Текст книги "Возвращение (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

 Город Сталино освобождала 5 ударная армия в начале сентября.   Начальник штаба Южного фронта генерал-лейтенант Бирюзов сообщил командующему, что 2-я гвардейская армия, перед которой не стояла задача непосредственного участия в освобождении «шахтёрской столицы», направила туда отряд под командованием капитана Ратникова.

 – Это даже хорошо, – засмеялся хитрый Толбухин, – ведь всем хочется стать освободителями Донбасса.

 Отряд к вечеру седьмого сентября вышел к шахте «Мария», а затем ворвался на восточную окраину города. Ратников выполнял приказ командира 2-й гвардейской армии Захарова, неудовлетворенного, что его бойцам выпала вспомогательная роль: они упёрлись в линию обороны «Черепаха» в 30 километрах от Сталино, пока соседи прорывались к нему через Макеевку. Захаров потребовал, чтобы вверенные ему части участвовали в освобождении города.

 Так как передислоцировать большие силы было нереально, придумали такой ход: из состава 87-й дивизии выделили 200 человек и 8 автомобилей. Во главе отряда поставили гвардии капитана Ратникова. Этот «кулак», разя противника и вызывая недоумение у своих, рванул в областной центр, водрузив символическое знамя над уцелевшим оперным театром.

 От пленных стало известно, что фашистское командование стремится остановить наступление советских войск на рубеже Славянск, Краматорск, Константиновна, прикрывая подступы к центру Донбасса. Но уже 6 сентября Юго-Западный и Южный фронты, успешно развивая наступление, сорвали этот план, освободив от захватчиков свыше 100 населенных пунктов, в том числе Макеевку, Константиновку, Краматорск, Славянск и Дружковку.

 7 сентября начался заключительный этап боев за освобождение Донбасса, а через день 5-я ударная армия при содействии войск 2-й гвардейской армии полностью овладела городом Сталино. 10 сентября войска Юго-Западного фронта освободили железнодорожный узел Барвенково, а Южного – Волноваху и во взаимодействии с десантом Азовской военной флотилии – важный центр металлургической промышленности Мариуполь.

Глава 6

В начале 1943 года партизанское движение на оккупированных территориях СССР достигло своей высшей точки. О размахе сопротивления свидетельствует ряд крупных операций, осуществлённых партизанами совместно с войсками Красной Армии. Одна из них получила название «Рельсовая война». Она проводилась в августе-сентябре 1943 года с целью вывода из строя железнодорожных коммуникаций немецко-фашистских войск.

 Приказ о проведении операции «Рельсовая война» был отдан 14 июня 1943 года. Местные партизанские штабы и их представители на фронтах определили участки и объекты действий каждому партизанскому формированию. Партизаны снабжались с «Большой земли» взрывчатыми веществами, взрывателями, активно проводилась разведка на железнодорожных коммуникациях противника. Операция началась в ночь на 3 августа и продолжалась до середины сентября. Боевые действия в тылу врага развернулись на местности протяженностью около 1000 км по фронту и 750 км в глубину, в них участвовало около 100 тысяч партизан при активной поддержке местного населения.

 Тем же целям, но уже во время предстоящего наступления советских войск на смоленском, гомельском направлениях и битвы за Днепр, была подчинена операция партизан под кодовым названием «Концерт». В ночь на 25 сентября были произведены одновременные действия по плану операции.

 Мощные удары по железнодорожным линиям оказались неожиданными для врага, который в течение некоторого времени не мог организованно противодействовать партизанам. В ходе операций было пущено под откос много эшелонов, взорваны железнодорожные мосты и станционные сооружения. Массовое нарушение вражеских коммуникаций значительно затруднило перегруппировки отступающих войск противника, осложнило их снабжение и тем самым содействовало успешному наступлению Красной Армии.

 ***

 Много месяцев подряд большая семья Сафоновых не собиралась в полном составе. Родители и младшая дочь Саша после освобождения из тюрьмы жили на небольшом хуторе в самой чаще Брянского леса. Погорельцев приютила дальняя родственница, у которой в партизанах погибли муж и двое сыновей.

 – Поможешь мне Илья Афанасьевич по хозяйству, – сказала она Сафонову.

 – О чём речь! – пообещал тот, прокормить семью можно было, только обрабатывая небольшое поле посредине сплошного леса.

 Старшая дочь Мария давно находилась на работах в Германии, и от неё предсказуемо не было никаких вестей. Старший сын Николай после их ареста ушёл из полицаев и воевал в партизанском отряде.

 – Колька нигде не пропадёт! – уверенно говорила его мать Авдотья. – Оборотистый хлопец у нас получился…

 – Это точно! – вторил отец.

 Больше всего они волновались за младшего сына Митю. После того как палач отвёл его в госпиталь городка Донахи о нём ничего не было слышно.

 – Не переживай Дуня! – успокаивал он супругу. – Авось выживет…

 – Дай то Бог!

 В помещение лазарета, где лечился Митя Сафонов вдоль стен стояли койки для двух десятков человек: мужчин, женщин и детей. Каждое утро в сопровождении красивой русской медсестры приходил высокий, рыжий немец-доктор и спрашивал:

 – Как тела (дела), пан?

 Доктор мерил температуру, давал таблетки. Для тех больных, кто не мог вставать по нужде, предоставлялась «утка». Для ходячих больных – сортир, рядом с лазаретом.

 – Культурная нация! – изумлялся мальчик.

 Через месяц планового лечения Митю нужно было выписать домой. Красивая санитарка Ольга спросила его:

 – Чей ты?

 – Я из деревни Криницы.

 – Может кто-то прийти за тобой?

 – Батьки были в тюрьме, – заплакал мальчик, – может быть уже никого в живых не осталось…

 Другие близкие родственники тоже не смогли прийти за ним. Тётка Ульяна за отказ «идти на окопы», тоже была посажена в подвал с грудным ребёнком.

 – Подвал был битком набит «отказниками» и ребёночек задохнулся от духоты! – объяснил мальчик.

 – Тогда будешь жить при лазарете, помогать с больными. – Решила сердобольная медсестра. – Убирать, мыть и всё такое…

 – Я тётя с удовольствием! – заверил воспрявший духом Митя.

 Так он прижился в лечебном заведении и вскоре стал незаменимым работником. Сотрудники госпиталя и больные настолько привыкли к нему, что иногда не замечали вечно что-то делающего мальчишки. Однажды он стал невольным свидетелем разговора Ольги с дородной бабой.

 – Сижу я как-то энтой зимой в своей хате, – хохотнув, начала рассказывать молодуха, – скучаю без мужицкого внимания. Муж мой Василий как ушёл на «финскую» так и сгинул…

 – Понятно! – хихикнула медсестра.

 – Вдруг стук в дверь! – округлила глаза рассказчица. – Я открываю, там стоит огромадный немец, тычет в меня автоматом и талдычит: «Essen!»

 – Еду значит, требует… – вставила Ольга.

 – Только я наклонилась, чтоб открыть люк в подпал, а энтот охальник ловко задирает мне юбку на голову…

 Митя знал, что деревенские бабы одевали одну за другой несколько ситцевых юбок, а нижнего белья не носили. От картины описываемой молодухой у него перехватило дыхание. Он забился в угол, боясь выдать себя, а баба продолжила:

 – Сделал немец своё дело, взял продукты и ушёл. На следующий день снова стук в дверь. Я открываю, а там стоит незнакомый партизан и тоже требует еды. Наклоняюсь я значит над лазом, и юбка сызнова оказывается у на голове…

 – Вот повезло! – не скрывая восхищения, выдохнула медсестра.

 – Но энто ищо не всё, – сказала довольная рассказчица. – Наутро топлю печь и снова стук в дверь. Я думаю, что вернулся кто-то из моих ухажёров и говорю, мол, открыто, а сама задираю юбку и становлюсь около лаза в подвал на четвереньки. С замиранием сердца гадаю, кто же из них пожаловал в гости и вдруг слышу: «Чего это ты кума стоишь раком посредине хаты с голой жопой?»

 Ольга хохотала так, что возмущённо зазвенели шприцы для уколов в нержавеющих ёмкостях для стерилизации.

 – Энто кум Петро зашёл ко мне за самогоном! – сказала красная от смеха молодуха.

 – Не вовремя…

 – Ну почему же, – не согласилась баба, – он тоже по итогу ушёл шибко довольным!

 … В конце июля 1943 года со стороны Орла послышалась яростная канонада. Немцы забегали, стали давать лающие распоряжения. Всех больных из лазарета разобрали близкие родственники, остался один Митя.

 – Раз больных нет, – предупредила его Ольга, – кормить тебя не будут…

 – А что же мне делать?

 За Митей через несколько дней пришла зажиточная сваха Наталья и принесла пышки, бутылку подслащённой сахарином воды.

 – Я не ел до этого пять дней! – пожаловался он. – Ослаб до того, что поймав вшу на своих толстых вязаных носках, но не имел сил раздавить её на ногте.

 – Бедный!

 – Если нужно вставать, хожу, передвигаясь вдоль стены.

 Митя съел пышку, запил сладкой водичкой и, голова закружилась…

 – Тошнит!

 Однако немецкий доктор мальчика со свахой не отпустил. Мол, пусть приходит мать и забирает.

 – Для немца порядок, – уважительно сказала сваха Наталья, – даже в суматохе отступления должен оставаться порядком.

 – Глупость это, а не порядок!

  Всех оставшихся жителей выгнали на большак и погнали на Запад. Ночное небо на востоке, со стороны Орла полыхало и гремело ужасным заревом.

 – Как живой щит нас используют, – сказала шагающая рядом с Митей разбитная молодуха.

 – Думают, что наши бомбить не будут…

 На станции Унеча их погрузили на открытые платформы, перевозящие военную технику. Советские самолёты летали прямо над вагонами, но лётчики видели гражданских, поэтому не стреляли. Так они доехали до небольшого городка в Украине.

 – Надо нам Митя возвращаться. – Сказала ему попутчица, которую он уважительно называл Тимофеевна.

 – Давно пора…

 По пути, угнанные с ними земляки, постепенно рассасывались кто куда. Во время очередной стоянки на пыльном украинском полустанке они тоже шмыгнули в сторону и направились домой. Всю дорогу они проговорили как родные люди.

 – Тимофеевна, – спросил женщину Митя, – а Вы как оказалась в нашем госпитале?

 – Заболела… – ответила она, не вдаваясь в подробности. – А перед энтим сидела в тюрьме.

 – За что?

 – Ко мне иногда партизаны заглядывали! – скромно сказала женщина.

 – Я тоже чудом выжил! – с гордостью произнёс Митя и рассказал ей свою историю.

 – Хочешь послушать, как меня партизаны освободили? – спросила она мальчика.

 – Хочу…

 – Сидело нас в тюрьме города Суземки человек двадцать. – Начала неторопливый рассказ Тимофеевна. – Среди нас комиссар отряда Дайнеко, которого немцы случайно арестовали и не знали кто он такой. В любом случае нас готовились расстрелять, и партизаны решили отбыть пленников.

 Митя слушал внимательно, вяло переставляя босыми ногами. Они уже прошли порядочный кусок пути, и у него почти не оставалось сил.

 – Их разведкой было установлено, что бдительность гарнизона Суземки днём особенно принижена, немцы привыкли, что партизаны действуют только по ночам. Двоим партизанам связали за спиной руки и повели в комендатуру. Из конвоиров 5 бойцов оделись в форму немецких солдат, а 25 партизан-конвоиров нацепили на рукава полицейские повязки. Энтот отряд среди белого дня вошёл в Суземку и двинулся по центральным улицам. Жители с сочувствием смотрели на пленных и были уверены, что их ведут на казнь. Когда отряд вошёл во двор комендатуры, вся группа ворвалась в помещение, расстреливая всех, кто находился в комендатуре. Убили начальника полиции Богачёва, 10 немцев и 32 полицейских, а нас освободили.

 – Повезло! – сочувствующе сказал Митя.

 – Не то слово… нас в этот день должны были отправить на расстрел в Середину Буду. – Равнодушно сказала женщина. – Только я с партизанами не ушла. Лечится пошла в госпиталь, а дальше ты знаешь…

 Так разговаривая, путники за три недели добрались до родных мест.

 – Нужно найти гранату! – предложила накануне Тимофеевна.

 – Зачем? – удивился Митя.

 – Разрежем и достанем тол.

 – Для чего?

 – Если его развести и мазать твои раны – чесотка исчезнет.

 Подросток не поверил, но на всякий случай сделал, как сказала попутчица. Пока они шли назад раны действительно зажили и больше никогда не беспокоили Митю.

 ***

 5 августа 1943 года советские войска освободили город Орёл. Вскоре партизаны соединились с регулярными войсками РККА. В ознаменование больших заслуг перед Родиной Верховный Главнокомандующий отдал приказ о проведении в Орле парада партизан. Он состоялся 19 сентября 1943 года. В параде участвовали делегации почти всех партизанских формирований. Они представляли 60 973 партизан и партизанок, объединённых в 27 бригад и соединений, в 130 самостоятельных отрядов.

 Николай в параде не участвовал, хотя до этого честно отвоевал в партизанском отряде почти год.

 – Полицаям не доверяем! – открыто отвечали на его вопросы отцы-командиры.

 – Да я там два месяца всего служил!

 – Не умеет значения…

 Подрывать рельсы на железной дороге посылали бывших полицаев, которые большими группами стали переходить на сторону партизан. Число перешедших даже иногда превышало численность повстанцев, что вызывало определённые опасения. Полицейские были, в основном, из военнопленных и «окруженцев»…

 – Командуй Николай своими бывшими дружками! – командир отряда при каждом удобном случае напоминал о службе Сафонова у немцев.

 – Какие они мне дружки?

 После начала операции «Рельсовая война» немцы окружили в кольцо партизан Новозыбковского района. Партизаны, рассредоточившись мелкими группами и поодиночке, выходили из окружения. Часть из них, засевши в траншею, прикрывала отход своих товарищей. Кончались патроны, и приходилось спешно отступать. Шедший по траншее впереди Сафонова парень предложил:

 – Давай поменяемся местами!

 – Как хочешь…

 Только они сделали это, как случайная пуля сразила его.

 – Судьба! – присвистнул Николай.

 После соединения партизан с регулярными войсками РККА из бывших полицаев сформировали батальон и бросили под белорусский город Гомель.

 – Небось, сладко отсиживались в тылу под оккупацией? – поинтересовался мордатый интендант, выдавший явно бывшее в употреблении обмундирование

 – А ты сам попробовал…

 Гимнастёрка Коли оказалась с дыркой на груди и в пятнах старой крови. Капитан Щеглов перед форсированием реки Сож сказал выстроившемуся сводному батальону:

 – Вы должны доказать, что являетесь бойцами Красной Армии! – Он с ухмылкой посмотрел на ряд разномастных бойцов. – На той стороне немцы, и ваша задача, форсировав реку, занять их позиции.

 – Товарищ капитан, а оружие нам выдадут? – раздался неуверенный вопрос из первой шеренги строя.

 – Оружие добудете в бою! – Ответ капитана не оставлял выбора: – Кто из вас останется в живых тот и будет зачислен в батальон...

 Ночью началась кровавая переправа... Из четырехсот человек в живых осталось всего семьдесят два бойца. Рядового Сафонова зачислили в пулемётчики и выдали станковый пулемёт системы «Максим». Он попробовал поднять его и признался напарнику:

 – Хрен поднимешь!

 – Тяжеленая штуковина, – первый номер их расчёта отличался редким прагматизмом, – хорошо, что разбирается на несколько частей.

 После нескольких выкашивающих боёв изрядно потрёпанную часть отвели в тыл и в разбитых железнодорожных «теплушках» направили под Новую Руссу. Там формировалась 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды. Николай полгода воевал в ней, а после лечения лёгкого ранения попал в 383-ю «шахтёрскую» дивизию.

 ***

 Когда Митя Сафонов вернулся в Криницы его семья уже жила в землянке, их хату сожгли каратели, когда забирали в кутузку.

 – Сводный батальон! – шутил неунывающий Илья Афанасьевич. – Цельных 18 человек набилось...

 – Откуда хоромы?

 – Блиндаж остался после прохождения фронта – вот и заселили.

 Духота утром стояла такая, что хоть топор вешай. Корову поставили в сарай без крыши – накрыть нечем было.

 – По весне построим себе отдельную землянку. – Решили на семейном совете.

 Нашли в роще разрушенный блиндаж, построенный немцами в три дубовых наката. Сафоновы понемногу разобрали его и, с помощью коровы, натаскали себе брёвен на землянку. Знакомый дед-печник сложил из кирпича грубку.

 – Перезимуете, як короли... – пообещал он и взял сверх оговоренной платы мешок картошки.

 – Настоящие хоромы!

 Летом 1944 года оперуполномоченные из района объявили, чтобы к осени в землянках люди не жили.

 – Приказ, конешно, хороший, но в лес даже по дрова не пускают! – сплюнул старший Сафонов.

 – Придумаем чего-то…

 – Где брать материал для строительства – эта головная боль не для начальства.

 Ночью, таясь, на коровах стали разволакивать ели с дороги  на Донаху. Во время оккупации немцы выпилили ели вокруг заброшенной помещичьей усадьбы и, добавив брёвен из леса, с помощью строительного батальона словаков, замостили этот большак.

 – Потом в грязи потонем… – подумал Илья Афанасьевич, но каждую ночь отправлялся за строевым лесом.

 Только он с помощью домочадцев собрал новый дом, как пришла беда. В донаховском лесу была создана исправительно-трудовая колония на 300 человек.

 – Аукнулась мне должность немецкого старосты. – Тихо сказал он жене, когда за ним пришли.

 – Неужто они не понимают, – изумилась Авдотья, – ты служил не немцам, а людям?

 В лесном лагере отбывали срок «не злостные» полицаи, самогонщики, те, кто попался на воровстве колхозного имущества, неплательщики налогов. Лагерники изготовляли деревянные срубы, повозки, бочки; выжигали древесный уголь и варили дёготь.

 – Кто там будет разбираться?

 – Отработаешь год и вернёшься домой. – Успокоила его супруга.

 Дёготь гнали из бересты, набивая её в керамические сосуды, называемые кубами. Эти кубы, вмазанные в печи, нагревались снизу, из них и вытекал дёготь, так необходимый в хозяйстве. Его использовали для смазки обуви, колёс, качелей, упряжи, повозок, для изготовления лекарств, для отпугивания оводов.

 – В углежоги пойдёшь. – Осмотрев нового поселенца, решил косоглазый бригадир.

 – А у меня есть выбор?

 Углежоги жили в лесу неделями. Они выкапывали большие ямы, набивали их дровами и поджигали. Хитрость состояла в том, чтобы вовремя погасить этот исполинский костёр, закрыть яму дёрном и потушить угли.

 – Если закроешь слишком рано – вместо углей окажутся головешки, – учил новичка парнишка, укравший в соседнем колхозе мешок зерна, – если поздно, то будет одна зола.

 – Понятно…

 Воду носили себе в вёдрах из деревни Воронино километра за два. Наступившей зимой измотанный лесной жизнью Сафонов споткнулся при спуске с крутой горки. Вода из оцинкованных вёдер окатила его с ног до головы. Пока Илья Афанасьевич добежал до тепла, коварная болезнь пробралась в  стареющее тело. К вечеру он слёг с высокой температурой, а через пару дней умер от воспаления лёгких.

 … После освобождения от немцев на 60 хозяйств в Криницах осталось 12 коров. Весной в хозяйстве Сафоновых приключилась великая радость – отелилась корова. Только вот после отёла не встала.

 – Без ветеринара подохнет! – мать послала к нему Митю.

 – Как я его уговорю прийти?

 – Придумай что-нибудь…

 Стоял март 1945 года, снег начал таять – самая распутица. Парнишка был обут в лапти, одет в укороченную топором шинель, на голове – «будёновка». Часа за два с «гаком» дошёл до места. Люди указали, где живёт ветеринар. Вышел из хаты старый мужик, выслушал и сказал:

 – Пешком не пойду. Ищи лошадь.

 – Кто ж мне даст лошадь?

 – Это твои проблемы…

 На сахарном заводе, взорванном немцами при отступлении, велись восстановительные работы. На заводе работали военнопленные немцы. Митя узнал у охраны, где живёт их начальник. Пришёл к дому, постучал в дверь, вышла девочка лет десяти.

 – Чего надо?

 – Позови отца.

 Потом появился её отец, офицер: галифе, заправленные в сапоги, нижняя белая рубаха без кителя.

 – Чего тебе?

 Подросток объяснил, что нужна лошадь, чтобы отвезти ветеринара.

 – А как я тебе дам лошадь? Потом, ищи – свищи!

 – А пусть солдат со мной едет! – предложил находчивый Митя.

 – Ишь ты, какой!

 Пока мальчик стоял в коридорчике, с лаптей и онучей натекла на пол небольшая лужа. Появился офицер в кителе и фуражке. Пошёл и распорядился солдату запрячь лошадь в розвальни и отвезти их с дедом.

 – Без коровы они погибнут. – Сказал он удивлённому солдату.

 Когда приехали, корова была ещё жива. Старый ветеринар сразу определил причину: родильный порез. Дед достал резиновую грушу, «воткнул» в сосок и накачал по очереди каждый из четырёх. Корова подняла голову.

 – Вставай кормилица! – подбадривала её плачущая мать.

 – Зараз встанет…

 Общими усилиями её поставили на ноги, укрыли дерюгой. Ветеринара угостили борщом вместо «магарыча». Солдат сев в розвальни, увёз деда домой, ничего не взяв…

 – Бывают же добрые люди на свете! – заплакала от счастья Авдотья, когда бурёнка поправилась.

 … В апреле мать послала Митю на базар в Унечу. Здесь находилась швейная мастерская, где шили суконные пиджаки и брюки. Продавали на базаре хлеб, картофель, муку, камсу, зажигалки и табак.

 – Продашь яйца и купишь керосина. – Велела расчётливая Авдотья.

 – Опять топать пешком?

 – Если хочешь, – съязвила мать, – возьми самолёт…

 Рядом с торговыми рядами – керосиновая лавка, где, как и до войны, работал высоченный, под два метра, Мендель Аронович Елисеев. Перед приходом немцев Митя видел как он на телеге, запряжённой парой лошадей, проезжал через их село.

 – Что, бежишь, жидовская морда? – спросил кто-то.

 – А что ж мне, оставаться?! – парировал он и хлестнул кобылку…

 Лавка находилась в полуподвальном помещении. Мендель Аронович вместо кружки черпал керосин латунной гильзой от снаряда, опустив три пальца внутрь, а большим пальцем придерживая «мерку» снаружи. Керосина намерил 28 «литров» на 20-ти литровую немецкую канистру из-под бензина. И всё равно – недолив был налицо.

 – Так туда же максимум двадцать входит!

 Митя указал Менделю Ароновичу на надпись.

 – Эти немцы, знаешь, что хочешь напишут!.. – Хмуро ответил тот. – Им только верь!

 И, как бы в оправдание, добавил примирительно:

 – У вас, деточка – всё своё. А тут: и яички – купи, и сметанку, и сало – купи!.. И на всё деньги надо. Иди с богом…