Текст книги "Дворецкий для монстров (СИ)"

Автор книги: Волгина Анастасия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Степан, услышав это, резко обернулся. Его обычно невозмутимое лицо исказила гримаса… нет, не злости, а скорее предостережения.

– Не отвлекай его, Элиас. Он при деле.

Торговец по имени Элиас медленно улыбнулся.

– Я и не отвлекаю. Просто отмечаю. Чужая кровь. Соленая. – Он повёл носом, словно принюхиваясь. – Военная. И… упрямая. Дом принял? Или ещё проверяет?

Я почувствовал по спине мурашки от странного ощущения, что этот человек видит меня насквозь: мою прошлую жизнь, мой скепсис, моё вчерашнее знакомство с Сумраком.

– Он при деле, – твердо повторил Степан, заслоняя меня своим коренастым телом.

Элиас пожал плечами и потерял ко мне всякий интерес, вернувшись к полировке бронзового колокольчика.

В это время Агафья наконец закончила собирать заказ. Она вручила Степану две плетёные корзины: в одной свёртки с кореньями, связки листьев и мешочек с цветками ромашки, в другой, аккуратно укутанный в мешковину, хрупкий саженец с тёмными листьями – белладонна. Рядом – огромный туго набитый мешок с удобрением из жуков, от которого исходил сладковато-гнилостный запах.

– С тебя, Степанид, – сказала Агафья, протягивая руку.

Степан достал небольшой кожаный мешочек, развязал шнурок и высыпал несколько старинных монет из темного металла с таинственными символами, напоминавшими те, что я видел на заборе особняка. Агафья пересчитала и, довольная, спрятала их за пазуху.

– Заходи ещё, милок. Передавай Рите, пусть осторожнее с саженцем. Он капризный.

Приглядевшись, я понял, что рынок был двояким. С одной стороны – обычная фермёрская ярмарка с запахами копчёной рыбы, свежего хлеба и квашеной капусты. Но взгляд переводишь – и картина меняется. Рядом тщедушный старичок с линзами в пол-лица торговал не мёдом, а «воздухом воспоминаний» – ловил что-то ситечком и закатывал в банки с притертыми крышками, внутри которых клубились туманные сгустки.

Чуть дальше разгорался спор: бородатый мужик в ватнике ругался на бурого медведя, обвиняя в загрязнении леса:

– Ты, косолапый, весь лес перепачкал! Мед с хвоей – такой цены не будет!

Медведь вставал на задние лапы, размахивая передними, и глухо рычал почти по-человечески:

– Р-р-р-р! Р-р-р-ра-ботал!

Миловидная бабушка в платочке зазывала покупателей:

– Корешки настудии! Кому настучать начальству? Грибы-сплетники! Узнайте все секреты соседей!

На пастбище позади рядов паслось стадо овец, у некоторых из которых была пятая лишняя нога, а у одной – розовая шерсть.

Степан прервал моё оцепенение:

– Постой здесь, я сейчас кое-кого проведаю и вернусь. Встречаемся тут через 15 минут. И помни правила.

Он растворился в толпе, а я направился к лавке с клетками. Я посмотрел на мешок.

Удобрение из жуков майки и аргиопы Брюнниха – звучало издевательски.

За прилавком стояла Аграфена, женщина с медными волосами, собранными в пучок, и глазами цвета спелой вишни. Она излучала мощное обаяние и сексуальность, и я пришёл в растерянность.

– Ой, а кто к нам пожаловал? – её голос был низким и бархатным. – Новенький? Военная выправка чувствуется!

Прежде чем я ответил, она щипнула меня за щеку.

– Аграфена Семёновна. Старая знакомая твоей Маргаритки, – представилась она с белоснежной улыбкой. – Как она, вредная? Всё со своими колючками возится?

Я объяснил цель визита. Услышав фамилию Кудеяровых, она оживилась.

– Ах, так я права, ты от Маргаритки! Тогда скидку дам, старая подружка. Как там её кактус-людоед, цветёт? – она показала на горшок с двумя корнеплодами, похожими на человечков, отчаянно пытавшихся выпрыгнуть, – мандрагоры от радости скачут! Передай, что на последнем шабаше моё зелье было крепче!

Она смеясь сунула мне холщовый мешочек с землёй – подарок для Маргаритки.

Я почувствовал предчувствие, мешочек был тёплым и в нем что-то шевелилось.

– Благодарю, но я не уполномочен...

– Да не скромничай! Всё передашь!

В этот момент появился Степан, его лицо исказила маска ужаса, и взгляд был прикован к мешочку.

– Выбрось! – просипел он с командой, от которой я разжал пальцы.

Мешочек упал, тихо хлопнул и разорвался, выпуская облако фосфоресцирующих спор. Споры осели, и на глазах у публики из земли полезли зубастые, агрессивные лианы с шипами-капканами. Они схватили себя за покупателей, бросались на прилавки, хватали яблоки, колбасы, амулеты.

Начался хаос: крики, рычание медведя, вспышки зелёного света. Медведь с мужиком, забыв ссору, отбивались от лиан, вырывавших у них туши и бочонки. Женщина в остроконечной шляпе пыталась заклинанием унять растения, но те цвели ядовито-розовыми цветами, плюющими кислотой.

Степан моментом оказался рядом и мы сработались – странное, эффективное братство.

Рычал Степан, когтистые пальцы и жёлтый огонёк в глазах. Он рвал лианы голыми руками.

– Направо! – крикнул я, заметив, как лианы окружили старика-торговца.

– Вижу! Держи! – отозвался Степан.

Я рубил ломом зубастые стебли, создав периметр – армейские навыки взяли верх.

– Огород чёртов, – проворчал я, срубая цветок, пытавшийся укусить за сапог.

Степан хмыкнул:

– Удобрение сработало.

С трудом отбиваясь от нечисти, мы отступили к «буханке», закидывая сумки с покупками. Аграфена на крыше лавки махала рукой:

– Передавайте Маргаритке привет! Скоро на шабаше увидимся!

Мы сели в салон, Степан нажал на газ, «буханка» подпрыгивала на ухабах, унося нас прочь от безумия рынка. Я смотрел в боковое зеркало, где рынок исчезал в лесном массиве. В ушах ещё стояли крики, рычание медведя и смех Аграфены.

«Так, – подумал я. – Обычный рынок. Никаких чудес. Просто фермеры, бабушки и... голодные болота. Всё логично». От этой мысли мне стало и смешно, и тревожно спокойно. Похоже, это и была моя новая норма.

Мы ехали дальше. Прежняя напряжённость, неловкость – ушли, выгорели в адреналине короткой схватки с зубастым огородом. Их сменила усталая, почти братское понимание. Мы молчали, но это молчание было комфортным, обжитым, как старая пара сапог после долгого марша. Каждый был погружён в свои мысли, но эти мысли теперь текли в одном направлении.

Но едва мысленно пытаясь успокоится, как в голове взорвался вулкан здравого смысла. Нет, ничего тут не «логично»! Что за чертовщина? Такое существует? Я видел в доках про хищные растения, мухоловок, непентесов... Но чтобы вот так – с шипами-капканами, чтобы они из спор прорастали и начинали воровать колбасу?! Это фильм ужасов! И медведь-то говорил, или мне показалось?

Я украдкой посмотрел на Степана, который сосредоточенно вёл машину по разбитой дороге. Его глаза не горели звериным желтым, но отблеск – странная лимонная рябь в радужке – оставался.

– И... э-э... – запнулся я, – у тебя с глазами всё в порядке?

Степан отвёл взгляд от дороги, осмотрел меня усталым желтоватым взглядом.

– С глазами? – переспросил он.

– Ну да... Они у тебя пожелтели. Это болезнь? Или врожденное? – выпалил я, чувствуя себя идиотом.

Степан фыркнул, уголок рта дрогнул. Казалось, он размяк после передряги.

– Не болезнь. И не врожденное. Это... наследственное. Со стороны матери, – сказал с невозмутимой серьезностью. Я понял – никакого диагноза не получу и не хочу.

Мы ехали дальше. Молчание сменилось усталой понималкой. Степан заговорил, будто стресс заставил.

– Аграфена, – произнёс он, пробуя имя на вкус. – И Маргарита Павловна. Они... из двух кланов.

– Кланов? Мафии? – съехидничал я.

– Аграфена... и Маргарита Павловна. Они не то чтобы... люди. Не совсем. И их соперничество... это не только женские схватки. Это... дело другой природы.

Я повернулся к нему, не понимая. «Не люди»? Это что, фигура речи такая? Типа, «она – монстр»?

– В каком смысле? – осторожно спросил я.

Степан тяжело вздохнул, пальцы постучали по рулю.

– В прямом. Они из старых... семей. Очень старых. У них свои законы. Своя... биология. Шабаши, зелья, превращения... для них это обычная жизнь, Геннадий Аркадьевич. Как для тебя – армейский устав.

В его словах не было ни намёка на шутку. В этот миг что-то в моём сознании, с таким трудом выстроенное за утро, рухнуло.

В голове застучала паническая, бешеная дробь: «Не люди... Превращения... Слышал о нечисти... Они среди нас...».

Кровь отхлынула от лица, в ушах зазвенело. Я сжал сиденье, чувствуя, как мир плывёт.

«Надо валить. Сейчас же. Остановить машину, выйти и бежать. Бежать без оглядки. Это дурдом. Они все ненормальные. Или я...»

– Я... может, я сплю? – выдавил я хрипло, глядя на руки, будто видя их впервые. – Это сон? Или... – взгляд упал на термос с чаем. – В чае что-то было? Наркота? Галлюцинации?

Я почти ждал, что Степан рассмеётся или обругает меня. Но он снова посмотрел на меня тем же усталым, жёлтым взглядом.

– Чай обычный. Ты не спишь. И это не галлюцинация. Просто мир... он не такой, как тебя учили. Он больше. И мы... – он сделал паузу – мы часть того, что в нём скрыто.

«МЫ».

Он имел в виду не только продавцов с рынка. Он имел в виду и себя, и хозяев.

Я уставился на него, на коренастую фигуру, на руки, что рвали зубастые лианы с нечеловеческой силой, на глаза с «наследственной» желтизной.

«Что ты такое? – пронеслось в голове с ужасом. – И кто тогда я здесь, среди вас?»

Шок был всепоглощающе глубок, я онемел. Это было столкновение с чем-то, во что мозг отказывался верить, даже глядя вправду в глаза.

– Понимаю, – прошептал я, не понимая ничего. Автоматический ответ, за которым скрывалась пустота и гулкий треск рушащейся картины мира.

Степан кивнул, будто я сказал что-то умное.

– Ведьм, – без дрожи в голосе, буднично ответил Степан. – Их соперничество – дело давнее. Со времен царя Гороха. В основном – безобидное: кто лучше зелье сварит, кто пышнее на шабаше выступит. Но на таких подставах, – он кивнул на багажник с нашими покупками, – друг для друга не скупятся. Мешочек с землей – по ихним меркам дружеский розыгрыш.

Я пытался переварить слово «ведьмы» – настоящие, не книжные, соперничающие кланы в соседних особняках Москвы.

– А шабаши... что это? – спросил я, почти смирившись.

– Как корпоративы, – Степан нахмурился, подбирая сравнение. – Только с ритуалами, полётами и иногда превращениями. Маргарита Павловна любит в ворона оборачиваться. Говорит, с высоты на город интересно смотреть.

От этой мысли – хозяйка в образе ворона, парящего над ночной Москвой – у меня засосало под ложечкой. Закрыл глаза – рушатся последние оплоты старого мира с оглушительным треском.

Внутри что-то надломилось. Усталость, стресс, абсурд вылились в признание:

– Знаешь, – начал я, глядя в окно на мелькающие деревья, – сегодня утром решил, что всё вчерашнее – зеркала, коридоры, этот... Сумрак – мне померещилось. Показалось на фоне стресса. Я обрадовался. Думал, крыша на место встала.

Степан хрипло смешнулся. В смехе слышались уважение, а не усмешка.

– Так оно и работает. Одних пугает, и они сбегают. Других усыпляет, заставляет думать, что ничего не было. А вы... – пауза, – вы держались. И там, в зеркале, и тут, на торгу. Так не каждый сможет.

Он сказал это просто, без лести, но слова ставили точку в моём старом бытии и открывали новую главу – «Дворецкий для монстров».

Я молча кивнул, глядя на уходящую дорогу. Молчание сомкнулось, но теперь было не гнетущим, а почти мирным. Впереди особняк, его тайны, его жители.

Теперь я знал – и пытался принять – что ничто обычное в моей жизни не будет. И в этом был свой странный, ненормальный покой.

Мы заехали во двор, и Степан поручил мне отнести корзины с растениями и кореньями Маргарите Павловне в ее оранжерею, а сам, сгримившись (скривившись), поволок тот зловонный мешок с удобрением в сторону сарая.

Оранжерея встретила меня влажным воздухом, пахнущим землей, цветами и чем-то горьковатым. Маргарита Павловна, в своем холщовом халате, пересаживала колючий куст с алыми, похожими на капли крови, цветами.

– А, Геннадий Аркадьевич! Прекрасно. Кладите, пожалуйста, сюда, – она указала на стол, заваленный горшками и инструментами.

Я принялся аккуратно расставлять корзины. В голове все еще гудели откровения Степана, но я старался держать себя в руках. Профессионализм прежде всего. Я уже почти закончил, когда хозяйка отложила секатор и подошла ко мне. Ее взгляд, всегда испытующий, сегодня был особенно пристальным.

– Ну что, с Аграфеной Семеновной виделись? – спросила она, слегка склонив голову набок.

«Виделись» – это мягко сказано. Меня чуть не съели ее зубастые одолжения.

– Так точно, – коротко и по-армейски ответил я.

– И живы? Целы? – в ее глазах заплясали веселые чертики.

– Так точно. Она передала вам привет, – сказал я, чувствуя, как самопроизвольно поджимаются мышцы спины.

Маргарита Павловна усмехнулась – тихо, но от этого звука по коже побежали мурашки.

– Ну что ж, – протянула она, и ее голос стал бархатным и почти нежным. – Отличная работа, Геннадий Аркадьевич. Поздравляю. Теперь вы окончательно свой.

Эти слова прозвучали как окончательный приговор. «Свой». Не просто наемный работник, а часть этого безумного микрокосма.

Я молча кивнул, развернулся, чтобы уйти, но ее голос, внезапно потерявший всю свою нежность и ставший твердым, как сталь, остановил меня.

– Постойте. Должна же я, наконец, проявить уважение к вашему здравомыслию и рассказать, в какой компании вы оказались.

Я обернулся. Она стояла, скрестив руки на груди, и ее взгляд был лишен привычной насмешки. Он был прямым и честным. Слишком честным.

– Вы, наверное, уже догадались. Мы не совсем... обычная семья. Этот дом, Геннадий Аркадьевич, – она обвела рукой оранжерею, и мне показалось, что все эти странные растения замерли, слушая ее, – это не просто здание. Это портал. Убежище. И мы, его обитатели, – его хранители. Мы – то, что ваши предки называли нечистой силой, монстрами, оборотнями, ведьмами. Мы – те, кто живет в тени вашего мира, питаясь его страхами, его забвением, а иногда и его... продуктами, – она кивнула в сторону мешка с удобрением.

Она говорила спокойно, будто читала лекцию по ботанике. А у меня в голове звенело. Каждая клетка тела кричала: «БЕГИ!»

– Владимир... вампир? – выдохнул я, вспоминая его бледность и томатный сок, так похожий на кровь.

– В некотором роде. Но он давно перешел на пастеризованное. Этично и без холестерина. Степан – вервольф. Не оборотень, именно вервольф. Разница есть. Маруся... ее природа еще формируется. А я... – она улыбнулась, и в этот миг тень от лианы за ее спиной на мгновение приняла очертания огромной, горбатой старухи с клюкой. – Я ведьма. Из древнего рода. И этот дом, поверьте, одно из самых безопасных мест для такого человека, как вы. Потому что снаружи нас, Геннадий Аркадьевич, гораздо больше, чем вы думаете. И не все они такие... цивилизованные.

Это был перелив. Чаша терпения переполнилась. Рациональное мышление, державшееся из последних сил, сломалось.

– Я... мне нужно... выйти, – просипел я, чувству, как ком подкатывает к горлу. Меня буквально вывернуло из оранжереи. Я не побежал, я ринулся. Ноги несли меня сами по коридорам, мимо удивленного Степана, к парадной двери.

«Надо бежать. Сейчас же. Пока не поздно. Ведьмы. Вампиры. Оборотни. Это не сон. Это не наркотики. Это ад».

Я рванул на себя тяжелую дверь и выскочил в ночь. Пронзительный осенний воздух обжег легкие. Я бежал по гравийной дорожке, не разбирая пути, к воротам, за которыми была нормальная, человеческая Москва.

Ворота были закрыты и выросли до небес обрастая узорами. Я схватился за железные прутья, пытаясь найти засов, замок. Ничего. Они были заперты. Я стал карабкаться. Высоко, но я был в хорошей форме.

И тут я замер. Потому что увидел то, чего не замечал днем. В палисаднике, среди безмолвных статуй, зашевелилась тень, и в ее глубине светились два малиновых огонька. И они были прикованы ко мне.

Сзади послышались шаги. Я обернулся. На пороге дома стояла Маргарита Павловна. Она выглядела скорее, уставшей, чем злой.

– Ворота не откроются, пока они не захотят вас выпустить, – сказала она мягко. – А они, как и дом, чувствуют страх. Вернитесь, Геннадий Аркадьевич. На улице ночь.

– Нет! – срывающимся голосом выдохнул я, отступая от ворот. – Это какой-то бред! Так не бывает!

Маргарита Павловна стояла на пороге, закутавшись в плед. Ее голос был спокоен, почти устал.

– Бывает, Геннадий Аркадьевич. Вы же видели рынок. Видели, как Степан рвал те лианы. Слышали, как зеркала говорят. Ваша реальность – лишь один из этажей этого мира. Под ним есть другие.

– Зачем?! – в голосе слышалась уже не злость, а отчаянная мольба. – Зачем вам я?! Обычный человек! Найдите себе такого же... такого же монстра-дворецкого!

Из темноты за спиной Маргариты Павловны возникла коренастая фигура Степана. Он прорычал, не глядя на меня:

– Обычный? Последний «обычный» сбежал как только с Марусей пообщался. А ты... под стол за невидимкой полез. Как на задание. Ты не обычный. Ты – надежный. Это дороже любой магии.

В этот момент в оконном стекле веранды расплылось знакомое лицо.

– И скучно с тобой не бывает! – донесся голос Васи.

Я медленно, обессиленно сполз с ворот. Дрожь била меня мелкой дрожью. Я прошел мимо них обратно в дом...

Маргарита Павловна мягко закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал как приговор.

– Нам не нужен монстр, Геннадий Аркадьевич, – тихо сказала она. – Нам нужен надежный человек. А вы – самый что ни на есть надежный человек.

Я не ответил. Просто пошел к себе, понимая, что они только что предложили мне не работу, а миссию. И от этого было еще страшнее.

Я поднялся к себе в комнату, не включая свет, и рухнул на кровать. Сердце колотилось где-то в горле. Побег не удался. Правда оказалась чудовищной. Я был в ловушке.

В этот момент в зеркале в углу комнаты, в темноте, на мгновение возникла и тут же исчезла знакомая ухмыляющаяся физиономия.

У меня не было сил даже на испуг. Я лишь тяжело вздохнул, уткнувшись лицом в подушку, и проговорил в ткань, почти не надеясь на ответ:

– Добрый вечер, Вася.

Из темноты донесся тихий, почти сочувствующий голосок:

– Первый шок – самый сильный, служивый. Завтра будет... интереснее.

Я закрыл глаза, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.

– Пленник, – прошептал я в темноту. – Я здесь пленник.

В зеркале что-то дрогнуло. Тень отделилась от стекла и приняла более четкие очертания. Вася сидел, скрестив ноги, прямо в воздухе посреди комнаты, но его голос доносился все так же из зеркала.

– Эх, Геннадий Аркадьевич... Понимаю, ты в шоке. Серьезный такой, армейский мужык, а тут тебе – раз! – и весь твой мир кверху дном. Но слушай старого зеркального троля.

Его голос потерял обычную ехидцу и стал на удивление серьезным.

– Мы не такие, как нас малюют в ваших ужастиках или сказках. Ну, ладно, некоторые – такие, куда деваться. Но большинство... Мы просто другие. С особенностями. Как... ну, как люди в очках – одни близорукие, другие дальнозоркие. Только наши «очки» – это умение в Сумрак нырять, или шерсть отращивать, или со временем договариваться. Мы такие же, как вы. Со своими семьями, счетами за электричество и глупыми ссорами из-за того, чей мандрагор громче кричит.

Я медленно сел на кровати, вглядываясь в его размытые очертания.

– Вампиры... Оборотни... – выдавил я.

– А ты солдат! – парировал Вася. – И что? Всех под одну гребенку? Тот, кто вчера тебя в спину стрелял на учениях, и тот, кто тебя из огня вытаскивал – они одинаковые? Вот и тут так. Владимир Сергеевич, может, и вампир, но он последние пятьдесят лет на диете из томатного сока. А Степан... да, он в полнолуние бегает по лесу, зайцев пугает. Но в остальное время он лучший садовник и водитель в округе. И дом этот – не тюрьма. Он... убежище. От таких же, как ты, охотников за «нечистью». От любопытных. От мира, который не готов принять тех, кто шевелит ушами или разговаривает с растениями.

Он помолчал, давая мне переварить его слова.

– Тебя не взяли в заложники, Геннадий. Тебе предложили работу. И дом тебя проверил. И ты выдержал. Потому что ты не сбежал, когда увидел меня. Не закричал, когда Маруся рассказала про Сумрак. И даже сегодня, узнав правду, ты не сломался. Ты просто... устал. И это нормально.

Я глубоко вздохнул. Его слова, как ни странно, действовали успокаивающе. Может, оттого, что в них не было лжи. Была усталая, многовековая правда.

– Так что вытри сопли, служивый, – снова появилась знакомая ехидная нотка в его голосе. – Завтра новый день. И поверь, с нами скучно не будет. А спать уже пора. Вы, люди, без сна совсем киснете.

Его силуэт поплыл и растворился в стекле. В комнате снова стало тихо.

Глава 4

Я проснулся в шесть утра, в холодном поту. Первым делом схватил телефон. Семнадцатое сентября. Та же дата, что и вчера. Сердце упало. Значит, тот кошмар с исповедью монстров был... сегодня? Или вчера? В голове мелькали обрывки:

«Мы – монстры...»

«Дом проверяет...»

«Сумрак...».

Я с силой потёр лицо ладонями, словно пытаясь стереть эти образы. В ушах отдавалось последнее, что я помнил перед пробуждением – голос Васи из зеркала: «Первый шок – самый сильный, служивый...»

Временная ось поплыла. Я сидел на кровати, пытаясь отдышаться, и чувствовал себя абсолютно разбитым. Вчерашний день – если он был вчера – оставил после себя не только душевные шрамы, но и физические: шея и лоб горели, будто их и вправду укололи колючки, а в ухе слабо звенело.

Ладно, Геннадий, нервы. Надо ромашковый чай попить, успокоиться. Хотя, черт, а вдруг и ромашка здесь какая-нибудь... говорящая? Я отогнал дурацкую мысль.

Сбросил одеяло, сделал зарядку. Мускулы ныли приятной усталостью, суставы щёлкали, возвращая тело в привычное, осязаемое русло. Раз-два, вдох-выдох. Никакой мистики, только физика. После контрастного душа я пытался смыть остатки ночного кошмара. Стоя под ледяными струями, я чувствовал, как сознание проясняется. Вытерся насухо, прошелся тряпкой по зеркалу – рожи корчить не стал. После вчерашнего (или того, что привиделось) это казалось кощунством. Облачился в униформу, старательно завязал галстук-бабочку и спустился на кухню.

Мысленно составил список дел: протереть пыль с дубовых рам, проверить серебро... И замер.

На обеденном столе лежала записка. Тот самый список. Календула, белладонна, удобрение из жуков... Меня прошибло током.

Значит, не сон?

Но дата...

Я снова достал телефон. Семнадцатое. Утро.

Голова пошла кругом.

Ладно, чаю крепкого нужно.

Заваривая его, заметил на холодильнике вторую записку, прилепленную магнитиком в виде летучей мыши: «Для Маруси – манная каша. ОБЫЧНАЯ. Без ингредиентов.» Хоть что-то адекватное. Я с облегчением выдохнул.

Пока чай заваривался, я решил провести маленький эксперимент. Подошел к окну и посмотрел во двор. Всё было на своих местах: палисадник со статуями, скамейка, гравийная дорожка. Никаких двигающихся теней или малиновых глаз в кустах. «Нервы, Геннадий Аркадьевич, просто нервы», – повторил я про себя как мантру.

После завтрака, который прошел на удивление спокойно и тихо (видимо, все обитатели дома отсыпались после вчерашних «откровений»), я принялся за работу. Протирая рамы картин в коридоре, я поймал себя на том, что разглядываю портреты предков Кудеяровых с новым интересом. Вот мужчина в камзоле с неестественно бледным лицом и острыми клыками, рядом дама с глазами прикрытыми веером. А вот женщина в кринолине, чья тень на картине отбрасывала очертания огромной кошки. «Воображение разыгралось», – буркнул я сам себе, но отвести взгляд не мог.

Именно в этот момент ко мне подошел Степан. Он был в своей обычной рабочей одежде, но сегодня на лице его, помимо вечной угрюмости, читалась тень какого-то странного одобрения. Он тяжело хлопнул меня по плечу, отчего я чуть не выронил тряпку.

– Собирайся. Поедем на «Берендеев торг».

Меня снова затрясло изнутри. Этот рынок... Воспоминания о зубастых лианах, летающих колбасах и говорящем медведе всплыли с пугающей четкостью. Я сделал вид, что поправляю бабочку, чтобы скрыть дрожь в пальцах.

– Это как-то связано со списком на столе? – спросил я как можно нейтральнее.

– Верно. Пойдем, переоденешься. Не в костюме же по грязи шляться. – В его голосе не было насмешки.

В кладовой он выдал мне те же джинсы, кожанку и свитер, что и в «прошлый» раз. Дежавю сжимало горло. Одежда пахла тем же – лесом, дымом и чем-то похожим на мед. Ладно, думал я, если это дар свыше, использую. Значит, буду знать, куда не ступать, у меня есть шанс избежать прошлых ошибок.

Мы выехали в этот раз на ухоженном внедорожнике. Маршрут повторялся один в один. Я молча смотрел в окно, отмечая знакомые вехи: старый полуразрушенный завод, поле с одиноким деревом, странной формы скалу. На развилке я едва не предложил свернуть налево, но вовремя вспомнил «проклятые болота» из сна. Сердце заколотилось.

– Там, кажется, местность болотистая, – осторожно, будто невзначай, заметил я, кивая на левую дорогу.

Степан резко повернулся, его бровь поползла вверх. В глазах мелькнуло удивление и подозрение.

– Откуда знаешь? – прорычал он.

– Рассказывали... – соврал я, глядя в окно. – Кто-то из соседей, кажется. – Не могу же я сказать, что видел это в кошмаре, верно?

Степан что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и свернул на правый, безопасный путь. Я почувствовал слабое головокружение от успеха. Получается, я могу влиять на события? Или это просто совпадение?

На рынке царил хаос, но... на этот раз он был другим. Более человечным. Никаких говорящих медведей или существ с тремя глазами – просто шумная, немного чудаковатая барахолка. Люди торговались, смеялись, кто-то играл на гармошке. Но приглядевшись, я заметил детали: женщина, которая зашивала порванную сумку, делала это без иголки и нитки, водя пальцами по ткани, и та сама срасталась; старик чистил яблоко, и кожура слетала с него одной непрерывной, закручивающейся в спираль лентой, которая потом сама свернулась в клубок и укатилась под прилавок.

Степан, идя рядом, глухо инструктировал, как опытный проводник:

– Вон того, с татуировкой глаза на лбу, – видишь? Держись подальше. Заговорит – весь день потеряешь, да и кошелек опустошит. А вон у тех, с вывеской «Огурцы хрустящие», – товар дрянь. Последний раз купленный у них огурец сгнил еще до дома не успел доехать. Закупаемся у Агафьи. Она хоть и ворчливая, но честная.

Всё шло по «сценарию», пока Степан не отлучился, чтобы забрать заранее заказанный тот самый мешок с удобрением из жуков. Я остался стоять у прилавка Агафьи, разглядывая связки сушеных трав, которые тихонько перешептывались между собой на языке, похожем на шелест листвы.

И вот ко мне подошла она. Та самая элегантная женщина, резко выделяющаяся на фоне рыночной суеты своим безупречным платьем и шляпкой с вуалью. От неё пахло дорогими духами и... серой.

– Вы от Маргариты? – улыбнулась она. Улыбка была светлой, почти ослепительной, но глаза, холодные и пронзительные, оценивали меня как вещь на аукционе.

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Вот оно. Проверка.

– Как узнали? – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– О, я многое знаю. Мы с ней... старые подруги. – Она протянула мне маленький холщовый узелок. Он был тёплым и пульсировал у меня в ладони, как живое сердце. – Передайте ей этот мешочек. И поинтересуйтесь, как поживает ее черный цветок. Уверена, он уже затосковал без моего внимания.

В этот момент вернулся Степан. Увидев меня с узелком, он замер на месте. Его лицо исказилось от чистого, немого ужаса. Он уже открыл рот, чтобы крикнуть, но я его опередил. Воспоминание о зубастых лианах и хаосе было слишком ярким.

– Пойдем, – резко и громко сказал я, засовывая дар в глубокий карман куртки. – Здесь душно. И пахнет серой.

Я резко развернулся и пошел к машине, не оглядываясь. Через секунду я услышал тяжелые шаги Степана позади себя.

Мы молча закинули покупки в багажник. Степан сел за руль, но не заводил мотор. Он смотрел на меня, и в его взгляде было что-то новое – не просто уважение, а почти суеверный трепет.

– Едем на болота, – приказал я, глядя прямо перед собой. – Там, где мы сворачивали.

Степан не спорил. Он просто кивнул, завел машину и выехал на дорогу. Казалось, он понял, что я хочу сделать без слов.

У края трясины было туманно и тихо. Воздух был тяжелым и влажным, пахло гниющими растениями и тиной. Я вышел из машины, чувствуя, как сердце колотится. Я вытащил злополучный мешочек. Он пульсировал у меня в руке еще сильнее, словно чувствуя близость «родной» стихии.

– Держи дистанцию, – бросил я Степану и швырнул узелок что есть силы в липкую, пузырящуюся черноту болота.

Несколько секунд ничего не происходило. Я уже начал думать, что ошибся, что в этот раз всё по-другому. И тут из глубин с чавкающим, отвратительным звуком полезли знакомые лианы-капканы. Они были точно такими же, как в моем кошмаре – зубастые, покрытые слизью, с шипами, хлопающими по воздуху.

– В машину! Быстро! – заорал я.

Мы рванули назад, в салон, и Степан давил на газ, пока проклятое место не скрылось из виду в клубах пыли и тумана. Он молчал минут десять, сжимая руль. Потом тихо, почти шепотом, спросил:

– Откуда ты знал? Откуда ты знал про мешок? Про болото?

Я посмотрел на него. Солгать сейчас было бы глупо.

– Понял, что это не к добру, – все же уклонился я, пожимая плечами. – Нутром. Что это за чертовщина была? И эта женщина... Она правда знакома с Маргаритой Павловной?

– Правда, – хрипло ответил Степан, возвращая взгляд на дорогу. – Аграфена Семёновна. Они не то чтобы дружат. Соперничают. Родовая борьба у них. Скоро у них... девичник, что ли. Ботанический. Маргарита каждый год побеждает, а Аграфена вечно подсуживает. Вот и в этот раз попыталась «помочь». Прислала бы «подарок» в дом – мало бы не показалось. А так... отделались легким испугом.

Я кивнул, глядя на его обычные, совсем не желтые глаза. Во сне всё было иначе, ярче, уродливее. А здесь... просто люди со своими странными, немного опасными хобби. Остаток пути мы болтали о пустяках. О машинах, о том, как Степану удается содержать «буханку» в таком идеальном состоянии, о погоде. И в этой простой, мужской беседе родилось что-то новое – не просто рабочие отношения, а настоящее товарищество. Похоже, в этом безумном доме у меня появился если не друг, то надежный союзник.

Мы подъезжали к особняку, выгрузили все, что купили. Степан, кряхтя, взвалил на плечо тот самый зловонный мешок с удобрением и поплелся в сторону сарая, бросив на прощание: "Корзины – в оранжерею. Барыня ждет."

Меня встретила на крыльце Маргарита Павловна, высокая и невозмутимая в своем рабочем холщовом халате, в руках она держала секатор, на лезвии которого поблескивала какая-то липкая, фиолетовая субстанция.

– Прекрасно, – сказала она, окинув корзины оценивающим взглядом. – Всё в оранжерею, несите. Геннадий Аркадьевич, вы – со мной. И будьте осторожны с тем ящиком – там корешки мандрагоры, они сегодня не в духе.