Текст книги "Апельсины у кромки прибоя"

Автор книги: Владимир Шак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

История 2-я. Позор последнего атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского

13 ноября 2015 года Украинская православная церковь Московского патриархата причислила в Запорожье к лику святых последнего кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского

ДАТА канонизации атамана выбрана была не случайно: днем памяти пятнадцатого запорожского [местночтимого] святого, многолетнего узника Соловецкого монастыря, учрежден ведь день его успения [смерти] – 13 ноября 1803 года.

Соловецкая часть жизни атамана, превышающая четверть века, отражена как на иконе праведного Петра Калнышевского, так и в тропаре [молитвенном обращении] к святому: «Церкви верный сын явился еси,/ Петре-козаче праведный,/ во страданиих терпелив быв,/ от земли отцев твоих отлучен,/ Небеснаго Отечества достигл еси,/ и гонения терпеливодушно претерпев,/ дерзновение имаши молитися к Подвигоположнику Христу// спастися душам нашим».

Чтобы составить представление, за какие заслуги «Петре-козаче праведный» удостоился святости, я обратился как к его многочисленным [и во многом придуманным] жизнеописаниям, так и к документам, которые находятся в Украинском институте национальной памяти и в Спасо-Преображенском Соловецком ставропигальном монастыре.

И вот, что у меня получилось.

Как выглядел атаман

Кроме свежей иконы, на которой Петр Калнышевский изображен древним старцем [написана по рассказам богомольцев, посещавших Соловки и припомнивших, что атаман будто бы «был среднего роста, носил седые осекшиеся волосы, короткую седую бороду, одет был в китайский синий сюртук»], известен также портрет кошевого с булавой и медалью на груди на голубой ленте. Как можно предположить, эта медаль подтверждала атаманский чин ее обладателя [введена Екатериной Второй].

А еще особой медалью были отмечены успехи атамана Калнышевского в русско-турецкой войне. В частности, когда он с запорожцами взял [в 1770 году] турецкую крепость Хаджибей [существовала на территории современной Одессы], императрица наградила его золотой медалью со своим портретом, усыпанным бриллиантами. Кроме того, в газете «Санкт-Петербургские ведомости» вспоминается бой за Хаджибей и сам Петр Калнышевский и особо отмечаются заслуги Запорожского войска. Любопытно, что в этом бою погибли всего десять казаков [из них один куренной атаман], еще 27 казаков были ранены.

Главной же наградой атаману за победоносную войну с турками стал орден Андрея Первозванного, с которым Калнышевский изображен на старинной иконе «Козацкая Покрова».

Одна из копий этой иконы [в Украине их несколько] создана в 1905 году по личной просьбе историка Дмитрия Яворницкого, о чем он и оставил соответствующую пометку на обратной стороне этой невероятно важной, точно отображающей дух казацкой эпохи, иконы. Не так давно, к слову, она была реставрирована и сегодня находится в экспозиции Днепропетровского национального исторического музея им. Дм. Яворницкого. Там мы с коллегой Сергеем Томко и отыскали ее, заручившись предварительно разрешением директора музея на фотосъемку.

Представляет икона из себя, как говорят в таких случаях, двухярусное изображение. На верхнем – небесном, ярусе пребывает Богородица, по сторонам от которой находятся святитель Николай и архистратиг Михаил. Под ними, на нижнем ярусе, символизирующем бренную землю нашу, изображены две группы казаков. В правой выделяется торжественно одетый кошевой атаман Петр Калнышевский, в левой – войсковой писарь Иван Глоба. При этом из уст кошевого исходят – обращенные к Богородице, слова [прописанные прямо по иконе]: «Покрой нас честным твоим покровом и избави нас от всякого зла».

Над Богородицей, как нам объяснила старший научный сотрудник отдела фондов музея Маргарита Тихонова, имеется ответ: «Покрою и избавлю». Таким образом, иконописец передал непосредственное общение запорожцев с Божией Матерью, весьма почитавшейся на Сечи.

Я не случайно столь детально описал икону Дмитрия Яворницкого, назвав ее важной: на ней ведь имеется единственное дошедшее до наших дней изображение последнего кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского. Не исключено даже, что сделано оно было при его жизни: в 1774 году – по поручению атамана, на Сечи работал художник-иконописец, создававший копии всех важных казацких икон. Мог он и «Козацкую Покрову» с обращающимся к ней с просьбой о заступничестве написать? Вполне.

А теперь главный вопрос: если принять дату написания портрета атамана за 1774 год, сколько лет в таком случае отвести придется ему самому?

Судя по его изображению – не больше шестидесяти. На иконе мы видим лихого, крепко сложенного, широколобого холеного козака с усами и оселедцем, свисающим к уху – козака-победителя, наконец, разгромившего турок, за что он и был удостоен ордена Андрея Первозванного. Согласно же исторической традиции, в 1774 году Петру Калнышевскому было… 83 года.

Получается, историческая традиция подгуляла, мягко говоря? Уверен, что это именно так: традиция уже много лет вводит мир в заблуждение, уверяя, что Петр Калнышевский жил в… трех столетиях: родившись в 1691 году, отдал Богу душу в 1803 году.

«Сам не пожелал оставить обитель»

Оказывается, место погребения славного атамана запорожского было обозначено могильной плитой только в 1856 году, когда по распоряжению соловецкого архимандрита Александра на могиле Петра Калнышевского была установлена плита с эпитафией следующего содержания: «Здесь погребено тело в Бозе почившего Кошевого бывшей некогда запорожской грозной сечи козаков, Атамана Петра Калнышевского, сосланного в сию обитель по Высочайшему повелению в 1776 году на смирение. Он в 1801 году снова был освобожден, но уже сам не пожелал оставить обитель в коей обрел душевное спокойствие смиренного христианина, искренне познавшего свои вины. Скончался 1803 года октября 31 дня [по старому стилю]. 112 лет от роду, смертию благочестивою доброю».

До установления плиты были известны, насколько я выяснил, только два факта из досечевой биографии атамана:

что родился он 29 июня [в этот день в 1678 году с тезоименством кошевого поздравлял иеромонах Самарского монастыря Феодорит] и что родным селом его является сумская Пустовитовка, где кошевой «за свои деньги деревянную церковь в честь Пресвятой Троицы построил».

В литературе, конечно же, описаны некоторые подробности пребывания атамана Калнышевского на Соловках.

Я не страшилки имею в виду. Типа широко распространенной глупости, что атаман будто бы чуть ли не весь срок узничества отбыл то ли в яме зловонной, то ли в каменном мешке. Историк Дмитрий Яворницкий, пользуясь документами, найденными в Соловецком монастыре, обозначил и конкретные места пребывания Калнышевского в заключении и дал расклад его расходов. Общий вывод был таким:

Калнышевский сидел [если выражаться привычными нам терминами] не в остроге и не в яме, где некогда содержались самые тяжкие преступники, а «в монастырской келье, где жила и вся братия монастырская, начиная с архимандрита и кончая простыми трудниками». Яворницкий отдельно отмечает, что последнего кошевого не могли держать в земляных ямах, хотя бы потому, что они были замурованы еще в 1742;

находясь в заключении, Калнышевский имел вполне приличное содержание: «я увидел, что он содержался много иначе, чем другие арестанты и колодники, сидевшие в Соловецком заключении», получая по 1 рублю в день или 365 – 366 рублей в год».

Что, между прочим, в 40 раз больше, чем другим заключенным полагалось. Например, годовое содержание монаха составляло девять рублей, простого заключенного – от 10 до 30 рублей.

Наличие приличных денег позволило атаману даже нанять работников для ремонта своего каземата [келии], располагавшегося в Архангельской башне, где сначала и разместили запорожского узника.

И еще одна немаловажная, на мой взгляд, деталь, касающаяся обеденного стола соловецких обитателей. Традиционные блюда в монастыре, как я вычитал в документах сохранившихся, состояли из холодной или варенной трески с квасом, хреном, луком и перцем, щей с капустой, палтусом, овсяной и ячменной крупой и подболткой; были также суп из сухой трески с картофелем, подболткой и молотыми костями палтуса «для вкуса», каша – по воскресным и праздничным дням пшенная, гречневая – по понедельникам, средам и пятницам, в другие дни – ячменная, в скоромные дни – со сливочным, в постные – с постным маслом; в воскресенье употреблялась… водка. Все дни в году разделялись по характеру принятия пищи: в скоромные дни употреблялись молокопродукты, скоромная рыба; постные дни делились на постные рыбные и постные безрыбные.

Пища была вполне здоровой [и сытной чертовски!], среди соловецких обитателей не было заболеваний цингою.

О том, что Калнышевский в Соловецкой ссылке далеко не бедствовал, свидетельствуют и его богатые подарки монастырю: в 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору серебряный напрестольный крест весом более 30 фунтов. Ну а в конце своей жизни преподнес в дар монастырю Евангелие на александрийской бумаге в большой лист, оправа которого, по описанию архимандрита Мелетия, была обложена «серебром золоченым; на верхней доске девять образов финифтянных, украшенных стразами; на корешке следующая надпись: „Во славу Божию устроися сие Св [ятое] Евангелие, во обитель Св [ятого] Преображения и Преподобных отец Засимы и Савватия Соловецких чудотворцев, что на море окиане, при архимандрите Ионе, а радением и коштом бывшаго Запорожской Сечи кошеваго Петра Ивановича Кольнишевскаго 1801 г.“, а всего весу 34 фун [та] 25 золот [ника] и всей суммы 2435 руб [лей]».

Вел себя атаман-изгнанник смиренно и набожно, чем вызывал уважение у монашества, и до конца жизни сохранил ясный ум и память.

Указом императора Александра Павловича от 2 апреля 1801 года, как я уже цитировал эпитафию, Калнышевский был помилован по общей амнистии и получил право на свободный выбор места проживания. В ответ на подаренную ему свободу кошевой ответил, что и «здесь оной [свободой] наслаждаюсь в полной мере» и что «расположился остатки дней моих посвятить в служение Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез дватцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающагося конца моей жизни».

Это была не приходить старика-атамана. Он просто поступил согласно давней традиции, существовавшей на Сечи: доживать своей век в монастыре каком-нибудь тихом. Такой монастырь, между прочим, Калнышевский для себя присмотрел еще во время своего атаманства. Это был… Межигорский монастырь, где атаман Калнышевский построил за собственные деньги один из храмов.

На сечи

В документах Запорожской Сечи будущий атаман впервые упоминается 23 февраля 1754 года как войсковой есаул Петр Калныш. В 1755 году в реестре Кущевского куреня [из 460 казаков] Петр Калныш значится десятым. Через три года есаул становится войсковым судьей, а в 1762 году – кошевым.

Находясь при должности войскового есаула, обязанностью которого было поддержание общественного порядка на Сечи, Калныш разъезжал по запорожским степям, занимаясь, как следует из документов той поры, то расследованиями злоупотреблений атамана местечка Новый Кодак, то собирая налоги с жителей Старой Самары [территория современного Днепропетровска]. Но главным его занятием было преследование гайдамаков. Часто ими, кстати, становились запорожцы, по старинке промышлявшие «здобычництвом», которое во времена Новой Сечи уже считалось преступлением. Администрация Сечи [Кош] начала борьбу с этим явлением, мешающим развитию торговли и мирным занятиям. Борьба с гайдамаками все больше ужесточалась. Отряд есаула Калныша без устали преследовал и ловил гайдамаков. Кош наделил войскового есаула чрезвычайными полномочиями, предоставив ему право применять оружие при любом сопротивлении и арестовывать всех подозрительных.

В 1754–1755 годах есаул Калныш занимается созданием комиссии по урегулированию запорожско-татарских пограничных отношений в местечке Никитино [ныне город Никополь]. В 1755 и 1757 годах он входит в состав депутации запорожцев к императорскому двору, что дало ему прекрасную возможность ознакомиться с нравом российской аристократии, завязать полезные знакомства. Постепенно в его руках сосредоточилась значительная власть. К началу следующего лесятилетия на Сечи уже никто не мог тягаться со старшиной Петром Калнышем. Престарелый кошевой атаман Григорий Федоров-Лантух отошел как бы на второй план – Калныш стал даже вместо кошевого атамана подписывать документы, а в 1762 году атаманская булава, наконец, попадает в руки Калнышевского.

В чине кошевого атамана 12 сентября 1762 года Калнышевский вместе с войсковым писарем Иваном Глобой побывал в Москве на коронации Екатерины Второй. Он произносит блестящую речь, которая очень понравилась царице, что, однако, не помогло Петру Ивановичу после возвращения удержать булаву. Он пробыл кошевым год, затем казаки во второй раз выбирают Григория Лантуха [в российских официальных бумагах он подписывался как «Григорий Федоров»]. Существует версия, что устранение Калнышевского от власти произошло по наущению царского правительства, которому не нравилось слишком уж активное отстаивание кошевым земельных интересов Запорожской Сечи.

В январе 1765 года Калнышевский, вопреки царской воле, опять становится кошевым атаманом и на Сечи… более месяца работает специальная следственная комиссия из Петербурга, расследовавшая проявление «дерзкого неповиновения и своеволия» запорожцев. Было заведено даже «Дело о самовольном избрании казаками атамана Коша Запорожской Сечи Калнышевского», но, в связи с перспективой будущей войны с Турцией, в запорожскому казачеству отводилась едва ли не решающая роль, императрице Екатерине Второй пришлось примириться с самовольным избранием Петра Калнышевского кошевым. Все последующие выборы, по запорожскому обычаю проходившие ежегодно, напоминали разыгранный спектакль: Петр Иванович, обладая значительной властью, неизменно оставался кошевым до разрушения Сечи, то есть, десять лет подряд.

***

По воспоминаниям современникам, Сечь при Калнышевском процветала. Наступил даже момент, когда она отказалась от провианта из России – обходилась своим продовольствием. Поэтому не верьте тем, кто утверждает:

будто до немцев-колонистов, заселивших при Екатерине Второй таврические земли, они пребывали в запустении. Результатом усилий кошевого Калнышевского стало появление в пределах козацких вольностей, как отмечают исследователи, 45 новых сел, более четырех тысяч хуторов-зимовников, в которых к 1775 году проживало около 50 тысяч [!] хлеборобов. Деятельность кошевого даже в поговорку вошла: «Як був кошовим Лантух, то не було хліба й для мух, а як став кошовим Калниш, то лежав на столі цілий книш». То есть, если бы не разгром Сечи, территории, занятые ей, не подверглись бы никакой немецко-меннонитской, как это случилось, колонизации, а оставались бы сугубо украинскими.

Историки также подчеркивают, что дальновидный атаман, стараясь поскорее заселить большие безлюдные пространства Сечи, способствовал переселению крестьян из Украины на вольные земли, чтобы тем самым закрепить их в юрисдикции Запорожского коша. Как грибы после дождя, вырастали хутора, села и разрастались прежние поселения: Романково, например, Тритузное, Лоцманская Каменка, Половица, Таромское, Диевка, Перещепино, а также Новый Кодак, Старая Самарь, Никитино. Иными словами, пустовавшее веками Дикое поле постепенно обживалось, очеловечивалось, позволю себе такое слово, переставало быть диким.

Борьба же за землю все более обострялась. Доходило до прямых вооруженных столкновений казаков с российскими военными командами, которые без надлежащих санкций входили в Запорожье. Калнышевский был осторожен с русским правительством и отрицал свою причастность к подобным происшествиям. Хотя фигурировавшие в них запорожские полковники Гараджа, Роменский, Кулик и другие действовали, безусловно, по указке кошевого.

Правительство тщетно требовало от Калнышевского ареста дерзких полковников. Однако кошевой атаман знал одну пикантную особенность российской бюрократии [присущую ей по сию пору, к слову]: на нее волшебным образом действовали взятки и… оказание личных услуг, скажем так.

Виднейшие военачальники Российской империи граф Петр Панин, князь Прозоровский и фаворит Екатерины Второй Григорий Потемкин, в знак своего особого уважения к Войску Запорожскому, просили записать их в любой из его куреней… простыми казаками. Заявления эти особенно тщательно хранились в архиве. Кошевое начальство не рассчитывало на то, что эти «казаки» будут разделять все трудности похода вместе с сиромахами, но в столице они могли очень пригодиться.

«Милостивый батьку, Петр Иванович», – запросто называл Калнишевского будущий светлейший князь Потемкин-Tаврический, обращаясь с просьбой записать его рядовым товарищем – «братчиком» в казачий реестр. Зачисление было произведено по всем правилам, даже с соблюдением установившегося обычая – давать записавшимся в казаки новые прозвища. Клички эти выбирались чаще всего по внешним признакам: повредившего нос в драке называли, например, Перебий-нос; ходившего в рваном кафтане, через который просвечивало нагое тело, – Голопуп. Иногда в насмешку долговязому давали кличку Малюта, а низкорослому – Махина. Генерал Григорий Потемкин, носивший взбитый парик с буклями и поэтому, по мнению запорожцев, никогда не причесывавшийся, был записан под именем Грицька Нечесы в Кущевский курень – в тот самый, в котором состоял и Калнышевский.

А в это же самое время на Сечи, как бы мы сейчас сказали, зрел заговор против атамана. Вот, к примеру, что сообщал полковой старшина Павло Савицкий в своем доносе на кошевого – будто он говорил своему писарю: «Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем, чтобы все готовились к походу; напишем, что когда российская регулярная армия или гусарская какая-нибудь команда до запорожских владений войдет, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как неприятелями».

Позже Екатерина Вторая, наславшая на запорожцев свою орду, напишет: «Внедряя собственное земледелие, разрушали они тем саму основу зависимости их от престола Нашего и мыслили, конечно, образовать из себя посреди отчизны область, полностью независимую, под собственным своим неистовым управлением». И вот что еще значилось в императорском манифесте от 14 августа 1775 года [согласно оригиналу]: «Мы восхотѣли чрезъ сіе объявить во всей Нашей Имперіи къ общему извѣстію Нашимъ всѣмъ вѣрноподданнымъ, что Сѣчь Запорожская въ конецъ уже разрушена, со истребленіемъ на будущее время и самаго названія Запорожскихъ Козаковъ… сочли Мы себя нынѣ обязянными предъ Богомъ, предъ Имперіею Нашею и предъ самымъ вообще человѣчествомъ разрушить Сѣчу Запорожскую и имя Козаковъ, отъ оной заимствованное. Въ слѣдствіе того 4 Іюня Нашимъ Генералъ-Порутчикомъ Текелліемъ со ввѣренными ему отъ насъ войсками занята Сѣчь Запорожская въ совершенномъ порядкъ и полной тишинѣ, безъ всякаго отъ Козаковъ сопротивленія… нѣтъ теперь болѣе Сѣчи Запорожской въ политическомъ ея уродствѣ, слѣдовательно же и Козаковъ сего имени».

…Когда в праздник Троицы 1775 года стотысячное российское войско подступило к Сечи [вот с каких пор московиты для подлостей и провокаций выбирают праздничные дни], кошевой Петр Калнышевский собрал казаков на совет. Рядовые казаки, казацкая голота, как говорили тогда, решили, несмотря на десятикратное превосходство оккупантов, бороться с ними, не отдавать Сечь врагу. Hо кошевая старшина и, между прочим, запорожский архимандрит Владимир убедили казаков подчиниться воле оккупантов и «не проливать зря христианскую кровь».

Сечь была занята российскими восками, казаки разоружены. 5 июня 1775 года, по приказу приведшего московскую орду на Сечь генерала Текели, из сечевых хранилищ забрали и вывезли в поле казацкие клейноды, прапоры, боеприпасы, материальные ценности и архив запорожской военной канцелярии. Клейноды, военное имущество, пушки и часть архива позднее отправили в Петербург. Все дома на Сечи разрушили, пушкарню засыпали. Багатую Сечевую церковь ограбили донские казаки. Часть ее сокровищ и ризницу отвезли Потемкину-Нечесе в Петербург.

Только нескольким тысячам запорожцев удалось выйти из окружения и переселиться в устье Дуная [на территории Османской империи], где они со временем создали Задунайскую Сечь.

Ну а богатые запорожские земли, сама территория бывших запорожских вольностей, которые занимали огромное пространство – в границах современных Запорожской, Днепропетровской, Донецкой, Кировоградской, Луганской, Херсонской и Hиколаевской областей, стали в конечном счете обычной российской провинцией. Значительную часть их позднее поделили между российскими вельможами и колонистами.

***

Итак, что у нас получается в итоге? А вот что:

оказавшись перед историческим выбором, кошевой Калнышевский выбрал не войну, а… позор. Помните хрестоматийное: выбирая вместо войны позор, получишь и войну, и позор.

Так и с последним атаманом Запорожской Сечи вышло: и Сечь потерял, которая была полностью уничтожена, и свободу – аж на четверть века.

А что приобрел некогда лихой степной рыцарь, как называли в народе запорожцев? «Душевное спокойствие смиренного христианина, – напомню слова из эпитафии на могиле кошевого, – искренне познавшего свои вины».

Сопоставимая цена?

Лично у меня нет твердого ответа на этот вопрос.

Вернее, ответ я оставляю при себе. Хотя…

Да, кошевой атаман Петр Калнышевский жестоко пострадал от произвола московского двора: четверть века, что ни говори, провел в заточении на Соловках. И держался там достойно.

Но это все таки был его личный подвиг, не затмевающий предательства, если хотите, Сечи и вольного Запорожья.

[Фото Сергея Томко и из открытых Интернет-источников]

Икона «Козацкая Покрова» в Днепропетровском национальном историческом музее им. Дм. Яворницкого

Кошевой атаман Петр Калнышевский [портрет на картине «Казацкая Покрова»]

Икона пр. Петра Калнышевского

Кошевой Петр Калнышевский

Бюст Петра Калнышевского на Соловках

Могильная плита [Соловецкий монастырь]