Текст книги "Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного "

Автор книги: Всеволод Вихнович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

На основании этого пассажа можно сделать несколько наблюдений. Прежде всего, что иудеи составляли тогда заметную часть населения Египта и не только в Александрии, а воины иудеи являли собой немаловажный боевой элемент египетского общества. При этом египетские иудеи сохраняли тесные религиозные связи с Иерусалимским Храмом, поскольку они перешли на сторону Цезаря по призыву Первосвященника Иерусалимского Храма Гиркана, от имени которого к ним обратился Антипатр. Кроме того, египетские иудеи явно были склонны поддержать Цезаря, о чём свидетельствует и само место, где укрепились сторонники Цезаря – «Иудейский стан (Лагерь)» (ИВ. С. 35. ИД. Т. 2. С. 83). Стоит добавить, что, хотя об этом Иосиф прямо не говорит, несомненно, в боевых действиях, часто непосредственно в боевом содружестве с римскими воинами принимал участие и сын Антипатра – Ирод. Этот боевой и дипломатический опыт скоро ему очень пригодится.

После успешного завершения одновременно военно-политической и любовно-романтической египетской кампании к Цезарю с жалобой на Гиркана и Антипатра явился второй сын Аристобула Антигон. Он наивно полагал, что для обоснования своих притязаний достаточно того, что от рук сторонников Помпея погибли его отец Аристобул и брат Александр. В ответ Антипатр перед судом Цезаря «ответил тем, что сбросил одежды и показал многочисленные шрамы на теле. При этом он заявил, что его преданность Цезарю не нуждается в словесных доказательствах: хотя сам он не произносит ни слова, всё его тело громко кричит о ней». Хотя сцена кажется несколько театральной, вряд ли можно считать её полностью придуманной.

В решении Цезаря заметно продолжение его прежней политики в Галлии. Как и там, он в отношении Иудеи стремился опереться на преданную ему местную знать, щедро раздавая ей различные привилегии. Поэтому, решительно отвергнув притязания Антигона, Цезарь утвердил Гиркана в должности Первосвященника и этнарха (главы народа). Антипатру же он предложил самому выбрать свою должность. В ответ Антипатр дипломатично попросил римского диктатора поступить по своему усмотрению. Расчёт оказался правильным, поскольку щедрость Цезаря превзошла все ожидания. Он назначил Антипатра римским наместником Иудеи с правом восстановления стен Иерусалима и, предоставив ему и одновременно его семье римское гражданство, «освободил от всех налогов, а также другими отличиями и знаками расположения сделал примером для всех»^{86}.[3]3
  (В связи с этим R. D. Sullivan справедливо указывает, что семья Антипатра и, следовательно, династия Ирода могли присоединить к своему имени родовое имя Цезаря – Юлий, поскольку Антипатр получил от Цезаря римское гражданство. См. Richardson P. Herod. King of Jews and Friend of the Romans. Edinburgh, 1999. P. 106).


[Закрыть]

Однако самым важным было то, что Цезарь значительно расширил границы Иудеи, в большой степени приблизив её территорию к границам царства Хасмонеев. Ей были возвращены морские ворота страны – Яффа, плодородная Изреельская долина, части владений сирийских и финикийских правителей. Кроме того, иудеям было предоставлено право свободного поселения в ранее принадлежавших им областях Эфраим, Лидд и Раматаим с возвращением им права собственности на ранее принадлежавшие этим переселенцам земли^{87}. Дополнительно Гиркану и Антипатру были предоставлены привилегии защиты и покровительства иудеям диаспоры на всех территориях, подвластных Риму, на чем мы остановимся подробней в последующем.

В 47 году до н.э. Антипатр, проводив Цезаря в Сирию, вернулся в Иудею. Он восстановил стены Иерусалима и энергично навел порядок в реально подвластной ему стране, хотя формально он действовал от имени Гиркана. При этом он обещал, что при условии повиновения власти Гиркана жители страны «будут вести жизнь в процветании и покое, наслаждаясь как своим частным имуществом, так и общим миром». В противном случае они найдут в Гиркане не доброго царя, а самодержавного владыку, а в Цезаре и римлянах не друзей и покровителей, но врагов. Заглядывая вперед, можно сказать, что таковыми были принципы будущего правления самого Ирода, и пожалуй такой путь был единственно возможной реальной политикой в тех условиях.

Явно желая укрепить порядок в стране, Антипатр не ограничивается только уговорами. Понимая, что Гиркан не способен стать по слабости характера реальным царём, он назначает своего старшего сына Фазаэля правителем Иерусалима и соседней области, а второго, 25-летнего Ирода, посылает в Галилею с целью навести порядок и установить твёрдую власть. С этого назначения и начинается восхождение Ирода к вершинам власти и на страницы истории. Шел 47 год до н.э.

Глава 8.
ВРЕМЯ ПЕРВОГО ИСПЫТАНИЯ ИРОДА ВЛАСТЬЮ
(47–44 гг. до н.э.)

Ирод в Галилее и на суде в синедрионе. Женитьба Ирода на Дорис. Римский наместник в Сирии Секст Цезарь назначает Ирода правителем Келесирии. Иудеи и иудаизм в державе Юлия Цезаря. Убийство Юлия Цезаря.

Итак, Ирод в возрасте 25 лет впервые получает самостоятельное поручение, и, конечно, от его выполнения зависит дальнейшая карьера нашего героя. Образно говоря, он впервые лично появляется на подмостках исторической сцены, именно в ту эпоху, когда на ней разыгрывались исторические драмы и трагедии, под стать запечатленным пером Шекспира. И он сумел понравиться разным людям, среди которых были первые лица тогдашнего мира. Поэтому, конечно, следует повнимательнее присмотреться к нему.

Об образованности Ирода в эллинистическом смысле уже упоминалось ранее, когда речь шла о его воспитании. Несомненно, он прекрасно владел языком тогдашней культуры – греческим и был достаточно начитан, чтобы вести даже изысканные светские беседы. Вряд ли он в этом отношении уступал представителям римской аристократии, которые к тому времени подпали под власть греческой образованности и, как правило, греческий знали наравне с латинским. Труднее говорить о его познаниях в латинском, хотя, вероятно, в ходе совместного боевого содружества с римлянами он многому научился от римских офицеров и солдат. Однако, пожалуй, его латинский вряд ли был изысканным и скорее всего не превышал уровня военного жаргона. Впрочем, его несомненное мужество и дипломатическое искусство, а также военные дарования полководца помогали ему прекрасно находить общий язык с римскими военными и многому от них научиться.

Ещё более трудно представить его внешний облик. Ирод, строго придерживаясь иудейской традиции, избегал следования общепринятому тогда обычаю помещать своё изображение на чеканившихся по его приказу монетах. Поэтому приходится прибегнуть к хотя и ненадёжному в деталях, но все же допустимому для общего представления его образа методу аналогии. Прежде всего отметим, что, когда иудей Иосиф Флавий называет иудейского царя красивым внешне, то имеет в виду образец мужской красоты классического семита, а не, скажем, древнего эллина или римлянина. К счастью, облик подлинного семита сохранился в его первозданном виде среди современных арабских обитателей Синая – области, непосредственно прилегающей к родине самого Ирода – Идумее, о чем можно судить по древнеегипетским изображениям семитских пришельцев в долину Нила. Еще с библейских времен эти обитатели пустыни считали себя потомками Авраама – общего прародителя с сынами Израиля и особенно тесно, даже брачными союзами и по образу жизни, были связаны с идумеями – одним из родов израильского круга народов.

Поэтому, по нашему мнению, представление о внешности Ирода может дать характерный портрет вождя бедуинского племени, доныне кочующего в Северном Синае на границе с Негевом (Южным Израилем)^{88}. В глаза сразу бросается твёрдо и горделиво прямо посаженная голова, укрытая от палящего солнца и ветров пустыни белой повязкой, глаза зоркого степного коршуна, сильно загорелое лицо с твердо очерченным ртом и небольшим прямым носом, вдоль немного впалой щеки резкая складка, жёсткая щетина усов и маленькой бородки. При встрече с такими людьми невольно чувствуешь в них силу как бы сжатой стальной пружины. Это вождь немногословный, ума трезвого, расчётливого, при этом нрава жёсткого, а если надо, жестокого и неумолимого. Так проявил себя Ирод в ходе всей его долгой и трудной жизни. Тут надо отметить, что, скорей всего, с молодых лет Ирод в походах усвоил одежду и облик римского военачальника и, несомненно, вооружил и обучил свои войска по римскому образцу, лучшему и самому эффективному в то время.

Вскоре после своего назначения Ироду пришлось убедиться в необычной сложности порученного ему дела. Галилея была завоёвана ещё царём Александром Яннаем и давно уже стала надёжным оплотом иудаизма. Однако положение на границе этой плодородной и важной страны с соседней языческой Сирией было весьма напряжённым. Как сообщает Иосиф Флавий в «Иудейской войне» и в «Иудейских Древностях», «деятельный от природы Ирод очень скоро нашёл применение своим склонностям. Именно: обнаружив, что главарь шайки разбойников Хизкия (Езекия) вместе со своими людьми опустошает прилегающие к Сирии области, он захватил и казнил и его самого и многих его людей. За это он снискал благодарность сирийцев и был прославляем во всех городах и селениях: ведь не кто иной, как он возвратил им мир и имущество. Вследствие этого он стал известен Сексту Цезарю, родственнику Цезаря Великого и наместнику Сирии» (ИВ. С. 37).

Последнее событие очень важно для дальнейшей карьеры сына Антипатра – его таланты и энергию заметило высшее должное лицо Римской Сирии и двоюродный брат самого Цезаря. Можно сказать, что Галилея стала для Ирода тем, чем взятие Тулона для Наполеона. Какие социальные силы представлял Езекия, не совсем ясно. Есть мнение, что это были сторонники Аристобула и его сыновей, нападавших на римские владения в Сирии. С другой стороны, Крайсиг полагает, что в основе этого движения лежал социальный протест угнетённых масс, в основном крестьянства, хотя к нему могли примкнуть действительно деклассированные элементы, жаждущие грабежа^{89}.

В пользу этого взгляда свидетельствует и сообщение Иосифа Флавия о том, что сын этого Езекии, Иуда уже после смерти Ирода «в Циппори Галилейском… собрал значительное войско, ворвался в царский арсенал, вооружил своих сторонников и стал нападать на других искателей царской власти». Надо отметить, что, по другому сообщению Флавия, в то же время на территории Иудеи произошло несколько подобных восстаний, в том числе возглавляемых самозванными претендентами на престол, один из них был «царский раб», а другой «пастух». Показательно, что нападая на римлян и на царские отряды, как пишет Флавий, «ни один еврей, если только он попал в их (мятежников) руки, имея при себе что-то ценное, не мог спастись от них» (ИВ. С. 115–116).

Предпринятые Иродом жесткие меры привели к самым серьёзным последствиям. Первым из них была, как уже сказано выше, признательность сирийцев – жителей пограничных городов и селений Ироду и одобрение его действий со стороны наместника Сирии. Вторым можно назвать укрепление положения в Иерусалиме его брата Фазаэля, который сумел добиться установления порядка в городе, «не злоупотребляя при этом безрассудно своей властью». В результате действий братьев «Антипатр почитался в народе как если бы он был царём, и все воздавали ему почести как неоспоримому главе государства». При этом однако Флавий считает нужным сделать важное дополнение: «Тем не менее, его преданность и верность Гиркану остались непоколебленными» (ИВ. С. 37).

Но удача, очевидно, в политике не прощается никому. Как видно из вышеприведенных цитат, народ признавал заслуги семейства Антипатра и его сыновей в установлении хотя бы относительного порядка и спокойствия в стране. Однако это вызвало резкое противодействие и недовольство аристократии, не желавшей уступать власть новым, по её мнению, людям. Надо сказать, что подобным настроениям явную поддержку оказал и Гиркан, что противоречит прежним утверждениям о его слабохарактерности. Впрочем, такие взрывы активности и даже проявления доблести могут наблюдаться и у слабых натур, особенно при сильном давлении окружающих. Как пишет Иосиф, «более его (Гиркана) удручали успехи Ирода и непрерывный приток вестников, объявлявших об одной его победе за другой.

Его горечь усугублялась злоречием многочисленных придворных, задетых умеренным образом жизни сыновей Антипатра: к этим троим, – говорили они, – перешло управление делами государства, в то время как он, Гиркан, полностью отдалён отдел и располагает только званием царя, но не царской властью». Противники хорошо продумали план действий и начали с предъявления молодому наместнику Галилеи требования явиться в Иерусалим и ответить за совершённые по его приказу казни пойманных мятежников. Как они говорили, «Ирод казнил всех этих людей безо всякого приказа, устного или письменного, с его (Гиркана) стороны, преступив тем самым еврейский закон, и, если он подданный, а не царь, он должен быть привлечён к суду и в присутствии царя оправдаться в нарушении отеческих законов, запрещающих предание казни без суда».

Между рассказами об этом эпизоде (ИВ. С. 37–39; ИД.С. 87–90) есть разногласия в более краткой версии в «Иудейской войне» и более подробной в «Иудейских древностях». Отметим прежде всего то, что в обеих версиях нет указания противников семейства Антипатра на якобы не чисто иудейское, а идумейское происхождение семейства, в частности и самого Ирода. Однако в версии «Древностей» появляется сообщение о том, что влияние Антипатра возросло ещё и потому, что он уговорил Гиркана пересылать денежные средства римским властям через него. Более того, старую иудейскую аристократию возмутило то, что он передавал деньги от своего имени, а не от имени Гиркана. Последнее якобы не только не огорчило самого Гиркана, но даже обрадовало. Впрочем, в обеих версиях говорится о благожелательном отношении Гиркана к молодому губернатору, и вообще «Гиркан любил Ирода как родного сына».

Далее, в обеих версиях Ирод является перед судом по совету отца в сопровождении значительного отряда телохранителей. Численность отряда была недостаточной для свержения Гиркана, но вполне внушительной для непосредственной защиты самого Ирода. Вместе с тем были, конечно, использованы и другие сильные доводы. Римский наместник Сирии Секст Цезарь направил послание в Иерусалим с недвусмысленным требованием оправдать действия Ирода.

Удивительным представляется и появление в более пространной версии сообщения о том, что Ирод вынужден был предстать перед высшим религиозным судом – Синедрионом. Согласно рассказу пространной версии, Ирод явился облачённый в роскошное одеяние, украшенное пурпуром (особой красной краской – символом верховной власти), хотя полагалось являться в скромном, чёрном, и в праздничном головном уборе. При этом его сопровождал отряд вооружённых воинов. При виде его все обвинители были поражены страхом и молчали, ожидая самого худшего. Но тут выступил один из членов Синедриона – Самея и произнес речь, в которой заявил: «Я не стану обвинять Ирода, что он более занят ограждением своей личной безопасности, чем соблюдением закона: ведь вы сами, равно как и царь, приучили к такой смелости. Однако знайте, что этот (юноша), которого теперь желаете оправдать, некогда накажет вас и самого царя за это». Далее Иосиф пишет, что это всё подтвердилось. «Ирод, сам став царём, казнил всех судей Синедриона, кроме самого Самеи… Самею ставил очень высоко за его праведность, равно как и за то, что, когда впоследствии город был осаждён Иродом и Сосием, Самея советовал (в тексте перевода неточность – «уговорил». – В. В.) народ впустить их, ссылаясь на то, что вследствие греховности народа это неизбежно». «Иудейские древности» писались гораздо позднее «Иудейской войны», вероятно, в конце I века н.э. Поэтому вполне возможно согласиться с Ричардсоном, считающим эпизод с Синедрионом и выступлением Самеи вставленным позднее и отражающим какое-то предание^{90}.

Личность Самеи не совсем точно установлена, однако в любом случае его считают уважаемым законоучителем – фарисеем. Есть мнение, что это Шемая, названный вместе с Авталионом в Талмуде «мужами поколения», или не менее знаменитый Шаммай, современник и коллега великого талмудического законоучителя Гилеля. Для нас важно то, что сообщение Иосифа, хотя, возможно, и не совсем достоверное, отражает то, что тогда Ирод пользовался поддержкой народной партии фарисеев. Кстати сказать, описание проримской позиции Самеи очень напоминает отношение фарисейского законоучителя Иоханана бен Заккая, тайно покинувшего осаждённый Иерусалим во время Иудейской войны и предложившего римскому полководцу Веспасиану признание их полного политического подчинения римской власти в обмен на сохранение духовной свободы иудеев.

Вероятно, всё же решающим было послание покровителя Ирода Секста Цезаря. Вполне возможно также, что опасаясь податливого на уговоры придворных Гиркана, Ирод по решению, принятому на семейном совете, якобы по своей воле покинул Иерусалим и направился к своему покровителю Сексту Цезарю в Дамаск. Там молодой наместник, уже хорошо знавший Ирода и высоко ценивший его достоинства, доверил ему умиротворение восточных рубежей своей провинции и назначил его начальником войск (стратегом в «Иудейской войне»), расположенных в Келесирии. Под Келесирией тогда понималась территория современного южного Ливана, Северной Галилеи, Долины Бекаа и Голанских высот, в общем, недалеко от тех мест, где ранее Ирод усмирил банды «разбойников». Согласно тексту «Иудейской войны», в его ведение были переданы и войска в Самарии, территории, непосредственно прилегающей с севера к Иудее. В связи с таким доверием кажется недостоверным утверждение Иосифа в «Иудейских древностях» о том, что Ирод получил свою должность только за взятку, хотя, несомненно, он прибыл в Дамаск не с пустыми руками. Особо следует отметить, что Ирод к тому времени был уже женат на Дориде (Дорис), как сказано в «Иудейской войне», иудейке «благородного происхождения», «уроженке Иерусалима», от брака с которой у него родился его первый сын Антипатр. О его личной жизни, которая сложилась у него столь трагически, речь пойдёт ниже. Пока же скажем, что и она, и её сын доставили ему очень много несчастий и бед.

Получив в своё распоряжение столь внушительную силу, Ирод решил преподать своим обидчикам урок, тем более, как пишет Иосиф, «не только преданность ему народа, о и оказавшиеся в его распоряжении силы сделали его грозным противником». Во главе войск Ирод выступил в поход на Иерусалим, явно угрожая своим противникам, среди которых был и переменчивый в своих настроениях Гиркан. Уже перед самими воротами города его встретили отец и брат, уговорившие Ирода пощадить царя – этнарха, бывшего до недавнего времени благодетелем всего семейства. Выслушав доводы близких ему людей, Ирод уступил, ограничившись только демонстрацией своей мощи. Однако было ясно, что теперь именно он является той сильной личностью, которой надо опасаться представителям старой династии, а также прежней духовной и светской аристократии.

Назначение иудея Ирода на столь высокий военный и административный пост не было случайным и исключительным явлением. В этом назначении проявилась общая тенденция политики Цезаря, имевшая непосредственное отношение и к иудейскому населению не только в самой Иудее, но во всей Римской империи.

Напомним, что описываемые события происходили в последний период правления Цезаря, в 47–46 годах до н.э., и до трагической гибели диктатора оставалось 2–3 года. О его выдающейся личности мы писали раньше. Однако ещё большее показательны и интересны результаты его весьма краткого правления. Дело в том, что в последние два столетия в Европе и во всём мире происходил постепенный переход от монархических, тоталитарных и автократических режимов к демократии, хотя и в самом различном её понимании. Но на наш взгляд, не меньший интерес представляет и обратный процесс, самым показательным образцом которого было создание нового римского государства в период правления Цезаря. Он завершил дело преобразования республики города Рима в Мировую многонациональную империю, охватывающую весь тогдашний культурный мир. Как точно пишет Моммзен, «дело Цезаря было необходимо и благотворно не потому, что оно само по себе приносило и даже могло лишь принести благоденствие, а потому, что при античной народной организации, построенной на рабстве и совершенно чуждой республиканско-конституционного представительства, и рядом с законным городским строем, превратившимся за пять веков существования в олигархический абсолютизм, неограниченная военная монархия являлась логически необходимым завершением постройки и наименьшим злом»^{91}.

Объявленный диктором в 49 году до. н.э., став к концу жизни, оборвавшейся через пять лет, диктатором пожизненным, Цезарь сумел преобразовать почти все стороны жизни римского общества. Однако для нашего изложения важно отношение Цезаря к территориям, ставшим римскими провинциями. Их было в Европе – 10, Африке – 2 и в Азии – 5 (Азия, Вифиния и Понт, Киликия с Кипром и Сирия с Иудеей). Как пишет Моммзен, «римская олигархия… вполне походила на шайку разбойников и обирала провинциалов, словно это была её профессия, с полным знанием дела; умелые люди не были при этом слишком разборчивы, так как приходилось делиться с адвокатами и присяжными, и, чем больше они крали, тем увереннее делали это; крупный грабитель смотрел пренебрежительно на мелкого, а этот, в свою очередь, презирал воришку; тот, кто из них каким-нибудь чудом подвергался осуждению, гордился выясненным судебным следствием размером суммы, добытой им путём вымогательства. Так хозяйничали потомки тех людей, которые привыкли бывало по окончании срока своего управления возвращаться домой, провожаемые благодарностью подданных и одобрением сограждан»^{92}. И это не считая многочисленных случаев произвольных казней, насилий и истязаний подданных правителями провинций и их челядью.

Цезарь сумел самыми первыми декретами изменить положение. Назначаемые им чиновники были строго подотчётны, «как рабы и вольноотпущенники перед хозяином»^{93}. Для ограничения их возможных злоупотреблений у наместников была отнята военная власть, переданная представителям верховного командования в Риме. Вместе с тем вся политика Цезаря в отношении провинциалов была направлена на максимальное сближение народов империи. Он всячески поощрял создание римских колоний за пределами Италии, становившихся очагами латинской культуры. Постепенно исчезала разница между Италией и провинциями. Во всей империи наряду с латинским языком распространялось римское гражданство, возникала единая денежная система, единый календарь, единая культура. Как отмечает Моммзен, при нём «страны вокруг Средиземного моря вошли в Рим или готовились в нём раствориться… как в старину объединение Италии совершалось на обломках самнитской и этрусской народности, так и средиземноморская монархия возникла на развалинах бесчисленных государств и племён, некогда живых и полных силы; однако это такое разложение, из которого взошли свежие и до сих пор зелёные посевы»^{94}. И всё это он сумел совершить в течение пяти с половиной лет своего правления! Причём в этот период ему пришлось вести семь больших войн, так что в Риме ему довелось провести не более 15 месяцев!

Стремление объединить народы Средиземноморья было очевидно для всех настолько, что даже его длительный роман с молодой египетской царицей Клеопатрой, родившей от него сына, которого так и звали Цезарион (Цезарёнок), представители старой аристократии рассматривали как признак его намерения вообще перенести столицу единой империи в Александрию из Рима и тем самым продолжить дело Александра Македонского. Подтверждением этого могло служить и покровительство Цезаря распространению эллинистической культуры и эллинской образованности. Есть даже основание полагать, что сама его держава становилась как бы двуединой, латинско-эллинской, или греко-италийской.

Однако в создаваемом объединённом средиземноморском мире оставалась одна странная народность, сокрушённая политически, но тем не менее наряду с римлянами и греками сохранявшая свое значение и единство, которая пережила и саму Римскую империю, – иудеи.

Явно недоброжелательно относившийся к ним Моммзен, скорее всего потому, что их история выбивается из его концепции истории Рима, вынужден был писать об этом народе: «Можно было поставить наряду с греками и римлянами ещё третью народность, которая в тогдашнем мире соперничала с ними своей вездесущностью и которой суждено было в государстве Цезаря играть не последнюю роль». По его мнению, «иудаизм являлся и в древнем мире активным ферментом космополитизма и национального распада и вследствие этого был особенно полноправным членом цезарева государства, в котором гражданственность, в сущности, была лишь космополитизмом, народность же была в основе лишь гуманностью»^{95}.

Многое из высказываний Моммзена об иудеях в Древнем Риме явно ошибочно, в частности, приписывание иудеям в качестве главного занятия торговли и накопления капиталов. Однако, конечно, нельзя сомневаться в широком расселении иудеев в Средиземноморье к началу новой эры, о чём существует обширная литература и многочисленные исследования. Наличие таких общин надёжно засвидетельствовано источниками в трёх частях света – Африке (Египет и Кирена), Азии (помимо самой Иудеи, Сирия, Малая Азия, Парфия за пределами Римской державы), Европе (Греция, Кипр, Македония, Италия, возможно, Испания). Достаточно указать, что города, где были значительные влиятельные иудейские центры, одновременно являлись главными культурными и политическими центрами – Александрия Египетская, Милет, Эфес, Фессалоники, Коринф и, конечно, сам Рим. О том, каким было в столице иудейское влияние, уже было сказано ранее. Напомним, что Цицерон ещё в 59 году до н.э. сообщает открытому суду, что вынужден говорить тише, поскольку боится активности иудеев, настроенных против его подзащитного. Но имеются достаточные основания полагать, что иудеи появились в Риме значительно раньше. Во всяком случае писатель начала I века до н.э. Валерий Максим в своём сочинении о суевериях сообщает об изгнании в 139 году до н.э. из города «иудеев, которые пытались передать римлянам свои священные обряды»^{96}. Однако, на наш взгляд, самым ярким свидетельством распространённости иудеев в Вечном городе может служить упоминание иудейской субботы в сочинении римского поэта Овидия (45 г. до н.э. – 17 г. н.э.). В поэмах, воспевающих, как сказал Пушкин, «науку страсти нежной» – «Наука Любви» и «Лекарство от любви» – поэт, конечно, не интересовался иудеями. Но в первом сочинении, поучая молодого повесу: «Будь уверен в одном: нет женщин тебе недоступных»^{97}, он все же советует делать избраннице подарки «когда в семидневный черёд все дела затихают и палестинский еврей чтит свой завещанный день» (здесь и далее выделено нами. – В. В.)^{98}. Когда же встаёт проблема противоположная – противостоять прежней привязанности, поэт рекомендует не поддаваться зову прежней страсти, стремиться прочь от неё: «Шаг непокорной ноги к быстрой ходьбе приохоть. И не надейся на дождь, и не мешкай еврейской субботой»^{99}.

Также об иудейской субботе, священной для его друга Аристия Фуска, говорит и Гораций (65 г. до н.э. – 8 г. н.э.), который вообще упоминает евреев в своём творчестве 4 раза^{100}. Упоминается иудейская суббота («праздник Сатурна святой») у поэта Тибулла (вторая половина I в. до н.э.) в первой книге «Элегий»^{101}. К сожалению, до нас дошло немного источников, но и сохранившиеся упоминания лирических римских поэтов об иудейской субботе как о чём-то хорошо известном их читателям в Риме свидетельствуют вполне убедительно о том, что иудеи были уже весьма заметной частью населения столицы.

Но, конечно, не менее интересно социальное положение иудеев. Тщательно исследовавший этот вопрос Чериковер приходит к следующему выводу: «Жизнь в еврейской диаспоре в эллинистическом мире была весьма далека от ограниченной жизни в гетто. Евреи ещё не утратили естественной связи людей и земли. В чужих странах, в новых и трудных условиях, они восстановили образ жизни, к которому привыкли на родине. Помимо священников, в Палестине не было ни одного класса, который не существовал бы в диаспоре. Военачальники, солдаты, полицейские, чиновники, откупщики, землевладельцы, сельскохозяйственные рабочие, рабы, ремесленники, торговцы, ростовщики и, несомненно, представители свободных профессий – такие как врачи, писцы и тому подобные – людей всех этих состояний можно обнаружить в диаспоре. Если же у нас были бы в распоряжении более многочисленные источники, то разнообразие социальных групп было бы ещё большим… Совершенно ошибочно полагать, что еврейские интересы в эллинистической диаспоре были сосредоточены в какой-либо одной области жизни, что евреи существовали только за счёт торговли или ремесла или что они были все богатыми или бедными. Жители больших городов, естественно, были больше заняты в торговле, финансах и ремесле; однако проживавшие в сельской местности и провинциальных городах были вовлечены в занятия сельским хозяйством или находились на государственной службе. Богатство было сконцентрировано в руках отдельных лиц, преуспевших в торговых операциях или при сборе налогов, но огромное большинство жило весьма скромно, в поте лица добывая себе пропитание. Короче говоря, с экономической точки зрения не существовало никакой разницы между евреями и народами, среди которых они жили, и ни одна из областей экономической жизни не являлась монополией еврейской деятельности»^{102}.

В связи с этим, конечно, возникает трудноразрешимый вопрос о численности иудеев в диаспоре. Однако общим является мнение, что уже тогда она превышала численности иудеев в собственно Иудее. Не вдаваясь в обсуждение этой темы, упомянем самую правдоподобную, на наш взгляд, оценку, приводимую в статье израильского исследователя М. Броши. Он полагает, что в конце I века до н.э. – начале I в. н.э. в Иудее проживало около 0,5 млн. иудеев, в то время как в диаспоре (большей частью в Римской империи) – 1,5 млн. человек^{103}. При всей спорности этих цифр стоит сопоставить их с косвенными данными. Выше указывалось, что Красс изъял из Храма сокровищ на 10 тыс. талантов, что на 8 тыс. талантов превосходило то, что было в Храме при Помпее за 9 лет до этого. Следовательно, после включения Иудеи в состав Римской империи ежегодные доходы Храма увеличивались примерно на 1000 талантов в год. С другой стороны, из Второй Книги Маккавейской известно, что ежегодные платы Иудеи Селевкидам составляли 360 талантов^{104}. Невозможно, конечно, прямо сопоставлять эти суммы, поскольку фонды Храма пополнялись не только из обязательного добровольного налога на всё иудейское население империи. Вместе с тем можно полагать, что это также косвенно свидетельствует о том, что иудейское население в диаспоре значительно превышало население в самой Иудее.