Текст книги "Час Пик"

Автор книги: Всеволод Иванов

Соавторы: М. Лерник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Как – Паша? Не может быть…

«Дорогие друзья! В этот радостный и торжественный момент позвольте поздравить молодых… Выпить за их долгую и счастливую совместную жизнь… Но почему шампанское так горчит?..»

Г о–о–о–орь–ка–а–а!..

Г о–о–о–орь–ка–а–а!..

Г о–о–о–орь–ка–а–а!..

Целуется Лучшая Подруга со своим танкистом. Ничего не скажешь – сладкая парочка…

* * *

Ответ пришел на удивление быстро: кроссворд, значит, понравился, и в конце месяца автора приглашали в Москву, в Останкино.

Ну, а теперь думай, – строго сказала Лучшая Подруга, прочитав ответ – красивый такой, на казенном бланке.

– О чем?

– Ну, помнишь мы с тобой говорили?

– Женский подход?

– Правильно, умница. Значит, скатерть есть, а на скатерь надобно…

Оживилась:

– Послушай, на твоей свадьбе такой пирог был – я целых три куска съела, хотя мне и нельзя много, чтобы не растолстеть… Ты его делала?

– Не–а.

– А кто – неужели твой?

– Повара из гарнизона готовили. Хочешь, я своего попрошу, он рецепт достанет? Только я бы не советовала тебе с этим связываться.

– Почему?

– Пирог вкусный, пока не черствый, а тебе сперва испечь надо, потом – до Москвы полтора часа, потом в Москве еще до Останкино, там неизвестно сколько ждать придется… Зачерствеет, не связывайся.

– А что же тогда делать?

Лучшая Подруга Заулыбалась – хитро так, лукаво заулыбалась:

– Я бы на твоем месте вот что сделала: испеки–ка ему торт, притом такой, какой долго храниться может. Или печенье…

– Что?

– А вот, слушай, я рецепт знаю. Ручка есть? Бери и записывай. Значит так: называется «Печенье миндальное». Берешь, значит, двести граммов миндаля, два стакана сахара, шесть яичных бежов и полсгакана муки. Миндаль надо кипяточком ошпарить, очистить и высушить, мелко истолочь, постепенно прибавляя сахар и белки, но не все сразу. Потом, значит, берешь…

Когда рецепт был записан, Лучшая Подруга, улыбнувшись, произнесла:

– Ну, и водочки возьми.. Мужики любят водочку–то – сама понимаешь. Правда, закуска не ахти какая, надо бы поплотней чего–нибудь, но, если ты намекнешь ему, что можешь и не такое, то…

Закраснелась, зарделась – ну точно девочка нецелованная!

– И главное, не забудь у Галки платье взять – ну, то самое, из Венгрии. Ты в нем фографировалась, значит, в нем должна и выступать. Тем более, что в таких платьях женщины всегда мужикам нравятся. Понятно?

– Понятно.

– В Москву – когда?

– В конце месяца.

– Ну, торт сразу не пеки, потренируйся сперва, как на кроссворде. Начни делать за сутки до отъезда, и коробку хорошую приготовь – вон, в электричках на Москву всегда такое столпотворение!..

* * *

И взошла звезда высоко–высоко над районным центром, и светила она всем, всем пятидесяти тысячам горожан, офицерам, прапорщикам, рядовому и сержантскому составу из гарнизона–тоже, и звездой этой была Она…

Правда, было и маленькое разочарование: Она–то думала, что «Поле Чудес» идет в прямом эфире, а оно, оказывается – в записи.

Ну, ничего – так даже лучше.

Себя можно посмотреть – по телевизору, посмотреть, как другие будут завидовать.

Представляете, как здорово: сидишь на диване, пирожное миндальное доедаешь, точно такое, как ему готовила, и вдруг – ты!

И – угадываешь, угадываешь: раз, два…

Запись была в субботу, и в тот же вечер Она вернулась в родной райцентр, а в понедельник–на работу, в лицей, значит.

То–то разговоров было в учительской!

– Ой, расскажи, как там?

Она вяло пожимала плечами – так ведь уже устала от этих расспросов.

Ну, как по телевизору… Все, как передают, только вырезают много, наверное. «Поле чудес» где–то час идет, а нас три с половиной часа в студии продержали. Нас сразу как туда загнали, а ассистент говорит: Владислав Николаевич, мол, очень устал, так что вы… ну, того, не лезьте с лишними расспросами…

Задумались учителя.

– А что – неужели это тяжело?

– Что?

– Ну, «Поле чудес» вести?

– Конечно!

– А почему еще не показали?

– Потому, что там все программы снимают в конце месяца, нам ассистент говорил, что за два дня – три–чегыре, если не больше.

– А кто слова–то выдумывает? Сам Листьев?

– Нет, ассистент говорил, что там у них есть какой– то структурный лингвист…

– А что это?

– Не знаю…

Ну, и самое главное, значит:

– Выиграла что–нибудь?

– Улыбнулась – хитро так:

– А–а–а… Потом узнаете.

– А мы–то думали – ты на машине вернешься.

– Потом, все – потом.

Когда?

– Ну, когда транслировать будут.

– А когда транслировать будут?

Голос мгновенно тускнеет:

– Не знаю… Может быть, через неделю, может – через две. Не знаю еще…

* * *

И вот – долгожданная минута радости и торжества, собрались дома у Лучшей Подруги (у нее телевизор японский, с большим экраном, по немецким репарациям достался), герой–танкист даже кассету не пожалел – на видио записать, чтобы память на всю жизнь осталась.

– Ну, ну, скоро?

– Сейчас, сейчас, вот только…

– Ой, а он точно запишет?

– Не волнуйся, дорогая, точно…

– А кассету потом отдашь?

– Ну конечно – для тебя ведь стараюсь…

И – вот, наконец:

– В эфире капитал–шоу «Поле чудес». Надеюсь, несложные правила этой игры всем понятны, и мы представляем первую тройку участников…

– Ты в какой?

– В третьей, в последней… Тихо, тихо…

– Сегодня спонсор нашей программы…

Ну, спонсора каждый ребенок знает – ат–тличная компания!

Тема:

– «Танцы, балет и все, что с этим связано».

Первый вопрос:

– Назовите танец, очень популярный в Венгрии…

Шесть букв.

Три участницы: ветеран войны и труда с Урала (подарок: якобы самоцветные камни, а на самом–то деле от булыжника не отличить!), студентка мединститута из Сибири (подарок: белый халат и колпак с красным крестиком), крановщик из Набережных Челнов (макет башенного крана, масштаб 1:400, наверное, из ворованных железяк собрал).

Первая буква: ветеран долго морщится и неожиданно угадывает:

– «Че»!

Листьев:

– Правильно! Есть такая буква!

Ветеран морщится дальше, и вновь:

– «А»!

– И такая буква есть!

Барабан – верть, «сектор приз».

Зал:

– Приз! Приз!

Короче, забрал ветеран приз, видеомагнитофон японский и, наверное, доволен остался.

Ничего, вернется на свой Урал, запишет передачу, чтобы внукам было что о нем после смерти вспомнить.

В финал вышла студентка–медичка, а слово, оказывается – «Чардаш». Танец такой.

– Ну, когда?

– Сейчас…

А на конвейере – уже вторая тройка участников… Быстро, однако тут все делается. Когда записывали, кажется, часа полтора эту первую тройку мурыжили.

Ну, можно и отвлечься, пока они там слово угадают («бальный танец, популярный в девятнадцатом веке» – «Падэспань»).

Лучшая Подруга, с некоторой завистью посмотрев на героиню дня, спросила:

– Ну, а ты хоть довольна?

– Еще бы!

– И Листьев – какой он мужик?

Из груди – невольный стон, и невозможно его сдержать, никак невозможно:

– О–о–о!.. А–а–а!.. Какой мужчина! Обалдеть можно!

– А где он лучше – на экране или в жизни?

– Даже не знаю… Когда смотрю телевизор, кажется, что по телевизору, когда передачу, студию вспоминаю – кажется, что живой лучше…

Вторая тройка прошла, слово угадала тетенька из Тамбова.

Сейчас, сейчас…

Ладони неожиданно похолодели, потом покрылись – неужели?., неужели Она саму себя сейчас увидит?!

Точно – Она. И нос её, и родинка, и грудь (специально бюстгальтер не одела, хотя ассистент и намекал деликатно), и…

– Ой, неужели ты!

Гордо так и безразлично:

– Конечно!

– Ой, смотри, точно!

– Тише, не мешайте…

– Назовите танец, старинный французский танец из семи букв.

Она – первая.

Ну?

– Ой, простите, можно…

– Что?

– Подарок!

Лучшая Подруга:

– Ну?

Она:

– Сейчас…

Листьев:

– О, неужели это мне… А это что?

Она:

– Водка…

В зале – струя веселья.

Листьев:

– Традиционный подарок ведущему программы… Ну, честное слово, меня, наверное, в вашем городе за алкоголика принимают… Нет? Еще не принимают? О–о– о, еще и закуска?

– Сама пекла, – отвечает Она со сдержанной гордостью.

– Очень приятно, благодарю. Ну, какая буква?

– «Лэ»!

И почему это Она тогда именно эту букву назвала? Непонятно. Наверное, подсознательно, чисто подсознательно, ведь и его фамилия тоже на эту букву начинается…

Деревянный стук:

– Увы, такой буквы нет…

Двое других участников: молодой, бандитского вида юноша, в кожаном пиджаке, без подарка, не догадался, наверное (такой только финский нож подарить может, под ребро), и домохозяйка (тоже какой–то райцентр; подарок: полная корзина свежих яиц. Издевается, что ли? Листьев ей что – наседка!).

Юноша долго морщит лоб, и выдает:

– Твердый знак!

Ну, еще хуже, чем Она: почему именно твердый знак?

Листьев:

– К сожалению, такой буквы нет…

Домохозяйка:

– «Гэ»!

– Есть такая буква… Прошу, откройте, пожалуйста!..

Точно – есть. Третья буква с начала, пятая, стало быть, с конца.

Лучшая подруга:

– И что за слово?

– Потом, потом…

Домохозяйка вертит барабан, повеселела:

– «Мэ»!

– К сожалению, такой буквы нет…

И вновь – Она.

– Простите, пока вертится барабан, можно я передам привет?

– Ну конечно же… Пожалуйста. А вы, простите, кем работаете?

Покраснела, потупила взор долу:

– Учительницей…

– А чему, простите, учите?

– Музыке…

Листьев – со вздохом:

– Всегда завидовал людям, которые умеют на чем– нибудь играть. У вас сто очков. Буква?

– «Эн»!

– Правильно, есть такая буква!

– Ой, простите, а привет?

– Конечно!

Вздохнула, набрала полные легкие воздуха:

– Я хочу передать привет… Это – моя Лучшая Подруга, и её мужу, герою танкисту – тоже… А еще… коллективу родной школы, лицея, то есть, завучу Марь–николавне… Привет… Пожелания…

И почему Она завучиху сюда приплела?

Непонятно.

А Листьев, с доброжелательной улыбочкой, достает откуда–то из–под барабана прямоугольник шелка – тот самый, и разворачивает:

Посмотрите, какой замечательный кроссворд прислала нам эта участница. Нет, это не рисунок, не роспись, это такая вышивка… Честно говоря, я сперва подумал, что вы профессиональная вышивальщица… Тутовый шелкопряд. У вас пятьдесят очков. Буква?

– «Дэ»!..

Барабан крутится дальше. Тридцать очков.

– Буква?

– «И»!..

– Есть и такая буква, с чем вас и поздравляю… А по условиям нашей игры… Три подряд угаданные буквы… Ассистент – в студию!

Ассистентка – длинноногая такая девица, с дежурной улыбкой приносит две коробочки с палехской росписью. Надо угадать, где деньги. Ну?

Не угадала: на ассистентку ревниво смотрела, на ноги её.

А деньги в большой коробочке деньги лежали, деньги – они всегда в большой.

Ну да ладно, главное–то впереди…

Осталось три буквы.

Лучшая Подруга – в бок локтем:

– А что за слово?

– Не мешай…

А зал уже подвывает:

– Слово! Слово!

Листьев:

– Может быть, назовете слово?

– Нет, еще покручу…

– Ну, пожалуйста… И вновь – сто очков. Вам везет. Буква?

– «О»!..

– Ну, что я могу вам сказать?

– ?

Улыбается:

– Ничего, кроме того, что таких букв целых две! Ваши очки за эту букву соответственно удваиваются.

Ассистентка открывает черные квадратики, на экране появляется:

..ГОДОН

Герой–танкист, уже было захрапевший, от знакомого созвучия неожиданно вскакивает:

– Что – «гандон»?

Лучшая Подруга вздыхает с укоризной – как можно опошлять такими словами торжество человеческого разума над бездушным барабаном? Это ведь не казарма, не боевое учение и не штаб округа!

– И не стыдно?

Отвалился танкист, мужлан бесчувственный, на другой бок, опять захрапел.

Ну, а дальше – пошло–поехало.

Листьев:

– Буква? Или скажете все слово?

Зал – истошно, как болельщики на хоккее:

Сло–во! Сло–во!

Вроде бы тогда так и не кричали, наверное, просто звуковую дорожку со спортивной программы поставили, перепугали, значит.

Она:

– Нет, я еще покручу…

– Пятьдесят очков. Ну, какая буква?

– «И»!

Листьев:

– Правильно! Ну, а теперь назовете слово?

– Назову…

– Так: полная тишина в студии. Я должен предупредить вас, что в случае подсказки я изменю слово. Если вы неправильно назовете слово, то…

Морщит лоб, думает, бледнеет, видно, как на лбу выступают капельки пота…

– Ригодон!..

Листьев – с плохо скрываемой издевкой:

– Эта догадка делает честь вашему уму. Действительно – ригодон!

Финальная тройка победителей отборочного тура.

– Напоминаю, что наша сегодняшняя тема – танцы, и все, что с ними связано. Назовите известный балет русского композитора Глазунова, восемь букв.

Соперники: студентка–медичка из Сибири и тегеньха из Тамбова, которая «падеспань» угадала.

Барабан. Студентка.

– Сто очков! Буква?

– «Сэ»!

– Неправильно.

Барабан. Тетенька из Тамбова.

– Пятьдесят очков. Буква?

– «Е»!

– Вынужден вас разочаровать, нет такой буквы… Барабан. Она.

– «Рэ»!

Есть такая буква… Первая буква в слове! Попрошу открыть…

Зал вновь неистовствует:

– Слово! Слово!

Листьев:

Может быть…

Разве может такое быть – по одной только букве, пусть себе и первой, все слово угадать?

Барабан. Она.

– Двадцать очков. Буква?

– «Вэ»!

– Неправильно. Нет в этом слове буквы «вэ».

Барабан. Тетенька из Тамбова.

Пятьдесят очков. Ну, может быть…

– «Лэ»!

– И буквы «эль» тоже нету.

Барабан. Медичка из Сибири.

– Сектор «банкрот», все ваши очки, к сожалению, сгорают…

Короче – мучались, мучались, и тетенька из Тамбова, и студентка–медичка из Сибири, и Она, а слово–то было сложным, балет русского композитора Глазунова назывался «Раймонда».

Но угадала Она, Она угадала!

Подсчитали очки – оказывается, много набрала. И выигрыш – японский цветной телевизор.

Знай наших!

Герой–танкист окончательно проснулся, обрел чувство реальности:

– Так ты телек выиграла?! Ну, это надо замочить… Эй, ты (это он жену так называет), спиртика принеси–ка сюда!

Листьев:

– Суперигра… На барабан выставляются: музыкальный центр! Телевизор! Видеомагнитофон! Кухонный комбайн! Автомоби–иль! Еще раз напомню, что призы и подарки любезно предоставила нам фирма… Ну, будете играть?

Она:

– Не–е–ет…

– Вы хорошо подумали?

– Нет, не буду…

– Что ж, ваше право… Примите поздравления. А мы, уважаемые завершаем наше капитал–шоу «Поле чудес», до свидания, до следующей пятницы…

Танкист выпил еще сто граммов, рукавом занюхал и – спать рухнул.

Лучшая Подруга провела гостью на кухню, села, подперев голову кулаком, пригорюнилась.

– А где твой телевизор?

– Дома стоит.

– Покажешь?

– Конечно!

Посидели, чайку выпили, о «Поле Чудес» поговорили.

– Ну, а как насчет…

– Чего?

– Ну, главного…

И смотрит понимающе – я ведь знаю, для чего ты все это затеяла, для чего кроссворд вышивала, для чего в Москву ездила!

И откуда знает?

Ведь не говорила же никому!

Вздохнула, покачала головой:

– Ну, не знаю… Я к нему потом подошла, мол, большое спасибо вам, Владислав Николаевич, большое спасибо от нашего педагогического коллектива, а он улыбнулся, отмахнулся и побежал… Мол, большое пожалуйста, еще раз примите поздравления.

– Дура ты, дура… Да разве так с мужчинами разговаривать надо? И вообще – не о том ты думаешь…

У нее от этих злых слов на глаза слезы навернулись, сдержалась, чтобы не расплакаться.

– А как – надо?

– Намекнуть надо было… Ну, понимаешь?

* * *

А на следующий день…

Ой, что было на следующий день!

В учительской на нее смотрели так, как смотрели бы, наверное, на Клаудио Кардинале или Мерелин Монро, если бы они тут, в райцентре появились – во как смотрели!

А расспросов!

А отзывов!

А просьб!

А приглашения в гости зайти!

Даже завучиха – и та улыбнулась: тронула её, значит, что и о ней слово перед Листьевым замолвила.

И в классе – посещаемость стопроцентная. И так – целую неделю…

В город – не выйти; все только пальцами показывают, и шепчут в спину: «Поле Чудес»… Листьев… телевизор… японский… выиграла!

* * *

Нет добра без худа: через две недели телевизор выигранный, японский, тот самый, который Она на своем горбу из Москвы тащила – украли.

Очень просто: пришла Она с работы, дверь выбита, дома – разор, и телевизора – как не бывало.

Наверное, грабители тоже «Поле Чудес» любят…

Плакала Она навзрыд – громко так, что даже соседка из–за стены пришла, пожалела. «Ничего, – говорит, – у тебя ведь еще один есть, старый… Еще раз съездишь в Москву, не такой еще выиграешь!..»

В лицее тоже узнали, поди, скрой: одни с жалостью узнали, другие – со злорадством. Вот, мол, думала, на всю страну известной стала, так теперь все можно, и телевизор японский? Не выйдет!

Телевизор–то тот, наверное, солдатики из военного городка украли: «дембеля» молодых посылают в город за водкой, как герой–танкисг объяснил, а денег не дают. Наверное, украли да на водку и поменяли.

Знала бы она – весь гарнизон чистым спиртом бы залила!

* * *

Но – все проходит, и свет звезды её вскоре поблек, как блекнут звезды с наступлением рассвета, и о ее участии в «Поле Чудес», о её блестящем, фантастическом выигрыше в районном центре Z. вспоминали все реже и реже.

Все проходит, и раны рубцуются, заживают: зажила и эта рана, телек японский. Тем более, что старый телевизор хотя и не японский, хотя и без пульта дистанционного управления, без телетекста, но ведь – показывает.

И про богатых, которые тоже плачут, и про Марианну, и про «Поле Чудес».

Да, все зарубцовывается, не зарубцевалась только эта рана, и образ его никак не хотел покидать душу.

И мысли – все дерзновенней: надо, надо еще раз в Москву поехать, надо его увидеть, надо во всем признаться.

А то – как он узнает?

А Лучшая Подруга–то – правильно говорит: дура она дура, надо было, наверное, и… ну, намекнуть, что ли…

* * *

А время шло, шло неумолимо. И вот уже ей – двадцать шесть, и вот уже не ведет он больше «Поле чудес», потому что перешел на другую программу – «Тема» называется, а «Поле…» ведет немолодой уже такой дяденька, с усами, хорошо ведет, интересно, и над участниками не издевается, не подкалывает их зло («Это делает честь вашему уму!»), но все равно – не то, не то…

А вот уже ей и двадцать восемь. И не ведет уже Листьев «Тему», потому что перешел на другую передачу

«Час Пик» называется. А на «Часе Пик» он ей еще больше нравится – чем–то таким теплым, домашним от него веет, так и хочется обнять, приласкать, к сердцу прижать…

Ну почему, почему так несправедливо устроен этот мир?

Почему он не её, почему они не вместе?

Она бы ему вкусненькое разное готовила, рубашечки бы стирала, подтяжечки бы широкие гладила, миндальные печенья – каждый день, и все такое…

И тут закралась в её голову самая дерзкая идея…

И вот, поплакав в подушку, решилась: к Лучшей Подруге пойти и во всем признаться.

А у Лучшей Подруги–то неприятности на неприятности: танкиста её военная прокуратура трясти начинает: генерал Бурлаков – знаете? Ну, которого судили недавно. Хищения в Западной группе войск – в курсе, конечно? Злоупотребления начальства – что скажете? О том, как на военно–транспортных самолетах угнанные «мерседесы» в СНГ переправляют – известно ль вам? А сколько генералитет российский с этого имеет? А хищение имущества? А коррупция? А все остальное? Международный скандал, понимаете. Немцы ведь и обидеться могут. В кредитах откажут. И вообще – журналиста того из «Московского комсомольца» убили, взорвали в кабинете редакции – кому было выгодно?

Отбивается танкист от военюрисгов, стоит насмерть, как двадцать восемь героев–панфиловцев на подступах к родной столице. Вроде, доказал свою непричастность, только в себя пришел, а тут – новая напасть: война, значит, с этими горцами, с чеченцами.

И его отправляют.

У Лучшей Подруги дома – вой, слезы, стенания:

– Что будет, что будет!?

Танкист храбриться:

– Да ничего не будет! Побьем мы извергов, которые там в Грозном, в детском садике целую группу среднего дошкольного возраста изнасиловали, побьем по закону добра и красоты, отстоим честь русского оружия, май либер мэтхэн{Моя любимая девочка (нем)}, и вернусь я на танковой броне с букетом цветов, и на груди будут сиять звезды и кресты, и будем жить с тобой долго и счастливо, и никакие военные прокуроры нас трогать не будут, так как вернемся из этих вражеских ущелий гордыми победителями незаконных бандформирований. Тем более, что наши, российские бандформирования–законные. А законных победителей не судят…

Успокоилась Лучшая Подруга, настолько успокоилась, что даже нашла в себе силы её выслушать…

* * *

Выслушав, вздохнула, пригорюнилась.

– Никак эти бредни из головы выбросить не можешь? Стыдись!

– Да разве любви можно стыдиться?

– Да, любви… Нет её, никакой любви…

– …?

– А что его касается (это о муже–танкисте), то я разочарована…

– …?

Пьет много, как говорится, жертвуя рассудком, цветом лица и военной карьерой. Весь спирт, что я с работы, из поликлиники ношу, с друзьями выпил.

– …?

– Но ни о чем не жалею: бабе, особенно теперь, без мужика очень трудно…

– А мне?

Тебе – еще трудней… Смотри, уже двадцать восемь лет, упустишь момент – и все. Сейчас такой возраст, что чем дальше, тем тяжелей…

– А что же мне делать?

– Не знаю… Мужика искать надо.

– Так ведь нашла я уже.

– …?

– А никого другого мне не надо.

– Что ж – съезди тогда, признайся: люблю, мол, жизни без тебя не представляю, души в тебе не чаю… Ну, и все такое. Мужики – они народ душевный, может, поймет…

* * *

И вновь – Москва, знакомый рейс с вокзала на Останкино.

Вовнутрь её, конечно, не пустили – там пропуск нужно показать, раз нет пропуска – до свидания.

Пришлось на улице дожидаться.

Снег пошел, пушистыq–пушистый, потом перестал, потом вновь пошел, ветер задувает, а Она все стоит, стоит, в снежную бабу превратилась.

Но где же?

Вот только появится, подойдет она к нему, смело так подойдет и скажет…

Люди какие–то все время бегают – из подъезда – в подъезд, из подъезда – в подъезд, суетятся, торопятся куда–то…

Темно уже.

Ну, скоро?

И … – Он!

Точно – он. Узнала. Из тысячи, из миллиона бы узнала. Идет быстро, на ходу с каким–то знакомым переговаривается, и – мимо, не узнает. И без шапки, разве можно зимой без шапки ходить, простудится ведь, и никто за ним не смотрит, некому, наверное…

Владислав Николаевич!

Обернулся.

О, Господи…

– Владислав Николаевич!

Обернулся и – учтиво так, улыбаясь:

– Слушаю.

– Вы меня не помните?

– Простите, но…

– Ну, три года назад… «Поле чудес», миндальное печенье… кроссворд на шеже… «Раймонда»… телевизор японский…

Простите, не понял.

– Я три года назад участвовала…

Не то надо говорить, не то!

– Девушка, извините, но я…

– Владислав Николаевич!

И почему же это Она к нему по имени–отчеству обращается?

– Девушка, извините, я очень спешу…

Комок застрял в горле, слова прилипают к гортани, а тут еще снег этот в рот набивается, ветер…

– Я вас люблю!

Нет, не расслышал, точно, ветер слова в сторону сносит.

Подошел к машине, уселся, спутника своего радом посадил, дверкой хлопнул.

Боже, что делать, Боже, научи, надоумь, Боже, ведь она жила ради этого момента!

Сама виновата: разве о таких вещах так говорят?! Кричать надо было, кричать, на всю Москву:

– Я! Вас! Лю! Блю!

Выбежала на дорогу, проголосовала, машину остановила…

– Вон, за той синей иномаркой – быстро!

Водитель недоуменно посмотрел на странную пассажирку, обсыпанную снегом.

– –А там кто?

– г* Друг мой… Я ему должна кое–что передать! Сказать должна!

– А куда он едет?

– Не знаю…

– Так и будем по Москве кататься?

– Да, за ним, за ним, быстрей!

– Ну, быстрей так быстрей.

Водитель назвал сумму, от которой Она едва в обморок не свалилась: почти вся её зарплата!

Но разве теперь можно думать о таких мелочах, как деньги, тут ведь действительно судьба её решается, и теперь, теперь надо догнать, догнать надо его, во что бы то ни стало догнать, и признаться.

Точно – он ведь не расслышал, не мог он на таком ветру расслышать, но ведь надо, надо ему во всем признаться, ведь она все это время жила этим и ради этого, ведь не может она вернуться в свой райцентр Z. просто так!

* * *

Приехали скоро – ни пробок не было, ни заторов на дорогах.

Остановилась иномарка во дворе дома, вышел из нее он, а Она – следом.

Уже набрала воздуха в легкие, чтобы крикнуть: «Я! Вас! Лю!…»

И видит: подходит он к подъезду, а из него женщина выходит – миловидная, черненькая, с короткой стрижкой, тоже без шапки, вся хрупкая такая, и целует его. А он – её!!!

Перед глазами поплыли огромные фиолетовые пятна, больше того самого барабана из «Поля чудес», во сто крат больше…

Да, такая женщина не может быть сестрой, не может быть родственницей…

Ясно – жена.

Боже, Боже, Боже….

Это был удар, цунами, обвал, катастрофа – точно землетрясение, семь баллов по шкале Рихтера, как в Японии.

* * *

Вернулась из Москвы – и сразу же с горячкой слегла. Сумела только до телефона доползти, номер набрать:

– Приезжай…

И голос – страшный, скрипучий, надтреснутый, першит в горле, сама свой голос не узнает…

Лучшая Подруга приехала, температуру измерила, 39.8, рецепты выписала, и сама в аптеку за лекарствами сбегала.

Чаем отпоила, лекарств дала.

– Ну, легче?

– Да–а–а…

– Ты что – в Москву ездила?

– Ездила… – эхом ответила Она.

– Видела?

– Видела…

– Призналась?

– Да женат он, – вздохнула Она и горько–горько расплакалась.

Несмотря на весь драматизм момента, Лучшая Подруга не смогла сдержать укора:

– Дура ты, дура… Да разве такие мужики бывают свободные? Ты ведь сама об этом догадывалась, сама знала… Что же ты со свиным своим рылом да в калашный ряд?

Да.

Догадывалась.

И знала, наверное… Но конечно же, знала! Но – все равно: она не могла ожидать от него такого коварства, такого низкого коварства, такого вероломства…

* * *

Болела долго: почти месяц. Спасибо Лучшей друге – больничный взялась оформлять, в поликлинику не надо бегать.

Уже почти выздоровела, и тут – танкист пришел, попрощаться пред отправкой на войну.

Лицо черное–черное, будто бы в мазуте, и перегаром несет.

Знать, нелегко сборы в театр военных действий ему даются!

Сел.

Повздыхал сочувствующе.

– Ну, как ты?

– Да так…

– Болеешь все?

– Уже нет…

– Горло болит?

– Немножко…

– Хочешь–подлечу тебя?

Она – вяло:

– Как?

– Ну, как в армии все болезни лечат? Спиртом, конечно, – произнес танкист и полез за флягой.

– Да нет, не надо…

– Десять граммов…

– Да не надо.

– Ну, как хочешь: мне больше достанется…

Спрятал флягу, посмотрел понимающе – стало быть, обо всем уже знает. Подруга Лучшая, наверное, растрепалась. А–а–а, теперь все равно.

Чтобы не заводить разговор о нем, перехватила инициативу:

– Ну, когда вас там отправляют?

– Вроде бы завтра…

– Боишься?

– He–а. А чего их бояться? Я только одного вот никак понять не могу: там ведь говорят, что горстка каких–то бандитов, уголовников воюет… Почему тогда против них танки посылают?

У танкиста было такое выражение лица, словно он хотел о чем–то попросить, что–то сказать, но никак не мог этого сделать – боялся, наверное…

– Ну, что там у тебя?

Танкист полез в сумку, достал какой–то сверток.

– Вот что: пусть это у тебя побудет…

– А что там?

Развернул: батюшки, пистолет! Настоящий, черный, тяжелый… И маслом оружейным пахнет.

– Откуда?

Да вот, когда в Германии служил, купил по дешевке…

– А почему у себя оставить не можешь?

Да ведь если с обыском придут, все перероют и обязательно найдут.

– С обыском?

– Ну да… Времена такие, что всего бояться надо. За свою жизнь – бояться, за будущее–бояться…

– А зачем он тебе?

Улыбнулся.

– Ну, я ведь говорю: времена такие. Слухи ходят, что скоро война опять начнется. Ну, как в 1993 году, осенью, когда по Белому Дому из танков палили – помнишь?'

– Да…

– Только теперь мы в другую сторону палить будем. Развели, понимаешь бардак в стране, хозяина настоящего нет, козлы эти всем заправляют. Армию до ничтожества низвели. Все, больше у них на поводу не пойдем, хватит. Теперь – до последнего!

– А пистолет?

– Ну, может, и пострелять придется… Да бери, бери, не стрельнет, не бось…

Взяла, посмотрела, повертела в руках – тяжелый такой, страшный…

– А пользоваться им вот как надо…

Объяснил, как обойма достается, как затвор передергивается, для чего предохранитель…

– Если пострелять захочешь, в городе еще не стрнляй – рано. Иди в лес куда–нибудь, по птичкам…

– А если у меня найдут?

– Не найдут.

– Почему?

– А кто искать будет? Кто догадается? Так я ведь тебе его и не насовсем отдаю, так, пока не вернусь… Если вернусь, конечно, бери, бери… Ауфидерзейн!

* * *

Уехал танкист священный долг исполнять, отстаивать рубежи Отечества, и у Лучшей Подруги сразу же времени больше стало – теперь и звонить ей не надо, сама приходит…

Пришла, посидела, чаю попила, о здоровье болящей справилась.

Разговор – вялый, тяжелый, хочется о нем поговорить, а боязно.

– Ну, как там твой?

– Ой, я так за него боюсь! По телевизору показывают, эти чеченцы такие кровожадные! Что они с пленными нашими, с русскими парнями вытворяют: за ноги вешают, за руки, – Лучшая Подруга понизила голос до шепота, – говорят, что даже половые органы отрезают… Я так за своего боюсь… Ну, а у тебя что?

Вздохнула.

– По–прежнему…

– Любишь его?

– Конечно…

И тут Лучшая Подруга нанесла ей удар, последний удар, который и решил все.

Сознательно или неосознанно? У женщин это почти одно и то же – что касается удара близкому человеку:

– Да, чуть не забыла, я ведь тебе газетку принесла… – и полезла в сумочку.

– Что за газетка?

Протянула.

Развернула Она газетку – о Боже! Белоснежная кухня, он сидит, красивый такой, импозантный, а в ногах у него – та самая, черненькая, хрупкая, с короткой стрижкой, без шапки, короче, та, которую она во дворе видела…

И подпись внизу:

на снимке: с женой Альбиной

Боже, Боже, дай силы все это пережить!

Сунула газетку под подушку, дождалась, пока Лучшая Подруга наконец–то свалит, развернула трясущими, лихорадочными руками:

Свадьбу Листьевы справили 31 декабря – решили, пусть уж весь мир с ними порадуется.

Когда в Москве в прошлом году пополз слух, что популярный ведущий «Поля чудес» и «Темы» Влад Листьев женился, мало кто знал, что со своей женой Альбиной он жил уже более трех лет, но все это время скитался по гостиницам. Только недавно «бомж» Листьев справил новоселье; сейчас его супруга, по профессии – реставратор станковой живописи, «заведует» обстановкой квартиры и делает это с таким изысканным вкусом, что ей впору быть по совместительству уже и дизайнером. Хотя, конечно, основная работа её–быть женой Владислава Листьева. Ноша не из легких.

Неужели жизнь прожита зря?

Кто подскажет, кто?

Не телефон ведь: он только слушать умеет, но вот научить, как жить дальше…

Дальше:

– Вы ревнуете его?

– Я думаю, что люди, которые боятся потерять друг друга, в определенной степени ревнивы. Отчасти потому, что и я, и Влад прекрасно знаем, что все при– ходит, но все потом и уходит. Мы стараемся как можно больше времени проводить вместе… Даже в моих командировках он сопровождает меня, как, например, недавно в Петербург. Мне кажется так легче: у меня не болит голова, поспал ли он, прочитал ли на ночь книжку, как он одевается, что ест…

Она читала, перечитывала несколько раз – с каким– то мазохистским удовольствием:

– Для любого человека, имеющего телевизор (а у кого его нынче нет?), Владислав Листьев – символ трех передач: «Взгляда», «Поля Чудес» и «Темы». И естественно, что мне, например, кажется: со своей будущей женой Влад мог познакомиться только во время съемок. Эдакая встреча Принца и Золушки на балу. Насколько это представление далеко от истины?

– Более, чем далеко. Я работала, как и сейчас, реставратором в Музее искусств народов Востока, и в мою мастерскую приходили друзья – пообщаться. Я часто была завалена работой, поэтому, как правило, занималась своим делом, а они общались между собой.

Однажды друзья привели Влада. И – знакомство не состоялось: я поздоровалась, даже не поворачиваясь.

– Какое же впечатление он произвел на вас как мужчина, когда вы все–таки его увидели?

– Никакого. Да и я вряд ли ему понравилась… Да… Вместе с компанией Влад стал часто появляться у меня. И как–то получилось, что он прижился. Прижился и остался..

– То, что Влад большой импровизатор, видно из его передач. А как его выдумка работает в области подарков жене?

– Великолепно! Однажды он подарил мне магазин цветов. Зашел в цветочный и купил все цветы, имевшиеся там. Я сложила их на пол в мастерской и поняла, что присутствую на собственных похоронах – такое количество цветов бывает только после смерти…

Все, это уже слишком.