Текст книги "Фрунзе"

Автор книги: Владимир Архангельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

Съезд открылся 4 июля. И уже сразу было видно, что левые эсеры хотят дать крупный бой большевикам. От их партии выступил Камков и истерически призывал к войне против немцев и изгнанию из Москвы германского посла Мирбаха.

В ночь на 6 июля ощущение тревоги усилилось. Под сценой Большого театра, где занимал места президиум съезда на фоне декораций из первого акта оперы «Евгений Онегин», обнаружили адскую машину. Разрядить ее успели своевременно, и Яков Михайлович убедился в этом лично, когда ее выносили из здания.

Впервые левые эсеры не представляли на съезде Советов и третьей части делегатов. И они вели себя озлобленно: то демонстративно покидали заседание и где-то собирали свою фракцию; то доходили до рукопашной с охраной съезда за сценой и у входных дверей, то появлялись вновь, чтобы устроить обструкцию Ленину, Свердлову, Чичерину. Кац-Камков и Мария Спиридонова в голос кричали с трибуны, что большевики не получат хлеба в деревне и что их комбеды будут сметены восставшим крестьянством. И в их речах слышался лейтмотив:

– Холопствуйте перед немцами, просите у них хлеба, у их посла Мирбаха!..

По столице поползли слухи о мятеже в Ярославле в ночь на 6 июля, о найденной в театре адской машине. Какие-то вооруженные группы шатались по переулкам в районе Арбата.

В четвертом часу дня Ленин и Свердлов получили донесение о взрыве бомбы в германском посольстве в Денежном переулке. Как выяснилось позднее, туда явились два левых эсера – Блюмкин и Андреев с подложной бумагой за подписью Дзержинского. Вызвали посла Мирбаха, бросили ему под ноги бомбу и успели уехать на автомобиле в Трехсвятительский переулок, где был штаб их партии.

Бумагу состряпал заместитель Дзержинского левый эсер Александрович. Своей опорой мятежники считали отряд ВЧК под командованием левого эсера Попова, который дислоцировался в казармах у Покровских ворот. Боевые группы Спиридоновой захватили телеграф и телефон и стали передавать известия о свержении Советской власти.

Все делегаты съезда – большевики были направлены в районы Москвы для ликвидации мятежа. Михаил Васильевич с группой товарищей прибыл в расположение первых Московских военных курсов возле Чистых прудов. И сейчас же собрал вокруг себя боеспособный отряд.

Фрунзе действовал решительно. Он объехал на броневике район Покровских ворот и обстрелял казармы, где содержался под арестом Дзержинский. У здания Главного почтамта удачно взял под обстрел эсеровскую охрану. Возле Лубянской площади встретил отряд из Латышской Дивизии Вацетиса, передал ему броневик и сообщил данные разведки, чтобы бойцы заняли наиболее выгодную позицию. А сам с тремя красноармейцами отправился за «языком» в Армянский переулок. Вылазка была столь удачной, что Фрунзе захватил в плен четверых. Их показания помогли очистить почтамт, Покровские казармы и освободить Дзержинского, Смидовича и Лациса. Так в третий раз за свою жизнь пришлось Фрунзе защищать революционную Москву.

На другой день, после полудня, сложили оружие все опорные пункты мятежников. Но съезд возобновил заседания только 9 июля. 7-го и 8-го почти беспрерывно заседал Совнарком. Он заслушал отчет Феликса Дзержинского и подтвердил его временную отставку с поста руководителя ВЧК. Михаил Васильевич был на заседании СНК, когда Владимир Ильич продиктовал постановление:

«Ввиду заявления товарища Дзержинского о необходимости для него как одного из главных свидетелей по делу об убийстве германского посла графа Мирбаха отстраниться от руководства работой Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, Совет Народных Комиссаров назначает временным председателем названной Комиссии товарища Петерса.

Коллегия Чрезвычайной Комиссии объявляется упраздненной.

Товарищу Петерсу поручается в недельный срок представить Совету Народных Комиссаров доклад о личном составе работников Чрезвычайной Комиссии на предмет устранения всех тех ее членов, которые прямо или косвенно были прикосновенны к провокационно-азефовской деятельности члена партии «левых социалистов-революционеров» Блюмкина».

Ленин был холоден и суров. Он теребил граненый карандаш и резко стучал им по столу, когда кто-либо перебрасывался репликой с соседом. И строго обрывал оратора, нарушившего регламент. И изредка обменивался записками с Чичериным, который не скрывал удручения всей этой историей с графом Мирбахом.

– Ярославцам, костромичам и ивановцам надо немедленно покинуть съезд и возвратиться на места, – быстро и резко резюмировал Ленин. – В ярославском мятеже замешан Савинков, а этого господина голыми руками не возьмешь. Необходимо мобилизовать против его банды стойкие отряды коммунистов.

Фрунзе встал и направился к выходу. Ленин попросил его задержаться до перерыва.

Они остались с глазу на глаз в кабинете Ленина. Владимир Ильич высказал радость – товарищ Арсений избавился от опасных иллюзий и дал отличный бой Бухарину с Ломовым в Иванове.

– Мы собрали до тысячи коммунистов, практически всех, кто держался на ногах в эти голодные дни. Человек сорок с утра до ночи мылили шею «левым». Только три отщепенца проголосовали за них.

Ленин размашисто написал цифры на листке из блокнота. Затем перешли к событиям в Ярославле. Фрунзе сообщил:

– Я уже телеграфировал товарищам. Отряд будет готов завтра и двинется под моим командованием.

Ленин посоветовал ему остаться в Иванове и немедленно готовить второй отряд. И никакой пощады мятежникам, иначе эта зараза перекинется в другие районы.

Прощаясь, Михаил Васильевич сказал:

– У меня просьба, Владимир Ильич. Отдаю отчет, что момент малоподходящий. Но я так уверен в быстром разгроме мятежников, что невольно думаю о другом. Мы обратились с просьбой открыть в Иваново-Вознесенске Политехнический институт.

Владимир Ильич одобрил инициативу ивановцев. Декрет он подпишет, надо готовить помещение, приглашать преподавателей.

– Профессора уже здесь! – Фрунзе хлопнул левой рукой по нагрудному карману гимнастерки.

И уже напоследок спросил, не задумывался ли Фрунзе о военной деятельности.

– Нет, только по долгу службы военного комиссара губернии. А так-то я чистый штафирка.

В ночь, когда Фрунзе уезжал из Москвы, чекисты поймали и расстреляли левого эсера Александровича.

А ровно через месяц, когда в Иваново-Вознесенске было подготовлено здание института для приема студентов, пришел и долгожданный ленинский декрет.

«В целях удовлетворения спроса рабочих масс на образование и ввиду особой потребности в высшем техническом образовании для рабочих текстильной промышленности учреждается в Иваново-Вознесенске высшее техническое учебное заведение…»

Радушным хозяином встречал Михаил Васильевич молодую поросль любимых своих ткачей, пожимая им руки у широко распахнутых входных дверей. И не скрывал от Софьи Алексеевны, что он по-хорошему завидует им.

9 июля, прямо с вокзала, Фрунзе приехал в городской комитет партии, где его ждали товарищи, и открыл заседание. В повестке дня один вопрос – мятеж в Ярославле. К полудню собрались все коммунисты города, и организация объявила себя мобилизованной. Вечером четыреста человек, назвав себя Советским отрядом, выступили в Ярославль. Следом за ним. двинулись отряды из Шуи, Кинешмы и Тейкова. Через сутки был сформирован и отправлен второй ивановский отряд – Коммунистический. Но мятежники сопротивлялись, и их террор продолжался шестнадцать суток.

Совершенно необъяснимой казалась Фрунзе позиция Троцкого и Наркомата по военным и морским делам, который он возглавлял. По мнению Фрунзе, хватило бы одной боеспособной дивизии, чтобы вынудить мятежников на немедленную капитуляцию. Вместо этого Троцкий произнес успокоившую делегатов V съезда большую речь, что мятеж уже выдохся. И командующий Московским военным округом Муралов недопустимо тянул с посылкой войск.

Два вестовых Фрунзе побывали в Ярославле и привезли тревожные известия: город задыхался в дыму пожарища; канонада не замолкала круглые сутки; зверства бандитов не знали границ. Они убили председателя городского Совета Давида Закгейма, и труп его валялся на улице. Был застрелен председатель губисполкома и окружной военный комиссар Семен Нахимсон; обезображенное его тело бандиты возили по городу на извозчике – напоказ ликующим контрреволюционерам, которые плевали в него и бросали камнями. Больше двухсот человек был арестовано и брошено в тюрьму: ею служила большая баржа-гусяна, установленная на якоре почти на середине Волги. И мятежники пускали по ней пулеметные очереди: то с пьяных глаз, то из озорства.

Удалось также установить, что общее руководство заговором в руках эсера-террориста Савинкова. Поднял восстание контрреволюционный «Союз защиты родины и свободы», который ярославские рабочие очень удачно окрестили «Союзом защиты родины от свободы». Во главе мятежников – лютый враг Советской власти полковник Перхуров. К нему стянулись за несколько недель до мятежа под видом нищих, крестьян и монахов офицеры из Москвы, Калуги и Костромы. И полковник рассчитывал поднять мятеж одновременно в двадцати трех городах, включая Ярославль, Рыбинск, Кострому и Муром, чтобы расчистить дорогу войскам Антанты, занявшим северные районы России.

14 июля 1918 года Фрунзе написал тревожное письмо Муралову: «Многоуважаемый Николай Иванович! Решился послать Вам лично гонца, дабы поставить в известность о Ярославских делах. Мне сейчас ясно, что и Вы, и Троцкий, и вообще все мы в Москве были введены в заблуждение относительно их размеров. Когда Троцкий объявил на съезде, что они почти ликвидированы, то был совершенно неправ. К величайшему сожалению, я тоже по приезде сюда был под впечатлением этой информации и не принял сразу же мер к оповещению Вас об их подлинных размерах. С тех пор прошло уже 5 дней, а события все еще не ликвидированы. Начиная с позавчерашнего дня (12.VII) у нас в Иванове, т. е. на расстоянии 100 верст, слышна орудийная канонада.

Сейчас вернулись командированные мной туда для ознакомления с положением дел 2 товарищей. Одного из них посылаю с этим письмом к Вам.

Борьба длится уже 7 дней, значительная часть зданий разрушена, город горит в нескольких местах, а белогвардейцы все еще не сломлены. Это становится уже опасным, ибо является побудительным моментом к подобным выступлениям в других местах. Недалеко от Нижнего Новгорода уже организовалась тысячная банда деревенских кулаков, выступающая с оружием в руках. Всю эту историю надо кончать как можно скорее. По-видимому, тамошние силы с задачей справиться не могут. Главная причина – отсутствие надежного и опытного руководства. У отрядов не было даже связи; каждый действовал самостоятельно. В войсках началась деморализация, наблюдаются случаи грабежей. Необходимо: 1) послать хороших руководителей, 2) 2 или 3 броневика, 3) человек 500 хорошего войска.

Состав окружного штаба в лице Аркадьева, по-видимому, очень слаб. Черт их знает, зачем путались несколько дней в Иванове. Словом, имейте в виду, что без немедленной солидной помощи от Вас дело грозит затянуться. Я боюсь, что Вы в Москве склонны чересчур уже преуменьшать значение Ярославских событий. Конечно, не ими решится дело, но многое все же зависит и от них. А посему прошу лично Вас отнестись ко всей этой истории как можно серьезнее. Поставьте в известность и т. Троцкого.

Хотя я пишу Вам неофициально, но, по существу, я обращаюсь от имени всего Иваново-Вознесенского губисполкома. Всего лучшего.

Ваш М. Фрунзе».

Муралов сдержал слово: послал войска. В ночь на 17 июля сбежал Перхуров. Он прихватил деньги в государственном банке и бросился на пароходе вверх по Волге к Толгскому монастырю. Монахи переодели полковника в крестьянскую одежду, в красную рубаху, и палач двинулся за помощью в Казань.

Четыре дня длилась агония белогвардейцев – 21 июля они капитулировали. Скелеты разрушенных зданий, дым пожарищ, битые стекла, бездомные, голодные горожане – вот что оставили в память о себе мятежники. И эпидемия тифа, вспышка холеры – с этим столкнулся Фрунзе, когда прибыл на день в Ярославль, чтобы воочию убедиться в размерах бедствия.

«Правда» дала высокую оценку действиям большевиков «Ситцевого края». «В критический, грозный для революции момент иваново-вознесенская организация коммунистов оказалась на высоте положения, выявила железную дисциплину, организованность и способность твердой пролетарской рукой до конца защищать дело пролетарской революции и социализма…»

Снова, как и в дни Брестского мира, главным стал вопрос о войне, о вооруженной защите социалистического Отечества. В каждой речи Михаил Васильевич говорил то о мятеже чехословацкого корпуса, то об измене эсера Муравьева, командовавшего Восточным фронтом, то о трех легендарных переходах Ворошилова, Блюхера и Ковтюха, добившихся соединения с основными силами Красной Армии. А когда эсерка Фанни Каплан тяжело ранила Владимира Ильича Ленина, иваново-вознесенские коммунисты объявили себя поборниками «массового террора пролетариата по отношению к буржуазии…»

К этому времени Николай Подвойский и его товарищи обратились к Якову Свердлову с просьбой от имени Всероссийского бюро военных комиссаров использовать Фрунзе на военной работе. Свердлов дал заключенье: «Ценный, преданный, честный работник, пригодный для занятия ответственных функций». Так Михаил Васильевич Фрунзе стал военным комиссаром Ярославского военного округа.

В последний раз выступал Арсений как лицо гражданское 5 августа 1918 года в Кохме. Это было на «Майской горке», где собралась уйма народу и трибуной служил высокий и широкий пень. Александр Киселев хорошо запомнил это теплое, солнечное утро. Арсений указал, что главное дело сегодня – отразить натиск восставших чехословаков, которые отрезали край текстильщиков от сырья, и нанести в рабочей среде удар по безразличию и упадку, вызванным безработицей и хроническим голодом. И не было конца ликованию, когда вдруг пришло известие, что в Кохму возвратился продовольственный отряд и привез из Казани 135 тысяч пудов хлеба!..

Словно предчувствуя, что скоро он навсегда распрощается с любимым краем, Михаил Васильевич переложил партийную работу на Воронского, Балашова и Калашникова, советскую – на Жиделева и Самойлова, совнархозовскую – на Батурина, культурную – на Фурманова. А сам ушел с головой в дела военные.

Его округ включал огромную территорию – восемь губерний: Архангельскую, Северо-Двинскую, Вологодскую, Костромскую, Ярославскую, Владимирскую, Иваново-Вознесенскую и Тверскую. На севере округа шли бои с войсками Антанты, в иных районах нет-нет да и поднимали голову кулаки.

Вскоре пришлось забрать для агитационной работы в округе Дмитрия Фурманова. Помощниками по штабу и по строевой части стали бывший генерал Федор Новицкий и подпоручик Константин Авксентьевский.

Новицкий переехал из Ярославля в Иваново-Вознесенск, куда Фрунзе перевел штаб округа, еще не отстранив Аркадьева, о котором он месяц назад писал Муралову. На Федора Федоровича Новицкого сразу произвел приятное впечатление новый военный комиссар: «Отворилась дверь, и в зал вошел военный комиссар округа в сопровождении человека небольшого роста, в кожаной куртке, шатена, с небольшой бородкой и с чрезвычайно приветливым лицом… Так состоялась моя первая встреча с этим изумительным человеком…»

С первых же дней Фрунзе и Новицкого связала добрая, крепкая дружба, и Федору Федоровичу пришлось сыграть некоторую роль при назначении Михаила Васильевича командующим 4-й армией Восточного фронта.

А Константина Авксентьевского Фрунзе «нашел» в Вологде, когда приехал на смотр сформированных полков. Ему очень понравился порядок в частях Авксентьевского, выправка бойцов и их стремление немедленно двинуться на фронт.

Сотни неотложных дел решал новый начальник округа: формировал две дивизии – 1-ю и 7-ю – для Красной Армии; комплектовал курсы для подготовки командного и политического состава; привлекал и переаттестовывал тысячи офицеров и унтер-офицеров царской армии и развертывал всеобщее военное обучение рабочих и крестьян. Шуя дала 57-й полк. Маршевые роты уходили на фронт почти ежедневно. Фрунзе послал их шестьдесят пять вместо пятидесяти, как приказывала Москва. Да и добровольцев ушло из округа больше семидесяти тысяч.

Военная работа все больше и больше захватывала Фрунзе. Но ивановцы никак не верили, что их Арсений доживает среди них последние недели.

В конце ноября 1918 года, после первой губернской конференции коммунистов, они избрали Фрунзе председателем губкома РКП(б). Но обстановка в стране становилась столь удручающей, что Михаил Васильевич уже сделал выбор – только на фронт! И – против Колчака, который активно собирал антисоветские силы для похода на Москву.

«Как ни многогранна и интересна была работа по руководству военным округом, все же М. В. Фрунзе неудержимо тянуло туда, где шла борьба не на жизнь, а на смерть за торжество труда над капиталом, – вспоминал Новицкий. – И вот во время одной поездки по округу мы окончательно договорились проехать в Москву и поставить вопрос о нашем назначении на фронт.

М. В. Фрунзе мечтал получить, как он говорил, «полчишко», преимущественно конный, учитывая свою любовь к верховой езде и живость характера. Я же убеждал его не скромничать, а добиваться получения армии. Такая перспектива смешила Михаила Васильевича. Он не мог представить себя в роли командарма, так как считал, что не имеет никакой предварительной подготовки и боевой практики. Я же был совершенно другого мнения: за время четырехмесячной совместной работы сам увидел, как глубоко понимал Фрунзе военное дело; не раз поражался тем, как много он читал и как основательно был подкован в области военной теории. Личные его волевые командирские качества, глубокая марксистская подготовка политического деятеля широкого размаха представлялись мне идеальным сочетанием качеств, требовавшихся от крупного военного командира. Его революционное прошлое являлось самой надежной гарантией доверия к нему масс».

В Москве Новицкому объявили, что он назначается начальником штаба Южного фронта, а Фрунзе туда же – членом Реввоенсовета фронта.

Старый генерал оказался настойчивым человеком и горячо стал доказывать, что Фрунзе следует направить на крупный командный пост, а его оставить при нем на любой должности.

Эти шумные разговоры в Реввоенсовете республики стали известны в Центральном Комитете партии. Яков Михайлович Свердлов вызвал Фрунзе и Новицкого, правильно оценил обстановку и позвонил заместителю Троцкого Склянскому:

– Кто у вас мутит воду? И почему вы не считаетесь с авторитетным мнением товарища Новицкого? Вы что, никогда не слыхали о Фрунзе?

Эфраим Склянский промямлил что-то невнятное.

– Понимаю! – Свердлов бросил трубку. – Снова Троцкий! Но у нас есть на него управа!

Так Михаил Васильевич Фрунзе на основании решения Оргбюро ЦК стал командующим 4-й армией Восточного фронта, а Федор Федорович Новицкий занял у него пост начальника штаба.

Ивановцы с грустью отпустили своего любимца. «Уезжает на фронт М. В. Фрунзе, – писали они в газете «Рабочий край». – Утрата для нашего края по меньшей мере труднозаменимая. Глубокие следы оставит он как общественный деятель и партийный работник. Особенно как последний. С 1905 года он так сжился с нами и освоился в нашем крае, настолько стал необходим здесь, что долго еще для нас, местных аборигенов, будет заметно его отсутствие. Много сделал Михаил Васильевич для большинства из нас, местных работников-революционеров».

Общее собрание коммунистов Иваново-Вознесенска выразило Фрунзе глубокую товарищескую благодарность за работу в «Ситцевом крае». Оно высказало пожелание, чтобы Фрунзе вернулся в Иваново, когда будут разбиты враги пролетарской революции. И обратилось с призывом к ткачам – создать специальный военный отряд и послать его на колчаковский фронт в распоряжение командующего 4-й армией. По городу запестрели призывные лозунги: «Записывайтесь в отряд Фрунзе!» В него отобрали семьсот самых стойких, хотя желающих было больше четырех тысяч…

Софья Алексеевна радушно встречала друзей своего мужа в последний ивановский вечер. Они собрались не на разлуку, как писал Фурманов, – посидеть запросто, потолковать, обсудить обстановку в губернии: ведь с Фрунзе устремлялась на фронт масса ответственных партийцев. «Да, мы знали тогда, в этот прощальный вечер, что собираемся в последний раз… Сколько там выхлестнуто было пламенных речей, сколько было пролито дружеских настроений, сколько раскатилось гневных клятв, обещаний на новые встречи, какая цвела там крепкая, здоровенная уверенность в счастливом исходе боевой страды!»

Фрунзе не сомневался в победе над врагом. И строил добрые планы: как он «откупорит пробку» под Оренбургом, и целое море хлопка даст новую жизнь ивановским фабрикам.

– И будем помогать оттуда – глядишь, и дошлем нашим ткачам десяток-другой вагонов с хлебом.

Догорел длинный вечер, ночь перевалила за половину. И затянули боевые друзья тихо и слаженно любимую песню Фрунзе – прощальную, солдатскую, со счастливым концом:

 
Уж ты, сад, ты мой сад,
Сад зелененький,
Ты зачем, садок, отцвел,
Осыпаешься?
 

Софья Алексеевна оставалась на какой-то срок в Иванове. И, не скрывая слез, собирала мужу в дорогу солдатскую сумку.