Текст книги "Возвращение (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Глава 1

Настоящие качественные превращения в жизни человека и общества всегда происходят мгновенно. Незаметные глазу изменения могут накапливаться годами и столетиями, но действительно важные вещи имеют резкую границу. Жизнь течёт медленно, как сонная река, но иногда происходит резко ускорение, приводящее к возникновению нового состояния человека, государства или народа. Зачатие, рождение и смерть имеют чёткие очертания.

 Вот ты, к примеру, находишься в утробе матери, связанный с ней спасительной нитью и вдруг выходишь в самостоятельную жизнь. Минуту назад дышал, думал и любил, а уже мёртв. Вчера был мир, а сегодня война. Накануне армия в панике отступала и неожиданно для всех встала как вкопанная в Сталинграде.

 Что послужило катализатором столь резкого и чудесного превращения, когда отступающая до Волги Красная Армия вдруг стала монолитной стеной на пути фашистского марша по миру?

 Конечно, здесь сошлись много факторов и условий: созданные в максимально короткие сроки заводы Урала, Сибири и постепенное истощение ресурсов Германии. Героический труд советских людей и большая помощь США в виде танков и кораблей, бензина и продовольствия. Возникшие у немцев после поражения под Москвой сомнения в окончательной победе и подъём славянского патриотизма.

 Повоевавшие красноармейцы постепенно перестали бояться немецких солдат, а командиры переняли от германских учителей опыт ведения современных боевых действий. Но та соломинка, которая переломила хребет Вермахту, имела отнюдь не материальный характер. Имя ей – стыд. Как ни странно, это почти позабытое чувство, заставило красноармейцев сражаться, а командиров грамотно планировать операции.

 У большинства советских людей внезапно проснулась национальная совесть. Им стало стыдно отступать, стыдно прятаться за спины других и стыдно принимать глупые решения. Вначале было не так. Многие жители страны не принимали существующий режим, и во многих местах немцев встречали с хлебом и солью.

 За первые шесть месяцев войны 3 миллиона 800 тысяч советских солдат и офицеров, примерно 70 процентов личного состава армии оказалось в плену. Многие из них сделали этот шаг добровольно, так как фашисты виделись им меньшим злом, чем Советы. На стороне немцев воевало 2 миллиона солдат «Русской освободительной армии». Хотя в 1812 году ни одного русского человека в армии Наполеона не было, как не было их в армии кайзера Вильгельма через сто лет.

 Сталин больше всего опасался, что на оккупированной территории будет создано национальное правительство, которое будет с ним бороться. Однако Гитлер собирался полностью уничтожить враждебную страну и совершил роковую для себя ошибку. Когда миллионы пленных оказались на оккупированной территории, чего Гитлер никак не ожидал, он явно не знал, что с ними делать. Их поместили в концентрационные лагеря, и решили постепенно избавиться от балласта.

 Сотни тысяч солдат вынужденно сняли с фронтов, чтобы они охраняли пленных. А те медленно умирали от голода и непосильной работы, ведь Гитлеру они были не нужны. Он целенаправленно уничтожал русских и Россию, фактически подыгрываю тем силам, против которых боролся. Когда большинство бывших солдаты погибло и это стали известно на Родине, изменилось сознание целого народа. Отношение завоевателей к мирному населению тоже сыграло свою роль. Произошла вынужденная самоидентификация нации. Мы русские – они немцы.

 Не было больше москвичей, казаков или жителей Сибири. Мало того, для всего мира не стало украинцев, татар или башкир. Исчезли белорусы и калмыки, грузины и чукчи. Все они стали русскими. Спастись и победить, теперь можно было только вместе. В этом и состояла суть русской идеи, объединяющая разные народы.

 Теперь русские стали защищать родную землю – не режим, а свои семьи, свои дома и себя. Отбросив мрачную память ГУЛАГа и 1937 года. Вопреки «красному» террору гражданской войны, насильственной коллективизации и «голодомору». У них просто не осталось другого выхода. Отныне русский солдат превосходил любого противника своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляли его держаться до тех пор, пока он не упадёт мёртвым или победит.

 Большую роль в этом процессе сыграл русский язык. Национальность человека определяется по языку, на котором он думает. После Сталинграда все народы СССР говорили на родном языке, а о Победе думали на русском. Каждый человек из любой страны мира, приезжая в Америку становится американцем, а все люди говорящие на русском языке становятся русскими.

 С тех пор русские – единственные, которые определяют свою национальную принадлежность именно по нации, а не по стране проживания. Русским можно оставаться, живя в Англии, в Америке или даже в Африке. Потому что «русский» – это прилагательное, тогда как остальные нации – имя существительное. Русский – это не национальность, это предназначение!

 Дело в том, что Россия олицетворяет собой мужское начало Земли, остальные страны – женское. Как мужчина и женщина не могут существовать рядом без конфликтов, так Россия обречена на вечное соперничество со всем миром. Чересчур разные понятия лежат в основе их мировоззрения: «наше» – «моё», « должен» – «хочу», «душа – «тело». Россия – душа Земли. Так женщина заботится о строительстве собственного гнезда, а мужчина думает о благополучии всей планеты.

 Россия никогда не была страной комфорта – ни материального, ни духовного. Она была, есть и будет страной Духа, местом его непрекращающегося поединка за сердца людей; и потому путь её отличен от других стран. Россия всегда сильна духом, который живёт в ней наперекор всем логическим доводам.

 Сталинград – не только ключевая битва второй мировой войны, но и точка перелома сознания великого народа. Стало ясно, что никто и никогда не победит русских, пока не осознает их метафизическую тайну, а поняв её, не станут больше воевать. Тайна заключается в том, что Россия являются территорией будущего и поэтому охраняется Богом. Потому что без оплодотворяющего мужского начала наша планета мертва!

 ***

 В начале декабря 1942 года на станции Абгонерово за импровизированным праздничным столом собрались командиры нескольких советских частей. Они неожиданно оказались здесь и решили выпить перед сражением с немцами, которые рвались к блокированной 6-й Армии Вермахта.

 – Всыпали мы им по полной! – молниеносная операция по окружению немецких войск в Сталинграде вызывала удивление даже у командиров РККА.

 – Бежали немцы как зайцы…

 Иван Матвеевич Шаповалов оказался в этой компании случайно. Начальник штаба 5-го механизированного корпуса в горячке наступления неожиданно возглавил одну из бригад своей части. Бывший командир бригады был убит у Абганерово.

 – Принимай Иван Матвеевич бригаду, – приказал ему командир корпуса, – пора тебе отвыкать от штабной работы.

 – Да я давно этого жду!

 – Вот и договорились.

 Личный состав бригады в основном состоял из бойцов береговой обороны Тихоокеанского флота. Прибывшие из Дальнего Востока солдаты носили морскую форму, когда их переобмундировывали в армейскую форму, они этому сильно сопротивлялись.

 – Бушлаты не сдадим!

 – Вы же теперь не моряки…

 – Можете оставить себе только тельняшки.

 В октябре сорок второго бригада прибыла в Костеровские танковые лагеря под Москвой, где и прошла короткую боевую подготовку. В ноябре месяце, бригада в составе механизированного корпуса, отбыла на фронт. Задачей корпуса было не допустить противника к окружённой группировке в Сталинграде.

 – Работёнка нам досталась аховая!

 Группа Манштейна, имела задачу деблокировать войска Паулюса и представляла собой грозную силу. В её составе было три танковые дивизии и остатки шести пехотных дивизий.

 – Силища на нас прёт неимоверная…

 Первый свой удар по противнику корпус, частью сил, нанёс под деревней Джутово. Утром, на рассвете, танки с десантом на борту, с ходу нанесли удар по румынской дивизии и в коротком, но стремительном бою разгромили её. Далее, войска корпуса, преследуя отходящего противника, устремились в направлении станции Котельниково.

 – Нужно отметить успех! – предложил товарищам по телефону командир 51-й бригады полковник Дубцов.

 – А где будем праздновать?

 – Предлагаю у меня на квартире. – Предложил он подполковнику Кирееву, командиру 54-й бригады.

 – А хозяева не против?

 – Они переселенцы из Украины. Люди работящие, живут не бедно….

 – Тогда лады!

 – Пусть твой ординарец налепит пельмешек, – попросил напоследок Дубцов, – уж больно хороши они у него получаются…

 – Непременно! – согласился Киреев. – Савченко пускай привезёт водки.

 – До встречи! – попрощался Дубцов и отправился договариваться с хозяевами дома.

 … Ещё не остыли стволы пушек и пулемётов, а победители уже отмечали выстраданный успех. Разгорячённые боем командиры полнокровных бригад 6-го механизи¬рованного корпуса гуляли, как в последний раз.

 – В такой день нас не осудит никто! – поднял жестяную кружку с разбавленным спиртом поджарый подполковник. – Даже соседи из корпуса Ротмистрова.

 – Сбили мы с них спесь! – подшучивали они над конкурирующей частью.

 Полковник Шаповалов прибыл на встречу последним, когда в большой, довольно прохладной комнате, за столом, по-праздничному уставленным едой и питьём, уже сидели хозяева и гости.

 – Здравия желаю! – сказал он ни к кому, конкретно не обращаясь.

 – Проходи Иван Матвеевич! – приветствовал его знакомый полковник.

 Кроме Дубцова и Киреева он никого из приглашённых командиров не знал. Высокий полковник чинно помещался во главе стола. Возле него сидели с одного боку пожилая хозяйка, а с другого хозяин по имени Степан Савич.

 – Я с края присяду. – Сказал Шаповалов, чувствующий себя неловко в чужой компании.

 Хозяин – худой украинец, с тонким орлиным носом, вислыми, как у запорожца, усами и светлыми на загорелом лице глазами молча кивнул головой и рыжевато-седая, неулыбчивая супруга поставила перед гостем тарелку и стакан.

 – Девушку зовут Зоя. – Весело сообщил Дубцов и панибратски подмигнул.

 Когда Шаповалов вошёл, старик рассказывал, как невесело и трудно жилось при немцах. Они, отступая, увели лошадей – нещадно, до единой. Последствия этого недавнего мародерства тревожили Степана, пожалуй, более всего.

 – Что делать, а? – озабоченно спрашивал он. – Ни землю вспахать, ни дров привезти, что же теперь – капут?..

 Шаповалов сел на свободное место рядом с молчаливой девушкой, дочерью хозяев. Она была в нарядной цветастой блузке с короткими рукавами; у шеи, в небольшом вырезе виднелась тонкая серебряная цепочка, на каких носят нательные крестики.

 – Меня зовут Иван. – Коротко представился он.

 Не смотря на солидный чин и далеко не юношеский возраст полковник, почему-то робел в присутствии такой красавицы.

 – Что Вам положить? – спросила она и потянулась за миской с салатом.

 От вида золотистых курчавых волос мелькнувших подмышкой девушки Шаповалова бросило в жар.

 – Совсем я от баб отвык! – он попытался нарочито циничными мыслями вернуть себе душевное равновесие.

 Стол по военному времени был обильный и весьма аппетитный: тарелки с салатами и огурцами; вазочки, полные сметаны. Два блюда с розоватыми, веером разложенными ломтиками сала; большущая, только что снятая с плиты сковорода тушёного картофеля и горки щедро нарезанного, армейского хлеба.

 – Ещё предстоят пельмени, – объявил Дубцов, – мы их придержим как гвоздь обеда.

 – С такой закуской грех не напиться! – зашумели голодные советские офицеры.

 Хмельного питья тоже хватало: кувшин с ароматным и очень крепким самогоном, два литра водки, взнос майора Савченко и высокие бутыли с разведённым спиртом.

 – За Сталинград! – поднимаясь со стаканом в руке, провозгласил тост Дубцов.

 Все выпили и принялись закусывать. Шаповалов проголодался, но, чувствуя себя несколько стесненно, ел маленькими кусочками, медленно и осторожно, стараясь не чавкать.

 – Водка что-то меня не берёт! – подумал он, разгорячённый недавним боем.

 Шаповалов выпил ещё стакан и, почувствовав себя чуть свободнее, смелее, он начал украдкой поглядывать на Зою.

 – Нет, я не обманулся, – прикидывал он радужные  перспективы, – мне ничуть не пригрезилось...

 Всё было пленительно в этой маленькой девушке: и прекрасное живое лицо, и статная женственная фигурка, и мелодический звук голоса, и тёмно-зелёные сияющие глаза, и то радушие и вопрошающее любопытство, с каким она смотрела на офицеров.

 – Откуда вы родом? – спросила она молчаливого соседа.

 – Родился я в посёлке Алексеевка под Воронежем в ноябре 1906 года. Отец Матвей Егорович и мать Степанида Фёдоровна были крестьянами. У отца голос роскошный…

 – А Вы поёте?

 – У меня не очень получается, – признался полковник, – а вот бас отца всегда выделялся в хоре Базарной церкви. Стоило ему затянуть: "Да возра-а-адуется душа моя-а-а" или "Изми мя от вра-а-аг мои-и-их", – как будто стужей потянет от земли – изумлённая душа прихожан окутывались морозом.

 – Дал же бог человеку голос!

 Им не дали поговорить, мать позвала Зою на помощь. Она вспорхнула, сбегала в кухоньку за посудой, улыбалась и, чтобы поддержать компанию, даже пригубила спирта – поморщилась, но глотнула.

 – Какая гадость!

 Иногда их взгляды на мгновение встречались, и с невольным трепетом он ловил в её глазах поощряющую приветливость, ласковость и ещё что-то, волнующее, необъяснимое.

 – До этой минуты никто и никогда не смотрел на меня так... – сладко подумалось ему.

 Киреев откровенно попытался заигрывать с Зоей. Она слушала его с весёлой, чуть лукавой улыбкой, смеялась над шутками, иногда быстро и озорно что-то переспрашивала.

 – Да что Вы говорите! – она специально делала круглые глаза.

 Шаповалов снова поймал на себе загадочно-непонятный, но вроде бы выжидательный взгляд Зои и буквально через мгновение ощутил лёгкое, как ему показалось, не совсем уверенное прикосновение к своему колену.

 – Смелостью берут города... – у него перехватило дыхание, а сердце забилось часто и сильно. – Не будь рохлей!

 С внезапной решимостью он подвинул вперёд ногу. В тот же миг Зоя поморщилась от боли, взглянула под стол и, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на мужчину.

 – Вам неудобно сидеть?

 – Извините, ради бога!

 В это мгновение Киреев громко заявил, что церковь – это опиум и средство угнетения трудящихся и что с религией и с богом в основном покончено.

 – Если где и остались одиночные верующие, то это тёмные несознательные старики, отживающие элементы, а молодежь такой ерундой не занимается, и девушка, – он показал на неё взглядом, – постыдилась бы носить на шее цепочку с крестом...

 Казалось, он не сказал ничего обидного, но Зоя, вспыхнув, пламенно залилась краской, её нежное, матово-румяное лицо в мгновение сделалось пунцовым, глаза потемнели, а пушистые цвета каштана брови задрожали обиженно, как у ребёнка.

 – Она вот-вот расплачется. – Подумал Шаповалов, но она, с гневом и презрением посмотрела на подполковника.

 Вдруг Зоя энергичным движением вытащила из-за пазухи цепочку с крестиком и вывесила его поверх блузки, вскинув голову и выпятив вперёд остро торчащую грудь.

 – В нашей семье никогда не стыдились веры в Бога! – с явным вызовом сказала она.

 В напряжённой тишине угрожающе засопел сосед Шаповалова справа.

 – Кстати, у нас, в Советском Союзе, – вдруг послышался голос Дубцова, – свобода вероисповедания!

 – Точно!

 – И чувства верующих уважаются государством.

 Зоя сидела оскорблённая, молчаливая и строгая, не замечая направленных на неё призывных мужских взглядов. Прошло порядочно времени, прежде чем она несколько смягчилась и начала улыбаться, однако крестик так и не убрала – он по-прежнему висел поверх блузки.

 – Чего не пьёшь полковник? – обратился к нему Киреев.

 – Задумался…

 – О чём можно думать в такой день?.. Гуляй пока жив!

 – Вспомнил прошлое…

 – Нашёл время!

 Полковник Шаповалов сам не понимал, почему ему взгрустнулось. Днём, когда его танкисты ворвались на огрызающиеся огнём улицы станции, он двигался в головном танке. Бронебойный снаряд разорвал гусеницу танка, и экипаж спешно покинул обездвиженную машину.

 – Спрятаться за броню! – приказал он подчинённым и продолжил руководить боем по рации.

 Рядом лежала большая куча мёртвых тел в окровавленных белых маскхалатах у прорванных и разбитых немецких укреплений.

 – Мы въехали в прорыв по устланной погибшими дороге. – Сказал он, указав на мертвецов.

 – Тут только что прошли наши танки… – пожал плечами его начальник штаба.

 Когда Иван Матвеевич рассказал Кирееву об этом, тот молча налил им по полному стакану и предложил:

 – Давай лучше выпьем!.. А мысли такие лучше гони, они до добра не доведут.

 – Нужно пить, пока есть возможность, – согласился нетрезвый полковник, – завтра может не быть…

 Приятно опьянев и ободрённый Зоиной приветливостью, Шаповалов начал снова поглядывать на неё чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила нахала: посмотрела в упор, строго и холодно, пожалуй, даже с оттенком горделивой надменности.

 – Неужели я обидел её чем-то? – он терялся в догадках, впрочем, спустя какую-нибудь минуту Зоя взглянула на него с прежней весёлостью и радушием, и Шаповалов тотчас внутренне ожил и ответно улыбнулся.

 – Всё нормально!

 Вскоре он отметил, что она поглядывает на него чаще, чем на других, и как-то особенно: ласково и выжидательно – словно хотела заговорить либо о чём-то спросить, но, по-видимому, не решалась.

 – А Вы верите в Бога? – наконец решилась она и спросила, наклоняясь к самому уху.

 – У меня отец верующий, – тихо ответил полковник, – а мне должность не позволяет…

 – Расскажите о нём. – Попросила девушка.

 – Когда ему предложили перебраться в Воронеж петь в церковном хоре отец вначале ответил: «Куды ж я поеду. У меня тут жена, двое маленьких сыновей».

 Зоя держалась непринуждённо и просто, как и подобает хозяйке. Она внимательно слушала и ободрённый её вниманием Шаповалов продолжил:

 – Нам дали бесплатную квартиру на два года и месяца не прошло, как его бас загудел в воронежском архиерейском хоре. Мы с братом были зачислены в этот главный хор губернского города: я пел альтом, а Дмитрий – дискантом.

 – Ангелы поют голосами мальчиков! – вставила девушка.

 – Мы жили на спуске от Митрофаниевского монастыря. Однажды я с братом выскочил на улицу, услышав стрельбу. Возле монастыря и по улице Новомосковской лежали коченеющие в нелепых позах тела воронежцев. Местами алел снег, краснели хоругви, блестели иконы, и над всем витала смерть.

 – Господи спаси и сохрани! – воскликнула Зоя.

 – То были жертвы расстрела крестного хода начала «февральской» революции.

 – Сколько их было потом?

 – Много я потом видел убитых, но детская память не рубцуется. – Полковник тяжело вздохнул.

 Всем своим существом он ощущал смутную, но сладостную надежду на вероятную взаимность и начало чего-то нового, значительного, ещё никогда им не изведанного.

 – Я уже почти не сомневаюсь, – подумал он, – между нами что-то происходит!

 Между тем ординарец Киреева сварил в крепком мясном бульоне пельмени, и гости отметили его кулинарное искусство. Довольно быстро они опустошили два больших блюда.

 – Хороши пельмешки! – сказал хмельной Дубцов.

 Шаповалов то и дело поглядывал на Зою, украдкой, как бы мимолётом и невзначай, млея от нежности и затаенного восторга.

 – А что потом? – спросила она после пробы пельменей.

 – Пролетарское государство через газеты и крепкоголосых вербовщиков приглашало молодёжь на восстановление шахт, называя это патриотическим долгом. – С пафосом сказал мужчина: – Я с окрылённой душой прикатил в Кривой Рог, но оказалось, там меня никто не ждал.

 – Вот как!

 – От голода я забрался в здание Криворожского рудоуправления через разбитое окно, выждав, когда секретарша покинула свой пост. Протиснулся в кабинет главного инженера Бермана, который увидав меня строго спросил: «Чем обязан молодой человек?»

 – Я сказал, что если он не примет меня на работу – зарежу.

 – Вот так просто и пырнули бы? – удивилась Зоя.

 – И пырнул бы, – с решимостью промолвил рассказчик. – Берман внимательно посмотрел на мою рваную фуфайку, заплатанные штаны непонятного цвета, на замызганное лицо и стал расспрашивать меня, кто я и откуда. С прежним бесстрастным выражением черкнул на листе бумаги несколько фраз и спросил: «Так говоришь, крестьянских кровей?»

 – Крестьянских.

 – Заметны свойственные твоему сословию наклонности, – в словах немца Бермана таилось море скрытой иронии, – отправляйся в отдел кадров...

 Зоя дослушала исповедь военного и опять упорхнула на кухню. Даже когда Шаповалов не смотрел на неё, он каждый миг ощущал её присутствие и не мог думать ни о чём другом, хотя пытался прислушиваться к разговору, улавливал отдельные фразы и даже улыбался, если рядом смеялись. Хозяин запальчиво воскликнул:

 – Сибирь ваша ерунда, вот Кожановка, в которой мы жили до коллективизации, вот это рай на Земле.

 – Ты, Степан Савич, говори, да не заговаривайся! – набычась, рассерженно воскликнул Дубцов. – С чужого голоса поёшь!

 – С какого голоса?

 – Тебе Сибирь что – место каторги и ссылки?! Ты её видел?

 – Видел!

 – Из окошка? Проездом?.. Да я свою Михайловку ни на что не променяю! – потемнев от негодования, запальчиво вскричал он. – На всю вашу Украину.

 – Успокойтесь! – Хозяйка посмотрела на офицера недоверчиво, с очевидной настороженностью.

 – Я за такие байки любому глотку порвать могу – учти!..

 Степан Савич был заметно под хмельком, – ошарашенный столь внезапным оборотом до того спокойного и дружелюбного разговора, приложив руку к груди, растерянно бормотал извинения. Остальные притихли, причём Зоя с откровенной неприязнью посмотрела на полковника. Ощущая немалую неловкость, Шаповалов тоже молчал, и снова находчиво и удачно вмешался Киреев.

 – Давайте выпьем за Сталинград, – весело предложил он, доливая в стакан Степану Савичу, – и за Кожановку!

 – С превеликим удовольствием!

 Шаповалов уже достаточно опьянел, но попытаться фривольно заговорить с Зоей никак не решался. Для смелости требовалось ещё выпить, и неожиданно для самого себя, он, взяв у Киреева графин, он наполнил водкой свой стакан.

 – Ты бы закусывал плотней полковник! – посоветовал ему Дубцов.

 – Я хворый, что ли?!

 – Нет, но после боя может развести прилично…

 Он ожёгся и поперхнулся большим глотком, в глазах проступили слёзы. С ужасом чувствуя, что вот-вот оконфузится, он, еле превозмогая себя, умудрился выпить водку без остатка. Лишь опустив стакан и заметив, что на него смотрят, заметив внимательный и вроде насмешливый взгляд Зоей, закашлялся и покраснел, наверно, не только лицом, но даже спиной.

 – Эх ты! – тотчас услышал он над ухом насмешливый голос Дубцова. – Даже пить не умеешь! Проводить тебя?!

 – Не-е-ет! – замотав головой и пошатываясь, вышел на крыльцо.

 Вместе с ним вышла улыбающаяся Зоя. Молодая, красивая, с подбритыми бровями, сильным телом и высокой торчащей грудью. Она стала рядом и участливо спросила:

 – Плохо Вам?

 – Это я от Вас Зоя опьянел! – громко и решительно заявил полковник.

 – Расскажите лучше как жили раньше…

 – Я же до армии работал бутовщиком, – покачиваясь, сказал мужчина, – одолел ремесло откаточника и лопаточника, лишь тогда принялся рубить руду. Обзавёлся семьей.

 – Живая душа калачика просит… – прошептала девушка.

 – Постепенно я отвык от унизительного состояния, когда в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается. Иногда я себе задавал непростой вопрос: «Что было бы со мной, ежели немец сдал тогда в милицию?»

 – Ничего хорошего!

 – Это точно.

 Они постояли молча. Зоя зябко куталась в старенькую телогрейку, которая удивительным образом ничуть не портило её облик.

 – А как Вы в армии оказались? – поинтересовалась девушка.

 –  По рабочему набору оказался в РККА.

 – Не жалеете?

 – Нет! – полковник зажёг трофейную сигарету. – Теперь могу качественно Родину защищать…

 – А воевать страшно?

 – Воевать не страшно, – признался Шаповалов, – страшно каждый день видеть смерть…

 Полковник сделал пару глубоких затяжек и сказал:

 – Сегодня наши танки отутюжили несколько мертвецов, превратив их в лепёшки. После боя старички из похоронной команды ломиками отколупывали от земли мёрзлые головы, напоминавшие плоские круглые диски диаметром около метра.  Я смотрел на них и думал, что через мгновение и моя голова может превратиться в такой блин…

 – Царица небесная, – перекрестилась Зоя, – спаси и сохрани!

 – Что-то я сегодня размягчился и вспомнил всю жизнь? – улыбнулся  Шаповалов собеседнице. – Ведь на войне она измеряется даже не днями – часами.

 – С Вами ничего плохого не случится! – серьёзно сказала Зоя. – Вам предстоит сделать что-то важное…

 – Что может быть важней защиты Родины? – не поверил военный.

 Девушка ничего не ответила, и быстро взглянув на него, шмыгнула в дом.

 – Чего это я ударился в воспоминания? – удивился себе Иван Матвеевич. – Наверное, погибну скоро…

 Однако он ошибся, вероломная смерть на время вычеркнула его имя из своих обширных списков... С Зоей он больше никогда не встречался, но долгие годы хранил в душе её нежный образ. Через двадцать лет он встретит женщину, которая напомнит ему Зоя. Причём в таком месте и при таких обстоятельствах, что он никогда бы не поверил, скажи ему об этом.