Текст книги "Седой капитан"

Автор книги: Владимир Владко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Ты с ума сошел, Кристобаль, ей–богу! – Уже возмущенно крикнул Клаудо. Что ты несешь?

– Нет, я не сошел с ума, Валенто. Ты был моим другом, и я всегда был рад видеть тебя и принимать у себя. Но это прошло. Потому что тогда ты был человеком, которого я любил и уважал. Вместе с тобой мы сражались против фалангистов, защищая республику, защищая народ. А теперь кто ты? С кем ты? Молчишь? Я скажу тебе: ты против народа, значит против меня. Иди прочь, Валенто!

– Кристобаль, я не понимаю тебя, – уже растерянно возразил Клаудо. О чем ты говоришь? Я – против народа, против тебя?.. Ты что‑то путаешь, друг…

– Нет, я не путаю. Я говорю то, что есть на самом деле, как привык это делать. Не притворяйся, Валенто!

– Да разве я притворяюсь? Я просто не понимаю тебя… будто это и не ты совсем, Кристобаль…

– О нет, это я, Кристобаль Гомец. А вот ты уже не тот Валенто Клаудо. Вместе с твоим Седым Капитаном ты идешь против народа, поэтому обрекаешь его на новые страдания. Разве я неправду говорю?

В ночной тишине голос высокого мужчины звучал четко и строго, хотя заметно было, что он говорит с большой внутренней болью. Видимо, многое пришлось передумать и преодолеть в себе этому человеку, чтобы такое говорить старому другу…

Валенто Клаудо хотел что‑то ответить, но Кристобаль Гомец остановил его взмахом руки:

– Молчи, Валенто! Твой Седой Капитан провозгласил себя мстителем: это его дело. Но он пытается стать хозяином страны, он сам это сказал! И если ему это удастся, он, вероятно, будет не лучше генерала Фернандеса. Ведь и теперь уже от его рук льется кровь невинных людей. А тем временем фалангисты расстреливают таких же невинных людей. Фернандес и твой Седой Капитан будут мстить друг другу, бороться за власть, а люди, простые люди будут из‑за этого гибнуть? Да, Валенто? Седой Капитан с твоей помощью уничтожает людей своими молниями, а фалангисты тем временем казнят арестованных рабочих, единственная вина которых состоит в том, что их подозревают в сочувствии твоему Капитану! Нет, нам больше не по пути с тобой, Валенто Клаудо.

– Кристобаль, ведь я твой друг…

– Друг?.. Ты был другом и Педро Дорильо, не так ли?

Марта, все время державшая руку Алеся, вздрогнула.

– Ты называл себя его другом, – продолжал гневно Кристобаль Гомец, а его, Педро Дорильо, завтра утром казнят полицаи, казнят из‑за тебя и твоего Седого Капитана. А в чем он виноват, скажи, бывший его друг?..

Алесь едва успел поддержать Марту, которая тихо вскрикнула и пошатнулась.

– Что? – Неистово воскликнул Валенто Клаудо. – Педро Дорильо завтра казнят?

– Ты знаешь это не хуже меня, Валенто, – так же холодно и безжалостно сказал Кристобаль Гомец. – Ведь об этом говорится в полицейских объявлениях, расклеенных повсюду. А если не знаешь, можешь посмотреть. Полицейские собаки побывали и здесь, прицепили вон там такое объявление…

Его рука указала на придорожный столб. Действительно, на нем белел лист бумаги. Валенто Клаудо бросился к нему.

Еще мгновение – и он громко читал, разбирая при лунном свете текст, напечатанный большими черными буквами:

ОТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИЦИИ

ОБЪЯВЛЕНИЕ

ПУНКТ ПЕРВЫЙ.С ЦЕЛЬЮ ОХРАНЫ НАСЕЛЕНИЯ ОТ ПРЕСТУПНЫХ ДЕЙСТВИЙ ТАК НАЗЫВАЕМОГО СЕДОГО КАПИТАНА (ОН ЖЕ ЭРНАН РАМИРО) ПОЛИЦИЯ ПРОВЕЛА РЯД АРЕСТОВ ЕГО СООБЩНИКОВ…

ПУНКТ ВТОРОЙ.КАЖДЫЙ, КТО БУДЕТ УЛИЧЕН КАК СООБЩНИК ЭТОГО ОПАСНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРЕСТУПНИКА, БУДЕТ БЕЗЖАЛОСТНО КАЗНЕН…

ПУНКТ ТРЕТИЙ.ЗАВТРА, В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ УТРА, В ТЮРЬМЕ САН–САЛЬВАДОР БУДЕТ КАЗНЕН ЧЕРЕЗ ОТСЕЧЕНИЕ ГОЛОВЫ ПЕРВЫЙ ИЗ ОБНАРУЖЕННЫХ СООБЩНИКОВ СЕДОГО КАПИТАНА ПЕДРО ДОРИЛЬО…

– О проклятые!.. – Вырвалось у Валенто.

Алесь, пораженный и растерянный, держал в своих руках Марту, которая вздрагивала от рыданий. Валенто Клаудо сделал движение, словно хотел сорвать объявление.

– Стой! – Остановил его решительный голос Кристобаля Гомеца. – Не делай этого. Я не хочу, чтобы завтра арестовали и меня. Иди прочь, Валенто Клаудо! Ты знаешь: если я что‑то сказал, то мое слово твердое. Оставь меня и не ходи сюда больше никогда. В противном случае я уже не буду говорить с тобой, ты встретишься с моим ружьем. Я все сказал, Валенто Клаудо.

И он исчез внутри дома, плотно закрыв за собой тяжелую дверь. Мгновение Валенто стоял молча, сжимая крепкие кулаки. Потом он еще раз воскликнул:

– О, проклятые негодяи!

Его взгляд остановился на Марте, которая рыдала, припав головой к груди Алеся. Он глухо пробормотал, овладевая собой:

– Марта… детка…

Девушка не поднимала головы, вздрагивая от безудержного рыдания.

Валенто провел рукой по голове. К нему возвращалось самообладание.

– Нет, этого не будет, этого не может быть! – Воскликнул он. – Скорее назад, к Капитану! Еще есть время!..

О каком времени сказал Валенто? Ведь вскоре рассветет, разве же можно успеть что‑то сделать?

– Скорее, скорее! Девочка, успокойся! Нельзя тратить ни единой минуты! Бегом к Капитану! О, ты не знаешь, не знаешь, на что еще способен «Люцифер»!.. Скорее!

Он схватил Алеся и Марту за руки и потянул за собой.

– Еще есть время, мы успеем! Скорее!..

Они бежали изо всех сил туда, где стоял скрытый между скалами «Люцифер», где никто еще не знал о страшном объявлении, бежали, задыхаясь, вслед за Валенто, который уже не выбирал дороги и только время от времени повторял:

– Еще есть время… мы успеем… скорее, скорее!..

И луна, которая опустилась уже совсем низко, казалось, бежала вместе с ними над горизонтом, чтобы помочь им своим призрачным светом, помочь бежать быстрее. А Валенто хватал воздух широко раскрытым ртом и отрывисто бросал, будто подгоняя себя:

– Еще есть… есть время… мы успеем… успеем!..

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1. Перед лицом смерти

Маленькая стрелка больших часов на стене вплотную подошла к цифре «9». Большая, минутная стрелка, приближалась к цифре «12». А телефонные аппараты упорно молчали, не подавая никаких признаков жизни!

Седой Капитан не появлялся.

Начальник полиции, который вместе с Мигелем Хуанесом вновь приехал в Сан–Сальвадор еще в семь часов, нервно постукивал кончиками пухлых пальцев по краю стола и время от времени беспокойно переводил взгляд с телефонных аппаратов на часы и обратно. Неужели и на этот раз дело сорвется?..

Все было наготове. Все посты ждали появления «Люцифера», чтобы сразу отрезать ему пути к отступления и расстрелять в упор. Все посты имели категорический приказ: немедленно сообщить на центральный пункт о появлении «Люцифера». А центральный пункт находился здесь, в кабинете коменданта тюрьмы. Даже это предусмотрительный Карло Кабанерос хорошо продумал.

– Там будет стрельба, – сказал он еще вчера Мигелю Хуанесу, – там, где появится «Люцифер», он, черт его возьми, может, чего доброго, бросить какую‑нибудь электрическую мину. Одним словом, зачем нам рисковать? Лучше занять позицию за крепкими стенами, оно, знаете, безопаснее. Они справятся и сами. Сообщат же нам немедленно, мы будем все знать и здесь. Даже сможем сразу информировать министра. – Он имел в виду установленный в кабинете коменданта дополнительный телефон прямой связи, который соединял Сан–Сальвадор с министерством внутренних дел.

Мигель Хуанес, само собой, не имел никаких возражений против этого решения Кабанероса. Здесь, в кабинете коменданта тюрьмы, было значительно спокойнее. Только бы зазвонил один из телефонов! Только бы Седой Капитан попался в подготовленную для него ловушку!

Карло Кабанерос все еще не терял надежды. Хитрая психологическая игра, затеянная генералом Альдумеро да Хуранито, должна была дать, наконец, желаемые результаты! Вот еще минутка, полминутки, еще несколько секунд – и один из телефонов обязательно зазвонит. Не может быть, чтобы дело провалилось, не может быть, чтобы самолюбивый Эрнан Рамиро не попробовал освободить Педро Дорильо!

Но телефоны молчали.

В кабинет вошел комендант тюрьмы. Он вытянулся по форме и доложил:

– Простите, господин начальник, если не будет вашего приказа отложить исполнение приговора, время вести заключенного на казнь. У нас все готово.

Отложить исполнение приговора? Нет, об этом не может быть и речи! Тем более, что, в конце концов… Ну, да, Седой Капитан не решился на попытку спасения Педро Дорильо, очевидно, он понял, что это было бы безнадежной делом. Что ж, казнь Педро Дорильо, объявленного государственным преступником и сообщником Эрнана Рамиро, сама по себе докажет две вещи. Первое: правительство и полиция не шутят, и действительно решили безжалостно наказывать всех, кто связан с Седым Капитаном. И второе: казнь покажет, что Седой Капитан не способен выполнить свое торжественное обещание помогать тем, кто присоединится к нему. Это тоже имеет значение. Ладно!

Карло Кабанерос бросил последний взгляд на молчащие телефонные аппараты и ответил коменданту тюрьмы:

– Начинайте! Мы с господином Хуанесом тоже будем присутствовать на казни.

Во внутреннем дворе, который находился в центре огромного каменного здания тюрьмы и был таким образом полностью отрезан от внешнего мира, собралось уже немало людей. Неподалеку от высокого эшафота с большой деревянной плахой отдельной кучкой стояли чиновники, присутствие которых на казни было обязательным по закону: прокурор, чины жандармерии. Ближе к двери главного входа толпились вездесущие корреспонденты с фотоаппаратами в руках: газеты не могли оставить без внимания такую ​​сенсационную казнь. Еще дальше, около стен, теснились неизбежные в таких делах зрители, которым удалось достать пропуск на кровавое зрелище. Они были наиболее возбужденные, они напряженно впитывали в себя каждую деталь, каждую черту, каждое движение прокурора или кого‑нибудь еще из официальных лиц. Они с удовольствием предвкушали, как после казни будут взахлеб рассказывать о случившемся другим любопытствующим, которые не попали сюда.

Ни на кого не глядя, Карло Кабанерос, сопровождаемый Мигелем Хуанесом, прошел к одной из стен двора остановился там, привычным театральным жестом опираясь на позолоченный эфес сабли.

Комендант тюрьмы подал знак.

Открылись автоматические двери главного входа. Из них с саблями наголо вышли жандармы. Следом за ними шел толстый католический падре в длинной сутане, набожно приподняв голову с чисто выбритой на макушке круглой розовой тонзурой и держа в коротеньких руках большой черный крест. Губы его все время шевелились, глаза смотрели вверх, в голубое утреннее небо: он сосредоточенно, будто не замечая никого вокруг, молился богу за грешную душу человека, которого должны были казнить. Ведь за каждую такую ​​душу падре аккуратно получал от комендатуры тюрьмы кругленькую сумму песет…

По толпе зрителей пробежал шепот: на эшафот взошел палач – высокий, широкоплечий человек с топором в руках. Лицо его скрывала зловещая маска. Он стал на эшафот, опершись обеими руками на топор.

И вдруг стало тихо. Все смотрели в сторону главного входа, откуда вышел Педро Дорильо. Он шел легким медленным шагом в своем арестантской одежде, коренастый и крепкий. Худое, измученное допросами и пыткам лицо его было спокойным. Оказавшись во дворе, он осмотрелся. Взгляд его упал на высокий эшафот и палача на нем. Презрительная улыбка появилась на губах Педро Дорильо, когда он увидел, как суетятся корреспонденты, как они направляют на него фотоаппараты.

Процессия двинулась дальше. Не останавливаясь, падре подобрав одной рукой длинную сутану и ловко взошел по деревянной лестнице на эшафот: было видно, что он давно привык к установленному церемониалу и проделывал его далеко не впервые. Здесь падре стал рядом с высоким палачом, который так же небрежно, в привычной, заученной позе опирался на свой блестящий, остро заточенный топор. Палач ждал: его очередь еще не наступила. Сначала представитель святой католической церкви должен был позаботиться о душе осужденного на казнь.

Падре повернулся и протянул Педро Дорильо черный крест.

– Примирись с Господом Богом, сын мой, – сладким, елейным голосом произнес он. – Тяжкие грехи твои, о, заблудший агнец! Однако милость господня всеобъемлюща. Помолись вместе со мной, преклони колени перед святым крестом. И бог простит тебя, примет душу твою бессмертную в лоно свое, если ты хоть в последнюю минуту твоей земной жизни покаешься, сын мой!.. Преклони колени, примирись с волей божьей, признай свои грехи!..

В тишине, которая царила во внутреннем дворе тюрьмы, было отчетливо слышно каждое слово падре. Палач переступил с ноги на ногу: видимо, ему очень наскучили такие речи.

– Помолись вместе со мной, сын мой! – Продолжал падре заученные призывы. – Всемилостивый Господь Бог смотрит на тебя с высоты своего святого престола. Покайся, и душа твоя очистится перед смертью, войдет в вечную жизнь, где нет ни боли, ни печали. Преклони колени и молись со мной! Кайся, сын мой!..

Педро Дорильо спокойным движением отвел в сторону черный крест вместе с рукой его владельца, с нескрываемым отвращением посмотрел в лживое лицо падре с его елейно сжатыми губами и громко сказал:

– Мне не в чем каяться. Посторонитесь, отец мой, не мешайте вашему соседу делать свое дело.

Падре, всплеснул руками, словно в отчаянии от такого упрямства закоренелого грешника, отшатнулся, но тут же деловито перекрестил своим черным крестом осужденного, хотя тот уже не смотрел на него. И тогда, вновь сомкнув губы, отошел в сторону. На этом его обязанности официального представителя святой католической церкви заканчивались.

Педро Дорильо неподвижно стоял на эшафоте, будто задумался о чем‑то, известном только ему. Палач выпрямился, сделал едва заметное движение головой. Два его помощника появились на эшафоте позади осужденного. Они положили крепкие руки на плечи Дорильо, чтобы вести его к плахе, около которой ждал палач.

Неожиданным резким движением Педро Дорильо оттолкнул обоих сразу, хотя эти люди, видимо, были не намного слабее его самого. Он выпрямился во весь рост, глаза его блеснули.

– Э, пожалуй, его зря вывели со свободными руками, – пробормотал начальник полиции, невольно отступая на шаг ближе к стене. – Как бы не стал сопротивляться…

Нет, Педро Дорильо не собирался оказывать сопротивление. Зачем? Вокруг было столько вооруженных врагов, что об этом не стоило и думать. Но он не хотел и того, чтобы его кто‑то вел, подталкивал, держал. Как отважный человек, перед расстрелом срывает со своего лица повязку, чтобы смотреть прямо в глаза смерти, так и Педро Дорильо хотел мужественно и твердо дойти до неизбежного сейчас конца. У него хватит решимости, он не потеряет самообладания перед всеми этими людишками, которые собрались сюда пощекотать себе нервы кровавой казнью!

Помощники палача колебались, словно взвешивая силу мощных мышц своей жертвы.

А Педро Дорильо стоял одиноко на эшафоте, высоко подняв голову всматривался вдаль, будто искал кого‑то запавшими усталыми глазами. Столько мыслей, столько воспоминаний нахлынуло на него в эту последнюю минуту! За мгновение пролетели они одна за другой, эти горячие, неукротимые мысли, будто вся жизнь с непостижимой скоростью пронеслась перед ним. Но среди мыслей была одна, которая подчиняла себе все другие, несущая боль мысль о единственной, любимой дочери, черноглазой Марте.

Где она сейчас? Что с ней? Как она будет жить одна без него, среди чужих людей?..

Дочка, дочурка, хотя бы раз взглянуть на тебя, увидеть твое милое, еще такое детское личико, прижать к сердцу, поцеловать! Доченька, милая, хотя бы минутку побыть с тобой!

Но вокруг только чужие, холодные, безжалостные враги, любопытствующие людишки, которые сошлись сюда, чтобы развлечься, собственными глазами увидеть, не дрогнет ли перед топором палача затравленный, измученный человек в полосатой одежде арестанта. Не будет этого! Он будет держаться мужественно, хоть для этого и потребуется собрать последние силы, он не дрогнет, окруженный равнодушными врагами. Держись, Педро Дорильо, держись так, чтобы Фредо Виктуре, старый и испытанный друг, узнав о последних твоих минутах, сказал растроганно: «Да, Педро не сдал, он прошел последний путь с честью, как и надлежит мужественному рабочему!»

Худощавое лицо Педро Дорильо просветлело, словно его осветил какой‑то теплый внутренний свет. Теперь он чувствовал себя иначе, выше всех тех, кто окружал его сейчас в этом замкнутом каменном мешке. Он обвел взглядом людей внизу, которые враждебно, но с нескрываемым любопытством смотрели на него, задрав головы. Их интересовало, наверное, что еще сделает этот коренастый, непримиримый заключенный.

А, вы ждете, хищники, звери! Вы хотите еще ​​что‑то увидеть, услышать? Ладно! Педро предоставит вам такую ​​возможность, только сделает это по–своему, так как он предпочитает. И громко, четко выговаривая каждое слово, Педро Дорильо заговорил, гневно бросая тяжелые слова в отвратительные, враждебные лица людей, скопившихся вокруг эшафота.

– Вот вам мое последнее слово, палачи! Запомните его! Вы убиваете меня, как раньше убили сотни и тысячи других честных людей в стране. Эти люди боролись с вами, с кровавыми фалангистами, они погибли за святое дело!..

– Остановите его! – Крикнул возмущенно начальник полиции. Но жандармы только переглянулись: как остановить? Ведь этот человек сейчас ничего уже не боится, никаких угроз, потому что он стоит перед неизбежной смертью…

Педро Дорильо заметил, как помощники палача двинулись к нему. Э нет! Не получится, господа!

– Не подходите! – Гневно крикнул он. – Остановить меня вам все равно не удастся! А когда окончу, можете делать что угодно… да и ничего вам будет делать, я не буду сопротивляться. Поняли? Вот и хорошо. Так вот, господа, – продолжил он, в его голосе зазвенела горечь, – я жалею только об одном. Слишком мало, почти ничего не сделал я для святого дела, за которое умирали мои друзья. И если бы вновь передо мной открылась жизнь, о, я уж знал бы, как ее использовать! Для борьбы с вами, безжалостной борьбы не на жизнь, а на смерть, вот для чего использовал бы я тогда свою жизнь! Теперь можете казнить меня, господа. Но рано или поздно народ казнит вас самих! На вас, угнетателей и кровопийц, падет гнев его! Да здравствует свободный народ!

Начальник полиции яростно ругал коменданта тюрьмы:

– И часто у вас бывают вот какие сцены? Черт знает что! Разве можно допускать такое? Это что вам, трибуна для антигосударственных выступлений или эшафот? Безобразие! Я вам покажу!

Комендант что‑то пытался объяснить, но Карло Кабанерос не слушал его, крайне взбешенный тем, что ему пришлось увидеть и услышать. Он оборвал коменданта грозным приказом:

– Достаточно! Заканчивайте уже! Казните его!

Но и без этого приказа помощники палача сами накинулись на Педро Дорильо, схватили его за руки и потащили к плахе. Педро не оказывал никакого сопротивления. Это было бы ни к чему. Он сделал последнее, что мог сделать, он высказал палачам то, что думал. Пусть заканчивают.

Он сделал несколько шагов к широкой плахе, возле которой стоял наготове палач с топором, и остановился, чтобы еще раз полной грудью вдохнуть воздух. Подняв голову, будто не замечая усилий помощников палача, которые пытались наклонить его к плахе, напрягая свое крепкое тело, Педро Дорильо смотрел в чистое голубое небо, чтобы еще раз перед смертью увидеть не мерзкие лица врагов, а белые ясные облака, на которые они с Мартой так любили смотреть…

Невольно Мигель Хуанес, как и многие другие присутствующие, также посмотрел вверх, куда был направлен последний взгляд Педро Дорильо, в небо, глубокое, бездонное небо над каменным двором тюрьмы. И вздрогнул. Нет, ему, видимо, мерещится, он сходит с ума, это сказывается бессонница, тревожная ночь и усталость последних дней!.. Такого не может быть!

Неизвестно откуда, с чистого ясного неба на тюремный двор надвигалась темная тень. Это было что‑то удивительное, оно напоминало дирижабль, продолговатое, тяжелое… и это «что‑то» быстро увеличивалось в размерах, росло на глазах! Оно быстро, опускалось на двор, где должна была состояться казнь, опускалось все ниже и ниже, прямо на людей, которые тут же бросились врассыпную к стенам, ища спасения, крича, задыхаясь.

– «Люцифер»!..

2. Спасение с воздуха

– «Люцифер»! – Воскликнул Мигель Хуанес. В отчаянии он отмахнулся руками, словно от страшного призрака.

– «Люцифер»! – Раздавалось вокруг в дикой суете и панике, охватившей стадо испуганных животных, в которое превратилась толпа в тюремном дворе.

С отчаянным криком, крайне перепуганные неожиданным появлением «Люцифера», люди, которые до сих пор чувствовали себя хозяевами положения, бросились к двери главного входа. Но дверь не открывалась. Люди стучали в нее кулаками, кричали, но дверь не поддавалась, как не нажали жандармы и охранники на рукоятки с обеих ее сторон. Дверь будто заклинило. Наверное, это было магнитное воздействие электрических приборов «Люцифера».

А серо–зеленый корпус огромной машины опускался все ниже, и непонятно было, какая необъяснимая сила держала его в воздухе. Вот он замер над эшафотом. Его толстые колеса лениво вращались, «Люцифер» висел в воздухе метрах в двух–трех от поверхности эшафота, не поддерживаемый ничем, не опираясь ни на что. И сквозь бешеные крики людей внизу, слышалось напряженное шипение какой‑то большой машины, ровное и непрерывное, как будто откуда‑то вырывалась под давлением мощная струя пара.

Высокий палач в маске давно уже потерял свой ​​топор, соскочил с эшафота и бросился к толпе испуганных чиновников и жандармов, которые все еще ​​пытались открыть тяжелые двери, ища выход из проклятого двора. Вслед за ним, подобрав до пояса длинную черную сутану, бежал падре, беспомощно размахивая ненужным крестом, один за другим скрылись помощники палача

На эшафоте остался один Педро Дорильо. Он не мог ничего понять, все это произошло так внезапно, так неожиданно. Широко раскрытыми глазами он смотрел на «Люцифер», который упал с неба как будто специально в последние минуты, последние секунды. Ведь еще мгновенье – и Педро Дорильо уже ничего не успел бы увидеть, ничего не смог бы услышать… Он почувствовал, как дрожит все его тело. Почему появился здесь «Люцифер», Педро Дорильо не думал; да разве он сейчас способен был вообще о чем‑то думать? Он знал только одно: произошло удивительное чудо, смерть, которая была до сих пор неизбежной, отошла куда‑то в сторону, он вновь свободно дышит, видит солнце, небо… слышит отчаянное вопли толпы внизу. Но это его не касается, потому что не может, просто не может уже быть чего‑то страшнее того, что было с ним перед этим…

Красное, налитое кровью лицо Карло Кабанероса перекосилось, на нем появились какие‑то серые пятна. Губы его прыгали, когда он, заикаясь и совсем уже не думая скрывать страха, быстро–быстро бормотал, дергая Мигеля Хуанеса за руку:

– Да откройте же… откройте эту проклятую дверь… скорей!.. Он сожжет нас здесь заживо…

Хуанес лихорадочно осматривался: не может же быть, чтобы отсюда, из этого каменного двора, который вдруг превратился в ловушку для всех, не было еще какого‑нибудь выхода! И вдруг он почувствовал, как слабеет, становится вялым все его тело: Надежды нет… Он увидел, как суетится возле главного входа комендант тюрьмы, также пытаясь открыть дверь. Если и он не видит другого выхода, он, комендант тюрьмы, значит, надежды нет; нет спасения…

– Ой, он сейчас будут стрелять! Своими электрическими минами! – Вопил рядом с Мигелем Хуанесом тоненьким, странным для его плотного тела голоском прокурор. – Помогите! Помогите!

Но его никто не слушал. Под ногами ошалелых, охваченных паникой людей трещали и ломались брошенные корреспондентами фотоаппараты и лампы – «молнии», плющились украшенные золотом пышные фуражки полицейских, жандармов и чиновников. А сами эти люди, сошедшие с ума от ужаса, недавно такие важные и чванливые чиновники, жандармы и палач, с лица которого давно спала зловещая маска, его помощники, и католический падре, который потерял в суматохе свой ​​большой черный крест, – все эти бледные людишки, больше похожие теперь на испуганное, озверелое стадо двуногих животных, толпились в самых дальних углах тюремного двора. Они отталкивали друг друга, пробивались куда‑то, сами не зная куда, прижимались к каменным стенам, словно пытаясь вдавиться в них, искали выход, стучали в железные двери, которые упорно не открывались.

И вдруг стало тихо, так тихо, как будто у всех вдруг перехватило дыхание от безграничного страха. Сверху раздался насмешливый, холодный голос Седого Капитана, стократно усиленный репродуктором.

– Чего же вы так испугались, господа? Вы же были уверены, что уничтожите меня вместе с «Люцифером» при первом же моем появлении. И вдруг такая паника. Ай–ай, уважаемые господа, не намного же вас хватило! Боитесь? Да стойте вы, не суетитесь! Пока что я не собираюсь сделать с вами ничего плохого, слишком вы мелкие трусы. Но имейте в виду: если кто‑нибудь из вас решится на какое‑либо действие против меня или моих людей, пощады не будет! Вы в моих руках! Всем стоять на месте, господа!

Голос Седого капитана смолк. Люди во дворе замерли – каждый там, где оказался в эту минуту. И только сотни испуганных глаз впились в неподвижные очертания «Люцифера»: что хочет сделать Седой Капитан?

В боковой стенке «Люцифера» бесшумно открылась дверь. Одновременно с этим прямо на эшафот спустилась лестница.

По ней легко сбежали вниз два человека в синих комбинезонах. Один из них моментально оказался возле плахи, где стоял ошеломленный всем, происходящим вокруг него, Педро Дорильо, и громко крикнул:

– Педро! Старый мой друг!

Дорильо вздрогнул. Этот голос… знакомый голос Валенто Клаудо!.. Да это же он сам… Нет, это было уже слишком, все вокруг прыгало и смешивалось, вырастало и уменьшалось, как в калейдоскопе, или странном фантастическом фильме, где нельзя было понять, что к чему и откуда берется. Нервы Педро Дорильо не выдержали, он пошатнулся, как человек, который теряет равновесие, пошатнулся почти теряя сознание.

Но его подхватили крепкие дружеские руки. И вот Педро Дорильо уже обнимал своего приятеля и сбивчиво, волнуясь, чувствуя, как увлажняются глаза, говорил:

– Валенто, мне кажется… кажется, что все это только странный сон… откуда?.. Откуда ты появился?.. так неожиданно, ведь это был уже конец… и я думал… думал, что… ну, еще минута… Валенто, друг!

Поддерживая Дорильо, Валенто Клаудо шел с ним к «Люциферу», к лестнице. Крепкий, мужественный Педро, который еще несколько минут назад бросил смелый вызов палачам и, гордо выпрямившись, презрительно смотрел на них с эшафота, такой несгибаемый и твердый, – теперь словно потерял всю свою силу, тяжело переступал с ноги на ногу, как больной. Видимо, всю свою силу, всю выдержку вложил он в те минуты, когда приближался неизбежный конец, чтобы выстоять, не сдаться. И теперь наступила бурная реакция, слабость, которая пришла на смену нервному напряжению.

– Мне даже стыдно, Валенто, – вяло говорил он, – я вдруг стал таким слабым… но до сих пор я держался хорошо, Валенто, уверяю тебя! А вот сейчас… ты как с неба…

– А разве не с неба? – Весело отозвался Валенто Клаудо. – Конечно, с самого неба, Педро. И с подарком для тебя, друг. Да еще с каким! О, этот подарок ждет тебя там, внутри, – указал он рукой на «Люцифер». – Держись, друг! Ведь ты не хочешь, чтобы твоя дочь увидела тебя слабым, а?

– Марта! – Воскликнул радостно Педро Дорильо. – Марта!

Он почувствовал, как снова прилила сила в его руки, как окрепли вдруг ноги – и все тело, только что слабое и хилое, налилось новой энергией, которая пришла неизвестно откуда. Он вырвался из рук Валенто Клаудо, потому что разве нужна была ему сейчас чья‑нибудь помощь, если поблизости ждала его встреча с любимой дочерью? – И, прыгая сразу через несколько ступенек, как безудержный в своем пылу юноша, вбежал в дверь «Люцифера».

– Марта! Доченька! Марта! – Кричал Педро Дорильо.

Откуда‑то изнутри он услышал звонкий, взволнованный девичий голос:

– Папа! Наконец‑то!

Люди в синих комбинезонах также исчезали вслед за Педро Дорильо в распахнутой двери огромной машины, загадочного «​​Люцифера», который все еще висел в воздухе неподвижной громадой, не касаясь земли, словно не желая испачкаться об эту мерзкую, оскверненную фалангистами, жандармами и полицейскими землю…

Молча, затаив дыхание, прижимаясь друг к другу, боясь шевельнуться, следили за всем этим чиновники и жандармы снизу. Возможно, все еще обойдется, возможно, и в самом деле ужасный Седой Капитан в этот раз не применит своего смертоносного оружия, они уцелеют, спасутся из этой каменной мышеловки?..

Мигель Хуанес стоял вместе с другими, рядом с Карло Кабанеросом, который тяжело, прерывисто дышал. Раз или два начальник полиции что‑то шептал Хуанесу, но тот ничего не слышал. С тех пор, как панику толпы сменила парализующая неподвижность, Мигель Хуанес почувствовал, что к нему возвращается сознание, возвращается способность думать, размышлять. Кажется Седой Капитан, действительно, по неизвестным причинам решил помиловать тех, кто был в тюремном дворе. То ли на него так повлиял успех его появления здесь, то ли что‑то еще, неизвестно. Ясно одно, что он не знал об устроенной ему в Кодуранце западне, иначе он обязательно отомстил бы. А если Эрнан Рамиро не знал о ловушке, почему тогда он не явился раньше, почему он выбрал на этот раз такой способ упасть прямо с неба? Кто знает… Но он все‑таки появился, прилетел сюда… и тем самым избежал опасности от всех орудий и засад, которые были приготовлены вокруг Сан–Сальвадора. Ему все время везет! Прилетел, прилетел, как на крыльях…

Только этого не хватало! На нет свелись все хитроумные приготовления… но, кто же мог предположить такую ​​возможность, кто предугадал бы, что машина Седого Капитана способна еще и летать по воздуху?..

Так же, как он отвесно спускался, так же «Люцифер», наверное, и поднимется в чистое небо. Как? А черт его знает как! И ничто его не остановит, как не остановило и тогда, когда он летел сюда. Поэтому и наблюдательные посты ничего не сообщили. Теперь понятно, ведь они следили за дорогами, за улицами Кодуранцы, за тем, что происходило на земной поверхности, а не в небе. Может кто‑то и видел «Люцифера» в полете, но, наверное, и подумать не мог, что это летит удивительная машина Седого Капитана, а не какой‑нибудь обычный самолет или дирижабль, наконец. Э, да что теперь думать об этом! Все равно дела уже не поправишь, по крайней мере в этих условиях.

И еще одна мысль пронзила мозг Мигеля Хуанеса: вот где скрывалась загадка таинственного письма, которое так неожиданно появилось, словно из воздуха, в кабинете начальника полиции! Да, да, теперь все складывалось! И если бы он сам, знаменитый детектив Мигель Хуанес, хорошо подумал, он бы додумался до всего еще тогда. Действительно: он слышал за окном странное шипение, но не связал его с таким же шипением, которое поразило его впервые, в лесу Фонтиверос, когда он приблизился к «Люциферу» на лесной опушке. Это своеобразное шипение, словно из парового котла, у которого лопнула какая‑то труба, свидетельствовало о действии механизмов, двигателей «Люцифера». Поэтому и тогда, когда появилось таинственное письмо, легко можно было догадаться, что его бросили в окно кабинета начальника полиции с «Люцифера», который летел над столицей, прячась в ночной темноте. Все очень просто, когда знаешь, в чем дело…