финикийцев, то при новом Соломоне иудейский флот, как торговый, так и военный, стал важным фактором влияния в мире Средиземноморья.

Благодаря мудрой политике царя в иудейском царстве мирно уживалось все многонациональное население страны, и во всех органах государственного управления, при царском дворе и в армии и флоте верно служили «и иудеи, и эллины». При этом иудейский царь стал успешным защитником прав всей многочисленной иудейской диаспоры Римской империи и даже покровителем иудеев в соседнем Парфянском царстве.

Но хорошие времена плохи тем, что в них всегда можно заметить и признаки упадка, хотя, конечно, они могут принимать самые неожиданные формы. У Ирода они приняли форму семейных драм и трагедий. Как было уже упомянуто ранее, с самого начала он совершил непростительную для основателя новой династии ошибку – женился по искренней любви на принцессе отстранённой от власти династии Хасмонеев Мариамне. Однако он пошёл ещё дальше по опасному пути – приблизил к своему двору родственников жены, желая примирить обе семьи. Он искренне полагал, что может на это надеяться, поскольку между членами прежней династии существовала смертельная вражда, а Ирод с риском для жизни спасал Мариамну и её мать в крепости Масаде от ярости Антигона Хасмонея и его парфянских союзников. Ирод искренне полагал, что они должны помнить, как этот Антигон жестоко расправился со своим дядей Гирканом, отцом Александры и дедушкой Мариамны. Как было сказано ранее, Первосвященник по иудейскому закону должен был обладать телесным совершенством, и, чтобы лишить его права занимать этот пост, Антигон, занявший трон Иудеи при поддержке язычников парфян, приказ отрезать Гиркану уши (ИД. С. 113). В «Иудейской войне» Иосиф Флавий сообщает еще более ужасную подробность – Антигон якобы сам отгрыз уши у просившего пощады Гиркана (ИВ. С. 46). После этого искалеченного Гиркана увезли в ссылку в Парфию. Представляется несомненным, что, уговаривая старика Гиркана вернуться в Иудею, Ирод, ставший уже царем и женатый на его внучке, искренне хотел примирения, вернее, слияния новой и старой династий в одну семью. О неудаче этих стремлений Ирода, ставших причиной серии острых конфликтов, в ходе которых погибли сама Маримна, её брат, мать и Гиркан, рассказано в предыдущих главах. Однако прежде чем перейти к новой стадии семейного конфликта, необходимо остановиться всё же на семейной жизни Ирода.

Надо сказать, что, согласно иудейским законам, многоженство не было запрещено, хотя на этот счет существовали разные мнения. Например, чрезмерное многоженство царя Соломона явно осуждалось. Согласно старейшему талмудическому кодексу Мишна царю было разрешено иметь 18 жен, хотя о правах частного человека точно не говорилось, но вряд ли полигамия была широко распространена. По документам Кумранской общины, царь и простой человек должны быть моногамны. Как пишет в своём исследовании семейной жизни евреев И. Гафни, «хотя евреев на Западе не принуждали к формальной ревизии их брачных законов, на практике еврейское общество в Стране Израиля усвоило моногамные нормы»^{238}. Несомненно, что этого принципа особенно придерживались иудеи, воспринявшие основы эллинистическо-римской цивилизации. Нет сомнения, что принципы этой культуры были близки иудейской аристократии, к которой принадлежали и Хасмонеи и семья Ирода, о чём свидетельствуют хотя бы их греческие имена.

Первой женой Ирода была Дорис, от которой у него был сын Антипатр. После развода ей и Антипатру было разрешено бывать в Иерусалиме только по большим праздникам. Затем в 37 году до н.э. царь женился на принцессе Мариамне, внучке Гиркана, которая родила ему пять детей – трёх сыновей и двух дочерей. Младший из сыновей умер в Риме, двое других – Александр и Аристобул стали участниками следующих трагических событий. С казнью Мариамны было ликвидировано само звание «царицы». Ведь она была не просто одной из жён Ирода, но и независимым фактором представительства династии Хасмонеев на троне. У него не было другой жены при жизни Мариамны. После казни Мариамны Ирод был женат несколько раз, всего у него было девять жен. Среди них более выделяется вторая Мариамна, дочь Первосвященника Симона, ставшая матерью сына царя по имени также Ирод, самаритянка Малтиса, мать Архелая и Антипы, уроженка Иерусалима Клеопатра, мать Филиппа. Однако вначале и сам Ирод, и народ в целом явно видели в сыновьях Мариамны – Александре и Аристобуле наследников трона. Этим, несомненно, и объясняется то, что примерно в 23 г. до н.э. царь отправляет их в Рим на учёбу, где они проживают в доме римского аристократа Поллиона и даже находятся под покровительством самой императрорской семьи.

Курс обучения продолжался 6 лет, до 17 года до н.э., и за это время братья в полной мере восприняли культуру столицы и приобрели много связей. Как можно судить по последующим событиям, воспитание в столице тогдашнего культурного мира своеобразным образом отразилось на характере молодых принцев. Следует напомнить, что их семье ещё великим Юлием Цезарем было даровано римское гражданство и, более того, по обычаям римского права они получили родовое имя самой семьи императора – Юлии. Поскольку их отец Ирод к тому же носил почетное имя «друга и союзника римского народа», то его сыновья, несомненно, сразу же попали в круг аристократической молодежи. Как и дети высших сословий, они посещали римскую школу для аристократических отпрысков, а до этого, еще на родине, прошли, как и в римской школе, младший курс изучения греческого и, вероятно, латинского языков, а также начала арифметики. Поэтому они обучались в Риме по программе средней римской школы – школы грамматики, в которой обучались приблизительно с 12–13 по 16–17 лет. Главным предметом обучения было чтение и толкование латинских и греческих поэтов, а также письменные упражнения и сочинения на обоих языках, причем во времена Августа предпочтение отдавалось греческому языку. Из греческих поэтов с особым вниманием изучали Гомера, Эзопа, избранные места из лириков, латинские переложения Ливия Андроника «Одиссеи», Плавта, Теренция и других авторов. Иногда ученики знакомились и с творчеством поэтов эпохи Августа – Горация (65–8 до н.э.), Виргилия (70–19 гг. до н.э.), Овидия (43 г. до н.э. – 17 г. н.э.). В ходе учёбы занимались составлением письменных упражнений на различные темы. Поощрялось и ораторское искусство. В школах поддерживалась строгая дисциплина, причём в отношении нерадивых учеников учителя даже применяли телесные наказания, но, разумеется, отпрысков аристократических фамилий это касалось в малой степени. Как это ни странно, мало уделялось внимания естественным и математическим наукам. Одним словом, молодые аристократы готовились как гуманитарно образованные люди, что, как показали дальнейшие события, усвоили и сыновья Ирода, особенно Александр. Однако, если Ирод полагал, что сыновья, познакомившись с римским искусством управления миром и воинскими добродетелями, станут верными продолжателями его дела, то он сильно ошибался. Получилось так, что молодые принцы, завязав тесные дружеские отношения с молодыми сверстниками из римской аристократии, прежде всего восприняли их образ жизни и пороки. Блистательный знаток римского общества той эпохи Буасье, разбирая творчество самого популярного тогда поэта Овидия, аристократа по рождению и автора поэмы «Искусство любви», отмечал: «Изучение римского общества по произведениям этого поэта ясно показывает нам, насколько оно не похоже на его обычные изображения. В большинстве случаев к нему относятся с жалостью, так как оно потеряло свою свободу. Эта потеря несомненно велика, но общество переносило довольно легко. Так как оно видело последние несчастные битвы ради защиты свободы или её уничтожения, то можно сказать, что римское общество страдало из-за свободы, не зная её. Оно никогда о ней не сожалело. Это общество целиком принадлежало настоящему; подобно Овидию, оно не переживало тревожных воспоминаний, которые всегда вносят некоторую горечь в удовольствия текущие. Место общественных дел, которыми римляне перестали заниматься, заняли другие предметы развлечения, более для них приятные. Интерес к жизни переменился. Он уже не сосредоточивался, как некогда, на завоевании политического влияния, на управлении партиями и народными страстями; теперь люди стремились блистать в благовоспитанном обществе, распространять в нем славу о своем уме или молву о своих похождениях… тысячи важных пустяков, составляющих светскую жизнь, отнимали у них досуг и не давали времени сожалеть о гражданской деятельности, которую они утратили»^{239}. И далее: «Надо предоставить каждому причитающуюся ему долю ответственности, не только империя создавала тогдашнее общество, но и общество создавало империю. Август далеко не был единственным виновником той моральной слабости характеров, которая в конце концов испугала его самого. По-видимому, всеобщая трусость, забвение собственного достоинства, беспомощность общества должны были увеличивать прочность его власти, но все это ужаснуло его….Несомненно, ему приятна была общая склонность к удовольствиям: абсолютная власть от этого всегда выигрывает. Но он увидел, наконец, что страна, где удовольствия являются самым важным занятием, не может дать более ни граждан, ни солдат»^{240}.

Разумеется, речь идёт о высшем слое общества, в среде которого воспитывались дети Ирода. Впрочем, положение усугублялось паразитизмом не только аристократии, но и основной массы римских граждан, живших в столице империи, получавших бесплатно от Цезаря «хлеб и зрелища». Жизнь языческой столицы – античного мегаполиса с населением почти миллион человек со всего мира, где сказочная роскошь соседствовала с нищетой и бесправием, хорошо описана в исследованиях о нравах античного мира^{241}. В частности, римский историк Светоний отмечает, что главному ревнителю восстановления древней нравственности Августу самыми строгими мерами и законами не удалось добиться успеха даже в своей семье. За недостойное поведение он был вынужден сослать дочь и внучку, их обеих звали Юлия. Дело дошло до того, что при их упоминании, он цитировал фразу из Илиады: «Лучше бы мне и безбрачному жить и бездетному сгинуть». Впрочем, и сам блюститель общественной нравственности не был безгрешен, несмотря на специальные законы, направленные против прелюбодеяний и разврата. Тот же Светоний пишет: «Что он жил с чужими женами, не отрицают даже его друзья; но они оправдывают его тем, что он шёл на это не из похоти, а по расчёту, чтобы через женщин легче выведывать замыслы противников»^{242}.

Несомненно, что вместе со своими друзьями – молодыми аристократами братья вполне наслаждались всеми «удовольствиями», который предоставляла им жизнь в языческом Риме. Разумеется дети Ирода участвовали в пиршествах и языческих празднованиях аристократической молодежи, которые нередко переходили в оргии, немыслимые для юношей традиционного иудейского воспитания. Этому способствовало и то, что сексуальная мораль подчинялась социальному фактору. Как пишет исследователь нравов той эпохи, «юные римляне с четырнадцати лет старались заявить о своей мужественности: сексуальная активность доказывала их зрелость»^{243}. Немаловажно отметить, что тогдашнее римское общество было бисексуальным, то есть был широко распространен гомосексуализм. Хотя в иудаизме это считалось смертным грехом, последующие события показали, что принцы, во всяком случае Александр, явно обладали соответствующим опытом.

Столь долгое предисловие необходимо для того, чтобы показать неизбежность принявшего трагический характер конфликта Ирода с сыновьями. Александр и Аристобул в дальнейшем показали себя заносчивыми аристократами, презирающими плебейское, по их мнению, происхождение отца и его родственников. Видимо, рассчитывая на связи с друзьями по «развлечениям» из знатных римских семей, они даже не находили нужным скрывать свои чувства и мысли. Последующие события показали, что они никак не могли быть верными помощниками отцу в его трудах по сохранению и повышению процветания Иудеи и всей иудейской диаспоры в сложных условиях господства языческой римской державы. Все претензии этих образованных в римско-эллинистическом отношении юношей сводились к стремлению получить право быть наследниками Ирода.

Однако тогда, в 17 году до н.э., Ирод этого не подозревал. Он посетил Рим для встречи с Августом, намереваясь забрать сыновей в Иерусалим. Это было его вторым посещением столицы мира после 40 года до н.э. Он, несомненно, искренне уважал римлян за их умению решать сложные вопросы управления мировой империей, военной организации, их инженерное искусство и трезвую коммерческую хватку. Однако, также несомненно, что глубоко ценивший эллинистическую культуру, он все же считал римлян в сущности грубоватыми мужланами, неспособными в полной мере на истинное понимание эллинской поэзии, философии и художественного творчества. Чего стоят только их грубые удовольствия вроде публичного зрелища убийства мужчин, женщин на аренах амфитеатров и цирков. С другой стороны, как иудей он не мог принять недоступность их пониманию Единого Бога, призвавшего в Священном Писании соблюдать 10 заповедей Моисея. Но при этом он, конечно, искренне уважал императора Августа, разумно управлявшего делами огромного государства, и не мог не оценить того, как за годы его правления Рим из «кирпичного» превращался в «мраморный», то есть украшался великолепными сооружениями храмов, цирков, театров, дворцов, водопроводов и рынков, хотя иногда им явно не хватало вкуса эллинских зодчих.

Не сохранилось сведений о встречах Ирода с представителями местной еврейской общины, населявшей район города, расположенный за Тибром. При покровительстве Августа, продолжавшего политику Цезаря, её численность уже достигла по некоторым оценкам 40 000 человек. Судя по греческим именам и надписям на сохранившихся надгробиях, это в основном были выходцы с эллинизированного востока империи^{244}. Нет оснований сомневаться, что такие встречи имели место, поскольку Ирод явно покровительствовал общине, что показывает наличие в Риме двух синагог, посвященных иудейскому царю. О том, что римские евреи хорошо знали Ирода и его сыновей от Мариамны, свидетельствует появление в Риме, уже после их гибели и смерти самого Ирода некоего иудея, выдававшего себя за чудесно спасшегося Александра. Этот лже-Александр, внешне похожий на принца, сумел даже обмануть хорошо его помнивших римских иудеев. Как сообщает Иосиф Флавий, «к нему отнеслись как к царю и особенно примкнули к нему те, кто был расположен к Ироду и дружен с ним» (ИД. Т. 2. С. 283). Отсюда можно заключить, что римские иудеи считали Александра любимым сыном и наследником иудейского царя, что могло соответствовать положению в 17 году до н.э., когда они с почтением встречали Ирода с сыновьями, возможно даже, в одной из двух вышеупомянутых синагог.

Посещение Рима Иродом совпало со временем особо торжественных Секулярных[5]5
  Особо торжественные игры, устраиваемые по традиции раз в каждые сто десять лет. Август решил придать этому празднику характер начала нового золотого века мира и процветания.


[Закрыть] игр, установленных Августом, и сам император встретил иудейского царя тепло, как друга. Несомненно, юноши, унаследовавшие красоту и аристократический облик матери, вызвали самые трогательные чувства отца, и сыновья Мариамны заняли почётное положение в Иерусалиме. Казалось, всё свидетельствовало об окончательном примирении Ирода с Хасмонейской династией и посрамило тех, кто стремился ликвидировать влияние Хасмонеев. Молодым людям было тогда примерно 17 или 18 лет – возраст зрелости по римским понятиям, и Ирод нашёл им подходящих для его будущих наследников жён. Самому старшему и явно более способному Александру он выбрал Глафиру (греч. «утонченная, изящная, искусная») – дочь царя расположенного в Малой Азии вассального Риму царства Каппадокия Архелая. Такой выбор, несомненно, отражал стремление Ирода предусмотрительно завязать для будущего наследника весьма полезные династические семейные связи с представителями провинциальной знати. Таким образом Александр сразу же повысил свой престиж и приобрел поддержку за пределами Иудеи. Показательно, что ничего не говорится об обращении Глафиры в иудаизм, в то время как для замужества Саломеи Ирод выдвинул для жениха это условие. Очевидно, тогда еще действал патрилинейный принцип определения принадлежности к еврейству. Второго сына Аристобула Ирод женил на Беренике – дочери своей сестры, явно желая таким образом окончательно закрепить объединение двух династий – Ирода и Хасмонеев.

Но, как показали последующие события, все надежды и расчёты царя оказались тщетными. Конфликты назревали исподволь в течение двух лет, когда Ирод занимался важными государственными делами, связанными с упомянутым ранее посещением Агриппой Иудеи, экспедицией в Чёрное море, посещением различных городов Малой Азии. При описании этих важных дел мы не видим его сыновей среди его деятельных помощников. Но с другой стороны, они, как пишет Иосиф Флавий, были вовлечены в острые семейных конфликты, во многом вызванные их воспитанием в кругу римской «золотой молодежи». Судя по источникам, на которых основывается Иосиф Флавий, братья сразу же показали себя высокомерными, надменными, несдержанными на язык и думающими только о будущем царском венце. Они открыто выражали презрение к своим, по их мнению, низкого происхождения родствееникам царя, причём в этом особую роль играли их брачные союзы. Жена Александра Глафира с презрением смотрела на сестру царя Саломею и её дочь Беренику, потому что сама она по линии отца происходила от Темена (потомка Геракла), а по линии матери от персидского царя Дария (сына Гистаспа). Деверь Глафиры Аристобул разделял её взгляды, и в присутствии жены жаловался на то, что в то время как брат женат на царской дочери, ему досталась простолюдинка. Более того, Александр и Аристобул с открытым презрением относились к другим жёнам царя и их сыновьям. Они открыто предсказывали, что, по их воцарении, они отправят своих мачех к ткацким станкам, а их сводные братья станут деревенскими писарями. При этом они открыто сожалели о гибели своей матери, хотя они были слишком малы (примерно несколько лет) к моменту её гибели. Они даже угрожали, то женщин, осмелившихся надеть облачения их матери, они прикажут облечь в мешки и бросят в темницы, чтобы они не видали солнечного света. (ИД. Т. 2. С. 212–213). Естественно, что все это прежде всего глубоко оскорбленная Береника в слезах немедленно передавала Саломее.

Надо сказать, что сестра Ирода, принимавшая активное участие в истории гибели матери принцев, сразу же была настроена против возвышения братом Александра и Аристобула и немедленно использовала откровения братьев в борьбе против них. Её задача облегчалась тем, что у них надменность сочеталась с полным непониманием людей и неспособностью отличить истинных друзей от врагов. Они доверяли каждому, кто представлялся им в качестве друга. Поэтому они оказались беспомощны в противостоянии интригам их противников, которые могли использовать окольные пути. Естественно, что искусная интриганка Саломея доносила брату всё услышанное от Береники, добавляя, конечно, многое от себя. Помимо этого, до царя доходили сведения от других придворных, слышавших неосторожные высказывания братьев. Союзником Саломеи в этом деле тогда был её и царя брат Ферора, начавший мечтать о троне. Они стали убеждать Ирода, что ему угрожает реальная опасность со стороны сыновей Мариамны, явно стремящихся отомстить ему за смерть матери и при этом готовых с помощью тестя Александра Архелая обратиться в Рим к императору с жалобами на отца. Все эти сведения выглядели достаточно правдоподобно, поскольку царь это же слышал и от других придворных. Здесь рассказ Иосифа Флавия достигает уже уровня хорошего психологического романа: «Дело в том, что, несмотря на дарованные Господом Богом и превосходившие всякие ожидания внешние успехи, он (Ирод) в домашней жизни был невыразимо несчастен и рознь эта доходила до таких пределов, что никто себе не мог этого представить; вместе с тем он не знал, не отдать ли ему все внешние свои успехи за устранение зол в домашней среде и не лучше ли будет избавиться от такого обилия домашних неурядиц отречением от высокого царственного положения». Но конечно, отказаться от власти было невозможно, поскольку означало для Ирода гибель дела всей его жизни и, прежде всего, было пагубно для его семьи и страны. Поэтому он решает для «обуздания» притязаний сыновей Мариамны возвысить и призвать ко двору своего старшего сына от первого брака – Антипатра. По сообщению Иосифа Флавия, он надеялся появлением Антипатра образумить сыновей Мариамны (ИД. С. 196). Но это оказалось не просто ошибкой, а катастрофой.

Дело в том, что Антипатр появился при дворе в то время, когда Ирод приближался к 60 годам, весьма почтенному для того времени возрасту, и стал задумываться о наследнике, способном продолжить его дело. Ранее он, несомненно, предпочитал сыновей своей страстно любимой жены Мариамны, но теперь дошедшие до него сообщения об их высказываниях не могли не возбудить в нём серьёзные сомнения. Этим сразу же поспешил воспользоваться Антипатр, решивший отомстить за многолетнее прозябание своё и своей матери в ссылке вдали от столичной жизни. Ему было уже около 30 лет, и, в отличие от сводных братьев, он был умным и хитрым прирожденным интриганом, способным добиваться цели, не брезгуя никакими средствами.

Разобравшись в царящей во дворце обстановке, он присоединился к деятельности Саломеи и Фероры против сыновей Мариамны. В самое короткое время он сумел создать среди придворных, посчитавших его новым наследником, сеть осведомителей о настроениях и высказываниях братьев. Материалов для их компрометации было теперь особенно много, потому что дети Мариамны открыто выражали недовольство возвышением «простолюдина» Антипатра, вспоминали о судьбе своей матери, обвиняли отца в нарушении закона и права. Все это, разумеется, в преувеличенном и зачастую в искаженном виде передавалось им непосредственно царю. Но при этом Антипатр держался в стороне, то есть воздерживался от прямых обвинений братьев и только изображал из себя преданного и любящего сына.