Текст книги "Первое задание"

Автор книги: Владимир Сысоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Новый командир роты

Полицейская карательная рота, сильно поредевшая, получила пополнение за счёт военнопленных и «добровольцев» из местного населения.

Позорная вылазка в Медведевку заметно охладила пыл карателей, их репутация была сильно подмочена.

Рота гудела, как растревоженное осиное гнездо. И в это время в ней появился новый командир – капитан Крылов. Злые языки поговаривали, что у капитана очень серьёзные нелады с большевиками, но толком никто ничего об этом не знал.

Новый командир за дело взялся рьяно. В роте был установлен строгий порядок. Подъём, физзарядка, утренний осмотр, занятия, дежурства, работы, вечерняя прогулка и отбой – всё это отмеривалось распорядком дня точно, как маятником время.

Некоторым служакам строгости не понравились – кончилась разгульная, пьяная жизнь, бесцельные шатания по городу в поисках приключений. Но недовольные помалкивали: капитан не производил впечатления человека, с которым можно не считаться. Даже его внешний вид внушал чувство уважения, смешанное со страхом. Глядя на него, и у самых отчаянных пропадала охота делать что-либо не так. Тёмно-русый, выше среднего роста, широкий в плечах, всегда серьёзный и строгий, Крылов производил впечатление энергичного, точного и аккуратного человека. На лицо его ярких красок у природы явно не хватило. Крупное, чистое, с круглыми серыми глазами, оно привлекало лишь безыскусственной простотой и какой-то необыкновенной силой, которая, казалось, как мастичная печать на гладкой светлой бумаге, лежала на лице спокойно и непоколебимо. Было непонятно, когда этот человек спал, – он появлялся в роте перед подъёмом, а уходил домой только после отбоя. Вникая во все дела подразделения, новый командир не уставал повторять, что мелочей в военном деле не бывает, а пренебрежение к так называемым мелочам часто стоит человеку жизни.

Среди полицейских заметно укрепилась дисциплина, прекратились бесчинства по отношению к населению города.

Имея большой опыт строевой работы, Николай чувствовал себя в роте как рыба в воде. Иногда ему казалось, что он, как было совсем недавно, командует маршевой ротой в запасном полку и те же ребята – воронежские, тульские, смоленские и рязанские, сибиряки и уральцы. – которых он готовил к боям с фашистами, устроили мрачный маскарад с переодеванием и собрались здесь. А жизнь в роте била ключом. Сколотив отделения и взводы, Николай взялся за наведение образцового порядка в казарме. Ежедневно в сопровождении дежурного офицера он обходил своё небольшое хозяйство и всё придирчиво осматривал. У него хватало терпения заставлять по шпагату выравнивать койки, тщательно заправлять постели, драить до светло-жёлтого цвета деревянные некрашеные полы, мыть окна, протирать от пыли мебель. Но этого ему было мало. Солнечно-зеркальный свет излучали пуговицы и пряжки на тщательно отутюженном обмундировании, сияли до блеска начищенные сапоги.

Новый командир явно лез из кожи, чтобы привести роту в состояние, отвечающее изысканным солдатским вкусам майора Шварца, который очень любил чистоту и порядок. «Чистота, порядок, дисциплина – вот всё, что требуется от вас, и всё будет хорошо!» – любил повторять он своим подчинённым.

До коменданта быстро дошли слухи о похвальной деятельности и способностях капитана Крылова. Это обрадовало его, и ему захотелось на всё взглянуть самому.

На инспектирование полицейской карательной роты майор Шварц отправился в сопровождении комендантского взвода, играющего две роли – охраны его персоны и поднятия авторитета, и переводчицы, которая, кроме своих обязанностей, должна была радовать глаз и веселить сердце коменданта.

Машина, отражающая все краски солнечного зимнего утра, остановилась посредине двора, и первое, что увидел Николай, было милое и до боли родное лицо Наташи.

Уходя на задание, Николай знал, что ему предстоит встреча с женой, но всё-таки на какую-то долю секунды не совладал с собой. От Шварца не ускользнула эта деталь, но он был так далёк от истинных причин замешательства командира роты, так был самонадеян и спокоен за Наташу, что тут же, после рапорта, с самым безмятежным видом представил ему переводчицу:

– Вот, господин капитан, рекомендую – фрау Наташа! – Ганса распирало от удовольствия и гордости: такая прекрасная женщина принадлежала ему!

Взгляды Наташи и Николая встретились. Теперь он был непроницаем, а она кокетливо улыбнулась и сказала ему по-русски:

– Здравствуйте. Мне очень приятно. Надеюсь, мы будем друзьями.

Она сказала это может быть только чуть-чуть теплее, чем требовали обстоятельства, но Николай её понял. Сказала и весело засмеялась.

Как ни сдерживался капитан Крылов, всем было ясно, что Наташа произвела на него неотразимое впечатление. Во время обхода казармы, выбрав подходящий момент, Шварц доверительно спросил:

– Как моя переводчица? Не правда ли – хороша!

– Она просто прелесть! – чистосердечно ответил Николай. Подошла Наташа. Она, казалось, расцвела. Столько любви и радости было в её взгляде, что Николаю опять стало не по себе.

– Но вы ничего не ответили мне, – обратилась она уже по-немецки.

– Разве у вас мало друзей? – скрывая радость, спросил Николай.

– Много, но настоящий бывает единственный, – ответила она и так посмотрела на Ганса, что он задохнулся от восторга.

– Как она непосредственна и мила! – не удержался Ганс.

– У вас тонкий вкус, господин майор, фрау Наташа действительно необыкновенная женщина.

Осмотр прошёл без сучка и задоринки. Комендант был поражён чистотой и порядком.

– О! Господин Крылов, я вполне, я очень удовлетворён и приятно удивлён состоянием подразделения. Вы прекрасно понимаете немецкий порядок и не теряли время даром. Похвально и достойно подражания!

– Рад стараться, господин майор, – с готовностью ответил Николай.

В заключение инспекции был проведён строевой смотр, который ещё более улучшил настроение коменданта. Он произнёс перед строем небольшую речь и, довольный увиденным, благополучно отбыл.

Николай распустил строй, ушёл к себе в кабинет и задумчиво замер у окна.

За ночь зима опушила землю, крыши домов и ветви деревьев лёгким искристым снегом, и, как в старой доброй сказке, всё преобразилось вдруг. Деревья, ещё недавно серые, стыдливо-голые, стояли теперь, как невесты, – в белых венчальных платьях, загадочные и красивые. Дома надели на себя тёплые, мягкие шапки. Даже облака, неугомонной, беспорядочной стаей пробегающие над городом, казались не такими, как вчера, – более светлыми и весёлыми. И солнце стало ярче и холоднее.

Перед окном стояла тихая молодая берёзка. Быстрый, вертлявый воробей, вспорхнув, сел на заснеженную веточку, качнул её – серебристой пылью посыпался снег, – веточка освободилась от тяжести, разогнулась и подбросила воробья. Он испугался и улетел. Николай продолжал смотреть в окно, но то, что видели глаза, не осмысливалось, не укладывалось в голове.

Он думал о Наташе.

И в разлуке Николай много думал о ней, но думы эти чаще всего были светлыми, приятными мечтами. Теперь пришла тревога. Он стал бояться за неё. Казалось, только сейчас, когда состоялась встреча, он понял, какое напряжение ума, воли, моральных сил требовалось от неё, чтобы играть свою опасную роль. Наташа, Наташка, что ты за человек! Откуда черпаешь силы, как тебя хватает на всё. И вдруг в его воображении возникло лицо коменданта. «Как вам моя…» Моя! А какая самоуверенность и восхищение ею! И безграничное самодовольство! Восхищение и самодовольство рядом!.. И чувство жгучей, неодолимой ревности заполнило его, сдавило сердце. Он прислонился горячим лбом к холодному стеклу окна. Горько сжались побелевшие губы, руки безвольно замерли, глаза уставились в одну точку. Но вот он подавил вздох и медленно открыл форточку. В тёплую комнату ворвался морозный воздух, бросив в лицо щепотку колючих снежинок. Николай ощутил их холодное касание. И в тот же момент выдержка окончательно покинула его: воображение угодливо рисовало картину одну страшнее другой. Он заметался по кабинету. Николай уже почти не сомневался в падении Наташи.

Но этого не может быть!

А почему не может? Она всего лишь женщина.

А женщины всегда неожиданны, в большом и в малом, тем более – красивые. Кто знает, чем она живёт сейчас, что скрывается под весёлой улыбкой? Он остановился, точно ударился грудью о невидимую преграду, резко потряс кулаками и безвольно опустил их. Ответы на его вопросы не приходили. И вдруг он посмотрел на себя со стороны и понял, что до этого момента совершенно не знал себя. Всё происходящее было для него настоящим откровением. С трудом сдерживаясь, он налил из графина воды, жадно глотнул и звонко стукнул о стекло стола стаканом. Но это не уменьшило его страданий. Не хотел думать о ней, но думал; не хотел видеть её, но она возникала из ничего, предельно зримо. Это усиливало боль. Выхода, казалось, не было. В своей беспомощности он напоминал залетевшую в комнату птицу, которая, пытаясь выбраться на волю, уже разбила в кровь грудь, но вновь вновь упорно ударялась в оконное стекло.

Николай сдавил ладонями виски, под кожей бился живой, пульсирующий ручеёк. Но почему Наташа была так весела и счастлива при встрече с ним? Конечно, она была очень рада. Или он совершенно перестал понимать свою жену? Николай восстанавливал в памяти каждое её слово, движение, лицо, чистые, открытые глаза, высокий, спокойный лоб, мягкие пряди волос на нём. И только теперь он рассмотрел что-то непостижимое в её глазах: Наташа смеялась, а глаза оставались печальными, боль и тоска были в них. И вспомнил он день, когда она уходила на задание. «Наташка, я думал ты глаза мажешь сливочным маслом, а они от природы такие». «Дурачок ты мой, тоже, кстати, от природы. Не бойся ты за меня. Не сомневайся. Я люблю тебя. Но не скрою, счастлива я не только этим. Я должна и хочу идти по жизни своей дорогой. И пусть этот путь будет рядом с твоим, – но мой! И наивысшее для меня счастье – не свернуть, не уступить никому, как бы тяжёл и сложен ни был этот путь».

Он подошёл к окну. Взъерошенный воробей опять сидел на берёзе, задиристо раскрывая клюв. «Опомнился», – забыв на мгновение о Наташе, усмехнулся Николай, и вдруг почувствовал себя легко и свободно, хотя вновь думал о ней. «Не дурачок, а здоровенный дурак и последняя скотина. Как можно было такое подумать о Наташе!?..»

В дверь громко постучали.

– Войдите, – спокойным голосом сказал Николай, и по его лицу нельзя было определить, что он только что пережил душевную бурю.

На пороге появился полицейский из первого взвода – Пеньков.

– Разрешите доложить, господин капитан!

– Докладывай.

– Вопрос, господин капитан, очень важный, – таинственно произнёс Пеньков, оглядываясь по сторонам. Вид его был почтительно робок, но как он ни старался, наглости до конца скрыть не мог.

– Прежде всего не кривляйся! Степень важности твоего доклада определю я.

– Я действительно по делу.

– Давай.

– Мне предложили вступить в подпольную организацию, которая существует в нашей роте.

– Ну?

– Организация, говорю…

– Не мямли, говори толком.

– Я и говорю…

– Значит, организация в роте?

– Да.

– И тебе предложили в неё вступить? – собираясь с мыслями, спросил Николай.

– Так точно!

– А ты?

– Согласился, конечно, и вот пришёл к вам.

– Значит, согласился?

– Да.

– А что за организация, узнал?

– Как – что? – не понял Пеньков.

– Да так! Может быть, это общество по выращиванию цветов или разведению породистых собак?

– Что вы, господин капитан, – испуганно сказал Пеньков, – это коммунисты!

Николай строго посмотрел на полицейского:

– Ты отвечаешь за свои слова? Какие в нашей роте могут быть коммунисты?

– Господин капитан, – ещё больше испугался Пеньков, – я точно говорю.

– Хорошо, а кто предлагал?

– Белов!

– Какой это Белов?

– Виктор Белов из второго взвода.

– Что он тебе сказал? Только подробно!

– Я подробно, – заторопился Пеньков, – мы с ним вроде дружим…

– «Вроде» – или дружите?

– Я, конечно, для виду. Покурим когда, словечком каким перебросимся…

– О чём?

– Да так, кое-что…

– Точнее!

– О доме, когда – о девчатах…

– Так… – протянул командир роты и бросил на Пенькова тяжёлый взгляд. Полицейский поёжился – ничего хорошего глаза капитана ему не обещали.

– Ну?

Пеньков вздрогнул.

– Про переводчицу из комендатуры рассказывал…

– Какую переводчицу?

– А ту, что сегодня с майором Шварцем приезжала…

– Так, дальше.

– Девушка, говорит, будто хорошая, а…

– Довольно, говори дело! Как он тебя вербовал?

– Вот когда мы про переводчицу закончили, Белов и начал меня агитировать в подпольную организацию вступить.

– Что он сказал?

– Хочешь, говорит, грязь с себя смыть – за Родину бороться – вступай в нашу организацию.

– Прямо так и сказал?

– Ага.

– А ещё что?

– Будешь знать пока только меня, говорит.

– Дальше!

– Дело, говорит, у нас верное, люди надёжные.

– Так…

– Я согласился. Для пользы дела.

– Молодец!

– Так точно! То есть извините, рад стараться, господин капитан.

У Николая отлегло от сердца – это было не самое худшее, Пеньков мог выйти прямо на гестапо.

– Молодец, Пеньков! Надеюсь, ты понимаешь значение…

– Господин капитан, – захлебнувшись от восторга, перебил Пеньков, – я понимаю, вы можете полностью положиться на меня!

– Хорошо.

– Я, господин капитан, сразу понял, что Белов человек ненадёжный.

– Понятно, Пеньков. Но если отбросить ваш последний разговор с ним, то в чём проявляется его ненадёжность?

Пеньков явно смутился. Такого вопроса он не ожидал.

– Вообще… Трудно сказать…

– Видишь? Трудно. Одним словом, задача тебе такая: соглашайся окончательно, войди в доверие, постарайся всё хорошенько разузнать – кто входит в организацию, какие задачи ставят перед собою.

– Есть!

– И поосторожнее. Пойми, дело это очень серьёзное. Спешка не годится!

– Всё будет, как вы приказали, – с готовностью проговорил Пеньков. – Торопиться я не буду. Он сам опять со мной заговорит. А я потом всё вам.

– Отлично!

– Я, господин капитан, ещё за дружком его приглядываю – Сергеем Терентьевым. Тоже гусь хороший. Ещё хлеще Белова будет.

– Ты не распыляйся. Сейчас твоя главная задача – Белов! А потом мы и до его дружков доберёмся. От нас не уйдут!

– Это точно, господин капитан, не уйдут!

– А теперь за дело, Пеньков.

– Разрешите идти?

– Идите.

Пеньков, лихо стукнув каблуками, вышел.

«Этого нужно было ожидать, – подумал Николай, – но пока ничего страшного не произошло».

По опыту городского подполья в роте была установлена сложная и надёжная система конспирации. Каждый член подпольной организации знал только двух товарищей. В случае провала одного человека разрывалась цепочка, выпадало одно звено. Раскрыть всю организацию было практически невозможно. Сам Николай был неуязвим: о нём знал только один человек – командир первого взвода лейтенант Антонов.

Николай вызвал Антонова и рассказал ему о случившемся. Изучив личное дело Пенькова, они убедились в логичности его поведения. Сын кулака-бандита затаил лютую злобу на всё советское, но вёл себя очень умно. Виктор Белов не случайно пытался завербовать его. Скромность, выдержанность, доброжелательность по отношению к товарищам давали повод думать, что Пеньков человек честный.

В тот же день Виктор был вызван в кабинет командира роты.

Плотно усевшись в широком кресле, Николай с нажимом смотрел на Белова, а тот стоял навытяжку, лицо его выражало полную непогрешимость и готовность выполнить малейшее желание своего командира.

Коновалов, во взводе которого служили Виктор и Сергей, сначала всё отмалчивался и делал вид, что между ними ничего не было. Тоже осторожничал. А затем, вскоре после прихода нового командира, как-то сразу заметно повеселел, и тогда состоялся между ними серьёзный разговор. Виктор стал членом подпольной организации и получил задание завербовать одного человека.

Виктор остановился на Пенькове, который сразу согласился участвовать в подпольной работе. Это уже было кое-что! Но всё-таки не об этом мечтал Виктор, а об активных, открытых действиях. Терпеть, ждать и таиться он не хотел…

Но зачем его вызвал командир роты, на которого он не мог смотреть без тошноты, – так ненавидел! Неужели что-то уже пронюхал? Смотри, развалился в кресле! Сразу видно – барчук! И физиономия, как по заказу, – препротивнейшая! Влепить бы пулю между глаз! Однако – терпи, держись, Витька!

– Как жизнь, Белов? – насмешливо спросил командир.

– Нормально.

– Хорошо?

– Вполне!

Виктор невинными глазами смотрит на капитана, а в голове бьётся тоскливая мысль: «Тянет, сволочь, что-то знает».

А Николай удовлетворённо думает про Белова: «Молодец, артист хоть куда, ничего нельзя прочесть на его лице из того, что не нужно знать постороннему. Прямо голубка невинная! А глаза всё ровно озорные. Посмотрим, что будет дальше».

Пауза несколько затянулась. Николай внимательно рассматривает Белова, а затем тихо спрашивает:

– Итак, Белов, давно ты состоишь членом подпольной бандитской организации?

– Никак нет, не состою, тут какая-то ошибка!

Командир строго смотрит в лицо полицая, но оно спокойно. Опять наступила тяжёлая пауза. Капитан строго постучал пальцами по столу и тихо сказал:

– Не притворяйся, нам всё известно.

– А я ничего не понимаю!

– Не понимаешь?

– Абсолютно!

– А командиру можно врать?

– Никак нет!

– А ты врёшь!

– Никак нет, я не понимаю, о чём вы говорите.

– Так-таки не понимаешь? Хорошо. А кто агитировал Пенькова? Молчишь?

Казалось, Виктор шлёпнулся в лужу – так он оторопел, но только на одну секунду.

– Что же ты молчишь? Кто агитировал? Пушкин? Может быть, лейтенант Антонов?

Виктор уже поборол растерянность, разыграл недоумение, но ему это не очень удалось.

Командир роты продолжал, не давая опомниться:

– Отвечать быстро! Кто руководитель? Состав организации?

– Господин капитан, ей-богу, я ничего не понимаю! Какая организация, что этот придурок выдумал? – Виктор уже оправился от неожиданности: – Я ему в шутку, а он бежит к вам. Выслужиться хочет!

– Довольно. Прекратить детский лепет и отвечать на мои вопросы.

Белов молчит.

– Значит, не признаёшься? – повысил голос командир роты. – Хорошо, мы найдём способ вытрясти из тебя признание вместе с твоими куриными мозгами!

– Господин капитан!

– Молчать!

– Это проще всего, а разобраться, конечно, труднее.

– Молчать! Грязный изменник! В гестапо! Там быстро разберутся! Антонов!

– Слушаю.

– Немедленно сообщите в гестапо, что у нас в роте появились коммунисты.

– Есть!

И опять Белову:

– Врёшь, мерзавец! Не хочешь разговаривать со своими – там заговоришь! Изменникам в гестапо умеют развязывать языки!

– Не пугайте, господин капитан, – сказал Виктор с той долей спокойствия, которая означала верхнюю границу терпения: за ней мог последовать взрыв.

Но капитан, казалось, не замечал этого и продолжал кричать резким, неприятным голосом:

– Молчи, плебей! Изменник!

Виктор побледнел, прикусив нижнюю губу, дрожа от ненависти. Не сдержавшись, он негромко, но твёрдо сказал:

– Я не изменник и умру честным человеком. Я горжусь тем, что я советский человек! А в гестапо или у чёрта на рогах я всё равно ничего не скажу вам, продажным шкурам! Проходимцы, шпана нечёсаная, вскормленная на русском поте и крови! Иуды!

– Но, но… – растерянно протянул Антонов.

– Что – «но-но»? – злорадно кричал Виктор. – Скоро лопнет весь ваш маскарад, как мыльный пузырь! Не боюсь я вас, сволочи вы продажные, а не люди!

– Довольно! – резко перебил его Николай. – Монолог твой несколько затянулся. И кто тебе дал право оскорблять других, читать им нотации, когда ты сам изменил Родине?

Виктор окончательно потерял над собой власть.

– Не тебе судить меня, гнида, – в бешенстве крикнул он и бросился на капитана с кулаками.

Антонов обхватил его сзади мёртвой медвежьей хваткой, сильно тряхнул и, тяжело переводя дыхание, произнёс:

– Ну и разошёлся. Всё это чертовски интересно, но ты всё-таки сядь и остынь!

Виктор, ничего не понимая, покосился на командира роты, который вдруг спокойно спросил:

– Что будем делать, товарищи! Пеньков очень опасен. – И, обращаясь только к Виктору, добавил: – Да не таращь ты на меня свои совиные глаза, осваивайся быстрее. Мы и так засиделись. А испытание на запас прочности ты выдержал блестяще.

Виктор дико смотрел на командира роты.

– Пенькова нужно немедленно убрать, – предложил Антонов.

– И провалить всё дело, – в тон ему продолжал Николай. – Нет, так поступать нельзя. Немцы и без того доведены до белого каления и не очень-то доверяют полиции. Сделаем так: Белов в разговоре с Пеньковым скажет, что пошутил. Кстати, мы убедились, что делать это он умеет превосходно. Посмотрим, что предпримет Пеньков. Вероятнее всего, опять прибежит ко мне. Это не страшно. Тем временем его уберут городские товарищи! А самим нельзя – докопаться могут. Ясно?

Виктор одурело озирался и, не найдя сразу слов, чтобы выразить захлестнувшие его чувства, только недоуменно и недоверчиво улыбался. Наконец, уверовав окончательно во всё происходящее, неловко схватил и пожал руку Антонову, затем бросился к Николаю и несвязно заговорил:

– Это прекрасно! Я готов каплю по капле всю кровь за Родину… И не я один!

Застыдившись своего порыва, Виктор судорожно вздохнул и уже более спокойно сказал:

– Я прошу, дайте мне любое задание. Я всё выполню, всё сделаю, чтобы опять стать советским человеком.

– Видно, Белов, – проговорил с улыбкой Николай, – ты и не переставал им быть. Успокойся, сожмись в комок, будь, как пружина. Вся борьба ещё впереди! А смелым судьба помогает, и ты всё успеешь сделать! Но не будь опрометчивым, подбирай себе товарищей более подходящих, чем Пеньков.

Виктор смотрел в открытое лицо Николая, и теперь оно казалось ему прекрасным.