Текст книги "Возвращение (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8

Курская битва занимает в истории Великой Отечественной войны особое место. Она продолжалась 50 дней и ночей, с 5 июля по 23 августа 1943 года. Общий замысел германского командования сводился к тому, чтобы окружить и уничтожить оборонявшиеся в районе Курска советские войска Центрального и Воронежского фронтов. В случае успеха предполагалось расширить фронт наступления и вернуть Германии стратегическую инициативу.

 Для реализации амбициозных планов Гитлер сосредоточил мощные ударные группировки, которые насчитывали свыше 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и миномётов, до 2700 танков и штурмовых орудий, около 2000 самолётов. Большие надежды возлагались на новейшие танки "тигр" и "пантера", штурмовые орудия "Фердинанд", самолёты-истребители "Фокке-Вульф-190-А" и штурмовики "Хейнкель-129".

 Советское командование решило сначала обескровить наступающего врага в оборонительных сражениях, а затем перейти в контрнаступление. Начавшаяся битва сразу же приняла грандиозный размах и носила крайне напряжённый характер. Лишь ценой огромных потерь немцам удалось на отдельных участках вклиниться в советскую оборону. На Центральном фронте – на 10 километров, на Воронежском – до 35 километров.

 Командующий Воронежским фронтом генерал армии Ватутин, оценивая обстановку, сложившуюся на фронте, пришёл к выводу, что противник на прохоровском направлении вводит в сражение все свои наличные силы и что срыв готовящегося нового удара явится окончательным провалом вражеского наступления на Курск с юга.

 Командование фронтом приняло решение с утра 12 июля нанести контрудар силами 5-й гвардейской танковой армии совместно с 33-м стрелковым корпусом из района Прохоровка на Яковлево и силами 1-й танковой армии с 22-м стрелковым корпусом из района Меловое. 2-я и 17-я воздушные армии, завоевавшие к этому времени господство в воздухе, получили задачу поддержать основными силами контрудар наземных войск.

 В 8 часов 30 минут 12 июля после 15-минутной артиллерийской подготовки войска фронта начали контрудар. Основные события развернулись в полосе наступления 5-й танковой армии, танковые корпуса которой встретили в двух километрах от исходных позиций атакующие вражеские танки. Завязалось беспримерное в истории войн ожесточённое встречное танковое сражение, которое длилось весь день.

 Танковое сражение под Прохоровкой, в котором одновременно принимало участие до 1200 танков с обеих сторон, закончилось неудачно для немецко-фашистских войск. Они не смогли выполнить поставленную перед ними задачу. За этот день противник потерял около 100 танков, 500 автомашин, свыше 4500 солдат и офицеров и вынужден был перейти к обороне на этом направлении. Войска Ватутина также понесли большие потери в танках до 400 машин. Одновременно с танковым сражением проходило сражение авиации 2-й и 17-й воздушных армий РККА против 4-го воздушного флота немцев.

 5 августа советские войска освободили города Орёл и Белгород. Вечером этого дня в честь крупного воинского успеха в Москве впервые за два года войны был дан победный салют. С этого времени артиллерийские салюты постоянно возвещали о славных победах советского оружия. 23 августа был освобождён Харьков. Так победоносно завершилась битва на Курской огненной дуге. В ходе неё было разгромлено 30 отборных дивизий противника. Немецко-фашистские войска потеряли около 500 тысяч человек, 1500 танков, 3 тысяч орудий и 3700 самолётов. Битвой под Курском завершился коренной перелом в Великой Отечественной войне.

 *** 

 В разгар Курской битвы полковник Шаповалов командовал 178-й танковой бригадой. Вначале его танкисты держали оборону на рубеже реки Пены – перед Ивней. Когда они только прибыли туда Иван Матвеевич был шокирован открывшимся видом.

 – Сколько техники и людей задором потеряли! – с горечью выдохнул он.

 – Очевидно, – вставил начштаба Саркисян, – танковая бригада легла…

 В низине виднелись несколько десятков ржавых танков – в окружении тысяч трупов. Оглядевшись на местности, они поняли, что немцы запустили в мешок наступающих, а потом расстреляли их с окрестных холмов.

 – Не надо было быть профессиональным военным, – заметил полковник, – чтобы понять идиотскую бессмысленность нашей атаки.

 – К сожалению ошибки лучше видны после поражения…

 Они разговаривали сто на вершине небольшого холма. Теперь уже советские танкисты ожидали появления вражеского танкового клина. И не ошиблись: танки пошли в атаку под прикрытием артиллерийского и миномётного огня.

 – Сосчитайте, сколько их прёт! – приказал комбриг командирам танковых батальонов.

 – Десять «Тигров» и двадцать средних танков.

 – Точно звери?

 – Да.

 – Много, чёрт возьми!

 – Вот повезло нам, – выругался начальник штаба, – не могли они рядом пройти…

 – В жизни нет ничего случайного, – рассеяно сказал Шаповалов, – всё, что происходит с нами, происходит в нужное время и в правильном месте...

 Из-за пыли, поднятой разрывами снарядов и гусеницами вражеских танков, он не видел глубины стального клина.

 – По моим наблюдениям, – вставил Саркисян, – вражеские танки идут в атаку медленно, боевая скорость у них не более 10 километров в час.

 – Передайте по рации всем танкистам и самоходчикам приказ не обнаруживать себя, а подпускать вражеские танки на дистанцию 200-300 метров и бить без промаха.

 – Есть!

 По мере приближения свирепых танков к переднему краю его бригады полковнику всё больше тревожила мысль:

 – Выдержат ли наши танкисты, смогут ли подпустить их на дистанцию кинжального огня.

 Особенно командир беспокоился за 2-й танковый батальон, укомплектованной машинами Т-70 с 45-мм орудиями, ведь среди атаковавших танков двигалось более десятка "тигров".

 – Его пушка вышвыривает снаряды со страшной силой и буквально разрывает слабенькую броню. – Со злостью сказал Шаповалов.

 – А для них «сорокапятка» – как горох об стену…

 – Нам бы, хотя один КВ. – Командир самоходно-артиллерийского полка подполковник Лебедев стоял возле Ивана Матвеевича. – У меня в 41 году случай интересный произошёл. Наш КВ-1 заглох на нейтральной полосе. Немцы долго стучали по броне, предлагали экипажу сдаться, но тот отказался. Тогда немцы зацепили КВ двумя своими лёгкими танками, чтобы оттащить наш танк в своё расположение, и там без помех вскрыть. Расчёт оказался не совсем верным. Когда они начали буксировку, наш танк завёлся.

 – Видимо имел место "запуск с толкача". – Вставил Шаповалов, внимательно рассматривая поле предстоящего боя.

 – Быть может, – сказал Лебедев и продолжил: – Он потащил немецкие танки в наше расположение. Немецкие танкисты были вынуждены оставить свои танки, и КВ приволок их к нашим позициям.

 – В начале войны ему не было равных, – подтвердил Иван Матвеевич, – а сейчас эти проклятые «тигры» появились…

 Лебедев связался по радио с командиром батареи СУ-152 и установил, что все самоходки, стоящие на прямой наводке, получили свои цели и ждут их подхода к намеченным ориентирам.

 – Бои орлы готовы стрелять. – Доложил он.

 – Ждать!

 Передний край советской обороны и переднюю линию вражеских танков разделяло теперь не более километра. Артиллерийский и миномётный огонь противника усиливался, несколько снарядов разорвалось вблизи наблюдательного пункта Шаповалова.

 – Они уже близко! – доложил встревоженный начштаба.

 – Не обнаруживать себя! – рявкнул нервничающий полковник.

 – Если они подойду слишком близко, их не остановишь.

 – Главное выбить у них «тигры», другие наши снаряды не пробьют их броню…

 – Такого в Уставе нет!

 – В любви и на войне выигрывает тот, кто не признаёт никаких правил.

 Враждебные танки неумолимо приближались. Вот до ближайшего "тигра" уже 800... 700... 400 ... метров. Какими долгими казались эти минуты!

 – Открыть огонь из самоходок! – Резко приказал Шаповалов.

 – Огонь! – азартно крикнул в шлемофон подполковник.

 Прошло несколько секунд, и один за другим прогремели звучные выстрелы из мощных 152-мм орудий. Тут же Иван Матвеевич увидел в бинокль, как башня одного из монстров охватило жадное пламя.

 – Попали! – с восторгом крикнул он.

 – Готова зверюга… – согласился Саркисян.

 Через несколько секунд, когда дым развеялся, танк уже стоял... без башни. Командир батареи СУ-152 доложил, что в результате прямых попаданий подбито ещё два "тигра".

 – Молодцы! – похвалил комбриг и приказал: – Огонь из всех стволов!

 – Беглым пли! – скомандовал начальник штаба.

 Точные выстрелы самоходок послужили сигналом для плотного огня из всех стволов, находившихся в первой линии танковых капониров.

 – Не зря мы их тренировали! – удовлетворённо потирая руки, сказал Шаповалов.

 – Война – лучший тренер. – Согласился довольный Лебедев.

 Этот бой оказался скоротечным. После того как впервые три "тигра" в течение нескольких секунд были превращены хищными самоходками в стальной лом, остальные вражеские танки, как по команде, развернулись на 180 градусов и ушли на свои исходные позиции.

 – И мы научились воевать! – весело сказал Саркисян.

 – Главное использовать сильные и скрывать слабые стороны наших танков. – Комбриг снова настроился на деловой лад. – Во время боя им так и не удалось подойти к переднему краю обороны 2-го танкового батальона ближе, чем на 100 метров.

 – Иначе бы «тигры» перемололи их в труху.

 ***

 Если взглянуть на сентябрьское небо в приднепровских местах – душа возликует. Умытое нежными дождями, оно излучает тепло, празднично синеет, изредка пропуская лёгкие облака и стаи улетавших птах.

 – Вот бы забраться туда! – Солдатам так хотелось оказаться в его мирной бездонной глубине, поскольку на земле творилась адская круговерть.

 Чадящие стены домов, срубленные осколками берёзы, покорёженная на обочинах техника, учащающие сердцебиение взрывы снарядов и бесконечное движение к Днепру бесформенной воинской массы.

 – Противник ещё не успел закрепиться на правобережных кручах восточнее отвоёванного недавно Переяслава. – На совещание у командира 10-го танкового корпуса 40-й армии собрались командиры подразделений.

 Генерал Алексеев обрисовал боевую обстановку:

 – Нам не хватило плавсредств, чтобы с ходу переправить через широкую реку боевые машины.

 Время работало на гитлеровцев, поэтому спешно пришлось захватывать плацдармы доблестью пехоты. Та ожесточённо осваивала землю на правом берегу. Пока наводили понтонные мосты и паромные переправы, в корпусе решили перегруппировать силы, объединив боевую технику в два ударных кулака.

 – Своими машинами двинешь так, чтобы немцы винтом покатились домой, – генерал Алексеев на карте показал Ивану Матвеевичу Шаповалову, как должна действовать его группа.

 – Понятно!

 В сложившейся обстановке командир корпуса решил направить на букринский плацдарм 16 танков и САУ, а также 727-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк. Эти силы возглавил командир 178-й бригады полковник Шаповалов.

 – Твоя задача состоит в следующем, – сказал генерал напоследок, – любой ценой закрепиться там и обеспечить переправу основных сил армии.

 – Всё сделаем!

 Совершив обходной марш, его отряд в течение ночи на 29 сентября сосредоточился в нужном районе. Отряд был переправлен на плацдарм и сосредоточился в районе Трактомирова, где получил приказ совместно с частями 47-го стрелкового корпуса наступать вдоль правого берега Днепра на соединение с отрядом Ковалёва, с тем, чтобы образовать единый плацдарм.

 – Не удержим плацдарм, – инструктировал полковник своих офицеров, – сбросит немец нас в Днепр.

 – Ох, как тяжело будет его, потом оттуда подвинуть…

 С утра 29 сентября противник перешёл в наступление. До двух пехотных полков при поддержке танков атаковали полки 161-й стрелковой дивизии с целью овладеть Великим Букрином. Решительным ударом отряда враг был отброшен в исходное положение.

 – Нате – выкусите! – с радостью сказал Иван Матвеевич, осматривая место недавнего боя.

 – Двинули немцу под дых… – согласился легкораненый Саркисян.

 Плоская равнина разлеглась в удобной излучине великой реки. Повсюду были натыканы воронки и траншеи, валяются неубранные трупы. А посредине торчало громадное подбитое немецкое самоходное орудие «Пантера» – чудовищный обгорелый зверь, покрытый копотью и пятнистой маскировочной окраской.

 – Не помогла ему броня! – полковник похлопал ладонью по мощной шкуре.

 – А броня не слабая… – вставил начальник штаба.

 Машина убийства уткнула свой длинный хобот-пушку в землю и застыла. Из открытых люков, свисая вниз и почти касаясь земли руками, торчали два обгорелых трупа. У одного – чёрное обугленное лицо и светлые, развевающиеся на ветру волосы, другой весь искромсан осколками…

 – Стоило попасть в Россию, чтобы найти смерть! – сказал с грустью Шаповалов.

 – Не зачем было к нам соваться… – заметил Саркисян.

  Накануне немцы были остановлены на этом лугу, прорвалась вперёд только одна «Пантера». Она переползла через небольшую речку, и только тут её прищучили: рядом с железной махиной виднелся невысокий холмик. Здесь зарыли солдата, уничтожившего монстра связкой противотанковых гранат…

 – Тихий такой был парнишка! – сказал полковнику закопчённый комбат танкового батальона, первым встретивший врага.

 – Тихие бывают самыми геройскими… – кивнул головой Иван Матвеевич и снял шлемофон.

 Километрах в пяти от фронта командирский танк наткнулся на большое поле, сплошь уставленное разбитой техникой. Сюда с передовой специальными тягачами трофейные бригады стаскивали разбитые танки, пушки и бронетранспортёры. Среди них были и немецкие машины. Делалось это то ли для ремонта, то ли для отправки на переплавку.

 – Металл в военное время был особенно дефицитен. – Заметил Шаповалов.

 – Картина впечатляющая. – Сказал начальник штаба бригады.

 Толстый металл танковой брони был прошит бронебойными снарядами. Пласты стали разодраны, скручены в спираль или искорёжены, подобно зазубренным лепесткам неведомых цветов. Некоторые танки рыжие – они сгорели, на некоторых видна бурая засохшая человеческая кровь, а иногда лежали изувеченные останки танкистов…

 – Ведь в каждом танке, у каждой разбитой пушки погибли люди. – Внутренне содрогаясь, прошептал Шаповалов.

 – И у каждого дома остались родные! – поддержал командира Саркисян.

 Они знали, что этот памятник смерти скоро исчезнет, переплавившись в другие танки и пушки.

 – Придут новые люди и вновь будут направлены в жуткий конвейер войны, – Иван Матвеевич отвернулся от свалки отходов смерти, – работающий непрерывно и требующий всё новых и новых жертв.

 – Пока не победим Гитлера!

 – Должны победить…

 Преодолевая яростное сопротивление гитлеровцев, и отражая в день по нескольку контратак, отряд и части 161-й и 253-й стрелковых дивизий к концу первой декады октября вышли на северо-восточную окраину деревни Ромашки и закрепились на ней.

 – Теперь главное удержаться! – настраивал подчинённых Шаповалов.

 – Снарядов маловато…

 Два дня противник предпринимал отчаянные попытки сбить их с занимаемого рубежа. Однако стойкость и высокое мастерство советских танкистов позволили им удержать захваченные позиции. Вскоре ему позвонили из штаба 40-й армии:

 – Товарищ полковник! С вас причитается.

 – Что случилось?

 – Скоро будет что обмывать…

 По секрету, который для Ивана Матвеевича не был секретом, сообщили о грядущих добрых переменах в его фронтовой жизни. А они, эти перемены, пошли, почитай, косяком. Полковника Шаповалова назначили командиром 10-го танкового корпуса. Через месяц торжественно вручили в Кремле медаль "Золотая звезда" и присвоили звание генерал-майора танковых войск.

Глава 9

Пришёл властный сентябрь, а с ним и золотая осень, та осень, что просится на полотно художника, ласковая, задумчиво грустная, непередаваемо прекрасная. Недолго она радовала поздним теплом, зарядили нудные дожди, и люди больше не смотрели на потускневшие деревья, другие заботы одолевали их.

 Усталые и мокрые солдаты собрали всё, что могло гореть и вопреки приказу развели слабосильный костёр. Григорий с натугой стянул сырые сапоги и начал сосредоточенно сушить драные портянки на чахлом огне. Костёр мгновенно окружили солдаты из пополнения, шедшие вперёд.

 – Каково на фронте? – спросил дрожащий рядовой.

 – Скоро поймёшь…

 – Всех ли убивают? – продолжил расспрашивать новобранец.

 – Новобранцев всегда можно отличить от бывалых солдат. – Сказал с усмешкой младший сержант Кошелюк. – Они суетятся, не находя себе места и предвкушая встречу с фронтом.

 – Бывалые же, как только выпадает свободная минута, – поддержал его Григорий, – садятся, поставив автомат между коленями, и расслабляются, отдыхая всеми клетками своего тела.

 – Однако они могут собраться в долю секунды, быстро оценить обстановку и, если надо, вступить в бой.

 – Мы такие…

 Вдруг неподалеку разорвался немецкий снаряд, и певуче засвистели осколки. Один из них, здоровенный и горячий, урча, прошёлся Григорию по спине, вырвал весь зад шинели и, сердито шипя, плашмя упал на снег. Усталый и отупевший от бесконечных боёв он продолжал равнодушно сушить портянку, по-видимому, даже не изменившись в лице.

 – Тушите быстрей костёр! – хрипло крикнул Кошелюк. – Немец бьёт на свет.

 – Погреться не дадут…

 Солдаты стали судорожно разбрасывать ногами горящие сучья, оправданно ожидая нового залпа. Шелехов потрогал поясницу, длинно вспомнил немца и его маму, так как понял, что теперь придётся мёрзнуть. Новобранцы были ошеломлены, испуганы – для них происшествие было диковинным и ужасным…

 – Всегда у вас так? – спросил прыщавый солдатик.

 – Энто ищо цветочки…

 Между тем в боевых действиях наступила ночная пауза. Немцы включили радиорепродукторы, и во мраке украинской ночи громко зазвучала знойная мелодия «Рио-Риты» – модного в предвоенные годы фокстрота. Григорий залез в воронку, но резкий ветер всё время отворачивал полу драной шинели, оголяя спину.

 – Чёрт, как холодно! – поёжился он и запахнулся плотнее.

 – А если сходить к интендантам, – несмело предложил новобранец, – попросить другую шинель…

 – Энти тыловые крысы скорее удавятся, – буркнул Григорий.

 На другой день наступление удачно продолжалось. Однако было ясно, что немцы постепенно оправляются от неожиданности, подбрасывают свежие силы. Обстрел с их стороны усилился… К исходу дня Шелехов почувствовал, что заболевает.

 – Продуло-таки через дыру в полушубке! – определил он.

 Григорий дрожал в лихорадке, зубы его лязгали, как у голодного волка. Видя это, ротное начальство приказало ему отправляться в тыл и отлежаться в шалаше у пушек.

 – Идти нужно километров восемь-десять.

 – Дойду…

 Дорогу он представлял себе весьма приблизительно: шёл по наезженному машинами и танками пути. Вскоре стало совсем темно. Стрельба доносилась откуда-то издали. Зарево осветительных ракет вспыхивало у самого горизонта.

 – Я совсем один под усыпанным крупными звёздами небом. – Голова кружилась и болела.

 Часто он терял контроль над собою и не понимал, где находится. Сохранялось только осознание необходимости двигаться дальше и не останавливаться ни в коем случае. Когда забрезжил рассвет, на дороге появились трактора с пушками, едущие ему навстречу.

 – Счастливое совпадение! – это переезжала вперёд батарея их полка.

 Григория посадили на прицеп, укрыли брезентом, а когда приехали на новое место, положили у печки в шалаше.

 – Ежели бы я разминулся с вами, – признался он, – то не нашёл бы никого…

 – Спи!

 – Совсем заблудился, и Бог знает, чем бы энто всё кончилось! – прошептал Шелехов и крепко заснул.

 Пушки стреляли, а он выгонял свою хворь, почти улегшись на раскалённую печурку. Через день простуда отступила. Придя в себя, Григорий вылез как-то утром на запоздалое солнышко и, едва успев оглядеться, бросился наземь с криком:

 – Опасность!

 Со страшным ворчанием прилетел здоровенный снаряд, отскочил от земли и взорвался. Два батарейца, не обладавшие быстротой реакции, которая вырабатывается на передовой, были убиты.

 – А ведь они спасли меня… – подумал он с сожалением.

 … Следующей ночью Шелехову снилась высокая, по грудь, зреющая рожь. Зелёные волны бесшумно катились по житному полю, и солнечный свет струился в набирающих спелость колосьях.

 – К чему такое снится? – гадал он.

 После таких сновидений его настроение портилось как погода на улице. Сентябрь оплакивал погибших. Дороги обессиленного Донбасса окончательно разбиты непрерывными дождями и пройденными накануне войсками.

 – Заманчивые тропки по бокам дороги ищо больше непроходимы, – подумал Григорий, – так как разминировали только проезжую часть, и несколько ребят, сунувшись с дороги, нарвались на хитро заложенные мины.

 Отяжелевшие от прошедших километров солдаты шагали по липкой грязи. Набухшие от неё сапоги намертво притягивали ноги к земле, мокрая одежда сковывала движения. Шли уже несколько суток и через силу бубнили:

 – Когда уже роздых?

 – Сколько ищо впереди, солдату не положено знать.

 Привалами не баловали. Останавливались обычно в населённых пунктах, но не видели ни одного целого. Лишь трубы печей да остатки пепелищ напоминают о существовании здесь до войны деревень. Правда, иногда откуда-то из землянок, подвалов выходили женщины и детишки, реже – старики.

 – Тяжело смотреть на энти развалины домов, на рвань одёжи людской. – С огорчением прошептал Григорий. – С какой жадностью набросились ребятишки на котелки с кашей из ротной кухни.

 – Что ты говоришь? – переспросил ефрейтор Бугайло.

 –  Отдыхай…

 Прошедшей ночью солдаты отделения Шелехова почти не спали. Пришлось помогать танкистам, делать настил через речушку, а затем артиллеристам, застрявшим в чернозёмной грязи. Мелкий противный дождик прекратился только к утру. От усталости притупилось мышление, клонило ко сну. Некоторых ребят, засыпавших на ходу, заносило в сторону, но толчок соседа возвращал их в строй.

 – Куда прёшь?! – подтрунивали самые бодрые.

 Григорий несколько раз ловил себя на точке засыпания. Тощий великан Кошелюк, голова которого возвышалась над всей колонной, поддавался сну без отрыва от шагания чаще других. Его ходули в ботинках 45 размера нередко шлёпали по лужам, обдавая брызгами товарищей.

 – Ходи в стойло! – без злобы заругались они.

 – Ноги поднимай…

 Получив очередной тумак, он моментально выпрямлялся и потом долго надоедал соседям своим нудным ворчанием:

 – Хотя бы пол часика вздремнуть…

 – На том свете отоспишься! – засмеялся Бугайло.

 – Я туда не тороплюсь.

 Однажды утром, когда ещё свежевыпавший снег не был смыт сменившим снегопад дождём, они увидели около пепелища дымящийся ствол русской сорокапятки. Он торчал из земли, и порывы ветра развевали по сторонам дымок от этой самопальной печурки.

 – Ишь што удумали! – удивился Григорий.

 – Значит не от хорошей жизни…

 Объявили привал. Мечтая согреться, бойцы подошли к столь необычному источнику тепла, но жарко стало от другого. В трёх шагах от трубы на доске лежал мальчик лет десяти с распоротым настежь животом. В разрыве виднелись кем-то сложенные вместе с грязью кишки, на голове зияла глубокая рваная рана. Маленькое худое тело даже не было прикрыто.

 – Кто его этак обработал? – растерянно спросил Бугайло.

 – Зараз узнаем…

 Шелехов сдвинул кое-как сколоченную из досок крышку, прикрывавшую лаз в землянку, но тут же отпрянул в сторону – в нос ударил запах вонючего варева. Подойдя снова, он не сразу рассмотрел в яме людей.

 – Есть кто? – бросил в гулкую пустоту.

 Несколько пар глазёнок испуганно таращились на него. Ребятишки сидели кучей, их рваная одежда переплелась, и он не сразу определил, сколько их. В одном углу горела таганка, дым от которой шёл через пушечную трубу, в другом лежала куча палок. Опершись спиной на стену, устало сидела женщина неопределённого возраста.

 – Кто вы? – Она настороженно посмотрела на солдат.

 – Свои.

 Поняв, что перед ними русские, четверо ребятишек сразу выпорхнули наверх. Тяжело поднялась на ноги хозяйка. Она казалась старухой, но чувствовалось, что молодость её прошла недавно. Пятый ребенок остался в яме, он, молча лежал на куче соломы, и, кажется, гости его не интересовали.

 – Давно так живёте? – присев на корточки, спросил Григорий.

 – Уже несколько месяцев, – вяло ответила женщина: – Немцы, отступая, сожгли деревню.

 Женщина рассказала о том, что с пятью сиротами из разных деревень и родным сыном спряталась в кустах, и когда прошли войска, вернулась в деревню.

 – Оборудовали эту картофельную яму под жильё. – Поведала она печальную историю. – Кое-как притащили валявшийся с начала войны около дома пушечный ствол, и он стал служить нам в столь необычном назначении.

 – А мальчик как погиб?

 – Петя вчера пошёл копать в поле картофель и нарвался на мину.

 – Похоронить надо…

 – Уже несколько дней я болею, – виновато сказала она, – и не хватает сил похоронить сына. Болеет и самый маленький, имени которого мы не знаем, так как нашли его около убитого деда, неизвестно откуда появившегося в наших местах.

 – Как же вы живёте?

 – Питаемся свеклой и картошкой без хлеба и соли…

 Красноармейцы, молча слушали её. В их глазах были удивление, испуг и жалость… Всегда что-то жевавший Бугайло, а он жевал даже тогда, когда во рту ничего не было, стоял со сжатыми губами, и торчавшая изо рта травинка мелко подрагивала. Верхняя губа и кончик длинного тонкого носа Кошелюка приподнялись и дрожали, округлённые глаза застыли на мёртвом теле Пети.

 – За что нам такое? – заплакала женщина.

 – Потерпи мать…

 Ребятишки, между тем, быстро освоились. Один, лет шести, закатав рукав немецкого кителя, гладил приклад автомата. Другая девочка, закутанная в обрывок суконного одеяла, с любопытством глазела на Кошелюка, который явно не пришёл в себя.

 – Где же моя махорка? – он растерянно рылся в своём сидоре.

 Только старшая, лет двенадцати, стояла неподвижно, словно ждала чего-то. Её не по возрасту серьёзный взгляд переходил с одного солдата на другого. Шелехов первый стянул со спины вещевой мешок, вынул аккуратно сложенный свёрток НЗ и, ничего не говоря, сунул его в руки женщины.

 – Что там? – Она отдёрнула руку.

 – Бери, бери!

 Дети насторожились, и даже старшая как-то вытянулась в их сторону. Отдали свёртки и остальные солдаты. Свой Кошелюк протянул мальчику, он быстро его схватил, и хотел было шмыгнуть в сторону, но женщина успела отнять кулёк.

 – Быстро отдай мне!

 – Я есть хочу…

 В руках парнишки все же остался кусочек сухаря, и он, отбежав, сунул его в рот. Беззубыми челюстями он попытался разгрызть добычу, но это сделать ему не удавалось. Наконец сухарь переломился, и мальчик, не разжёвывая, проглотил кусок.

 – Дай мне хлебушка! – тут же заплакала младшая.

 – И мне…

 На мгновение показалось, что женщина не хочет кормить детей. Никогда не заикавшийся украинец Бугайло, втянув голову, двинулся к ней и, заикаясь, матюгнулся по-хохлятски. Поняв тревогу солдат, хозяйка, торопясь и, как будто передразнивая, заикаясь, проговорила:

 – Слопают всё сразу, к вечеру опять голодные будут…

 – Кормить всё равно надо!

 – Из колбаски сварю бульон, – суетливо объяснила женщина, – с сухарями несколько раз их накормлю.

 Она сунула младшей кусочек сухаря, и та, размазав слёзы по лицу, усердно принялась сосать его. Понемногу все детишки успокоились. Бойцы поджидали застрявший где-то обоз, и привал затянулся.

 – Пошли копать могилу… – велел Григорий.

 – Пошли.

 Похоронили Петю по-солдатски, без гроба, завернув в рваную тряпку.

 – Выплаканы у матери слёзы за войну, – понял Кошелюк, – даже не осталось их на долю мёртвого сына.

 – Тяжесть жизни научила её переносить даже такое ужасное горе…

 Женщина сумрачно смотрела на бугорок могилы, по привычке вытерла концом платка сухие глаза и, прикрикнув на детвору, тяжело шагая, пошла к землянке.

 – Её уже донимают заботы о живых. – Сказал Бугайло.

 – Нужно думать о живых, – согласились товарищи, – мёртвые есть не хотят…

 Бойцы расположились недалеко от землянки, кто как смог, и быстро задремали. Сидеть на сырой земле в мокрой одежде было неудобно. Вода скапливалась в продавленном телом углублении в земле и неприятно холодила тело.

 – Многие, махнув на всё, лежат прямо в грязи. – Подумал оглядевшийся Григорий.

 Вскочив и выжав штанины, он свернул козью ножку и стал работать кресалом. Искры были хорошие, но шнур, видимо, набрался влагой и не загорался. Из трубы землянки шёл дымок, и он пошёл попросить уголёк.

 – Обедаете? – поинтересовался солдат.

 – Впервые за неделю дети поедят нормально…

 Ребятишки мочили сухари в бульоне и с аппетитом отправляли в рот. Они встретили гост дружными улыбками. Старшая девочка поила из кружки больного. Женщина сидела у таганки. Она поджаривала на железе чёрные кружочки свеклы и медленно их жевала.

 – Почему ты не ешь то, што едят дети? – осторожно спросил Шелехов.

 – А чем завтра кормить их буду?

 Она даже не посмотрела в его сторону и, как будто удивляясь вопросу, проговорила:

 – Чего тут непонятного…

 – Комбат обещал выдать вам продукты и эвакуировать вас…

 – Вот когда это будет сделано, – вяло сказала женщина, – тогда и поем.

 Григорий был уверен в исполнении обещания комбата и не понимал причину её упрямства, но и не нашёлся, что сказать в ответ. Старший мальчик, надеясь извлечь что-то из пустой тарелки, засунул край в рот, усердно наклонял её и чмокал губами.

 – Спасибо дядя! – освободив одну руку, он помахал уходящему мужчине.

 – Будь здорова.

 Солдаты отделения спали. Дождь прекратился, но тёмные тучи низко скользили над землёй, угрожая в любую минуту сыпануть очередную ненужную земле, а особенно солдатам, порцию мокроты. Шелехов сделал бугорок из земли и сел на него. К землянке подошёл замполит, батальонный врач и старшина с объёмным вещмешком. Проснувшийся Бугайло посмотрел на них и прогнусавил:

 – Теперь порядок, ребятишки будут сыты.

 – А что им есть потом?

 – Наши помогут… – повернувшись на другой бок он как ни в чём не бывало снова захрапел.

 Сон одолевал и Григория, но в сидячем положении спать было неудобно, а ложиться на сырую землю, как это сделали многие, ему не хотелось. Прозвучавшая команда растворила последние сомнения. Пришлось спешно заняться липкими от грязи портянками...

 – Снова шагать. – Недовольно бормотал он.

 – Зато согреемся…

 Походная тяжесть поглотила все мысли. Ноги гудели, ныли оттянутые грузом плечи. Кругом сыро и холодно. Ветер насквозь пробивал рваную шинель и промокшую телогрейку. Пришлось выжимать одежду.

 – Костры из-за светомаскировки жечь нельзя, – с сожалением сказал Кошелюк, – а как иначе высушить…

 – На теле высушишь!

 Намотав свежие портянки, Григорий сунул ноги в сырые сапоги. Мокрые портянки прямо с грязью повесил на сучок сосны.