Текст книги "The House"

Автор книги: Владимир Гржонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Я уже хотел было открыть рот, да остановился. Что же это со мной происходит? Великий говорун, я за весь этот долгий день не сказал и десяти слов! Ведь надо было спросить, узнать, потребовать – и тут, и там, и вообще... Ну а что я могу? Там, за балконом, эта Джулия как-то так играла со мной, что говорить не хотелось, чтобы не спугнуть ... Ну а со старухи и взять нечего – что знала, похоже, сама сказала. Видно, поговорить хочется, а с наемными мальчиками, как с Билли и Джимми, не очень-то и поболтаешь. Хотя, конечно, кое-что прояснилось. Играют ребята на деньги покойного миллионщика, который и сам был не в себе. Понять бы только – во что играют. Но я вспомнил свое недавнее ощущение у балконной двери. Занятное ощущение. Глупое ощущение. Плохое ощущение.

Тут старуха поднялась с кресла, и я еще раз поразился тому, как легко она это сделала – словно молодая.

– Ты можешь одеться прямо здесь, я подглядывать не буду. Это конечно не смокинг, но и идти тебе совсем недалеко.

И, хихикнув, она скрылась в спальне.

Что значит – идти недалеко? Она думает, что я сейчас вернусь к этим? Да какая мне разница, что она думает! Почему вообще я веду себя как барашек? Экая и бебекая, поматывая головой, иду куда ведут. Это что, моя подлинная сущность? Я попытался быстренько прислушаться к себе и разбудить спящие в крови самостоятельность и мужество. Ну да ладно. Сначала нужно одеться. Но это легче сказать! Легендарный муж был толстеньким и низким. Тоже ладно. Я заправил халат прямо в штаны. Халат, конечно же, скомкался, но, зато заполнил пустующее пространство. Резинка на поясе растянулась – штаны кое-как держались. Хорошо, что здесь нет зеркала, я бы этого зрелища не вынес! Ну все, готов, можно идти домой. Но уходить в отсутствие хозяйки как-то нехорошо. Я повернулся к спальне. Похоже, хозяйка действительно не подглядывала. Позвать ее, что ли? Ну вот, опять все то же самое! Не знаю ведь, как ее зовут! Да черт с ним! Я громко кашлянул и сказал:

– Э-э, извините! Я готов!

В спальне было тихо. Померла она там, что ли? Я подождал. Ничего. Ну что, вот так вот развернуться и уйти? Раб собственной вежливости, я постоял еще немного. Что будет более невежливо – уйти не прощаясь или заглянуть в спальню? В конце концов, в спальню я уже раз заглядывал, в более интимный момент я ее там не застану, и потом, надо перед уходом узнать: возвращать ли мне штаны? Ну что ж, вперед. Я пошел в спальню.

Старухи в комнате не было. Конечно, она могла залезть под кровать, но вряд ли – пространство под ней было не по старухиным габаритам. Хотя, судя по ее проворности... А была ли старуха? И старуха ли это была? Можно ли так натурально загримировать молодую, что?.. Я почувствовал, что опять начинаю вовлекаться во все эти хитросплетения. Меня не хотят отсюда выпускать? Или я сам не хочу быть отсюда выпущенным? Ну, когда мне страшно, конечно, хочу домой, а вот сейчас? Я подошел к шторам, за которыми недавно прятался, и выглянул. Ничего. По-прежнему темень. Этот спектакль окончен. А начнется ли другой? Я вдруг представил, как старуха, где-то за кулисами, в гримерной, снимает с себя парик и накладки, закуривает сигарету и смеется, поглядывая на себя, неузнаваемую после грима, в зеркало. Мне стало досадно, что меня обманули. А может быть я вообще рвусь домой только потому, что меня тут все время обманывают? И страшно мне, более всего, оказаться смешным? Вот лежит кошелек. Наклонился поднять, а он подпрыгнул и отодвинулся, он на ниточке. Ну и что делать? Все равно поймать, оборвать нитку, набить морду шутнику? Или, плюнув, пойти дальше? Ладно, я умный, я дальше пойду.

Я подтянул приспустившиеся штаны и неторопливо вышел из спальни. Неторопливо, потому что все-таки ожидал, что меня окликнут. В гостиной тоже ничего не изменилось. Значит я волен идти домой. Собственно, у меня и нет выбора – сидеть в чужой пустой квартире одному неуютно, да и невежливо. Я направился к двери, мне было жаль сейчас, что я ухожу, жаль, что меня никто не останавливает. И даже не потому, что ничего не понял во всей этой истории, просто жаль и все. Вот и дверь. Ну, как мы опознаем входную дверь? Очень просто – по внешнему виду и количеству замков. Дверь слева, скорее всего, в туалет. Значит, все правильно – вот это выход. Наконец-то я узнаю, который все-таки час. Почему мне так необходимо точно знать время – сам не понимаю. Меня никто не ждет, опаздывать мне тоже некуда. Но с момента, когда я обнаружил фальшивое солнце, мысль о необходимости выяснить как можно скорее, утро сейчас или глубокая ночь, с назойливостью ночного комара кружилась надо мной. С нетерпением завозился с замками – этот – щелк туда, этот – щелк сюда. Все – можно идти. Дверь распахнулась. Сюрприз! Передо мной была типичная кладовка. Стеллаж со всяким хламом, на полу – пара ведер с засохшей краской, какая-то обувь... все – тупик. Что это? Меня не выпускают или я просто перепутал двери? Лихорадочно кинулся к двери слева. Нет, все правильно – туалет с изящным унитазом и душем за занавеской. Больше дверей в прихожей не было. Только что я жалел о том, что меня с таким безразличием отпускают! Но мной, кажется, еще не наигрались. Я кинулся обратно в гостиную. Билли и Джимми равнодушно тужились со своих мест. Пусто. Ладно, старуха исчезла, но как-то же она сюда попала. И этот ее жиголо тоже приходил и уходил. Значит, выход должен быть. Через балкон? Вряд ли Джулия, как былинная девица, сидит у окошка и ждет меня. И потом, я не уверен, что хочу снова встретиться с той компанией. Бабулька, может, и не считает их сумасшедшими, но если покойного, который замуровал все окна в собственном доме, она назвала всего лишь человеком со странностями, то... Я вдруг поймал себя на том, что мысль моя движется каким-то странным зигзагом: то я считаю, что старуха-нестаруха заодно со всеми остальными (а, кстати, сколько же их всего?), то верю в ее сумасшедшего мужа и его нахлебников, которые почему-то иногда играют в игры времен сухого закона, и, время от времени, отлавливают прилипших к крыше идиотов. Отсутствие окон, мой бравый наряд, да и сама атмосфера в такой с виду обычной, но непростой квартире – все эти славные нюансы сложились, свернулись и начали постукивать меня по темечку. Нет, я не чувствовал, что схожу с ума, но вот то, что с толку сбит и начинаю путаться, почувствовал определенно. В общем, надо было искать выход отсюда. И, желательно, поскорее, а то еще выпустят на ринг, или виски контрабандный из меня сварят. Ха-ха!

Я стоял посреди гостиной и пытался заставить себя думать. Получалось плохо. То есть думалось почему-то не о том. Снова стал рассматривать Джимми и Билли. Ну и лбы! Стоп! Есть мысль! Бабка говорила, что за ними окна. Ну, наверняка. И настоящие. Не стал бы покойник закрывать фальшивые окна картинами. Следовательно? Следовательно, у меня есть шанс выглянуть на улицу, на настоящую улицу. И? И ничего – этаж-то, как минимум, пятнадцатый или вроде того. Но мне все равно так захотелось хотя бы взглянуть на нормальный мир и понять, наконец, какое ныне время суток, что я ринулся прямо на красавчика Джимми. Сначала осторожно провел руками по плакату. Точно, по краям он прилеплен к стене, а в центре – только бумага, за которой – пустота. Ну что, рвать плакат? Старухин любимый? А-а, черт, не могу так! Я попробовал аккуратненько отковырять край плаката от стены, но нет, приклеено было на совесть. Я осторожно приложил ухо к плакату. Тишина. Ну да, в такую жару окна приличных домов закрыты, а этаж высокий, что тут можно услышать? Ну хоть какой-то внешний звук? Я еще раз, стараясь сильно не нажимать на бумагу, приложил ухо к... Да, со стороны это выглядело смешно – рельефно выпятившиеся металлического цвета плавки Джимми были точно напротив моего уха.

– Что же ты делаешь, а?

Появившаяся в дверях старуха тоже была изрядно растеряна. Я же, стоявший в очень неудобной позе, резко дернулся от неожиданности, пробил неплотную бумагу, и моя голова оказалась за плакатом. То, что я успел там увидеть, пока высовывался обратно, напоминало скорее двустворчатую дверь, чем окно. Ну конечно, – ставни на окнах, а потом и плакатики для красоты. Заделано со всем тщанием.

Повернувшись на голос, я увидел, что старуха стоит с подносом, на котором – две дымящиеся чашки и, кажется, сахарница. Я оглянулся на порванный плакат и, честное слово, почувствовал себя более неловко, чем когда влетел в ее объятия в спальне. Там я застал ее неожиданно и представлял себе, куда это я попал, а тут она поймала меня... непонятно за чем. Но чем-то, что я делал тайком. И еще ее любимый плакат порвал. Ужасно неловко. Ну что ж, стою столбом, руки почему-то за спиной.

Она и тут быстро справилась с удивлением – видимо, привыкла и не к таким странностям в поведении.

– Я не думала, что ты...

Она красноречиво глянула на плакат.

– Бедный Джимми, он теперь никуда не годится. Да ладно, у меня есть еще мальчики. Присаживайся, я принесла кофе.

Не зная, куда девать лицо и руки, я присел в кресло. Итак, старуха вернулась и обнаружила меня, разглядывающего прелести Джимми. Я привел Джимми в состояние полной негодности, старуха хитро мне улыбается и поит кофе. Хорошая старуха. Совсем еще недавно, когда можно и нужно было задавать вопросы, прояснять, что происходит, вообще как-то выдавать себя за мыслящего индивидуума, я лениво и безынициативно молчал. Сейчас же, под старухиным взглядом, заподозренный в неравнодушии к мужским прелестям, или в чем там еще, я почувствовал, что не могу оставить этот дом не обьяснившись. Вот ведь странно: мне обязательно нужно поведать этой любезной даме, что я совсем не из той – сумасшедшей – компании, пригретой ее мужем, и именно поэтому вовсе не Джимми интересовал меня в тот момент, когда она вошла в комнату. Зачем мне нужно говорить об этом человеку, которого я вижу, наверное, последний раз в жизни, я не знал, только чувствовал, что просто не могу уйти, не рассказав ей, что со мной произошло. Наверное, это нужно еще и потому, что по-настоящему остановить вертящееся вокруг меня действо можно только вырвавшись из роли, где следующий шаг неуклонно нашептывает мне неведомый суфлер, и заговорить самому, просто и без оглядки. Но, прежде чем пуститься хоть в какие-то обьяснения, я, неожиданно для себя самого, спросил:

– Скажите, а который сейчас час?

Казалось бы – что проще, а спросить об этом пришло в голову только сейчас.

Старуха неторопливо взяла с подноса чашку и посмотрела на меня. Взгляд никак не вязался с заданным невинным вопросом. Можно было подумать, что я спросил у нее, который ныне год.

– Видишь ли, милый, – почти шепотом начала она, а у меня сразу запершило в горле, – еще одной странностью моего мужа было то, что он терпеть не мог часов. Никаких. Ни ручных, ни настенных. Он не хотел знать, какое сейчас время суток.

– Но ведь без часов совершенно невозможно жить! Надо же представлять себе...

– Я тоже так думала вначале. Но потом, потихонечку, привыкла. Сэм говорил, что есть, спать и работать нужно в то время, когда более всего этого хочется, а вовсе не тогда, когда это диктует принятый в мире порядок. Когда я ему возразила, что он и так может себе позволить делать все, что он хочет и когда он этого хочет, он ответил, что это не так, потому что врожденная привычка ориентироваться по солнцу или вообще по свету загоняет в свои рамки, и тут уж хочешь-не хочешь, а следуешь заведенному распорядку. Вот поэтому он не желал ничего знать о времени суток и даже о времени года. И офис у него был где-то здесь, на этажах. Мы никуда не выходили с тех пор, как купили этот дом. Этажом ниже есть специально оборудованный парк. Я там гуляю. Туда нагнетается свежий воздух, и там прекрасные деревья и трава. Вот. А уж который час, я совсем не знаю. Извини.

Я непроизвольно откашлялся. История вполне впечатляющая – бедная узница мужниных денег, потихоньку сходящая с ума. Можно посочувствовать. Вот только не нравиться мне отсутствие выхода из этой мышеловки. Уж не захочет ли старуха, чтобы я разделил ее затворничество? Мои догадки сложилась в одну, сверкающую как сталь шпаги, и такую же опасную линию. Джулия и этот, как там его, проследили и выловили подходящего субъекта, одинокого (такого никто не хватится), однако не придурка, то есть даже с зачатками интеллекта, что было проверено всякими разговорами, и теперь предоставили его старухе на съедение. А она и не собиралась меня выпускать – за дверью же не было выхода! Конечно, я сам залез на крышу, сам забрался через балкон, но ведь и мухе кажется, что это она сама запуталась в паучьей сети. Если это так, меня никогда уже отсюда не выпустят. Но возможно ли такое в наше время, в этом городе? Увы, в этом городе, в наше время, возможно все. Очевидно, что-то, какой-то отсвет этих мыслей промелькнул на моем лице, потому что старуха наклонилась вперед и смотрела на меня как человек, загадавший загадку и теперь ждущий ответа. Вместо ответа я встал и, начиная говорить, почувствовал, как близок я к истерике, самой заурядной истерике.

– Я хочу, чтобы меня выпустили отсюда, – сказал я и почувствовал, что невольно подражаю ее осипшему, непрокашлянному голосу, – прямо сейчас я хочу выйти на улицу. Где здесь выход? – И добавил неожиданно, – пожалуйста.

Старуха приподняла наведенные карандашом брови и произнесла обиженно:

– Никто тебя здесь не держит, дорогой. Вон дверь.

– Там нет выхода. Я уже пробовал, но там кладовка какая-то! Покажите мне, где выход на улицу.

Она усмехнулась, встала и пошла к мнимой двери так уверенно, что я уж было поверил в чудо: сейчас она распахнет ее и, вместо кладовки, за дверью окажется гулкая лестничная клетка. Но чуда не случилось. То есть случилось, но на свой лад. За дверью была все та же кладовка. Старуха вошла в нее, и тут я понял, что свалял дурака: в дальнем конце кладовки была еще одна дверь, которую я в первый раз не заметил. Хозяйка щелкнула замком, чуть приоткрыла ее и оглянулась на меня. Я сразу почувствовал себя лучше. Опасная шпага моей версии оказалась бутафорской. Выход был свободен. Вернее, почти свободен, потому что старуха все еще стояла в узком проходе-кладовке, почти наполовину загораживая собой дверь. Я устремился на приступ. Протаскивая свое тело мимо старухиного и ощущая все его жирные выпуклости, я еще умудрился сказать «спасибо». Она откровенно улыбнулась и, чуть поддав бедрами, прижала меня к стене.

– Заходи когда захочешь, милый. А этих ребят не бойся, они славные. Только, если будут тащить к себе, скажи им, что это я тебя в гости пригласила. Ну все, пойду заменю бедного Джимми на кого-нибудь еще, уверена – тебе тоже понравится.

Она отпустила меня и вернулась в квартиру, прикрыв за собой дверь. Именно прикрыв – я не слышал щелчка. Ну да это и неважно, передо мной – другая дверь – на свободу. Берясь за ручку, я подумал, что еще не открывал этой двери, и старуха только отперла замок, и кто знает, что я сейчас за ней увижу. Знакомое ощущение нереальности происходящего подкралось ко мне, нервы не выдержали, и я рывком распахнул треклятую дверь. Буднично горел тусклый верхний свет, отражаясь в полированном пластике автоматических дверей лифта. Справа от них виднелся лестничный пролет. Я был почти на свободе. Теперь вниз, вниз, на улицу, где настоящие день и ночь, где нет похотливых старух и театрального запаха вранья.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Я стоял в нерешительности. Обычный, мирный вид лестничной клетки как бы говорил о том, что все – чудеса закончились, и теперь будничная жизнь ждет меня десятком этажей ниже. Ну что ж, всего понемногу. Я подтянул спадавшие штаны и шагнул к лифту. В ту же секунду в шахте загудело – лифт ехал по чьему-то вызову. Ну нет, в своем замечательном одеянии я не собираюсь делить кабинку лифта с кем-то незнакомым. Одно дело – быстро и независимо идти по улице, делая вид, что тебе все равно, и совсем другое – оказаться в замкнутом пространстве, пусть даже и с ненормальным жителем этого замечательного дома. Куда мне девать глаза, пока мы доедем до первого этажа? Нет уж, пройдусь пешком, благо, идти надо вниз. К сожалению, идти было не так просто и легко, потому что проклятые штаны, как только я начал интенсивно работать ногами, поерзали и стали опадать куда-то к коленкам. Пришлось сбавить скорость и спускаться, придерживая за резинку скользкую шелковую ткань.

На стенах не было указателей этажей, как это принято. Сколько уже прошел, сколько еще идти – непонятно. Покойничек, он что – не только времени суток не желал знать, но и нумерацию этажей не признавал? Но чем ниже я спускался, тем больше уходил в мыслях от подернутого сумасшедшинкой мирка. Надо было добираться домой и, следовательно, быстро придумать, как это сделать, не имея денег, нормальной одежды и даже обуви.

Где-то в районе девятого этажа я споткнулся о ступеньку, выпустил из рук штаны и резко схватился за перила. Я не упал, но что-то тяжелое в кармане халата стукнуло меня по бедру. Черт, как я мог забыть – зажигалка! Я же так и унес ее с собой. Ну и что теперь? Штука дорогая, и просто забрать ее себе я никак не могу.

Я присел на ступеньку, вытащил, помятую пачку сигарет и закурил. Я ведь даже не знал, как теперь попасть к Джулии, да и, признаться, не был уверен, что вообще хочу ее видеть. Немного поломав голову, я пришел к выводу, что самый мальчишеский и дурацкий способ передать им их вещицу – это положить ее под любую дверь, нажать на звонок и убежать. На большее у меня сейчас просто не хватало фантазии. Почти бессонная ночь и стаканчик кофе за неведомое мне количество часов, проведенных в этих дебрях, отдавали головной болью и неприятным привкусом сигареты. Все, хочу только спать. До этого очень далеко еще, но если я буду здесь рассиживаться... Я, насколько мог резво, подскочил к первой же двери, наклонился и хотел уже положить зажигалку на коврик с надписью «Добро пожаловать». Но не успел.

Дверь вдруг открылась, и меня рывком втащили в темноту. Я, конечно, привык здесь ко всяческим неожиданностям, но до сих пор никакого произвола они себе не позволяли. А сейчас я оказался в чьих-то сильных руках, которые бесцеремонно держали меня за отвороты халата. Дверь за мной захлопнулась.

– Тихо, не бойся, – сказал невидимый мне человек, – сейчас будет свет.

Он отпустил меня, завозился в темноте, чиркнул спичкой, и в руках у него оказалась горящая свеча. Да, такого ряженого я здесь еще не встречал. У человека была длинная лохматая борода, а на голове – черная шляпа. Он поднес свечку поближе и внимательно посмотрел на меня. Его глаза в перекошенных очках с толстыми стеклами казались двумя большими жадными ртами, которые он быстро открывал и закрывал. Впрочем, несмотря на несуразный маскарад, он меня почему-то не испугал и не удивил. А, может, я здесь уже разучился пугаться и удивляться.

– Часы давай! Часы у тебя есть? Ну?

Я вяло пожал плечами, показывая ему на мой наряд. Грабить меня сейчас – совершенно пустое дело. Даже мои часы остались там, в комнате, где Джулия поила меня кофе.

– Я вижу, эти бандиты уже успели тебя раздеть. Но ты еще должен радоваться, что легко отделался. Здесь происходят вещи и похуже. Надо идти за полицией. Я не смог найти телефон, а главное – здесь совсем нет часов! А мне обязательно нужно знать, который сейчас час!

Человек взмахнул руками, чуть не подпалил себе бороду и резким движением опустил руку со свечой. Я разглядел длинный черный пиджак, посыпанный перхотью, и несвежую белую рубашку. Да это же не ряженый! И не сумасшедший грабитель. Обычно так одеваются еврейские хасиды. Мне стало весело. Кажется, в эту ловушку угодил не я один! Я выдохнул и улыбнулся:

– Не беспокойтесь вы так, это не бандиты, я вам ручаюсь. И меня никто не раздевал, просто так получилось. Если хотите, можем выйти отсюда вместе.

– Выйти отсюда? Я уже пробовал выйти, мне очень нужно домой. Понимаешь, к началу Субботы я должен быть дома. А я все еще здесь и зажигаю свечи, даже не зная, началась Суббота или закончилась. Ты говоришь, выйти? Да если бы я мог выйти, здесь уже была бы полиция! И это совсем не смешно, молодой человек!

– Но послушайте, я шел домой, и никто меня не удерживал. И одеться помогли. Да и вообще я сам попал в этот дом, случайно.

– Я тоже попал сам. Большой дом, богатый дом – значит, наверное, есть евреи, которые могут сделать небольшой подарок синагоге. Ну я и решил пройтись по квартирам, поговорить. И вот теперь второй день – кажется, второй день – я пытаюсь отсюда выбраться. И все, что я делаю здесь – это смотрю в глазок. Я уже очень долго смотрю в этот дверной глазок. И ни одной живой души! Представляешь, за много часов! И тут, наконец, увидел тебя и понял, что должен предупредить. Упаси тебя Бог ходить по этому дому!

Мне было и смешно, и жалко этого человека. Почему, собственно, отсутствие людей на лестнице означает, что ходить по ней опасно? Где логика? Хотя, познакомившись немного с этим домом, я легко представил себе, как они могли напугать этого собирателя пожертвований. А он был сильно испуган. Какая уж тут логика! К тому же он так смешно дергался, то и дело задевая свечой клочки бороды, что я невольно пофыркивал, и это совсем подрывало его доверие. Ну и что теперь? Оставить этого нелепого раввина на съедение его страхам? Надо вывести его из дома, да вот только как это сделать, если он этого не хочет?

Согнав с лица даже намек на улыбку, я прикоснулся к руке раввина, пытаясь остановить его метания.

– Я могу пойти вперед. Я спустился уже на несколько этажей и тоже никого не встретил. Давайте сделаем так: вы пойдете за мной. Ну а если на первом этаже меня остановят, вы всегда успеете спрятаться.

Я почему-то чуть было не добавил «святой отец» – и опять рассмеялся.

– Ну да, тебе весело. Ты пойдешь вперед, я успею спрятаться. Да ты хоть понимаешь, где мы? Нет? Вот, посмотри!

Он поднял свечу повыше, и я увидел, что мы с ним стоим в крохотной комнатушке с голыми бетонными стенами, нечто вроде тамбура или прихожей, вроде той, где нынешняя владелица дома устроила кладовку. Только дверь здесь была одна – та, через которую я сюда попал. Ну и что? Как «ну и что»?! Раввин с еще большим подозрением посмотрел на меня. Если я ничего не вижу, то запах-то чувствовать должен. И действительно, пахло в комнатенке странно – ржавым металлом, кожей и, кажется, чем-то горелым. От этого запаха и, главное, от огромных глаз-ртов, подсказывающих ответ, мое веселье угасло. На меня опять надвигалось нехорошее.

– Здесь пытают, понимаешь? Я сам это видел! А ты говоришь – сейчас выйдем отсюда.

От чуточку отвернулся от меня и забормотал что-то, видимо, молитву. Я не поверил ему, не мог поверить, но от того, что он сказал, морозец пробежался колючими пальцами у меня по спине. И я спросил первое, что пришло в голову.

– Где это пытают, прямо в доме?

– Здесь, здесь. В подвале, как положено. Я сам видел, представляешь?! А потом мне удалось забраться сюда. Сижу тут и сам ничего не понимаю. И на лестницу боюсь, и назад очень страшно. Вот иди сюда, только тихо.

Он кивнул мне на дальний конец комнатки и сделал шаг в сторону. В полумраке высветился прямоугольный люк. Никакой крышки на нем не было, а была лестница вниз, в темноту.

– Вот здесь. В этом самом подвале. Сейчас там никого нет – ушли, но кто знает, когда они могут вернуться, эти садисты.

Он нервно хихикнул. Казалось, ему доставляет удовольствие растравлять в себе этот страх, доказывая, что выхода нет никакого. Я стоял над люком и думал, что либо этот раввин – все таки еще один трюк Джулии, либо я действительно счастливо отделался. Пока. Бывший владелец моих штанов вполне мог оказаться каким-нибудь сатанистом и справлять неведомые, но жуткие мессы. Или, кроме бутлегеров, играть и в инквизицию. Меня, конечно, отпустили, но я еще не добрался до первого этажа. Раввин стоял рядом, и я видел, что борода его подрагивает. Еще немного, и мы оба зарыдаем, забившись в угол, как испуганные дети. Надо было брать себя в руки. Дернуло же меня оставлять эту проклятую зажигалку! Спустился бы вниз и, возможно, ушел бы отсюда. Во всяком случае, мог. Сейчас этот путь мне, как и раввину, уже не казался таким очевидным.

– А как получилось, что вы от них спаслись? Вас не заметили?

– Да в том-то и дело! Я постучал-постучал, никто не ответил. Вошел в квартиру, будь она проклята. От порога позвал, стал кричать, кто я и зачем, ну как обычно. А какая-то женщина из другой комнаты позвала меня. Ну вот. А там...

Внизу, в комнате, неожиданно зажегся свет. Раввин, уронив свечу, подскочил ко мне и, щекоча бородой, вжал в ближайшую стену, как бы желая своим телом загородить от света, хлынувшего в наше убежище снизу. Он тяжело дышал и молча косил дикими глазами в сторону люка.

Под нами послышались шаги, и мужской голос буднично обьяснял кому-то, что воду следует менять как минимум раз в день и вообще желательно больше внимания уделять мелочам, иначе все сводится на нет. После небольшой паузы этот же голос невнятно чертыхнулся, послышалось металлическое клацанье и легкий гул – звуки, которые обычно издает закрываемая железная дверь. Потом стало тихо.

– Ну? Ты понимаешь? – прошептал мне раввин в самое ухо.

Меня слегка передернуло. Он по-прежнему стоял, прижавшись ко мне, и я чувствовал его несвежий запах.

– Ничего не понимаю – ответил я, стараясь отстраниться.

– Там, внизу – клетка, в ней они держат людей! Тех, которых поймают. Я сам видел. И еще слышал, как один кричал. О-о, как страшно кричал! Надо уходить отсюда!

Мне стало противно. Этот прижавшийся ко мне человек, жуткие сцены, о которых он говорил, усилившийся запах металла – все стало противно. Я не хочу играть в эти игры! Я вообще больше не хочу ни во что играть! Меня уже десять раз могли посадить в клетку, если бы это было им нужно. Должна же быть хоть какая-то логика. Да и раввин запросто может оказаться одним из тех. А если даже и нет. Черт с ним!

Я резко оттолкнул сопящего бородача и шагнул к двери. Хочу, наконец, дойти до первого этажа. По крайней мере, попробую. Раввин отпрянул от меня, но тут же вцепился мне в рукав, зашипел и замахал свободной рукой. Говорить громче он боялся. Я уже схватился за дверную ручку, когда он снова без труда притянул меня к себе. Ну и здоровый же мужик! Я расслышал его отчаянный шепот:

– Тише, тише!.. Хотя бы меня не губи! – Он рывком открыл дверь. – Ну, иди быстро!

И дверь захлопнулась. Если можно назвать захлопыванием молниеносное, но совершенно беззвучное движение за моей спиной. Я снова был на свету. Постоял, привыкая к нему. Ерунда это все. Проделки Джулии. Или этого... Ясно же: меня пытались задержать. Сначала хотели заинтересовать, теперь вот – запугать. И я чуть было не попался в довольно примитивную ловушку. Интересно, этот раввин, он у них как, почасово деньги получает или за каждую уловленную голову? Только вот переигрывает. Я снова двинулся вниз.

Этажом ниже, прямо у лифта, стоял человек и, прислонившись к стене, курил. После всех встреченных мною здесь персонажей этот парень выглядел совершенно обыденно. В джинсах и футболке. Молодой и довольно крепкий. В левом ухе –серьга. Запросто сошел бы за электрика или какого-нибудь другого ремонтника. Тем более, что из левого кармана высовывалась красная пластиковая ручка кусачек или плоскогубцев. Я внимательно рассмотрел его, завидуя его спокойствию нормально одетого человека.

Он поднял на меня глаза и усмехнулся. Ну еще бы! Я постарался побыстрее проскочить мимо. Он усмехнулся еще откровеннее и спросил:

– Ну что, психа этого видел?

Я замер спиной к нему.

– Какого психа?

– Ну этого, который денег пришел просить. Раввин, что ли? Он уже два часа наверху прячется, выходить не хочет, дурак. Думает, я не знаю, где он. А я знаю, только вот не могу придумать, как его выманить. Не драться же с ним. Я слышал, как он тебя к себе затащил, думал, ты его уломаешь. Ну да ладно, пусть сидит. Что я ему, папа, чтобы о нем заботиться, верно?

Он говорил со мной слегка насмешливо, но, в то же время, как с коллегой или соучастником. Я заколебался. Парень явно работает в местной обслуге. Может все-таки расспросить его о том, что здесь происходит? Меня-то он принял за своего.

Я повернулся к нему и, насколько мог независимо, тоже облокотился о перила.

– А зачем надо было его пугать-то?

– Да никто его не пугал! Зашел он к Марку, случайно увидел клетку, ну и с перепугу полез наверх. Теперь вот сидит. Только нельзя же его там оставлять, правда? Он с голоду помереть может. Да и вообще...

Я все еще ничего не понимал. Не птичьей же клетки так испугался мой раввин. Но этот парень говорит о ней как о чем-то нормальном, вполне бытовом. Хотя в этом домишке... Но не могут же быть реальными все эти средневековые кошмары? И будничный тон этого человека, может быть какого-нибудь здешнего подсобника, для которого все эти чудеса – лишь повседневная работа, который возвращается каждый вечер домой, а по пятницам приносит жене получку... Не могу же я так ошибаться. Он посмотрел на меня почти просительно.

– Слушай, может ты поможешь? Обьяснишь ему, что ничего страшного на самом деле не происходит. Только он теперь тебя к себе наверняка уже не впустит. Пойдем в квартиру, ты оттуда, через люк, и обьяснишь ему все. Ну не держит же его никто, на самом-то деле.

Он погасил сигарету, открыл дверь в квартиру и приглашающе улыбнулся. Я заметил короткий узкий коридор и часть ярко освещенной комнаты. В углу, по-моему, стояло кресло. В общем, ничего пугающего. Впрочем, раввин предсказывал, что до первого этажа я не доберусь. А это приглашение смахивает на ловушку. Хотя зачем им такие хитрости, могли бы и силой затащить куда угодно. Можно, конечно, предположить, что им нравится играть со мной, и это очередной трюк. Но если трюк, то слишком уж примитивный, чтобы всерьез рассчитывать, что я попадусь. Да и глаза стоявшего передо мной паренька были столь искренними, и так обычен был его вид, что, откажись я сейчас войти, он и меня, я уверен, так же добродушно пожалеет, как и бедного раввина. И я пойду дальше, провожаемый его насмешливым и понимающим взглядом. Ну уж нет!

Паренек, тем временем, прошел внутрь, скрылся из виду в комнате и снова вернулся ко мне.

– Ну давай, заходи. Он все еще там, наверху, я проверил.

Я шагнул в коридор и уж совсем хотел было отправиться на уговоры, но паренек, вместо того, чтобы пойти вперед, почему-то протиснулся мимо меня и как-то нехорошо посмотрел. Я не сразу понял, что именно нехорошего в его взгляде. И только когда он вышел из квартиры и щелкнул снаружи дверным замком, я сообразил – это было сочувствие. Но – жестокое сочувствие.