Текст книги "Возвращение (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 21

24 августа 1962 года

 Совершенно секретно

 Двадцатого августа текущего года в Новочеркасске закончился открытый судебный процесс судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, на котором рассмотрено дело по обвинению в бандитских действиях 1-3 июня 1962 года Кузнецова, Черепанова, Зайцева, Сотникова, Мокроусова, Каркач, Шуваева, Левченко, Черных, Гончарова, Служенко, Дементьева, Каткова и Щербан.

 Суд, учитывая особую общественную опасность подсудимых, как основных организаторов и активных участников бандитских действий, приговорил Черепанова, Мокроусова, Кузнецова, Сотникова, Зайцева, Каркач и Шуваева к высшей мере наказания – расстрелу. Остальные подсудимые приговорены к длительным срокам заключения в исправительно-трудовых лагерях строгого режима.

 ***

 Арестованную Шелехову держали в карцере Новочеркасской тюрьмы трое суток без допросов и объяснения причин задержания. Днём надзиратели пристегивали кровать к стене, а камеру наполняли по колено водой, приходилось стоять, прислонившись к мокрой стене.

 – А ты как сюда попала? – спросила Александра молодую сокамерницу.

 – Меня вызвали якобы на медкомиссию. – Неторопливо рассказывала ей крупнотелая женщина.

 Чтобы как-то убить время и не сойти с ума от неизвестности они без устали разговаривали.

 – Я взяла с собой годовалого сына, даже в мыслях не было, что меня арестуют, – вспомнила Елена Безродная и мелкие морщинки собрались вокруг голубых глаз, – у медсанчасти незнакомые люди вырвали из рук ребенка, а меня запихнули в машину.

 – А мальчик?

 – Сын остался на улице, наверное, он попал в детдом. У нас с мужем родственников нет, Коля сам детдомовский.

 – А он где?

 – Его застрелили на площади…

 – Ужас!

 Молодые женщины синхронно расплакались, словно хотели обильными слезами смыть свои невзгоды и беды.

 – Он работал в стальцехе, – громко всхлипывая, сказала Безродная, – был активистом волнений по поводу повышения цен…

 – Расстрел – финальный акт трагедии, главная причина которой – неумение разговаривать с людьми. – Убеждённо сказала Александра. – Повышение цен вторично.

 – Может, разберутся и отпустят? – наивно спросила Лена и заглянула сокамернице в глаза.

 – Обязательно отпустят!

 … 14 августа в Новочеркасске под большой охраной милиции и войск МВД начался открытый судебный процесс над участниками волнений.

 Они были выявлены, благодаря агентам, которые специально, хладнокровно делали фотографии возмутившейся толпы. Тех, кто на этих снимках шёл в первых рядах и вёл себя наиболее активно, забирали. Людей арестовывали по сложившемуся обычаю ночью, чтобы было меньше свидетелей, никому ничего не объясняя.

 Суд был коротким, после него КГБ и Прокуратура СССР гордо заявили: «Если ранее часть людей не понимала происшедших событий, то теперь жители города Новочеркасска разобрались в их существе, поняли, что беспорядки были спровоцированы уголовно-хулиганствующими элементами, и с возмущением осуждают преступные действия бандитов и хулиганов».

 Рабочие Вячеслав Черных и Вячеслав Коротеев нарисовали знаменитый плакат, передававший суть протеста: «Мяса, масла… Повышение зарплаты!»

 За это народные "художники" получили по 12 лет лагерей. Долговязов снял со стены портрет Хрущёва – итог 8 лет... Александру и Безродную неоднократно возили на закрытые заседания суда.

 – Город тоже приговорён… – однажды по дороге сказала Александра. – К молчанию.

 – Не вернусь я к сыночку! – заплакала поникшая Елена. – Не увижу больше кровиночку…

 – Глупости не говори!

 Власти строго-настрого запретили людям рассказывать о случившемся, со свидетелей брали расписки о неразглашении. Подогнали в срочном порядке к окраинам Новочеркасска "глушилки", чтобы ни в коем случае никакая информация, в том числе переданная каким-нибудь радиолюбителем, не просочилась за пределы города.

 … На суде два свидетеля в военной форме утверждали, что женщина, похожая на Шелехову, пыталась нарушить связь, установленную для выступления Анастаса Микояна.

 – Чушь! – нервно выкрикнула Саша.

 – Вы оскорбляете Советский суд! – возмутился пожилой судья.

 – А вы весь советский народ…

 Следователи на допросах говорили, что будет условный срок, но Шелеховой и Безродной дали по 5 лет лагерей. Александра все-таки не сдержалась, спросила судью:

 – Кто вам дал право применять оружие против мирного населения?

 – Зато мне дали право впаять вам на полную… – съязвил злопамятный судья.

 Когда Шелехову возили на судебные заседания, она познакомилась с другими осуждёнными по этому делу. Один даже оказался бывшим милиционером.

 – На второй-третий день разлагающиеся в лесополосе трупы, которые в спешке едва прикопали стали разрывать собаки. – Рассказывал он о том, что случилось после расстрела. – Надо было что-то предпринимать. Ответственное поручение дали областной милиции. Всё под расписку: «Я, милиционер Каменского ГОМ, даю настоящую расписку в том, что обязуюсь выполнить правительственное задание и выполнение его хранить как государственную тайну. Если я нарушу эту подписку, то буду привлечён к расстрелу».

 Люди, ехавшие в машине для перевозки заключённых, зашумели, всех коснулась эта трагедия.

 – А дальше?

 – Вывозили и закапывали трупы, завернутые в брезент, ночами, тайком на заброшенных кладбищах Ростовской области.

 – Всех вместе?

 – В каждой яме по четыре человека. – Закончил исповедь участник последнего акта трагедии: – Такое вот правительственное задание.

 – А ты как здесь оказался?

 – Сдуру рассказал куму, а он передал, кому следует…

 – Верно, говорят, – сказал рыжий серьёзный мужчина, – не болтай лишнего!

 – Язык мой – враг мой! – засмеялся бывший милиционер и надолго замолчал.

 Уже через неделю после оглашения приговора Шелехова оказалась в исправительно-трудовой колонии в автономной республике Коми.

 – Страх колючей проволокой окутал души людей. – Думала Александра по пути в лагерь. – Они отреклись от всего – от сказанного, от сделанного, от близких. Поразительно, но родственники даже боялись просить выдать им тела погибших – мужа, отца, сына...

 Она вспомнила, что когда оглашался приговор, то в зале суда неистово аплодировали.

 – Поняли, что лезть на рожон не стоит. Хлебнули... Такое у нас не повторится.

 Однако вскоре в Ростове-на-Дону сотрудниками Комитета Государственной безопасности были обнаружены лозунги:

 – «Да здравствует Новочеркасское восстание!» и «Вива, Новочеркасск!».

 ***

 Уставший за наряжённую жизнь «Запорожец» деловито тарахтел по знакомому до последней ямы асфальту. Шаповаловы выехали рано утром, чтобы к ночи оказаться дома.

 – Ты поспи пока. – Сказал молодцеватый генерал жене. – Путь из Москвы до Ростова не близкий.

 – А ты как?

 – Мне нужно о многом подумать… – улыбнулся Иван Матвеевич. – Задремать не получится!

 Генерал Шаповалов, опережая дальнюю и тягучую дорогу, размышлял о грядущих ростовских делах и вспоминал недавние события.

 – Какая невероятная глупость! – то, что произошло на его глазах, не давало покоя.

 Солдатская совесть настойчиво взывала к действиям. Поскольку власти всячески замалчивали случившееся, он сразу предпринял попытки придать его гласности.

 – Пересмотрел накануне тома Ленина, в которых тот даёт оценку Ленскому расстрелу и Кровавому воскресенью. – Через месяц после трагедии он признался жене. – Очень похоже…

 – Ты бы Ваня вёл себя осторожнее!

 – Все мы боимся потерять свои должности, – буркнул он, – а в итоге теряем людей… Так и на войне было.

 Шаповалов решил обратиться к писателям и направил несколько писем в Союз писателей СССР на улицу Воровского в Москве с подробным изложением Новочеркасской трагедии.

 – Партия превращена в машину, которой управляет плохой шофёр, часто спьяну нарушающий правила уличного движения. – Написал генерал. – Давно пора у этого шофёра отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу.

 С женой Екатериной Сергеевной посоветовался, какую ставить подпись.

 – Боюсь я за тебя… – призналась женщина. – Подпишись псевдонимом…

 Она здраво рассудила, что если поставит свою – подвергнет риску всю семью, а дети – Нина и Володя – только становились на ноги.

 – Только ради вас, – Сказал Шаповалов, – тогда подпишусь "Неистовый Виссарион».

 – Это в честь Белинского?

 – И с намёком на отчество товарища Сталина…

 Вспомнив эти события, Иван Матвеевич улыбнулся, ему не было стыдно за свои действия. Отныне он внутренне был готов к любым неожиданностям.

 – Накажут тебя! – заплакала жена, когда ушло первое письмо.

 – Я не боюсь резких колебаний! – твёрдо сказал супруг.

 – А детям как жить?

 – В конце концов, – заметил генерал, – у нас сейчас не 37 год…

 – В нашей стране он может начаться каждую минуту!

 И вот ровно через месяц Иван Матвеевич понял, что, похоже, амплитуда колебаний начала нарастать. На первом же посту ГАИ машину неожиданно остановили:

 – Куда следуете, товарищ генерал?

 – Домой еду сержант. – Шаповалов даже задохнулся от гнева.

 Его в генерал-лейтенантском мундире со звёздочкой Героя посмел остановить постовой милиционер и ещё с наглым вопросом суётся.

 – Какое твоё дело? – спросил покрасневший водитель. – Права у меня в кармане... Показать?

 – Счастливой дороги!

 Милиционер вежливо козырнул и, щурясь от солнца, отступил в сторону. Иван Матвеевич краем глаза увидел за спиной улыбающиеся физиономии молодцов в штатском.

 – Чего они так ухмыляются? – удивился он.

 "Божья коровка" небесного цвета покатила дальше. После отдыха на подмосковной даче Шаповаловы умиротворённо возвращались в Ростов к месту службы. Муж исполнял обязанности командующего Северо-Кавказским военным округом, поскольку предшественника генерала Плиева отправили советником на Кубу.

 – Больше похоже на ссылку! – сказал бывший командующий.

 – Думаешь за Новочеркасск?

 – Всё может быть…

 При въезде в Тулу сцена повторилась. Вежливое козыряние гаишника и тот же бесцеремонный вопрос:

 – Куда направляетесь?

 – На кудыкину гору! – вспылил генерал.

 – Хорошо, можете ехать.

 – Что творится, Катя? – спросил он у проснувшейся жены.

 – Как сговорились, – заметила зевающая женщина.  – Ты Ваня только не волнуйся.

 Она как всегда оказалась права. Очевидно, работники ГАИ действительно сговорились и тормозили автомобиль на каждом посту. Даже перед Ростовом милиционер вытянул вбок полосатый жезл:

 – Откуда едете, товарищ генерал?

 – Откуда?.. От верблюда!

 Действовала система продуманного психологического давления. Когда они въехали в город, ближайший квартал перед домом синел милицейскими кителями, пестрел штатскими с офицерской выправкой и государственными машинами. Только повернули с Ворошиловского проспекта во двор, тут как тут начальник особого отдела округа, который сказал официальным тоном:

 – Мы обязаны осмотреть Вашу машину...

 – Раз обязаны, – разрешил уставший генерал, – смотрите.

 Два серых пиджака уже сноровисто засуетились у багажника. В тени дома с потаённым любопытством взирали на онемевшего Героя Советского Союза ещё несколько серых пиджаков с похожими галстуками.

 – По какому праву? – выдохнул Иван Матвеевич и покраснел от раздражения.

 – Документы на обыск имеем, – сухо промолвил главный особист округа и добавил: – Пройдёмте в квартиру.

 Ключ в замке не проворачивался. А в затылок нетерпеливо дышали штатские чины. Они-то уже побывали в квартире, потому и замок заклинило.

 – Сломался он что ли? – не понимал происходящего генерал.

 У кого-то из них нашёлся подходящий ключ, нужно было сыграть сцену законного обыска. Один из штатских сразу от входной двери решительно двинулся к рабочему кабинету, знакомо выдвинул ящик письменного стола.

 – Кто-то рылся уже… – Шаповалов сразу заметил, что бумаги в беспорядке.

 – Что-то пропало? – насторожился особист.

 – Моя карьера и жизнь…

 На следующий день у него взяли подписку о невыезде. Потом предъявили обвинение по статье 70 УК РСФСР – антисоветская пропаганда и агитация.  Отправили в отставку, но оставили генеральскую пенсию. Осенью 1962 года исключили из компартии, что предвещало полную опалу. Начали вызывать на допросы и, в конце концов, осудили на три года колонии.

 – В жизни каждого человека бывает свой Новочеркасск, – подумал судья, которому нужный приговор соответствующие органы довели заранее, – но не каждый выходит из него так достойно…

 ***

 В октябре 1962 года разразился Карибский кризис. Никита Хрущёв предлагал Джону Кеннеди дать обязательство не нападать на Кубу. Тогда Советский Союз сможет вывезти с острова свои ракеты. Президент Соединенных Штатов ответил, что США готовы принять на себя джентльменское обязательство не вторгаться на Кубу, если СССР заберёт наступательное оружие. Таким образом, первые шаги к миру были сделаны.

 Но 27 октября наступила "чёрная суббота", когда лишь чудом не вспыхнула новая мировая война. В те дни над Кубой с целью устрашения дважды в сутки проносились эскадрильи американских самолётов. Советские войска на Кубе сбили зенитной ракетой один из самолётов-разведчиков США. Его пилот Андерсон погиб.

 Ситуация накалилась до предела, президент США принял решение через двое суток начать бомбардировку советских ракетных баз и военную атаку на остров. План предусматривал 1080 самолётовылетов в первый же день боевых операций. Силы вторжения, дислоцированные в портах на юго-востоке США, насчитывали 180 тысяч человек. Многие американцы покинули крупные города, опасаясь скорого советского удара. Мир оказался на грани ядерной войны. Так близко к этой грани он никогда ещё не был. Однако в воскресенье, 28 октября, советское руководство решило принять американские условия.

 После этого международная напряжённость стала быстро. Советский Союз вывез с Кубы свои ракеты и бомбардировщики. 20 ноября США сняли морскую блокаду острова. Ровно через два года это решение «аукнулось» советскому руководителю. В октябре 1964 года по решению Пленума ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущёва освободили от всех партийных и государственных постов.

Глава 22

Война – самое грязное и отвратительное явление человеческой деятельности, поднимающее из глубин людского подсознания всё самое низменное и подлое. На войне за убийство человека солдаты получают награду, а не наказание. Они должны безнаказанно разрушать ценности, создаваемые человечеством столетиями, жечь, резать и взрывать. Война превращает нормального человека в злобное животное, цель которого убивать себе подобных.

 Почему же история человечества в основном состоит из летописей всевозможных войн, знаменитых сражений и имён великих полководцев? Почему люди убившие множество себе подобных считаются величайшими героями? Почему любой спор люди до сих пор предпочитают решать силой?

 Проблемы войны и мира, добра и зла всегда волновали думающего человека, но однозначного ответа на эти вопросы нет ни у кого. В древности доминировала точка зрения христианской церкви, которая выводила испорченность людей от грехопадения Адама и Евы. Действительно, легче всего склонность к насилию поселить в самой природе человека и объявить его греховным от самого рождения.

 Карл Маркс называл причиной постоянных войн незатухающую классовую борьбу враждующих классов. Зависть бедных к богатым толкает первых на насильственное изъятие материальных ценностей и сопутствующие этому безобразия. Лев Толстой объяснял коллективную тягу к насилию колоссальной волей лидеров вступающих в конфликт наций. Классический пример Наполеон – сумевший подчинить и упорядочить воинственные настроения французов.

 Однако ни одна теория не в силах объяснить, почему миллионы людей, до определённого дня жившие в мире друг около друга неожиданно начинают ненавидеть соседа до такой степени, что с лёгкостью убивают человека только за то, что он другой национальности, цвета кожи или неправильной веры.

 Возможно, ответ можно найти, если рассматривать человеческое общества как живой, саморазвивающийся организм. Очевидно, наша цивилизация проходит те же стадии развития, как и каждый человеческий индивидуум. Когда-то она находилась в состоянии зародыша и люди жили в пещерах и немногим отличались от зверей. В вечной битве за добычу они не видели особой разницы между собой и другими хищниками. Вопросы морали их явно не интересовали.

 Младенчество цивилизации пришлось на период Древнего мира, когда люди с трудом учились осваивать и подчинять окружающий мир. Именно тогда впервые они начали воевать между собой. Детские кровавые игры велись по любому поводу: женщины и пища, богословные вопросы и банальная жадность. Жестокость оправдывалась и даже возводилась в ранг добродетели.

 Особенно непримиримые войны начались, когда человечество вступило в свой детский период. Научившиеся ходить дети не понимают разницы между добром и злом, поэтому бывают беспричинно жестокими и драчливыми. Двадцатый век ознаменовался двумя мировыми войнами и сотнями миллионов загубленных жизней. Так что же привело к столь печальным результатам и возможно ли в дальнейшем избежать кровавых столкновений народов?

 Люди обычно не задумываются, почему всё дурное липнет к ним само по себе, а всё хорошее нужно культивировать и лелеять… Ведь никто специально не учит детей курить, употреблять алкоголь и наркотики, а большинство взрослых хорошо разбирается в подобных вещах. Родителям нужно усиленно приучать своих детей чистить зубы и умываться. Грязь на человеческом теле появляется сама собой, а чистоту нужно поддерживать немалыми усилиями. Так и наш мир нуждается в постоянной чистке – инъекциях доброты, а зло, как грязь изначально присутствует в нём.

 Дремлющие в глубине человеческого подсознания пагубные желания и роковые страсти: тяга к насилию, жадность, лень, ложь, сексуальные извращения неизбежно вырываются на поверхность мирной жизни. Когда это происходит с отдельным человеком, он превращается в маньяка, а когда с обществом в целом – начинается война. В какой-то момент, суммарная масса этого живущего в каждом человеке зла накапливаясь, перевешивает стремление к мирному сосуществованию. В определённой части населения начинают преобладать идеи реванша, как во время нацисткой Германии или перманентной мировой революции как в СССР.

 Тут же находятся лидеры готовые возглавить эти процессы. Гитлер, Сталин и Муссолини всего лишь выразители тайных желаний своих соплеменников. Государство берёт на себя организаторскую функцию, всячески пропагандирует созревшие идеи и через какое-то время большинство населения стран психологически готово к войне. При этом люди рассматривают её как неизбежное бедствие, которое нужно пережить, по возможности извлекая из неё пользу. Никто до конца не верит, что война жёстко коснётся его или его семьи. Все надеются выжить.

 Только когда война своим ледяным дыханием задевает подавляющее количество людей, общество начинает задумываться о правомерности бойни. С каждой новой войной растёт понимание, что это не самый лучший способ разрешения международных конфликтов. В настоящий момент человечество перешло в фазу полового созревания, и ранний юношеский период жизни нашей цивилизации диктует больший интерес к вопросам пола, чем к надоевшей игрушке – войне. Подростковая жестокость должна скоро закончиться.

 По мере развития коллективного разума людей доля зла заключённого в каждом из нас будем неуклонно уменьшаться. Как образованный человек всегда может контролировать свои низменные страсти, так взрослеющее человечество сможет в дальнейшем избежать кровавых разборок. Время кровожадных героев уходит в прошлое. Критическая масса добра вскоре неизбежно перевесит зло и позволит больше никогда не возвращаться к повторению диких уроков истории.

 ***

 В конце шестидесятых годов двадцатого века светлый церковный праздник Троицу, в простонародье Иван Купала, стали праздновать по всей необъятной стране Советов как день русской берёзки. Это была попытка вытеснить религиозный, а ещё ранее, языческий праздник – атеистическим.

 – Приезжайте ко мне, – накануне очередного праздника Николай Сафонов позвонил своей подруге Александре Шаповаловой и пригласил их в гости.

 – Нужно поговорить с Иваном Матвеевичем. – Сказала она, но предупредила: – Только он в эти дни встречает каких-то немцев.

 – Пускай приезжает вместе с ними.

 – Я посоветуюсь и перезвоню. – Пообещала Саша.

 – Заодно с отцом увидишься...

 В 1963 году Григорий Пантелеевич окончательно переехал из Ленинграда в станицу к Николаю Сафонову. Давний друг его дочери давно звал пожилого казака вернуться на малую Родину.

 – Я тебе на хуторе выделю курень, – соблазнял он уважаемого ветерана, – будешь колхозное стадо коров пасти и молодёжь учить уму разуму!

 Через пару лет в Ростове-на-Дону поселились поженившиеся сразу после освобождения Александра Григорьевна и генерал Шаповалов. Три года Иван Матвеевич провёл в Мариинских лагерях под Кемерово и был амнистирован после отстранения от власти Хрущёва.

 – Мы с ним познакомились на пересылке. – Призналась отцу Александра при первой встрече после возвращения из лагерей.

 – Никогда не знаешь, где встретишь свою судьбу….

 – От него все отказались, жена ушла… Несколько лет переписывались и сошлись.

 – Может, ищо и внуки будут? – с тайной надеждой сказал Григорий Пантелеевич.

 – Это вряд ли… – смутилась тридцативосьмилетняя женщина.

 – Зато у тебя теперь муж генерал! – пошутил отец, который сильно переживал, что их род может пресечься.

 – Мы думаем взять ребёнка из детского дома.

 – А дадут?

 – Иван Матвеевич задействовал все связи…

 – Дай-то Бог!

 Григорий Пантелеевич после первой встречи с зятем понял, что тот мужик крепкий.

 – Я Леонида Ильича лично знаю! – похвастался Шаповалов знакомством с новым генеральным секретарём ЦК КПСС Брежневым. – И он меня, видать не забыл…

 – Вот вся оставшаяся семья и в сборе! – обрадовался пожилой тесть.

 – Немного нас осталось!

 … Обычно на Ивана Купала мужики в сёлах чистили колодцы, женщины украшали двор и хату ветками берёзы, обменивались нательными крестиками или головными платками.

 – Мы покумились. – Говорили в таких случаях.

 Женщины расстелили скатерти вокруг берёз украшенных лентами, и пригласили мужчин и парней трапезничать. Праздник пришёлся на начало сенокоса и им требовались силы. Несмотря на горячую пору на берегу Дона собрались всем колхозом. Пригласили из Новочеркасска духовой оркестр для пущего веселья.

 – Будут соревнования по конским бегам и волейболу. – Проинформировал собравшихся Николай Ильич, который чувствовал себя полноправными хозяином праздника. – Охотники могут слазить на вкопанный высокий столб за сапогами.

 – Лучше бы за бутылочкой… – крикнул весёлый тракторист.

 – Тебя уже хватит! – предупредил председатель.

 На угощение гостей и победителей в соревнованиях, в колхозе к этому дню по распоряжению председателя Сафонова зарезали четырёх бычков.

 – Закуски и выпивки хватит на всех, – пообещал он, – но завтра на работу!

 – Сытый и выпивший колхозник работает лучше! – пошутил тракторист.

 – Тебя сколько не корми – план не выполнишь...

 Часам к десяти утра на место гулянки подъехала чёрная «Волга», из которой вышли двое средних лет мужчин, красивая женщина «бальзаковского» возраста и энергичный мальчишка, сразу убежавший к станичным сверстникам.

 – Шаповаловы приехали! – обрадовался Николай и поспешил встречать почётных гостей. – Радуйся Григорий Пантелеевич.

 – Давненько не видались…

 Иван Матвеевич в генеральском мундире со звездой Героя Советского Союза на груди выглядел как всегда монументально.

 – Познакомьтесь, – представил он спутника хозяину и тестю, – товарищ Иоганн Майер. Наш друг из Германской Демократической Республики, приехал к нам по линии Общества Советско-немецкой дружбы.

 – Очень приятно! – сказал Шелехов и подумал: – Где-то я уже видел это лицо.

 То же самое подумал и зарубежный гость, но ничего не сказал. Иоганн чувствовал себя довольно странно.

 – Почти тридцать лет назад я был в этих местах как завоеватель, а теперь гость…

 Он очень хорошо сохранился для своих пятидесяти лет. Время лишь чуть ссутулило его да посеребрило голову. Он был от природы невысок, суховат, постоянно улыбался, показывая прекрасные искусственные зубы.

 – Товарищ Майер воевал в Сталинграде, – особо не вникая в переживания собеседников, продолжил генерал, – завтра мы поедем туда, посмотрим, каким стал Волгоград.

 – Мы тоже там воевали! – сдерживая нарастающее раздражение, сказал Григорий Пантелеевич.

 Жесты немца были чётки и энергичны. Силуэтом и повадками он напоминал бывшему противнику небольшую хищную птицу.

 – Стервятника, что ли? – прикидывал Шелехов.

 – Давайте лучше выпьем! – предложил хлебосольный хозяин. – А разговоры оставим на второе.

 Гости расселись за сбитые из необструганных досок столы, стоящие прямо на берегу Дона. Григорий оказался прямо напротив Иоганна. После третьей рюмки и лёгкой закуски немец спросил его на довольно сносном русском языке:

 – Почему Вы на меня так смотрите?

 – Как так?

 – С подозрением…

 – А как мне смотреть, ежели вы троих моих сынов убили, города и сёла порушили?

 – Я не фашист, – тихо сказал оппонент, – нас заставляли, вас тоже.

 – Я тебя на энту землю не звал…

 – Зато вы уже четверть века не уходите с моей, и ещё Бог знает сколько будите разделять мою Германию.

 Спорщики зло посмотрели друг на друга, хорошо, что никто их не слушал. Большинство гостей танцевало, остальные вели свои застольные разговоры.

 – Ты прав, – остывая, сказал Григорий, – вы были всего лишь оружием Божьим. Слишком много мы грешили, слишком долго мы жили, словно животные и считали энту жизнь единственно правильной. Воевали, грабили, убивали… Хотели жить как деды и прадеды, ничего не хотели менять. Вот нас так переучили и кровью умыли!

 – Поверьте, мы тоже сполна расплатились за наши прегрешения!

 – Ежели собрать всю кровушку, пролитую наземь на моих глазах и которую сам выцедил, – Григорий Пантелеевич махнул рукой в сторону реки, – аккурат Дон заполнится…

 – А моя может заполнить Эльбу!

 – Наше поколение сполна искупило вину русского народа… – прошептал Шелехов.

 Помолчав немного, они выпили водочки и уже спокойней начали вспоминать боевое прошлое:

 – А ведь ещё можно поспорить, кому легче было идти в бой, "обстрелянному" или новичку.

 – Среди новичков, как правило, было больше жертв. – Не соглашался Григорий и отодвинул в сторону тарелку, – а вот относительно морального состояния перед боем – у новичка и "обстрелянного" есть, о чём подумать.

  – Да о чём там думать! – Иоганн отодвинул свою, словно расчищая поле боя. – Я шёл на фронт, не представляя, чем это пахнет, так шли все новички, в надежде, что месяца через 3-6 с победой вернёмся. Когда я впервые побывал в отпуске, когда почувствовал мирную жизнь, помылся и выспался на чистой постели, так не хотелось возвращаться в ад... Невольно бережёшь себя!

 – Зато у "обстрелянного" накопился боевой опыт. Он уже знает по полёту снаряда и бомбы, "наш" снаряд или проходящий.

 – А новичок не задумывается о смерти, поэтому менее уязвим.

 Так они спорили, не обращая внимания на развлечения других гостей. Да и спор был ни о чём. Оба говорили одно и то же, только разными словами. Однако вскоре разногласия опять стали принципиальными.

 – Всё-таки немцы воевали лучше! – слегка забывшись, сказал Иоганн.

 – Чего же вы тогда проиграли?

 – Пятеро оставшихся в живых после артиллерийского обстрела солдат моей роты отбивали атаку русского батальона, уложив его перед своими позициями…

 – Но мы ваш Берлин взяли, а вы Сталинград – нет.

 – Нам оставалось пройти всего несколько сот метров до Волги!

 – Но вы их не прошли!

 Майер хотел сказать что-то обидное, но вовремя спохватился. Он помолчал, обдумывая новые доводы, и с усмешкой произнёс:

 – Что вы русские за странный народ? Мы наложили в Сталинграде вал из трупов высотою около двух метров, а всё лезли и лезли под пули, карабкаясь через мертвецов, а мы всё били и били, а вы всё лезли и лезли…

 – Назад нам повернуть было нельзя! – признался бывший сержант и заиграл желваками. – Сзади подпирали заградотряды…

 К столу вернулись Николай и генерал, которому показали новый колхозный клуб.

 – О чём спорим? – живо поинтересовался Иван Матвеевич.

 – Да вот вспоминаем войну…

 – Забывать её уроков не следует, – согласился дипломатичный Шаповалов, – но и вечными врагами быть не стоит!

 – Точно!

 – Вот мы воевали друг против друга, – улыбнулся остывший Григорий Пантелеевич, – а нынче сидим водочку пьём…

  Все дружно согласились, что за это нужно выпить. Следующий час гости пили, ели и смотрели, как соревновалась колхозная молодёжь. Солнце взобралось на самый верх своей наблюдательной вышки, и только тень от склонившихся над столом берёз спасала от его жгучих лучей.

 – Иван Матвеевич, – обратился к Шаповалову тесть. – Ты немца давно знаешь?

 – А что такое? – лениво поинтересовался тот, провожая взглядом спину, удалявшегося проветрится Майера.

 – Лицо знакомое…

 – У них все лица на один манер!

 – А где он служил, знаешь?

 – После ранения в Сталинграде и лечения в госпитале попал в 28-ю легкопехотную дивизию. – Вспоминал генерал информацию из досье. – Воевал под Ленинградом.

 – Я знаю значок этой дивизии – изображение шагающего пехотинца. – Вспомнил Григорий Пантелеевич.

 – Семь раз раненный, он был произведён за отличия в лейтенанты. В Курляндии попал в плен. Провёл несколько лет на лесозаготовках.

 – Я в своё время тоже…

 – Да и я недавно там побывал!

 – А где живёт?

 – В Дрездене. Я туда недавно в составе делегации ездил, там и познакомились.

 Шаповалов с уважением посмотрел на возвращающегося Иоганна.

 – Сильный народ немцы. Работают как звери. Точно, аккуратно, со знанием дела, с сознанием долга. Считают плохую работу ниже своего достоинства. Не выносят беспорядка, халтуры.

 – Ежели убивавшие друг друга немцы и русские встретились в другом месте, были бы, вероятно, хорошими знакомыми или друзьями.

 – Но судьба их бросила в пекло, где человек перестает быть самим собой.

 Иван Матвеевич похлопал по скамейке рядом собой, как бы приглашая Иоганна присесть рядом.

 – Вот скажи мне дорогой товарищ Майер, – обратился к нему генерал. – За два часа на Курской дуге мы обрушили на вас тысячи снарядов.

 – Было такое…

 – Неужели у вас не было потерь от нашего огня? – спросил разомлевший от водки и еды Шапошников

 – Да, да, – ответил Иоганн и изобразил потрясение, – это было ужасно, головы поднять нельзя!

 – В итоге мы всё же научились воевать!

 – Наши дивизии теряли шестьдесят процентов своего состава, – уверенно сказал он, статистика твердо ему известна, – но оставшиеся сорок процентов отбивали все русские атаки, обороняясь в разрушенных траншеях и убивая огромное количество наступающих…