Текст книги "Город (СИ)"

Автор книги: Владимир Петько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

В ладони лежала монета со странным рисунком – круг с огнем в левой части и снежинкой справа. Рука пошла вниз, а потом резко вверх. Монета сорвалась с ладони и полетела, вращаясь и поблескивая боками, взгляд поднялся за ней – впереди лежал сумрак, ограниченный с двух сторон ломаными гранями камня. В конце пещеры ярким пятном выделялся вход. Монета упала на ладонь, снова показав огонь и снежинку. Мальчик, лет семи, наклонился и установил на пол небольшой предмет, вроде шкатулки. Из предмета блеснул и пропал тонкий красный луч. Мальчишка несколько секунд прислушивался, повернув одно ухо к выходу, потом осторожно отступил, громко крикнул и побежал вглубь пещеры. Стены быстро сузились, потолок опустился настолько низко, что мальчику пришлось стать на четвереньки. Сзади громыхнуло, кто‑то невнятно вскрикнул, с потолка посыпались мелкие камушки. Мальчик даже не оглянулся, сосредоточенно сопя, он полз по сужающемуся лазу. В какой‑то момент стены сдвинулись так, что он, казалось, точно застрянет, но почти сразу показалось свободное пространство. Мальчишка встал, отряхнул штаны и оглядел коридор, в котором оказался. Это была пещера, вроде той, в которой он подбросил монету, только первая освещалась светом с улицы, а здесь в стене торчала большая булавка светодиода. Мальчик побежал влево, туда, где естественный ход уходил вниз. За поворотом ненадолго потемнело, через несколько метров глаза кольнуло светом новой булавки. Петляя, коридор вывел к более широкому ходу, больше похожему на улицу. В стенах коридора темнели узкие ниши с дверьми внутри. Мальчик толкнул одну из дверей и вошел в небольшую комнату. На одной из голых каменных стен висело овальное зеркало в резной деревянной раме, а под ней кран, торчащий прямо из стены. Мальчик повернул вентиль, и в стальную раковину потекла струйка воды. Он вымыл руки, лицо, сложил ладони вместе и напился. Хотя вода из крана отдает ржавчиной, но кипяченной почему‑то труднее напиться. Сел за стол у противоположной стены, вытянул из‑под наброшенного полотенца глубокую тарелку, заглянул внутрь и скептически осмотрел белый в серую крапинку студень. Вздохнув, мальчик зачерпнул ложкой кашу. Отворилась еще одна дверь, за спиной прошаркали чьи‑то ноги, и женский голос недовольно спросил:

– Чес, где тебя опять мотает на ночь глядя? Сколько можно говорить, снаружи снова море черноголовых, надо дома сидеть, а не по тоннелям бегать.

– Я у дяди Семена был, – не оборачиваясь, сказал мальчик.

– Тем более, – продолжила женщина, – с этим сумасшедшим еще вернее в неприятности вляпаешься.

Мальчик промолчал, сосредоточившись на каше. Женщина, погремев кастрюлями, скрылась. Чеслав доел, почистил зубы и пошел в свою комнату. Стянул ботинки, полез под кровать и вытянул оттуда моток лески, небольшую коробку и горсть металлического мусора. Вместе со своим богатством увалился на койку, задрав ноги на спинку стоящего рядом стула. Детские пальцы ловко орудовали мелкими деталями, соединяя одну с другой, выстраивая замысловатую конструкцию. Заскрипела дверь, мальчик резко сел, опрокинув стул. Механизм он прижал к животу, в надежде, что его не увидят. В комнату осторожно вдвинулся крепкий мужчина лет тридцати или немногим больше. Молча поднял стул и сел на него. Посмотрел на механизм, удивление на его лице сменилось опасением.

– Оно не взорвется? – спросил он.

Мальчик помотал головой:

– Тут нечему взрываться. Это просто железо, батареи у Семена.

Человек кивнул непонятно чему, потом помолчал, подбирая слова.

– Чеслав, мы с твоей мамой решили, как бы это сказать… сойтись, – человек поскреб за ухом и вздохнул, разговор явно был ему в тягость. – Сам понимаешь, ей непросто одной, без мужика. Такие времена настали… В общем, она мою фамилию возьмет. Я бы хотел, чтобы ты тоже. Свой пацан у меня… ну ты знаешь… Не дожил, короче.

– Зачем это? – спросил Чеслав.

– Ну как? – немного удивился человек. – Мы же одной семьей будем жить…

– Семен говорит, нам всем недолго осталось, – сказал Чеслав.

– Семен сбрендил давно, – поморщился человек. – Он лет пятнадцать это уже твердит. Черноголовые как пришли, так и уйдут.

– Они знают, что мы здесь, – сказал Чеслав, – они больше не уйдут.

Человек помолчал, отведя глаза в сторону.

– Ну ты подумай, – произнес он.

– У меня уже есть фамилия, – ответил Чеслав. – Зачем мне еще одна?

Мужчина вздохнул и поднялся. Чеслав снова лег, и уставился в потолок, его пальцы сами работали, присоединяя новые детали. Наконец он поднялся и выключил свет.

Темнота недолго была беспросветной. Сначала в ней появилось, что‑то неопределенное, про которое можно было сказать лишь, что оно есть, и оно отличается от окружающей темноты. Через немного оно сформировалось в светлое пятно с размытыми очертаниями, постепенно став дырой с рваными краями. За дырой был ход, по которому расслабленно вышагивал весьма странного вида воин. На нем были доспехи, обтянутые черной и синей тканью, открытой осталась только лысая голова с лоскутами грубо налепленной, словно обгоревшей кожи. Коротко взвизгнуло, и в основание шеи солдата воткнулась короткая и толстая стрела. Черноголовый запнулся о собственную ногу и распластался на полу. Руки его заскребли по неровному камню, он прополз метр и затих. Из дыры выбрался мальчик и, встав, перезарядил маленький арбалет. Это был Чеслав, немного подросший и в грязных лохмотьях. Черные волосы отросли до плеч и скатались в грязные засаленные косички. На щеках грязные разводы. Убедившись, что рядом никого нет, Чеслав осторожно двинулся в правую сторону. Ход несколько раз вильнул и начал подниматься. Мальчик остановился на повороте, оказавшемся ровно посередине между соседними фонарями. Здесь царил полумрак, и Чеслав принялся натягивать леску. В небольшую выемку над полом поместилась коробочка. Закончив все манипуляции, мальчик поднялся и пошел дальше. С каждым шагом он двигался все медленнее, за очередным поворотом открылся широкий коридор с узкими нишами. Чеслав забрался в одну из них и принялся отматывать новый кусок лески. Вдруг с той стороны, откуда он пришел, громыхнуло. Чеслав подскочил и посмотрел туда. За дверью раздались злые голоса, и он побежал дальше. Заскрипела дверь и через мгновение за спиной призывно закричали. Вместо привычных слов летела какая‑то тарабарщина, состоящая из резких гортанных звуков. Через пару мгновений к первому голосу добавились еще несколько, и Чеслав припустил что было сил. Спереди тоже раздался шум, из‑за очередного коридора выскочил еще один солдат в черно – синем оттопыривающемся наряде. На его темном лице не было носа, а губы выделялись бледно – синим цветом. Он кинулся к Чеславу, вытягивая из‑за спины кривой клинок, но снова щелкнула тетива небольшого арбалета, и в левый глаз солдата воткнулось маленькое древко. Черноголовый пробежал по инерции еще несколько шагов, ноги его подогнулись и массивное тело обрушилось на мальчишку, придавив того к полу. Чеслав вскрикнул и заворочался, сталкивая с себя мертвеца. Голоса за спиной приблизились вплотную, послышался торжествующий возглас, и Чеслав, поняв, что сейчас попадется, не вставая, на четвереньках протиснулся в узкий ход, в котором он когда‑то ставил ловушку. С той стороны кто‑то яростно закричал и Чеслав постарался как можно быстрее отползти от узкой дыры. Ход начал расширяться, и через минуту он смог встать. Показалось светлое пятно входа, и Чеслав остановился. Он помнил, что снаружи много открытого пространства и опасности. Черноголовые брались именно оттуда. Кроме того, там не было еды и воды. Если идти все время вперед будет становиться все жарче, а если забраться на другую сторону гряды, наоборот будет холодать. Можно идти только вправо или влево, но везде будут черноголовые. Чеслав подошел к выходу и огляделся. Далеко слева, оттуда, где находился замаскированный вход в катакомбы, сюда бежали маленькие фигурки черноголовых. Оставаться больше не было смысла. Чеслав вышел наружу и, щурясь от солнца, побежал направо. Гряда высилась по правую руку почти отвесной стеной, уходя вверх на несколько сотен метров. Запыхавшись, Чеслав перешел на шаг и еще раз оглянулся. За ним вроде бы не гнались, только куда теперь идти? Зря он полез с этими ловушками… Хотя рано или поздно это должно было произойти, пусть в катакомбах множество лазеек, но когда‑нибудь он всё равно бы попался. Уже и из взрослых три месяца как никого не осталось, чего уж о ребенке говорить. У ребенка есть правда одно преимущество – он может пролезть в самую узкую щель, куда ни один черноголовый не дотянется. Но теперь и это совершенно неважно. Людей больше нет, он остался один. Идти некуда. Хотя он все равно куда‑то тащится. Спрашивается, куда?

Через час жутко захотелось пить, а еще через два и есть. Это если не считать, что была ночь, и хотелось спать. Чеслав недовольно посмотрел на обжигающее солнце, висевшее слева. Под ним не поспишь. Если только на другую сторону гряды не переберешься. Там‑то всегда тень и прохлада. Хотя еды и воды все равно нет. Чеслав брел, в надежде найти что‑нибудь вроде той пещеры, из которой он вышел, которая дала хотя бы укрытие от беспощадного жара, падающего с неба. Еще через пару часов ноги начали заплетаться. Запнувшись о камень, Чеслав растянулся на горячей земле. Лежать было куда приятнее, чем идти, и он не стал подниматься, только натянул на голову рубаху, чтобы не так пекло. Постепенно начало жечь спину, и мальчик перевернулся, подставив солнцу живот. Тот уже давно призывно урчал и новой напасти не обрадовался. Время шло, пустота в желудке ощущалась все острее, не давая дремать. Кожа на животе стала розовой, словно запекалась в духовке. Чеслав шумно вздохнул и сел. Надо было что‑то делать, но что? Что он вообще делал все последние месяцы, после того как черноголовые нашли и каким‑то образом вскрыли вход в убежище? Последним из взрослых в катакомбах поймали Семена и, оставшись один, Чеслав как робот продолжал делать то, чем они занимались до этого – ставил в коридорах ловушки из старых, пришедших в негодность батарей на какой‑то там плазме. Если вырвать у такой батареи маленький квадратик, который дядя Семен называл стабилизатором, она взорвется при малейшем ударе. За то время что он ползал по подземельям в одиночку, не меньше сотни черноголовых подорвались на этих батареях. Но теперь у него не было старого семеновского схрона с батареями и едой, и не было узких ходов, в которых можно спастись. Больше не получится просто повторять, то, что делал дядя Семен. Надо придумать что‑то свое. Чеслав огляделся. Что тут можно сделать, если вокруг пустыня? Мама говорила, что здесь до его рождения выращивали разные овощи и фрукты. Не в самой пустыне, конечно, но под грядой все росло. Пока не пришли черноголовые. Мысли плавно перетекли на мать. Когда все случилось, он не успел испугаться, просто бежал со всеми, а потом забился в один из ходов, недоступных для взрослых. Потом, когда он через несколько дней нашел дядю Семена и еще двоих, имен которых он не помнил, он понял, что мама умерла, но в голове это как‑то не укладывалось, голова не хотела думать эту мысль. Все это как будто происходило не на самом деле, Чеслав иногда ждал, что вот он проснется, и жизнь пойдет своим, неспешным чередом. Но просыпаться было уже некуда, он остался один и разбудить его могли только черноголовые. Пока что он сам будил их, но теперь кончилось и его везение. Чеслав повел взглядом и вздрогнул, напрягшись. Справа, через марево дрожащего воздуха размеренно двигалась фигура. Присмотревшись, Чеслав расслабился – это шел один из обитателей пустыни, хотя старый Прох говорил, что они на самом деле не из пустыни, а из какого‑то очень далекого места. Прох называл их ходящими сквозь стены, он видел когда‑то, как один из этих зашел прямо в скалу. Может попросить его о помощи? Прох говорил, они ни на кого не обращают внимания, ни на людей, ни на черноголовых. Просто идут куда‑то и все. Но делать все равно нечего.

Чеслав встал и пошел навстречу. Пустынник был около полутора метров росту, весь покрытый темно – коричневыми костяными пластинами, покрытыми пылью и изборожденными мелкими царапинами. На темном лице не было ничего, кроме огромных глазниц, в каждой из которых мог поместиться кулак Чеслава. Глаза, правда, были совсем маленькие, еле заметные точки у переносицы, или того места, где у человека должна быть переносица. У пустынника не было ни носа, ни рта, нижнюю часть лица, как и тело, закрыли пластины, соорудив подобие маски. Несмотря на грозный вид темных доспехов, от фигуры пустынника веяло старостью и безнадегой. Наверное, это от того, что шел он сгорбленный, медленно передвигая ногами, как обычно ходят дряхлые старики.

Чеслав встал на пути пустынника и посмотрел в огромные глазницы. Надо было что‑то сказать, но все знают, что они людей в упор не замечают.

– Помоги мне.

Пустынник, сделал неспешный шаг в сторону и побрел дальше. Чеслав повернулся и посмотрел в коричневую спину.

– Помоги мне.

Собственный голос показался Чеславу чужим, последний раз он его слышал, когда просил у Семена новый моток лески. Голос был хриплым и низким, как будто горло забилось мусором.

– Помоги мне.

Пустынник медленно брел, погруженный в свои черные мысли. Чеслав тронулся за ним, больше ничего не прося. Достаточно того, что он не хочет его убить, пожалуй, единственный во всем мире. Пустынник шел к ровной стене гряды, словно не видел ее. Ходящий сквозь стены, подумал Чеслав. Ходящий сквозь стены, повторил он, и в голове всплыла картина их с Семеном тайника. Матрас, прожженный в одном углу, с торчащими из дыры перьями. Коробки с консервами, штабеля старых батарей. Пройти сквозь стену в один из коридоров, а там он доберется до тайника. Чеслав пристроился следом за пустынником, мимолетом удивившись тому, какие чудные следы у его спутника. Никогда не скажешь, что такое оставляют ноги как у человека, а не огромная сороконожка. Стена приблизилась и Чеслав напрягся. Пустынник шагнул прямо в стену, в той не открылось дыры или провала и Чеслав понял, что через секунду останется один. Он схватился за твердое плечо, его дернуло вперед и глаза непроизвольно закрылись. Ничего не произошло, его снова дернуло, пустынник так и шел, словно стена была миражом. Чеслав открыл глаза и отпустил плечо.

Вокруг расстилался белый, как чистая простыня, мир. Снег, вспомнил Чеслав старое название. Мама говорила, с обратной стороны гряды, где всегда темно, вода лежит замерзшая в такое вот холодное одеяло. Чеслав вдохнул холодный воздух и закашлялся. В голове помутилось, а в груди появилась режущая боль. Он еще раз вздохнул, и стало еще хуже. Колени подогнулись, и тело завалилось на ровную ледяную поверхность. Следующие вдохи дались легче, надо дышать около льда, догадался Чеслав, наверху какая‑то отрава. Пустынник между тем непоколебимо двигался вперед, и Чеслав пополз за ним. В этом мире оставаться нельзя, здесь вокруг тоже смерть, даже черноголовых не надо. Через минуту такого передвижения руки и ноги замерзли, холод через живот пополз по туловищу. Чеслав дрожал всем телом и стучал зубами, но продолжал ползти, сосредоточившись на темных ногах. Пустынник шел не спеша, и через несколько минут Чеслав догнал его. В пальцах стало ломить от холода, вспомнилось как мать ругала его за то, что никогда не одевает свитер… Он приподнял голову и посмотрел вперёд. Там сверкала ледяная гладь, ровная как стекло. Куда он идет? Он же пустынник, а не морозник!

– Помоги мне! – прохрипел Чеслав.

Пустынник не повернул голову, и мальчик продолжил ползти за ним. Ровная поверхность кончилась, вместо льда пальцы впились в твердую землю, покрытую налетом блестящего инея. Через пару метров прямо в лицо ткнулся распластавшийся по земле бурый кустик, похожий на лишаи, растущие в скалах. От кустика шел дурманящий аромат и Чеслав схватил его зубами. Лишай на вкус оказался пряным, Чеслав разжевал его и проглотил. Ему пришла в голову мысль, что здесь еще есть такие, он поднял голову и тут его начало рвать. Пустынник начал отдаляться, и Чеслав пополз за ним по рвоте, через метр его вырвало еще раз. На несколько секунд животу стало немного теплей, а потом еще холодней чем было. Чеслав понял, что больше он не сдвинется с места. Он посмотрел на тёмно – коричневую спину и достал арбалетик. Деревянная палочка с металлическим наконечником стукнула по костяной пластине и отлетела в сторону. Пустынник словно запнулся и, остановившись, постоял, всматриваясь куда‑то вперед. Медленно развернулся и опустил голову. Чеслав смотрел на него снизу – вверх, направив дрожащей рукой разряженный арбалет. Пустынник сделал неопределенное движение рукой и сделал шаг навстречу. Сейчас убьет, равнодушно подумал Чеслав. Пустынник опустил голову еще ниже и Чеслав понял, что маленькие глаза не настоящие. Огромные глазницы вдруг распахнулись, и все залила черная пустота.

Глава 5

Когда удалось разлепить веки, я обнаружил, что лежу под стеной из грубо обработанного песчаника. В ноздри бил резкий запах, вызывавший дурноту.

– Вы, голубчик, меня пугаете, – произнес знакомый голос. – У вашего отца обычно куда спокойней выходило.

Немного подумав (этот процесс тек на удивление самостоятельно, почти не реагируя на мои усилия), я вспомнил, что голос принадлежит инспектору Даверу.

– Здешние запахи доставляют некоторый дискомфорт, – сказал я в пустоту.

Инспектор хмыкнул:

– Вас вырвало. На себя.

Действительно, воняет от моей рубашки.

– Не припомню за собой такого, – сказал я. – Вообще‑то я не пью.

Инспектор взял меня за плечи, и мир повернулся на девяносто градусов, приняв положение, к которому я привык.

– Как вы? – спросил Давер.

– В целом неплохо. Если не считать запаха. Но с моим восприятием происходит что‑то странное. Знаете, бывает, если сильно отравишься, то в сознании все как бы плывет.

– Я люблю в субботу отравиться граммами тремястами хорошего алкоголя, – кивнул Ференц, – поэтому мне ваше состояние знакомо.

– Это немного другое, – сказал я. – Долго я лежал?

– Минут пятнадцать. А до этого еще с полчаса сидели в трансе.

– Пятнадцать – это немного. Главное, чтобы мать не узнала.

Я начал обстоятельно пересказывать увиденное.

– Какая‑то дальняя колония, – сказал инспектор, дослушав. – Скорее даже не колония, а сообщество случайно выживших людей, если у них действительно практически не сохранились какие‑либо технологии.

– Как я понял, у этой планеты оборот вокруг своей оси равен по времени обороту вокруг светила. В одном полушарии всегда сверхвысокая температура, а в другом – наоборот.

Ференц кивнул.

– Вполне возможно. Только я не слышал ни об одной такой планете, пригодной для жизни.

– Может, это очень далекая колония. Сколько их раньше было?

– Других объяснений нет. А что с этим существом? Оно никого вам не напомнило?

Я помотал головой:

– Нет. Да и где можно увидеть существо, открывающее трансгресс – линию, где ему вздумается?

– Таких бы запомнили, – согласился Ференц. – А что насчет этих черноголовых?

– Они будто из разных кусков сшиты, – сказал я. – Словно кем‑то сделанные.

– Что же мы имеем? – задумался присевший рядом на корточки Давер. – Колонист, семью которого в юности убили некие искусственные люди, появляется вместе со своим товарищем, о котором мы ничего не знаем, там, где в Белый город направляются другие колонисты. После чего они вырезают всех рейдеров в Приемнике, а колонисты бесследно исчезают. И где здесь логика? – он поднял взгляд на меня.

Я пожал плечами:

– Это была картинка из детства. Мало ли что потом с ним могло случиться. Может его этот, с пустыми глазами воспитал.

– Откуда тогда второй взялся? – спросил Давер. – Тоже воспитанник? Так мы ни к чему не придем.

– А где рейдеры? – спросил я оглядываясь.

– Кажется они из‑за вашего припадка и моих объяснений решили, что монеты прокляты, – усмехнулся Ференц.

Я вспомнил про монеты и разжал кулаки. В левом горсть металлических кругляков, еще один зажат между пальцами правого.

Инспектор поднялся и махнул рукой:

– Поднимайтесь, Валентин. Нам пора домой.

Я встал, ссыпал монеты в карман и побрел за Давером, размышляя, каким образом снова умудрился посмотреть две истории вместо одной. Что за биополе у этих людей? И можно ли без оговорок считать их людьми?

Через минуту мы вышли из архива. Инспектор посоветовал мне вернуться домой и отдохнуть. При этом он многозначительно посмотрел на мой карман и попросил воздержаться от экспериментов. Вздохнув, я вытащил монеты и пересыпал их в ладонь инспектора.

Домой пришлось ехать кружным путем, ведь вид мой не позволял показаться на центральных улицах. Времени ушел добрый час, зато удалось избежать позора. Дома, отмывшись и поев, я увалился на кровать. Признаться, эти чужие миры захватили мое воображение. Наш город, сумевший уцелеть в пожарище апокалипсиса, многие века жил обособленно и практически не меняясь. В умах людей именно такое устройство мира казалось нормой. Огромная бескрайняя пустыня, среди которой в редких оазисах живут дикие бедуины, они же рейдеры. Хотя между бедуинами и рейдерами была какая‑то разница, но я ее не улавливал. Большинство горожан, думается, вообще об их существовании не подозревают, поэтому стыдиться мне нечего. Еще в пустыне иногда открывались порталы из обособленных колоний на далеких планетах, обычно влачащих существование ничуть не лучшее чем бедуины. Кое‑кто из этих колоний добирался до города, но такое бывало редко, я, например, не знаю никого среди своих друзей и знакомых оттуда. Фактически, мы были последним осколком разбившегося вдребезги мира. У нас есть кое – какие технологии, удалось сохранить высокий уровень науки, но с величием прошлого не сравнить. Когда‑то человек был хозяином всего, что открывается нам ночью на небе. Долетел до каждой звезды, почти каждой нашел применение. Там, где нельзя было жить, добывали полезные ресурсы, устраивали космические базы и лаборатории. Потом развитие технологий вышло из‑под контроля, любой сумасшедший мог сотворить какой‑нибудь локальный катаклизм, и все вместе эти психи и фанатики устроили катаклизм глобальный. Мы остались одни посреди развалин, спасенные тем, что Белый город располагался в глухом углу малонаселенного мира. Нам ничего не оставалось, кроме как попытаться выжить и сохранить хоть какие‑то крохи человеческого величия. Интереса к окружающей пустыне у горожан нет, ведь по всеобщему представлению там нет ничего, кроме мертвой земли и развалин. Что говорить, если я, библиотекарь, чья специализация – история, до этого момента думал также. А ведь мне пришлось посмотреть множество историй из прошлых времен. Все они были одинаковы: если не очередная резня бедуинов (отец считает это своеобразным механизмом регуляции в условиях ограниченности продовольственных ресурсов, но смотреть на этот механизм невозможно), то очередной скучный эпизод из жизни города.

Но каков мир на самом деле? Наверняка были и другие обособленные места, достаточно большие, чтобы не деградировать в культурном и научно – техническом плане. Впрочем, дело даже не в них. Что это за существо, создававшее трансгресс – линию, где ему захочется? Что за странное сооружение в замерзшем чуть ли не до абсолютного нуля мире, оказывающее по – настоящему гипнотическое действие на мои мозги? И еще эти двое, видевшие костяного человека, пытавшиеся добраться до замерзшего замка и убивающие людей без всякой причины. Без всякой видимой мне причины.

В дверь постучали, и в комнату заглянул отец.

– Вернулся? Как успехи?

Я пожал плечами. Отец кивнул, поняв это как‑то по – своему. Я тут же вспомнил, что отец видимо долгие годы помогал охранке и ни разу даже словом не обмолвился по этому поводу.

– К тебе тут приходили, – продолжил он. – Светленькая такая, волосы короткие, до плеч. Сказала, вы собирались куда‑то, а ты не пришел, и на работе тебя нету.

– А ты что? – спросил я обеспокоенно.

– Сказал, что помогаешь в важном и очень секретном деле. И что бы она никому ничего не рассказывала. В общем, представил тебя героем со всех сторон. Кто она, кстати?

– Да так, – я неопределенно взмахнул рукой.

– Как так?

Я выразительно посмотрел на отца.

– Ты давай, это… – сказал отец после паузы, – не мальчик уже. Серьезнее будь.

Дверь закрылась, и мысли мои легко и непринужденно вернулись к замку. К Ирен завтра заскочу, объясню все. А вот эти изгибы, тянущиеся вверх, к звёздному небу… Представляя их я незаметно задремал, и проснулся, когда на улице уже стемнело. На цыпочках прокрался в кухню, зачерпнул поварешкой из кастрюли на плите. Заскочил в ванную, для вечернего туалета, и снова увалился в кровать. Уже засыпая, снова увидел пустоту огромных глазниц, из которых смотрело черное небо замёрзшего мира…

* * *

Ференц поднял голову на стук и на его лице на миг проступило неудовольствие. Потом он натянуто улыбнулся и показал на кресло перед столом.

– Когда в следующий Приемник? – спросил я, усаживаясь.

– Никогда, – ответил он коротко.

До меня не сразу дошло, что значит – никогда.

– Почему?

– Я вчера отчитался о нашем путешествии во второй Приемник, и мне влетело за самодеятельность. – Ференц посмотрел в тетрадь, потом поднял глаза на меня и толкнул тетрадь в мою сторону. – Дело закрыто, распишитесь, что уведомлены о неразглашении.

Я механически подписал подшитый в тетрадь бланк и посмотрел на инспектора.

– А что же эти? Их же не поймали.

– Обо всем позаботились, – отведя взгляд сказал Ференц.

– Каким образом?

Инспектор пристально посмотрел на меня.

– Прочитайте, что подписали, Валентин, – сказал он.

Я опустил глаза и прочитал.

– Я все понимаю, секретность и так далее. Но этих двоих‑то не поймали. Завтра они снова кого‑нибудь убьют…

– Не убьют, – сказал Ференц.

– Откуда вы знаете?

– Это бессмысленный разговор, Валентин.

Я посмотрел на сжавшего в тонкую линию губы инспектора и понял, что это правда. У него своя работа и не мне лезть в нее.

– Простите Ференц. Кажется, я увлекся. Я пойду тогда, не буду вас отвлекать.

Инспектор поднялся и с видимым облегчением протянул руку. Я пожал ее и вышел. Приключения закончились, пора вернуться в привычные будни, к любимой работе.

В библиотеке я собрал все незаполненные бланки на последние находки и принялся писать аннотации. После обеда их взял на проверку отец, смерил меня долгим взглядом и послал наводить порядок в архиве. Наверно где‑то ошибся, равнодушно подумал я, уже садясь на велосипед.

В архиве, как всегда, был бардак, я рассовывал по углам мусор, гордо именуемый археологическими находками. Листки с измочаленными краями и стершимися буквами, закатанные в бесцветную смолу. Черепки с идеографическим письмом. Отец говорил, когда‑то целые народы вот такими иероглифами писали, только более сложными. Надо будет почитать его монографии, а то все собираюсь, собираюсь, а сам то погулять с друзьями, то… Перед глазами как наяву встала дверь на первом этаже. Дверь‑то самая обыкновенная, то ли из дерева, то ли вовсе из пластика. Понятное дело, это для маскировки, но, если кто узнает, открыть будет плевым делом. Хотя открыть не самое сложное. Насколько я помню, чтобы отправиться, надо код конечного пункта знать или хотя бы представить, куда отправляешься. А если ты не видел ни одного места, как я, куда ты отправишься? Хотя я видел два места, но в эти Приемники мне не охота. Что там интересного? Прирежут на раз – два. Вот если бы как тот, обросший костяными пластинами… Только, опять же, куда направляться? К тому здоровому истукану? Может там действительно портал есть? Может Давер был прав, и я не две отдельные истории видел, просто они переместились, а середина истории по какой‑то причине стерлась? Кто его знает, как трансгрессирование на историю влияет… Я закрыл глаза и явственно увидел большой круглый зал с сидящим у стены круглощеким божком. На полу перед его скрещенными ногами валялась потертая дерюжина, рядом пара тарелок. И все это с отпечатками тех двоих. Дэнила и Чеслава.

Открыв глаза, я посмотрел на гвоздодер, которым обычно открываю ящики, присылаемые с раскопок. Надо только подцепить около язычка замка… Не до конца еще осознав эту мысль я взял гвоздодер и пошел вниз. На полпути остановился. Что я собрался делать? Взломаю дверь и отправлюсь куда глаза глядят? А если встречу там парочку сумасшедших убийц? Хотя нет, это глупо, с чего бы им там находиться? Просто история произошла у портала и все. Но подготовиться действительно нужно. Я положил гвоздодер на место, закрыл архив, сдал ключи охраннику и отправился домой, мысленно перебирая, что может пригодиться в таком путешествии. Так, в мыслях и сомнениях я проехал мимо дома, остановившись в конце улицы, напротив жилища старого друга. Постучал в дверь, но никто не ответил – я не сразу вспомнил, что все на работе. Пришлось посидеть часок на крылечке.

– Оу, Вал! – окликнули меня, когда я уже начал клевать носом. – Какими судьбами?

По ступеням поднимался Эндрю, мой бывший одноклассник. Мы просидели за одной партой последние пять лет школы, но потом попали в разные части Легиона, а после армии я пошел по стопам отца и деда, продолжив фамильное дело, а Эндрю получил какую‑то должность в мэрии. Отношения у нас по – прежнему были дружескими, но что это за дружба, если видишь человека пару раз в месяц?

– Дело к тебе есть, – сказал я, пожимая протянутую руку. – Не помешал?

– А мне теперь никто не мешает, – весело откликнулся Эндрю. – У меня родители на пенсию вышли, в деревне теперь салат растят!

– Полагаю, тебя с этим надо поздравить? Вакханалии устраиваешь?

– Да ну, какие вакханалии… – скривился Эндрю, возясь с ключами. – Это же сначала кажется, что свобода – прекрасная штука. А как хлебнешь ее, то и не рад уже. Все заботы на тебе. Жрать готовь, одежду стирай, в доме убирайся, по счетам плати… Я думаю, мне баба нужна, на постоянную основу. Хоть что‑то на нее спихну.

– Вот так и умирают убежденные холостяки, – сказал я философски.

– И не говори, – согласился Эндрю. – Как прижмет, сразу о гоноре забудешь, тут главное выжить. А то что сейчас у меня, это не жизнь.

– На хобби тоже времени нет? – спросил я.

Замок наконец поддался, Эндрю открыл дверь и пропустил меня вперед.

– На это есть, конечно, но надо же чертежи восстанавливать, вытачивать, – сказал он, захлопнув за мной дверь. – Здесь даже не во времени дело, мозги свежие нужны, для удовольствия ведь дело.

– А что‑нибудь рабочее есть?

Эндрю застыл и внимательно посмотрел на меня.

– Что‑то случилось?

– С чего ты взял? – удивился я.

– Так проблемы не решают, Вал, – серьёзным тоном сказал Эндрю.