Текст книги "За полвека до Бородина"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Мне показалось, что предстоящее приключение нравилось ему.

Я уехал почти ни с чем.

А через два месяца получил из Теребень письмо. В нем сообщалось, что в подвале церкви обнаружен склеп, но никаких надписей нет, и потому, кто в нем похоронен, сказать нельзя…

Сегодня нам известно лишь имя и отчество матери Михаила Илларионовича – Анна Илларионовна, – это открыл в 1957 году ленинградский историк Ю. Н. Яблочкин, отыскав такие сведения в церковных, так называемых исповедальных книгах. Однако девичьей фамилии Анны Илларионовны мы так и не знаем, ибо в родословных книгах ни среди Беклемишевых, ни среди Беклешовых, Бедринских, Костюриных в конце XVII – начале XVIII века не значится ни одного Лариона или Иллариона, какой мог бы быть отцом Анны Илларионовны, родившейся, по предположению Ю. Н. Яблочкова, в 1728 году.

…Много, очень много белых пятен все еще остается в истории нашей родины. Это пятнышко лишь одно из них – маленькое, но очень досадное.

Может быть прочитав эту «Беседу», кто–нибудь из вас, мои читатели, возьмется за то, чтобы стереть пятно и на его месте написать: «Матерью великого русского полководца М. И. Кутузова, как нами достоверно установлено, была…»

6

Обедали в доме Лариона Матвеевича в полдень – оттого что вставали рано. Иван Логинович обычай этот знал и потому подъехал к брату точно в назначенное время.

Моряк гордился своей пунктуальностью и не смущался иной раз подчеркнуть это качество, с годами ставшее неотъемлемой чертой характера. Однако на сей раз Иван Логинович превзошел и самого себя: он въехал в ворота в тот самый миг, когда грохнула полуденная пушка Петропавловки.

Хозяин загодя вышел на крыльцо, собираясь встретить гостя у входа в дом. Рядом с ним стоял и Миша.

Как только коляска Ивана Логиновича показалась в воротах и одновременно грянул пушечный выстрел, и отец и сын дружно рассмеялись; гость был явно смущен и растерян таким оборотом событий и сам смеялся вместе с ними.

– Здравия желаю, ваше императорское высочество! – шутливо вытянувшись в струнку и пытаясь изобразить на лице величайшее почтение, говорил Ларион Матвеевич. – Артиллеристы вас встречают пушечной пальбой, а вот мы, пионеры, оплошали – ни почетного караула, ни барабанного боя «Честь», ни выноса знамени.

Иван Логинович шутливо хмурил густые брови.

– Пусть будет для нас примером Луций Квинкций Цинциннатус, муж скромный и доблестный, – патриций и сенатор, ходивший за плугом, – а не цесари, купающиеся в славе и утопающие в лести.

Обнявшись и расцеловавшись, братья и Миша прошли в дом. В столовой зале, когда они вошли туда, ждал их только один человек – Аким Прохорович.

Он стоял у накрытого стола в новом сюртуке, в парике, в белых нитяных перчатках. На груди старика сияла серебряная гангутская медаль, кою надевал он лишь в особо торжественных случаях.

Стол был накрыт не так, как обычно: постлана была парадная красная скатерть, выставлен праздничный фаянсовый сервиз и в центре стола благоухал осыпанный ранней зеленью молочный поросенок, покрытый золотистой, хрусткой корочкой.

Первым подошел к столу Ларион Матвеевич. Следом за хозяином неспешно и чинно проследовали к своим местам гость, домочадцы и обитатели дома.

Аким торжественно отодвинул стул хозяина, стоявший во главе стола, и Ларион Матвеевич строго оглядел всех собравшихся. По правую руку от него находился гость его – Иван Логинович, по левую – старший сын Миша. Стоял отец семейства, стояли и все его домочадцы.

Ныне может показаться: экая безделица – кто где за столом сидит? Да только не столь уж неважной вещью оказывалось все это на поверку: старший сын, выделенный из числа прочих детей, с самого начала не просто воспринимался ими как старший, как замена отца и его продолжатель, но и как их будущая опора и глава семьи, если любезного их родителя не станет в живых.

Рядом с Мишей стоял Семен – пятилетний брат его, сонный еще, черноглазый, щекастый, кудрявый мальчик, сильно похожий на старшего брата. Третьей от Лариона Матвеевича стояла семилетняя Аннушка. По возрасту она была ближе всех к Мише. По левую руку от Лариона Матвеевича, рядом с Мишей, стояла мать хозяина дома – шестидесятилетняя Прасковья Семеновна, доводившаяся бабушкой всему выводку внучат и теткой двадцатичетырехлетнему Ивану Логиновичу. Рядом с нею под правою ее рукой сидела самая младшая ее внучка – Дарьюшка.

Бабушка была родом со Псковщины и внучат своих звала «выводнями» или же «вылупышами», как называли в родных ее местах неоперившихся еще птенчиков, живущих в родительском гнезде. Дарьюшке только–только сровнялось три года, и бабушка держала девочку подле себя, чтоб в случае какой ее оплошки помочь управиться с ложкой или салфеткой.

Сестренки, как и братья, тоже походили друг на друга. Только Михаил и Семен схожи были здоровьем и красотой, а девочки, насупротив тому, были блеклы, белявы, худы и невзрачны. «Эка незадача, – говаривала бабушка, – надо бы наоборот, да не пожелал того господь – уродились мальчишки в красавицу мать, а девочки как есть вылитый Лариоша».

И хоть был ей Лариоша родным сыном, но не могла она не признать очевидного: невестка ее была истинной красавицей – белолицей, кареглазой, статной, а сынок лицом не вышел, хотя всем прочим взял – и умом, и нравом, и мужественной статью.

И, глядя на внуков, всякий раз вспоминала она невестку, что померла три года назад. И, вспоминая это, Прасковья Семеновна глядела на младшенькую Дашеньку со сложным чувством горькой к ней любви и столь же горькой досады, смешанной с печалью: и виновной была она в смерти собственной матери и, конечно же, не виновна.

А досада все ж была.

И теперь, глядя на Дарьюшку и сидящую напротив ее Анну, Прасковья Семеновна еще раз подумала: «Эка незадача с девицами–то получилась».

Разнились характерами и девочки: Аннушка была тиха, покорна, слезлива. Младшая же уже и сейчас выказывала необычайно крутой норов – была дерзка, криклива и упряма до чрезвычайности.

Бабушка, сколь не перебирала в памяти огромное семейство Голенищевых – Кутузовых, ни в ком из них ничего подобного ни припомнить, ни отыскать не могла.

Ни в ее родне – была она из семьи Бедринских, – ни в семьях родственников ее и свойственников – Кутузовых, Беклешовых, Яхонтовых, Костюриных и иных – столь своенравного характера не встречалось.

И думала Прасковья Семеновна: «В зернышке все свойства – и хлеба и яблони. В зернышке и все свойства человека. Не может из пшеничного злака вырасти крапива, а из крапивного семени не вырастет хлебный колос. Так и человек – сколь ни трудись над ним, сколь ни бейся, а ежели в зерне его была червоточина, то рано или поздно вылезет она наружу, как ни ухитряйся и что ни делай».

И с еще большею жалостью глядела на Дарьюш–ку – от самого своего рождения как есть разнесчастное дитя. Даже в этом, лилейном, как тогда говорили, возрасте видно было, что растут в доме две дочки–дурнушки и красавицами им и через пятнадцать лет не стать. И все же из них двоих Дарьюшка и в красоте уступала сестренке. Отцу и бабушке оставалось одно – надеяться на пословицу: «Не родись красивой, а родись счастливой».

При большой внешней схожести друг с другом и братья, так же как и сестры, уже и сейчас сильно отличались характерами. Михаил был весел, необычайно сообразителен и до всего нового весьма любопытен. Он с младых ногтей своих был скороспел – даже пошел, когда не было ему еще и года.

Семен же сделал свой первый шаг сам в конце второго года, заговорил и того позднее, был вял и задумчив и, как говаривала Прасковья Семеновна: «С ангельского еще возраста был наш Семушка прибит на цвету».

Беседа 2,

посвященная дальнейшей жизни и пестрыми судьбам тех, кто сидел за столом Лариона Матвеевича перед уходом в море дяди и племянника Голенищевых – Кутузовых.

Благодаря стараниям того же Ю. Н. Яблочкина только в 1957 году нам стала в общих чертах известна и биография Иллариона Матвеевича.

Илларион Матвеевич Голенищев – Кутузов родился в 1718 или 1719 году и четырнадцати лет – 8 октября 1733 года – поступил в Инженерную школу, в которой потом стал учиться и его сын Михаил. В феврале 1737‑го Илларион Матвеевич окончил школу со званием кондуктора первого класса. Он хорошо чертил и рисовал и потому после окончания школы был направлен для производства съемки местности сначала в окрестностях Петербурга, потом в Кронштадте, Выборге, Кексгольме и на шведской границе.

Весной 1741 года И. М. Голенищев – Кутузов был назначен адъютантом в ранге подпоручика к командиру Кронштадтской крепости и начальнику гарнизона генерал–аншефу барону Иоганну Людвигу Люберасу и потом одиннадцать лет состоял при этом человеке, следуя за своим начальником всюду, где оказывался и генерал Люберас.

Так как с 1741 по 1752 год жизнь Иллариона Матвеевича оказалась теснейшим образом связана с генералом Люберасом, имеет смысл коротко рассказать и о нем, тем более что не в малой степени служебные успехи И. М. Голенищева – Кутузова зависели от этого человека.

Шотландец по происхождению, Иоганн Людвиг Люберас вступил в русскую службу, как только русские войска овладели Лифляндией, где обитал тогда их род, изгнанный из Шотландии. Молодой Люберас знал языки – немецкий, французский, шведский, латынь – и очень быстро хорошо выучился говорить и писать по–русски. Петр I определил его к известному рудознатцу Виллиму Геннину, и тот довольно скоро сделал из Любераса приличного инженера.

При учреждении в 1719 году Берг–коллегии, ведавшей всеми «рудокопными делами», Люберас стал ее вице–президентом. Потом двадцать лет он строил разные порты и крепости, производил картографическую съемку Финского залива, руководил Сухопутным шляхетским корпусом, воевал в Польше, выезжал с дипломатическими поручениями, пока, наконец, не занялся последним в своей жизни делом – строительством канала Петра Великого и укреплением Кронштадта. В 1741 году Люберас стал командовать инженерным корпусом и «всеми фортификационными делами». В эту–то пору и появился рядом с ним подпоручик Илларион Матвеевич Голенищев – Кутузов.

Чина генерал–аншефа Люберас был удостоен не за воинские подвиги, а за то, что руководил церемонией коронации Елизаветы Петровны, и таким образом из первых военных инженеров стал одним из первых царедворцев.

В декабре 1742 года Люберас был отправлен на конгресс в Або (Турку) для подписания мирного трактата, завершавшего войну между Швецией и Россией. Трудные переговоры шли около полугода. Русские представители – А. И. Румянцев и Люберас – сумели подтвердить основные статьи предшествующих русско–шведских соглашений и добиться некоторых новых выгодных для России условий. За подписание трактата в августе 1743 года Люберас был награжден орденом святого Владимира, а его адъютант – большой Серебряной медалью.

В начале 1744 года новоявленный дипломат и вместе с ним Илларион Матвеевич уехали в Стокгольм – барон Иван Люберас, так стали теперь писать его имя и титул, был направлен в Швецию российским министром–резидентом, то есть чрезвычайным и полномочным послом.

Почти год ехал Люберас с немалой свитой в Стокгольм. Он не захотел плыть морем и «правил посольство» через Берлин, Гамбург и Копенгаген. Вместе с ним познавал Европу и его адъютант. В Стокгольме, при шведском дворе, Люберас пробыл около полутора лет и затем был отозван в Россию.

Здесь незадавшийся дипломат снова вернулся к военно–инженерной службе, возглавив работы по строительству канала имени Петра Великого и усовершенствованию Кронштадтской крепости.

25 мая 1752 года, по завершении работ на канале, был Ларион Матвеевич произведен в инженер–капитаны и определен «к управлению конторой кронштадтских строений».

30 июля 1752 года каменный канал имени Петра Великого был торжественно открыт, а через неделю – 6 августа – Люберас умер. Бывший его адъютант стал продолжателем дела инженера Любераса. Он следил и за всей трассой канала и по–прежнему управлял всеми фортификационными и инженерными делами Кронштадта.

Именно в этом качестве и пребывал Илларион Матвеевич, когда мы познакомились с ним и когда отправлял он в морское путешествие сына своего, Михаила.

А теперь заглянем вперед и расскажем о его дальнейшей жизни. Пройдет всего четыре года, и в 1758 году «за оказанные при строении канала кронштадтского труды» будет Ларион Матвеевич произведен в инженер–майоры, а затем и в инженер–подполковники.

В новом чине своем прослужит он недолго в Риге, а потом, в апреле 1759 года, будет переведен инженер–полковником в Петербург, в Главную канцелярию артиллерии и фортификации. В ней станет он ведать Остзейским крепостным департаментом – то есть всеми крепостями Прибалтики, – а кроме того, и обсуждать вопросы комплектования войск, и испытывать вместе с другими к тому назначенными офицерами новые орудия на военных кораблях, и делать многое иное, что ему поручалось.

3 марта 1763 года станет Ларион Матвеевич инженер–генерал–майором и тут же приступит к строительству Петербургского арсенала, на следующее же лето-в 1764 году – возглавит группу, которая начнет снимать трассу проектируемого судоходного канала меж озером Ильмень и Волгою.

А еще через несколько лет приступит генерал к постройке Екатерининского канала (ныне зовется канал Грибоедовским), за что по окончании строительства будет награжден императрицей золотой табакеркой, усыпанной бриллиантами, и, что не менее важно, получит в награду и сердечное расположение государыни, кое затем распространится и на сына его Михаила.

В ноябре 1769 года будет он назначен в армию П. А. Румянцева и вскоре окажется вместе с сыном своим Михаилом на театре военных действий. Достоверно известно, что вместе–то отец и сын Голенищевы – Кутузо–вы были только весной 1770 года, когда инженер–генерал–майор И. М. Кутузов и премьер–майор М. И. Кутузов были отправлены в только что взятую у турок крепость Измаил – «ради означения, как бы лучшее в том городе сделать укрепление». Знали ли они, какую службу сослужат их труды одному из них через двадцать лет? Вернувшись с театра военных действий «за старостью лет и болезньми» – а было ему тогда «возраста его 51 год», – 4 ноября 1770 года Ларион Матвеевич выйдет в отставку инженер–генерал–поручиком и поселится в Москве, став московским сенатором. Здесь прозвали его «Разумною книгой». Старик шутил, смущаясь, и говорил своим близким: «Здесь, в Москве, считают меня за чудо, надобно удалиться в деревню».

Всю свою жизнь (а умер он в 1784 году 65-ти лет, когда Михаилу Илларионовичу шел сороковой год) он оставался сыну добрым советчиком и верным другом. И сын, кажется, платил ему тем же.

К сожалению, мы очень мало знаем об их взаимоотношениях. Но среди документов, которыми мы располагаем, есть письмо Кутузова начальнику канцелярии Потемкина Василию Степановичу Попову от 1 сентября 1784 года. Кутузов, находящийся тогда в Павлограде, просил дать ему отпуск в связи со смертью отца.

«Так как теперь уже путь дурен и расстояние 1500 верст, да в ином месте задержут, и карантины, испросить у его светлости (фельдмаршала, князя Потемкина) позволение пробыть до ноября месяца».

А ехать надо было во Псковское наместничество. Полторы тысячи верст. По бездорожью. И потом полторы тысячи верст – обратно. Только любящий сын мог сделать это…

А теперь пришла пора поближе познакомиться и с Иваном Логиновичем.

Он доводился Лариону Матвеевичу двоюродным г братом, а матери Лариона Матвеевича – Прасковье Семеновне – родным племянником. У Лариона Матвеевича было еще и три родных брата, Андрей, Логин и Семен.

Отец Ивана Логиновича тоже был моряком, но успел дослужиться до лейтенанта. Он умер совсем молодым – в 1737 году от чумы под Очаковом, когда его сыну шел восьмой год.

Родился Иван Логинович 21 августа 1729 года в имении отца в Торопецком уезде и в 1742 году тринадцатилетним отроком был определен в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, но уже на следующий год перевели его в Морской, из–за того что был он из новгородских дворян, а они, по указу Петра I, долженствовали преимущественно поступать в морскую службу.

Год пребывания в Сухопутном корпусе был Ивану зачтен, приняли его сразу же во 2‑й класс, и оттого в 1744 году стал он уже гардемарином.

В 1746 году семнадцатилетний Иван Логинович был произведен в мичманы, в 1751‑м – в унтер–лейтенанты и вскоре стал командиром небольшого фрегата.

Выходить в море он стал еще кадетом и потому, став командиром корабля, вышел в море в восьмой раз. В 1753 году он – уже командиром – ходил из Петербурга в Архангельск и обратно, что в те времена почиталось весьма нелегким и небезопасным делом.

Вот и на этот раз, весной 1754 года, собрался двадцатичетырехлетний лейтенант Голенищев – Кутузов в очередное плавание, решив взять с собою своего восьмилетнего племянника Михаила.

А теперь мы пропустим следующие семь лет из жизни Ивана Логиновича, потому что подробно расскажем о них в повести, и познакомим с тем, что произойдет с ним потом, когда мы уже с ним расстанемся. Жизнь Ивана Логиновича окажется ненамного беднее и тусклее жизни его великого племянника.

На семейном небосводе Голенищевых – Кутузовых, где талантов было предостаточно, Иван Логинович все же сверкал звездой первой величины.

Он стал впоследствии и писателем, и переводчиком, и педагогом, и общественным деятелем, оставаясь военным и моряком. Причем в каждом из этих качеств Иван Логинович был известен всей просвещенной России. И любое из перечисленных выше свойств, обладай Иван Логинович только им одним и никакими иными, и то сделало бы его «персоной первого градуса».

Иван Логинович был не просто моряк. Он занял в истории русского флота место выдающееся и исключительное. Его справедливо почитали отцом всех русских военно–морских офицеров: с 19 июня 1762 года до 21 августа 1802‑го (до дня своей смерти), на протяжении сорока лет, он был бессменным директором единственного в России Морского кадетского корпуса.

Через его руки прошло более двух тысяч кадетов, которые к концу жизни Ивана Логиновича, став офицерами и адмиралами флота, составляли половину морского офицерского корпуса России.

И несмотря на то что с годами Иван Логинович получал все новые, более высокие чины и звания, а 31 октября 1798 года стал президентом Адмиралтейств–коллегий, он всю жизнь оставался также и на своей бессменной вахте – директором Морского кадетского корпуса.

Административные способности сочетались у адмирала с педагогическими – во всяком случае, именно на нем остановила свой выбор Екатерина Вторая, когда встал вопрос о том, кто станет преподавать морское Дело ее единственному сыну – наследнику престола, Цесаревичу Павлу Петровичу.

Между прочим, августейший воспитанник и его высокообразованный воспитатель сохранили на долгие годы искреннюю взаимную приязнь. За свое короткое царствование Павел сделал для Ивана Логиновича все, что мог. Он не только назначил своего воспитателя президентом Адмиралтейств–коллегий, наградив его высшим российским орденом Андрея Первозванного, но и «повелел состоять в первом классе («Табели о рангах») на всех правах и преимуществах генерал–фельдмаршала», возведя Ивана Логиновича на высшую ступень служебной лестницы.

Таким образом, Иван Логинович оказался одним из немногих екатерининских вельмож, которые, будучи взысканы покойной императрицей – именно Екатерина дала ему чин полного адмирала, – сумели сохранить и дружбу ее сына.

Между прочим, сказанное следует отнести и к его племяннику – Михаилу Илларионовичу, а также и к двум сыновьям адмирала – Логину и Павлу, которые не потерпели краха с переменой царствования и кончили службу первый – генерал–лейтенантом флота и председателем Морского ученого комитета, а второй – сенатором и попечителем Московского университета.

И хотя Иван Логинович был всего на шестнадцать лет старше племянника, но Михаил Илларионович всю жизнь почитал адмирала вторым отцом и беспрекословно признавал его авторитет и старшинство.

Известен был адмирал и тем, что перевел с французского на русский немало всяческих сочинений, в том числе и небезызвестного «Задига» месье Мари Аруэ Вольтера. Диапазон переводчика был столь же широк, как и его знания, и потому он перевел и другую книгу – Павла Госта «Искусство военных флотов». Эта книга сохранилась и до наших дней. Ее полное название – «Искусство военных флотов, или Сочинение о морских еволюциях, содержащее в себе полезные правила для флагманов, капитанов и офицеров, с приобщением примеров, взятых из знатнейших происшествий на море за пятьдесят лет, изданное иезуитом Павлом Гостом, профессором математики Королевского училища в Тулоне, напечатано в Лионе в 1697 году. С французского перевел Иван Голенищев – Кутузов».

Я перелистывал ее с душевным трепетом. Старая огромная книга по существовавшей в то время моде была посвящена «Ея императорскому величеству, всепресветлейшей державнейшей великой государыне Екатерине Алексеевне». «Я почитаю сей случай за крайнее свое благополучие, – писал Иван Логинович, – к засвидетельствованию перед всем светом моея всеподданнейшей, искренней благодарности за высочайшую милость, которую Вы оказать мне благоволили, поручив в смотрение мое Морского Шляхетного Кадетского корпуса юношество».

После обращения к императрице шло «Предуведомление от трудившегося в переводе» Ивана Логиновича к его читателям. «Книга сия, – писал переводчик, – уповаю, от морских людей тем благосклоннее и охотнее принята будет, что до сего времени о морских делах, а особливо, что до военной морской практики касается, на нашем языке ничего на свете не издано. Паче ж, как мое главное намерение в переводе сея книги состояло в том, что молодым, во флоте служащим офицерам, на нашем языке подать способ к познанию теории сея самые нужныя и существенныя части их искусства, а более для приуготовляемого во флоте в Морском Шляхетном Кадетском корпусе юношества, то, мне кажется, о сем самом и стараться должно, чтоб не оставить ничего к поданию им основательного учения всех возможных в их искусстве правил…»

Огромная книга состояла из шести частей и трактовала о всех видах «морских еволюций, сиречь движений, которые флот для приведения себя в порядок и надлежащее положение делает, дабы на неприятеля нападать, или самому с лучшею пользой обороняться. Сие слово, – пояснял автор, – взято у сухопутной армии, где еволюциями именуются различные движения, которые делают ескадроны или баталионы для принятия желаемого вида и положения».

Вслед за тем шли объяснения терминов из международной морской практики.

Вот лишь некоторые из них.

«Румб – каждый из 32‑х пунктов компаса».

«Курс – линия компаса, по которой корабль правит».

«Ветр – прямая линия, по кцей он дует».

«Линия бейдевинда – линия восхождения корабля против ветра. Линий бейдевинда суть две – одна с правую сторону ветра – штирборд, другая – в левую, называется бакборд».

«Фордевинд – когда ветр в корму дует». Книга знакомила читателей и с классификацией кораблей, начиная с самых крупных – линейных.

«Линейным кораблем считается корабль не меньше чем пятьдесят пушек имеющий, которые бы на нижнем деке по крайней мере были бы калибром не менее осьмнадцати фунтового калибра».

Рассказав о классах кораблей, приводил переводчик и бытующие на флоте команды.

«На фертоен становиться!» – команда отдается, когда корабль ложится на два якоря. Чаще всего на фертоен становятся на тесных рейдах, когда нельзя из–за тесноты отдать много якорей.

На фертоене якоря кладутся на противных румбах, причем большой с той стороны, откуда ожидается сильный ветер, а малый – с противоположной».

Иван Логинович не только сделал перевод книги Павла Госта, но и существенно дополнил свой труд многими новациями. Ведь «Искусство военных флотов» вышло в свет чуть ли не сто лет назад, и многое на флотах переменилось. Следовало ли бездумно переводить книгу, которая в оригинале могла быть только пособием по истории парусного флота?

И Иван Логинович практически стал соавтором давно уже скончавшегося Госта.

Можно предполагать, что Михаил Илларионович внимательно читал эту книгу: свидетельством тому доскональное знание им военно–морской терминологии.

Летом 1790 года, командуя корпусом, расположенным под крепостью Аккерман, генерал–майор М. И. Кутузов по приказу Потемкина должен был «делать также примечания на море» за турецким флотом.

Он делал эти «примечания» с немалым искусством и большою пользой. Так, например, 25 августа 1790 года М. И. Кутузов сообщил точные сведения о местонахождении сорока восьми турецких военных и транспортных кораблей, стоявших в пределах видимости неподалеку от Гаджибея, где через четыре года появился новый порт – Одесса. Через три дня двадцать пять русских военных кораблей вышли из Очакова в указанный Кутузовым район и выиграли бой.

При чтении рапортов и донесений, написанных Кутузовым о движении флота, классификации судов, силе ветра и связанными с этим маневрами, удивляешься прекрасному знанию им тактики флота и военно–морской терминологии.

За успехи на поприще просветителя и переводчика был адмирал 21 октября 1783 года при открытии Российской Академии в первом же заседании избран ее действительным членом.

По–видимому, не случайным было и то, что именно сочинения месье Вольтера предпочел многим прочим переводчик И. Л. Голенищев – Кутузов. Иначе как объяснить тот факт, что когда собиралась знаменитая «Уложенная комиссия», кою вольнодумцы и острословы сравнивали с французским Конвентом, то делегатом от Торопецкого дворянства был именно он – Иван Логинович Голенищев – Кутузов? И думается, может быть, и не только потому, что родился на Псковщине, в Торопецком уезде.

Человек широкого образования и относительно передовых воззрений, влюбленный в дело воспитания юношей, он много дал и своему двоюродному племяннику, приобщив его к поэзии, театру, музыке.

Теперь нам остается познакомиться с младшими сестрами и братом Миши.

Их жизнеописания знакомы нам чуть лучше биографии их матери.

Долгое время некоторые историки считали Михаила Илларионовича единственным ребенком в семье Лари–она Матвеевича. Даже в таком авторитетном издании, как «Русский биографический словарь», утверждалось, что Миша был его единственным ребенком.

В томе словаря «Кнаппе – Кюхельбекер», в статье, посвященной Иллариону Матвеевичу Кутузову, на странице 627 говорится: «От брака его с Беклемишевою (по иным с Беклешовою) родился его единственный сын Михаил, впоследствии князь».

Что же знаем мы о его сестрах и брате?

Мы уже говорили, хотя и мимоходом, что сестра Михаила, Дарья Ларионовна, была помещицей в селе Матюшкино, о чем писал краевед Л. И. Софийский; знакомо тебе и имя брата – Семена Ларионовича, похороненного на кладбище Влицкой церкви, о чем сообщала сотрудница псковского музея Л. Н. Кипунова.

В части 2‑й труда П. В. Долгорукова упоминается и еще одна сестра Михаила Илларионовича – Анна.

К сожалению, сведения о каждом из них более чем скудны.

Мы располагаем почти единственным свидетельством о брате его – Семене Илларионовиче. Это письмо М. И. Кутузова от 10 марта 1804 года, написанное жене из волынского имения полководца Горошки: «…Забыл тебе сказать, что я дорогою заезжал к брату Се. Лар. (Семену Ларионычу) и, по несчастью, нашел его, кроме что тих, в прежнем состоянии. Много очень говорил о трубе и просил меня от этого несчастия его избавить и разсердился, когда ему стал говорить, что этакой трубы нету».

Очевидно, что речь идет о встрече с человеком душевнобольным. Только прежнее состояние буйного помешательства сменилось помешательством тихим – «кроме что тих», а так – «в прежнем состоянии».

Сохранились свидетельства и о том, что несчастный Семен Илларионович, заболев, вышел в отставку майором и поселился в одном из имений Голенищевых – Кутузовых, в селе Федоровском Великолукского уезда Псковской губернии и, как нам уже известно, там и умер и был похоронен неподалеку от этого села.

О Дарье Илларионовне известно, что она жила тоже на Псковщине, в родовом своем имении, в селе Ма–тюшкино, построила в селе церковь и была похоронена в ней рядом со своими прадедом и прабабкой. В момент построения церкви, в 1795 году, она названа «генеральской дочерью» и, значит, замужем не была: в противном случае было бы указано, чья она жена и кто ее муж.

Известно также, что в марте 1813 года стараниями Михаила Ларионовича император Александр I назначил ей пожизненную пенсию – 2000 рублей в год. Это случилось за несколько недель до смерти Михаила Илларионовича.

В Матюшкино до сих пор бытует предание, что под горой, на которой некогда стоял барский дом Дарьи Илларионовны, в 1813 году был выкопан пруд. И выкопали его французы, взятые в плен в сражении при Бородино.

А одну из принадлежащих ей деревень Дарья Илларионовна назвала «Бородино». Так она называется и сегодня.

И наконец, о сестре Анне мы знаем, кроме даты ее рождения, только то, что она была замужем за неким Ушаковым и что скончалась она 29 ноября 1813 года, не намного пережив своего великого брата.

В «Петербургском некрополе» В. И. Сатова (т. IV, с. 336) указывается, что «Ушакова Анна Ларионовна, рожденная Голенищева – Кутузова, надворная советница, родилась 20 августа 1746 года, умерла 29 ноября 1813. Памятник сооружен признательностью внука и зятя».

Обо многом говорит эта короткая эпитафия. 67-летняя женщина оставила зятя и внука, пережила мужа – скромного надворного советника Ушакова, – иначе и его бы признательностью сооружался памятник Анне Илларионовне. Кажется, пережила и дочь свою, а то и она бы приняла участие в сооружении памятника.

«Надворный советник»… Чин VII класса, соответствующий чину подполковника. Скромный чин, если сравнивать с его родней по линии жены. Не говоря о великом брате Анны Ларионовны, все ее племянницы были замужем за статскими и военными генералами, камергерами, выходцами из графских и княжеских родов.

Как прожила Анна Ларионовна свою довольно долгую жизнь? И на этот вопрос ответа пока тоже еще нет. А в сотнях писем Михаила Илларионовича, дошедших до нас, он всего лишь однажды упомянул имя своей сестры – 29 апреля 1811 года он писал из Бухареста жене своей Екатерине Ильиничне: «Если Анна Ларионовна в Петербурге, то кланяйся, пожалуйста…»

В областном архиве, в «Ведомостях о дворянах Псковской губернии, с указанием их предков, участвовавших в войне 1812 года», хранится прошение ее правнучки – Любови Петровны Богословской – о позволении ей собирать деньги на приют для слепых.

В приложенной к прошению родословной она раскрывает следующее: надворного советника Ушакова звали Осипом Петровичем, а памятник ставили – зять, Иван Тарасович Сновидов, да внук Анны Илларионовны, Николай Иванович Костюрин.