Текст книги "Час Пик"

Автор книги: Всеволод Иванов

Соавторы: М. Лерник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

«Слово!.. Слово!..»

Телохранитель вежлив, улыбчив и интеллигентен – чтобы не сказать застенчив. Генерал (недавно высочайшим указом произвели), но почти никогда не появляется на людях в кителе и в лампасах – зачем себя афишировать? Ведь и так все знают, кто он такой и каков его удельный вес тут, в Кремле, знают без формы, без кителя. Что – обязательно слышать в спину полуиспуганное: «Посмотрите, как он нравится Президенту! Посмотрите, в какой он форме!»?.. Для его роли вполне достаточно костюма – хорошего, темного, консервативного, двубортного; страсть к таким костюмам он подсознательно перенял у своего уважаемого врага и конкурента, у Аналитика.

Жаль, что зрение хорошее – иначе бы, как и тот, обязательно носил очки в тонкой золотой оправе. Очки на редкость облагораживают; если человек носит очки, значит, у него не в порядке зрение, испортил за чтением книг…

А потом очки – не форма, даже с красными генеральскими лампасами; собеседник–то не на ноги смотрит, а в лицо…

Телохранителю нельзя выделяться, нельзя, имея реноме человека, «близкого», «влиятельного» и «вхожего», портить его страстью к показной дешевке, тем более, что клички, слова то есть, прилипают намертво, и чем обидней они, тем мертвее прилипают: если обозвали вас однажды «мерседесом» за пристрастие к дорогам и роскошным автомобилям, то считайте, это пожизненно. Будьте хоть трижды Героем Советского Союза, хоть четырежды Верховным Главнокомандующим – так и умрете, так и закопают вас «мерседесом». Наверное, когда грохнут злые чечены (а грохнут, рано или поздно грохнут, как пить дать), то и к Новодевичьему повезут вас на катафалке – «мерседесе»; и в надгробной будут говорить не по имени отчеству, а только – «Паша».

Впрочем – какой из вас, дорогой, Верховный Главнокомандующий! Главный, кто верхами командует что ли? Верхами, то есть самым верхом нынче командует не маршал, а…

Если в свое время служили вы в полку охраны Кремля прапорщиком, то потом хоть вы всеми верхами мира командуйте – все равно будут называть вас грубо и по–армейски – «куском».

Ну, и «мерседес», и «кусок» – слова, которые звучат обидно. Очень даже обидно звучат такие определения относительно высокопоставленных лиц Государства.

Слова – вообще очень обидная вещь, словами можно обидеть куда более остро, чем делами; по крайней мере тут, в России.

А вот «телохранитель» – ничего, нормально звучит слово, очень даже достойно: «хранитель тела». То есть тот, в обязанности которого входит охрана тела самого главного человека.

И вообще – хорошее слово: у народонаселения вызывает в памяти множество достойных страха и уважения ассоциаций и параллелей; от классического голливудского фильма, популярного несколько лет назад, до люберецких и солнцевских мальчиков, ныне промышляющих охраной тел бизнесменов, депутатов и бандитов что, по сути, в современных условиях одно и то же.

Хотя, если честно, кроме тела, там уже и охранять–то нечего… Начальство в кулуарах иногда так его и называет – «тело».

Но об этом – тс–с–с! – никому ни слова. Государственная тайна.

Иначе поблекнет, потускнеет, сотрется загадочное и внушительное слово – Телохранитель, которое светит не собственным светом, а отраженным; так луна блестит за счет света солнца.

Телохранитель должен быть интеллигентным, улыбчивым и предельно незаметным, и ездить не на роскошном «мерседесе», а на обыкновенной черной «волге» ж– как все нормальные люди. Тем более, что тело, которое он охраняет, кажется, именно этого и хочет: незаметности и скромности ну, и само собой – надежности, исполнительности и умения быстро принимать решения; на то ему и поручено самим телом себя и охранять.

Наверное, право тело, иначе нельзя, да и есть такой закон: чем грубей тот, кого охраняешь, тем интеллигентней должен быть тот, кто охраняет.

По контрасту.

А если быть до конца честным и откровенным, то не тело это себе внушило, а Главный Телохранитель – телу: он давно уже заслонил собой то, что собственно, идолжен хранить: на одном из последних прилюдных появлений, при церемонии открытия Малого театра. Главный Телохранитель сидел уже не позади тела, как и положено по кремлевскому протоколу, а рядом; все остальные – дальше.

Не произвольно же они там места занимали, кто первым придет, туда и сядет!..

Так что теперь главенство Главного Телохранителя над тем, что он должен хранить, окончательно узаконено и запротоколировано.

Но тоже – культурен, интеллигентен, обходителен и учтив.

Говорят, что в свое время в Ватикане чем тупей и развращенней был Папа, тем с большим тщанием подбирал он швейцарцев для своей охраны, то же самое и в Версале делали бесчисленные Людовики. Были, правда, исключения, тут, в Кремле, вроде Ивана Васильевича Грозного и его опричников – тех самых, которые сурово и жестоко наказали Калашникова, не изобретателя популярного автомата, а купца, но исключения, впрочем, подтверждающие правило, а правило обще и едино: охранник, папский гвардеец, швейцарец короля, телохранитель Президента должен быть интеллигентным, как врач–гинеколог и незаметным, как солдат до присяги (Самый Главный, впрочем, может дослужиться и до кардинала, а эта должность видная).

И тогда все будет замечательно, и тело будет довольно. Видимо, подсознательная тяга к прекрасному, к недоступному.

Тело без души – неодушевленное, не может такое тело существовать само по себе.

А душа у него – он, Телохранитель, и его высокое начальство…

* * *

Поднявшись из–за стола, Телохранитель подошел к окну и приподнял жалюзи: мелко моросящий дождик, слякоть, темно–бурый кирпич древнего Кремля… Говорят, раньше эти стены были белыми, только потом потемнели. Наверное, от пролитой тут, в Кремле крови.

Кабинет Телохранителя, расположенный в 14 корпусе Кремля, там, где совсем недавно размещалось 9–е Управление КГБ, знаменитая и престижная «девятка», выгодно отличался от других кремлевских кабинетов: прежде всего обилием книг. Два стеллажа, заставленные томами – все, что хочешь, вся мудрость мира.

И телефоны…

К сожалению.

Да.

Многие, в том числе и начальство Телохранителя, уверены: нет ничего лучше, чем телефон. Особенно, телефон, по которому говорят депутаты парламента, члены правительства, влиятельные бизнесмены и популярные журналисты. А говорят они, как совершенно точно известно Телохранителю и его начальству, тому же Куску или Главному, обо многом: не только о природе, погоде и новых покупках коттеджей, участков, собольих шуб да лимузинов, но и о…

Впрочем, теперь говорят уже меньше: боятся. Его, Телохранителя то есть, боятся. И правильно, между прочим делают.

Глядя на хирургически блестящие плоскости многочисленных телефонных аппаратов. Телохранитель поче– му–то вспомнил собственное же сравнение с интеллигентным гинекологом и усмехнулся.

Каждое сравнение хромает, но тут – точней и не скажешь.

Эрозии общественных настроений, связанные с чеченским кровотечением, и выпадения отдельных структур в этой связи. Как следствие, наступление преждевременного климакса – и очень некстати, потому что через год – выборы президента.

Россия – огромная рыхлая баба, раз в положенный срок исправно должна рождать себе престолонаследника, Президента, собственного же хозяина, царя, императора.

Конституция у нее такая.

Иногда, правда, случается, что она, как Кронос из древней мифологии, пожирает своих детей. В русской истории прецедентов – уйма. Но хуже всего внеплановая беременность: Россия–то – баба влюбчивая, – непредсказуемая и капризная, как какая–нибудь тетя Клава, продавщица в вино–водочном магазине районного центра Z, откуда, кстати, сам Телохранитель родом; не понравишься–вообще дверь магазина не откроет, ни за какие деньги, понравишься – и в долг отпустит, и стаканчик одолжит, и даже домой пригласит,,. Все зависит от того, какое слово ты ей скажешь. А коли домой, то и в постельку, и…

Приголубит, пригреет, и переспит она с тобой; если только слово ей в любовных играх нашептывать будешь. Тут ведь всегда так в России: делам не верили, верили только словам.

Как справедливо писал в начале века один классик: «…тут поймут все, что выражено логично, просто и без иностранных слов. Но не поверят ничему, что просто и понятно. Тут убивали докторов в оспенные и холерные эпидемии, устраивали картофельные бунты, били кольями землемеров. Изобретите завтра самое верное, ясное как палец, но только не чудесное средство – и вас сожгут же послезавтра. Но шепните, только шепните на ухо только одно словечко: «золотая грамота!», или: «антихрист!», или: «объявился!», все равно, кто…»

Да, прав классик – главное слово. Классики – они ведь потому и классики, что всегда правы.

И услышит она слово, и наступит у России–матушки внеплановая беременность, потому что если кто–нибудь тете Клаве понравится, если молвит ей ласковое – то, которое она, страдалица, ждет не дождется, тут уж никакие спирали не помогут, никакие таблетки противозачаточные, и залетит она, и разродится президентом, царем, императором – да не тем, которого ждали. И тогда – пиши–процало. Было нечто похожее несколько лет назад в Бразилии, когда великий футболист ди Насименто, более известный как Пеле, захотел стать Президентом. С трудом отговорили, прервали внеплановую беременность…

А если бы не прервали?

Что тогда?

Все, что хочешь; нет ничего более страшного, чем непредсказуемость, особенно–туг, в России; еще хуже в Бразилии…

А потому–телефон, телефон, и еще раз телефон.

Да, нет ничего лучше, чем телефон, по которому переговаривается российская элита, и знаете почему? Прослушать можно такой телефон–чем он и хорош… И не только, кстати, прослушать, и не только телефон, и не только…

Откройте для себя…

Подсматривающие устройства! – и вы увидите, как выглядит российская элита!..

Подслушивающие устройства! – и вы услышите, какие звуки издает российская элита!..

Детекторы лжи! – и вы проникнитесь духом российской элиты!..

А вот это как раз нежелательно – * дух–то у нее… м–м–м, не хочется говорить, про дух–то.

Впрочем, это и без телефона всем хорошо известно: несколько народных избранников целиком и полностью находятся на содержании более чем известной частной фирмы – вон, по телевизору едва ли не каждый день рекламу крутят, и проталкивает, лоббирует, как теперь принято говорить, её интересы; другие фирмы, объединив усилия, скупили целую депутатскую фракцию, еще одна мощная финансовая группа, группа весьма известного и влиятельного Банкира – совершенно определенно! – намерена финансировать будущую предвыборную кампанию Градоначальника.

И все друг другу врут – наверное, уже ни один детектор лжи зашкалило, списать пришлось: фирма – депутатам, фракция – тем, кто её купил, Банкир – Градоначальнику, а все вместе…

Но все эти в качестве кандидатов в любовники переборчивой России, вряд ли понравятся: как и тетя Клава из вино–водочного в районном центре Z., она не любит ни политиков (изменщики они!), ни тем более крутых бизнесменов (дали б автомат – рука б не дрогнула! Кровопийцы, кровь народную сосут!..)

Теперь ей может понравится только такой…

Культурный, в меру интеллигентный, показательнопорядочный, не связанный ни с обманщиками–полити– ками, ни с кровопийцам и–бизнесменами.

Молодой.

Красивый.

Обаятельный.

Улыбчивый.

Знающий.

Слово.

А поэтому конфеденциальные сведения, слова то есть, полученные техническим путем (кроме телефонов, снимается, разумеется, вся информация и из множества компьютерных сетей) сортируются по важности и ценности и поступают сразу же в две параллельные структуры: в Аналитическую службу Президента, Аналитику, и в Информационную службу – столь же огромный аппарат, куда Главному Телохранителю и Куску удалось собрать лучшие кадры из службы внешней разведки, ГРУ, ФСК и Прокуратуры.

Информационная служба более оперативна, в отличие от Аналитической в ее ведении не находится долговременное прогнозирование. Между Аналитиком и Телохранителем разница примерно такая же, как между профессором–теоретиком и хирургом–практиком. Но в ведении хирурга–практика–не менее, а может быть – и более серьезные вещи: тетю Клаву надо научить, чтобы с тем, с кем надо нагуляла, роженицу подготовить, консультации провести, антисептику соблюсти, роды принять…

А если надо – то и аборт сделать. Как это недавно пришлось.

Только вот какое именно слово Россия должна от любовника услышать, чтобы стать Россией–матерью – это ты никак не внушишь, хоть роту гипнотизеров да экстрасенсов найми.

Капризная она баба, Россия–то…

Книги лучше телефона–во всяком случае, к книгам обращаешься, когда хочешь найти что–нибудь полезное или приятное для себя, или и то, и другое, а вот телефон обращается к тебе сам (входящих звонков тут как правило больше, чем исходящих), и не всегда они утешают, звонки–то…

Впрочем, с телефона многое и начинается; чаще, чем с книг.

* * *

Но не только…

Русские по своей сути – одни из самых консервативных людей в мире.

И старые, и новые.

Любят традиции.

В свое время тут, в Кремле была замечательная традиция – собираться узким кругом Политбюро и радовать друг друга – досрочным перевыполнением планов, например, производственными победами, реляциями со славных полей битв за урожай. Традиция, равно как и планы, сохранились, но называется традиция теперь иначе: Совет безопасности. То же Политбюро, если разобраться, только вывеску поменяли.

Но по–прежнему собираются и радуют: к славному пятидесятилетию, к 9–му мая будет окончательно разгромлен чеченский супостат (иначе буржуи не приедут, обидятся, «права человека»), к концу года – окончательно завершены успешно начатые экономические реформы, к концу тысячелетия жизненный уровень населения окончательно достигнет показателей 1913–года, что тоже, между прочим, неплохо.

Все это называется компетентное руководство страной.

Главное – вовремя порадовать друг друга хорошими известиями.

Иногда на Политбюро приглашают тех, кто в его состав не входит, правда, изредка. Как, например, Аналитика и его, Телохранителя (Главный–то Телохранитель там бессменно заседает, и неизвестно еще, ради кого Политбюро заседает. И это радует).

После одного из таких заседаний – еще зимой, в конце февраля, Телохранитель и имел ту памятную беседу с Аналитиком. А говорили–то они о меморандуме – том самом…

Да, многим, очень многим известно, что между Телохранителем, и Аналитиком разница такая же, как между университетским профессором, читающим лекции об абортах, и врачом–гинекологом, выполняющим эти самые аборты по десятку в сутки, как монтажник на конвейере завода имени Лихачева.

Аналитик – исключительно теоретик, и теории, кстати говоря, иногда выдвигает совершенно бредовые: как–то в частной, правда, беседе, совершенно серьезно заявил, что массированные бомбардировки Грозного, по всей вероятности были организованы финансовой группой и межбанковским объединением, которое успешно развивает свою деятельность по всей территории России – мол, купили верхушку ВВС, чтобы обеспечить себе фронт работ на ближайшие десять лет.

Бредни!..

Теории!..

Фантастика!..

А вот он, Телохранитель – практик.

Но последний меморандум Телохранителя весьма заинтересовал…

– Я ознакомился с вашим заключением, – произнес тогда он со скрытым чувством превосходства постоянно практикующего врача над никогда не практиковавшим университетским лектором, – «…необходима искупительная жертва, могущая не только отвлечь от происходящего, но и консолидировать российское общество… необходим положительный образ, необходимо мгновенно создать Национального Героя, способного сфокусировать в себе… таковым может стать только популярный телеведущий Владислав Листьев, не связанный ни с какими политическими партиями…», – очень точно процитировал Телохранитель по памяти.

Аналитик по–профессорски улыбнулся и, дохнув в лицо приятным, домашним запахом липового меда, скромно поинтересовался:

– И что скажете?

– Скажу больше: источники сообщают, что человек, наделенный такими несомненными достоинствами, вполне сможет претендовать в 1996 году на многое…

– В том числе, и… – осторожно предположил Аналитик, не завершив предположения; впрочем, по выражению лица собеседника он понял, что в этом нет особой нужды; в Кремле все и без того понимают друг друга с полуслова.

– Да, именно так: России надоели политики, и она проголосует за целиком нейтрального человека, к тому же… Как это вы говорили – «за Мейсона»?

– Именно так. За самого привлекательного и обаятельного. С усами. Пшеничными.

Аналитик задумался: теперь собственное понятие «Национальный герой» представлялось для него в совершенно другом свете.

– А действительно… – зловеще сверкнув очками в золотой оправе, он поджал тонкие змеиные губы: – но это лишний раз доказывает мою правоту… А что – есть сведения, что он собирается…

– Во всяком случае, чисто умозрительно это совершенно идеальный кандидат: богат, но богатство не на виду, обаятелен, популярен, каждый день на экране, удачлив… Тетя Клава–то, увидев его перед тем, как к участку идти, как скажет: «а какие он слова–то хорошие говорит, а подтяжки у него какие!..» А почему бы и нет? – развивал свою мысль Телохранитель, – ведь тетю Клаву учили, что всякая кухарка может управлять государством. Почему тогда не журналист, не шоумен? Политика – то же шоу. Становятся же президентши литераторы – Гавел, Тер—Петросян, покойный Гамсахурдиа… Журналист, к тому же более известный, чем любой писатель – ничем не хуже. Более того, – он понизил голос, – более того, ведь на него могут всерьез поставить те люди, которые поставили, когда водрузили на верхушку останкинской телебашни… Пирамиды, то есть. Промышленник, например.

– Так что – ваши источники действительно утверждают, что он…

Телохранитель тогда ничего не ответил и только многозначительно улыбнулся–вот, мол, в чем преимущество практика!

Но главное: он похож на человека, знающего то самое слово, которого ждут все. Вся Россия. И ему поверят – во всяком случае, первое время, поверят его слову. В отличие от теперешнего Президента, который повторяет разные бестолковые и безответственные слова по десять раз на дню…

Но последнее слово, как и всегда, осталось за Аналитиком:

– Значит, я все–таки был прав, – произнес он. – Когда обратил на него внимание.

Правоту Аналитика, Телохранитель понимал и сам; понимал он также то, что мертвый Национальный Герой будет куда лучше живого…

Разумеется, осведомленность врача–практика, о которой Телохранителю было выгодно умалчивать конкуренту; простиралась куда дальше: источники, (не голько телефоны) действительно сообщали о том, что подобные разговоры уже велись, непонятно правда, как: то ли серьезно, то ли не очень, но, во всяком случае – велись, и что к выдвижению кандидатуры Листьева активно подбивали круги, близкие к Промышленнику…

А это означало следующее:

В случае реорганизации ОРТ (создаваемого, как справедливо считалось, и для улучшения имиджа Президента в преддверии выборов) большинство пусковых кнопок на пульте управления умонастроениями и манипуляциями общественным мнением сосредотачивалось бы в руках как Промышленника (экономически), так и самого Листьева. И это несмотря на «президентскость» канала, несмотря на то, что значительную часть акций оставляло за собой государство. Это сейчас Промышленник может во всеуслышание заявлять – «я ставлю на того Президента, который есть», потому что теперь, в 1995 году Президент ему еще нужен; а когда информационное пространство будет, по сути, в руках Промышленника (и не его одного), что он тогда скажет?.. Тем более, имея под рукой превосходного карманного кандидата, который по всем параметрам может подойти теге Клаве, России–матушке, то есть, который скажет ей наконец то самое долгожданное слово…

* * *

…а потом, после того памятного разговора с Аналитиком были: массовый шок после расстрела на Новокузнецкой, тридцать; гневно–проникновенное выступление Президента; прощание в Останкино, по случаю гибели, временно превращенного в подобие Мавзолея; отпевание в церкви Воскресения Славущего; трогательные слова последнего «прости» на Ваганьково…

И вопросы, задаваемые повсеместно, от вечерних семейных кухонь до редакций газет и Думы: Кто убил? Кто нанял киллера? Кому была нужна смерть всеми любимого, всеми обожаемого Влада? Почему ни Прокуратура, ни российские спецслужбы, ни МВД, ни ФСК, ни Президент не взяли на себя ответственности за невиданный разгул преступности в. стране, почему до сих пор не найдены убийцы Холодова, Меня, Талькова и остальных? Почему даже регулярные убийства депутатов Думы теперь никого не удивляют, как недавнее убийство Андрея Айздердзиса? Почему Президент и его близкое окружение довели Россию до того, что тут безнаказанно стреляют в лучших и достойнейших людей? Почему, наконец, до сих пор не найден убийца Влада Листьева?! Куда смотрит Президент?

Да, все так или иначе сводилось к этому вопросу: «куда он смотрит?!»

Последнее весьма волновало Телохранителя – тем более, что чем дольше тянулось время, чем больше общественность утверждалась в мысли, о том что киллеры и те, кто его наняли не будут найдены, тем большая тень падала на тело; вот, мол, бессилие власти, вот, мол, ничего не может, только оркестрами в Берлине дирижировать!..

И нехитрый вывод тети Клавы: «за этого голосовать не буду, он бессилен… а знаете, как называют бессильных мужчин?»

Импотентами их называют.

А потому, как совершенно справедливо рассудил Т елохранитель, все это в сумме никак не способствовало улучшению имиджа того, кто по идее должен был лечь в постель с Россией–матушкой…

* * *

Размышления прервал трезвон одного из много– численых телефонов:

…дзи… дзи–и–и–инь!..

– Алло?

Машина ждет.

Это снизу – он действительно заказывал машину; надо срочно ехать в одно замечательное место, названное так в честь соратника и соподвижника Петра Великого.

Всякий раз, отправляясь туда, Телохранитель вспоминал телфекламу одноименного банка и усмехался: да, будущее России, нечего сказать…

Может быть, именно таким оно и должно быть, будущее–то?

Уселся на заднее сидение, положив на колени папочку, посмотрел в окно: и когда этот дождь кончится?

– В Лефортово…

* * *

В этой ситуации был еще один достаточно щекотливый момент, о котором прекрасно знал и Аналитик, и он, Телохранитель, но, разумеется, не могли позволить высказывать свои опасения вслух: сравнительно недавно в Думе инициативой депутатов во главе с коммунистом Илюхиным был рожден проект нового закона – закона о создании Федеральной службы безопасности.

Закон этот существовал на бумаге, был неплохо отработан, но еще не был подписан Президентом.

Принятие нового закона означало бы многое, и прежде всего – для служб, некогда входивших в компетенцию Лубянки, а теперь вышедших из–под её контроля: во–первых, не только очередную смену вывески на Лубянке и в Ясенево, но и создание, по мнению Главного Телохранителя, неподконтрольного никому монстра – подобия старого ОГПУ–НКВД–МГБ–КГБ; во–вторых, с другой стороны, в случае принятия такого закона и сама служба Телохранителей, равно как и Аналитическая служба становились бы ненужными; их функции вновь бы переходили к Федеральной службе безопасности.

Стало быть, при всей ревности и конкурентности интересы и Аналитика, и Телохранителя совпадали: надо было доказать свою необходимость, надо было дать понять телу, что два опытных домашних доктора куда лучше, чем одна большая, но бестолковая клиника.

Домашние доктора–кто лучше знает больного, его тело? И пилюли пропишет, и подсластит, если надо, и посторонних домочадцев от постельки отгонит, чтобы не надоедали, не мешали больному…

Хотя – пусть клиника существует на Лубянке, а они, профессор и хирург, Аналитик и Телохранитель, будут существовать отдельно, автономно от нее. А иногда собираться для совместных консилиумов – например, перед очередными родами.

Но для этого нужно было доказать свою необходимость, свою полезность, свою незаменимость – куда же вы без нас–то денетесь?!

Телохранитель представлял, как это можно сделать, разве что теоретически, но до недавнего времени не знал, как осуществить задуманное…

И вот сегодня утром, изучив недавние сводки источников, он решился.

Усевшись поудобней, он повторил еще раз:

– В Лефортово.

* * *

Нет ничего хуже, чем утрата доверия товарищей и особенно – руководства. Тогда никакие прошлые заслуги, никакое бренчание орденами и медалями, никакие клятвы, никакие погоны – пусть даже с тремя звездами на двух просветах, – не помогут, никакой гуманизм.

Гуманизм–истинная ценность, но весьма абстрактная, а как когда–то учили Телохранителя – «какая весовая разница между абстрактным и социалистическим гуманизмом? Девять граммов разницы, запомните это раз и навсегда, товарищи чекисты …»

Слово «социалистический» ныне не в моде, но если заменить «государственным», получается примерно то же самое.

Да, есть множество способов утратить доверие: продать секреты родной страны ЦРУ или «Моссад», вступить в «Выбор России», поведать всему миру о том, что тело – только тело, и что ничего человеческого в нем не осталось; посмотрите–ка, уважаемые, его ведь только под ручки везде водят!

Можно стать морально–бытовым разложенцем (теперь, правда, сложней: никто из руководства и товарищей точно не скажет, что это такое).

А можно – и того проще и незамысловатей: потерять табельное оружие.

Узник, на свидание с которым отправлялся Телохранитель, находился в Лефортово вот уже с неделю, и именно за это: утеря пистолета «Scorpion», любимого оружия спецслужб Восточной Европы, утеря с полным боекомплектом.

Конечно, за подобные–то вещи полагается не в Лефортово, где, наряду с Матросской Тишиной, обычно сидят или очень крупные уголовники, бандиты и террористы, или очень крупные оппозиционеры (после очередной неудачной попытки очередного переворота), но Телохранитель предусмотрительно настоял – ему так удобней.

Да и Полковнику, кстати говоря, тоже…

Полковник спецслужбы, он, конечно же, не сам его утерял: отправил в Останкино идиота–прапорщика, сопровождавшего крупную долларовую наличность, тот в какой–то начальственной приемной повесил на стул пиджак, во внутреннем кармане которого и находился злосчастный пистолет, всего только на несколько минут повесил, говорил, что в туалет, а с пистолетом неудобно садиться, полу оттягивает.

И нет, чтобы по инструкции, положить оружие в подмышечную кобуру – надо было в карман сунуть.

Короче говоря, когда идиот–прапорщик вернулся, пиджака уже не было.

Украли пиджак на Останкино и, что самое печальное – вместе с пистолетом украли. Говорят, якобы видели какого–то то ли техника, то ли оператора из спортивной редакции, который в комнату мимоходом заходил, а кого именно – кто их разберёт?

На Останкино этих самых техников да операторов – считать–непересчитать.

Так и все тут, в России получается–по глупости. И Чечня, если разобраться, по глупости началась, можно было бы договориться спокойно, и все эти события вокруг мэрии, и…

Но теперь не до отвлеченных суждений: на очереди Полковник в своем Лефортово.

Конечно же, во всем был виноват идиот–прапорщик но, чтобы лишний раз насолить непосредственному начальству Полковника (с которым и Телохранитель, и его руководства в последнее время были в весьма натянутых отношениях), надо было найти виноватого, крайнего (идиота–прапорщика для этого оказалось явно недостаточно), и козлом сделали именно его, Полковника–как ответственного за подчиненного идиота.

Как ни странно, но начальство, вместо того, чтобы заступиться за подчиненного, хотя бы из чувства корпоративной солидарности, пустило все на самотек: видимо, Полковник и у себя кому–то слишком мешал…

Короче, сидел он в своем Лефортово, и солнце ему не светило.

С Полковником Телохранитель был на «ты», да и тот, в свою очередь говорил ему «вы» только на людях – субординация!

Вместе начинали, вместе продолжали, вместе…

Да что там говорить, если знают друг друга уже больше пятнадцати лет! Правда, Полковник так на прежнем месте службы и остался, а он – он Телохранителем стал, что на порядок выше. Тело охраняет.

Но дружбе это, как говорится, не помеха…

* * *

Беседовали они не в специальной комнате для свиданий, не в кабинете начальника (тут ведь тоже подслушать могут, враг не спит, «Родина слышит, Родина знает!..»), а во дворике.

Трогательная картина: двое коллег, два уважающих друг друга человека, Телохранитель–генерал и Полковник, нежно улыбаются давно не виделись, и теперь – на консилиуме, решают, что делать…

Точней – Телохранитель решает. Но беседуют ровно и спокойно – даже не скажешь, что один из них узник… И Полковник, видимо, не волнуется – а чего ему–то волноваться?

Он человек опытный и бывалый, не то, что оппозиционны, которые имели честь сидеть в этой же тюрьме после октября 1993 года, его на фунт изюму не проведешь; по слухам, к каждой камере с оппозиционером высоким распоряжением подводили специальную радио– точку, и она с утра до вечера орала истошными «народными голосами», «гневными выступлениями трудящихся» – покарать, покарать, расстрелять мерзавцев!

Его, Полковника то есть, на такую дешевку не проведешь – сам в свое время успешно практиковал подобные штучки.

Выпустят же, рано или поздно выпустят, не будут же из–за такой ерунды держать, если, конечно, его, Полковника, тут только из–за того пистолета держат… Вопрос только, что за это будет предлагать Телохранитель?

* * *

После обязательных в подобных случаях вопросов о кормежке и самочувствии гость Лефортово перешел к самому главному.

– Ситуация малоприятная, – – начал Телохранитель, – народ страждет крови…

– Где?

– В России, конечно…

Полковник выжидательно молчал – мол, а к чему это?

И чьей крови?

Вытащив из бокового кармана пиджака смятую, сложенную вчетверо газету, Телохранитель протянул её узнику Лефортово.

– Посмотри это…

Тот, скосив глаза на гостя (зачем мне твои газеты?), тем не менее поправив очки, принялся за чтение.

У НАС ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ БОЯТЬСЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА

прочел он заголовок.

– К чему это мне? – Полковник посмотрел на собеседника с искренним недоумением, тем более, что действительно не мог понять – почему беседа начинается столь неожиданно – с газеты.

– А ты дальше почитай, – посоветовал Телохранитель.

Полковник, усевшись на свежеокрашенную скамеечку, принялся за чтение:

Выступление Президента пред коллективом ТВ Останкино оставило сложное впечатление. Об этом говорить тяжело и не хочется, но надо. Тяжело и не хочется, потому что на первом месте скорбь о погибшем, а политические дискуссии у гроба кажутся неуместными Но надо, потому что политические заявления у гроба сделаны, и сделаны они небезупречно.

Президент приехал к товарищам погибшего и произнес человеческие слова, которые уместны в такой момент. Хорошо, что на сей раз он сделал это. Но разум политика не обуздал эмоций, толкнувших президента на пугающие слова. С осудительной интонацией сказано о том, что мы боимся полицейского государства. И в одобрительном контексте – бессудных расстрелах в Узбекистане. Правда, речь шла о расстрелах бандитов, которых вроде как жалеть не следует. Но в цивилизованном обществе приемлем только один подход: если суда не было, то никто не вправе называть убитых бандитами–это просто расстрелянные без суда люди.

He берусь судить о делах узбекских: я их не знаю. Но наших–тo российских пинкертонов требуется поощрять к беззаконию даже намеком? Многие из них и без того всегда готовы подыскать подходящую кандидатуру на вакансию преступника…

После этого Полковник отложил газету и, прищурившись, посмотрел на Телохранителя.