Текст книги "The House"

Автор книги: Владимир Гржонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– А ты, Берта, все такая же. В нашей семейке все любили поговорить, но эта... – тут он перебил сам себя. – Ладно, давайте ближе к делу. Есть у нас с тобой одно дельце.

Сэму показалось, что Джо смотрит на него с сожалением. Сейчас потребует деньги. Она ему все рассказала, идиотка! Пятьдесят миллионов, острова, свобода, все это улетучивалось, а оставался только тяжелый взгляд сидящего напротив бандита и потная, жаркая женщина, вжавшаяся в него слева. Сэм сообразил, что она боится своего братца даже больше, чем он сам. И этот ее страх был страшен и противен Сэму. Он не мог и представить, что совсем недавно с умилением думал о ночах с ней. Но пошевелиться, чтобы отодвинуться от нее, он не мог.

Да ладно, не дрожите, – Джо усмехнулся, – сейчас разберемся, вот только вернусь.

Он встал и вышел. Было слышно, как он закрыл за собой дверь туалета.

Берта рывком придвинула лицо еще ближе к Сэму. С перекривившимся ртом, идиотским выпученным глазом она выглядела ужасно.

– Это совсем не мой брат, ты слышишь? Он пришел и сказал... и он мне пригрозил, что... Он очень страшный. Пожалуйста, сделай что он просит. Я не знаю кто это, честное слово! А он приказал, чтоб я была его сестра, не знаю зачем, но ты делай что он скажет, хорошо?

Берту трясло. Сэм видел, как подрагивают ее груди c затвердевшими сосками. Ее что, все это возбуждает, что ли? О чем я думаю в этот момент! Однако Сэм почувствовал, что и сам возбудился. Неожиданно это придало ему мужества. Может быть и Берта заодно с Джо? И все это – хорошо разыграный спектакль? И сейчас Джо ждет, пока она не обработает его? Что он знает об этой женщине? Почти ничего. Только то, что она ему рассказала. Мог ли Джо специально подсунуть ему Берту? Наверное, мог. Но как он узнал о выигрыше?

Сэма почему-то сейчас совершенно не волновали деньги. Просто ему было противно и страшно. Этот идиот Джо не считается ни с чужой жизнью, ни со своей, ему наплевать. Сэм вспомнил, как тот стоял в дверях магазинчика, весь на виду, кажется, специально подставляясь под пулю. Что ему Сэм? Он хотел встать, но эта женщина облепила его, она держала его за руки и продолжала что-то шептать, суматошно сглатывая слова. А может все так, как она говорит, и он действительно должен сделать то, что скажет Джо? А потом все будет как прежде? И диван снова станет уютным? Но маска на лице женщины – и эти фальшивые глаза... С ней ли он спал? Сэм не мог стряхнуть ее с себя. Он еще раз дернулся, но она держала его крепко, и стало понятно, что никуда его не выпустят. Никуда. Казалось, он завяз в ней как в болоте.

Сэм пошарил рукой в поисках диванного валика, чтобы помочь себе отстраниться, но снова натолкнулся на зажигалку. Дикая мысль промелькнула в голове. Он схватил эту зажигалку, не совсем осознавая, что делает, поднес ее к выпячивающемуся через материю соску и крутанул колесико. Посыпались искры. Берта дико взвизгнула и, дернувшись, слетела с дивана на пол. Перекошенный глаз, широко открытый рот. Сэм вдруг понял, что сейчас она действительно очень похожа на Джо, когда тот смеется. Сомнений у него не осталось. Он вскочил и побежал к двери. Сейчас он мог только убежать отсюда. Если мог.

Неожиданно на его пути возник Джо. Сэм успел заметить, что тот удивлен и даже испуган. Это подбодрило. Он резко выбросил руку с зажигалкой вперед и снова чиркнул кремнем. Наивное, бессмысленное действие. Но вместо бледных искр зажигалка пальнула в лицо бандита длинным и узким языком пламени. Что-то зашипело. То ли пламя, то ли брови на лице у Джо. Лицо это мгновенно исчезло. Сэм почувствовал, как сам кричит, пока бежал по коридору к двери. Но это был крик победы. Животный и бессмысленный.

Он долго бежал по улицам, сжимая в руке спасшую его зажигалку. Сейчас он направил бы ее и против пистолета. И только сейчас он по-настоящему почувствовал, что выиграл целых пятьдесят миллионов.

Он стоял где-то в переулке, в мягком свете недалекого фонаря, и приходил в себя. Что-то неуловимо изменилось в Сэме. В первый раз он пошел навстречу опасности, понукаемый Джо, и на подаренный ему билет выиграл целое состояние. В этот раз он ринулся против самого Джо – и выиграл жизнь. Он был почти уверен, что это так. Ну а в придачу к жизни, у него были еще и деньги. Совсем неплохо. Плохо только то, что бандит или бандиты все еще могут его выследить. И вдруг он понял, что это его уже не пугает. Черт возьми, у него куча денег, он уже не прежний беззащитный человечек. Не надо никуда уезжать и прятаться. Все должно быть совсем по-другому. Как – это надо еще подумать. Во всяком случае, он чувствовал азарт игрока, и это ему нравилось. Он взглянул на зажигалку в руке, разглядел женщину и дракона в обнимку с ней и рассмеялся, вспомнив оставленную там, далеко, в его прежней квартире, парочку. Мы еще посмотрим, кто из нас дракон. Конечно, официально фальшивая Берта все еще его жена, но только не верится, что они кинутся отсуживать у него эти миллионы. Слишком уж много темных мест в этой истории. Собирайся Джо поступить так, он бы не стал торопиться и выждал хотя бы год. Нет, все правильно.

Остаток ночи он слонялся по городу, но зато к утру точно знал, что надо делать. Все необходимые ему документы, к счастью, были при нем, поэтому он дождался десяти, когда открываются офисы в центре – и отправился туда. Сэм выбрал самую солидную по виду контору по торговле недвижимостью.

Дальше все было довольно просто и быстро, как это всегда бывает, когда к делу подключены хорошие профессионалы и большие деньги. Через две недели, которые Сэм провел в небольшом мотеле за городом, он стал владельцем недавно выстроенного шестнадцатиэтажного дома. За это же время он завел себе личного банкира и поверенного, который выкатил глаза от удивления, когда Сэм заявил, что никаким жильцам квартиры в этом доме сдаваться не будут. Более того, внутри нужно все перестроить, поэтому ему требуется хороший архитектор и группа рабочих. Сам же он займет пока самый верхний, шестнадцатый этаж и будет наблюдать за ходом работ. Остальные распоряжения поступят в свое время. Да, еще один момент. Нужно связаться с конторами по найму театральных актеров, объяснить, что обьявляется набор в новый театр и попросить прислать на просмотр актеров и актрис. В особенности же нужна немолодая актриса, полноватая и с хриплым низким голосом. Вот теперь все.

Сэм прекрасно чувствовал себя в новой роли. Только иногда, по ночам, он просыпался в маленьком номере тихого мотеля оттого, что ему казалось: рядом лежит та глупая, двуличная, но нежная женщина. И ему снова становилось страшно и одиноко.

Когда он вступил в свои владения, то первым делом принялся отбирать нужных людей. Актриса, выбранная на роль Берты, была не очень похожа на нее внешне. Но зато при первой же встрече она коснулась рукой его руки и посмотрела в глаза преданно и нежно. Ну вот, подумал тогда Сэм, только эта будет играть в мои игры, по моим правилам.

Приведенного к нему архитектора, солидного и известного, он тут же отпустил. Сэму был нужен человек с воображением и без идиотских комплексов. Нанятый им молодой парень не скрываясь курил марихуану, но зато сразу понял, что хочет Сэм и даже внес несколько дельных предложений. Занявшись работами по своему плану, Сэм вдруг поймал себя на том, что совсем не думает о опасности, из-за которой и возникла у него идея купить этот дом. И чем дальше продвигалась перестройка, тем больше увлекал его замысел сам по себе. Он неожиданно понял, что именно сейчас и начинается его новая и совершенно неожиданная жизнь. Великолепная и по-детски остроумная мысль, родившаяся у Сэма в ту ночь, облекалась в реальность, хотя поверенный, серьзный деловой человек, и махал руками, доказывая, что это полное безумие – растратить на непонятные ему причуды большую часть денег, целое состояние.

Да что там деньги! И деньги, и бандиты, и вся предыдущая жизнь Сэма были только необходимым антуражем, гримерной, в которой накладывался недостающий грим, потемками кулис, откуда в очень нужный и очень важный момент, под волнующий свет рампы, вышел сыграть свою любопытную, полную экспромтов роль толстенький лысеющий человек в черном пиджаке, сжимая в руке золотую зажигалку, на которой сладострастный дракон влек под себя податливое женское тело.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вся нравственность, вся мораль средневекового рыцарства, обрастая обычаями и этикетами, сводились, в основном, к поклонению Даме. Рыцари Круглого Стола били друг друга и окружающих, кроша о мечи свои и чужие доспехи, в простоте душевной полагая, что каков бы ни был исход поединка, им достанется рай – на земле или на небесах. Думаю, что предпочитали они обрести этот рай в объятиях покоренных удалью дам. Но эти отчаянные, обернутые сталью мужики несли под ней, кроме вшей и храброго сердца, безусловную уверенность, что если дрогнет рука и упадет конь, то рай, правда, поскучнее – небесный, им обеспечен. Значит, им было много проще.

К чему это, собственно, я? Ну да, именно рыцарством – чем же еще? – хотелось мне объяснить себе перемену настроения да и своих намерений на ближайшее будущее. Не безвольностью же обьяснять тот факт, что мне совершенно расхотелось домой. Ведь подумать только, я мог совсем уйти отсюда!

Я снова шел за Джулией, и холод, дохнувший на меня от свесившейся руки, как мне показалось, мертвого раввина вдруг зазвенел в моей голове мечом, бьющим в стальной доспех. Даже не очень благородное желание – совсем не фальшивое там, где металл, случай и опасность. Ну да, интересный спектакль – это страшный спектакль. К тому же смерть раввина была ровно настолько бутаффорской, чтобы я почувствовал на себе не только шутовские штаны, но и тяжелые рыцарские ножны, куда с готовностью уместился мой страх. Вот уж точно: достаточно было и пары немудренных приемов, как реальность моя стала безболезненно двоиться и троиться. Чтобы не бояться, достаточно полагать, что раввин жив, а Гарри никто не пытал. А чтобы игра стала острее – просто усомниться в ней.

Мы беспрепятственно вышли из квартиры, и Джулия вызвала лифт. С ней я совсем не боялся оказаться в замкнутом пространстве. Даже наоборот. Она улыбалась мне, а это значило, что все шло нормально, и мой побег увольнением не считается. Я так и не был уверен, слуховой ли аппарат я увидел у нее в ухе, но мне стало казаться, что ее короткие фразы и мое молчание с самого начала были вызваны ее глухотой. И это было почему-то приятно. Глухая Джулия… Это не отняло, а что-то добавило к ее образу. По-моему, это самая очаровательная и сексуальная инвалиднось, которую я встречал.

Голова моя мягко кружилась то ли от удара, то ли от того солнца, что блестело на турнирных доспехах. Наверное я улыбался. Джулия подхватила мою улыбку и спросила доверительно:

– А может быть ты хочешь, чтобы я вывела тебя на улицу?

Я покачал головой. У меня появилось ощущение, что, выйди я отсюда, никогда больше уже не получится вернуться. Я еще раз решительно дернул головой, невольно взглянув на ее ухо. Она вопросительно посмотрела, дотронулась рукой до аппарата, погладила его и рассмеялась. Я так и не понял, что это могло означать. Может быть эта штука – не слуховой аппарат, а телефон или как это там называется, через который она получает какие-то указания? Ни за что не смогу спросить ее об этом.

Подъехал лифт, и я обнаружил, что в кабине нас поджидает толстенный детина в форменном пиджаке и фуражке. Джулия улыбнулась и ему и сказала, как таксисту:

– В Центр, пожалуйста.

Детина засопел, повозился у пульта и мы поехали вниз. Потом он снял фуражку и довольно изящно для такой туши облокотился о пульт. Ни в его позе, ни в выражении лица не было ни малейшего почтения. Лифтер здесь, похоже, тоже не настоящий. Я внутренне напрягся. От туши веяло если не агрессией, то насмешливой угрозой.

– Отчего же не в подвал? Тебя там давненько не видели. Хочешь, сейчас прямо и поедем. И приятеля твоего с собой возьмем. Ему должно там понравиться. Шутник давно уж хотел кого-нибудь свеженького.

В отличие от меня, Джулия очень дружески отнеслась к жирному лифтеру. В ответ на его наглость она попросила передать Шутнику ее сожаления и пообещала зайти скоро, может быть даже сегодня. А приятеля она сейчас ведет знакомиться и поэтому отпустить тоже не может. Глухая она или нет, но мне показалось, что тона, которым он говорил, она не уловила. Или специально не заметила, чтобы толстяк не завез нас в свой подвал? Почему-то не хочу я встречаться с этим Шутником.

Лифт замедлил ход, но двери не раскрылись, а детина стал нажимать какие-то еще кнопки. Над кабиной что-то щелкнуло, нас качнуло, и мы с нарастающей скоростью поехали куда-то вбок. Я даже не удивился. Хотя толстяк уставился на меня, ожидая реакции. Он мне все больше и больше не нравился. Тут лифт остановился, Джулия взяла меня за руку, и мы вышли.

Я ожидал увидеть то, что в моем представлении было связано со словами «Центр» и «Система», то есть оживленность, многолюдие, некий напряженный ритм. Но мы попали в огромное и совершенно пустое помещение, что-то вроде зимнего сада. Прямо от лифта во все стороны расходились стены живой изгороди: аккуратно подстриженного кустарника, поднимавшегося выше человеческого роста. Это было похоже на искусственный лабиринт. Площадка перед лифтом была на несколько ступенек приподнята, и ее мраморный пол неприятно холодил мне ноги. Здесь стояли предвечерний полумрак и тишина. И еще воздух: влажный, но совсем не спертый, как в теплицах, а легкий и, к моему удивлению, чуть-чуть припахивающий сигарным дымом.

– Сначала, – сказала Джулия, осторожно спускаясь по ступенькам, – мы решили, что тебе будет интереснее, если мы обойдемся без объяснений. Но, как оказалось, лучше объяснить кое-что.

Она обернулась ко мне и призывающе махнула рукой. Я тоже спустился со ступенек. Теперь под ногами был уже не мрамор, а искусственная трава. Не очень приятное ощущение: жестко и кажется, что вот-вот наступишь на какую-нибудь дрянь. Джулии, похоже, тоже было неуютно. Она переступила с ноги на ногу.

– В общем, для нас главное, чтобы тебе было интересно. Это очень важно.

Она снова мило и обещающе улыбнулась, вошла в лабиринт и как-то сразу исчезла, видимо, резко свернула за угол. Я дернулся за ней. Лабиринт этот строили специалисты: повернув голову влево, туда, где полагалось быть Джулии, я увидел лишь две расходящиеся в стороны аллеи, упирающиеся в тупики. Я еще ничего не успел подумать по этому поводу, как услышал ее голос где-то справа от меня.

– Я никуда не делась. Я здесь.Только ты не иди за мной, ладно? И никто не подшучивает над тобой, ты не думай, просто весь этот сад придуман специально для того, чтобы по нему ходили в одиночку. Вдвоем в нем… ну, нехорошо, что ли. А ты иди вперед, ладно?

Она умолкла, но через несколько секунд решила добавить:

– Ты здесь не заблудишься, все так устроено, что заблудиться невозможно. Ну если совсем не получится по дорожкам, просто раздвинь кусты, они не очень плотные.

По ее голосу я понял, что окончательно уроню себя в ее глазах, если воспользуюсь этим советом. Ну ладно, пойдем вперед. Непонятно зачем. Неизвестно куда. Но, если это и есть Центр, то, значит, мне предложено что-то вроде теста. И впереди меня ждут обьяснения.

Я бодренько, подозревая, что за мной наблюдают, двинулся по правой аллее. Тупик, как я и ожидал, оказался обманом зрения. Неверные полутени сбивали с толку. Отлично, я снова взял вправо. Ощущение времени, покинувшее меня, пожалуй, еще на крыше, вернулось где-то после пятого такого поворота. Мне совсем не было страшно, просто неловко, что я не могу справиться с незатейливым лабиринтом. Он никак не кончался. К тому же проклятая искусственная трава окончательно исколола мне ноги. Я поднял голову. Сориентироваться по потолку не было никакой возможности – далекие лампы висели не рядами, а составляли идеальный круг. Стоп, а может предлагается идти напролом, через кусты? Очень символично. Конечно, Джулия упомянула об этом способе передвижения как об аварийном, но кто знает… Если она глухая, то ее интонации ничего не значат. Да и не вижу я никакого другого выхода.

Если за мной наблюдали, то могли заметить, как я воровато оглянулся и сунул руку в куст. Рука вошла по плечо, однако в густых электрических сумерках разглядеть, что же там, за стенкой, было совершенно невозможно. Рукав халата задрался, ветки сильно царапали мне руку, и я представил себе, каким я выйду из этого испытания, если мне придется пролезать хотя бы через парочку таких стен. Вряд ли захочется чего-либо романтического неделю-другую, пока не заживут царапины.

Я вытащил руку и побрел вдоль изгороди, но уже безо всякого энтузиазма. Конечно, это не рыцарский турнир, меня не сшибли с коня, но… Джулия, со всеми ее клетками и старухами, крышами и подвалами… Конечно, я заблудился раньше, значительно раньше, чем попал в этот лабиринт. И, конечно, не одна лишь смутная сексуальная фантазия затащила меня сюда. Что-то все время не дает мне покинуть этот дом. Хотя меня никто не держит. Физически не держит. Я мог с самого начала, прямо с крыши, уйти домой, и отказаться уговаривать раввина тоже мог… А как же Джулия с ее ножками? И спектакль – страшный, но интересный?

Я снова почувствовал, что устал. Объяснить-то я себе все объясню, а вот как выбираться отсюда – все равно непонятно. Я присел на противную траву посреди аллеи. А не улечься ли прямо здесь, повторив фокус с крышей? Пусть она сама меня поищет.

Я откинулся на спину и тут почувствовал : что-то изменилось. Что-то почти неуловимое, как движение статуи. Я рывком сел. Да нет, ничего. Снова лег. И сразу все понял. По легкой вибрации пола под синтетической травой. Они меняют расположение стен. Очевидно где-то наверху, в темноте, сидит оператор и, похихикивая, водит меня по этим аллеям, смыкая и размыкая стены. Я думаю, такое не трудно устроить, было бы желание. Только вот в чем смысл? И, главное, опять, как на крыше, шансов выбраться без посторонней помощи у меня нет. Подлость положения заключалась в том, что на сей раз мне совсем не было страшно и отбиваться с яростью обреченного – просто глупо. Обречен я лишь на смех Джулии.

Что делает благородный рыцарь, оказавшись в проигрышной ситуации? С боевым кличем и каким-нибудь латинским девизом прет напролом. Я вскочил на ноги со свирепым желанием наплевать на царапины и прорваться. Но картина передо мной изменилась. Неведомый мне оператор передвинул левую стену, и совсем рядом открылся проем, в котором я увидел не очередную бесконечную аллею, а что-то вроде небольшой площади, в центре которой была яма. Ее я со своего места не разглядел, но догадался по неяркому световому мареву. Как будто там, на дне, стояла настольная лампа. Ну и что у нас тут? Я подошел поближе. Действительно, в центре было большое круглое углубление, облицованное все тем же мрамором. А на дне стоял письменный стол с лампой и два кресла. В одном, придвинув его к столу, сидел лысоватый полный человек и сосредоточенно что-то читал.

Я быстро прикинул, что, если учесть наличие оператора, встреча эта не случайна, и сейчас будет подведение итогов этого нелепого теста. И подошел к краю ямы. Вниз вела узкая железная лестница, почти как пожарная.

Человек поднял голову и приглашающе улыбнулся. Надо было лезть вниз. Уже подойдя к столу, я увидел, что перед человеком никакой книги не было. Значит, я застал его за внимательном разглядыванием стола? По-моему, задумавшиеся люди по-другому смотрят в одну точку. Впрочем, этот человек, сидящий в яме посреди полутемного лабиринта, имел такой безоружный, домашний вид, что вызывал только симпатию.

– Скажите, вам здесь интересно? – спросил он и чуть откинулся в кресле, чтобы свет лампы не бил в глаза. Я пожал плечами. Где “здесь”? В лабиринте, в доме, вообще на этом свете?

– Еще один вопрос. Вы пользуетесь наркотиками?

Тут пришлось говорить, что вообще-то в юности пробовал немного, но кто не пробовал.

– В общем, как президент.

– Простите?

– Ну, у нас каждый новоизбранный президент на вопрос прессы о наркотиках так вот и отвечает.

Я вопросительно посмотрел на него. Что же дальше? Если меня ждали, то вопросы эти – только вступление. Сейчас мне должны что-то сказать, объяснить, предложить. Иначе зачем бы Джулия привела меня сюда.

Человек в кресле огорченно приподнял брови.

– Вам, видимо, сказали, что ведут в Центр, оставили в лабиринте, а вы подумали, что Центр этот здесь и я, соответственно, тут главный. К сожалению, это не совсем так. И сегодня я сюда совершенно случайно заглянул. Здесь тихо и хорошо думается. Кроме того, сюда, в яму стекаются славные и странные запахи. Они бывают легкие и тяжелые, запахи. Тяжелые редко кто улавливает, для этого надо лежать почти уткнувшись в землю, да и то почувствуете, в основном, запах пыли и земли. А здесь тяжелые запахи можно обонять вполне комфортно.

Я не чувствовал вообще никаких особых запахов, вместо этого стало подниматься нехорошее подозрение в психическом нездоровье милого человека. А может быть это мои нервы, потому что когда я обвел взглядом круглые края ямы, то почти физически почувствовал, как что-то тяжелое и вязкое наплывает на эти края и медленно сползает вниз, к нам. Мы часто объясняем свою нервную впечатлительность чужими психозами. Что, в конце концов, я знаю о запахах?

– Так вот, если вы принимаете меня за главного здесь, то увы… Я не знаю, кто здесь главный. И есть ли он вообще. А Центром это место называется потому, что здесь и есть геометрический или, если хотите, географический центр здания. Вас ведь привела Джулия? Так получилось, что отсюда, из Центра, удобней начинать знакомство со всем этим. Понимаете, и над нами, и под нами существуют самые разные люди и… как бы это сказать… реальности. И чем дальше от этого, центрального этажа, вверх или вниз, тем больше они отличаются друг от друга. Я потому спросил вас про наркотики, что человеку знакомому с ними легче определиться в реальностях нашего Дома.

Я проследил взглядом за его пальцем – вверх и вниз – и подумал, что, побывав наверху, после его обьяснения еще менее хочу попасть вниз.

– О, нет, нет, никаких аналогий у вас возникать не должно. Поверьте мне, никаких ангелов наверху и сатанистов в подвале. Ничего подобного. Тут дело совсем не в этом. Было бы слишком просто, если бы добро и зло разделялись этажами. Нет, так получилось совершенно случайно.

Он остановился, глубоко вздохнул и покрутил головой. Я воспользовался этой паузой и впервые за все время моего пребывание в этом доме спросил, что же здесь, собственно, происходит. Кажется, на этот раз передо мной был человек, которому я смог задать этот вопрос.

Человек посмотрел на меня недоуменно и недоверчиво. Только сейчас он внимательно оглядел меня с головы до ног. На моих штанах он остановился взглядом подольше, потом рассмеялся.

– Ну конечно, вы же попали сюда совершенно случайно. Я что-то слышал об этом. Судя по костюму, вы даже познакомились с Бертой. Вообще-то вы почти в точности прошли путь, который предполагался в самом начале для незванных гостей. Но вы не смущайтесь, теперь у нас даже рады случайно попавшим в Дом людям. Хотя вы первый, кого привели знакомиться сюда, в Центр. Это о чем-то говорит. Джулия наверняка знает, что делает. Она в людях разбирается.

Он уловил мое нетерпеливое движение, понимающе кивнул головой, встал и пошел вдоль круглой стены, как цирковая лошадь по манежу.

– Я ведь не случайно спросил, интересно ли вам здесь, в этом Доме, потому что если нет, то вы и понимать ничего не захотите. Ну вот представьте себе психиатрическую лечебницу. Что это такое? Для врачей это больница, клиника. Для нормальных людей – просто сумасшедший дом, жуть какая-то. А для больных? Да все что угодно. У каждого больного свой мир, свои представления о том, что вокруг. Так ведь? И вот что получается: стоят рядом три человека – врач, больной и посетитель – и беседуют. А спросите, что они вокруг себя видят? И вообще – кто больной, кто здоровый, чья реальность объективней? Да никто этого не знает, я думаю.

Он продолжал ходить по кругу и то появлялся перед моими глазами, освещенный настольной лампой, то исчезал в тени, а потом и вовсе за моей спиной. Я уж стал раскаиваться, что задал ему вопрос, потому что, кажется, и этот будет мне рассказывать про реальности, а объяснений я так и не дождусь. Но он словно угадал мои мысли.

– Вы поймите, я совсем не собираюсь сбивать вас с толку, просто как бы вам сказать... Вы никогда не задумывались, почему Библия написана как серия запутанных и противоречивых рассказов, что дает возможность для бесконечного количества толкований? Ведь можно же было дать человечеству прямые и четкие инструкции, как заповеди, например.

Я был совсем не намерен вести теологические споры, меня раздражало его мелькание, из-за которого я невольно и утомительно крутил головой. Поэтому я довольно неучтиво ответил, что Библия несет столь сложную информацию, что в виде инструкции ее не осилил бы ни один человеческий язык. Только я не вижу никакой связи между Библией и происходящим в этом доме.

– Вы совершенно правы. Но все-таки не могу не заметить, что то, как написана Библия, возможно, намеренно предполагает разночтения. И можно даже поговорить о том, почему это так. И, может быть, мы с вами еще поговорим. Но сейчас вы, я вижу, хотите получить прямой ответ на свой вопрос. Так вот: не знаю я, что происходит в этом здании. То есть, с самого начала, лет десять назад, знал. Собственно, в то время мне пришло в голову построить большую ловушку. За мной тогда охотились. Впрочем, это длинная история, да сейчас это и неважно. Почти сразу Дом перестал быть простым лабиринтом. Актеры, которых я пригласил, неожиданно для меня перестали играть, а просто обжили Дом, не выходя из своих ролей. Потом все пошло само собой. Люди приходили сюда как в монастырь, из большого мира – в маленький, но построенный по их собственным представлениям, иногда очень странным представлениям, как мне кажется. Ну вот. Инструкции, данные мной вначале – никаких окон, никакого представления о времени, попавший сюда ни в коем случае не должен выходить за пределы здания – они были связанны с тем конкретным делом, которое и подтолкнуло меня на всю эту затею. А потом я узнал, что некоторые из этих инструкций почему-то приобрели силу закона, хотя нужда в них давно отпала. Хотя я понимаю их: выйдя наружу, вы теряете все, что получили здесь, а обратно, в свою здешнюю реальность, уже очень трудно вернуться. В общем, коротко говоря, в этом Доме живут люди, которые имеют возможность, материальную возможность, выстроить для себя такой мир, или, как мы говорим, такую реальность, какую им захочется – и жить в ней. Поймите, в каждом из нас сидит ребенок, только, в отличие от детей, мы знаем, что игра – это игра и, следовательно, в кого бы мы не перевоплотились, по окончании игры нас ждет реальный мир. А вот представьте, что игра не заканчивается, что у вас есть возможность играть бесконечно долго. Всегда. Здесь эта возможность есть, вот мы и играем.

Конечно, это очень упрощенная схема того, что происходит в Доме. Более того, иногда бывают случаи, совершенно не вписывающиеся в... в мое представление о том, что и как может и должно быть.

Он остановился в световом пятне, посмотрел на меня немного расстерянно и снова нырнул в полутьму. Речи его звучали занятно, и если все здесь именно так, то... Пора бы показаться Джулии. Уж не направилась ли она в подвал, спровадив меня в лабиринт? Хотя, если бы хотела, то могла и не возвращаться за мной туда, к Гарри. При воспоминании о нем меня передернуло. Так это он себе устроил садо-мазохистскую реальность, милый друг? Кое-что теперь проясняется. А раввин принял все за чистую монету, за что и был убит? Но о чем это я? Похоже, от кружения этого любителя тяжелых запахов у меня окончательно закружилась голова, и я запутался в их идиотских реальностях. Или это сами тяжелые запахи так на меня действуют? Я поднял голову вверх. Темные стены приблизились к краю ямы почти вплотную и, по-моему, медленно шли по кругу. Только вот по часовой стрелке или против – я никак не мог сообразить. И сам себе напомнил перекатавшегося на карусели шалуна.

Когда я опустил голову, то сообразил, что пауза затянулась и оглянулся. Человек, закруживший мне голову, исчез. Ну что значит исчез? По лесенке он не поднимался, я бы это заметил. Значит, есть еще какой-то выход из ямы. Конечно, никаких отъезжающих в сторону плит и таинственных подземелий. Вот же дверь, слева от меня. А раз Джулия не появилась до сих пор, значит, мне нет необходимости снова бродить вдоль блуждающих зеленых стен, а лучше всего этим выходом и воспользоваться. Пока эта карусель окончательно не лишила меня способности соображать.

Дверь была не заперта, и за ней я обнаружил коридор, как бы огибающий с обеих сторон круглую яму. По потолку шли обернутые теплоизоляцией трубы с вентилями и какие-то провода, а бетонные серые стены и пол говорили о том, что иду я в какие-то подсобные помещения. В тусклом свете редких ламп я, подумав, повернул направо, обогнул яму, после чего коридор выпрямился, и дошел до двух железных дверей, слева и справа от меня. Можно было, конечно, идти дальше, но усилившийся шум и вибрация вызвали в моем воображении образ машинного отделения на пароходе с кучей вращающихся механизмов, горячим запахом масла и пара, и духотой. Туда мне не хотелось. Идти назад и исследовать коридор в другом направлении – тоже.

Я толкнул правую дверь – заперто. Левая распахнулась. После мрачного коридора я не сразу смог рассмотреть ярко освещенную комнату. А рассмотрев, невольно вздрогнул. Посреди большого помещения, почти зала, на наклонном возвышении стоял открытый гроб. Серое лицо покойника казалось провалом на белой атласной обивке. Более в комнате никого не было. Мне стало сразу и страшно, и противно, и неловко. Покойники хороши как часть далекого многолюдного ритуала, желательно не имеющего к тебе никакого отношения. А вторгаться на похороны вот так, с заднего хода – по-моему, это нарушение интимного действа чужих живых и чужих мертвых.

В общем, я уже хотел торопливо захлопнуть дверь, как неожиданная мысль заставила меня придержать ручку и внимательно вглядеться в мертвое лицо. Нет, он не напоминал никого из виденных мной людей. И конечно, это не раввин. Почему я – взрослый тридцатилетний мужик, как ребенок, боюсь войти в комнату, где стоит гроб? Тем более, что и гроб, и покойник вполне могут быть бутафорскими. Мне стало неловко перед самим собой. Даже если предположить, что кто-то действительно умер, вряд ли вся процедура прощания с покойником происходила бы здесь. Игры играми, но смерть безотносительна. Настоящий покойник был бы уже давно увезен в похороный дом и предоставлен специалистам. В первую очередь именно потому, что смерть, настоящая смерть, как чугунный утюг на термометр, падает на любую из их реальностей. А вот поиграть в нее – дело другое. Это как раз в их стиле.