Текст книги "Русский язык в зеркале языковой игры"

Автор книги: Владимир Санников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Большую изобретательность проявляет А. П. Чехов в шутливых обращениях к

адресатам и в подписях под письмами. Вот лишь некоторые из них.

(11) Брату Ал. П. Чехову: Саша-Таракаша!]Братт!Пролетарий!Шантажист! Честный труженик, эксплуатируемый богачами!; Бедный, неимущий Саша!] Прорва! Недоуменный ум! Дубина! Хам! Штаны!] Ремешок от штанов!] Литературный брандмайор!] Инфузория!] Двулично-вольнодумствующий брат наш!] Раскаявшийся пьяница!] 666!] Гусев!] Гусопуло!] Гусиных!] Гуськов/; Гусинский!] Гу-сиади!

О. Л. Книппер-Чехово й: Актрисочка моя чудесная, ангел мой, жидовочка!] Милая моя дуся!] Милая, шустрая моя девочка!] Жестокая свирепая женщина!] Милая (моя) собака!] Собачка, милый мой песик!] Милая супружница!] Милая Книппуша, драгоценная моя!] Беспутная жена моя!] Милая актриса (актриска, актрисочка, актрисуля)!] Эксплоататорша души моей!] Мамуся, ангел мой, не– мочка прекрасная! Ваш Повсекакий Бумажкерит.д.

Примеры других авторов:

(12) Профессор Скончаловский] гражданин Лошадь-Пржевальский] Крытых-Рынков] Крайних-Взглядов] Старый Артилеридзе, два друга: Телескопуло и Стетоскопуло(И. Ильф, Записные книжки).

(13) М. Н. Фанатюк] Карл Павиайнен] Б. Культуртригер] журналист Лавуазьян] Ухуд-шанский] Талмудовский] Плотский-Поцелуев] акушерка Медуза-Горгонер] княгиня Белорусско-Балтийская(И. Ильф—Е. Петров).

(14) Ученый [перечисляет королю предков его невесты – принцессы]: Вильгельм I Веселый, Генрих I Короткий, Георг III Распущенный, Георг IV Хорошенький, Генрих II Черт побери.

К о р о л ь. За что его так прозвали?

Учены й. За его подвиги, ваше величество. Далее идет Филипп I Ненормальный, Георг V Потешный, Георг VI Отрицательный, Георг VII Босой, Георг VIII Малокровный, Георг ГХ Грубый, Георг X Тонконогий, Георг XI Храбрый, Георг XII Антипатичный«(Е. Шварц, Голый король, И).

(15) Римский историк Хитросплетений (А Кнышев, Тоже книга).

От собственного имени– к имени нарицательному

Как в разговорной речи (см. [Земская – Китайгородская – Розанова 1983: 190—192]), так и в речи художественной нередки образования от имен собственных, чаще всего – от антропонимов (фамилий, личных имен). Производные слова могут относиться к разным частям речи. Начнем с наречий, обыгрываемых Пушкиным:

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно —

Так было мне , мои друзья ,

Икюхелъбекерноитогино(А. Пушкин).

Эта модель шутливого словообразования нравилась Пушкину и позднее неоднократно использовалась им в письмах:

(1) По твоим письмам к княгине Вере вижу , что и тебе и кюхельбекерно и тошно (А.Пушкин – П. А. Вяземскому, 24—25 июня 1824).

(2) Здесь у нас молдованно и тошно (А. Пушкин —Н. И. Гнедичу, 27 июня 1822, из Кишинева в Петербург).

Ср. также запись в «Чукоккале» по поводу выступлений на съезде писателей Федора Гладкова и Михаила Шолохова:

Вначале съезд шел довольно гладковато, а потом пошел шолоховато.

Примеры образования от имен собственных других частей речи – прилагательных, существительных, глаголов:

(3) Глаза у него [Керенского] бонапартьи и цвета загцитного френч (В. Маяковский).

(4) Магдалиниада [от Магдалина] (А. Архангельский, пар. на А. Жарова).

(5) Видите – / небо опять иудит

пригоршнью обрызганных предательствам звезд?

(В. Маяковский, Облако в штанах).

(6) И гладью / Миссисипи под намимиссисипится

(В. Маяковский, Мексика – Нью-Йорк).

(7) Но обер / на барыню / косится рабьи, фашистский I на барыньке / знак му ссолинится(В. Маяковский, Нордерней).

(8) Усадьба ночью , чингисхань !

Шумите , синие березы .

Заря ночная , заратустрь!

А небо синее, моцарть!

(В. Хлебников).

В приведенных примерах значение окказионализмов связано с образами соответствующих общеизвестных лиц, географических объектов и т. п.

Интересен и другой случай, когда имена собственные переосмысляются как нарицательные, с оживлением внутренней ф о р м ы. В 60-е годы в стенгазете «Русист» Института русского языка АН СССР была помещена шутливая сценка, обыгрывающая фамилии сотрудников Института (точнее – внутреннюю форму этих фамилий). За давностью лет приводим ее с некоторой естественной «отсебятиной»:

– Что это ты сегодня такой не-Веселитский? Или Кручинина заела?

—Да вот, совсем я стал Голышенко. Беден как монастырский Крысин. А ведь такой был Добродомов! Панов Пановым, Баринов Бариновым!

—Эх, Касаткин! Плюнь ты на Морозову и, как Филин прокричит, надень Бело-шапкову на Шварцкопфа, запряги Коннову в Санникова, протруби в Трубачева и – Ходыкину, Ходакову, Ходарович!~До самой Китайгородской! Там, говорят, вес Багато-вы. Соболевых—тьма-тьмущая, а Серебрянникова и Золотову Лопатиным гребут!

—Да, неплохо бы~ Только вот не снесли бы Гловинскую БулатовойL

Из более редких явлений отметим необычное употребление русских словообразовательных суффиксов в этнонимах (названиях народов, племен и т. п.), географических названиях. Ср.:

(9) Рыцари[ливонского ордена] никогда не вступали в брак, но с каждым годом население их увеличивалось и немало ливонят бегало в домах самых строгих рыцарей(О. Д’Ор, Русская история).

(10) Солнце жаркое палит

Кафра, кафриху и кафрика.

Бур за камешком лежит.

Это —Африка

(«Чукоккала». Федор Сологуб).

Глава VI Лексика

Вводные замечания

1. Переходим к рассмотрению основного, поистине неисчерпаемого арсенала языковой шутки. Это – словарный состав языка, включающий сотни тысяч единиц – слов и фразеологизмов, многие из которых имеют к тому же по нескольку значений.

Исследование шуток, где обыгрывается лексика, не только даст эстетически полноценный иллюстративный материал, касающийся значений слов (в том числе многозначных), но и позволит выделить для того или иного слова некоторые смысловые компоненты, которые остались пока незамеченными. Можно предполагать также, что исследование шуток будет полезным при обсуждении сложных общих проблем лексикологии и лексикографии. Однако роль материала языковой игры при обсуждении этих проблем не следует преувеличивать. Коснемся вкратце одной из них —проблемы семантического инварианта (семантического ядра, сохраняющегося во всех значениях слова).

2.В последнее время в семантике оживился спор между «атомщиками», акцентирующими внимание на различиях меящу разными значениями слова, и «ядерниками», подчеркивающими единство слова во всех его значениях, стремящимися выделить семантическое ядро слова, инвариант, сохраняемый словом во всех его значениях. Проблема инварианта, как и некоторые другие важные проблемы общей лингвистики, с особой остротой обсуждается в недавней статье Н. В. Перцова [1996]. Автор статьи – противник атомарного задания лексических значений, установки на дробление этих значений (он напоминает, в частности, об установленном в 1991 году рекорде Л. Л. Иомдина, который вычленил для предлога ПО 39 подстатей). Позиция Н. В. Перцова понятна. При изучении значения сочинительных союзов я также стремился найти «мостики», общие компоненты, позволяющие увидеть семантическую общность в разных употреблениях того или иного союза и избежать излишнего дробления лексических значений (см., например, [Санников 1989: 148—162]). Непонятна лишь запальчивость и категоричность Н. В. Перцова. Ведь речь, в сущности, идет не о принципиально различных подходах, а об акцентах. Вряд ли кто сомневается в полезности инварианта, в полезности установления близости в разных значениях слова. Более того, иерархия значений слова, объединение их в группы и подгруппы, проводимое в работах «атомщиков», в частности в упомянутой работе Л. Л. Иомдина, бесспорно является результатом поиска общих семантических компонентов в значениях слов. «Укрупнение» значений слов неизбежно привело бы к огрублению семантического описания, игнорированию важных компонентов смысла. К тому же даже самые ярые противники «атомарного» подхода вряд ли смогут отрицать, что в синонимический ряд слово входит лишь «одним боком», одним из своих значений, тогда как другие значения могут включаться в другие ряды, по значению иногда резко отличающиеся от первого. Так, по данным [Нов. слов, син.], прилагательное пустой 1.1входит в синонимический ряд со словами пустующий, опустевший, опустелый, порожний 1 —‘такой, где отсутствует нечто, чего в данном месте естественно ожидать’, а пустой 1.2 —в ряд со словами полый, пустотелый– ‘имеющий внутри пустое пространство, окруженное со всех сторон однородным материалом’, и члены двух рядов не взаимозаменимы, ср.: В пустой комнате свалены в углу старые стулья(не: *В полой, пустотелой комнатепустые стебли тростника(не: * пустующие, опустевшие, порожние стеблиГ).Важно также, что это касается и морфологических, синтаксических, сочетаемостных свойств, которые иногда резко различны для разных значений одного слова. Это —объективное свидетельство в пользу наличия у слова разных значений. Весьма показательно также, что в своих поисках семантического инварианта глагола выходить I выйтиН. В. Перцов использует лексикографический портрет глагола ВЫЙТИ, предложенный Ю. Д. Апресяном, в сущности меняя лишь акценты в описании богатого фактического материала, приводимого Апресяном.

Перцов отмечает, что «современная семантика – с ее преимущественным вниманием к различиям интерпретации слова (выделено автором.—Я С.) —не умеет объяснять эффекты, связанные с совмещением лексических значений» [Перцов 1996: 30]. Казалось бы, каламбур, объединение в тексте разных значений (типа: Бескорыстный человек: защищал чужую диссертацию(Эмиль Кроткий); Часы ходят, но не идут),подтверждает точку зрения Н. В. Перцова, свидетельствует об единстве слова в разных значениях, о наличии некоего инварианта. В действительности, однако, каламбурное обыгрывание многозначности слов не имеет к рассматриваемому вопросу никакого отношения. Вспомним, что в каламбуре используется не только многозначность слов, но и паронимия (На всякого заведующего есть свой завидующий(Эмиль Кроткий)), и омонимия (Танцы—трение двух полов о третий).В обоих случаях говорить о единстве слова невозможно. Правда, Ю. Н. Тынянов ввел понятие «звуковой метафоры» (сближение семантически далеких слов с помощью их звукового сходства) и писал: «если в ряд, в строй поставить чужие, но сходно звучащие слова, они станут родственниками» (цит. по: [Павлович 1986: 77]). В. П. Григорьев и некоторые другие исследователи, конкретизируя это положение, выделяют в случае паронимии квазиморфемы, состоящие, в свою очередь, из квазифонем [Григорьев 1979: 286—299]. Однако нам выделение этих единиц представляется неубедительным: если в случае платок—пилоткаможно видеть квазикорень ПЛТК, то о каком квазикорне может идти речь в случаеомонимии слова и целого словосочетания или омонимии двух словосочетаний, ср.: Ударяйте кол о кол – Вот и будет колокол(Н. Глазков); Надев – на дев; Отдам – от дам (Д.Минаев); по ковру —пока вру(А Чехов)? Еще важнее то обстоятельство, что даже если отвлечься от сложных случаев и рассматривать только сходство по звучанию двух с л о в, то и тут легко заметить, что «брак» паронимов-слов моментально приводит к «разводу»: это не родство, а «шапочное знакомство», память о котором моментально стирается. Говоря о заведующихмы вряд ли думаем о зависти, а уставившись в пол, вряд ли думаем о половых различиях (см. приведенные выше шутки). Память о случайной встрече оживает исключительно при новой встрече, при обыгрывании тех же слов (отсюда реакция типа: «Старо! Уже было у Эмиля Кроткого!»).

Подводя итог, можно утверждать, что каламбурное обыгрывание слов (в том числе и обыгрывание многозначности слов) не имеет отношения к вопросу о единстве слова, о наличии инварианта и т. д. Каламбур строится на тождестве или сходстве слов или словосочетаний по звучанию или написанию. Смысловое объединение (временное и случайное) возникает совсем по другой причине: у говорящих есть четкое представление о соответствии формы и содержания в языке: если два слова или словосочетания совпадают или сходны по звучанию, они и по смыслу могут иметь нечто общее. Но об этом мы будем говорить в другом месте (см. с. 434—456)

Значение языковой шутки для исследования лексики состоит в другом. Как мы уже говорили, шутка – не только ценный иллюстративный материал, она позволяет выделить для того или иного слова некоторые смысловые компоненты, которые могли бы остаться незамеченными.

3. От описания значения языковых единиц, когда выделяемое исследователем значение лишь иллюстрируется текстовыми примерами, в современной лингвистике совершается переход к изучению сложностей во взаимоотношении языковой единицы с теми ситуациями, которые она описывает. Слово в своих конкретных употреблениях не укладывается в прокрустово ложе толкования. Известны два способа справиться с этими трудностями: 1) уточнение существующего толкования; 2) использование понятия прототипа (совокупность компонентов, важных и отражающих «идеальное», «образцовое», но не являющихся абсолютно необходимыми). Яркой иллюстрацией успешного применения обоих этих способов является недавно вышедшая книга Анны Вежбицкой «Язык Культура. Познание» (М., 1996). Напомню о двух примерах, приводимых в этой замечательной книге. 1) Анализируя известное толкование слова boat ‘лодка’ («созданный человеком объект, который используется для передвижения по воде»), Вежбицка справедливо отмечает, что этому толкованию не соответствует, например, объект, имеющий пробоину, и уточняет толкование: лодки – «это род объектов, ИЗГОТАВЛИВАЕМЫХ ДЛЯ передвижения по воде» [Вежбицкая 1996: 202]. 2) Иной путь А. Вежбицка избирает при обсуждении значения слова чашка.Она отмечает, что китайская чашка, маленькая, изящная, с тонкими стенками, не имеет ручки и блюдца, но, тем не менее, может считаться чашкой. Вежбицка выходит из этого затруднения с помощью понятия прототипа: наряду с «существенными элементами» понятия чашка(‘изготовленная для питья горячих жидкостей’ и ‘настолько маленькая, чтобы человек мог поднести ее ко рту одной рукой’), Вежбицка выделяет прототипические элементы —ручку и блюдце: «идеальная» чашка ДОЛЖНА иметь ручку и блюдце» [Вежбицкая 1996:217].

4. Еще одна трудность исследования лексики (особенно, пожалуй, на материале языковой игры) связана с тем, что, по словам Анатоля Франса, слово окружено «ореолом воспоминаний» и переливается «бесконечными оттенками, приобретенными на протяжении веков» (цит. по: [Григорьев 1979: 105]). Вслед за В. Н. Во-лошиновым можно утверждать, что ни одно слово не дано нам в его лингвистически девственном виде. Оно уже оплодотворено жизненными ситуациями и контекстами, в которых мы с ним встречались (см.: [Григорьев 1979:110]).

Строение главы

Выделяемые нами разделы и применяемая терминология близки к традиционно принятым в русистике.

В разделе 1 в алфавитном порядке приводятся слова, обыгрывание которых подчеркивает и иллюстрирует важные компоненты смысла (а иногда позволяет выделить смысловые компоненты, не отмечаемые ранее). В разделе 2 приводятся случаи обыгрывания лексической синонимии. В разделе 3 в алфавитном порядке приводятся обыгрываемые многозначные слова, в разделе 4 – омонимичные слова и словосочетания, в разделе 5– парони-м ы, в разделе 6 – фразеологизмы.

Два важных пояснения.

1) Теоретически разграничение многозначности (полисемии) и омонимии кажется понятным и достаточно простым: по общему мнению, лексические омонимы—это одинаково звучащие слова, которые (в отличие от многозначных слов) не имеют общих элементов смысла (сем) и не связаны ассоциативно (см., например, [ЛЭС: 344—345]). Мы принимаем это разделение, хотя на практике, при рассмотрении конкретных слов оно связано иногда с немалыми трудностями и не все принятые нами решения будут одобрены.

2) В разделе 1 («Лексические значения») приведено немало употреблений слов, аномальность которых заключается в нарушении правил семантико-син-таксической сочетаемости этих слов с другими словами. Тем самым, их, казалось бы, целесообразно анализировать в главе «Синтаксис», оставив в данной главе лишь случаи обыгрывания смысловых компонентов. Попытавшись пойти по такому пути, мы на практике сталкиваемся с серьезными трудностями. Это и понятно. Анна Вежбицка, кажется, первая в предельно четкой форме показала,что сочетаемость слов тесно связана со значениями этих слов,выводима из семантики слов и синтаксических конструкций (см., напр., [Wierzbicka 1987]). Именно эта нераздельность семантики слов и ограничений на их сочетаемость заставила нас (вопреки первоначальному плану!) рассматривать их в одном разделе.

1. Обыгрывание компонентов значения слов. Алфавитный список обыгрываемых слов (иллюстрации и краткие комментарии)

Вводные замечания

Во многих случаях языковая пгутка заставляет нас внимательнее присмотреться к какому-то слову или выражению и обнаружить в нем что-то новое, чего говорящие (а в ряде случаев и специалисты-филологи) ранее в этом слове не замечали.

Прежде чем рассматривать обыгрывание компонентов значения отдельных конкретных слов, укажем на несколько случаев обыгрывания некоторых общих явлений.

1. Возникшее в логике, учение о пресуппозиции как части значения языковой единицы с пониманием, даже с энтузиазмом было воспринято лингвистами, имеет вековую историю, но не может похвастаться важными позитивными результатами. По-прежнему, основным наблюдением остается то, первоначальное, которое позволило разделить значение языковой единицы на две части: в отличие от основной, ассертивной части значения, презумптивная часть н е подпадает под действие отрицания. В значение слова холостяк: входят два основных компонента 1) ‘взрослый мужчина’, 2) ’неженатый’. Когда мы говорим: Он не холостяк, мы отрицаем лишь второй из этих компонентов, но не первый, образующий пресуппозицию (см. [Апресян 1995: т. 1,28—31]). Однако даже это наблюдение не бесспорно. Любопытен в этой связи следующий анекдот

Симпатичная молодая леди, ожидая автобуса, с трудом справлялась со своей юбкой, которую нещадно срывал ветер. К тому же ее нервировал недалеко стоящий мужчина, который проявлял повышенный интерес к ее усилиям,

—Я вижу, что вы совсем не джентльмен!—рассердившись, крикнула она ему.

Приподняв шляпу и осклабившись, мужчина ответил:

—Но вы, моя красавица, как я успел заметить, тоже не джентльмен.

В этом значении слово джентльменвключает два компонента – пресуппози-тивный (‘мужчина’) и ассертивный (‘корректный, благовоспитанный’). В реплике женщины отрицается второй компонент, а в реплике мужчины – первый, пресуппозитивный. Это употребление, противоречащее представлению о пресуппозиции, можно было бы признать аномальным, если бы не было других, вполне нейтральных, примеров с не, где отрицается пресуппозиция, а сохраняется ассер-ция, утверждение, ср. диалог: – Что это за нахалка тебе звонила?—Не нахалка, а нахал.

Еще примеры обыгрывания пресуппозиции:

(1) Редактор :—Эту статью не пропустят в цензуре.– Что вы, Бог с вами! Цензуры ведь больше нет.—Вот именно поэтому и не пропустят, некому пропустить(Журн. «Новый Сатирикон», 1917). Реплика Эту статью не пропустят в цензурев нейтральном употреблении включает пресуппозицию ‘существует цензура’.

(2) Старый стрелочник, на переезде которого ночью произошла авария, стоял на своем: он клянется, что размахивал фонарем, как положено по инструкции. В конце концов его оправдали. Адвокат удивляется его спокойствию во время суда: «.Неужели вы совсем не волновались?» – «Еще как, сэр! Я думал, что мне ответить, если меня спросят, был ли зажжен фонарь».

(3) Один человек сильно обжег руки в автомобильной катастрофе. В больничной палате, наблюдая, как сестра делает ему перевязку, он спросил доктора: «Когда повязки снимут, смогу я играть на пианино?» —«Думаю, что да»,—кивнул доктор. «Ну и чудеса, доктор! А раньше я не играл!»Пресуппозиция: больной умел играть на пианино.

2. Собственные имена, в частности антропонимы, служат для выделения объекта из ряда подобных и, естественно, строго индивидуальны. У называний имя – это то слово, с помощью которого объект идентифицируется и, произнося которое, говорящий может вызвать в представлении адресата данный объект [Гловинская 1993: 202]. На нарочитом непонимании этого строится след, шутки А. Аверченко:

(4) —Стремглавов!Я хочу быть знаменитым.

—Нынче многие хотят сделаться знаменитыми.

—Я не «многий»(...) Василиев , чтоб они были Максимычами и в то же время Кандыбиными – встретишь, брат, не каждый день. Это очень редкая комбинация(А. Аверченко, Золотой век, I).

(5) —Правильно сказали,многоуважаемый Семен Семеныч!

—Яне Семен Семеныч, а Василий Власич—поправил аккуратный гость.

– Что вы говорите! Никогда бы не сказал по первому впечатлению(А. Аверченко, Подходцев и двое других, ч. 2, XVIII).

В обоих примерах обыгрывается важная особенность антропонимов – их условность. Имена собственные могут оцениваться как «красивые/некрасивые», «удачные/неудачные», «престижные/непрестижные», но они не связаны с внешностью, характером и социальной значимостью конкретного описываемого лица.

Алфавитный список обыгрываемых слов (с иллюстрациями и комментариями)

Обыгрываемые слова приводятся в алфавитном порядке, в так наз. исходных формах: существительные – в форме им. падежа ед. числа (для слов pluralia tantum —мн. числа); прилагательные – в форме им. падежа ед. числа муж рода. Сложнее обстоит дело с определением исходных форм глаголов. Исследования последнего времени (см., например, [Апресян 1995; Гловинская 1982; Падучева 1996а]) показали, что виды – это словообразовательная категория или категория, промежуточная между словоизменительной и словообразовательной. Однако для удобства читателей мы придерживаемся при подаче материала традиционного представления о глагольных видах как о словоизменительной категории и в качестве заголовка статьи приводим выделенную жирным шрифтом форму несов. вида глаголов, которые имеют формы обоих видов.

Автор.

-|воскресает образ моей детской кровати, с подъемными сетками из пушистого шнура по бокам, чтобы автор не выпал(В. Набоков, Другие берега).

Автор научной работы или художественного произведения (но не письма, не официальной бумаги и, пожалуй, не мемуаров) может именовать себя автором (автор считаетвм. я считаю). В романах В. Набокова подобные употребления вполне нейтральны при описании Набокова-взрослого, но наименование автороммладенца, помещение писателя в детскую кроватку производит комическое впечатление – видимо, потому, что нам трудно отрешиться от некоего общего представления об Авторе, в которое никак не укладывается опасение, что он (автор) выпадет из детской кроватки. Слово авторуместно лишь в контексте профессиональной деятельности, обычно при описании лица с момента написания первого произведения. Допустимы, однако, фразы типа: Автор этого романа родился и провел детство на Волге.

Безвременно:

Вампука (плачет):

Я плачу о зарытом В песках здесь мертвеце,

Я плачу об убитом Безвременно отцеL

(М. Волконский. Принцесса африканская).

Наречие безвременнои прилагательное безвременныйимеют крайне ограниченную сочетаемость, они указывают на естественные и неизбежные печальные события, совершившиеся раньше нормального срока; даже еще уже: они указывают на смерть человека ( безвременная кончина).Убийство вызывает смерть, но ее нельзя считать естественной и неизбежной. Отсюда аномальность приведенного примера.

Безрассудство си. Храбрость

Беседа

Беседа беседе тоже розь, друзья! Иная беседа такая бывает, что от нее никакого вреда , кроме как воняет. Какой же, значит, от этого вред?(М. Салтыков-Щедрин, Современная идиллия, XI).

Нарушается (и, те^ самым, подчеркивается) важный смысловой компонент в значении слова беседа,беседа «всегда предполагает установку на контакт, взаимную заинтересованность в общении» [Левонтина 1994]. У Салтыкова-Щедрина такой установки нет.

Больше

—Почему ты не пьешь больше чаю?– спросил заяц заботливо.

– Что значит «больше»?—обиделась Алиса.—Я вообще ничего тут не пила!

– Тем более! – сказал Шляпа.—Выпить больше, чем ничего—легко и просто. Вот если бы ты выпила меньше, чем ничего—это был бы фокус!(Л. Кэрролл, Алиса в стране чудес).

Бросаться (чем, кем):

—Вы только поглядите, старичок какой! Фигура какая самобытная, интересная! Как это мы будем такими старичками бросаться? (А и Б. Стругацкие, Сказка о тройке).

Бросаться Х-ом. X—обычно указание на социальный статус (профессия, звание и т. п.) – бросаться опытными специалистами, учителями, женихами, но не возрастные характеристики (* бросаться старичками, старушками), не названия животных (* бросаться кошками)и, тем более, не названия предметов (* бросаться утюгами, помидорами); последние сочетания грамматически правильны, но относительно другого смысла.

Буквально:

(1) Чаплинукралу Гитлера усы буквально из-под носа(А Кнышев, Уколы пера).

(2) [О команде, которая лишь чудом избежала поражения]: Московские динамовцы в матче с новороссийскими футболистами буквально ходили по лезвию ножа(ТВ «Время», 8 апр. 1996).

В приведенных примерах ярко проявляется значение слова буквально, как показателя языковой гиперболы (см. об этом в гл. Прагматика, с. 413—416).

Бывший:

(1) 1-й пожарный. Под печкой обнаружена бывшая женщина с проволочным

венчиком на затылочных костях(В. Маяковский, Клоп, IV).

(2) О комнате пропавшего летчика заговорили все: и бывший горский князь , а ныне трудящийся Востока гражданин Гигиенишвили , м Дуня,(...) w тетя Паша—торговка и горькая пьяница(И. Ильф—Е. Петров, Золотой теленок, ХП1).

(3) Преддиванный стол, покрытый бывшей белой скатертью , украшался разбитым стаканом с высохшими остатками чаю(А. Аверченко, Человеки).

В приведенных примерах комический эффект вызван нарушением правил сочетаемости прилагательного бывший, которые отмечались Т. В. Булыгиной и А. Д. Шмелевым: «бывшийне сочетается с обозначениями свойств, полученных объектом “навечно” (*бывшая курица, *бывший автор)»[Булыгина – Шмелев 1997: 380]. Впрочем, в XX веке сословные и даже половые характеристики перестали быть неизменными, «полученными навечно»: встречаются иногда не только «бывшие князья», но и «бывшие женщины», и «бывшие мужчины». Это, естественно, уменьшает аномальность приведенных фраз.

Ваш:

Соня хорошо готовила(...) требуху, почки, вымя, мозги – их так легко испортить,а у wee выходило—пальчики оближешь(...) Вкусно,м давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол:«Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает,!»(...)ААда сладким голоском говорила: «А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!» – «Это телячьи»– не понимала Соня, улыбаясь(Т. Толстая, Соня).

Везти:

На сибирской реке встречаются две лодки:

—Куда едешь, однако? Сибиряк, сидя у руля, указывает трубочкой на гребущую против течения женщину:

—Везу жену в роддом, однако!

Конструкция X везет Y-a(когда и X, и Y—люди) предполагает определенное распределение физических усилий: везущий предпринимает большие физические усилия, чем везомый. Если бы сибиряк и его жена поменялись местами, фраза Везу жену в роддомстала бы нейтральной и комический эффект утратился бы.

Вера; Веровать*, Верить:

(1) Мы не говорим о вере, когда речь идет о том, что дважды два четыре или что земля круглая. О вере мы говорим лишь в том случае, когда хотим подменить доказательство чувством(Б. Рассел, по: Суета сует).

(2) Во что верую? В Бога, если он есть(С. Лец). Вера в Бога ничем не может быть обусловлена: Лец не верит в Бога.

(3) Этот вождь ничего не знал, но обо всём сообгцал. Поэтому люди ему верили(А. Платонов, Чевенгур). Платонов обращает внимание на важную сторону возникновения веры: можно верить тому, кто сообщает (хотя ничего не знает), но нельзя тому, кто знает, но скрывает знание.

(4) Эпитафия: Теперъ-то ты веришь, что я действительно был болен?

(5) Один из посетителей, увидев подкову, прибитую над дверью дома Бора, воскликнул: «Неужели такой великий ученый, как вы, может действительно верить, что подкова над дверью приносит удачу?»– «Нет,—ответил Бор,– ко-

нечно, я не верю. Это предрассудок. Но, вы знаете, говорят, она приносит удачу даже тем, кто в это не верит »(Физики продолжают шутить).

Последний пример хорошо иллюстрирует интересное наблюдение М. Г. Селезнева: вера «несимметрична» по отношению к добру и злу, «предмет веры – скорее нечто хорошее, нежели нечто плохое»: во фразер верю, что Иван это сделаетслово этопонимается, скорее всего, как что-то хорошее, а во фразе Я верю, что Иван не сделает этого – как нечто плохое [Селезнев 1988: 247—248]. Слова Я верю~ «несут на себе печать “космического оптимизма”» [Селезнев 1988: 251], поэтому пессимизм (в частности, пессимизм Бора в отношении удачи, приносимой подковой) оформляется в виде не положительной, а отрицательной конструкции —Я не верю, что~Фраза Я верю, что подкова не приносит удачувыглядела бы странно, как и приводимая Селезневым пессимистическая фраза Верю, что нет будущей жизни.Хотелось бы подчеркнуть, однако, что в случае веритьупотребление в оптимистическом контексте наиболее естественно, но это – не норма. Вполне допустимы и «пессимистические» контексты, ср.: Я верю во всемогущество дьявола (в дурные приметы).Трудно согласиться поэтому с утверждением А Д. Шмелева: «верюфактически означает ‘хочу верить’ [Булыгина – Шмелев 1997: 402], к тому же естественно-языковое выражение хочу веритьявно не равно выражению верю,точно так, как выражение не хочу верить– выражению не верю (Не хочу верить, что Коля это сделал«‘верю, но был бы рад, если бы ошибался’.

Еще больший интерес приведенная шупса о подкове представляет в другом отношении – взаимодействие чужой веры и собственного неверия. Бор не верит в этот предрассудок, но он верит тем, кто верит в него, и, тем самым, он в него верит (со всеми вытекающими отсюда последствиями —прибивание подковы над дверью).

Весь; Все:

(1) —А мы как раз проектировали с Громовым: я оставляю дома все свои деньги, Громов всю свою жену, забираем тебя и идем в наш старый притон «Золотой якорь»(А Аверченко, Подходцев и двое других, ч. И, XXI).

Аномальность примера связана не только с тем, что жену нельзя оставить дома частично: фраза Вся жена покрыта ссадинами и синякамитакже аномальна (нужно: Всё тело женыГ).

(2) Все присутствующие члены[общества Арзамас] собрались немедленно, в числе двух. Председателем по жребию избран г-н Жуковский, секретарем я, сверчь(А. Пушкин – П. А Вяземскому 14 авг. 1831).

Сочетание все члены, в числе трехбыло бы, видимо, уже допустимо.

(3) [Васисуалий Лоханкин – перед экзекуцией]