Текст книги "Зовите меня Клах (Академики) (СИ)"

Автор книги: Владислав Янович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Вы кто? – нервно воскликнул парень.

– Делегат! – рявкнул я и сунул ему под нос свой бейджик.

Парень мельком глянул на него и шустро заелозил пальцем по экрану планшета.

– Вы от "Штыр-пыр Свободы"? – глотая слова, торопливо спросил парень и уставился на меня, как голодный скунс на мясо.

– А так не видно, что ли? – неопределенно ответил я.

– Где же вы ходите?! – воскликнул парень с надеждой на облегчение своего бремени, – Вы же третьим выступаете! Я вас уже обыскался! Пойдемте скорее!

И порученец почти бегом по пустым и темным коридорам провел меня к сцене, остановившись у складок занавеса.

– Ждите здесь! Когда вас объявят, выходите к трибуне и... ну, понятно! Регламент прений десять минут! Десять!

Порученец исчез с легким хлопком. Откуда-то потянуло торфяным болотом.

– Тоже решили поучаствовать в этой оперетке? – благожелательно пробасили сбоку, – За мной будете.

Из соседней кулисы выдвинулся, благоухая свежеупотребленным вискариком, высокий упитанный мужчина в полном расцвете сил и с таким располагающим улыбчивым лицом, что сразу захотелось забыть пин-код от кредитки.

Тем временем, с противоположной стороны сцены к трибуне выдвинулся первый выступающий в прениях и тут же принялся выкрикивать разные сепаратисткие лозунги. В зале его почти не слушали: перекусившие депутаты еще рассаживались, перекрикивались через ряды, кто-то попробовал обсвистеть докладчика, но только забрызгал слюнями лысину соседа спереди. Несколько телеоператоров с большими камерами с заметной ленцой снимали все это действо.

– Прямая трансляция на пятом имперском канале и сюжеты в каждом выпуске новостей на первом и втором, – пояснил упитанный любитель вискарика, заглядывая в проделанную мной щелку в занавесе и представился, – Джозеф Мамонски, председатель минского отделения партии "Разем" ("Вместе"). Буду выступать, как понимаете, за неделимость империи, а вы? – Я слегка напрягся. Представляться собственным именем вряд ли уместно, ведь меня явно приняли за кого-то другого, причем, я понятия не имею – за кого. К счастью, Джозеф, не любил пауз в своей речи. – Кстати, а почему вас направили в эту кулису, ведь, судя по нечетному номеру, вы будете ратовать за отделение княжества?.. Или... м-м! Понимаю, понимаю... А, если не секрет, сколько вы смогли стрясти с организаторов за это? – Джозеф в примирительно-защитном жесте выставил вперед пухлые ухоженные ладошки. Удивительно маленькие для такого крупного дяди. – Не поймите меня превратно – мой интерес чисто умозрительный и теоретический. Хотя, и не совсем. Надеюсь, вы не оскорбились?..

На мою удачу, первый выступающий в прениях закончил дозволенные речи и под вялые хлопки и не менее вялое улюлюканье покинул сцену, а секретарь объявил моего настырного собеседника. Интересно, чем Джозеф собрался порадовать это собрание солдатских и офисных делегатов? И, оставив в покое щель для подглядывания, я переместился поближе к трибуне, по-прежнему скрытый занавесом.

Ну, что можно сказать? Если я правильно понял, и устроители "научно-практической оперетки" действительно приплачивают за плюрализм и независимость суждений, то мой новый знакомый честно отработал свои грязные деньги. Не обращая внимания на реакцию зала (почти отсутствующую), он, словно по бумажке, выдавал один проимперский перл за другим. Стараясь при этом не сильно обрушиваться с критикой на нового Великого Князя Литовского Вирджилиуса. В основном, Джозеф упирал на недостатки независимого государства на основе княжеской формы правления.

– В государствах-княжествах невозможно равноправие граждан, – уверял Джозеф, – Ибо все княжества – противная вещь, они не соответствуют человеческой природе и проклятые Хранителями, так как там господствуют неволя, деспотия и самоуправство хозяев, которые могут наказать, растлить и даже уничтожить своих подданных ради всяческих капризов и не понести за это никакого наказания. Жители независимых княжеств нищие; они живут в вечной бедности, нужде, находясь в полной зависимости от хозяев. И только в Империи человек получает настоящую свободу и счастье.

– Тот, кто не живет в империи, – заявлял Мамонски, – не принадлежит к свободным людям. И даже дворянин, практически не имеет никаких прав и вечно живет в несчастье и нищете... Каждый человек в независимом княжестве – это только тень человека, а не настоящий человек. И если мы покинем лоно Польской Империи, то ни один литвин не будет свободным, каждый станет от кого-то зависеть, а господствовать над всеми станет великий князь, который от рождения хозяин над всеми. И если сейчас мы видим вокруг себя гордых и свободных людей из Великого Княжества Литовского, части Великой Польской Империи, то после отделения мы будем видеть одних невольников...

Джозеф еще говорил, но я уже отвлекся. Не зацепило меня его выступление: сплошные общие места, маловато напора. Да и костюм на нем из магазина готового платья. Скорее всего, устроители, как на всяких сборных концертах, звезд выпускают в конце. Возможно, возможно. Вот и мне сейчас предстоит. И о чем мне говорить? В прениях. Угу. Да я даже не понял, на какие темы были основные доклады. Наверное, стоит, хотя бы, определиться: я ЗА раздел империи или ПРОТИВ. Чисто логически. Потому что слишком мало я прожил в этом мире, чтобы принять взвешенное решение. Хм, чисто логически, делят на части, обычно, то, что умерло. Или убито. Например, мишку на охоте завалили и делят добычу. А по-живому режут только маньяки и хирурги в случае гангрены. Я же пока не заметил ни признаков смерти империи, ни признаков гангрены. Да я даже с вялотекущей бытовой ксенофобией ни разу не столкнулся. Опять же, ни в сети, ни при непосредственном общении никаких призывов (и требований) к политкорректности, которая есть ни что иное, как стремление загнать болезнь вглубь, законодательно спрятать симптомы. И... и вообще мне тут нравится!

– Слово для прений имеет региональный координатор молодежного исторически-патриотического движения "Штуцеры Свободы" Виктор Карцев, – объявил секретарь.

Хо, это, кажется, меня. Интересно, что это за "свободные штуцеры" такие. Что-то историческое? Когда эти ружбайки здесь были на вооружении? Впрочем, нафик все! Выходим. Давай, Кирюха! Не посрами!

Покидающий сцену Мамонски подбадривающе кивнул, я, в ответ, показал ему большой палец и двинул к трибуне, чувствуя, как с каждым ударом сердца кровь в моих артериях и венах вытесняется адреналином.

...Кондовая такая трибунка. О, даже графин на скрытой полочке в наличии. Со стеклянной пробочкой. И стакан. Граненый. Какая прелесть! Винтаж! Респект воякам.

Я покосился на стол президиума, получив за это вялый разрешительный кивок от председателя, обряженного в какие-то вычурные, с закосом под средневековье одежды, и, будучи полностью проигнорирован остальным десятком президиумствующих, посмотрел в зал. А вот зал-то на меня практически не смотрел. Тоже, наверное, ждали политических звезд, черед которых еще не наступил...

И тут моя "дежа вю" взвыла дурниной: трибуна, графин, Виктор, Карцев, "штуцеры", собрание... Не обращаете на меня внимания, значит?.. Дрожащей от избытка адреналина рукой я набулькал полстакана воды, резко выдохнул. Ну, Михал Михалыч Жванецкий, ваше здоровье! Замахнул, занюхал рукавом камуфляжа. (Какая гадость – эти армейские рукава! Чем их пропитывают? Гражданской одеждой занюхивать куда приятнее... Лайфхакчик такой :)

Постучав по капле микрофона и услышав "бумц-бумц" из колонок, я с пионэрским задором воскликнул:

– Мы, молодые штуцерщики! – после чего тут же присел за трибуной.

Опять покосился на удивленного председателя, хамски подмигнул ему и, выждав пяток секунд, встал. Снова постучал по микрофону, проорал:

– Мы, молодые штуцерщики!

И присел.

Теперь на меня уставился весь президиум. Подмигивать не стал. Много их, глаз устанет. Подождал. Выпрямился. О, зал таки заинтересовался моими исчезновениями. Ну, чем я не Копперфильд?!

Не затягивая понапрасну паузу, я со всей дури влепил по трибуне кулаком (слегка трансформированным, хе-хе!) и, придержав упавший стакан, взревел в микрофон:

– ДОКОЛЕ!!!

Мой рев сопроводил визг перевозбудившегося усилка. Удачно получилось.

В президиуме поперхнулся и раскашлялся старичок профессорского вида. Сосед слева начал аккуратно похлопывать его по спине, оказывая первую помощь. Я вытянул в сторону этой парочки руку и пафосно обратился к залу:

– Слышите? Это работает паровой молот!

Сосед старичка замер, не донеся ладошку, а старичок умудрился поперхнуться еще раз.

Я медленно обвел взглядом затихших делегатов, косплея сурового Каа в логове бандерлогов. Увы, долго наслаждаться триумфом мне не дал председатель, предложив:

– Молодой человек, может быть, поближе к делу? – и сделав вид, что устало потирает утомленное лицо, спрятался от телекамер и подмигнул.

Гад!

Тут меня пронзило осознание. Я перепутал начало Эпохи Больших Перемен с просто большой переменой. Школьной. Которая длится ровно до звонка на следующий урок. А пока: уря-а, швабода, гуляй-носись и тому подобное. Вот ведь!

Ладно. Подмигиваем, значит? Разрешаем и одобряем, значит?

И, как говорится, Остапа понесло.

Честно скажу, я очень смутно помню, что я выкрикивал в микрофон. В какой-то момент вдруг предложил провести судебную реформу:

– ...Наши ведущие аналитики, Ларионов и Кутько, разработали ряд Первоочередных Мер Действительной Демократизации Общества. Мы назвали их ПМДДО! (Или "путем маразма дойдем до оргазма", ага!)...

...выстроить четкую вертикаль компетенции судов и зон применения судебных решений. Ибо, если какой-то занюханный судья задрипанного районного суда (Свист в зале, выкрики.) с перепою принимает какое-то решение, то с какой стати это решение обязательно для всей Империи? А если этот судья такой умный, что может решать за всю Империю, то почему он заседает не в Верховном Суде, а в районном? Мы предлагаем: решения районного судьи действуют только на территории его района. Городского – на территории города. И то, если данные решения не противоречат Имперским законам, а то, знаете ли, бывали прецеденты! (Выкрики в зале, свист, топот, непродолжительные аплодисменты.)...

...иски о возмещении морального ущерба исключить полностью. Ибо, если моральный ущерб истца можно монетизировать, то это означает, что его мораль имеет признаки товара, то есть, у него продажная мораль. И вы согласны платить деньги людям с продажной моралью? А если мораль у истца еще и двойная? Платить за ущерб в двойном размере? (Выкрики в зале, свист, топот, непродолжительные аплодисменты.)...

...объектом права должны быть не чувства, слова и намерения, а действия! (Выкрик из зала: "А призывы к экстремизму? С этим как? Понять и простить?") Хороший вопрос. Наш ответ: никогда! Но и судить их до совершения экстремисткого деяния НЕ ЗА ЧТО! Можно только предупредить. Выслать официальное уведомление, что, мол, ваши призывы являются призывами к экстремизму или еще какой гадости. (Выкрик из зала: "Да они подотрутся твоими бумагами!") На наждачке напечатаем! Зато, если экстремистское действие будет совершено, то вместе с непосредственными исполнителями судить надо и "призывателей". Как организаторов! Беспощадно! (Выкрики в зале, свист, топот, продолжительные аплодисменты.)

В какой-то момент какая-то из моих инициатив вызвала бурное возмущение у прокашлявшегося старичка-профессора из президиума. Он, пользуясь президиумским микрофоном, начал требовать отключить трибуну и кричать, что с такими, как я, у страны нет будущего.

– Есть! – воскликнул я в полемическом раже, – Будущее именно за нами! За нашими молодыми могучими спинами! И мы вас к нему не пропустим! Вы пройдете к будущему только по нашим трупам и никак иначе! – я воздел к плечу кулак в культовом жесте, – Но пассаран!

Старичок, побагровев, принялся вызывать охрану, чтобы убрать меня со сцены. На его явно экстремистский призыв появилась парочка мордоворотов в чорной униформе. Пришлось немного побегать от них вокруг трибуны, покрикивая в микрофон и без применения технических средств:

– Вступайте в наши ряды! Вместе мы станем сильнее! Пока мы едины – мы непобедимы! Эль пуэ́бло уни́до хама́с сэра́ венси́до! Эль пуэ́бло уни́до хама́с сэра́ венси́до!

На пятом или шестом круге мордовороты сообразили разделиться и обойти трибуну с двух сторон, отжимая меня к кулисе. "Со сцены уходить нельзя – будут бить," – оценил я степень озверелости на мордах охранников. Неожиданно охота на меня прервалась. Безопасники остановились и, синхронно поджав наушники гарнитур сваеобразными пальцами, выслушали ЦУ от начальства. Приказ им явно не понравился и их физиономии перекосило вообще невообразимым образом. Однако, что-то пробормотав в ответ, они встали по стойке "смирно" и, чуть ли не с поклоном, жестами предложили мне проследовать со сцены.

– А вы? Следом за мной? – не мог не спросить я.

Мордовороты тоскливо помотали головами. Вот и славно! Не люблю, когда меня бьют. И, распевая вдруг вспомнившийся "Венсеремос" ("Мы преодолеем"), я гордо ушел за кулисы.

– "Венсеремос", "Венсеремос": над Литвой клич призывный лети!

"Венсеремос", "Венсеремос": это значит, что мы победим!

(повторять до полного самообмана)

Зал безумствовал, кто-то где-то кому-то уже пытался бить лицо и получал в ответ, старичку-профессору стало плохо, и его унесли оставшиеся без сладкого мордовороты, телевизионщики не знали, куда направить камеры...

– Профессионально! Мои восторги! – приветствовал меня за сценой Джозеф.

Остальные записанные на прения смотрели кисло. Не факт, что их вообще выпустят – в зале, кажется, начали мебель ломать. Внезапно подскочил порученец и подсунул мне планшет:

– Пан Виктор, пальчик вот сюда приложите, пожалуйста.

О, "пожалуйста" и "пан". Чего это с ним? Но палец приложил. За это порученец вручил мне тоненькую стопочку злотых. О, как! Политика начинает мне нравиться.

– И премия! – торжественно возвестил порученец, протягивая стопочку куда потолще.

– Если надо, я и на бис могу...

– Пока не требуется...

Порученец опять словно телепортнулся, а я припрятал "изи маньки" в кармашек на пуговке.

Узрев допстопочку, даже неунывающий Мамонски немного спал с лица. Однако мгновением спустя вдруг оживился:

– Пан Виктор!

– Да, Джозеф?

– А вот этот ваш лозунг... Эль падла чего-то там – он на испанском, кажется?

– Эль пуэбло... Да, на испанском...

«Эх, продешевил!» – размышлял я, пробираясь темными коридорами к служебному входу. За очередным поворотом шум, доносящийся из зала, стал почти неслышен, и я вдруг зевнул. Хо, а главная цель-то почти достигнута – сон нагулян! Я убрал в набедренный карман плоскую бутылочку какого-то вискарика. (Судя по выхлопу Джозефа, вполне приличного с классическими торфяными нотками.) Конечно, пинты вискарика маловато будет за одну из самых известных в моем мире фраз, но... пусть пользуются.

Наконец, я выбрался на улицу, сориентировался и зашагал к складу. Спа-ать...

Однако через сотню метров поймал себя на том, что тихонько мычу один прилипчивый мотив. Видимо, не весь адреналин я пережег, не весь.

Зачем-то оглянувшись на предмет не слышит ли кто и немного подправив слова под текущие реалии, я все-таки запел:

– Прощай, Еленка, грустить не надо,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао

Я на рассвете уйду с отрядом

Лихих литовских партизан

Отряд укроют леса родные,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао

Прощай, Еленка, вернусь не скоро

Нелегок путь у партизан...

Смутная тень, скользившая следом за мной среди кустов обочь дорожки, вдруг приостановилась и спросила у другой тени:

– У него две бабы, что ли?

– Какие две бабы?

– Ну, Елена и эта, Бэлла?

– "Белла" по-итальянски "красотка". Не мешай слова запоминать!

– ...И ждут всех гадов в лесах засады,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао

Здесь будут биться со мною рядом

Мои друзья из разных стран

Нам будет трудно, я это знаю

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао

Но за свободу родного края,

Мы будем драться до конца!

Как некогда правильно заметил посол Тютчев: нам не дано предугадать, как слово наше и так далее. Песня ушла в народ. Сначала ее пели резервисты, отправляясь на сборы, потом ее перевели на разные языки, в том числе, и на язык оригинала и стали петь по всему миру. Между прочим, некоторые страны даже пытались подать на Польшу иск в международный трибунал, обвиняя в том, что в Великом Княжестве Литовском на базах резервистов якобы готовят террористические интербригады. В качестве доказательства цитировали песню.

Но поскольку прозревать будущее я пока не научился, то спокойно добрался до своей лежанки в вещевом складе и завалился спать. И храп Добжи мне уже не мешал.

По примеру Андрея Кощиенко: ссылки в студию!

0. использован перевод А.Горохова

1. почти канонная "белла чао"

https://www.youtube.com/watch?v=4CI3lhyNKfo

2. она же в исполнении гениального Горана Бреговича с его "играем на свадьбах и похоронах" оркестром

https://www.youtube.com/watch?v=KLGY_htXtPI

3. "венсеремос"

https://www.youtube.com/watch?v=z0X4wAhIH_4

4. и в качестве факультатива – песенка про Че Гевару

https://www.youtube.com/watch?v=CbMaZsIcv2Q

5. "Слышите? Это работает паровой молот!"

Много лет назад эта фраза РЕАЛЬНО была использована для УСПЕШНОГО привлечения внимания зала на конкурсе агит-бригад. И все эти годы я думал, что она из стихотворения Роберта Рождественского. Слегка погуглил. Не нашел.

Глава 5

POV Юзик и Марик парни в черном

Юзик сверился с внутренними часами и решительно поднялся с койки.

– Время, – сказал он брату, – Разувайся.

Марик, не задавая лишних вопросов, стянул с правой ноги ботинок и вынул стельку.

А вот обыскивать надо перед помещением на гауптвахту. Тщательно обыскивать! Или, в дополнение к врезным замкам, оборудовать двери камер банальным засовом. Да, неэстетично, зато надежно.

– Обуйся сначала, – посоветовал Юзик, когда Марик в одном ботинке (чорном, естественно) и с отмычками наперевес, упруго хромая, не менее решительно направился к двери.

Замок для вида посопротивлялся профессионалу, но почти тут же тихонько клацнул. Видимо, и у замков есть чуйка и инстинкт самосохранения.

В недлинном коридоре гауптвахты было пусто. Слишком пусто. Похоже, Юзик с Мариком были единственными посидельцами цугундера, что, с одной стороны, могло быть следствием высокого уровня воинской дисциплины в части, а с другой – полного пофигизма командного состава. И, судя по запаху сигаретного дыма с сивушной отдушкой, а так же невнятным, но эмоциональным выкрикам, доносящимся из караульного помещения, верным было второе.

– Зайдем? – кровожадно осклабился Марик, потирая щеку, – Что-то я тоже решил заняться прикладным искусством.

– Не стоит, – отказался Юзик, – Люди отдыхают, футбол смотрят. Не будем отвлекать.

– Судя по комментариям, они БДСМ-порнуху крутят.

– Тем более. Пошли.

Архитектор, спроектировавший здание гауптической вахты явно не служил в армии и не сидел в тюрьме. Или он слишком ответственно подошел к соблюдению требований пожарной безопасности. Иначе не объяснить, почему из коридора с камерами на волю (условную, конечно, ведь губа располагалась на территории военной части) вело два выхода. Один, как и положено, через караулку, а вот второй...

– Есть чем посветить? – спросил Марик, – Не вижу, где тут замочная скважина.

– Это аварийный пожарный выход. Просто толкни штангу, – ответил Юзик.

Марик не поверил, но послушался. Дверь плавно распахнулась.

– Да ну на?! – удивился Марик.

Увы, рояль оказался с сюрпризом под крышкой. Не успело удивление на лице Марика смениться радостью, как противно заверещала сирена, оповещая окрестности, что "с литовского кичмана сбежали два уркана".

– Давай за мной! – скомандовал Юзик и, пригнувшись, метнулся через открытое пространство к густым кустам, среди которых прятался навес курилки. Марик не отставал.

– Падай рядом, – продолжил распоряжаться Юзик, залегая, и объяснил, – Переждем. Здесь вряд ли будут искать – слишком близко. Рванут к периметру.

– Переодеться надо, – Марик вытащил из-под себя и отложил в сторону камешек, – И выяснить, где Мрузецкую держат...

Атональный, выматывающий нервы, воздействующий даже не на подсознание, а на генетическую память и первобытные инстинкты, визг сирены не смолкал. Однако, к удивлению беглецов, на него никто не спешил реагировать. Не выбегали из здания гауптвахты охранники, не включились на вышках прожектора, не раздавался в ночи командирский рык 'Застава в ружье!' Или что там по сценарию прописано?

– Я не понял? – сварливо прошептал Марик, – Нас ловить собираются? Я так простатит заработаю – земля холодная.

Юзик вздохнул и промолчал. Наконец, в краткие паузы, когда сирена словно набирала заряд для новой серии воплей, послышался топот берцев по бетону. Очень одинокий топот. И мимо затаившихся братцев к губе, одной рукой придерживая фуражку, а другой – кобуру, валким скособоченным галопом проскакал очень одинокий офицер с красной повязкой на рукаве. Добравшись, рванул на себя дверь... Потом толкнул... Потом опять рванул... Догадался, что закрыто, и принялся колотить по двери кулаком. Наверное, он при этом еще что-то кричал – рот-то открывался – но слышно было только сирену.

Братцы с интересом следили за разворачивающимся действом. Это было немного похоже на немое кино. При этом сирена играла роль чересчур усердного тапера, которого хочется пристрелить на второй минуте фильма.

Офицер в раздражении пнул дверь и немного попрыгал на одной ноге – похоже, пальцы зашиб. Именно в этот момент створка приоткрылась и в щель практически вывалился детина, одетый по форме номер два (то есть, с голым небритым торсом) и если бы не успел уцепиться за косяк, то наверняка бы рухнул на офицера и раздавил. С запозданием отпрыгнув на безопасное расстояние, офицер, что-то прокричав, попытался прорваться на губу. К удивлению братьев, детина его не пустил, что-то рявкнув в ответ. Скривился, обернулся, не выпуская косяк и створку. Сирена заткнулась.

Блаженная тишина бальзамом пролилась в утомленные уши Юзика и Марика. Они даже отвлеклись от наблюдения. А когда вновь обратили свои взоры (и уши) на здание гауптвахты, там все уже закончилось. Очень одинокий офицер в фуражке на вырост и с красной повязкой на рукаве обескураженно стоял перед вновь запертой дверью.

– Не пустили, – прокомментировал очевидное Марик, – Дежурного по части... Барда-ак!.. Слышь, Юзик, похоже, нас ловить не будут.

– Угу, – согласился Юзик, пристально разглядывая офицера, а тот в бессильном раздражении сплюнул на крыльцо и, прихрамывая, поплелся туда, откуда прибежал.

– Надо узнать, где Мрузецкую держат, – напомнил Марик.

– А вот его сейчас и спросим, – криво ухмыльнулся Юзик, кивнув на ковыляющего мимо офицера, – Узнаешь?

Марик тоже присмотрелся:

– Опа! Какие люди и без охраны! Это ж тот капитан, который...

Капитан запаса Лаврик Власиевич в который раз проклинал свою судьбу. Опять все пошло не так. Вместо спокойного сидения в штабе он напросился в командиры особой группы и ничего (капс локом: НИЧЕГО!) от этого не получил. Никаких преференций и бонусов. А когда подсуетился, напряг знакомых и все-таки пристроился в штаб... Да еще ногу ушиб. Как бы перелома пальцев не было. Надо завтра же рентген сделать. Придется, правда, ненадолго из части уехать, но завтра будет можно, да и со здоровьем шутки плохи. Вот так запустишь, а там и до гангрены...

Добравшись до здания штаба части, бедный Лаврик достал из кармана внушительную связку ключей и стал искать нужный. С третьей попытки угадал. Однако едва он открыл дверь, как кто-то огромный навалился на него со спины, обхватил, блокируя руки и сжав так, что ни вздохнуть, ни крикнуть, буквально внес внутрь. От неожиданности пан Лаврик ненадолго потерялся в пространстве и времени, при этом, формально, он пребывал в полном сознании, но органы чувств, казалось, утратили связь с мозгом и функционировали автономно. Восстановление нормальной работы организма только добавило ужаса в жизнь. Лаврик осознал себя крепко привязанным к стулу в кабинете начальника штаба, в лицо ярко светила настольная лампа.

– Очнулся? – сурово спросил Марик, заметив, что пленник завозился более-менее осмысленно, – Вижу, что очнулся. ИМЯ!

– А?! – испуганно дернулся Лаврик.

Марик навис, старательно демонстрируя изорванную и окровавленную рубашку:

– Зовут тебя как?

– Я Лаврик... Лаврик Власиевич... Я ничего не знаю! Я тут просто на сборах! Я заведую кафедрой в университете! Я...

Марик обменялся удивленными взглядами с братом, стоящим за спиной, как оказалось, начальника Елены. Похоже, битье отменяется. Придется выведывать информацию не физически, а психически. Юзик огляделся в поисках реквизита и радостно схватил большую чорную резиновую дубинку. То, что надо!

– Где-е все-е? – растягивая слова, спросил Юзик и, поигрывая дубинкой, вышел из-за спины Власиевича.

– Я... Я не знаю! – чуть не заверещал Лаврик, уставившись на фаллический символ правопорядка.

– А ты вспомни! Пошевели фуражкой! – рявкнул с другого бока Марик.

Все-таки маски 'плохого' и 'ОЧЕНЬ плохого' полицая работают эффективнее 'плохого' и 'хорошего'. К тому же, последнего мало кто из полицаев способен изобразить достаточно органично. Недостоверно получается.

Лаврик почти разрыдался:

– Как? Как я могу вспомнить, если я не знаю? Я же вам говорю: я не знаю! Как я могу вспомнить то, что я не знаю?

– Хочешь поговорить о семантике? – зловеще осведомился Юзик и с размаху ударил дубинкой по столу.

Стол выдержал, а Власиевич раскололся. Вдребезги и напополам.

Заперев полностью деморализованного капитана в какой-то чуланчик и приперев дверь стулом, братья вернулись в кабинет начштаба.

– Он еще гаже, чем Лена рассказывала, – скривился Марик, – 'Завкафедрой'!

– В минуты смертельной опасности из человеков лезет все до поры скрываемое дерьмо. Например, карьеризм, – задумчиво произнес Юзик.

– А...

– Погоди, Марик, не отвлекай.

– Хорошо, – покладисто кивнул тот, – Я тогда пока... О! Телевизор посмотрю. Сто лет не смотрел.

Юзик уже не слушал. Он полностью погрузился в анализ полученной от Власиевича информации. Не радующей, прямо скажем, информации.

Самое главное: Мрузецкой, Петрова и пани Берты тут не было. Их почти сразу пересадили в автобус и увезли в Вильнюс, где уже сегодня вечером в княжеском замке должен состоятся ритуал инициации новых хранителей. Чем Вирджилиуса не устроили отцовские хранители?

Юзик зябко передернул плечами: ему было прекрасно известно истинное предназначение 'дублеров'. А задачу охранять Лану с него и Марика никто не снимал.

Однако это было еще не все. Например, почему в сопровождение автобуса выделили почти роту? От кого они должны защитить автобус? И ведь рота состояла не просто из солдат-срочников, а из офицеров и сержантов запаса. Причем, как и почти весь контингент базы подготовки резервистов, это были люди, отслужившие при особых отделах, в конвойных войсках, госбезопасности и так далее. 'Отребье и быдло', как обозначил их Власиевич. В данный момент, на базе оставалось еще две роты 'отребья и быдла', но утром они должны были погрузиться в грузовозы и тоже выдвинуться в Вильнюс. Вопрос: зачем? И почему уехал весь командный состав базы? И почему вояками командовал проректор минского университета? Эх, если бы была связь! Увы, территорию базы накрыли глушилками: мобильная и радиосвязь недоступна, а проводной тут никогда и не было. Или Власиевич об этом не знает. Но искать – не вариант. Надо прорываться в Вильнюс. Может быть по дороге...

– БРАТ, СМОТРИ! – вдруг крикнул Марик, не отрываясь от телевизора.

Юзик открыл глаза и через миг уронил челюсть: с экрана на него уставился, перекосившись в злобной гримасе, Кирил Клах. Еще и кулак держал у плеча в незнакомом, но явно ему привычном жесте.

– Громче сделай!

– ...если вам знаком этот человек, просим немедленно сообщить в нашу редакцию. Анонимность обращения и вознаграждение гарантируется...

– Что за канал?

– Спутниковый. 'Колокола Москвы'. Программа 'Набат', – четко сообщил Марик.

– Они же по субботам выходят?

– Экстренный выпуск. И, похоже, по кругу сюжет крутят... О, точно! Снова нач...

– Тихо!

Больше не отвлекаясь на брата, на его выкрики 'Клах, красава!' и 'С ноги его!', Юзик вслушался в тот бред, что нес комментатор 'Колоколов', и всматривался в определенно тщательно смонтированный видеоряд.

– ...человек, выдавший себя за координатора...

– ...выкрикивая новый официальный лозунг одиозной проимперской партии 'Разем', причем выкрикивал его на испанском языке, что однозначно свидетельствует о том, что безобразная провокация, спровоцировавшая жестокое избиение сторонников независимости и самоопределения Великого Княжества Литовского имеет западные корни...

– ...пострадал всемирно известный ученый и патриот... (Два злобных мордоворота в чорной униформе тащат сомлевшего старичка.) ...врачи борются за его жизнь, но прогнозы...

Особое удовольствие доставили кадры работы по залу противопожарной спринклерной системы. 'Колокольчик' пояснил:

– ...для разгона озверевших имперцев были применены водометы...

Когда опять пошли призывы опознать и настучать, Марик отключил звук.

– Что скажешь? Какого лешего Клах не в Младшем Мире? Надеюсь, Ленку он с собой не потащил?

– Не должен... А почему не усидел?.. Наверное, Лена ему рассказала о 'дублерах'.

– И он кинулся спасать?

– Определенно, – подтвердил Юзик, – Эти съемки откуда?

– Как я понял, этот цирк Клах устроил на армейской базе отдыха. Это за объездной, недалеко от озера.

– Что ж, значит, скоро он будет здесь.

– Думаешь?

– Уверен.

– Подождем?

Юзик кивнул. Тем более, что и им требовалось время: принять душ, раздобыть новую и более подходящую одежду...

– Смотри, что я нашел! – произнес Марик, выходя из комнаты отдыха, примыкающей к кабинету, – И размерчик почти наш.

Юзик окинул взглядом парочку черных прыжковых комбинезонов, неизвестно каким образом оказавшихся в шкафу начштаба обычной базы резервистов-мотострелков и артиллеристов. Действительно, почти их размер.

– Погоны какие-нибудь надо нацепить.

– Такие пойдут? – Марик жестом фокусника достал и развернул, словно карты, полевые погоны с тремя большими звездочками на каждом.

– Не слишком будет?

– Не-а! – довольно заявил Марик, – Бум изображать Чорных Полковников!.. Там, кстати, душевая кабинка есть. И вода горячая. Чур, я первый!

*семантика – если грубо, то наука о значении слов

END POV

Разбудил меня мерзкий зуд смартфона. Причем, не моего, а Добжи. Я никогда не включаю режим вибровызова. Принципиально. Ибо ненавижу этот звук всеми фибрами души. И вообще, мой телефон остался в Младшем Мире.