Текст книги "Возвращение (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

 – Может хучь промёрзнут… – с ноткой обречённости сказал он.

 – Или окончательно промокнут. – Пошутил Бугайло.

 Ребята быстро набросали на почву кучу веток, и все улеглись, плотно прижавшись, друг к другу. Какая-то сучковатая ветка подло упёрлась в бедро Григория, надо бы убрать, но одолевал сон.

 – Хрен с ней, – подумал он напоследок, – буду терпеть...

 Проснулся в темноте от озноба. Вскочив, еле удержался – затекли ноги. Почти все уже встали. Предутренний морозец отразился льдинками на лужах и бисером на иголках сосен. Григорий еле размял застывшие портянки.

 – Ох, мама родная, когда же энто закончится?! – выдавил он из саднящего горла.

 – Чего разнылся? – спросил Кошелюк.

 – В нескольких километрах мой дом, но как туда попасть?

 – Может, отпустят на побывку, на пару дней… – предположил Бугайло.

 – С трудом вериться…

 Действительно, наивным мечтам Шелехова на встречу с семьёй не суждено было исполниться. После того как 33-я гвардейская дивизия освободила Шахтёрский, Сторобешевский, Марьинский и Снежнянский районы Сталинской области их полк перебросили под Запорожье. 29 сентября дивизия вышла на реку Молочная. Началось освобождение Запорожской, а затем Херсонской области.

 С 13 августа по 22 сентября 1943 года только их дивизия потеряла в боях за Донбасс полторы тысячи человек. Григорий написал первое письмо в Сталино, когда подразделения дивизии находились в обороне на Днепре. Они стояли в уютном городке Каховка, и у него впервые появилась возможность связаться с родными в только что освобождённом городе.

 ***

 В апреле-мае 1944 года 33-я гвардейская стрелковая дивизия принимала участие в освобождении Крыма.14 апреля она уже вела упорные бои на подступах к неприступному Севастополю. В решающей битве, которая началась 5 мая, дивизия вела наступление в районе Мекензиевых гор. Здесь она одной из первых преодолела мощные узел сопротивления гитлеровцев. 9 мая ворвавшиеся в город гвардейцы дрались с врагом на Корабельной стороне. За проявленные в боях отвагу и мужество 33-я гвардейская стрелковая дивизия получила почетное наименование «Севастопольская».

 Старшего сержанта Шелехова снова ранило. Пожилой доктор почистил и смазал рану какой-то гадостью.

 – Лопаточная кость чуть задета, – равнодушно сказал врач, – полсантиметра – и перебило бы позвоночник.

 – Приятно слышать…

 – Тогда тебе был бы капут!..

 Потом рану заклеили, дали ещё водочки и отпустили с миром:

 – Отдыхай!

 – С радостью… – Повар отвалил ему котелок щей с мясом, но Григорий умял его без обычного аппетита.

 Потом он залёг в яму, завернулся в плащ-палатку и проспал часов пятнадцать как убитый. На другой день его самочувствие было прекрасным. И мысль была только одна:

 – Где бы раздобыть пожрать?

 Но эта проблема решилась просто: ребята притащили ему кто хлеб, кто мёд, кто консервы. Осматривающий Григория недовольный от количества раненых доктор увидав его многочисленные шрамы от ранений, присвистнул:

 – Сколько же тебя солдат раз ранили?

 – Не считал. – Бодро ответил тот. – Раз двадцать…

 – За эту войну? – изумился пожилой военврач.

 – За три, – ответил Григорий, не вдаваясь в подробности.

 – Как ты выжил?

 – Повезло.

 – Дома давно не был?

 – Семь лет…

 Седой доктор удивлённо поднял брови домиком. Он догадался, где ещё пропадал раненый, сам зацепил северных лагерей. Врач внимательно посмотрел на изрезанное морщинами лицо пациента и после паузы сказал:

 – Даю тебе месяц на побывку дома по состоянию здоровья.

 – Благодарствуйте! – поблагодарил его скупой на слова признательности солдат и вышел из палатки.

 … Дороги, дороги… Кто-то куда-то идёт, туда-сюда снуют в облаках пыли автомашины и повозки, грохочут трактора и танки…

 – Не ласково встречает меня Сталино! – признался себе Григорий, когда, наконец, спрыгнул с попутной автомашины почти в центре города.

 На обочине вешали немецкого полицая – Шелехов с трудом узнал в нём давнишнего коногона Николая Симагина.

 – Полысел Николай порядочно, – подумал он и подметил: – Какой-то он потрёпанный. Трудно досталась ему служба у немцев…

 Тот спокойно ждал своей участи. Он мельком взглянул на подошедшего Григория и быстро опустил глаза к земле. Шелехов не понял, узнал ли его старый знакомец.

 – Приговаривается к смерти через повешение! – важно сказал рослый военный. – Выполняйте.

 Рядом стоял капитан из прокуратуры, перепоясанный ремнями, с бумагой – приговором – в руке, два-три исполнителя из СМЕРШа и несколько зрителей.

 – Кого сегодня? – спрашивали подходившие зеваки.

 – Полицая…

 – Чево там смотреть? – сказала баба, стоящая перед Григорием и торопливо пошла по своим делам.

 Обыватели в основной массе равнодушно проходили мимо, смерть всем надоела. Оказывается, и казнили, как попало: верёвка гнилая, оборвалась, кряжистый Симагин сорвался вниз с криком и матом.

 – Вашу мать! – крикнул он.

 Срочно разыскали новую верёвку, перекинули её через сук, накинули петлю и потянули:

 – Раз, два, взяли!

 – Держи крепче…

 Примитивно, буднично и скучно… А в десяти метрах дальше всё куда интереснее: солдаты щупали сменившихся с поста регулировщиц.

 – Ой, не могу! – Смех, восторженные взвизги и крики.

 – Куда ты милая?!

 Пока Шелехов отвлёкся на игры молодёжи, Николая повесили. Он дёрнулся пару раз оплывающим телом и обмочил штаны от немецкой полевой формы.

 – Каждый получает, што заслужил! – буркнул Григорий и направился к своему дому.

 … Вечером того же дня он сидел в компании Павла Лисинчука и добивал вторую бутылку самогона. Вернее сидел он один, хозяин дома висел рядом.

 – В госпитале мне до конца ампутировали обе ноги и левую руку. – Рассказывал тот свою печальную историю. – Остался такой себе самоварчик.

 – Когда тебя ранило, я думал, што не выживешь…

 – И сгноили бы меня вскорости в каком-нибудь доме для инвалидов, как и других таких же бедолаг, если бы не Марья. Ты её помнишь?

 – Она же двоюродная сестра моей Антонины.

 – Точно.

 Павел знаком здоровой руки показал, что хочет покурить. Пока Григорий вертел самокрутку, он пытливо смотрел на боевого товарища.

 – Домой заходил?

 – Домом энто назвать трудно…

 ***

 Первым делом после приезда в город Григорий направился к семейному гнезду в посёлке Щегловка. Сердце его выпрыгивало из груди, когда он после семи лет отсутствия пошёл по знакомой до боли улице.

 – Есть, кто живой? – спросил осипшим голосом.

 Смутная тревога о том, что с родными случилось нехорошее, оформилась в мрачную уверенность, как только он увидел заброшенную хату.

 – Давно никто не ходил по двору! – машинально отметил Григорий пробираясь через невероятные заросли сорняков и молодой поросли тополей.

 Дверь в дом была открыта. Мужчина вошёл в жилище, где он прожил с семьёй несколько счастливых лет и понял, что у него больше нет семьи. Кругом, на вещах, на домашней утвари, на мебели поверх толстого слоя пыли лежала ощутимая печать смерти.

 – Какой дух чижёлый! – сморщился Шелехов.

 Он не стал проходить дальше, а развернулся и решительно направился к бойкой соседке. Наталья Павина оказалась дома и, увидев внезапно воскресшего соседа, ударилась в обильные слёзы.

 – Погибла наша Тонечка! – запричитала она и вытерла уголки глаз концом головного платка.

 – Не плачь…

 Григорий тяжело опустился на кухонный табурет. Для него всё стало ясно и единственное что занимало его теперь – были дети.

 – А Санька где?.. Жива? – выдавил он самый больной вопрос.

 – Жива Гришенька! – встрепенулась Наталья и сообщила: – Только угнали её на работу в Германию.

 – Час от часа не легче.

 Мужчина трясущимися руками свернул цигарку и, выпустив пару табачных облаков, спросил:

 – А Петька?

 – В армии он, – затараторила живая соседка, – намедни прислал письмо…

 – Откудова?

 – Недавно забирал у немца город Севастополь.

 – И я только приехал из него…

 Наталья всплеснула полными руками:

 – Не привёл Бог свидеться!

 – А где-то рядом ходили…

 – Ищо встретитесь. Я тебе дам его адрес полевой почты.

 Женщина рассказала, что написала Петру о смерти матери. Потом видя, что старший Шелехов спокоен подробно рассказала о жизни Антонины без мужа. Кое-какие подробности она опустила, но и без них Григорий понял причину смерти жены.

 – Энто всё проклятый Колька Симагин! – выгораживала он мёртвую Антонину. – Когда тебя не стало, он привязался к ней как репей. Она мне рассказывала, что на другой день припёрся к ней и признался, что донёс на тебя.

 – Вот как!

 – А потом набрался наглости, предложил ей жить с ним.

 Григорий ничего не сказал, только на его загорелом от крымского солнца лице заиграли объёмные желваки.

 – Симагин – гад и в полицаи пошёл за ради власти над Антониной. – Не могла остановиться Наталья. – Когда немцы заняли город только Иоганн спас её от ирода.

 – Какой Иоганн?

 – Был один…

 Павина смутилась, осознав, что брякнула что-то лишнее.

 – Она немцам ради пропитания бельё стирала… Вот один солдат и приклеился.

 – Понятно…

 Шелехов снова закурил. Наталья пыталась обелить не нуждающуюся в этом покойницу массой ненужных слов, но он почти не слышал её. Встрепенулся Григорий, только когда Наталья дошла до отправки Саньки на принудительные работы в Германию.

 – Николай и дочку твою вынудил уехать лишь бы быть с Антониной.

 – Так и он тоже?

 – А ты думал, почему она повесилась?

 – Повесилась?

 – Когда он её ссильничал – Антонина не выдержала. Я к ней забежала за солью, а она висит на кольце для колыбели. Я такого ужаса натерпелась!

 Григорий, пошатываясь, встал. Он не хотел больше оставаться даже рядом с домом ставшего из родного – кошмарным.

 – Я пойду. – Прохрипел он и шагнул к двери.

 – Куда же ты Гриша пойдёшь?.. Ночь скоро…

 – Ничего, ничего, – бормотал он, собирая вещи.

 Внезапно он вычленил из плотного потока информации, которой его снабжала словоохотливая соседка, что объявился Павел Лисинчук.

 – Он жив? – удивлённо спросил Григорий.

 – Живой, только пораненный сильно.

 Павина пояснила, что он теперь живёт с родственницей Антонины. Разузнав где их дом, Григорий попрощался и с облегчением направился к боевому товарищу.

 … После того как Мария оставила их вдвоём и ушла на смену Павел и Григорий хорошо выпили и поговорили. Шелехов рассказал о смерти старшего сына Михаила, о заключительной фазе боёв в Сталинграде. Павел о своих мытарствах по госпиталям.

 – Бабьим умом Мария поняла, что быть войне долгой, – думал Григорий, глядя на весёлое лицо друга, – мужиков почти не останется и куковать ей одной до конца дней своих.

 Что случилось потом, он уже знал.

 – Поняв энто, сердобольная женщина и взяла Пашку из госпиталя. Привезла домой, вбила костыль в стену и повесила туда мешок с мужем. – Радовался он за старого знакомого. – Висит он там сытый, умытый, причёсанный, даже побритый.

 Виновник размышлений гостя ловко орудовал единственной оставшейся конечностью. Он одновременно курил, наливал в стаканы самогон и закусывал маринованными огурчиками.

 – А Марья меня погулять выносит, а как вечер, вынимает из мешка и кладёт к себе в постель. Самый главный мужской орган у меня функционирует как часы...

 – Недаром же тебя «трёхногим» на шахте прозвали!

 – Поэтому всё у нас хорошо. Уже один пострел булькает в колыбели, он зараз у бабки. Второй – в проекте…

 – Молодцы!

 – И шахта Машке помогает, даёт ей всякие послабления и уголь: шутка ли, такой герой-инвалид в доме, с орденами на мешке…

 – Марья сияет, довольна. – Вспомнил лицо счастливой женщины Григорий. – Мужик-то всегда при ней – к другой не уйдёт, не запьёт.

 Павел заулыбался и признался:

 – Она на меня ищо с молодости засматривалась.

 – Тогда вокруг тебя такие красавицы вились…

 – Зато теперича дождалась…

 – Счастье – оно терпеливых любит!

 – А по праздникам она мне бутылочку для поднятия настроения сами ставит. – С откровенной гордостью сказал Павел. – Так-то, братец.

Глава 10

В конце декабря 1944 года «шахтёрскую» стрелковую дивизию спешно перебросили на пулавский плацдарм в Польше. Вопреки обычной военной неразберихи переезд прошёл достаточно организованно.

 – Целая армия едет в десятках эшелонов. – Восхитился Николай Сафонов, недавно присоединившийся к их роте.

 – За годы войны научились… – согласился Петя Шелехов.

 Танкисты, пехотинцы и артиллеристы ехали вместе. По дороге солдаты меняли у населения барахло на самогон, и пьяные эшелоны с песнями, гиканьем, иногда со стрельбой, перекатывались по территории Польши на запад.

 – Они позорят звание советского воина-освободителя! – на одной станции начальство попробовало запретить продажу самогона.

 – Хрен вам!

 Танкисты забрались в ехавшую на транспортной платформе боевую машину, развернули башню танка и бабахнули противотанковой болванкой в дом коменданта между этажами.

 – Начальник удрал, в чём мать родила. – Смеясь, рассказывал Николай своим новым товарищам.

 – После такого всё пойдёт по-старому.

 Пётр Шелехов встретил Новый год в товарном вагоне на станции с нежным название Лида. Лейтенант Босинов мрачно разбивал кулаком свои часы, а остальные солдаты танцевали вокруг раскалённой печки и пели дурными голосами пьяные песни.

 – Расцветали яблони-и-и и груши-и-и!

 Польша была разграблена, разрушена и подавлена немецкой оккупацией. Столица государства представляла собой горы руин, подвалы которых были заполнены телами убитых поляков.

 – Могилы натыканы повсюду, – крутил лысой головой Сафонов, когда они проезжали Варшаву, – на улицах, во дворах и в скверах.

 – Много поляков погибло за восстание. – Согласился Шелехов.

 – Без нас немцы их порвали на фашистский крест…

 Их часть не бросили в бой, а оставили в дивизионном резерве. Стояли они в маленьком городке Томашув. Польские поселения имели жалкий вид.

 – Ниц нема! – твердили испуганные жители.

 – Ниц нема! Масло, яйки, мясо – фшистко герман забрал! – повторяли они на любой вопрос…

 – Где у вас уборная? – спросил Пётр у дородной хозяйки дома, где они остановились на ночлег.

 – Ниц нема, фшистко герман забрал.

 … Однажды ночью их неожиданно разбудили. Полусонные, понукаемые командой, солдаты взвода Шелехова схватили автоматы и гранаты, взгромоздились на танки. И лишь когда те стремительно ринулся вперёд, солдаты окончательно проснулись.

 – Отряд разведчиков обнаружил в глубоком немецком тылу, километрах в сорока от нас, немецкий концентрационный лагерь, где содержалось несколько сотен еще уцелевших узников. – Пояснил старший группы лейтенант Босинов. – Судя по стрельбе, доносившейся оттуда, там шла ликвидация заключённых.

 Разведчики сообщили по радио координаты лагеря, и командование бросило десант – четыре танка с солдатами на броне, спасать погибающих. Так как шло общее наступление и прочной немецкой обороны не существовало, танки стремительно проскочили вперёд, и вскоре, забрызганные грязным снегом из-под гусениц, они добрались до цели.

 – Немцы всё строят по уму, по строгому плану. – Увидав лагерь, присвистнул Колька.

 – И воюют также…

 Концлагерь был квадратной формы, с каждой стороны посередине виднелись массивные ворота. По углам торчали сторожевые вышки с пулемётами. Танки зашли с разных сторон. Танкисты с хода, развернув пушки назад, высадили ворота и влетели на площадь по центру лагеря.

 – Работаем по пулемётчикам ребята! – крикнул взводный Босинов.

 Вдруг со всех бараков густо повалил народ. Лагерь оказался смешанного типа, но мужчины погибли в первую очередь. Женщины увидав русские танки, сразу побежали к ним и полезли на броню.

 – Как тут стрелять? – растерялся Петя.

 – Давай назад! – крикнул лейтенант.

 Немцы очухались, «фаустник» точным выстрелом подбил один танк. Кого возможно, бойцы из-под гусениц повытаскивали, остальные бабы в испуге от выстрелов дёрнули в бараки. Ошалевшие танкисты дали задний ход, прошлись катком по людям, кто остался, и выехали назад.

 – Куда прёте черти! – крикнул с досады Николай.

 – Сколько бабёнок задаром подавили! – тоже опечалились красноармейцы, давно не видевшие семьи.

 Танкисты из пушек и пулемётов расстреляли немецкие огневые точки на вышках, затем один танк снова въехал на территорию лагеря. После краткой, чрезвычайно ожесточённой перестрелки красноармейцы отправили в ад охранников-эсэсовцев.

 – Прекратить огонь! – приказал Босинов.

 На броне их танка осталась одна испуганная дивчина. Пётр её в последний момент из-под хищных гусениц выдернул за руку. Сафонов закричал ей прямо в лицо:

 – Свободна!

 – Боюсь!

 – Иди домой. – Он махнул рукой на восток. – Там немцев нет.

 – Не хочу, – она заплакала и вцепилась в него.

 – Русская что ли? – спросил её строгий Петя. – Есть хочешь?

 Девушка кивнула коротко стриженой головой.

 – Что прикажешь с тобой делать? – спросил её Петя.

 – Оставайся, куда тебя девать? – сказал Коля, а у самого слёзы на глазах. – Поедешь с нами, а там как получиться.

 – Спасибо вам дядечки!

 – Какие мы тебе дядечки, – буркнул Сафонов, – ну рассмешила...

 Дальнейшее Пётр помнил плохо, так как перед этим был оглушён гранатой, которую швырнул в него здоровенный «фриц». Осколки иссекли его полушубок, немного поранив левый бок.

 – Голова гудит, как колокол! – едва прошептал он.

 – Давай я тебя перевяжу. – Предложила бывшая пленница и ловко наложила повязку.

 В бараках красноармейцы обнаружили несколько сотен уцелевших. Там сидели натуральные скелеты, обтянутые кожей, большинство уже не могло ходить. Они смотрели на освободителей огромными тёмными глазами, в которых плескался даже не страх, а ужас, отчаяние и смерть.

 – Этот взгляд я не смогу забыть никогда. – Сказал впечатлительный лейтенант. – А это кто?

 – Товарищ лейтенант, – обратился к нему Сафонов, – разрешите взять одну девушку в расположение части.

 – Зачем?

 – Она может помочь в медсанбате и хоть подкормится…

 – Берите! – разрешил Босинов.

 Спасённую девушку взяли с собой в часть. Определили на кухню помощницей повара.

 – Худющая ужас! – сказал он, когда увидел её.

 … Примерно через месяц выпало им с Колей ехать в тыл за продуктами в качестве грузчиков. От кухни поехала та дивчина, считать и всё такое. Поехали на «полуторке», получили харчи и, возвращаясь назад, решили перекусить на природе.

 – Кругом благодать, – девушка немного окрепла, – весна, тепло и цветочки цветут.

 – Будто война закончилась…

 – Даже не верится!

 Тормознули, у какого-то оставленного немцами имения. Не торопясь поели, разлеглись на травке и разговорились. Николай с ленцой спросил у неё:

 – Кто ты красавица, откуда родом?

 Девушка улыбнулась и ответила, что из города Сталино. Тут Петя вступил в шутейный разговор...

 – О, землячка, – обрадовался он и даже выбросил недокуренную «самокрутку». – Какими судьбами...

 – Злыми земляк, недобрыми!

 На войне всегда приятно земляка встретить. Будто дома ненадолго побывал.

 – А ты, с какого района? – Она ему тут же задала встречный вопрос. – Где жил?

 – Да где я только не жил, – ответил весёлый Петя, – но происхожу из Калининского района.

 – Ты из Калининского? – удивилась симпатичная дивчина. – И я тоже!

 – Вот дела!

 Они оба улыбались, как будто друг друга век знают.

 – А улица какая? – спросила девушка игриво. – Может, кого из знакомых знаешь...

 – А то! – хорохорился Петя и с гордостью произнёс: – Бульвар Шевченко.

 – Ой, как интересно, – произнесла заинтригованная девушка. – Я тоже живу на бульваре Шевченко...

 – Бывает же такое! – вставил Николай.

 Помолчали синхронно, переваривая услышанное. Больше в разговор никто не вмешивался.

 – А дом? – взволновано задаёт очередной вопрос девушка. – Дом какой?

 – Саманный...

 – А если без шуток? – поинтересовалась недавняя пленница.

 – Номер восемь, – продолжает заигрывать Петя. – А ты из какого?

 – Вот как! – воскликнула она с внезапной хрипотой в голосе. – И я из восьмого!

 Шелехов с минуту натужно соображал. Покрутил головой, как будто контуженый...

 – Санька? – спросил он неуверенно. – Сестричка?

 – Боже мой! – Девушка с ужасом посмотрела на парня, зажав рот ладонями. – Братик, Петенька!

 – Как ты похудела…

 – А ты так возмужал!

 Опешивший Колька поочерёдно посмотрел на них, явно не понимая, что происходит.

 – Так вы брат и сестра? – неуверенно спросил он.

 – Да.

 – Во дела!

 – Сколько лет вы не виделись?

 – С начала войны, – ответил Петя и обнял сестричку, – она тогда совсем девчонкой была…

 Напряжение, наконец, отпустило их, и они дружно засмеялись, радуясь столь счастливому случаю. Слёзы снова блеснули в глазах девушки, когда она спросила о родителях.

 – Мать умерла в сорок втором, а об отце ничего не слышно. – Хмуро ответил старший брат.

 – Значит, дома у нас нет больше.

 – Но мы-то нашли друг друга!

 Ближайшую неделю они не расставались. Потом Александру отправили в фильтрационный лагерь, куда стекались подневольные советские работники со всей Европы.

 – Поспрашивай там мою сестрёнку, – попросил на прощание Николай, – может, кто видел Марию Сафонову.

 – Её тоже угнали?

 – Осенью сорок второго.

 – Хорошо, я поищу её. – Сказала Саша и, покраснев, опустила глаза.

 Ей очень нравился весёлый и такой взрослый Николай, боевой товарищ её случайно нашедшегося брата.

 ***

 Польский городок Томашув был в значительной мере цел, наполовину пуст – немецкое население, что побогаче, ушло на Запад. Поэтому советская воинская часть занявшая городок устроилась вольготно.

 – Так воевать можно! – единодушно решили уставшие солдаты.

 – Баб красивых полно! – сказал любвеобильный Николай Сафонов.

 – У тебя одно на уме…

 Единственное, чего не одобряли оживающие сослуживцы Шелехова, особенно Николай – отсутствие у него интереса к прекрасному полу.

 – Болван, – говорил он Пете, – пользуйся случаем!.. Потом будет поздно!

 – Ведь будешь кусать локти…

 – Отстань ради бога!

 – Пожалеешь, что проворонил такую возможность!.. Выбирай любую – чёрную, белую, рыжую, с крапинками, толстую, тонкую! Не мешкай!

 – Не хочу… – на самом деле Петя был девственником и просто боялся женщин.

 Поведение Петра было непонятно и всех шокировало. Но потом на него плюнули, надоело тратить слова напрасно, всё равно он не слушал добрых советов.

 – Главное мы живём в мире и дружбе. – Сказал ему Николай Сафонов.

 – Это точно!

 Они обосновались в мансарде небольшого дома, где раньше жила, по-видимому, какая-то студентка. Там было много книг, в частности монографии о художниках, стояло пианино, лежали ноты. В углу стоял проигрыватель и стопка пластинок.

 – Райский уголок! – сказал другу возбуждённый Шелехов. – Можно забраться в него, отключиться от всего и помечтать!

 – Лучше бы бабу привести…

 Николай щурил белесоватые ресницы на солнце, а Петя любовался узором черепичных крыш на другой стороне улицы.

 – Посмотри, какая красавица! – Петя заметил девушку, пробегавшую по улице у аптеки, что была напротив.

 – Где? Где? – оживился Коля и увидел девушку.

 Она была очень красива – тонкая, хрупкая, со слегка вьющимися волосами и большими синими глазами.

 – Ты успел заметить пальцы её рук – длинные и гибкие. – Задыхаясь от внезапного волнения, спросил Петя.

 – Я, думая, что с такой бросающейся в глаза внешностью рискованно бегать по улице, полной пьяной солдатни, – недовольно заметил Николай.

 На губах его появилась странная усмешка.

 – Да ещё в такое смутное время...

 Целый день Шелехов не мог забыть мелькнувшей девушки. Добраться до комнаты в мансарде – этого вожделенного острова спокойствия – ему удалось только поздно вечером, когда совсем стемнело. Он зажёг свечу, стал перелистывать страницы книги.

 – Первый раз за войну спокойно почитаю! – подумал Петя и лёг на кровать.

 За стеной раздался топот, дверь распахнулась и вновь захлопнулась, пропустив какой-то мешок, упавший на пол. Не понимая, в чём дело, Петя хотел выбежать из комнаты, но дверь, припертая снаружи, не поддавалась. Слышны были удаляющиеся шаги и солдатский гогот.

 – Опять дурацкий розыгрыш?

 Вдруг мешок на полу зашевелился. Он присмотрелся и с удивлением увидел девушку – ту самую, которая бежала днём по улице.

 – Я всё понял! – догадался сообразительный парень.

 Добрейший Колька по-своему истолковал его неосторожно сказанные слова и решил оказать услугу.

 – Как в сказке: что пожелаешь, то и получишь!.. Тебе нравится эта крошка – получай и не скучай!..

 В озлоблении Шелехов барабанил по двери, но всё, что делал Сафонов, он делал на совесть. Эту дверь теперь можно было открыть разве что взрывом гранаты. А девушка всё рыдала и с ужасом смотрела на него.

 – Что делать?

 На своем ломанном немецком языке солдат постарался объяснить ей, что дверь заперта:

 – Я не могу сейчас тебя выпустить.

 Что надо подождать, что времена сейчас страшные, что плохие люди сыграли с ней злую шутку, но что здесь, у него, ей ничего не грозит.

 – Я тебя пальцем не трону… – смущённо пообещал он.

 Немка, наверное, мало что поняла, но увидела, что русский не агрессивен, что на лице его растерянность, а в тоне – скорей просьба и извинения, и немного успокоилась. Петя предложил ей пройти в другую половину комнаты, за шкаф, и, если хочет, спать там, на постели.

 – Я буду спать здесь.

 Сам сел в кресло, так, чтобы его не было видно. В этом положении они просидели до утра, не сомкнув глаз, думая каждый о своём. Изредка из спальни доносились всхлипывания. На рассвете она окончательно успокоилась, съела предложенный завтрак и назвала себя:

 – Меня зовут Эрика.

 Она была дочерью аптекаря, жившего напротив. Утром явился Сафонов, смеясь, отпёр дверь и, не слушая ругани, поздравил товарища с разрешением столь долгого поста.

 – С законным браком! – нахально сказал он.

 Петя послал его подальше, чем к чёрту, и повёл Эрику домой.

 – Можно представить себе, что пережил бедный отец!

 Кругом резали, душили, насиловали, а дочь исчезла неизвестно куда! Эрика бросилась старику на шею и защебетала о чём-то, показывая на спасителя. Петя пытался извиниться, что-то объяснял, но потом махнул рукой и ушёл.

 – Кажется, история окончена.

 Опять его захватили дела, потом часа четыре удалось поспать. Когда следующая ночь опустилась на город, в его дверь раздался стук.

 – Заходи, не заперто! – нетерпеливо заорал Петя…

 Вошла Эрика в сопровождении отца…

 – Вот те на!.. Это сюрприз!

 Отец, смущённо улыбаясь, начал что-то длинно и путанно объяснять. Петя, почти ничего не понимая, приподняв плечи, весьма комично выражал на лице преувеличенное недоумение и разводил руками. Постепенно он уловил суть:

 – Время военное, кругом плохо, господин офицер так добр и любезен, пусть дочь ещё раз побудет у него. Солдаты могут забраться в аптеку…

 – Только я солдат! – Шелехов попытался вставить слово в речевой водопад, но тот не слышал его.

 Они принесли две бутылки вина в знак благодарности, Петя отверг их, и они долго переставляли эти бутылки по столу.

 – О чём думает аптекарь? – гадал уязвлённый Шелехов: – Быть может, практичный немец решил, что приличная связь лучше ночных зверств, и выбрал наименьшее зло?

 Эрика осталась и вела себя совсем иначе, чем накануне. Она была обходительна, мила, таинственно улыбалась и много говорила. Не скрывая заинтересованности, внимательно вслушивалась в русскую речь, будто старалась постичь, о чём он говорит, не упуская при этом милым женским движением поправлять густые и непослушные каштановые волосы.

 Она рассказывала о себе, о Германии, о книгах.

 – Кое-что я понимаю. – Удивился Петя и закрыл глаза.

 Следующую ночь она вновь была с ним, потом ещё и ещё. Днём никто из солдат не смел, не только приставать к Эрике, но даже сказать ей дурное слово. Она была табу

 – Завтра уезжаем, – сообщил он Эрике новость раздобытую Николаем в штабе.

 – Так скоро?

 Она минуту молчала, потом бросилась к нему на шею со слезами и говорила, говорила. Он понял примерно следующее:

 – Не хочу терять тебя!

 – Я тоже…

 – Пусть всё свершится!.. Пусть хоть один день будет нашим!

 – О чём ты?

 Пётр стоял как мраморный и даже не мог поцеловать её. Эрика стала сама целовать его губы и руки.

 – Молчи!

 На другой день они грузили барахло на машины, кое-кто провожал их. Отец Эрики держал её за руку, а она горько плакала.

 – Ну, ты даёшь! – сказал разбитной Сафонов, – ни одна немецкая баба не ревела, когда я уезжал.

 – Отстань!

 – А уж я то старался!.. Чем ты её приворожил?

 – Почём я знаю…

 ***

 В январе 1945 года началась грандиозная Висло-Одерская операция. «Шахтёрская» дивизия входила в состав 16-го стрелкового корпуса 33-й армии. 14 января полки ударные дивизии прорвали фронт и вскоре заняли опорный пункт обороны гитлеровцев город Яцына. Там начальник штаба полка вызвал Шелехова и сказал:

 – Вот пакет с донесением, на улице мотоцикл.

 – Куда направляться?

 – Изучи маршрут по карте и езжай к командиру дивизии.

 На карте он указал ему два маршрута: один длинный, безопасный, другой намного короче, но опасный.

 – Там шальные немцы бродят и постреливают! – дотошно объяснил он.

 – Ясно.

 Опасный путь шёл через Томашув.

 – Уж на обратном пути обязательно заеду туда! – решил Петя и бросился собирать гостинцы.

 Наспех покидал в вещмешок продукты – консервы, сахар, хлеб. Получился увесистый баул.

 – Спасибо, что помог! – поблагодарил он Сафонова.

 – Бери больше, – сказал практичный Николай, – никогда не знаешь, когда запасы пригодятся…

 Специально выехали засветло. На обратном пути он умолил мотоциклиста заехать в Томашув, обещал ему за это пол-литра спирта.

 – Кто ж тут устоит? – признался красноносый водитель.

 – Вот и ладно…

 Почти на окраине города из кустов длинной очередью по ним ударил пулемёт, но мимо. Немец был то ли пьян, то ли неопытен, но умудрился промазать, хотя они были близко, как на ладони. Пётр всадил в кусты весь диск из автомата, и пулемёт заткнулся.

 – Проскочили! – выдохнул он и перезарядил оружие.

 – Пол литром ты не отделаешься…  – сказал мотоциклист.

 – Будет ещё закуска. – Пообещал Петя.

 – Тогда поехали дальше…

 Мокрые от холодного пота, лязгая зубами, под непрерывный мат возницы, проклинавшего Шелехова, всех его предков и потомков за то, что он вовлёк его в дурацкую авантюру, они въехали в город.

 – Вот знакомая улица, – отмечал про себя Петя. – Вот наш дом, вот аптека.

 Пётр узнавал окрестные места, узнавал знакомые предметы… Постучал в дверь. Она не сразу отворилась. На пороге стоял маленького роста человечек в пиджачке, с плечами, подбитыми ватой. Противная мордочка, как у хорька, но тщательно выбрит и при галстуке. Приподняв тирольскую шляпчонку с пером, он оскалился в улыбке и низко поклонился:

 – Што пан офицер хочет?

 – Здесь жил аптекарь…

 – Пану нужен отрез на костюм? – перебил поляк.

 – Здесь жил аптекарь и его дочь… – повторил Петя.

 – Пан хочет женщину?

 – Ты, пан, лайдак!!! – заорал Шелехов и пнул стену.