Текст книги "The House"

Автор книги: Владимир Гржонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Раввин положил мне руку на плечо, встал и полез по лесенке вниз.

– Главное – разобраться, какой нам нужен рубильник. Но знаешь что? Я тебе скажу. Мы выключим все – он захихикал и приостановился на лестнице так, что видна была только его голова. Я вспомнил, как безжизненно висела его рука из люка в комнате у Гарри. Нелогично получается: раввин говорил, что не может выбраться из той мышеловки, но вот как-то выбрался и отправился не домой, как хотел, а играть в индейцев. Значит, они с Гарри обо всем договорились. Но я же ясно видел, как только по чистой случайности раввин из своего лука чуть не убил этого самого Гарри!

– Нашел! Я нашел, иди сюда!– прокричал снизу раввин. Как человек, отлично понимающий, что делает заведомую глупость, я спустился вниз. Зачем, спрашивается, ему нужен я, если он нашел главный распределительный щит? Мог бы спокойно сам все выключить.

Раввин действительно стоял перед большим щитом с рядами рубильников с массивными ручками. Над щитом тускло горела лампочка. Я прошел по узкому пространству между сдержанно рокочущими шкафами трасформаторов.

– Ну вот, – раввин обернулся ко мне, – мы и пришли. У меня есть свеча, так что мы не останемся в темноте. Видишь эту рукоятку, красную с пломбой? Давай, дергай! Великий Бизон снова натянул свой лук. Представляешь, что сейчас будет?

Может быть мои чувства обострились, заточенные вихрем реальностей, а может быть просто раввин переигрывал со своим Бизоном. Я даже не вздрогнул, когда, уже почти дотронувшись до рубильника, услышал голос Мазеля: чувствовал, что что-то должно произойти. Выследить нас ничего не стоило, а раввин еще так долго распространялся о Великом Бизоне, идиот.

– Вам лучше не трогать эту штуку. Для вашей же пользы. Это ловушка для дураков. На этом рубильнике нет изоляции.

Мазель стоял за моей спиной, и тон его был тот же, что и в подвале, когда он так испугал раввина, да и меня, признаться, тоже. Я посмотрел на раввина. Тот стоял разинув рот и выпучив и без того огромные дальнозоркие глаза. Но это был не страх, а, по-моему, сильное удивление. Что-то сродни восторгу пробегало по его лицу. Словно он и действительно встретился лично с самим Великим Бизоном.

Если Мазель хотел испугать меня своей ловушкой, то это у него получилось плохо. Я просто не поверил в его неизолированный рубильник. А он, в первый раз за все время, посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Странно, но под его взглядом я почувствовал себя полным дураком: пойман на месте преступления в компании с таким же дураком –раввином...

– Наши игры совсем не для вас, как я понимаю,– Мазель продолжал улыбаться, – и если бы не досадная необходимость, вызванная целым рядом причин, вас бы тут не было. Выбирать нужно было срочно, но ведь не этого же балбеса Шутника. Поэтому выбрали вас. А подробности... Поверьте, это совершенно вам не интересно – все наши внутренние склоки и интриги. Давайте так: вы сделаете то, о чем мы вас попросим, а потом вы будете свободны поступать как вам захочется.

Сейчас он совершенно не обращал внимания на преданно смотревшего на него раввина. Считая разговор законченным или, по крайней мере, желая его закончить, Мазель уже развернулся и пошел между трансформаторами, но тут же остановился и добавил:

– И вот еще что. Дайте-ка мне сюда эту зажигалку. Она ведь с вами, не так ли? Или вы ее потеряли?

Зачем он дал мне возможность отговориться и оставить зажигалку у себя? Ведь я сам еще не так давно хотел отделаться от этой вещицы и уйти. А сейчас мне не захотелось отдавать ее этому человеку. Не знаю почему. Может я собирался вернуть ее Джулии? Если она закатила истерику, увидев у меня зажигалку, значит тут что-то важное. А я совсем не уверен, что Мазель – именно тот человек, к которому должна попасть зажигалка. Откуда я знаю, что связывает его, Джулию и Гарри? В общем, я замотал головой и что-то пробормотал. Но тут очнулся от удивления раввин, кинулся ко мне, по-обезьяньи ловко вытащил из моего кармана зажигалку, заискивающе глядя на Мазеля, сунул ему в руки, улыбнулся и мне, и Мазелю и очень быстро побежал. Мы оба подняли глаза на загрохотавший у нас над головой металлический потолок. Три прыжка, три удара – и раввин исчез. Куда на этот раз направит его Великий Бизон?

Я думал, что уже разучился смущаться, тем более в моем нынешнем положении. Но нет. Меня чувствительно кольнуло разоблачение этого мелкого вранья. Мазель, казалось, совсем не удивился и не смотрел на меня с осуждением. И даже не поинтересовался зажигалкой; так, взглянул и положил в карман. Потом пожал плечами, показывая, что не придает значения таким мелочам и вообще пришел не за этим.

– Ну что ж, пойдемте, – мы двинулись к выходу, прошли наверх и когда оказались в широком коридоре с дверями, очень похожем на тот, которым меня когда-то вела Джулия, Мазель взял меня под руку, чего я совсем уж от него не ожидал. И даже почувствовал себя немного польщенным.

– А не расскажете ли вы мне, где и когда вы нашли эту безделушку, ну, зажигалку?

Я чувствовал себя немного обязанным этому неприятному, но безукоризненно любезному человеку. И не видел теперь никаких причин что-либо скрывать, раз уж все так получилось. Я, как мог обстоятельно, рассказал, что Джулия привела меня пить кофе, потом дала пачку сигарет и ушла, а я нашел зажигалку у бачка с кофе; и как потом, попав через квартиру Берты на лестницу, пытался ее подбросить под дверь, чтобы не получилось, что я ее украл, да вот раввин...

– На раввина вы внимания не обращайте. И старайтесь не попадаться на его трюки. Это – особая история. Может быть потом, когда будет время... А сейчас я бы хотел сосредоточиться на том, что вам предстоит сделать в ближайшем будущем. И, надеюсь, больше никаких перевернутых гробов на вашей совести не окажется.

Я сбился с шага. Вот так! А я-то надеялся, что эта история прошла незамеченной. Мазель сказал об этом в своем стиле – никак не показывая своего отношения – но ведь упомянул! Я сдержанно кивнул, но чувствовал себя как пойманный мужем любовник. Противное ощущение зависимости от Мазеля усилилось, а гордость, примостившись где-то у уха, нашептывала, что я просто валяю дурака, что никакая это не зависимость; вернее, нравиться мне сейчас думать, что она есть, вот и забавляюсь, но если мне это перестанет нравиться, то уж тогда...

Я ожидал, что сейчас мы войдем в очередной зал и, в общем-то, был готов, следуя каким-то непонятным мне указаниям, сделать что-то бессмысленное, но, видимо, важное для этих людей. И тогда начнется очередной круг моих странствий по Дому и его реальностям. Но, вместо этого, мы с Мазелем вошли в небольшой кабинет, почему-то совершенно круглый, с круглым же столом посередине. Мазель сел и аккуратно положил ладонь на ладонь.

Что-то почти забытое дернулось во мне, как неожиданно проснувшаяся на кухонном столе рыба. Передо мной сидел Начальник, Босс, Хозяин. Да к черту, подумал я, денег он мне не платит и в рабство меня еще не продали, так что же это я?.. Я сел, откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу.

– Прежде всего, Алекс, я вам гарантирую, что все происходящее здесь, в Доме никогда не выносится за его порог. Это может показаться нелепым, но вам придется сразу же, не выходя из кабинета, надеть маску. Иными словами: ваша – скажем так – миссия будет строго конфиденциальной. Только члены Совета осведомлены о вашем участии в... в предстоящем. И вообще – о том, что вы находитесь в Доме, знает всего несколько человек, но куда вы исчезли после того, как вас утащил раввин, не известно никому, даже Джулии. Так что все складывается удачно. Теперь я объясню, куда и зачем вас выбирали. Дело тут довольно тонкое. В Доме, с некоторых пор, существует что-то вроде комиссии или совета, и в случаях, когда нужно принимать важные решения, ответственность делится поровну. Мы дали вам возможность погулять по Дому, немного с ним познакомиться, так что вы представляете себе – более или менее – где находитесь. Давно, в самом начале, некий Сэм – человек, который создал этот Дом – не смог... Ну, в общем, ему не хватило воображения, да и денег развивать и поддерживать всю идею. По некоторым причинам, нам... в данном случае мне, очень важно, чтобы этот Дом продолжал реально существовать. Вы не психолог и не психиатр, поэтому мне трудно объяснить вам некоторые нюансы, но если все предельно упростить, то можно сказать, что наши реальности существуют всерьез, только если под ними есть фундамент. Это ведь мало – обнаружить себя, скажем, в пещере, у костра, чтобы зажить той, первобытной жизнью. Реальность, она на то и реальность. Нужно еще, чтобы в ночи у пещеры рычали дикие звери, и чтобы ты знал, что это не звук из динамиков, а настоящие хищники. А там, даже если ты там консервами питаешься, это уже не так важно. Но хоть одна точка, где все настоящее и всерьез, должна быть обязательно. Иначе, увы, каких ни строй домов, каких фантазий себе ни внушай, игра получается только поверхностной. Хотя, конечно, надо отдать должное Сэму: вот так отгородиться от внешнего мира – идея интересная. Но, без фундамента, как я уже говорил, в лучшем случае можно, намеренно или нет, свести человека с ума – вот как раввина – но и только. Поэтому Сэм и зашел в тупик. К счастью, в Доме появились мы.

Я смотрел на Мазеля и думал, что все тут не так просто. Он меня явно к чему-то готовит, психиатр. И, кстати, про Сэма он упомянул в прошедшем времени. Интересно. Шутник, мне помнится, говорил о нем же в настоящем. Впрочем, для меня никакой разницы нет. Ну сменил Мазель Сэма – и что? Может для постоянных обитателей это и важно. Я и внимание-то обратил на эту несогласовку времен только потому, что Мазель говорил о Сэме с каким-то скрытым значением, что-то подчеркивал, словно подозревал, что я с Сэмом знаком и, более того, могу передать ему наш разговор, а отношений с Сэмом Мазелю портить не хочется. Так мне показалось в тот момент.

– У вас есть какие-нибудь вопросы? – Мазель улыбнулся, давая понять, что спрашивает скорее из вежливости. Я начал догадываться, почему при первой встрече – тогда, у Шутника – Мазель показался мне таким опасным. Этот человек любезен и даже мил только пока все идет так, как хочет он, в противном же случае стальная начинка сразу начинает проглядывать сквозь его плюшевую корректность. И как-то сразу становитсяочевидно, что он не играет в «крутого», да он и не крутой, хуже: он – Тот, у Которого Власть. Хотя воспользоваться его любезностью я, кажется, могу.

– А скажите, – начал я и почувствовал, как слегка просел предатель-голос, – почему такая... такой ажиотаж с этой зажигалкой? У Джулии, по-моему, истерика началась, когда она ее у меня увидела.

Я произнес имя Джулии и тут же пожалел об этом. Кажется я немного ее предал. Мазель устало и досадливо покачал головой: ему не хотелось отвлекаться, но, тем не менее, он объяснил, что эта зажигалка... (Безвкусная вещица, не правда ли? – Он, через стол, запустил ее ко мне. – Можете оставить ее у себя.) Так вот: Сэм, о котором он уже упоминал, почему-то никогда с ней не расставался, а потом... Потом Сэм исчез. Скорее всего, ушел из Дома. Это он, Мазель, так думает. Ну, а остальные, которые видели в Сэме основу Дома, решили, что... В общем, его стали искать, но народ тут такой, что объективную информацию получить практически невозможно. Ну и, конечно, когда у меня в руках увидели эту самую зажигалку, то решили, что я как-то причастен к пропаже Сэма...

Вот ведь как занятно получается, что я и зажигалку нашел (а сам Мазель не сомневается, что Сэм просто оставил ее уходя, он любил такие эффекты), и сейчас очень помогу Дому в трудный момент. То есть как бы заменю на время Сэма. Впрочем, дело настолько серьезное, что Мазель готов при необходимости заплатить.

Он постучал пальцами по столу и выдержал паузу, давая мне возможность согласиться или отвергнуть столь меркантильное предложение. Но я промолчал. Значит, эта их комиссия выбирала меня как временную замену Сэма. Но почему же именно меня? Я уже хотел было спросить об этом Мазеля, но пауза закончилась и время, отведенное на вопросы, истекло.

– Теперь перейдем к самому главному. К тому, что вам предстоит сделать.

Может показаться, что я бесстрастно внимал тому, что говорил Мазель. На самом же деле, каким бы светским и чарующим тоном он не вещал, я чувствовал, что ко мне пододвигается жесткая и неприятная, как понедельничное утро, реальность. Хотя бы потому, что он так долго и округло распространяется об очевидных и не очень ему самому важных вещах. О Доме, о неприятностях, которые доставляют ему жители подвала во главе с Шутником. И это после его слов о переходе к главному. Я было подумал, что у Мазеля не хватает духу в лоб предложить мне что-то такое... Что-то ужасное? Но потом, перехватив его взгляд, догадался, что он намеренно играет со мной, специально для того, чтобы я перебрал в уме все мыслимые кошмары и почувствовал бы облегчение, услышав, что же все-таки он от меня хочет. Я уже начал терять терпение и раздражаться – не люблю, когда меня считают идиотом.

– ...Ну вот, а раввин – это случайность, поверьте мне. Он довольно давно здесь околачивается, и я уж хотел было его гнать, но потом решил, что он принес в Дом что-то свое... Особенно теперь, с этим своим луком и стрелами, да и с Великим Бизоном... Я не случайно вспомнил о нем. Помните, он ведь вполне всерьез стрелял в меня тогда, в подвале. И в Гарри он тоже мог попасть, вы же видели. Но это как раз и добавляет еще один камешек в фундамент наших реальностей. Конечно, можно было завести крокодилов или пантер... И даже кое-что в этом направлении сделано. Но не вздрагивайте: я быстро сообразил, что по нашей неопытности это зверье всех бы просто съело. Или пришлось бы его перестрелять. Поэтому купленные нами две пантеры, крокодил и пара питонов содержатся в зоопарке. Пока. Но я надеюсь, что не возникнет необходимости выпускать их в Доме. И, отчасти, благодаря вашей помощи.

Он приостановился, посмотрел на меня, решил, что я созрел для лобовой атаки и легко и просто объяснил, что от меня требуется. Ослышаться или неправильно понять его я не мог. Мне предлагалось стать палачом. Настоящим. В самом прямом смысле слова. Фокус тут в том, что хрупкие реальности Дома стали ускользать и рушиться; остались лишь бессмысленные игры для психов и пошлые сексуальные утехи, как у Шутника. Скорее всего именно поэтому Сэм и покинул нас. Мазель же не хочет, да и не может позволить развалиться этому чудесному Дому. И их советом, или как их там, было принято решение устроить смертную казнь. Вернее, сначала были похороны, и затея удалась великолепно, вываленный из гроба покойник даже усилил необходимое впечатление, спасибо. Но... Траурная панихида по умершему своей смертью вызывает не те ощущения и переживания. Оставшиеся, в основном, радуются, что сами живы. Никакой опасности, никакого напряжения воли, так – шекочущий нервы декор. Казнь – дело совсем другое. Это – Живая Смерть. О, об этом можно очень много говорить!

Мазель чуть закатил глаза и убрал руки со стола. Чувствовалось, что он возбужден, хотя не хочет этого показать. Но это не было нездоровым возбуждением садиста. Мне показалось, что он, скорее, представляет себя на месте осужденного, и что за всем этим есть еще что-то, о чем мне, непосвященному, не узнать никогда.

Конечно, продолжал Мазель, можно бы было выбрать на эту роль кого-нибудь из своих, но... Тут масса нюансов. Во-первых, палачу не удастся остаться анонимным: здесь все, так или иначе, знают друг друга. И потом палач – фигура мистическая, незнакомец тут подходит идеально. В этом члены Совета единодушны.

Я остолбенел. Видя мое состояние, Мазель впервые откровенно выказал нервозность – вскочил из-за стола и заходил по кругу.

– Вас наверняка волнует несколько моментов. Первый – это, конечно, будет ли казнь настоящей. Увы, я не могу ответить вам на этот вопрос. Поведение палача во время экзекуции, его... эмоции – вам не сыграть этого, да и никому не сыграть. Но если вам будет легче считать, что казнь – такая же декорация, как многое в этом доме – пожалуста, думайте так. Согласитесь, я ведь мог просто сказать, что казнь – фикция. И вы бы сделали это играючи. Но я не хочу подтасовок. Вы ведь и про похороны думали, что... В общем, как видите – я с вами откровенен настолько, насколько это возможно. И еще одно, может быть вам это поможет, – человек, которого... В общем, осужденный – подумайте над этим! – сам вызвался на эту роль. Сам. И у него, поверьте, есть для этого основания.

– А что если я откажусь?

Выговорить это было нелегко: я просто по-детски боялся этого человека. Который, похоже, действительно не представлял себе, что я могу воспротивиться его воле. Он остановился, повернулся ко мне и вдруг расхохотался. Мне стало еще страшнее.

– Знаете, эта нимфоманка, Джулия, говорила мне, что, судя по тому, как вы выбирались из Дома, и вообще по вашей реакции, вы – распространенный тип труса-авантюриста. Это когда и хочется, и колется. Вот сейчас вы ведь про отказ просто так сказали. Вам же хочется в этом поучаствовать, а? Не поверю, что нет. Представьте: однажды в жизни испытать, что это такое – убить человека. И при этом почти анонимно. Никто, кроме Совета, не узнает, что палач – это вы, ручаюсь! Только если вы сами почему-либо не захотите открыть лицо. Такое тоже может быть, уверен. Но главное – вы избавлены от моральной ответственности. Какой бы то ни было. У вас просто нет выбора. Поверьте мне.

Последнего он мог бы и не говорить – тут я сразу ему поверил. Не знаю, намеревался ли он напугать меня, но как-то неожиданно стало легче. Противное, но волнующее предвкушение отодвинуло во мне все остальные беспомощно барахтающиеся ощущения. Я понял, что Мазель прав: вот сейчас-то и начинается настоящее приключение. Самая нереальная реальность. В то же время, краешком сознания, я понимал, что меня «сделали», «обработали», что Мазель знал, куда нажимать. Но в этом была подлая приятность.

Мазель легко почувствовал мое состояние – вскинул руку, показывая, что говорить ничего не надо, а надо сидеть молча. Я что – зомби? – отстраненно подумал я. – Может быть... Наверное, это приблизительно так и происходит с зомби: сначала – сопротивление чужой воле, потом перелом, а после – полное почти чувственного удовольствия подчинение.

Вышел ли Мазель из кабинета или нет, я не заметил. Показалось только, что за моей спиной кто-то стоит, но обернуться не успел: мне закрыли лицо и на затылок надавил жесткий ремешок. Маска была носатой и, кажется, улыбающейся. Прорези для глаз были небольшими – видимость сузилась. Я ожидал, что сейчас из-за спины покажется Мазель. Но, то ли боясь испортить уже сделанное, то ли именно потому, что все уже сделано, и его участие больше не требуется, Мазель исчез. Я повернул голову, непривычно двигая глазами, и обнаружил стоящую за спиной женщину. На секунду мне показалось, что это Джулия. Но нет. Высокая и очень бледная, она была мало похожа на Джулию. Длинные черные волосы, огромные черные глаза... Я вздрогнул. Там, в подвале, лежа на стекле... Только сейчас на ней был просторный балахон. И все равно воспоминание о каплях крови на этом теле... И ее лицо... Куда уж тут простушке Джулии!

Похоже, она поняла, что я узнал ее. Чуть дрогнули уголки трагических губ. Она шагнула ко мне и плавно стянула с моих плеч халат. Под его тяжестью упали и еле державшиеся штаны. Сознание слегка запаздывало, я еще ничего не успел понять, а она уже достала что-то белое и ловко накинула на меня через голову. Я попал вялыми руками в рукава и сообразил, что это такой же балахон. Я еще успел подумать, что зацепись материя за маску, потребовались бы какие-то суетливые движения и одергивания, а это разбило бы напрочь фантастическое марево, в котором я сейчас плыл. Но, к счастью, ничего такого не произошло. Или я просто не заметил. Я переступил через валявшуюся на полу одежду и пошел за женщиной.

Мы снова оказались в том самом коридоре с офисными дверями и табличками, но я уже не чувствовал себя здесь неуютно. Наоборот – маска и балахон в сочетании с бюрократически-строгим интерьером – как во сне, непрочно, но убедительно – сливались в ритуал, в предвкушение, в сладкий кошмар.

Наконец женщина остановилась, медленно распахнула двухстворчатую дверь и выжидающе посмотрела на меня. Было еще что-то в ее взгляде. Предостережение? Просьба? Но слишком поддавало снизу вверх сердце, слишком давила лицо маска. И нетерпение... Ах, какая же я сволочь!

Я прошел мимо и почувствовал, что она, шагнув следом, закрывает двери. Почему я отвлекся на этот легкий клацающий звук? От страха или чтобы продлить удовольствие перед тем, как взглянуть вперед?

Прямо от входа начинался длинный узкий помост. Обычно на таких помостах, покачивая бедрами, прохаживаются манекенщицы. Но не сейчас. Сейчас по нему медленно, чувствуя на себе внимание множества притаившихся в темноте людей, шел ужасный человек. Шел Палач. Был ли это я? Не знаю. Но главное было впереди.

В конце помоста, ярко освещенное прожекторами, стояло сооружение... Не могу описать его – я видел только лишь высоко поднятое кровожадное лезвие, покрытое темной краской, остро отточенная кромка грозно блестела. Сбоку появилась еще одна фигура в белом. Это Он, – подумал я... или Палач. Внутри предательски заныло. Но это был не осужденный. Когда я подошел ближе, то увидел, что все унизительные и страшные приготовления уже закончены – прямо под висящим ножом гильотины, в деревянной двойной колодке, открывающей узкую щель шеи, лежал человек, завернутый в черное.

Стоящий, в маске и таком же как у меня белом балахоне, приблизился и указал мне пальцем на рычаг, пускающий в действие нож. Я подошел еще ближе и физически ощутил, как напряглась тишина в зале. Это так просто – дернуть за рычаг и... За мной послышался шепот:

– Как только погаснет свет. Только когда погаснет свет, не раньше.

Неожиданно я почувствовал легкое разочарование. Самое страшное, самое влекущее действо должно совершиться в темноте. Почему? Значит ли это, что казнь все-таки не настоящая? В общем-то, Мазель и не отрицал такой возможности. В этот момент смертник в черном пошевелился. Он живой, значит... Вдруг я осознал, что мне просто необходимо посмотреть ему в лицо. Не знаю зачем. Может быть Палач хотел насладиться видом другого участника. Соучастника? А, может быть, по его глазам понять, действительно ли мы... Или только играем. С залом, сами с собой, друг с другом.

Я обошел гильотину и наклонился к лежащему. С этой стороны массивные деревянные балки станины были предусмотрительно обиты жестью. Ну да – кровь... Палач застыл над жертвой, а мое собственное «я» заметалось в ужасе от всех этих деталей. Я знал, что еще немного, и оно оторвется от Палача, но боялся, что Палач, почувствовав это, успеет дернуть проклятый рычаг.

Послышалось что-то вроде стона – это обреченный, увидев меня, пытался что-то сказать. Маска не позволяла мне разглядеть его, и я наклонился еще ниже. На меня, вывернув голову и скосив глаза, смотрел Гарри.

Дальше я видел все вокруг меня в каких-то размытых застывших фрагментах движения. Я разогнулся, рука потянулась к рычагу. Чья рука? Наверное моя. Потом – женский крик, еще более жуткий, чем все остальное. Маска давила еще сильнее, не давая дышать.

И тут погас свет. Наконец-то погас. И я понял, что не могу сделать то, для чего меня сюда привели. И с радостью осознал, что не сделаю это. И долго еще буду содрогаться от того, что подошел совсем близко... А, может быть, жалеть, что не смог, не переступил. Какая гнусная ловушка была мне подстроена! Как тяжело и нечем дышать в этой проклятой маске! А крик, женский крик, оказывается, уже прекратился и стало еще тише, и эта невидимая сжавшаяся в комок толпа...

Я уже начал падать, чувствуя, что делаю это в несколько отдельных приемов, и руки мои, подчиненные тому же ритму, белели то передо мной, то где-то сбоку. И тогда – я слышал это отчетливо! – скрипнул опущенный кем-то рычаг, прошелестело мчащееся вниз тяжелое лезвие и смачно чавкнуло, приземляясь между колодок.

Когда вспыхнул свет – сразу же или спустя долгое время – я не знаю. Я стоял на четвереньках спиной к гильотине. Потом я неуверенно поднялся на ноги и почувствовал, что толпа подалась от помоста. Значит ли это, что самым страшным во всем этом зрелище был я? Прекрасно! Эта пугливая, подлая, как и я, толпа боится меня. Ну так получите, гады!

Я рванул обеими руками душащую меня маску. Смотрите сюда! Да, это я! Хотите меня запомнить? Запоминайте! Тут я почувствовал, что этого недостаточно. Какой-то вывернутый, выкрученный спиралью голос твердил, что только унизив сейчас себя, я унижу и этих, смотрящих на меня из темноты. Но что я могу? Ах, да! Я ухватился за ворот балахона и рванул. Тонкая ткань разлезлась у меня под руками. Все! Теперь я – совершенно голый – стоял на помосте, как помоями облитый светом прожекторов. Вот он я какой, сволочи! Дергая руками и ногами, я исполнял судорожный танец – танец унижения, отвращения и скорби. Но еще это был танец освобождения и восторга, выхода в совершенно невозможную реальность, когда только и остается, что вытянуть шею, запрокинуть голову и, увидев в небе луну, неожиданно согласиться, что она черная... Только вот повернуться лицом к гильотине я не мог. И, подумав о ней, понял, что уже вообще больше ничего не могу.

Как был, голый, я рванул по помосту к далекой, очень далекой двери. Ну наконец-то! Еще один рывок в коридор... И сразу же увидел скорбную физиономию Мазеля. А за его спиной неумолимо, как расплата, стояли двое полицейских.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Не было никаких мыслей. На мгновение почудилось, что и меня самого тоже нет. А потом стали возвращаться какие-то ощущения... Показалось, что я по-прежнему лежу, приклеенный к крыше, и задыхаюсь от ужаса и желания криком развеять густой кошмар. А еще – чувство подлого страха. Потому подлого, что внушенного не случившимся (случившимся ли?), а появлением полицейских. Настоящая ли это полиция или только лишь мазелевские ряженые -не знаю. Но только я бросился бежать от них и чувствовал, что чем быстрее бегу, тем меньше остается на мне налипшей, как битум, невообразимой кровавой реальности.

Каким-то чудом я попал в ту самую комнату, с которой и началось мое путешествие по Дому. Здесь ничего не изменилось. Все так же горела лампа в углу, все тот же застоявшийся сигарный запах. Самое удивительное, что я знал – я не схожу с ума. Скорее наоборот: ко мне возвращался рассудок. Какого черта я кинулся раздеваться там, на помосте?! Ай да я! Моя незащищенная нагота волновала меня больше всего. Ну куда я теперь пойду? Хотя здесь рядом ванная, а в ней, наверное, все еще лежит моя грязная одежда. Плевать, сойдет и грязная. А что потом? Не знаю. Выбраться из дома? Но как? Вероятнее всего, что ловить меня будут на выходе. К счастью, в этом Доме есть где спрятаться. Почему-то я был уверен, что лучше всего сначала пробраться в подвал, к Шутнику. Не должен он меня выдать. Но сначала все-таки одежда. Даже если мои тряпки Джулия успела выбросить, то какие-нибудь халаты или полотенца здесь должны быть!

В ванной было темно, и я никак не мог найти выключатель. А на двери висело только одно полотенце. Я снял его с крючка. Это была целая махровая простыня. Представив себе, как, замотавшись в нее, стараюсь проникнуть в подвал, я рассмеялся. Надо искать что-то другое. Может все-таки мои джинсы еще валяются где-то здесь на полу. На ощупь я обошел всю комнатку и наткнулся на ванну. Моя ищущая рука окунулась в воду, приятно теплую воду. Естественно, как будто именно за этим и пришел, я залез в эту воду и растянулся во всю длину. Мыльной пены на сей раз не было, но все равно мне показалось, что вот–вот войдет Джулия, принесет сигару и... Все начнется сначала? Вода ли, темнота ли и тишина, но ощущение отмотанного назад времени было фантастически очевидным. И я легко поверил, что мы снова встретимся с Гарри, и что теперь я... А что я мог сделать иначе? Не убегать от Джулии к Берте? Не подсаживаться к костерку Шутника?

Теплая, восхитительная вода... Сейчас я спокойно уйду отсюда, вот только появится Джулия со своей сигарой. Вот сейчас...

Я и не пошевелился, когда сквозь прищуренные веки разглядел, как в дверях появилась женская тень и медленно приблизилась ко мне. Сигары не было, но это не смутило меня. Не может же все повториться буквально. У скачущего времени свои законы. Джулия, вероятно, лучше меня видела в темноте. Она чуть склонилась над ванной. Если я ничего не путаю, сейчас мне следует подняться во весь рост. Но вот только проклятая вода так разморила, что двигаться совсем не хочется.

Мне показалось, что Джулия все-таки не разглядела меня и решила, что перед ней пустая ванна. Потому что, помедлив, она шагнула в воду. Время резко крутанулось вперед, и я уже почти слышал, как она истерически кричит от испуга. Но Джулия не закричала. Широкая ванна вполне позволяла ей стоять не наступая на меня, и ее ноги касались моих бедер. Она молчала в темноте, сжимая меня лодыжками как-то очень уж сильно. Сбрасывая дремоту, я просто, как будто видел, ощутил, что она раздета. Но почему-то я одеревенел и ничего эротического не почувствовал. Жесткая хватка и молчание – это совсем не похоже на Джулию. И сразу мне перестало казаться, что время вернулось назад. Потому что это была не Джулия.

Женщина наклонилась ко мне, и чуть привыкший к полутьме, я увидел рассыпавшиеся по плечам густые волосы. Боюсь, что я знаю, кто это. Когда она присела на корточки, сомнений у меня не осталось. Она протянула руку, и я почувствовал неожиданный укол стыда – как мужчина я вряд ли мог сейчас собой гордиться. И тут же вцепился в ее запястье: мне было больно. Только тепло ее тела говорило о том, что это не ожившая статуя: рука была такой сильной, что оторвать ее от себя я не мог. А она все сжимала и сжимала стальные пальцы. Ванна была широкой, но не настолько, чтобы хоть как-то ускользнуть от этой руки или хотя бы оттолкнуться ногой. А сквозь боль прорывался смех – меня сейчас кастрирует очаровательная женщина, а я лежу в ванне и ничего невозможно с этим поделать! Но становилось все больнее. Я дернулся, хлебнул воды и закашлялся. Глупее всего было то, что совершенно не понимал, чего хочет эта сумасшедшая. Действительно мне все оторвать? Или это садистская техника получения удовольствия? Но, как бы там ни было, боль становится непереносимой, и вот-вот я постыдно и визгливо закричу.