Текст книги "Возвращение (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

 – Будка трофейная, – обсуждали командиров уставшие соседи Григория, – а немцы мастера делать средства передвижения!

 – Им хорошо, а нам пешедралом топать…

 Снова двинулись. Будка бельмом маячила перед глазами, закрывая впереди дорогу. Григорий тихо сказал ездовому, ловко правящему вожжами:

 – Земляк, ты на хорошем раскате сделай так, чтобы твой «дом» встал вверх дном! – тот понял и рассмеялся.

 – Будет сделано!

 На одном из поворотов он разогнал и свернул лошадей так, что будка опрокинулась набок и её пассажиры выскочили вон, все в саже, ругая, на чём свет ездового:

 – Под трибунал пойдёшь, чёрт косорукий!

 – Скользко… – кучер только ухмылялся, поднимая будку с другими солдатами.

 Но будка с печкой уже занялась огнём и спустя считаные минуты сгорела.

 – Главное лошадей успели вывести.

 – А будку жалко – хороша была будка…

 К счастью через пару часов войска вышли на рубеж обороны. Порыскав по передовой, бойцы нашли себе убежище – прекрасную, глубоко врытую в землю и покрытую пятью слоями брёвен немецкую землянку.

 – Такую и тяжёлый снаряд не прошибёт! – сказал Григорий и похлопал по смолянистому потолку.

 – Умеют подлецы строить… – согласился седоусый ефрейтор.

 Внутри размещались аккуратные дощатые нары на четырёх человек и маленькая печурка. Стены были обшиты обрезанной доской. На столике лежала забытая карта с подробнейшим и точнейшим обозначением расположения советских войск.

 – Все-таки «фрицы» умеют воевать!

 – Не то слово…

 Расположились с комфортом, но не тут-то было. В землянку вдруг ворвался плотный, белобрысый солдат, внешностью напомнивший Григорию юного Никиту Сергеевича Хрущёва. Покатые плечи, косой затылок. В руках автомат.

 – А ну, славяне, мотай отседа! – заявил он решительно. – Здесь будет командный пункт подполковника Соколова, мать вашу!

 – Мы же её первые заняли! – Красноармейцы были тёртые калачи, тоже схватились за автоматы и они крупно поговорили.

 На крик заявился артиллерист Соколов, в будённовских усах, с орденами на худой груди. Он был полон решимости вышвырнуть наглецов в траншею, но присоседившиеся связисты нашли хороший аргумент:

 – Товарищ полковник, там ведь рацию разобьёт.

 – Это другое дело! – согласился «бог войны».

 После чего последовало компромиссное решение. Солдаты расположились под нарами, на них возлежали Соколов и его коллега, командир разбитого стрелкового полка, а взводный лейтенант, разведчики на остальных нарах.

 – Зато не стреляют… – Григорий лежал тише воды, ниже травы и разглядывал ядовито пахнущие командирские сапоги, почти упиравшиеся ему в нос.

 Изредка подполковник густо харкал, давил цигарку о каблук и швырял её на пол.

 – Это небольшая плата за безопасность и тепло, – смирил гордыню Григорий, – потерплю…

 Командиры вели между собой мрачную беседу.

 – Ведь оборону-то не удержали, и теперь будут искать виноватых, чтобы примерно наказать!

 – У нас виноватого всегда найдут…

 Они пили водку и вкусно ели. Артиллерист не совсем искренне утешал своего коллегу.

 – С нас спрос невелик, – прикидывал он перспективы, – только прибыли.

 Белобрысый парень, оказавшийся холуем подполковника и его племянником, Серёга Соколов, стал очень доброжелательным. Под нары, были переданы объедки рыбных консервов, солдатам перепала краюшка хлеба и кусок сала.

 – Вот это да! – молоденький солдатик рядом даже закрыл глаза от удовольствия. – Век бы лежал под задницей подполковника!

 – Смотри, оттудова недалеко и до передка…

 Бойцы сладко спали, несмотря на сильнейший обстрел и прямые попадания мелких мин в блиндаж. Снаружи было иное. Артиллеристы Орлова, остававшиеся там, не успевали хоронить своих товарищей.

 – А нам то что?

 – Всех сюда не вместишь…

 ***

 Наутро, после сильного обстрела, немцы полезли вперёд в сопровождении десятков танков. Необстрелянная пехота из пополнения побежала. Пока Сережка Соколов матом и прикладом автомата приводил в чувство пехотинцев, Григорий залёг за трофейный пулемёт и стал отпугивать наступающих «гансов».

 – Иначе сомнут нас! – сразу понял Григорий.

 Один танк подбила тяжёлая артиллерия, стрелявшая из тыла. Второй сожгли пушкари подполковника. Третий остановил Пашка Балашкин ловко швырнувший из лисьей норы противотанковую гранату… Остальные монстры попятились назад. Подобная карусель продолжалась и на другой, и на третий день. Затем бои постепенно утихли.

 – Инцидент, как говорится, исчерпан. – Пошутил мосластый сержант, прибившийся к их отделению.

 – Раньше немец пёр активнее...

 Перед этим взвод потерял Балашкина. Перебегали однажды из траншеи в траншею по открытому месту. Григорий выскочил первым, перелетел огромными прыжками опасную зону и камнем упал в укрытие. Второй за ним, третий… Выскочил и Пашка. И в это время под ним грохнул снаряд.

 – Пучок осколков сразил паренька, – грустно сказал сержант, рассматривая останки паренька, – можно сказать, на лету.

 – Словно заряд дроби птицу…

 Они разговаривали, стоя на небольшом бугорке. Григорий взял трофейный бинокль и, оглядев пространство, над которым шла непрерывная пальба, ужаснулся:

 – Чёрное, выжженное «катюшами» и немецкими шестиствольными миномётами поле сплошь усеяно телами.

 – Наших много?

 – Трудно разобрать – чьих больше, наших аль немецких.

 – Часом раньше я видел, как по балке, где находились огневые позиция миномётной роты, бесконечной, непрерывной вереницей тянулись раненые с передовой. – Задумчиво сказал стоящий рядом сержант. – Давит подлец!

 – Они и сейчас там идут. – Григорий в бинокль чётко видел лица солдат.

 Грязь и кровь, перемешавшись, сделали повязки на ранах тёмно-бурыми, такими же были и лица людей, только что вырвавшихся из ада и ещё не вполне поверивших в своё спасение.

 – Они напоминают мне снегирей на снегу. – Сообщил товарищу Григорий.

 – И мне…

 Большую же часть раненых, ковылявших по свободной от снега балке, не успели даже перевязать, кровь не запеклась, а струилась по грязным, сумрачным, озлоблено-ожесточённым, отрешённым от всего лицам.

 – Лица раненых всегда становятся серыми, – сказал Шелехов глядя на шедших мимо них в тыл, – они напоминают контуженных, вырытых после разрыва снаряда из-под земли.

 – Видать впереди приходится не сладко…

 Немцы внезапно начали плановый отход. Полк неуверенно двинулся за ними. Там где шла часть Григория, повсюду торчали разбитые танки и пушки по обочинам. Девушки-регулировщицы деловито махали красными флажками. Густая снежная пыль кружилась в воздухе, проникая в уши, ноздри и глаза.

 – Когда-то всё закончится…

 – В любом случае!

 В проезжавшем рядом прицепе со снарядами, разведчик, закуривая, вместе с кисетом вырвал кольцо гранаты, находившейся в том же кармане. Григорий услышал характерный хлопок запала, шарахнулся в сторону, и тут ахнул взрыв. Ранило пятерых, в том числе и виновника события – ему совершенно выворотило бедро.

 – Счастье, что не взорвались снаряды, иначе был бы грандиозный фейерверк! – обрадовались отхлынувшие солдаты.

 – И нам бы досталось…

 На оживленном перекрестке трёх дорог, забитом машинами, повозками, пушками и пешеходами, общее внимание привлёк радостный хохот: в центре толпы лежал на животе труп здоровенного немца. Штаны его были спущены, а в заднице торчал красный флажок, полотнище которого весело развевалось на ветру.

 – Хороший указатель на Берлин!

 … На другой день несколько южней началось главное наступление. Пехоте приказали сесть на танки, а те, кто не поместился, должны были снять шинели и полушубки, чтобы бегом не отстать от бронированных машин. Но снимать свой отличный полушубок Григорий не захотел.

 – Помню, как летом мы оставили перед атакой свои шмотки, а когда вернулись, я нашёл вместо новой шинели грязную рвань. – Сказал он сержанту. – Какая-то сволочь успела подменить её.

 – До чего же низка и подла человеческая натура!.. Смерть смотрит в глаза, а всё же хоть маленько, да надо украсть у ближнего!

 Но летом без шинели обойтись можно, а зимой, в мороз, терять тёплый полушубок глупо. Шелехов нашёл большой кусок листового железа, – видимо, остатки крыши разрушенного дома, – загнул один его край, приделал толстую верёвку и зацепил её за танк.

 – Будем мчаться как ветер! – Импровизированные сани были готовы.

 – А нас не сдует? – засомневался сержант.

 – А ты держись крепче…

 Бойцы поместились на них со всем имуществом, оружием и тяжёлыми радиостанциями. И в полушубках, конечно.

 – На дармовщинку чужое имущество сладкое… – не мог успокоиться Григорий.

 – А так всё сохраним!

 Артподготовка была мощной. Она подавила сопротивление передовых немецких отрядов. Танки и пехота преодолели небольшую речку, вошли в расположение немцев, а затем быстро проскочили несколько километров до Котельниково и ворвались туда.

 – Наша очередь наступать. – Радовался усатый напарник.

 – Сколько можно отступать?

 Вслед за танком они неслись на своих санях, как на тройке, только ветер свистел в ушах. На краю городка находилось двухэтажное каменное здание школы.

 – Там располагается штаб немецкого полка. – Крикнул потный взводный.

 Красноармейцы оказались там, когда вражеский полковник степенно выходил из дверей, натягивая перчатки, и собирался сесть в легковую машину, чтобы удрать в тыл.

 – Не упустите жирного борова!

 – От нас не уйдёт…

 Немец рассчитывал, что всё будет происходить по обычному распорядку: передовые войска перебьют русских, задержат их надолго и отступать надо будет гораздо позже.

 – На этот раз всё случилось иначе, – засмеялся довольный Шелехов, – мы оказались тут как тут.

 – Не всё коту масленица! – засмеялся довольный сержант.

 Пехота прикончила полковника, и начальство дивизии охотно забрало автомобиль марки «Опель-Адмирал».

 – Победа оказалась неожиданной и быстрой. – Григорий отцепился от танка и пошёл вслед за наступающими.

 Вечерело. Заснеженная родная степь, поросшая высокой сухой травой, лежала за спиной. Изредка постреливали пушки и миномёты.

 – Странно, – сказал седоусый красноармеец. – Немцы могли бы засесть здесь крепко.

 – Время нынче другое!

 Они шли по следам танковых гусениц, ясно отпечатавшихся на снегу. Изредка встречались пустые гильзы танковых пушек, выброшенные из башен. В воронке лежал труп советского солдата, живот его был распорот и раскрыт, словно сундук с откинутой крышкой.

 – Интересно, – удивился незнакомый боец, – видны все внутренности, как на анатомическом муляже: кишечник, печень, желудок.

 – Недавно на фронте? – спросил Шелехов.

 – Первый бой.

 – Чего там интересного, – встрял сержант, – одно дерьмо…

 Неподалеку от центра города они встретили обожжённого танкиста, с которым расстались совсем недавно. Он шёл им на встречу весь чёрный от гари и, узнав своих недавних наездников чересчур громко сказал:

 – Танк, гады, сожгли, и весь экипаж погиб.

 – А ты как уцелел?

 – Выскочил через нижний люк…

 – Повезло!

 – От нашего батальона 5-й механизированного корпуса не осталось ни одной машины!

 – А как он здесь оказался?

 – Некоторые части подчинили 7-му танковому корпусу…

 – Тогда ясно!

 Дрожащей рукой он взял предложенную цигарку, нервно затянулся, помахал на прощание рукой и, шатаясь, словно пьяный отправился в тыл.

 ***

 Из предварительных данных разведки стало известно, что враг создал в станице Цимлянской сильный узел обороны. С её потерей немецко-фашистские войска, отходящие под ударами правого крыла Юго-Западного фронта, лишались возможности использовать важную коммуникацию с оборудованной переправой через Дон для соединения с войсками, действующими на Северном Кавказе.

 Попытка овладеть ею с ходу не удалась. Захваченный в плен немецкий офицер из состава гарнизона показал, что станицу обороняют 26-й пехотный полк СС, мотоциклетный, пулемётный и строительный батальоны, усиленные артиллерийским дивизионом, танковой ротой и несколькими бронемашинами.

 Операция сводилась к тому, чтобы частью сил обойти станицу, расположенную па правом берегу Дона, и нанести удар с северо-востока и севера, тем самым отвлечь внимание гитлеровцев, а главными силами атаковать с юга и юго-запада.

 Выполнение первой части замысла командир 33-й гвардейской стрелковой дивизии возложил на командира 1-го мотострелкового батальона – храброго, инициативного и находчивого офицера майора Фалюту.

 В ночь с 1 на 2 января 1943 года батальон переправился через Дон и стремительно атаковал противника с северо-востока. В это же время главные силы бригады Шаповалова атаковали гитлеровцев па левом берегу Дона. Совместным ударом стрелковой дивизии и механизированной бригады к 14 часам 2 января яростное сопротивление врага было сломлено и станица Цимлянская полностью очищена от гитлеровцев.

 За время боевых действий с 19 декабря по начало января 33-я стрелковая дивизия потеряла убитыми 876 человек, ранеными – 1133 человека. Потери всего корпус составили – убитыми и ранеными 4159 человек. Кроме того, пропавшими без вести и обмороженными ещё 554 человека. Григорий Шелехов в боях за Цимлянскую непосредственно не участвовал, поэтому попал в небольшое число счастливчиков избежавших смерти или ранения.

 1 января 1943года Сталинградский фронт был преобразован в Южный, получивший задачу выйти на рубеж Шахты – Новочеркасск – Ростов – Батайск и отрезать вражеским войскам группы армий «А» пути отступления с Северного Кавказа. Судьба окружённой в Сталинграде группировки противника была доверена Донскому фронту, приступающему к завершающей Сталинградскую битву операции «Кольцо». Месяц оставался до полной капитуляции попавшего в капкан зверя, немцам в «котле» ещё предстояло съесть сорок тысяч румынских лошадей.

Глава 4

К исходу 26 января войска 21-й и 62-й армий РККА соединились в районе Мамаева кургана, в результате чего окружённая группировка гитлеровцев была расчленена на две части. С этого момента началась массовая сдача в плен целых частей и соединений. К 31 января сопротивление южной группы окружённых фактически прекратилось, и она капитулировала. Командующий 64-й армией генерал Шумилов накануне провёл совещание по вопросу пленения генерал-фельдмаршала Паулюса.

 – Нам стало известно, что штаб 6-й армии отошёл на западную окраину Сталинграда, но, где точно он находится, мы пока не знаем.

 – Захваченные пленные показали, что штаб Паулюса находится в подвале универмага, – вставил начальник разведки, – в полосе наступления нашей армии.

 – Нужно не прекращать действий и этой же ночью окружить универмаг. – Распорядился Шумилов.

 С этой целью был организован подвижный отряд из танков, мотопехоты 38-й мотобригады с армейским инженерно-сапёрным батальоном для разминирования подступов к универмагу. При отряде находился начальник разведки бригады старший лейтенант Ильченко со средствами связи.

 – Немедленно докладывайте о любом изменении!

 – Будет исполнено!

 К 6 часам утра отряд окружил танками и мотопехотой универмаг и предложил штабу 6-й армии сдаться. Один из ответственных генералов штаба Росске заявил, что переговоры о сдаче в плен будут вестись только с представителями командования армии или фронта.

 – Нужно соблюсти надлежащие формальности! – сказал высокомерный офицер.

 Об этом старший лейтенант Ильченко немедленно доложил на наблюдательный пункт армии, который находился на северной окраине Ельшанки.

 – Будет вам протокол… – пообещал злопамятный командующий.

 В штаб Паулюса были немедленно направлены начальник оперативного отдела штаба армии полковник Лукин и начальник разведывательного отдела подполковник Рыжов с несколькими офицерами и охраной. Им было приказано предъявить ультиматум о полной капитуляции армии без каких-либо условий.

 – Иначе ударим из всех стволов! – пригрозил Шумилин. – Так и скажи.

 Прибыв к универмагу, эта группа встретилась со старшим лейтенантом Ильченко. Переговоры велись сначала с генералом Росске, затем с начальником штаба 6-й армии генерал-лейтенантом Шмидтом.

 – Мы подумаем… – уклончиво ответил тот.

 – В вашем положении глупо торговаться…

 В результате переговоров была достигнута договоренность о капитуляции южной группировки окружённых; однако штаб Паулюса не имел возможности доставить приказ о капитуляции в войска, так как на этом участке советские части глубоко вклинились в оборону противника.

 – Доставим приказ совместно с нашими офицерами. – Предложили в штабе советской армии.

 – Это лучший выход…

 Для этого были выделены начальник разведывательного отдела штаба армии подполковник Рыжов и начальник политотдела штаба армии полковник Мутовин. Отдать приказ северной группировке о капитуляции Шмидт и Паулюс отказались, мотивируя это тем, что в каждой группировке имеется свое командование.

 – Генерал Штрекер нам не подчиняется. – Схитрил начальник штаба 6-й армии.

 – А нам подчинится! – твёрдо сказал Рыжов.

 Лишь после того, как приказ о капитуляции войск южной группировки был отправлен в части, начальник штаба Шмидт провёл делегацию к командующему. Когда советские офицеры вошли, Паулюс сидел на кровати, но, увидев вошедших, встал и приветствовал их.

 – Он производит впечатление уставшего, нервного человека, – отметил про себя Мутовин, – у него дёргаются веки.

 На сборы штаба 6-й армии был дан один час. В это время сюда прибыл   начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который получил приказание доставить Паулюса и его начальника штаба Шмидта на командный пункт 64-й армии, в Бекетовку.

 – Доставили! – сказал он, радостно потирая потные ладони.

 – Попалась птичка! – обрадовался Шумилов.

 В комнату дома, где размещался штаб армии, за ним вошёл высокий, худой, с проседью в волосах человек в форме генерал-полковника.

 – Вот он какой – Паулюс… – подумал советский командующий.

 По укоренившейся за годы гитлеровского режима привычке он поднял руку и хотел, видимо, произнести нацистское приветствие, но тут же, поняв неуместность этого, опустил руку и сказал:

 – Guten tag[1]1
  Добрый день (нем.)


[Закрыть].

 – Здравствуйте!

 Генерал-полковник Шумилов попросил пленного предъявить документы. Паулюс, вынув из кармана бумажник, отыскал в нём и протянул советскому командарму солдатскую книжку, являвшуюся документом всех военнослужащих германской армии.

 – Bitte[2]2
  пожалуйста (нем.)


[Закрыть].

 Посмотрев документ, Михаил Степанович потребовал предъявления документов, удостоверяющих то, что Паулюс является командующим 6-й немецкой армией. Получив такой документ, он спросил, действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала. Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:

 – Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.

 – Значит, – подчеркнул генерал Шумилов, обращаясь к самому Паулюсу, – я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленен генерал-фельдмаршал Паулюс?

 – Jawohl[3]3
  Слушаюсь (нем.)


[Закрыть]. – Прозвучал и без перевода понятный ответ.

 Затем был проведён официальный допрос «высокопоставленных» военнопленных, во время которого Паулюс держал себя спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Разница в его поведении и облике, очевидно, объяснялась тем, что при первой встрече с представителями 64-й армии ему ещё не было ясно, как отнесутся к нему в плену; встретив же гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам и генералам штаба, он, по-видимому, сумел овладеть собой.

 – Пора перекусить… – Пленным предложили пообедать, на что они с радостью согласились.

 Паулюс попросил подать, если это возможно, русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем и, подняв бокал, сказал:

 – Предлагаю тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.

 Все пленные, стоя, последовали примеру своего шефа. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.

 – Я не буду пить за победу этих варваров! – подчёркнуто громко сказал он.

 – Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги!

 – Они воевали нечестно!

 – Воевать можно как угодно, потому что только победа честна…

 2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном «котле». В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла 150 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, включая 24 генерала и 2000 офицеров.

 ***

 На командный пункт штрафного батальона поступил звонок от самого комдива Вольского:

 – Калмыков, завтра в полдень буду у тебя с генералом Артюшенко!

 – Чем обязан?

 – Смотр… И гляди, что не так, он сразу бьёт в ухо! – засмеялся боевой полковник.

 – Сойдёмся характерами, – бодро ответил майор, но сам затосковал.

 Генерал был известен тем, что имел несдержанный характер и свирепый нрав. Летом сорок второго года огласили его приказ по дивизии: «Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю ходить так: военный шаг – аршин, ими ходить. Ускоренный – полтора, так и нажимать».

 Ближе к зиме он разродился новым творением: «Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»

 На следующий день батальон был выстроен по лесной дороге,  утоптанной прибывшим недавно контингентом. Впереди офицерская рота. За ней – уголовники из лагерей. Последняя рота – пулемётчики, тоже из офицеров. И замыкающие – рота «басмачей», хитрых жителей Средней Азии.

 – Внимание!

 Из лесной просеки перед строем появилась щегольская кошевка, которую нёс строевой вороно;й, в белых чулках, рысак. Из кошевы вышли начальники – комдив и генерал. Остановились перед строем. Калмыков дал команду:

 – Батальон, смир-рно! Равнение на – средину! – и чеканя шаг с рукой у виска, от строя прямо к генералу Артюшенко, высокому и молодому, не так давно произведённому из полковников.

 Доложил строго, звонко, точно по уставу, ни задоринки, ни «пылинки».

 – Слава богу, пронесло! – подумал он с облегчением. – Вижу, генералу понравилось.

 И Вольский довольно усмехался. Он был невысок ростом. Стояли они с генералом, будто Паташон с Патом… Артюшенко пошёл вдоль строя, майор следом.

 – Один басмач ночью заснул у костра и сжёг полы полушубка, – волновался он. – Лишь бы не вылез на глаза…

 Его поставили в четвёртый ряд, а он вдруг оказался в первом.

 – Какой чёрт тебя вытащил!.. Три шага назад! Чтоб скрылся с переднего ряда!

 Артюшенко захохотал:

 – Ну ладно... Давай – маршем пройди.

 Калмыков скомандовал своим орлам, командирам рот.

 – Шагом марш! Руби ногой!

 Но, кругом снег, идут в валенках, рубить-то нечем. Первыми – разжалованные русские офицеры, очень хорошо прошли. Одесские уголовники, которые пришли на смену питерским ворам, топали за ними следом.

 – Ничего идут…

 Потом пошли басмачи. Все такие неуклюжие, малорослые.

 – Может быть, бандиты они хорошие, а вояки никакие… Это их в кино героями показывают.

 Но старались и они. В интервал между ротами выскочили человек пять вперёд, и пляшут какую-то свою национальную «увертюру», кричат:

 – Ла-ла-ла.

 Артюшенко как грохнет, сколько духу захохотал. Махнул рукой:

 – Проехали!.. Завтра отправляетесь на передовую.

 … После окружения армии Паулюса под Сталинградом штрафной батальон Калмыкова был отведён на отдых в сторону Воронежа. Пополнив личный состав и проведя ускоренное обучение, батальон вновь выдвинулся на фронт.

 – Главная задача, – инструктировал Калмыков командиров рот, – обеспечить сохранение всего личного состава!

 – У нас не забалуют…

 – Следите за ними в оба глаза.

 – Сделаем, как положено…

 – И чтобы на марше шуточек не было!

 – Каких?

 – Типа, ты откуда?.. Из школы баянистов.

 Командиры рот довольно заржали, они сами частенько так шутили, расшифровывая аббревиатуру ШБ. Калмыков знал, что они также позволяли себе некоторые вольности. Ну, допустим, надо доехать куда-то, а машина не останавливается. Пистолет – и по колёсам. Выскакивает какой-нибудь майор, да ещё и особист:

 – Да я тебя в штрафной упеку!

 – А я уже в штрафном!

 Но в целом дисциплина была очень высокая. Тем, кто по приговору военных трибуналов получил 10 лет лишения свободы, заключение заменялось тремя месяцами штрафбата, от 5 до 8 лет – двумя месяцами, до 5 лет – месяцем.

 – За подвиг буду отпускать вчистую. – Предупреждал новичков комбат.

 Бойцов частенько награждали Орденом Славы, но многие очень неохотно этот орден получали – орден-то солдатский, а когда человек, восстановленный в звании и должности, возвращался служить в нормальные части, сразу возникал вопрос:

 – Откуда у офицера солдатский орден?

 – Ага, штрафбат…

 ***

 На передовую прибыли аккурат к католическому и протестантскому Рождеству. Калмыков уже знал, что немцы в этот день не стреляют, пьют крепко, им разрешено.

 – Наблюдатели тоже не удерживаются… – сказал он, не отрываясь от бинокля. – Бдительность притуплена.

 – За целые сутки – ни одною выстрела!

 – У противника гульба, к нам доносится только визг местных женщин под губные гармошки! – сообщил стоящий рядом с Калмыковым старший лейтенант-артиллерист, разведчик от «Катюш».

 – Дайте залп по этому бардаку!.. Там не женщины, а продажные стервы! – возмутился брезгливый комбат. – Фашистская подстилка!

 Старший лейтенант подумал и согласился. Масса фрицев и испанцев гуляют, будто на празднике, а не на войне... Послышался скрежет, и полетели ракеты. У немцев в глубине лесного массива земля и деревья поднялись на воздух.

 – Не понять, где обломок, где тело!

 Через проволоку в их сторону перелетел, будто на крыльях, человек. Скатился к ручью, перебрёл его и побежал крича:

 – Гитлер капут! Я – свой!

 С вражеской стороны слышались крики, стоны и валил густой дым от горящих блиндажей и леса.

 – Вот вам подарок к празднику! – злорадно сказал артиллерист.

 – А к нам подарок сам прибежал…

 Перебежчиком оказался ефрейтор из испанской «Голубой дивизии» по имени Педро. Запоминающийся голос Педро зазвучал из динамика для той стороны с призывами к «голубым» франкистам уезжать домой, кончать эту кровавую бойню!

 – Не знаю, – усомнился комбат, – послужит ли это испанцам наукой.

 – Должны понять...

 Вскоре их дивизия исчезла из поля зрения армейского и фронтового командования.

 … Комдив на совещании в штабе рассказал сложившуюся обстановку. Скоро начнётся общее наступление. Нужен «язык» во чтобы-то ни стало!

 – Кто из батальонов возьмёт «языка», комбату – орден Красное Знамя. Исполнителям – Красная Звезда!

 – Заманчиво!

 Одесские разбойнички обрадовались и высмотрели один засадный пулемёт, что выдвигался немцами в начале ночи. Рассчитали точно: когда появятся пулемётчики, когда будут сменяться. Изучили систему огня дотов и дзотов.

 – Хреново, что немцы часто бросают осветительные ракеты. – Коллективный вывод оказался таким.

 Пришли к командиру батальона на КП, докладывают, да ещё как! Не каждый офицер так изложит диспозицию по захвату «языка».

 – Товарищ комбат, засекли мы один их секрет. – Сказал сухой как жердь «уркаган». – Но пойдём днём, пока в нём никого нет…

 – Что вы, ребята, днём?! – удивился майор и почесал затылок.

 – Мы перебежим реку перед самым заходом солнца, их вечерняя смена заступает позднее.

 – Сомнительно…

 – Ночью подкараулят, – настаивал штрафник, – ракета – и нам конец.

 Калмыков думал недолго.

 – Что ж, 500 метров не так далеко для молодых ног. – Сказал он, почти соглашаясь с планом.

 «Блатные» ещё раз напомнили условия сделки:

 – Украдём «фрица», в Вы нам вольную!

 – Договорились!

 Шестеро разведчиков с лейтенантом Крестьяниновым в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали лед речки и успели залечь вокруг окопа – ночной пулемётной засады немцев.

 – Теперь будем ждать темноты! – распорядился ротный и упал на живот.

 – Ша!

 Темнота, словно по приказу сгустилась. С немецкой стороны – тишина. Немцы повесили по нескольку ракет. Калмыков напряжённо всматривался в холодный сумрак.

 – Ни хрена не видно… – выругался он.

 Вдруг послышался глуховатый взрыв гранаты Ф-1. Ещё через несколько минут появились разведчики, неся на руках немецкого унтер-офицера, легко раненного в бедро.

 – Держите подарок! – сказал лейтенант.

 – Орлы!

 … Как рассказали одесситы, минута в минуту появился немецкий наряд, трое с пулемётом. И тут среди воров один, совсем неопытный, вытащил кольцо из гранаты – эфки. И держит. А рука-то устала.

 – Куда бросать? – спросил он жалобно.

 – В сторону…

 Тот бросил сзади немцев, двоих убил.

 А старшего, пулемётчика, схватили. Пока волокли, немцы молчали. Уже притащили, и тут как грянет артиллерия.

 – Чудом проскочили… – обсуждали они удачный поход.

 – «Фартовым» всегда везёт!

 Всю оборону батальона накрыли, через каждые три-четыре метра ложились снаряд или мина. Гитлеровцы обнаружили, что с поста украден унтер-офицер, хотели уничтожить «языка» вместе с разведчиками.

 – У них унтер – это фигура была, не то, что у нас старший сержант. – Потирал руки довольный Калмыков.

 – Должен знать много!

 Все шестеро воров не сговариваясь, легли на немца, лишь бы он живой остался.

 – Нам свобода нужна… – извиняясь, сказал один.

 – Обещал, – подтвердил комбат, – значит выполню!

 Обошлось. Ввалились гуртом на КП батальона. Майор вызвал по телефону дежурного по штабу дивизии.

 – Полковник Вольский изволит отдыхать! – вяло ответил адъютант.

 – Срочное дело…

 Его разбудили, и он неохотно взял трубку.

 – Товарищ ноль-первый, приказ Артюшенко мы выполнили: взят «язык»!

 – Какой «язык»? – не понял спросонья полковник.

 – Взят немец, унтер-офицер, нашими!

 – Давай, давай его сюда!.. Бегом! – обрадованно вскричал тот, окончательно очнувшись от сна.

 Погрузив «драгоценность» на сани, разведчики и Крестьянинов прямиком увезли «языка» в штаб дивизии. Вольский лично вручил Крестьянинову орден Красного Знамени, остальным – Красной Звезды!

 – Вот так штрафники! – обрадовался за них комбат и написал представление на освобождение от службы в штрафбате. – Вот так медвежатники!

 … Потом начались беспрерывные бои. Батальон каждые два месяца менялся почти полностью… Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулёза.

 – Остаются в строю единицы. – Печально сказал на офицерских посиделках Калмыков.

 – Тут мы хоть в огне ада, но вдали от бездарного начальства. – Нашёлся весёлый капитан Шатурный.

 К ним можно было попасть только заснеженным берегом, ночью. Днём берег простреливался противником с берегового выступа на километр.

 – Ну да мы научились их отваживать…

 – Ловко ты комбат придумал!

 Чтобы не допустить какую-либо «комиссию» или проверяющих от полка и дивизии, взводный открывал стрельбу из ручного пулемёта по огневой точке противника на береговом выступе, который был выше их всего на какой-то метр. «Фриц» охотно отвечал, и пули сыпали по берегу, как горох.