Текст книги "Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме"

Автор книги: Вольфганг Кеппен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

Вольфганг Кеппен
ГОЛУБИ В ТРАВЕ
*
ТЕПЛИЦА
*
СМЕРТЬ В РИМЕ

Романы

 
Перевод с немецкого
Предисловие В. И. Стеженского
Художник В. И. Терещенко
Редакторы И. Г. Бобковская, Л. Н. Григорьева
 

____________________

СОДЕРЖАНИЕ:

В. Стеженский. Вольфганг Кеппен и его романы

 
Голуби в траве. Перевод К. Азадовского
Теплица. Перевод В. Стеженского
Смерть в Риме. Перевод В. Девекина и В. Станевич
 

____________________

ВОЛЬФГАНГ КЕППЕН И ЕГО РОМАНЫ

Среди имен выдающихся писателей, представляющих литературу Федеративной Республики Германии, имя Вольфганга Кеппена пользуется у нас заслуженной известностью и признанием. Его произведения не раз публиковались в нашей стране и никогда не залеживались на полках книжных магазинов. Можно не сомневаться, что и это новое издание романов Кеппена быстро найдет своих читателей.

Однако на литературной сцене ФРГ Кеппен и его книги стоят как бы на заднем плане. С одной стороны, он признанный классик, лауреат многих почетных литературных и академических премий ФРГ, но в то же время романы его выходили крайне малыми, даже по западногерманским меркам, тиражами, почти не переиздаются и современным западногерманским читателям едва известны. Могу утверждать это как участник литературных встреч в университетских и школьных аудиториях, библиотеках и книжных магазинах ФРГ. Когда речь заходила о современной западногерманской литературе, то имя Вольфганга Кеппена и названия его произведений присутствовавшие, как правило, узнавали от советских участников этих встреч. Может, действительно, нет пророка в своем отечестве? А может, есть тому и другие причины? Попробуем разобраться.

«Каждая написанная мною строка, – сказал однажды Кеппен, – направлена против войны, против угнетения, бесчеловечности, бессердечия, убийства.

Мои книги – это мои манифесты». И всякий, кто читал произведения этого писателя, его критические статьи, интервью и выступления, может подтвердить, что Кеппен никогда не изменял своим принципам. А если вспомнить, в каких сложных и тяжелых условиях проходил жизненный путь Кеппена, его формирование как писателя еще в далекие тридцатые годы, то становится понятным, что его убеждения не могли не вступить в противоречие с официальной политикой германских властей в разные периоды истории.

Мне посчастливилось лично познакомиться с Кеппеном во время его первого приезда в Советский Союз в 1957 году по приглашению Союза писателей СССР. С тех пор мы не раз встречались с ним в Мюнхене, у него на квартире или в каком-нибудь любимом им маленьком кафе. Надо заметить, что мало кто из современных писателей ФРГ так неохотно рассказывает о своей жизни, о своем творческом пути, как Кеппен. «Я считаю крайне неприятным, – не раз говорил он, – когда люди начинают интересоваться моей жизнью. Пусть читают мои книги, там есть то, что я хотел рассказать, а обо всем другом я вовсе и не желаю рассказывать». Неудивительно поэтому, что в работах о Кеппене, опубликованных в ФРГ, можно встретить противоречивые сведения, касающиеся его биографии. За долгие годы мне все-таки удалось уточнить с помощью самого писателя основные вехи его жизни и творчества.

Вольфганг Кеппен родился 23 июня 1906 года в Грейфсвальде, тогдашней Померании. Окончил гимназию в Восточной Пруссии. Изучал германистику в университетах Грейфсвальда, Гамбурга, Берлина и Вюрцбурга, но занятия пришлось бросить: надо было зарабатывать деньги, помогать семье. В поисках заработка Кеппен служил билетером в кинотеатре, был поваром на пароходе, продавцом мороженого, фабричным рабочим. В начале тридцатых годов он попадает в Берлин, работает в репертуарных отделах театров, некоторое время сотрудничает со знаменитым режиссером Эрвином Пискатором, пока наконец по рекомендации известного критика Герберта Иеринга не устраивается на постоянную работу в редакцию газеты «Берлинер берзен-курир», корреспондентом которой он был до закрытия газеты нацистами.

Берлинские годы не прошли бесследно. С этим городом связано начало литературной деятельности Кеппена, его знакомство с известными писателями, актерами, художниками. В первые месяцы после прихода к власти гитлеровцев их еще можно было встретить в знаменитом «Романском кафе», где осторожно, вполголоса, с оглядкой на незнакомых обсуждали происходившие в Германии события. Там бывали Пискатор и Франк, Кестнер и Ровольт, Деблин и Вольф.

«Иногда появлялся здесь и Кеппен, – вспоминал литературовед В. Раш, – как всегда, молчаливый, замкнутый, но вдруг произносил несколько фраз, свидетельствующих о его недюжинном уме и острой наблюдательности». Кеппен публиковал в «Берлинер берзен-курир» театральные рецензии, литературно-критические статьи и заметки. «Эти годы, – говорил он, – во многом помогли мне. Я научился писать в любое время, не дожидаясь вдохновения».

Последний период Веймарской республики был ознаменован крупными явлениями в немецкой литературе. Достаточно вспомнить появившиеся в те годы «Берлин – Александерплац» А. Деблина, «Город Анатоль» Б. Келлермана,

«Человек без свойств» Р. Музиля, «Марш Радецкого» Й. Рота, «Что же дальше, маленький человек?» Г. Фаллады, «Иосиф и его братья» Т. Манна и многие другие произведения, получившие признание не только в Германии, но и за ее пределами. Литературная обстановка, в которой складывался писательский талант Кеппена, требовала поэтому высшего напряжения сил, полной самоотверженности. Для Кеппена, который «считал литературу более серьезным делом, чем жизнь» такие суровые требования были неоспоримы. И он доказал это уже первой своей книгой, романом «Несчастная любовь», опубликованным в 1934 году берлинским издательством «Бруно Кассирер».

Изображенная в романе гнетущая атмосфера всеобщей подозрительности, нескончаемых попыток удушить свободное слово, утвердить официальное единомыслие воспринимались немецкими читателями как относящиеся к их собственной стране. Показывать это, да еще приводить свободолюбивые речи героев романа требовало от автора немалого мужества.

Высоко оценил роман «Несчастная любовь» Г. Иеринг, отметивший большое художественное мастерство автора, его умение владеть словом. Не обошла вниманием роман и официальная критика. Так рецензент газеты «Берзенцайтунг» потребовал немедленно отправить его автора в концлагерь.

Чувствуя, как сгущаются над его головой опасные тучи, Кеппен в начале 1934 года уехал в Голландию. Там, живя в небольшом курортном городке Швенингене, он закончил работу над новым романом «Стена шатается». Роман был опубликован в Берлине в 1935 году в том же издательстве «Бруно Кассирер», незадолго до его разгрома гитлеровцами.

«Я считаю, – говорил Кеппен, – что писатель должен выступать против власти, против насилия, против давления большинства, массы, больших чисел, против окостенелых прогнивших традиций, писатель должен быть с теми, кого преследуют, изгоняют…» Эти слова вполне определяют идейное содержание романа «Стена шатается». В 1939 году без ведома автора он был переиздан в Берлине под названием «Долг», однако остался почти не замеченным в литературных кругах.

Находясь в Голландии без официального разрешения, Кеппен не имел права устроиться на какую-нибудь постоянную работу. Ему удалось, однако, связаться с руководительницей антифашистского кабаре в Гааге, дочерью Томаса Манна Эрикой, которая приняла в судьбе Кеппена живейшее участие. Он получил возможность писать тексты для актеров, участвовать в подготовке программы. Так продолжалось несколько лет.

После того как в выходившей в Париже немецкой эмигрантской газете «Дас нойе тагебух» была опубликована заметка о Кеппене под рубрикой «Вне имперской палаты культуры», положение писателя стало небезопасным. В 1938 году он нелегально возвращается в Германию, имея на руках документы, подтверждающие, что он будто бы никогда из нее и не уезжал.

С помощью своих берлинских друзей Г. Иеринга и Э. Энгеля Кеппен сотрудничает в сценарных отделах киностудий Берлина и Мюнхена. Под чужой фамилией он участвует в создании многих коммерческих фильмов, приобретает твердое финансовое положение.

Началась вторая мировая война. «Самым невыносимым для меня, – вспоминал Кеппен, – было бы попасть в армию и воевать за Гитлера и его клику. Но мне повезло: штатные работники крупных киностудий были освобождены от военной службы». Так продолжалось несколько лет.

В 1943 году директор киностудии «Бавария-фильм», крупный нацист, поручил Кеппену написать сценарий пропагандистского фильма. Чтобы оттянуть время, Кеппен уезжает в Берлин якобы в поисках необходимого материала.

Однако директор «Бавария-фильм» разгадал намерения писателя и пригрозил ему отправкой на фронт. С ноября 1943 года Кеппен переходит на нелегальное положение.

В Мюнхене писателю пришла на помощь сотрудница «Бавария-фильм», немецкая коммунистка, участница антифашистского Сопротивления. Она достала ему справку о том, что он работает над фильмом «государственной важности» и имеет право на постоянные поездки в Берлин и Мюнхен, а также документ, в котором сказано, что он киноактер и находится в отпуске. Однако его военный билет был уже просрочен, и если бы Кеппена задержал военный патруль, его могли бы без суда повесить как дезертира.

«Нет, я не был участником Сопротивления, – говорил мне Кеппен, – хотя лично знал и глубоко уважал некоторых подпольщиков-антифашистов. Вообще мое поколение недостаточно активно боролось против гитлеровской власти. Но оно не дало гитлеризму ни одного Стендаля национал-социалистского духа и вообще ни одного настоящего писателя. Хотя бы это спасает честь моего поколения».

Неподалеку от Мюнхена, на берегу Штарнбергерского озера, расположился маленький курортный городок Фельдафинг. Светло-серая трехэтажная вилла с несколькими балконами и большой застекленной верандой. «Вот здесь, – рассказывал мне Кеппен, – я жил, вернее, обитал с января 1944 года. Тогда, как, впрочем, и сейчас, здесь пансионат. Его владелец, откровенный нацист, с самого начала отнесся ко мне с явным подозрением. Правда, документы мои были еще не просрочены, печати и солидные подписи представителей официальных учреждений производили нужное впечатление. Но шло время, и однажды хозяин пансионата заявил, что донесет на меня в гестапо. Я не стал с ним спорить, только заметил, что в таком случае не поздоровится и ему за «укрывательство дезертира». Тот понял и на всякий случай упрятал меня в подвал. Там я провел много месяцев, до прихода союзных войск. Последние недели питался только сырой картошкой, которой, слава богу, в подвале было вдоволь. Так закончилась для меня война».

А потом переезд в Мюнхен, поиски жилья, работы. В те месяцы ему встретилась Марион, молоденькая девушка, потерявшая родителей, кров, имущество. Вскоре она стала его женой.

В 1951 году в небольшом штутгартском издательстве вышел в свет новый роман Кеппена «Голуби в траве», принесший автору широкую известность.

«Над городом шли самолеты-птицы, предвещавшие несчастье. Как гром и град был грохот моторов, как гроза. Гроза, град и гром днем и ночью, то рядом, то вдалеке, учебные вылеты смерти, глухой гул, содрогания, воспоминания на развалинах. Бомбовые люки самолетов еще были пусты…» – так начинается этот роман.

Еще живы воспоминания о страшных бомбежках, еще не расчищены развалины, еще не собрались вместе разбросанные войной немецкие семьи, а в воздухе уже запахло военной гарью. И что из того, что пока еще пусты бомбовые люки, ведь начинить их смертельным грузом не составило бы большого труда.

Последовательный антимилитарист, вернее, убежденный пацифист – к счастью, сегодня это слово уже перестало быть ругательством – Кеппен предостерегал своих соотечественников, и не только их, от необдуманных действий, которые могут стать роковыми. Недавнее прошлое еще далеко не стало достоянием истории, оно не только живо, но и жизнеустойчиво в условиях «холодной войны», бешеного антисоветизма и антикоммунизма.

Бесконечной вереницей проходят перед глазами читателя разношерстные обитатели Мюнхена, города, где всегда были особенно заметны шовинистические, реваншистские традиции. Здесь и затаившиеся гитлеровские приспешники, которые ждут своего часа, чтобы вновь занять командные высоты и погнать на новую бойню немецкую молодежь; и солдаты американской армии, белые и негры, чуждые друг другу и не понимающие толком, почему и зачем так долго должны они находиться далеко от родины, от своих близких, хотя война уже давно закончилась; и закоренелые циники, вроде киноактера Александра, который пользовался раньше покровительством геббельсовского министерства пропаганды, а теперь небезуспешно претендует на роль «звезды» западногерманского кино; и представитель литературной элиты, писатель Эдвин, считающий себя выразителем «общеевропейского духа» (некоторые критики утверждали, что прообразом его послужил поэт Т. Элиот); и художник Филипп, окутанный «мертвыми отходами веселья», чувствующий себя вне времени и пространства: «Страдал ли он, думая о погибших, о мертвых жилищах и погребенных товарищах? Нет».

Символический смысл получают изображенные Кеппеном картины послевоенного «черного рынка», безудержной спекуляции всем, на что возникал и не прекращался спрос: сигаретами и произведениями искусства, жевательной резинкой и женской красотой. А где-то рядом, надежно укрытые от постороннего взгляда, совершались другие сделки, продавались и покупались акции нефтяных компаний, металлургических заводов, строительных фирм.

И на этом мрачном фоне, подобно солнечной вспышке, неожиданно возникает любовь молодой немки Карлы и американского солдата негра Вашингтона. (Присущая Кеппену ироничность проявилась здесь даже в выборе имени.) Как трогательна их наивность, их искренность и незащищенность, как по-детски мечтают они о будущем счастье и свободе и каким все это оказывается иллюзорным! Вашингтон вспоминает таблички «только для белых», негритянские кварталы, «улицы расового неравенства». Никаких перспектив, достойных человека, прошедшего тяжкие испытания войны, которая велась «за свободу», «против тирании», «за гражданские права», как выясняется, нет.

«Только поезд белых американцев шел в сказочный мир магазинов, в мир благосостояния, обеспеченности и удовольствий. Америка Вашингтона была темна и убога. Такой же темный, убогий, гадкий и оставленный богом мир, как и тот, что здесь». И как удары погребального колокола звучат в романе слова художника Филиппа: «Не надейтесь. Надеяться не на что. Не осталось вообще никаких надежд».

К моменту выхода этого романа уже получили известность в ФРГ многие писатели, показавшие в своих романах и повестях, стихах и пьесах бесчеловечность гитлеризма, утверждавшие необходимость демократического миролюбивого пути развития западногерманского государства. Достаточно назвать «На улице перед дверью» Борхерта, «Побежденные» Рихтера, «На земле» Кролова, «Поезд пришел вовремя» Белля, «Подпольщики» Вайзенборна,

«Интервью со смертью» Носсака и другие. Роман Кеппена «Голуби в траве» привлек внимание читателей и критики своей масштабностью, высоким художественным мастерством.

Хотя действие романа охватывает всего один день, писатель сумел нарисовать широкую картину послевоенной западногерманской действительности.

«Задачу писателя, – говорил Кеппен, – я всегда видел в том, чтобы быть выразителем чаяний бедных и угнетенных, вызывать гнев и протест против нищеты, против равнодушного Бога. Я принадлежу к тем писателям, которые призваны доставлять одни неприятности».

Роман «Голуби в траве» – яркое доказательство верности Кеппена своим убеждениям. Писатель выступает как непоколебимый защитник слабых, обездоленных и бесправных, как мужественный борец со всем, что уродует человеческие души, подавляет свободу личности, лишает ее возможности по собственному разумению, по воле своих чувств обрести личное счастье.

Кеппен сумел так глубоко проникнуть в суть изображаемого им капиталистического общества, что многие страницы книги кажутся написанными значительно позже. Вот, например, изображение нефтяного кризиса, сделанное приемом монтажа заголовков газетных статей: «Война за нефть; воля народа; конфликт обостряется; нефть – коренному населению; флот без нефти; попытка взорвать нефтепровод; буровые вышки под военной охраной; прослеживаются связи с русскими; авианосцы в Персидском заливе». Первую часть этих заголовков чуть ли не слово в слово можно было прочитать и в конце семидесятых, и позже в сообщениях западной печати об очередном энергетическом кризисе, а последние заголовки – даже в наши дни.

Впервые в западногерманской литературе Кеппен использовал некоторые приемы, широко применявшиеся такими видными западными писателями, как Джойс, Дос-Пассос и другие. Он смело соединял авторское повествование с внутренними монологами своих героев, диалоги с косвенной речью, широко прибегал к коллажу, включая в художественную ткань повествования подлинные документы, газетные и журнальные материалы.

Писатель настолько точно и убедительно изображал окружавшую его действительность, что нашлись люди, которые хотели привлечь его к суду за то, что он якобы вывел их в своем романе, хотя и под другими фамилиями.

Кеппена публично обвиняли в тайном фотографировании, записывании на магнитофонную ленту, использовании слухов и сплетен. Отвечая им, Кеппен писал: «Нет, господа, у меня нет тайной фотокамеры, нет портативной подзорной трубы, я должен разочаровать вас и, к сожалению, испугать: дело обстоит много проще, но и много страшнее. Жалкий писака сидит за своим столом и высасывает из пальца все, что ему нужно. Он устремляет свой взгляд в пустоту или в темноту или во что-то светлое, взгляд его проникает сквозь стены, сквозь опущенные жалюзи, сквозь одежды и сердца, и он видит в сердцах людей истину, сладость и горечь жизни, ее тайну, ее страхи, ее боль, ее мужество».

Отношение западногерманской критики к первому послевоенному роману Кеппена было противоречивым. Если такие серьезные и вдумчивые критики и писатели, как В. Енс, Х. Формвег, А. Андерш, К. Кролов и другие назвали Кеппена «крупнейшим современным немецким писателем», «политическим романистом страны, в которой гуманность имеет мало шансов», то другие называли Кеппена «литературным авантюристом», а его роман порождением «экзистенциализма развалин». Но даже доброжелательные критики не соглашались с глобальным пессимизмом Кеппена, с его убежденностью в неизбежности новой мировой войны, атомной, несущей гибель всему человечеству. К счастью, самые мрачные предчувствия писателя не сбылись. А может, не сбылись они и благодаря предостережениям таких писателей, как он сам, как Белль, Шаллюк, Ленц, Грасс и другие, – если говорить только о писателях ФРГ. Во всяком случае, их книги, их выступления на общественных форумах сыграли не последнюю роль в мобилизации общественного мнения ФРГ на борьбу за мир и взаимопонимание народов, независимо от их государственных и социально-политических систем.

Художественный талант и политическая зрелость В. Кеппена еще больше проявили себя в опубликованном в 1953 году романе «Теплица».

Действие романа относится к началу пятидесятых годов, когда во всеуслышание заявило о себе западногерманское «экономическое чудо», ставшее своего рода международным рекламным знаком Федеративной Республики Германии.

Гудят заводские трубы, в полную мощь работают угольные шахты, строятся новые электростанции. Западногерманская промышленность уверенно выходит на одно из ведущих мест в мире. Забыты лишения первых послевоенных лет, продовольственные карточки, талоны на уголь, лимиты на электроэнергию. Магазинные прилавки ломятся от товаров, которые еще вчера казались недоступными. В сфере материальной обеспеченности западногерманское государство достигло, казалось бы, полного процветания.

Да и в общественно-политической жизни все вроде бы обстоит вполне благополучно: активно действуют профсоюзы, защищающие права трудящихся, открыто выступают политические партии, в том числе и коммунистическая.

Широко издаются и распространяются оппозиционные газеты и журналы, где каждый, казалось бы, может свободно высказать свое мнение, даже если оно противоречит правительственному. И «чрезвычайные законы» пока еще не стоят на повестке дня.

Так, значит, в самом деле «все прекрасно» в боннском государстве? Но тогда почему почти каждая страница романа звучит, как крик о помощи?

Почему у кормила власти в ФРГ стоит немало бывших высокопоставленных гитлеровцев, нацистских чиновников, дипломатов и генералов? И почему, наконец, кончает жизнь самоубийством герой книги, депутат бундестага, антифашист Кетенхейве?

Внимательный читатель без особого труда найдет ответ автора на все эти вопросы.

«Мы все живем в политике, – писал Кеппен, – мы ее объекты, а может быть, уже и жертвы. Но разве может писатель уподобляться страусу и кто как не писатель должен играть в нашем обществе роль Кассандры?» В западногерманской литературе того времени едва ли можно найти более политически насыщенное произведение, чем роман «Теплица».

Кетенхейве, человек решительно антинацистских взглядов, сторонник демократической государственной системы, возвращается из вынужденной эмиграции в ФРГ, «одержимый желанием помогать, строить, залечивать раны, добывать хлеб», участвовать в «создании новых основ политической жизни и демократической свободы». Однако с подлинно демократическими силами послевоенной Западной Германии он не сумел найти контакта.

Кетенхейве попал в окружение «хищных зверей», «ядовитых змей», кишащих в «политических джунглях». Став депутатом бундестага, он узнает, что правительство ФРГ готовит закон о всеобщей воинской повинности, о создании новой армии. Он пытается помешать этому, пытается привлечь на свою сторону депутатов, которые, казалось бы, являются противниками милитаризма. Но большинство их слишком пассивно, не верит, что все это можно предотвратить. Даже в рядах своей партии, считавшейся оппозиционной, Кетенхейве не нашел поддержки. Впрочем, это и неудивительно. «Союз изгнанных», в который он вступил после войны, поскольку сам был изгнанником, в начале пятидесятых годов стал требовать возвращения немецких земель, потерянных в результате военного поражения.

Писатель ставит в романе серьезный вопрос о свободе выбора в обычных, лишенных экстремальности условиях. В самом деле, кто мог бы помешать Кетенхейве сблизиться с более прогрессивными кругами, чем приверженцы его партии? Только он сам, который «пасовал перед любой жизненной задачей. Он спасовал в тысяча девятьсот тридцать третьем, и в тысяча девятьсот сорок пятом он тоже спасовал. Спасовал в политике. Спасовал в своей профессии».

В своих мечтаниях Кетенхейве опережал время, в которое ему довелось жить. Он «ратовал за абсолютный пацифизм, за окончательное осуществление лозунга «Долой оружие!». Он сознавал, какую ответственность брал на себя, она угнетала его и не давала ему покоя. Но даже оставшись без союзников, без единого друга на Западе и на Востоке, не понятый ни здесь, ни там, он усвоил из уроков истории, что отказ от оружия и насилия никогда не приведет к таким несчастьям, как их применение».

Кеппен назвал свой роман и государство, где происходит его действие,

«теплицей». В русском языке это слово однозначно, в немецком же «теплица»,

«das Treibhaus», связана с глаголом «treiben», означающим не только «выращивать» и «всходить», но и «гнать», «понуждать», «плыть по течению».

Именно в такой «теплице» всходили и быстро шли в рост ядовитые злаки неонацизма и реваншизма, покорно плыли по течению обывательские массы, не понимая, куда оно их влечет, подвергались гонениям те, кто испытывал боль за будущее своей страны и своего народа.

«Что у нас позади? – думает Кетенхейве. – Оборонительные линии. Реки.

Оборона на Рейне. Оборона на Эльбе. Оборона на Одере. Атака на Висле. А что еще? Война, могилы. А что впереди? Новая война? Новые могилы?» Нет, он не хотел новых могил, не хотел новых кладбищ, «ни европейских, ни малоевропейских». Но только «нехотения», как показывает писатель, уже недостаточно. Были нужны не просто благие пожелания, а решительные, целенаправленные действия.

Кеппен не раз обращает внимание читателя на опасности, которые присущи изображенному в романе времени. «Холодная война» грозила вот-вот перейти в горячую, небывалую по своим разрушительным силам. В ФРГ полным ходом шла «национальная реставрация, означавшая реставрационный национализм». Участие в антифашистском Сопротивлении, а тем более служба в военных формированиях антигитлеровской коалиции считались «непатриотичными». Да и ругать Гитлера, даже признавать, что он и его клика привели страну к катастрофе, тоже было чревато неприятностями. Ведь история Германии, включая и годы коричневого мракобесия, рассматривалась многими политиками, историками и публицистами как своего рода непрерывный поступательный процесс.

Средствами острой сатиры изображает писатель тех, кто стоял у кормила власти, кто толкал Западную Германию на путь военных авантюр. Вот Фрост-Форестье, влиятельный чиновник, «любивший вспоминать о своей службе в штабе главного командования сухопутных войск». Человек с большими связями, он мог влиять на правительственную политику, подбирать нужных людей на важные посты как в самой ФРГ, так и за ее пределами. Это он пытался отправить Кетенхейве послом в далекую Гватемалу, чтобы тот «не путался здесь под ногами».

В одном лагере с Фростом-Форестье и «банкир богачей» Штиридес и затаившийся нацист фон Тимборн, который дважды «сидел в Нюрнберге»: сначала на трибуне съезда гитлеровской партии, потом на скамье подсудимых.

И набожный лицемер Кородин, разыгрывающий из себя демократа и «слугу народа». Имея в своем гараже два роскошных автомобиля, он ездит в бундестаг на троллейбусе, чтобы потом поразглагольствовать о народных нуждах. И преуспевающий журналист Мергентхайм, который когда-то работал вместе с Кетенхейве в одной газете, но в отличие от него не эмигрировал, а стал верным прислужником нацистов.

Более сложным и противоречивым предстает в романе образ лидера боннской оппозиции Кнурревана, «человека старого закала», который «с ранних лет стремился к знаниям, потом к справедливости, а позднее, поскольку выяснилось, что знания и справедливость понятия ненадежные, трудно определяемые и всегда зависимые от некой неизвестной величины, устремился к власти». В тысяча девятьсот тридцать третьем году «бывшие фронтовики под вопли о фронтовом товариществе бросили Кнурревана, носившего в сердце кусок свинца, в концлагерь». А теперь, пользуясь славой борца-антифашиста, он выступает за создание западногерманской армии,

«армии патриотов» под руководством «демократических генералов».

Пережившие военный разгром гитлеризма промышленные воротилы, которые «вкладывали капиталы в фюрера», гитлеровские генералы, которые привели к власти «бациллу из Браунау», вся эта «раковая опухоль на теле немецкого народа» неудержимо разрасталась, подавляя своими метастазами свободное развитие западногерманского общества. «Взаимное страхование от катастроф действовало безотказно», вечно вчерашние «снова были при должности», и все стало знакомым и привычным.

Именно поэтому так строго судит своего героя, Кетенхейве, автор. Да, Кетенхейве лично не совершал никаких преступлений, не кривил душой, никого не предавал, не оговаривал. Он не ходил на поклон к нацистам, не воевал за «великую Германию», но ведь и он несет вину за то, что Гитлер смог прийти к власти, что в Западной Германии вновь подняли голову недобитые гитлеровцы. Однако не всегда можно согласиться с авторским приговором.

Ведь Кетенхейве старался до конца выполнить свой долг, он идет в бундестаг, чтобы выступить против большинства, против политики ремилитаризации, хотя и понимает, что «изменить правительственный курс в Бонне… не удалось бы даже Демосфену».

Протест Кетенхейве против создания западногерманской армии остался неуслышанным. Искать поддержки в движении сторонников мира, апеллировать к социал-демократическим, тем более коммунистическим кругам он не хотел, да и не мог. Потеряв всякую надежду, поняв свою обреченность, Кетенхейве решает уйти из жизни. «Депутат был совершенно бесполезен, был в тягость самому себе, и прыжок с моста принес ему освобождение» – такими словами заканчивается роман «Теплица».

В немецкой литературе прошлого картина прыжка с моста не раз приобретала символическое значение свободы. Можно, например, вспомнить сцену из шиллеровского «Вильгельма Телля», когда Гертруда говорит Штауфахеру: «Прыжок с этого моста принесет мне освобождение», или из романов «Успех» Фейхтвангера, «Фабиан» Кестнера и других.

«Я многое предвидел, – писал Кеппен, – не имея желания прослыть пророком. Я хотел, чтобы была Германская республика, а не разделенная Германия с противоположными политическими воззрениями. Я хотел бы видеть великую немецкую демократию. Миролюбивую Германию, а не милитаристскую».

Многие причины, помешавшие осуществиться желаниям Кеппена и миллионов его соотечественников, убедительно вскрыты в романе «Смерть в Риме», изданном в 1954 году.

Волею случая в начале пятидесятых годов в Риме встретились немцы, чьи судьбы уже не раз перекрещивались. Среди них бывший генерал СС Готлиб Юдеян, приговоренный после войны к смертной казни, но сумевший избежать ее, как, впрочем, и многие другие нацистские преступники. Сбежав в одно ближневосточное государство, он быстро нашел новых хозяев, которым помогал теперь закупать оружие. В Италии он собирался также побывать на местах боев, где он якобы отличился в годы второй мировой войны. Выясняется, однако, что «отличался» он не фронтовыми подвигами, а жестокими расправами с мирным итальянским населением, женщинами, детьми, стариками. «Этот человек был палач, – так характеризует его автор. – Он пришел из царства смерти, от него исходило зловоние, он был сама смерть».

Юдеян страшен и вместе с тем ничтожен. Мы видим его бесчеловечность, безграничное самомнение, безудержное стремление оживить «призрак национального величия, призрак расового возвышения, призрак реваншизма» и в то же время его духовное убожество и политическую слепоту. Юдеян не способен понять, что времена переменились, что течение истории не имеет обратного хода.

Писатель отнюдь не преуменьшает опасности подобных торговцев смертью, политических слепцов, которые не сомневаются в том, что «для подлинного ощущения власти нужно лишь одно: убивать». Вчерашний каратель, сегодняшний убийца арабских партизан Юдеян, если ему удастся снова прийти к власти, начнет расправляться с немецкими антифашистами и демократами. Ведь даже незадолго до собственной смерти Юдеян убивает ни в чем не повинного человека: жену всемирно известного дирижера.