Текст книги "Первое задание"

Автор книги: Владимир Сысоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Наташа

Когда Наташа и комендант скрылись за дверью особняка, полицай Мишка-Козырь сказал Виктору:

– Не дура губа у нашего коменданта. Откопал себе кралю – первый сорт. Аврора – богиня утренней зари!

– Ты откуда знаешь? – рассеянно спросил Виктор.

– Тут и знать нечего, сразу видно.

– Я тебя про Аврору спрашиваю.

– Это любимая поговорка капитана Топоркова. Грамотный был мужик, кое в чём разбирался. Зря погиб, по-глупому.

– Смерть всегда глупа, – не вникая в болтовню Козыря, раздражённо сказал Виктор. Он никак не мог отогнать от себя навязчивого видения: грустное, напряжённое лицо Наташи, с какой-то еле уловимой тенью обречённости и смертельной тоски. Лёгкая, казалось, невесомая походка… Иногда он думал о Наташе и раньше. Он знал её имя и место работы. И он относился к ней с ненавистью и презрением, как ко всему, что было рядом с оккупантами. Почему же теперь мысль о Наташе не давала покоя, вызывала душевное смятение, будоражила воображение? Не укладывается в сознании, что такая девушка может быть плохой, падшей?.. Глаза с таким добрым и в то же время смелым взглядом не могут принадлежать пустому человеку.

– Между прочим, – продолжал Козырь, не ответив на вопрос Виктора, – эта цыпа не по мне. Красивая, но тощая. Вон – Нинка из столовой. Знаешь? Ни рыла, ни уха, а схватишь – чувствуешь, что-то в руках держишь!

– Да пойди ты со своей Нинкой знаешь куда…

– Я тебе точно говорю, – не обиделся Козырь, – её так и зовут: Ниночка-периночка. От поклонников отбою нет. А эта – что балерина какая-то. На сцене такую хорошо смотреть, а так… – тьфу!

– Перестань ты…

– Подумаешь, интеллигент! Ни бельмеса ты в этих делах не понимаешь, – беззлобно сказал Козырь и уставился в окно.

Таинственный свет пробивался через плотные занавески в сад, освещал большую, развесистую яблоню, снег и ветви сирени с поблёкшими, но упорно не желающими опадать листьями.

Виктор злился, пытаясь не думать об истинных причинах этого неприятного состояния, – несмотря ни на что, ему нравилась эта девушка.

– Комендант – мужик не промах, – пользуясь молчанием напарника, продолжал Мишка-Козырь, – раньше он эту свою секретаршу на квартиру к себе таскал, а теперь здесь организовались. Место, конечно, подходящее. Что ни говори, а умеют всё-таки фрицы дела обставлять…

– А ты видел? – вдруг со злостью спросил Виктор.

– Что?

– На квартиру, спрашиваю, – видел?

– Ха, интересно! Я не видел – другие видели.

– Не верю я, – упрямо, точно убеждая самого себя, сказал Виктор.

– Во, смотрите на него. Херувимчик! Жизни ты не знаешь, Витька, вот и сомневаешься.

В доме глухо прогремел выстрел.

Виктор насторожился, а Мишка-Козырь совершенно спокойно сказал:

– Во, даёт, гад! Раз – и концы в воду. А я думал, что тут полюбовное дело. Понял?

– Дурак ты, вот это я понял. Перестань болтать, как помело.

Раздался второй, затем третий выстрел, а следом за ними послышалась дробь длинной автоматной очереди.

– Витька, – забеспокоился Козырь, – там что-то не то. Пойдём – поглядим.

– Пошли!

Мишка-Козырь шёл первым. Открыв дверь в коридор, они увидели переводчицу коменданта. Она стояла, прислонившись к стене, обмякшая, бледная. Правая рука беспомощно, как переломленная ветвь, свешивалась вниз под тяжестью пистолета. Наташа тяжело дышала и, теряя силы, медленно сползала по стене.

Козырь зарядил карабин, бросился к Наташе и, толкнув в грудь, выхватил у неё пистолет, затем, дёрнув за подбородок, поднял голову.

– Перестань издеваться, – крикнул Виктор.

– Не валяй дурака, – огрызнулся беззлобно Козырь и, убедившись, что переводчица без сознания, бросился в комнату.

– Ого, брат, – раздался оттуда его удивлённый голос, – вот это девка! Витька, посмотри, она их всех троих уложила!

Виктор склонился над Наташей. Она окинула его затуманенным взором и проговорила, с трудом выдыхая слова:

– Стреляйте… подонки… тащите в гестапо… выродки!

Виктор смотрел в лицо Наташи, и душа его переполнялась жалостью к ней.

– Не нужно так… – сказал он ласково и нежно поправил волосы, упавшие на её лицо.

Она посмотрела на него внимательно и вдруг скомандовала:

– Уйдите!

– Витька, – возбуждённо крикнул Козырь, выходя из комнаты, – ожила, стерва? Вот тебе и Аврора – богиня утренней зари!

Он склонился над Наташей с недоумевающим видом.

– Подожди, – шепнул Виктор девушке и встал во весь рост. – Чего орёшь, – толкнул он в грудь Козыря и, не целясь, в упор выстрелил ему в живот. Наташа опять потеряла сознание. Виктор поднял её на руки и понёс. Свежий воздух вернул Наташу к жизни. Она услышала ровное дыхание и скрип снега под тяжёлыми солдатскими сапогами.

– Куда идём?

Виктор оторопело остановился. Он не знал, куда идёт, – лишь бы подальше от этого страшного дома.

– Отпустите меня, – дёрнулась она, – я пойду сама.

Он опустил её на дорогу и только теперь заметил, что Наташа не одета.

– Подождите, одну минуту, – быстро проговорил он.

– Куда вы?

– Принесу пальто, – ответил Виктор и растаял в темноте.

– Кофту захватите, там, на стуле… – крикнула она вслед и сама удивилась своей просьбе.

Дул сквозной ветер, холодный и почти бесснежный. Густые низкие тучи, совершенно чёрные в темноте, быстро пролетали над головой и казались таинственными посланцами потустороннего мира. Ветер беспощадно рвал тучи, расшвыривал их…

Наташа стояла, прислонившись к шершавому стволу большого дерева, машинально отковыривая окоченевшими пальцами маленькие кусочки замёрзшей коры.

Её била дрожь и одолевали беспокойные мысли. Что делать дальше? Кто этот парень, спасший ей жизнь? Можно ли довериться ему до конца?

Виктор вернулся быстро, помог надеть кофту и пальто и испуганно спросил:

– Вы ранены?

– Немного, это пустяки.

– Кровь у вас…

– Знаю, – тихо ответила Наташа и вдруг, отбросив сомнения, сказала:

– Я не знаю, что мне теперь делать.

– Где вы живёте?

– Не в этом дело.

– А в чём?

– Вам можно верить?

– Мне?

Виктор задохнулся от прилива чувств. Ему хотелось сказать этой необыкновенной девушке, что он готов ради неё сделать всё, и если потребуется, то и умереть! Но он сказал тихо и серьёзно:

– Можно.

– Гарантии?

– Полные. Я связан с партизанами, знаю их пароль.

– Скажи.

– Здравствуй, красавец, как здоровье?

– Спасибо, на здоровье не жалуюсь, – продолжила Наташа.

Только теперь Виктор окончательно понял всё.

– Наташа! – воскликнул он. – Какая же ты!..

– Об этом после, – нетерпеливо сказала она, – теперь о деле.

– О каком деле? Необходимо немедленно уходить к партизанам! В городе будут повальные обыски.

– Не горячись, подожди немного. Мне нельзя уходить из города, – решительно сказала она, – ещё не всё потеряно. Ты уйдёшь к партизанам. Я всё свалю на вас – напали, убили Шварца и солдат, ранили меня… Мне поверят.

– Наташа!

– Ты меня понял?

– Да.

– Тогда прощай!

– Наташа, идём вместе! Не оставлю же я тебя здесь!

– Тебя как зовут?

– Виктор.

– Спасибо тебе, Витя, и иди! Так нужно. Я не могу, не имею права иначе.

– Ладно, поступлю, как говоришь ты, – с трудом согласился Виктор. – Желаю успеха! И если будет случай, передай капитану Крылову… Пусть не думает обо мне плохо… Он тоже наш…

– Знаю. Передам обязательно, думаю, что случай такой представится. – Она попыталась улыбнуться. – Ещё раз спасибо тебе. Прощай!

– До свидания!

Наташа медленно пошла к центру города. Но не успела она сделать нескольких шагов, как Виктор опять рванулся к ней:

– Наташа!

Она остановилась и вопросительно посмотрела на него.

– Наташа, прости меня, пожалуйста. Можно, я тебя поцелую?

Она посмотрела на него ласково, как-то по-матерински нежно, целомудренно поцеловала сама и, не произнеся ни звука, медленно пошла к сереющим в темноте домам.

Виктор ещё долго смотрел ей вслед, восторженный и ошеломлённый.

Потом вновь вернулся к страшному месту, ещё раз внимательно, по-хозяйски осмотрел всё и при помощи раскалённых углей поджёг дом. Убедившись, что огонь набрал силу, Виктор быстро направился к темнеющему вдалеке лесу.

А уже через десяток минут старый деревянный дом пылал, как огромный факел.

…Наташа с трудом брела по городу. Раненая рука тяжёлым камнем тянула вниз, неприятно кружилась голова, подкашивались ноги. До квартиры майора Шварца, где собралась большая, весёлая компания по случаю его дня рождения, она добралась совсем без сил и, теряя сознание, упала на руки майора Демеля.

– Напали… – еле слышно прошептала Наташа. – Ганс убит… Полицаи… изменники!

Празднование не состоялось.

Демель объявил тревогу.

Расплата

Растрёпанная, раскрасневшаяся от быстрого бега и возбуждения, Таня пулей слетела вниз по ступенькам в землянку комиссара отряда.

– Тихон! Ушёл убивать Гердера!

Владимир Васильевич оторвал взгляд от свежей газеты и спокойно сказал:

– Сядь, Таня, успокойся. Объясни всё по порядку. Какого Гердера, почему его нужно убивать?

– Гердер! Старший лейтенант, следователь гестапо!

– А кто послал Тарасова?

– Да никто… сам он. Его опять поймают!

– Цыц ты. Кого поймают? Толком говори.

– Он его убьёт, а его поймают!

Владимир Васильевич внимательно посмотрел в широко раскрытые, испуганные глаза и понял, что Тихон опять затеял какую-то авантюру.

– Таня, скажи спокойно: кто его послал и сколько человек пошло с ним на операцию.

– Никто! Один! Пошёл – и всё! Разозлился и пошёл! Я его уговаривала, уговаривала, а он всё равно пошёл!

– Давно?

– Нет, только что.

– Один?

– Один. Я же говорю…

– По какой дороге? – быстро надевая полушубок и шапку, спросил комиссар.

– В сторону ручья.

…Через полчаса насупившийся, злой Тихон сидел в землянке комиссара. Злился он на Таню, которая выдала комиссару его намерения, на себя за то, что не успел нырнуть в кусты от конных партизан, посланных за ним вдогонку, и на комиссара: он чего-то ждал, оттягивая неприятный для Тихона разговор, будто унижать Тихона ему доставляло огромное удовольствие.

А Владимир Васильевич, убедившись, что Тихон немного остыл, спокойно сказал:

– Расскажи, что случилось?

Тихон нахмурился ещё больше и молчал, катая ногой еловую шишку, валявшуюся на полу.

– Что молчишь, герой?

Тихон встал.

– Что говорить-то, всё равно я его убью!

Таня вздрогнула и восхищённо посмотрела на Тихона.

– Может быть, ты внесёшь ясность? – перехватив её взгляд, спросил комиссар.

– Я? – наивно улыбаясь, спросила Таня и покосилась на Владимира Васильевича.

И были в это время на её лице и добрая простота, и чисто девичья лукавинка. Но ненадолго. Через какую-то долю секунды глаза их встретились, и Таня, стыдливо опустив голову, тихо сказала:

– Из-за меня он…

– А… – протянул комиссар, – тогда мне всё ясно.

Он один в отряде знал о трагедии этой девушки и крепко, по-мужски хранил тайну.

Пристально и очень серьёзно посмотрел он на парня.

А Тихон уставился в угол с выражением решимости и обиды.

– Садись, Тихон, что стоять столбом. В ногах правды нет. Скажи, ты любишь Таню? – спросил Владимир Васильевич и перевёл взгляд на Таню.

Тихон не ожидал такого вопроса, но, несмотря на это, не обнаружил ни растерянности, ни смятения. Он ответил твёрдо, с вызовом:

– Люблю!

Ответил таким тоном, в котором явно прослушивалось, что Тихону эта тема, по крайней мере, неприятности не доставляет.

– Прекрасно! Понимаю и приветствую! Как такую не полюбить – умница, красавица! Хорошо, а теперь скажи, зачем же ты хочешь ей принести горе. У неё и так его хватает по горло!

– Я? – испуганно спросил Тихон.

– Конечно.

– Да я для неё…

– Я, да ты, да мы с тобой, – перебил его комиссар, – опять горячка и фокусы, опять всё через пень-колоду да на авось! Пора уже стать посерьёзнее. Пропадёшь, а что с Таней будет? Об этом ты подумал? Нет, конечно. Между прочим, запомни: вспыхнуть вот так, как ты, легче, чем повседневно и разумно вести борьбу. Я знаю, что ты можешь и гору свернуть, но только чтобы с маху! Это ты пустил старый, глупый лозунг по отряду: или грудь в крестах, или голова в кустах?

– Между прочим, – невозмутимо ответил Тихон, – эту поговорку впервые я услышал от вас.

– Ой, Тихон, дотошный ты парень, забубённая, горячая голова. Ты мне зубы не заговаривай! Я тебя спрашиваю: о Тане ты подумал? А она ведь тоже тебя любит. Да, любит! И не таращь на меня свои кошачьи глаза. Прибежала, дрожит вся – боится за тебя. А тебе, конечно, всё это трын-трава. Ты – Тихон Тарасов, прославленный партизан, герой! Раз ты решил – баста. А каково другим будет от этого? Хорошо или плохо? Не пострадает ли наше общее дело от этих фортелей – это для тебя значения не имеет.

– Товарищ комиссар!

– Ну, что?

– Что же вы меня срамите, будто я какое плохое дело задумал? Гердер – это же такая сволочь! Это бандит, а я должен терпеть? А она сразу же бежит к вам, точно я маленький какой…

– Она за тебя боялась, жизнь твою спасала. А ты её чуть ли не предательницей считаешь.

Владимир Васильевич потрепал его за волосы.

– Хороший ты парень, но необуздан и горяч.

– Что же я, выходит…

– То и выходит, – перебил Тихона комиссар, – выдержки у тебя нет. Но в одном ты прав: уничтожать фашистов нужно беспощадно!

– Вот видите! Скоро война кончится, а мы всё будем сидеть да думать, а другие за нас воюют.

– Не совсем так. До конца, войны ещё далеко, досыта навоюешься.

– Это смотря с какой стороны подойти. Под Сталинградом фашистам устроили баню, а теперь под Ленинградом блокаду прорвали. Бьют их везде! Прислушайтесь, ночью артиллерия наша гудит, сметает всё на своём пути. По всему видно: дело к концу пошло. Только мы одни сидим и ждём у моря погоды. Дождёмся, когда наша армия нас освободит, как немощных и трусливых.

– Хорошая политбеседа, – засмеялся комиссар, – убедил ты меня. Гердера убрать нужно, и дело тут не только в твоих личных симпатиях к нему или антипатиях. Этот выродок давно заслужил петлю или пулю.

– Разрешите? – Тихон опять вскочил.

– Разрешаю. Но только с партнёром, который хорошо знает обстановку в городе.

– Я и сам знаю. Кому это нужно со мной идти за семь вёрст киселя хлебать?

– Опять горячишься. Скажи, что ты знаешь о Гердере?

– Знаком лично, не ошибусь, – усмехнувшись, ответил Тихон.

– Этого мало. Нужно знать его образ жизни, когда, где и с кем бывает, привычки – всё до мелочи.

– А к чему это всё, на тот свет я его и так отправлю!

– И опять попадёшь в гестапо.

– Не попаду.

– Нет, так не пойдёт, – твёрдо сказал комиссар. – Нужно действовать наверняка.

– На этот раз ошибки не будет, поумнел я, – сказал Тихон и посмотрел на Таню – она была недовольна его поведением.

– Честно говоря, – серьёзно сказал комиссар, – я этого пока не заметил.

– Хорошо, – горячо сказал Тихон, – согласен. Давайте помощника. Вдвоём веселее.

– Есть подходящий человек, из бывших полицейских. У нас он совсем недавно, но человек проверенный. Он и его форма в этом деле могут оказаться очень полезными.

– Из карательной роты? – спросил Тихон.

– Из неё.

– Его могут узнать.

– Могут, конечно. Но я не думаю, что о его переходе к партизанам известно всем. Кроме того, узнать могут и тебя. Так рассуждать – нам вообще нельзя в городе появляться.

– Ясно. Когда выступать?

– Завтра. С утра знакомство с партнёром, подготовка – и в путь. Разговор с командиром я беру на себя.

Тихон проводил Таню до землянки и, заглядывая в глаза, спросил:

– Любишь?

Она ответила не сразу: ласково и упрямо уткнулась лицом в грудь, порывисто обняла его и крепко поцеловала в губы. И только после этого откуда-то из глубины вырвалось:

– Люблю!

На мгновение Тихон обомлел, а затем в неповторимом восторге долго целовал её губы, глаза, щёки…

Он ушёл.

Таня ещё долго стояла, бледная, ошеломлённая. Широко раскрытые глаза застыли. Но вот по телу пробежал озноб. Затуманился взор. Она прижала холодные, жёсткие варежки к щекам и тихо, ничего не соображая, опустилась на большой, запорошённый снегом пень, откинула назад голову.

Наступал ранний вечер, по-зимнему ясный и сухой. Город окутала насторожённая тишина. Лишь изредка крякнет ветхий промёрзший телеграфный столб да проскрипят быстрые шаги прохожих.

Таинственные фиолетово-красные тени, казалось, рождались из ничего, осторожно заглядывали в освещённые окна домов и исчезали, растворяясь в наступающей на город темноте. Отчаянную войну вели люди с морозом – дым густыми клубами вырывался из печных труб и пропадал в морозном воздухе.

…По улице высокий, плотный полицейский ведёт арестованного, одетого в ватные штаны, тёплую телогрейку и солдатские кирзовые сапоги. Шапка надвинута на лоб, связанные руки за спиной. Конвоир спешит: тонкая немецкая шинель греет плохо. Впереди показалась группа солдат из комендантского взвода. Идут не строем, громко разговаривают и смеются. Один из них дружелюбно ударил полицая по плечу и, махнув рукой на арестованного, весело пролопотал:

– Партизан! Пуф, пуф! – И показал руками, как, по его мнению, должен падать застреленный партизан.

Все дружно захохотали и, не останавливаясь, прошли дальше. Вскоре Тихон с Виктором благополучно добрались до дома тёти Даши.

На улице появились полицаи. Встреча Виктора со знакомыми ребятами могла спутать все карты – он быстро шмыгнул через незапертую калитку во двор.

Тихон замешкался, но, увидев приближающихся к нему полицаев, не растерялся, убрал руки из-за спины и с независимым видом шагнул им навстречу.

– Эй, друг, дай закурить. Пошли, понимаешь, провериться, а папиросы дома на рояле забыли.

– Есть, да плохие. Вы народ богатый, дрянь курить не будете, – спокойно ответил Тихон и протянул пачку первоклассных немецких сигарет.

– Где взял сигареты? – с напускной строгостью спросил полицай.

– Гитлер подарил.

– Ты с ним лично знаком?

– А как же. Недавно в больнице лежал, когда животом маялся. Пришлось с самим через клизму по прямому проводу разговаривать.

– Смотри, какой остряк-самоучка, – с восхищением сказал полицай. – Силён! А всё-таки, где ты такие хорошие сигареты взял?

– Купил, нашёл – насилу ушёл, а догнали бы – ещё дали бы. Хочешь – кури, а не хочешь – не бери!

Все засмеялись, и громче всех тот, с кем разговаривал Тихон.

– А ты парень не промах!

– Бог миловал, жизнь учила, а папаша драл ремнём.

Полицейские посмеялись, закурили и пошли дальше. Тихон хотел скрыться во дворе, но на улице показалась странная пара: переводчица из военной комендатуры – Тихон узнал её издалека, и громадный, как медведь, мужчина. Он держал переводчицу под руку, и она рядом с ним была похожа на молодую, стройную берёзку, выросшую в обнимку с вековым, кряжистым дубом.

Какой-то бешеный азарт удержал Тихона на месте. Он улыбнулся и вдруг почувствовал – кровь ударила в голову. Наступило хорошо знакомое ему состояние безрассудного азарта и вдохновения, во время которого его всегда несло, как льдину в половодье по бурной реке, – куда швырнёт, обо что ударит… В таком состоянии необычайного душевного подъёма, когда силы удесятерялись и отсутствовало чувство страха, и в то же время отключались таинственные внутренние тормоза, Тихон мог совершить всё – от героического поступка до величайшей глупости. И опыт у него на этот счёт был богат и печален. «Ну, понесло», – сказал он сам себе и шагнул навстречу переводчице и её спутнику. С языка уже готовы были сорваться дерзкие слова… Но тут Тихон вспомнил комиссара, последнюю беседу с ним. «Смотри, герой. Без фокусов! Никаких выкрутасов! Ты имеешь задание – выполни его! Возможны случайные встречи, неожиданности. Так вот, главные твоя козыри, кроме смелости – её у тебя хватает, – выдержка и осторожность. И запомни главное, чего тебе иногда не достаёт. Человек, не умеющий, когда это необходимо для дела, подчинить свои чувства и волю обстоятельствам или чужой воле, – попросту говоря, слизняк и изменник. Не обижайся. Подумай над этим!»

Тихон остановился, отвернулся к забору, делая вид, что раскуривает сигарету.

Иван Фёдорович и Наташа прошли мимо. Тихон скрылся во дворе, где ожидал его Виктор.

– Видел?

– Что? – не понял Тихон.

– Наташу.

– А… – протянул Тихон. – Видел. Я с ней знаком… Дрянь красивая!

– Брось! – вспыхнул Виктор. – Не знаешь человека – не говори!

– Ты что, – удивился Тихон, – белены объелся?

Виктор сник. Он мог сказать о Наташе такое, что Тихон сразу бы изменил своё мнение о ней. Мог, но не имел права.

Гердер жил вместе с ординарцем, уже немолодым, раскормленным на дармовых казённых харчах солдатом, в большом деревянном доме, принадлежащем старому пенсионеру. Когда-то это был шумный и весёлый дом, но война разбросала его обитателей по белу свету. Дом опустел. Два хозяйских сына – командиры Красной Армии – ушли на фронт, а их семьи, не желая подвергать себя риску и унижениям, эвакуировались на Урал. И остались они вдвоём – старый, медленно разрушающийся дом и не менее старый, больной, сломленный временем и невзгодами хозяин.

Дом этот крепко врос в землю всего в ста метрах от здания районного отделения гестапо, и Гердер резонно рассудил, что жить в нём будет безопасно и удобно во всех отношениях.

Тётя Даша хорошо знала расположение комнат. Она доводилась дальней родственницей хозяину дома и раньше часто бывала в его семье. Из рассказа тёти Даши партизаны узнали, что Гердер занимал две большие комнаты, хозяин одну, выходящую окнами во двор. Ещё в одной небольшой комнатушке, расположенной возле кухни, царствовал ординарец.

…От тёти Даши они ушли в два часа ночи. Разработанный ими план был очень прост: он предусматривал застать Гердера ночью в его квартире, исключал применение огнестрельного оружия. Старый, ожиревший ординарец при расстановке сил в расчёт практически не принимался.

Они проникли в сад через забор с тыльной стороны дома и, стараясь не производить даже малейшего шума, медленно продвинулись к крыльцу.

Над городом царило мёртвое безмолвие. Но вот что-то еле слышно грохнуло на востоке, и тут же звук пропал, будто его не бывало. Возник вновь, один, второй, третий, превратился в сплошной гул, далёкий, но мощный…

Полная холодная луна ловко ныряла в быстро летящие облака, и под лучами лунного света снег был похож на тяжёлое расплавленное олово.

Гул на востоке затих. Резко и ясно раздавался хрюкающий скрип снега под сапогами часового у здания гестапо.

Тихон осторожно поднялся на крыльцо, перегнулся через перила и не сильно постучал в окно.

Замерли в ожидании.

У Виктора – карабин наизготовку, у Тихона в руках блестел пистолет.

Тихо…

Постучали вновь, громче, настойчивее. В комнате что-то зашевелилось, в окне появился тёмный силуэт. Человек через стекло рассматривал улицу. Вскоре тень исчезла и заскрипели засовы, отворилась наружная дверь. Старик в наброшенном наспех полушубке и валенках на босу ногу тихим, скрипучим голосом спросил:

– Кто такие?

– Свои.

– Кого надо?

– Здравствуйте, Кирилл Тимофеевич.

– Здравствуйте.

– Постоялец ваш дома?

– Дома.

– Спит?

– Спит.

– А солдат?

– Тоже.

– Пьяный?

– Как всегда, словно свинья пришёл…

– Вот и хорошо. В гости мы пришли. Повидать срочно нужно старшего лейтенанта.

– Из полиции? – равнодушно спросил старик.

– Оттуда, – спокойно ответил Виктор.

Старик строго посмотрел на пришельцев, но форма Виктора, видимо, успокоила его.

– Проходите, – засуетился он, – раздевайтесь.

– Спасибо. Мы на минуту, – сказал Виктор и прошёл из сеней в кухню.

Тихон шагнул за ним.

– Разбудить? – спросил хозяин.

– Не нужно. Мы сами. Проведите нас в его комнату и включите свет.

…Гердер спал, лёжа на спине, тихо посапывая.

Щёлкнул выключатель – яркий свет разлился по комнате. Гердер лениво потянулся и, ещё не открывая глаз, скорее ощутил, чем увидел, оружие, направленное ему в лицо. Ещё не веря в происходящее, он зажмурился, но раздался резкий, как удар плётки, голос Виктора:

– Встать!

Будто сильная стальная пружина подбросила Гердера с постели. Вскакивая, он выкинул руку на стол, но его пистолет предусмотрительно забрал Тихон.

Гердер стоял в нижнем белье, растеряв надменность и лоск, жалкий беспомощный, и тупо, по-бычьи смотрел на неожиданных гостей. Наконец до него дошёл смысл этой сцены. Он мелко задрожал, смазливое лицо его исказилось гримасой ужаса, большие, круглые глаза увлажнились, стали жалкими и пустыми. Он что-то заговорил, сбивчиво и торопливо.

– Как боров, – злобно сказал Тихон.

Гердер не расслышал, что сказал этот русский страшный парень, но по интонации понял, что пощады ему не будет. Он заговорил ещё быстрее, прося и убеждая, но никто его не понимал.

– От такого монолога, пожалуй, рехнуться можно, – опять промолвил Тихон и решительно шагнул к Гердеру…

Провожая партизан, уже на крыльце Кирилл Тимофеевич неожиданно сказал:

– Спасибо вам, ребята. Так их, гадов! Собаке – собачья смерть! Не всё им над нами измываться! Есть и у нас орлы! Мои тоже где-то воюют. А может быть, и головы сложили. А я уже не могу, старый совсем стал. А хочется вместе со всеми. Не сломить им русского человека! Не сломить! Душа горит! Душа, она молодая, а сил нет. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Руки и ноги служить не хотят. Ивану – командиру вашему – привет от меня передайте. Так и скажите: привет от Кирилла Тимофеевича. Он знает.

– А как вы теперь выкрутитесь? – спросил Виктор, махнув рукой в сторону дома.

– Эге-ге, мне не страшно. Уйду к сестре – вон, через сад живёт. Я там часто ночую. В гестапо об этом знают. А утром, пораньше, побегу сообщу… и вся недолга! Что они мне сделают?

– Нет, так нельзя, – сказал Виктор, – не поверят они вам. Лучше минут через пятнадцать – двадцать идите в гестапо и расскажите правду. Так будет лучше. И не стесняйтесь, расписывайте нас, как есть.

– Тревогу поднимут, облаву устроят, – нерешительно проговорил Кирилл Тимофеевич.

– Это не страшно. Отсюда до леса – рукой подать, пусть ищут ветра в поле, а мы в это время будем уже далеко.

– Стойте, ребята. Тогда вы мне на память какой ни есть синячок поставьте. Для отвода глаз.

– Не требуется, – рассудительно проговорил Тихон. – Нереально будет. У вас такой возраст и состояние здоровья, что в драку ввязываться ни к чему.

– И то верно, – согласился Кирилл Тимофеевич. – До встречи, ребята!

…Часовой у гестапо задержал перепуганного, трясущегося старика. С трудом сдерживая кашель, притопывая старыми, подшитыми валенками, он густо сыпал непонятные русские слова. Однако и в этой чужой для него речи солдат ясно расслышал имя старшего лейтенанта Гердера, несколько раз произнесённое странным стариком. Часовой вызвал начальника караула.

Через пять минут в гарнизоне была объявлена боевая тревога.