Текст книги "Час Пик"
Автор книги: Всеволод Иванов
Соавторы: М. Лерник
Жанр:
Политические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Но когда его убили, тут же обложили лавровыми веночками, подрисовали крылышки, затерли бархатной наждачкой шероховатости, мастера из телевизионного бюро ритуальных услуг…
Мертвый Листьев был куда нужнее живого. Труп был нужен…
Труп отвратителен, так же, как отвратительна смерть, как отвратительна вонь разлагающийся плоти, как мерзка жирная кладбищенская глина, чавкающая под ногами.
Но еще отвратительней было для Писателя были останкинские подробности…
Сделать из государственного, «планово–убыточного» «президентского» канала подобие корыта?
За чей счет?
Не за счет тампаксов и мулинэксов, а за счет рядовых налогоплательщиков – тех, кого этими самыми тампаксами ежедневно кормят…
…Как уже говорилось, в убыточном «Останкино» в последние годы делались милионные (в долларах, конечно), состояния. За последний год здесь окончательно утвердился такой порядок: «Останкино» само почти не производит передач. Многочисленные «независимые телекомпании» (среди которых крупнейшие – РенТВ, ИнтерВИД, АТВ) производят – как правило, на технике «Останкино» и руками инженеров, операторов, техников того же «Останкино» – передачи, а затем… продают их тому же многогранному «Останкино».
Причем продаются передачи по баснословным ценам. Например, на первый квартал 1995 года было запланировано 43 передачи «Час пик», за каждую «Останкино» платило фирме ВИД по 17, 5 тысячи долларов. Итого за квартал – 720 тысяч долларов. Кстати, замечу, что «Час пик» – это 21 минута разговора в прямом эфире, и, как утверждают специалисты, такая передача не требует существенных расходов на технику, аренду помещений. Львинная доля является прибылью, которая идет на гонорары… [6]6
«КП» 18 марта 1995 года
[Закрыть]
Но Листьеву видимо, и этого оказалось мало: как же тогда объяснить периодическое появление в «Часе пик» крупных бизнесменов вроде гендиректора известному каждому ребенку ат–тличной компании?
А объяснить очень просто – по утверждению другой популярной газеты, за тем бизнесменом из «Часом пик»
Ведь от бизнесмена ат–тличной кампании Листьев наверняка получил больше, чем «17, 5 тысяч долларов»!
Да, судя по всему, в Останкино телевидении каждый делает деньги на чем угодно: аппаратура вроде бы государственная, а платить надо техническим службам. Монтаж рекламного ролика – минимум 500 баксов…
Оператор за 30–50 долларов даст крупный план «болельщика» с футбола или хоккея, а хозяин популярной ежедневной программы, всеми любимый Влад – за …. тысяч долларов – крупный план ат–тличного бизнесмена…
Что – денег у него не хватало?!
Если бы в United States of America стало известно нечто подобное о том же Ларри Кинге, его бы, наверное, тут же судили судом Линча – шею обмотать микрофонным шнуром и – на подвесной софит…
Да, до таких низин не опускался даже сам Писатель (на самом дне подсознания, как и всякий многотиражный автор, он считал себя если и не «продажным», то, во всяком случае, «способным на большее», на «настоящую» литературу; комплекс такой у всех многотиражных писателей).
Кстати, а что там ожидало Листьева в ОРТ?
Ведь Промышленник и люди, стоящие за ним, те, что скупили Останкино почти на корню, наверняка учли и интересы телезвезды, точно ведь учли…
Ага:
Согласно некоторым данным, свою роль в убийстве В. Листьева могла сыграть сумма его будущей зарплаты….она должна была составить от 1,2 до 1,5 миллиона долларов в год и будто бы была уже положена на депозит на его имя. Понятно, что такая сумма, помноженная на популярность, делала известного тележурналиста фигурой, практически независящей ни от кого. Кроме убийцы [8]8
«АиФ» №14 1995 год.
[Закрыть]
Интересно, а на ОРТ покойный тоже приглашал бы ат–тличных владельцев ат–тличных кампаний?!
А ведь это только верхушка, верхняя часть айсберга; он–то, Писатель, человек в Москве относительно новый, в Останкино как к себе домой не вхож, кухни и подробностей не знает…
Bliaddz–dz–dz(ь)…
* * *
Сидя за рабочим столом, Писатель мрачно смотрел в какую–то одному ему известную пространственную точку впереди себя.
Из всего этого дерьма надо было бы сделать воздушное пирожное, картинку, рекламный проспект, но ни один кондитер, ни один живописец, ни один фотограф–ретушер не взялся бы за такое – ни один, кроме ретушеров из родного Останкино…
Наверное, Останкино от слова «останки» – как говорят тут, в России, «Бог шельму метит».
Да, «открытые источники информации», конечно же, хороши, тем более, если еще и умеешь читать между строк, но когда контуры общей картины вырисовываются с такой пугающей откровенностью…
С «карьерой главного героя» разобрались.
Плагиатор.
Вор.
Как говорил когда–то царь всея Великия, Малыя и Белыя, тогдашний президент Николай I – «в России только один человек не ворует – я».
Впрочем, и это еще не все: у «многогранного кристалла» из рекламы «Русского дома Селенга» есть еще одна грань – «личная жизнь».
И вновь не обходится без библиотечных ксероксов, теперь – интервью с погибшем героем:
– … – ваша третья жена. Как складываются отношения с двумя предыдущими?
– С первой – никаких отношений. Я ушел при весьма тяжелых обстоятельствах. Было это в восьмидесятом году. С тех пор мы никогда не встречались, и я больше не видел свою дочь.
– Знает ли она, кто её отец?
– Знает, судя по бурной деятельности её мамы, которая обкладывает меня алиментами на всех должностях… [9]9
«Собеседник» №38 1994 год.
[Закрыть]
Замечательное, между прочим выражение, особенно во всеуслышание, через прессу: «ее мама».
Скромно и со вкусом.
То–то пришлось бы платить на брошенную дочь с новой зарплаты на ОРТ.
Откуда–то из глубин памяти всплыло давно уже забытое словосочетание, когда–то очень любимое в народных судах – «злостный алиментщик». Кажется, даже статья какая–то в кодексе была на этот счет – то ли штраф в сто рублей, то ли общественное порицание, то ли…
М–да…
Писатель, грызя авторучку, читал дальше – теперь изучение вытащенного наружу грязного белья увлекало, захватывало, но не интригой, не неожиданными поворотами сюжета (за свою многотрудную жизнь Писатель встречался с людьми куда более омерзительными, чем покойный Листьев); наверное, такое чувство испытывает лаборантка в туберкулезном диспансере, исследуя под микроскопом зеленые плевки больных, выискивая в них симптомы гниения легочной ткани:
Татьяна Л–на:
Знате, больше всего мне не хотелось бы, чтобы меня воспринимали как вторую жену Влада Листьева…
Ага – ну–ка?
…хотя, конечно, память – вещь коварная. Наверное, я сегодня все же несколько идеализирую прошлое. Были в нашей жизни и пасмурные дни, иначе бы мы не разошлись. Помню, как Влад впервые загулял, как я сине–зеленая от волнений и переживаний, несколько дней обзванивала всех родных, знакомых и даже бюро несчастных случаев.
Последние звонки были самые страшные: подождите, сейчас посмотрим, нет ли у нас вашего. Помню, как Влад уходил в загул и не мог остановиться…
Так он вообще, оказывается, вообще был мерзавцем, этот самый Листьев!
Муж где–то блядует, а жена – «сине–зеленая от волнений», морги и бюро несчастных случаев обзванивает…
М–да, ничего не скажешь – подарочек.
Сука, короче говоря.
«Впервые загулял».
Значит, после «впервые» было и «во–вторые», «в третьи», «в четвертые» и т. д.?
Листаем дальше:
Писатель заерзал на стуле.
Ха! – не скрывал… Нормальные–то люди всегда должны такое скрывать, чтобы никто, не дай Бог… Женатый человек пьет и «гуляет» (или трахается на стороне, если непонятно, что означает этот камуфляж), и при этом еще – и «не скрывает».
«Душа компании, любимец женщин».
Вывод: или законченный идиот (что маловероятно), или законченный подонок (что, впрочем, очевидно).
«Не скрывать другой жизни…»
Значит – выставлять свою жену, эту самую Татьяну Л–ну (Татьяну Ларину, что ли?) посмешищем на все Останкино – да?
Тогда – почему он прожил с ней, как утверждал сам, «почти десять лет»?
* * *
Через несколько дней Писатель, отложив отксеренные газеты в сторону, слег с головной болью.
Да, «открытые источники информации», конечно же, хороши, особенно, если умеешь читать между строк, но чтобы так много и такого…
Нет, этих русских положительно невозможно понять… Как говорят недавно приехавшие в славный город New York… Ну, впрочем, сами знаете, что они там говорят.
* * *
Никогда нельзя бросать начатое на полдороге – этому он научился в Америке. Все – до конца, до логического завершения – как бы тяжело тебе не было, но на твоем лице должна быть улыбка. Даже если ты взял на себя неблагодарную роль лаборантки из туберкулезного санатория и исследуешь зеленые гнойные плевки больных. Бросают начатое только неудачники, а нет ничего страшней, позорней, ужасней, безобразней… ну, и так далее, чем быть неудачником. Это, наверное, еще хуже, чем быть импотентом – импотенция, говорят, хоть вылечивается…
А потому – прими, Писатель, чего–нибудь болеутоляющего и – за руль, исследовать грани волшебного кристалла, два оставшиеся источника, две составные части…
Тем более, что и Издатель удружил: созвонился с известным Функционером, а также – с Актером, Соратником и Коллегой; последняя – особенно ценна, так как когда–то работала вместе с покойным на Интервещании (кстати–то говоря, в то время – чисто кагэбистская контора)…
* * *
…разумеется, кагэбистская, размышлял Писатель, выкатив на Тверскую – одно из немногих мест в Москве с неразбитой мостовой, – радиовещание для заграницы. В подобных конторах могли держать только надежных (по лубянкским понятиям), проверенных, идеологически выдержанных и морально устойчивых людей…
Кто туда попадал, на это Интервещание сразу после университета, как попал туда Листьев?
И как?
Наверняка, не обошлось без курсового куратора из КГБ (а по своей университетской молодости Писатель знал, что факультет журналистики, да еще «международное отделение», которое закончил покойный, пользовались особой любовью ребят из Ясенево).
Скорей всего, Листьев попал туда именно по рекомендации кагэбэшного куратора…
Постойте – а как такую рекомендацию можно получить?
Чем заслужить?
Кем надо быть, чтобы…
Стукачем надо быть.
Стучать на сокурсников: тук–тук, я твой друг…
* * *
Вырулив на Садовое, Писатель туг же укорил себя за чрезмерное злопыхательство: ну зачем людей–то поносить, тем более тех, которых при жизни и не знал толком, тем более – мертвых…
Как говорится – «о мертвых или хорошо, или никак».
Может быть, переутомился, может быть, давно не был на исторической Родине, может быть, просто не видишь ничего хорошего тут – после New York оно–то понятно и простительно…
Не может же такого быть, чтобы человек, «которого любили миллионы», казался законченным подонком!..
* * *
Гладя на Коллегу погибшего, Писатель не мог сдержать улыбки.
Ну и косметика!
Так красят себя только больные сифилисом – чтобы скрыть следы разложения плоти…
Коллега была пьяна и весела – тем злобным весельем, которое Писатель терпеть не мог в мужчинах и панически боялся в женщинах; от людей в таком настроении можно ожидать чего угодно…
– А, ты про Влада–то спрашиваешь? – бесцеремонно посмотрев на гостя, поинтересовалась Коллега.
И почему это она ему «ты» говорит – что, близкий товарищ и друг?
Соратник по борьбе за голубой эфир?
Или тут, в Москве такая милая манера говорить со заокеанскими знаменитостями?
Писатель наклонил голову и, стараясь не встречаться взглядом с хозяйкой, произнес:
– Да.
– Тут до тебя ко мне Обозреватель один приходил, – Коллега назвала фамилию, – я уж не помню, чего ему наплела… А тебя что интересует?
– Ну, есть мнение, – мягко произнес Писатель, – есть мнение, что Листьев все свои программы… – он замялся, – ну, что это, так сказать, не совсем оригинально… да, я понимаю, и великий Мольер когда–то сказал – «Я беру свое там, где вижу», но все–таки, понимаете…
Коллега бесцеремонно заложила ногу за ногу – при этом пола халата задралась и обнажила не слишком свежее нижнее белье.
– А, ты это про «Взгляд», «Поле чудес» и «Тему» – да?
– Да.
– Так у нас на Останкино все знают, что Листьев эти идеи украл, – со скрытым вызовом произнесла коллега, – очевидный факт. – Сфиздил.
– У Ларри Кинга?
– Ну, не знаю я никакого Ларри Кинга, вот кинга, – сделав ударение на последнем слоге, добавила она, – знаю, карточная игра такая есть… Влад вообще был неистощим на выдумки, на игры разные, но «Поле чудес» он списал с «бутылочки» – есть такая русская народная игра…
– …?
– Ну, становится шесть баб раком, а мужик вертит бутылочку, на кого горлышко показывает, с той… Чем не барабан? Ну что – не мужик ты, что ли, поподробней объяснить надо? – возвысила голос Коллега.
Писатель заметно стушевался:
– Но…
– И вообще: давай–ка мы с тобой лучше выпьем… Тогда и расскажу подробней, – последние слова она сказала так, будто бы хотела не только рассказать, но и показать. – Мы вот с Владом, когда он еще не кодировался, так славно ужирались… Он потом – по бабам, а я… – она недговорила, вынула откуда–то бутыль коньяка. – Ты, как тебя там – пить будешь?..
* * *
Пить Писатель отказался наотрез, и вообще – квартиру Коллеги он покинул с синим, перекошенным от ужаса лицом.
Да, от этих русских всего можно было бы ожидать, но такого… Как говорят в подобных случаях брайтон–бичи – ну, не будем повторяться. Все USA теперь знают, как они в таких случаях говорят…
А на очереди – Соратник покойного.
* * *
Запущенная квартира, сантиметровый слой пыли, бардак и разрушение… В прихожей – батарея пустых бутылок, жена, наверное, уехала, а у этого – «Безутешное горе». Российская, так сказать, классика, свинцовые мерзости русской жизни…
Переживает утрату друга.
Соратник был пьян и угрюм – о погибшем товарище и слушать не захотел.
– Давай лучше выпьем…
– Я вообще–то не пью, – промямлил Писатель, и мысленно оговорился: «но для дела… Обработка полуоткрытых источников информации…»
– Давай, давай… Часик, не больше. Мне самому на студию надо…
* * *
Через три часа Писатель проклял все – и Соратника, и Издателя, благодаря которому сюда попал, и Останкино со всеми его аферами, и российскую страсть к лютым загулам, и даже свое писательское ремесло.
В голове почему–то вертелось: уж лучше бы я всю жизнь в Нью—Йорке таксистом был, чем такое…
Он пытался сосредоточиться, собрать в кулак остаток сил и уйти, но Соратник волевым движением руки останавливал его:
– Сиди…
Когда в грязном московском sky зажглись первые электрические stars, Писатель был пьян мертвецки – он пытался было прислушаться к словам Соратника, однако страшный шум в голове перекрывал слова, и до слуха писателя едва долетали обрывки, ошметки фраз: «…по бабам…», «…говорил жене, что у меня ночует…» «…неделями гудели…», «…не просыхая…»
Писатель не помнил, как заснул, но когда проснулся, с удивлением обнаружил, что находится у себя, и что на столе чья–то заботливая рука поставила реанимационную дозу – две баночки пива…
И тут же – звонок.
– Ну что еще… – с трудом выдавил из себя Писатель.
– Слушай, да ты, оказывается, такой классный мужик! Приезжай ко мне, продолжим, я тебе еще кой–чего расскажу… Вот, вспомнил…
* * *
Особые надежды Писатель возлагал на Актера: как же, культурный, интеллигентный человек, даром, что такой же аид, как и сам Писатель.
Как говорят на Брайтон—Бич… нет, не то, что вы подумали, там говорят: «аид аиду – друг, товарищ и брат». Неужели не поможет… по–братски?!
Актер принял Писателя на кухне.
– Кофе?..
– Ах, да, пожалуйста, – произнес Писатель потеплевшим голосом; вот что значит культура! Не водку предлагает, а интеллигентный напиток–кофе…
Актер пододвинул гостю выщербленную чашечку.
– Вот, это любимая чашечка Влада… Он всегда пил из нее кофе, когда бывал у меня дома…
Писатель оживился.
– Да? Расскажите…
– Но что вам рассказать, – вздохнул Актер. – ну, это такая утрата, такая утрата для всех нас…
– А каким он был? – Писатель острожно пододвинул к себе памятную чашечку.
– Замечательным человеком, – вновь вздохнул Актер. – И – что удивительно! – он никогда не маскировал ни своих достоинств, ни недостатков. Кстати, он и выпить любил…
– Что?
– Кофе… – сделав микроскопический глоток. Актер произнес: – ну, что я могу сказать… Так некстати всплыло в памяти: как–то раз приехал он ко мне на дачу, на машине–тогда у него еще «вольво» была, смотрю – и глазам своим не верю: двух девочек привез. Попочки, писечки – м–м–м! Восторг, а не девочки. Наверняка клиентки из «Поля чудес»… И пока мы с ним там отдыхали… Ну, сами понимаете, что делают мужчины, когда отдыхают на даче без жен… Я вам не как писателю, а как мужчина мужчине рассказываю, – добавил Актёр в свое оправдание.
Писатель недумённо повертел головой – моя, а к чему это Актер?
А тот:
– Какая, спрашиваю его наутро, Влад, понравилась тебе больше, та, темненькая, или светленькая, длинноногая? А он мне – обе, говорит, райское наслаждение. – Вздохнув еще тяжелей, еще безутешней. Актер сделал резюме сказанному: – так вот я к чему: он во всем был такой: если любил что–нибудь, то делал это до конца, во всем объеме…
– …?
– Ну, сразу двоих, – пояснил Актер. – Вот таким он и запомнился мне… – допил кофе, он отодвинул чашечку и добавил: – Боже, до сих пор не верится, кажется, вот–вот, вот совсем недавно это был: дача, девочки… Наверное, это какой–то знак свыше, перст судьбы, предупреждение всем нам…
* * *
Оставался Функционер; во всяком случае, решил Писатель, этот не будет пить заставлять, не будет рассказывать о девочках и откровенничать о том, что знали о покойном «все в Останкино».
Главное – без этого страшного разврата, без леденящей душу «бутылочки», русской народной игры, без пугающей откровенности…
Функционер страдал запорами – это было очевидно по его землистому цвета лицу.
– Что касается смерти известного тележурналиста Листьева, – заученным голосом начал он, – то…
Писатель сделал мягкий жест рукой.
– Извините, но я… Столько версий, столько вариантов… Вы понимаете, я не журналист, я писатель, и факты как таковые…
Функционер бросил на него ненавидящий взгляд, в котором Писатель явственно прочел: «Говно ты, а не писатель…»
– Я могу сказать одно: такого человека могли ненавидеть многие, очень многие… А чем больше тебя ненавидят, тем больше у тебя вероятности быть убитым. Наверное, покойный это и сам знал – а то с чего бы он везде таскал с собой пистолет? – немного помолчав, Функционер добавил: – ненавидели его тут, на Останкино – ясно? Вы посмотрите, еще могилка его не просела, еще труп, наверное, не успел разложиться – а коллеги дорогие уже грызуться… Послушайте, что теперь в коридорах говорят в том же Останкино, посмотрите, как эту так называемую приватизацию похерили… Как того же Листьева втихомолку ругают – «гений разрушения»… Всех давил – и информационные программы, святая святых… Ненавидели его тут – понятно? И, – понизив голос, с откровенными интонациями, он добавил, как бы от себя: – и правильно, между прочим, делали… Удивляюсь – как это его еще раньше никто не убил?!
* * *
Издатель, выслушав рассказ Писателя об обработке «открытых и полуоткрыто–полузакрытых источников информации», погрустнел.
– И это ты собираешься написать?
– Да.
– Да ты понимаешь, чем это грозит? Мне, тебе, издательству?!
Да, Писатель как никто другой понимал, чем именно это может грозить: праведным гневом и возмущением широких слоев трудящихся, потерявших любимого героя
– Вот чем!
И уже с точностью до миллиметра вставала перед мысленным взором примерно–разгромная статья в популярном массовом издании:
Влад Листьев был убит дважды Один раз – в своем подъезде на Новокузнецкой 30, другой раз – в издательстве (название).
Ну, находка журналиста – «дважды убит». Редкая и ценная находка. Фантазия у журналистов вообще… м–м–м, слабо развита, фантазия–то.
…беспринципность, жажда мгновенной наживы – даже если эта нажива сопряжена с оскорблением святая святых, с оскорблением светлой памяти человека…
Факты, дорогие читатели – только факты. Не верите – не поленитесь в библиотеку сходить, газетки старые полистать…
Так сказать – «обработайте открытые источники информации»… А потом и говорите о «пасквиле»…
…профессионалу, человеку знающему и думающему, противостоял невежда и агрессивный завистник, спрятавшийся под псевдонимом…
Ха! – нашли чему завидовать! Да если бы я был таким подонком, как этот самый Листьев, я бы давно руки на себя наложил!
Да и к чему под псевдонимом–то прятаться – а?
Издатель, посмотрев на Писателя строгим взглядом, спросил:
– Ну, что делать–то будем?
А это значило: я в тебя, хрен иудейский, деньги вложил? Вложил. Идею мне подкинул? Подкинул. А деньги–то, как сам понимаешь, на деревьях не растут, особенно – американские деньги…
– Что делать?
– Да. Что делать.
– А то, что и делаю…
– Писать?
– Yes, – почему–то перешел на английский Писатель; наверное, чтобы придать себе уверенности.
– Но ведь в суд… Иск, моральный ущерб, и так далее.
– А кто подаст?
– Да кто угодно: Коллега подаст, – принялся загибать толстые татуированные пальцы Издатель, – Соратник, Актер, Функционер… Родственники, все три жены, пол–Останкино – эти просто из солидарности, да и боязно: грохнут еще кого–нибудь известного – что, их грязное белье наружу? Всем напоказ – да?
– Ну и пусть подают. – решительно ответил Писатель. – чем больше мою книгу будут склонять во всех этих «Взглядах», «Часах пик», «Темах» и так далее, тем лучше…
– …?
– Бесплатная реклама, а это значит – еще минимум двести тысяч дополнительного тиража, – с удовольствием произнес Писатель и по потеплевшему взгляду Издателя понял, что попал в цель. Видимо, собеседник принялся считать в уме: минимум триста тысяч, да дополнительного двести тысяч, итого – полмиллиона.
Боже – сказка, а не книга!
Дождавшись, пока Издатель закончит подсчеты, Писатель произнес:
– Да, самое главное – впереди.
– Что? – наконец–то оторвался от своих подсчетов Издатель.
– Надо выяснить, наконец, за что же именно его убили…
– Ну, и как это ты собираешься выяснять?
Писатель скромно улыбнулся.
– Для этого в CIA, в ЦРУ, то есть, существует термин: «обработка закрытых источников информации»… Вот и обработаю. Во всяком случае, верную версию убийства мы (это и о себе, и об Издателе) будем иметь куда раньше,, чем все эти МВД и ФСК…
* * *
Да, тяжел хлеб writer'а в России, но – благодарен.
Особенно, если ты известный Писатель, если твои книжки идут «на ура», если такие вот Издатели вкладывают в тебя деньги, и ты никого не боишься…
А чему, собственно говоря, ему тут, на вновь купленной Родине бояться?
Писатель в России больше, чем писатель…
Выйдя из издательского офиса. Писатель неторопливо пошел в сторону людного перекрестка – попить кофе, подумать, как и что он будет говорить там, куда направляется..
А после кофе и размышлений ему, Писателю, то есть, надо было направиться в одно малоприметное здание, где мог рассчитывать не только на получение «закрытых источников информации», но и на большее…
Там уже обо всем оговорено во всяком случае, ему обещали…
