Текст книги "Первое задание"

Автор книги: Владимир Сысоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

«Изменник»

Майор Демель сидел в кресле в своей излюбленной позе – несколько откинувшись назад, чуть-чуть наклонившись влево. Пальцы правой руки мягко, ритмично сменяя друг друга, двигались по поверхности стола, точно воспроизводили на клавишах медленную, слигованную гамму. Острые чёрные глаза внимательно уставились на Николая.

– Крылов?

– Крылов.

– Виктор Викторович?

– Так точно!

– Садитесь.

– Благодарю вас, господин майор.

Напряжение, которое не покидало Николая в течение суток перед встречей с начальником гестапо, как-то сразу спало. Он почувствовал себя студентом на экзамене, который, вытянувши билет, увидел знакомые вопросы. Теперь всё зависело только от него, как он сумеет построить свои ответы.

Только бы не переиграть!..

Получая задание от полковника Снегирёва, Николай внимательно выслушал рассказ о будущем «дяде» Михаиле Петровиче Крылове и с сомнением спросил:

– А можно доверять такому человеку?

– Можно, – ответил полковник, – руководитель городского подполья Иван Фёдорович Ерёмин знает твоего «дядю» многие годы, как человека странного, своеобразного, но по-своему порядочного. Недостатков в его характере много, но ясно одно – он не враг! Ерёмин – старый, умный, проверенный большевик, и он убеждён, что Крылов сделает всё что нам нужно. А дальше всё будет зависеть от обстановки и ст тебя.

– Здесь убедили, – скупо улыбнулся Николай.

– Уже легче, – ответил улыбкой полковник.

– Но… Как я, приговорённый к расстрелу, оказался на свободе?

– Резонно.

– Проверят. Они тоже не дураки.

– Правильно, проверят. Это дело у них, нужно признать, поставлено отменно. Они не дураки – это тоже верно, но и мы не лыком шиты! Придётся тебя по-настоящему отправить за решётку, а потом инсценировать побег. Затем на самолёт – и в лес к Ивану Ивановичу. Там осмотришься, изучишь обстановку и по нашей команде пойдёшь к «любимому дядюшке» в гости.

– А как я объясню своё появление в городе за линией фронта?

Полковник подошёл к столу, взял из красной папки лист гербовой бумаги с фашистской свастикой и протянул Николаю.

«Настоящим удостоверяется, что Крылов Виктор Викторович проявил смелость и находчивость, не щадя жизни доказал преданность Великой Германии, оказал неоценимую услугу немецким войскам в борьбе с большевиками.

Генерал Теске, командир 281-й моторизованной дивизии».

– Нравится? – спросил полковник Николая.

– Да, но…

– Слушай дальше, и всё станет ясно. Предположим, ты перешёл фронт на участке этой дивизии, скажем, четырнадцатого. А три дня спустя на этом участке был сильный бой. Да, да, бой был – это уже действительность. Наши войска потеснили противника. Командир дивизии, между прочим, очень известный и далеко не глупый генерал, пал смертью храбрых во славу фюрера, и труп его остался на поле боя. Твой документ датирован шестнадцатым, а бой начался семнадцатого вечером. Это значит, что ты оказал услугу генералу накануне боя, и справка выдана, когда он был ещё в полном здравии. Теперь пусть проверяют…

Воспоминания Николая, промелькнувшие в доли секунды, были прерваны вопросом Демеля. Тон был так вежлив, что Николай сразу насторожился.

– Вы сами пришли к нам?

– Так точно.

– Что руководило вами – идейные убеждения или обстоятельства?

– И то, и другое, – сразу же ответил Николай. – Точнее: мои убеждения довели меня до такого состояния, когда обстоятельства стали нетерпимыми. Я приговорён военным трибуналом к высшей мере.

– За что?

– За измену Родине.

– И всё?

– Нет. Ещё за хищения.

– Какие?

– Военное имущество, деньги…

– Ещё!

– Всё.

– Значит, – усмехнулся Демель, – как говорят жрецы Фемиды, вас привлекли к ответственности по совокупности преступлений?

– Так точно, господин майор.

Демель медленно поднял глаза на Николая.

– А почему вы решили, что нам нужны жулики и изменники?

– Я не жулик и, тем более, не изменник. Это большевистские ярлыки. Я взял лишь мизерную часть тех богатств, которые Советы отобрали у моих родителей.

– О! Это другое дело! – с иронией воскликнул Демель. – Вы идейный борец за справедливость, а не вор. Просто у вас принципиальные расхождения с Советами по вопросу определения форм собственности при социализме. Вы признаёте только одну из этих форм – личную. Другие же вас интересуют, видимо, лишь как факторы, влияющие на изменение объёма личной собственности.

– Примерно так, – сказал Николай и подумал: «Прав был комиссар партизанского отряда: далеко не прост майор Демель. Куда ты гнёшь, хитроумный гестаповец, какую ловушку расставляешь мне?»

– Хорошо, – примирительно сказал Демель. – Я умею, стараюсь, во всяком случае, уважать действия и мотивы, их побуждающие, любого человека. Ваши деяния направлены против коммунистов, и это нас вполне устраивает.

– Я очень рад, – смиренно промолвил Николай.

– Но это не всё!

– Слушаю вас!

– Меня интересует – кем вы сами считаете себя? Поясню: русские считают вас изменником и приговаривают к расстрелу, мы считаем вас… впрочем, я позже вернусь к этому. А вы сами что думаете?

За иронией и суховатой академичностью Демеля скрывалось стремление, и оно показалось Николаю искренним, понять собеседника. «Ладно, – подумал Николай, – я буду грести по течению, постараюсь быть «откровенным».

– Что же вы молчите? – вежливо спросил Демель.

– Мне очень трудно ответить на этот вопрос, – осторожно начал Николаи. – С одной стороны, – я, конечно, чувствую себя русским. Я люблю Россию! С другой стороны, – я ненавижу большевиков, которые отняли у меня всё!

– Отдавая дань вашей откровенности, я сомневаюсь в справедливости ваших слов, – сказал Демель.

– Вы не верите мне?

– Нет. Это не то! Вам я сейчас верю. Но вы – это ещё не весь народ. Мне кажется, что большинство русских думает наоборот, – что советская власть как раз дала им всё, о чём раньше они не могли даже мечтать.

– Может быть, и так. Но этому большинству нечего было терять! – Николай даже встал от волнения.

– Понятно, господин Крылов, вы есть классовый враг советской России и понимаете, что мы воюем не с русским народом, а с коммунистами.

– Мне очень приятно, господин майор, что вы это понимаете. Но многие, к сожалению, думают, что русские и коммунисты – это одно и то же.

– Да, в этом очень много правды, – задумчиво сказал Демель, – и это очень прискорбно. Да, да, многие так думают.

«Не многие, а – все! – злорадно подумал Николай. – Потому что это правда!»

Демель умолк, и только чёрные глаза жёстко сверлили этого странного русского. Ни страха, ни подобострастия он в нём не заметил. «А ты не так глуп, как показался вначале, – подумал Демель. – Эти твои «так точно» и преданный солдатский взгляд – либо результат хорошего воинского воспитания, либо отличная игра. Пожалуй, первое всё-таки вернее…»

– Однако вы ведёте себя смело. Ваши заявления похожи на тонкую большевистскую пропаганду.

– Агитировать начальника гестапо?! – искренне удивился Николай. – Разве у меня из миллиона был бы хоть один шанс? Это было бы сверхглупо!

Демель весело рассмеялся:

– Пожалуй, вы правы. Это был бы пустой номер.

– Так точно! – с готовностью ответил Николай.

Демелю понравился капитан Крылов. Чувствовались в нём эдакая нетронутая человеческая сила, достоинство и смелость. «Побольше бы таких партнёров, и наши успехи не выглядели бы так призрачно», – подумал начальник гестапо и с интересом уставился на Николая.

– Мне очень хочется задать вам ещё только один вопрос, но сразу предупреждаю – говорить нужно только то, что вы действительно думаете, иначе вопрос не имеет никакого смысла.

– Я отвечу правду.

– Кому достанется победа в этой войне?

– Победят русские, – не задумываясь, тихо ответил Николай.

– Русские? – Демель резко встал.

– Так точно! – ответил Николай.

Они стояли и напряжённо смотрели друг на друга. Демель не ожидал такого категорического ответа, он даже немного растерялся и не сразу нашёлся, как вести себя дальше, – благодарить этого смелого русского капитана за откровенность или наказать за неверие в светлое будущее Германии.

Молчание было коротким, но очень тягостным для обоих. Наконец Демель раздражённо спросил:

– Если вы так считаете, то какого же чёрта, извините меня, пришли к нам?

– Разве у меня был выбор?

«Логично», – подумал Демель, уселся опять в кресло, пробежался пару раз пальцами по крышке стола, почти успокоился и сдержанно спросил:

– А почему вы так уверены в неблагоприятном исходе войны для немцев? Можете ответить? Но только опять правду!

– Могу!

– Прошу!

– У вас воюет армия. Хорошо организованная, дисциплинированная, самая сильная, но только армия.

– Так, – утвердительно сказал Демель.

– А у русских воюет весь народ! – продолжал Николай.

– Так, – опять произнёс Демель и умолк. Отрешённый взгляд скользил мимо собеседника. Живой блеск в его глазах померк. «Не нравится», – подумал Николай, но тут же, смягчая обстановку, любезно сказал:

– Это только моё личное мнение. Я могу и ошибиться. И потом, господин майор, ненависть, которую я питаю ко всему советскому, не лучший советчик в моих суждениях.

– Не нужно, – устало сказал Демель. – Я благодарю вас за откровенность, но мне на будущее хочется дать вам один очень важный совет: не будьте с другими таким открытым – вас не каждый правильно поймёт.

– Благодарю вас, господин майор, я буду осторожней, – от души сказал Николай.

– Вы здраво смотрите на вещи и хорошо разбираетесь в обстановке – это делает вам честь. Но, несмотря на мои симпатии, я должен задать вам вопросы по существу: каким образом вам удалось избегнуть расстрела и перейти линию фронта?

«С этого нужно было начинать», – подумал Николай и начал неторопливо, подробно рассказывать об обстоятельствах побега из тюрьмы.

Демель слушал его, не перебивая.

Николай перешёл к событиям на фронте, рассказал в лицах эпизод его знакомства с генералом Теске.

При упоминании имени генерала Демель оживился:

– Генрих Теске! Культурнейший, благороднейший человек! Это немец старинной закваски! – И, прочитав подписанную генералом бумагу, улыбнулся: – Узнаю старину. Только он и мог так написать – просто и ясно.

Чёрные глаза Демеля опять засветились:

– Как себя чувствовал генерал? Постарел?

– Он бодр, полон сил и энергии.

– Очень рад за него, – сказал майор, но, будто опомнившись, сменил тему и проговорил сурово:

– На первый раз достаточно. Я не буду возражать против вашей кандидатуры. Но имейте в виду, мы всё будем проверять, и очень серьёзно.

Николай кивнул головой и подумал:

«Ничего другого мы от вас и не ожидали».

Военный комендант

В кабинете военного коменданта прежде всего лез в глаза огромный написанный маслом портрет Адольфа Гитлера. Это произведение изобразительного искусства принадлежало кисти местного художника-самоучки, великодушно подарившего фюреру глупые, оловянные глаза и несообразно большую с размером лица лихую косую чёлку. Кроме того, шутник-живописец сумел каким-то незаметным мазком сделать невыразительную физиономию Гитлера похожей одновременно на потрёпанное, серое от бессонницы лицо распутной женщины и на распухшего базарного пьяницу.

Эта картина всегда приводила в смятение эстетические вкусы майора Демеля.

Через день после трагической кампании под деревушкой Медведевкой он вошёл в кабинет и, не отрывая глаз от портрета, брезгливо сказал:

– Послушай, Ганс, это меня шокирует, приводит в уныние, бесит!

– Не капризничай, Франц, портрет как портрет, правда, чуть аляповатый, но не хуже, чем многие другие. Не надоело тебе твердить каждый раз одно и то же?

– Хорошо, не буду! Тем более, что ты всё равно останешься при своём мнении: глаза, нос, чёлка есть – значит, это наш любимый фюрер!

Невысокий, худощавый, с приятным живым лицом, в новом чёрном мундире, майор Демель был полной противоположностью Гансу Шварцу – крепкому, ладно сбитому, выше среднего роста блондину с белёсыми, невыразительными глазами и светло-рыжими густыми бровями.

Демель прошёлся по кабинету, рассеянно посмотрел в окно и сел напротив коменданта так, что портрет Гитлера стал ему не виден. Он был сильно взволнован:

– Мне не нравится вся эта история, Ганс. Тебе не кажется, что нас водят за нос? Пора кончать с полумерами!

– Не нужно усложнять, Франц. Всё значительно проще. Война! Сегодня они нас – завтра мы их!

– Интересно ты рассуждаешь!

– Не нравится?

– Наоборот, я просто преклоняюсь перед твоими талантами.

– Что ты имеешь в виду? – чувствуя подлог, спросил Шварц.

– Твой доклад группенфюреру.

– Разве плохо?

– Отлично! Ты окончательно убедил меня, что не обязательно хорошо делать свою работу – это не самое главное. Нужно уметь доложить! Немного слёз по поводу ужасных обстоятельств, чуть-чуть неотразимой скромности, кучу обещаний, произнесённых с пафосом, – и всё в порядке. Ты почти герой, хотя всем ясно, что ты угробил сотню солдат и бесславно провалил операцию.

– Ну, ты уже переступаешь все границы! Я выполнял приказ, а обстановка изменилась не по нашей воле и вине. Мы шли по ложному пути. Разве в этом виноват только я? Ты виноват не меньше! У тебя, мой друг, странный беспокойный характер – ты всё усложняешь, сомневаешься, чего-то ищешь. А зачем? К чему это может привести? Только к неприятностям!

– А ты всё упрощаешь, принимаешь мир таким, каким он тебе больше подходит, и я тебе от души завидую. Всё всегда у тебя хорошо! Вокруг тебя всё так же чисто и ясно, как в глазах твоей прелестной Наташи.

– А хороша, не правда ли?

– Я не об этом.

– А ты ответь всё-таки.

– Позже. Я хочу понять, как ты ухитряешься что-то делать, а мозг твой в это время отдыхает?

– Ты либо хвалишь меня, либо считаешь законченным болваном. Кто же сейчас живёт иначе? Да и ты давно ли стал другим?

– Я? Впрочем, где-то ты прав, Ганс, видимо, ты ближе к истине, чем я.

– И всё-таки ты считаешь меня дураком!

– Нет. Я уже сказал, что завидую тебе. Если бы я мог так же, как ты, – легко и просто.

– А что тебе мешает?

– Подожди, я хочу понять! Вот скажи мне, как друг, ты любишь Шарлотту?

– Знаешь, что люблю, – зачем спрашиваешь?

– Она мне сестра…

– Люблю, конечно.

– Тогда объясни, как можно связать любовь к ней, этой чистой, преданной тебе женщине, с твоими ночными похождениями с этой пухленькой официанткой из казино?

– А ты уже знаешь?

– Служба.

– Однако…

– И должен тебе сказать, вкус у тебя, если судить по этому увлечению, превульгарнейший.

– Напрасно ты вспомнил Шарлотту рядом с этой девкой. Понимаешь, Франц, как-то нужно решать и этот вопрос.

– Вот видишь, как у тебя всё хорошо! Это не измена жене, а решение одного из вопросов. И всё становится на свои места. Первая же уличная женщина тебя вполне удовлетворяет. А кровь великой нации смешивается чёрт её знает с чем!

– Брось, Франц, опять ты ударился в свою философию.

– Не понимаем мы друг друга. Однако перейдём к делу. Меня беспокоит несколько обстоятельств, и прежде всего судьба капитана Келлера.

– Что именно?

– Этот погром означает его провал, другого объяснения я не нахожу.

– Это возможно.

– Не только возможно, а факт! Вторые сутки он не выходит на связь, а всегда был точен.

– Может быть, что-то мешает.

– Может быть. Но действия партизан! Откуда у них такая осведомлённость?

Шварц неторопливо прошёлся от окна к дверям и обратно и рассудительно сказал:

– Не волнуйся, Франц, ничего страшного нет. Группенфюрер обещал прислать карательный батальон. Расположение партизан мы знаем. Не удалось раздавить голову – ударим по всему туловищу!

– С карателями – это точно?

– Точно.

– Срок?

– В течение недели.

– Это хорошо, но так или иначе, выглядим мы с тобой пока неважно. Мне, откровенно говоря, так и не удалось установить истинной причины последнего провала. Я чувствую, нас водят за нос. В каждом русском, который клянётся в верности нам, мне чудится враг.

– Надеюсь, Наташа вне подозрений?

– Пока – да.

– Почему – «пока»?

– Есть у русских поговорка: в тихом омуте черти водятся.

– Пугаешь? – с усмешкой спросил Ганс.

– Нет, но если у тебя есть совесть, то ты не отнимешь у них волю, упрямство, необузданный фанатизм и какое-то закоренелое недоверие и неистребимую ненависть к нам.

– Не у всех.

– Не верю я переметнувшимся к нам канальям. Можно всегда, в любой момент получить нож в спину. Тебе не мешало бы это иметь в виду.

– Опять ты усложняешь!

Демель встал, медленно прошёлся по кабинету, остановился у окна, зябко повёл плечами, устало опустил веки. Шварц удивлённо посмотрел на него – весь его вид говорил о чём-то значительном и тревожном. Демель вернулся к столу и произнёс изменившимся голосом:

– Предчувствие у меня нехорошее, это моё шестое чувство не даёт покоя.

– Брось ты всякой ерундой заниматься – мысли, предчувствия…

– Хорошо, – ответил Демель, – продолжим разговор о деле. Погиб капитан Топорков. Хоть и дурак был, а жаль: дело он своё знал, тщательно был проверен. Бургомистр рекомендует на его место своего племянника. Я с ним сегодня познакомился. Впечатление производит неплохое: решителен, смел, умён, за измену приговорён большевиками к расстрелу. Из тюрьмы бежал, перешёл линию фронта. Оказал немалую услугу нашим войскам.

– Как ты это установил? – спросил Шварц.

– Это свидетельствует генерал Теске, наш общий знакомый. Использованы и другие источники, и предварительная проверка показала, что Крылов говорит правду. Думаю, что командиром роты его поставить можно, тем более, если говорить откровенно, выбора у нас нет. Затем сделаем глубокую проверку. Во всяком случае повесить мы его всегда успеем.

– Не возражаю. К тому же я очень верю бургомистру. Он всегда боится, дрожит даже тогда, когда скрипит телега, – засмеялся Шварц, – и если бы сомневался в племяннике, то не поручился бы за него.

– Это довод сомнительный.

– Не скажи. Я бургомистра вижу насквозь. Его приторно-скорбную физиономию и трусливые, бредово-фантастические мысли я читаю, как раскрытую книгу.

– Но ты не умеешь читать по-русски. Есть же и у него норов, характер и индивидуальность.

– Нет! И ещё раз нет! Это, уверяю тебя, – дремучая посредственность, трусливая, жалкая, готовая лизать нам сапоги, только бы сохранить свою никому не нужную жизнь.

– Нужна ли кому его жизнь – не нам с тобой судить, – задумчиво и осуждающе ответил Демель. – Ты сегодня, Ганс, рассуждаешь очень красиво и категорично. Подожди, не нарушай ход моих мыслей. Скажи, не кажется тебе, что мы откусили от яблока больше, чем можем проглотить?

– Чепуха! – звонко ответил Шварц.

– Хорошо. Тогда реши задачку на сообразительность. Скажи, какая разница между разносторонностью и разбросанностью?

– Глупый вопрос.

– Нет, не глупый!

– Деловой человек не должен быть разносторонним, – тоном, не допускающим возражений, сказал Шварц.

– Разбросанным – ты хотел сказать, ибо разносторонность талантов нашего фюрера общеизвестна!

Шварц побледнел, но Демель, не обращая внимания на его замешательство, продолжал:

– Мы потрясли весь мир, везде успели, везде сказали своё слово. Хайль Гитлер!

– Хайль! – вскочил Шварц.

– Но дело не в этом, Ганс. Ты меня не перебивай… И везде, где мы прошли и находимся сейчас, вся земля усеяна могилами!

– Франц! Даже стены имеют уши!

– Надеюсь, не в твоём кабинете.

– Пусть так, но мне тяжело тебя слушать, – беспокойно произнёс Шварц. – Нужно жить проще!

Демель подсел к столу, неторопливо, пристально посмотрел на Шварца и задумчиво сказал:

– Не понимаю я тебя. Или ты играешь, или действительно не понимаешь, что творится вокруг! Неужели грудастая Зинка с пьяными коровьими глазами и идеальными бёдрами затмила для тебя всё на свете?

– А к чему много думать? Мы с тобой всё равно изменить уже ничего не сможем, а в гроб заколачивают всех одинаково – и философов и дураков.

Демель поёжился, упёрся подбородком в ладони и убеждённо сказал:

– Есть люди, которые думают иначе, им надоели обман, ханжество, коварство. Были – большая цель, перспектива! И сейчас я стремлюсь к ним, собираю последние силы, не жалею себя и людей… Я ещё в движении, а цели и перспективы уже нет! Растаяли, как прекрасный мираж в песчаной пустыне. И я всё думаю…

– Ну зачем много думать? – бесцеремонно перебил Шварц.

– Это я уже слышал, – раздражённо ответил Демель.

– И ещё услышишь сто раз, – не смущаясь, продолжал Шварц. – Нам это ни к чему! Нужно стрелять – стреляй! Подвернулась женщина – не теряйся и не мудрствуй лукаво, а то она же тебя и осудит за нерешительность.

– А какая тогда разница между человеком и обыкновенной свиньёй?

– А нужна она тебе – эта разница?

– Всё, Ганс, мы зашли в тупик. Ты оставайся здесь, а я попробую поискать выход. Хотя, впрочем, для таких, как я, этого выхода уже нет, все пути отрезаны.

– Брось, Франц, – снисходительно, как бодрящийся родственник безнадёжно больному, сказал Шварц, – экий ты хлюпающий интеллигентик! Я твёрдо уверен, что если бы каждый ноющий нёс за свои слова ответственность, то потоки ненужного красноречия основательно бы иссякли. Не доведут тебя до добра твои мысли. Да и не так уж всё плохо, как тебе представляется! Кстати, – промолвил он вдруг, без всякой связи с предыдущим, – что удалось установить об исчезновении дочери бургомистра? Переживает старик – приходил ко мне, плакал.

Демель удивлённо взглянул на своего друга – как так быстро можно переключить свои мысли и чувства, точно скорость в автомобиле? – и сказал сдержанно:

– Гердер занимался этим вопросом. Есть данные, что она утонула.

– Утонула? – удивился Шварц.

– Да. Видимо, самоубийство.

– Странно. А мотивы?

– Гердер соблазнил её, не проявив при этом деликатности.

– Из-за этого топиться? Какие нежности!

– Она была хорошей девушкой, Ганс. Неужели ты этого не понимаешь? Это же не Зинка-официантка.

– Я всё прекрасно понимаю, но зачем из чепухи устраивать трагедию? Все, даже очень хорошие девушки, когда-нибудь становятся женщинами, и не так уж это важно, при каких обстоятельствах произойдёт это событие.

– Хорошо, – примирительно сказал Демель. – Скажи мне лучше, какие у тебя новости по «Кроту»?

– Прибывает группа инженеров-строителей, сапёрный взвод и специальная буровая техника. Сроки на проведение изыскательских работ и составление проекта жёсткие. Когда начнётся строительство, – основной рабочей силой будут пленные. Приказано учесть среди населения каменщиков, бетонщиков и рабочих других строительных специальностей. Весь человеческий материал по окончании, работ подлежит уничтожению. Это неизбежно; сам понимаешь – объект очень важный.

– Всё нормально, только непонятно – зачем? Хоть изредка нужно уметь смотреть правде в лицо?

– Что ты имеешь в виду?

– Положение на фронте.

– Конкретнее.

– Сталинград.

– Ну, знаешь, Франц, на войне, как на войне! Временные неудачи. В целом гениальный план фюрера осуществляется строго, как задумано.

Демель внимательно слушал, затем махнул рукой и почти беззвучно, точно рыдая, захохотал. Чёрные глаза, казалось, пронзали Шварца насквозь. Наконец он, всё ещё всхлипывая от смеха, выдавил:

– Прелестно, Ганс, ты явно делаешь успехи, но запомни, финал может быть только один: нам классически, без промаха дадут под зад, да ещё в наказание, как провинившихся шалунов, поставят в угол. Нет, не то! Это не спасение, а, скорее, наоборот. Тебе хорошо! Но хоть раз в жизни сними ты розовые очки и посмотри на вещи здраво. Мы заварили в мире большую кашу и верили в нашу счастливую звезду. Мы шли вперёд, и всё было хорошо, пока не нарвались на русских, этих, как мы любили говорить, азиатов. Что греха таить – теперь они элементарно колотят нас. Почему? В чём дело? Что, собственно, изменилось. Разве мы стали слабее или превратились в дураков? Нет, конечно. Просто они сильнее нас. И не только армия, но и что-то другое… Наш государственный и военные механизмы оказались тяжелобольными. Вот в этом, по-моему, и заключаются самые серьёзные причины наших неуспехов.

– О чём ты говоришь?

– Войну мы проиграем, – не задумываясь, ответил Демель.

– Что?! – почти крикнул Шварц.

– Это неизбежно.

– А я уверен в нашей победе!

– Врёшь, Ганс, не уверен, – спокойно сказал Демель.

– Уверен!

– Нет, просто ты желаемое выдаёшь за действительное. И, что самое интересное, сам начинаешь верить в свой карточный домик, который завалится от любого, даже очень лёгкого ветерка.

– Я никак не могу понять, чего ты добиваешься?

– А ты пойди и спроси об этом своего, а ещё лучше моего, шефа. Может быть, они тебе помогут?

– Прости меня за прямолинейность, – обиделся Шварц, – но я солдат, а не доносчик, тем более, что едва ли кто лучше меня знает твою преданность Германии.

– Спасибо, Ганс, спасибо! Это ты сказал точно. Я ненавижу всех врагов Германии и особенно русских, этих маньяков, которые, я чувствую, погубят нас. И что бы ни случилось, я по-прежнему буду убивать каждого, кто не только борется против нас, но и мыслит иначе…

– Верю, Франц, – великодушно сказал Шварц. – А какие же всё-таки свежие новости с фронта?

– Плохо.

– Преувеличиваешь!

– Нет, Ганс, истина. Шестая армия крепко засела под Сталинградом, и сейчас фюрер занят не тем, как взять его, а спасением окружённой армии Паулюса. Под благовидным предлогом он спешно снимает дивизии с западного фронта для специально созданной группы армий «Дон» под командованием Манштейна. Она должна разорвать кольцо окружения.

– А как Англия?

– Что, в сущности, Англия…

– Англия – это второй фронт!

– Исключено!

– Как знать!?

– Нет, это точно.

– Значит, всё в порядке! – со свойственным ему оптимизмом сказал Шварц.

– Поживём – увидим. А пока они нас лупят и без второго фронта. Но вся борьба ещё впереди!

Майор Демель посмотрел внимательно на своего собеседника и решил, на всякий случай, сделать ему небольшую уступку:

– Вообще-то, Ганс, я понимаю, что решение о строительстве объекта в нашем районе ещё раз подчёркивает гениальность нашего фюрера, в данном случае – прозорливость и предусмотрительность.

– Ты серьёзно так считаешь?

– Конечно.

– Хайль Гитлер! – рявкнул Шварц.

– Хайль! – ответил Демель.

В дверь постучали.

– Войдите, – вежливо сказал Шварц.

Появилась улыбающаяся Наташа.

– Срочный пакет, – доложила она и кокетливо стрельнула блестящими глазами.

Шварц расцвёл великодушной улыбкой и пошёл навстречу.

– Спасибо, Наташа.

– Посыльный требует расписку, – сказала Наташа.

– Это что ещё за новости? – надменно спросил Шварц.

Наташа ответила очень милой сочувствующей улыбкой, молча пожала плечами и с лёгким наклоном головы подала пакет. Шварц вскрыл конверт, расписался на нём и отдал Наташе. Она вышла.

Шварц подал бумагу Демелю.

– От железнодорожного коменданта. Прибыла техника для строителей.

– А как дело на этом фронте? – спросил Демель, пробежав по документу глазами.

– На каком? – не понял Шварц.

– Я – о Наташе.

– А… – Ганс самодовольно усмехнулся. – Честно говоря, я не тороплюсь, хочу, чтобы она сама бросилась мне на шею!

– И как?

– По-моему, она уже близка к этому, а у меня всё недостаёт времени.

– Займись, эта связь тебя не унизит, и арийская кровь не пострадает. Прекрасная женщина!

– Нравится? – снисходительно спросил Ганс.

– Не скрою, очень! Красива необыкновенно и прекрасно воспитана…

Шварц громко захохотал, и когда смех начал иссякать, доверительно сказал:

– Всё это так, но она по-детски наивна. Глупенькая девчонка! Мечтает о настоящей, большой любви, о замужестве. Романтична и экзальтирована. Нет у неё чувства меры!

– Зато у неё в избытке есть всё остальное, чем привлекает нас женщина! А что касается замужества, надеюсь, ты не выдал ей аванса.

Друзья рассмеялись.