Текст книги "Желтая акация"

Автор книги: Владимир Дубовка

Не обед, а барский ужин

Дворец мой, как ты видишь, небогатый,

Но сам его на славу я сложил,

Сам эти стены вывел я когда-то,

А крышу сам соломою покрыл.

Атласом не обшиты эти стены,

И пол турецким не покрыт ковром,

Который бы сверкал своим бесценным,

Как пламя полыхающим шитьем.

Янка Купала

В лесниковой хате дым столбом. Галя Сидоренкова и Зося в два решета просеивали муку, смолотую из рогозовых корневищ.

Девочки чистили картошку, а хозяйка растопила печь, нагрела два больших котла воды и поручила дочерям Гале и Наде хорошенько вычистить их во дворе. Еще бы! На такую семью никакой кастрюли не хватит.

Вдруг в хате услышали крик.

– Ой! Что же это такое? – кричали Галя и Надя.

Сразу неистово залаяла собака.

Таисия Васильевна опрометью выбежала во двор, а за ней и все остальные.

И видят: идет Тимох Сымонович, согнувшись, и волочит, перекинув через плечо, огромного сома. Мальчики тащат по корзине рыбы.

– А миленькие, а родненькие! – всполошилась Таисия Васильевна. – Что ж это за чудо такое?

– Чудо чудом, а нам нужен безмен. Надо обязательно взвесить. Я таких сомов за свою жизнь не видывал! Наверно, с Припяти, а может, из Черного моря пришел приветствовать наших гостей. Если б не хлопцы, так уволок бы меня на дно, чего доброго.

Галя принесла безмен. Через жабры протянули кусок веревки, подцепили безмен, а через держак безмена – железный прут и, подняв на столбы у ворот, начали взвешивать.

– Тридцать восемь килограммов, только и всего. А мне казалось, что целый центнер волоку, так тяжело было.

– Несподручно, потому и тяжело, – догадалась Зося. – Так это настоящий сом?

– Сом, дочушка, самый сом и есть. Посмотри, какие у него усы! А голова! Как твой котел, Тася.

Сом едва не касался хвостом земли. Зося стала рядом с ним, подняла руку над головой и тогда только сравнялась с этой рыбиной.

Подошли ребята с орехами и даже рты пораскрыли, увидев в воротах такое чудо.

Еще больше удивились они, услышав про вес. Но разглядывать некогда, надо готовить обед. Рыбу в корзинах поставили в ледник, а сома начали разбирать, мыть, положив его на две доски. Вполне понятно, что никакого разговора о том, чтоб жарить его, не было.

Когда Таисия Васильевна, потроша сома, вынула его желудок, она от неожиданности вскрикнула:

– Тимох, Тимох! Глянь! Какая-то железяка…

– Осторожно, Тася! Может, еще с войны гранату какую в себе носит.

– Тебе все шуточки. А все же, дети, отойдите подальше! Мало ли что может быть…

Иван Степанович тоже попросил ребят отойти на всякий случай.

Таисия Васильевна взяла сомовьи потроха и положила их в корыто, куда вылили ведра два воды.

Кроме всего, что обычно бывает в большой рыбине – заглотанные маленькие рыбки, водоросли и тому подобное, – действительно оказалась какая-то железяка.

Когда ее осторожно промыли, очистили от водяной накипи, от пленок, то оказалось, что это самодельный алюминиевый портсигар.

Открыть его было не так просто. Мало того что мастер, который делал его, искусно и точно подогнал, зашлифовал все рубчики, – пролежав столько времени в воде да еще неизвестно сколько времени в желудке сома, портсигар вдобавок заклек, будто припаялся.

Но кто же тому поверит, чтоб такие мастера да не добились своего! За дело взялись Стасик и Гиляр.

Прошло много времени, пока Стасик воскликнул:

– Братцы! Какие-то бумаги!

Все кинулись к хлопцам и к портсигару.

– Какие бумаги? Что в них? – слышалось со всех сторон…

Какие? Об этом мы расскажем в отдельной главе – они требуют к себе особого внимания, как вы сами в том убедитесь.

Сома разрубили топором на части и начали варить. Девочки под наблюдением Таисии Васильевны напекли лепешек из рогозовой муки. Сварили чугун орехов.

Наконец хозяева пригласили гостей в хату за стол.

– Дорогие гости, прошу в наш дворец! Дворец наш не богат, но мы его сами после войны строили, с Таисией вдвоем. Наверно, потому он для нас и мил. В нем и детей растили…

Правду говоря, есть захотели все – и хозяева и гости. Сомовья уха пошла хорошо. Может, прибавили вкусу и рогозовые лепешки. Во всяком случае, хвалили и то и другое. Ели из больших общих мисок, так как тарелок на такую компанию не хватило б, а в несколько смен есть – это не дело.

Для второго блюда – сома – тарелок было с избытком: чистые капустные листы. Все в один голос признали: «Вкусно! Как поросятина!»

Когда же на стол поставили орехи, так их ели исключительно гости, чтоб окончательно убедиться, что водяной орех стоит большого внимания. Бóльшую часть приготовленных орехов оставили на ужин. Правда, до ужина времени оставалось немного – часа три, но все ботяновцы пошли вместе с лесником в пущу, чтоб посмотреть, какая она, так как они видели ее издали, с краю. Тимох Сымонович перекинул через плечо двустволку, подпоясался патронташем.

– На всякий случай, пояснил он гостям. – Нам без ружья ходить нельзя. Мало ли что может случиться, все равно как с сомом…

Насмотрелись они многого. Некоторые деревья, которые в Ботяновичах росли только при усадьбах, в палисадниках, тут росли как обычные лесные. Взять хоть бы тот же самый граб. Было немало диких яблонь и груш. Кто-то вспомнил, что на Кавказе, особенно в Грузии, садовники ходят по лесам и прививают к диким яблоням и грушам культурные черенки. Таким образом, их леса наполовину станут садами.

– Я об этом не слышал, – признался Тимох Сымонович, – но своим умом дошел до того же самого. Свернем немного в сторону, я вам покажу привитые мною яблони.

Пошли тропкой на более высокое место, чем то, по которому они все время шли. Вышли на поляну и ахнули…

Среди поляны стояло не меньше десятка яблонь и груш, суки гнулись до земли от крупных, красивых плодов.

– Угощайтесь, братцы! Интересно, как на ваш вкус покажется…

Попробовали. Ничего не скажешь, первый сорт!

– Вот видите! А всего и хлопот было – только привить. Правда, приходим со Стасем, перекапываем землю вокруг, а то травой сильно зарастает.

Иван Степанович был явно восхищен:

– Это же не только для себя, но и для людей?

– А как же! У нас все знают: яблоки есть можно, но деревья портить нельзя, за это я не прощу.

Отсюда они спустились еще ниже и подошли к лощине, через которую шумел ручей. Гиляр сразу, разогнавшись, перескочил на другую сторону. А там стоял огромный и высокий пень. Неизвестно, сколько лет было тому дереву, от которого теперь остался пень. Гиляр решил пошутить. Он вскочил на пень, поднял вверх правую руку и торжественно начал:

– Дорогие товарищи! Собрание юных натуралистов в полесской пуще объявляю открытым!

И тут произошло такое, что в первые минуты даже Тимох Сымонович растерялся, как он потом искренне признался.

Послышался треск, визг, над пнем поднялась целая туча пыли, а в ней исчез наш Гиляр.

Девочки подняли крик. Тимох Сымонович схватил в руки винтовку и вогнал в ствол патроны. Но визг не прекращался. Туча немного уменьшилась, но Гиляра все еще не было видно.

Куда он исчез?..

Вдруг, как из-под земли, а фактически действительно из-под земли, выскочило что-то рябое и бросилось в сторону… Тимох Сымонович ударил из обоих стволов. То «нечто» завизжало и скатилось под бугорок. Учитель и лесник бросились через ручей. Хлопцы – за ними. И тут же из-под земли вылезает… наш Гиляр. Это было такое диво: черный, грязный, будто в какой-то золе. Убедившись, что Гиляр жив, Тимох Сымонович побежал за пригорок. И что же он там увидел? В кого стрелял? Барсук! Огромный рябой барсук и жирный, как кабан рождественский. Лесник даже засмеялся:

– Ну и денек мне сегодня выпал! Не успел с сомом рассчитаться – нá тебе, на барсука напал! Кто-то из вас, дорогие гости, такой счастливый, такую удачу принес. Теперь у нас мяса и сала на целую декаду. С таким запасом не то что из рогозовых корневищ оладьи можно печь, но даже из самого рогоза…

Теперь-то смешно, а что было несколько минут назад?

Барсука подтащили к пню и начали делать полный разбор всему происшествию: что, как, откуда и почему.

Что же получилось? Пень стоял, может, сто лет. Весь он струхлявел. Мощные корни его в земле истлели. Барсук же – он ведь с ленцой – посмотрел, что легко поддается, и сделал себе жилище в норе, на месте бывшего большого корня. А когда Гиляр сильно топнул ногой и пробил корку, так сразу и провалился в трухлятину. Она и поднялась тучей над пнем. Барсук же спокойно отдыхал после ночных путешествий. Когда на него свалился некий Гиляр (для барсука же он, конечно, некий!), барсук прямо ошалел от неожиданности и страха. Вот тогда он и начал визжать, пока выбрался наружу…

Смеху было столько, что даже дубы стали шуметь, будто стараясь унять расшалившуюся молодежь.

Галя, не теряя времени, пока Гиляр не умылся в ручье, так его и нарисовала в своей тетради.

– Когда мы будем рассказывать об этом событии в Ботяновичах, – сказала она, – нам никто не поверит. Тогда я и покажу свой рисунок.

А Иван Степанович, немного придя в себя, сфотографировал всю компанию возле убитого барсука. Сфотографировал барсука и отдельно. Теперь началось обсуждение: что делать с барсуком? Свежевать его на месте или нести к хате? Большинством решили: нести домой. Связали ему лапы, просунули под них жердь, взялись по трое с каждого конца и понесли. И эту картину сфотографировал Иван Степанович.

Таисия Васильевна смутилась:

– Только подумать! Хоть бы сон какой сегодня приснился, а то, как на грех, ничего не видела похожего…

Дома Тимох Сымонович управился с барсуком быстро. Снял шкуру, вынул жир в лохань, разрубил окорока, отделил мяса для ужина.

– Можно и почаще в такие гости ездить, – пошутила Галя.

– Если б каждый раз так везло, – в тон ей добавил Адам.

– А мы будем всегда Гиляра с собой брать, дело надежное, – добавил Иван Степанович.

А Гиляру было не до шуток. До сих пор он не мог успокоиться.

– Напугался, Гилярка? – пожалела его Зося.

– Пока проваливался, как мне казалось, в бездну, еще не так. Но когда подо мной барсук заверещал, напугался очень сильно. Я даже представить себе не мог, что со мной, куда я попал. А тут еще и рот, и уши, и глаза этой гнилью позасыпало. Теперь близко к тем пням подходить не буду, – признался он под конец.

Чтоб немного перебить настроение, развеселиться, девчата запели песню:

 
У нядзельку раненька
Сіне мора калыхалася.
У нядзельку раненька
Сонейка ды купалася…
 

Пропели одну, пропели вторую, и только когда завели третью:

 
Ой, не шумі ты, гаю,
Не задавай мне жалю.
Ой, не шуміце, лугі,
Не задавайте тугі, —
 

Гиляр улыбнулся и так стал подпевать (а у него голос неплохой), что и Таисия Васильевна отозвалась из хаты:

 
Я сама тугу знаю,
Сама жаль разважаю…
 

Эта сердечная женщина любила, чтоб все вокруг были веселы, счастливы. А тут действительно: такой хороший парень и так напугался.

И она, незаметно для других, будто по делу, раза три обошла его со сковородкой в руках, на которой лежали горячие угли и было насыпано немного ржаной муки: обкурить надумала от испуга.

Она верила, что именно это и помогло, так как Гиляр совсем оправился и даже начал песни петь…

Если обед у наших друзей был, как старые люди когда-то говорили, словно барский ужин, так что сказать про ужин в лесничестве в тот день, неизвестно. Во всяком случае, барсук был поставлен на стол хоть не целиком (без головы и окороков), но в очень пристойном количестве. Осталось от него куда меньше половины. А тут еще и орехи доедали, закусывали ими. Хозяйка несколько раз подходила к Гиляру и угощала его:

– Ешь, Гилярка! Это самое лучшее лекарство от испуга. Если б не ты, то и барсука не попробовали бы.

Так кончился первый день в лесничевке.

Мальчишки, хозяин и Иван Степанович пошли на сеновал. Улеглись и все остальные в хате.

Что же было в тех бумагах?

Не зовите безымянными

Павших за свободу,

Если над могилами

Памятника нет!

Максим Танк

Во время Великой Отечественной войны в этой пуще стоял партизанский отряд. Место тут было удобное, но не совсем. Пуща имеет форму почти правильного четырехугольника. С двух сторон такие болота, которые может пройти только необыкновенно ловкий человек, да и то с риском для жизни. С третьей стороны было тоже болото, то самое, через которое шли наши юные натуралисты из Русич к «Тихой затоке». Через него можно пройти только Оленьей тропой.

С четвертой стороны природного рубежа заслона не было. Тут были самые обыкновенные стежки-дорожки, какими партизаны выходили громить ненавистных врагов. Отсюда доставлялись питание и боевые припасы, а также поддерживалась связь с соседними отрядами.

«Тихая затока» была как бы воротами в эту пущу. Около нее на небольшом возвышении, под сенью вековых дубов, была вырыта землянка, хорошо замаскированная кустарником и зеленью.

Немного поодаль была вторая, замаскированная еще лучше, – склад боеприпасов, взрывчатых материалов, а иногда и оружия. До землянки все это подвозилось, а дальше переправляли люди.

Враг старательно и терпеливо собирал сведения про этот район. Не знал только он про Оленью тропу.

Был составлен план карательной экспедиции.

«Это же проще простого, – рассуждали каратели. – Подходим. Ставим мощный заслон по всей линии четвертой стороны, чтоб никто не удрал. А два отряда прорываются в четырехугольник и на всякий случай закрывают выходы на болото. А потом…»

Потом они намеревались схватить партизан живыми, чтоб излить на них свою лютую злость, да и получить – это значит выбить – как можно больше сведений.

План был продуман, проверен и утвержден большим знатоком подобных дел – немецким генералом.

Но…

Враги в этих планах не предусмотрели одной «мелочи» – партизанского мужества и самоотверженности.

Что правда, то правда – на этот раз враг разработал и подготовил операцию так, что партизаны ничего не знали о ней.

В партизанском штабе предполагали, что рано или поздно, а враг вынужден будет что-то против них предпринять, так как партизаны тревожили его беспрестанно.

В назначенное время, на рассвете, каратели по всем направлениям двинулись к пуще, к «Тихой затоке».

Все благоприятствовало им. Накануне партизаны проводили боевую операцию, устали и ослабили бдительность.

Тогдашний лесник, русицкий житель, официально в партизанах не был, хоть сочувствовал им и помогал, как только мог. Именно в ту ночь он ночевал в Русичах, в семье. Встал рано, направился в лесную усадьбу.

Он первый и заметил необычное движение на дорогах в направлении пущи. Не надо было быть большим знатоком военного дела, чтоб догадаться, к чему все это.

Лесник побежал в усадьбу и поджег здание. Это тем более легко было сделать, что крыша на нем была соломенная.

В землянке спали пятеро партизан, а шестой сидел в дозоре. Дозорный, заметив зарево пожара и увидев лесника, бежавшего к землянке, сразу почувствовал что-то недоброе.

Он быстро поднял на ноги своих товарищей. Сразу встал вопрос: как сообщить в штаб о такой опасности. Хлопцы спросонья немного растерялись.

«А во второй землянке у вас что-нибудь есть?» – спросил лесник.

«Есть! И много».

«Взорвите. Все равно пропащее дело. Как услышат взрыв, сразу догадаются».

Мгновение – и начались взрывы, намного мощнее, чем пушечные выстрелы. И хата лесника уже горела вовсю.

У партизан в землянке был пулемет, автоматы и гранаты.

Отблески пожара, как прожекторы, освещали подступы к затоке, к землянкам. Враги поняли, что их заметили; это их разъярило, и они ринулись в атаку.

Тут их встретил партизанский пулемет. Каратели падали один за одним. Наступление немцев захлебнулось.

Когда все же некоторые каратели прорывались, их глушили гранатами и добивали из автоматов.

Пока немцы стремились продвинуться вперед, партизаны в пуще услышали и взрывы и стрельбу. Увидели они и зарево пожара.

Сразу же все быстро и организованно направились к Оленьей тропе. Взяли с собой оружие, боевые припасы, больных и раненых. Знакомой тропой вышли в соседнюю пущу. Последним было поручено снимать все вешки и уносить с собой, чтоб не осталось никакого следа.

А что же творилось у затоки? Немцы подтянули минометы и огнеметы. В бешеной злобе они залили огнем весь берег «Тихой затоки»…

– Вот она какая… тихая! – вырвалось у одного из юных слушателей, когда Тимох Сымонович рассказывал о том событии.

– Ее надо назвать «Партизанской затокой», – добавила Зося.

Это все, что по крохам удалось собрать о том событии. Больше ничего не было известно про отважных партизан. Думали по-разному: может, их убили на месте; может, схватили и замучили.

И вот теперь с огромным волнением слушают все предсмертное письмо героев-партизан:

Братья родные!

Что можем, делаем. Лесник Сымон поджег свою хату, предупредил нас. Мы взорвали все боеприпасы, так как не было никакой другой возможности дать вам знать. Бьем фашистов как можем, но нас всего семеро, а их – нет числа. Патроны кончаются. Остается мало и гранат. Последние – для нас самих.

Простите, если что не так сделали.

И все поставили свои имена, без фамилий, так как в этот прощальный час боялись выдать свои семьи, если записка попадет в руки врага. Они, наверно, бросили портсигар к затоке, в кусты, а его весенним разводьем занесло в протоку или, может быть, она туда попала сразу – кто теперь точно может сказать об этом. А сом – он, может, вчера или позавчера только проглотил его.

Что же с этой запиской прибавилось нового? То, что лесник помог спасти весь партизанский отряд от гибели.

Значит, они в той землянке и похоронены. Там их могила…

Так закончил свой рассказ Тимох Сымонович, такой вывод напрашивался сам собой после прочтения записки.

– Дядя Тимох! А вы знаете, где стояла та землянка?

– Кто же этого из наших людей не знает.

– Покажите нам, дядя Тимох!

– Пойдемте, дети. Я сам теперь буду иначе смотреть на то место…

Пришли.

Там, где стояла когда-то сторожевая землянка, снарядами наворочало целый пригорок. На нем зеленела трава, цвели осенние цветы, желтые, золотистые, красовался чебрец, разрослись кусты шиповника.

А в изголовье стоял могучий, искалеченный дуб: повреждены, оторваны большие сучья, вырваны куски древесины, пробит пулями и осколками. Но дуб залечил свои раны и шумел-говорил со всей пущей.

Сходили хлопцы за топором, принесли лопаты. Вытесали хорошую пирамидку, вкопали ее, а на ней написали имена героев и эпитафию – надмогильную надпись, которую сложили все сообща:

 
С оружием лежат в земле сырой
Сыны вольнолюбивого народа.
Отсюда шли они в последний бой
За честь его, за славу, за свободу.
Пусть память о бессмертных их делах
Живет всегда во всех живых сердцах!
 

Дубы шумели, гомонили, роняли свои золотые листья на памятник, на могилу.

О том, как дуб судьей был

Мой край лесной, он был лесным и будет

Всегда овеян славою лесной,

Ни песня, ни легенда не забудет

Лесов твоих, край так любимый мной.

Олег Лойка

После обеда все пошли с Тимохом Сымоновичем в пущу. Ружье он взял опять, но теперь никто не спрашивал: «А зачем оно вам?» Наоборот, Зося перед самым выходом напомнила леснику:

– А ружье, дядя Тимох, вы не забудете взять?

Тимох Сымонович сказал:

– Возьму, возьму! Обязательно! – и усмехнулся.

Они снова увидели столько своеобразных деревьев, растений.

Некоторые привлекали даже необычной формой, своей особенной красотой. В одном месте видели и сфотографировали сосну и березку, которые росли будто из одного корня, словно обнявшись.

Но вот пролетел ворон и громко закаркал.

– Не люблю я эту птицу, – сказала Надейка. – Какая-то мрачная, как осенняя ночь, да и голос какой-то зловещий.

– По правде говоря, я и сам ее недолюбливаю, – ответил Тимох Сымонович. – Но если хорошо подумать, надо сказать, что ворон очень полезен. Это санитар. Ворон убирает все неживое. Не успеет какой зверь умереть, а ворон сразу прилетает на высокий дуб и начинает каркать. На зов слетаются его дружки со всех сторон. Пройдет еще немного времени, и одни косточки остаются около кустов. А что было б, если бы вороны этим не занимались. Мы с вами в пущу не зашли бы – сплошной смрад был бы в ней. И ворóны хорошо помогают им в этом деле.

– Слышите, как толково объяснил вам Тимох Сымонович лесные порядки? Подумайте, кто занимался б таким делом в пуще, если бы не было воронов?

– Ворóны, – по готовому следу сказала Надейка.

– Так-то оно так, но все же вороны больше любят около селений гнездоваться. Ворóны тоже неплохие санитары – оздоровители местности.

– Ой, Иван Степанович! Они ж цыплят хватают. – Это Зося так пробовала охаивать ворон.

– Кот тоже нужен в хозяйстве, без него мыши уши отгрызли бы. А ежели хозяйка зазевается, так тот же кот и салом не побрезгует. От сметанки тоже не откажется. Следи да следи за ним.

– Говорят, что вóроны живут триста лет, даже больше, – заметил кто-то из хлопцев.

– Не знаю, но люди так говорят, – сказал лесник. – Даже есть одна интересная сказка об этом. Нам все равно надо отдохнуть немного, я и расскажу вам ее. Так слушайте, как мне старые люди рассказывали:

 
Заяц, Мишка и Лисица
Жили с Вороном не дружно
И никак договориться
Не могли о том, что нужно.
 
 
Началось с вопроса: кто же
Всех мудрее, всех старее?
Так и лезут вон из кожи,
Сил в раздорах не жалея.
 
 
А когда уразумели,
Что до правды не добраться,
Стали думать: «В этом деле
С кем бы им посовещаться»?
 
 
– Больше всех я уважаю
Дуб столетний, Дуб прекрасный.
Я ответ его узнáю,
Если вы на то согласны.
 
 
Так Медведь сказал, вставая,
Возражать никто не вздумал,
И, минуты не теряя,
Поспешили прямо к Дубу.
 
 
Дуб их выслушал,
С приветом
Наклонил густые ветви
И сказал им всем при этом:
– Правду все должны ответить!
 
 
Только правду! —
Молвил строго. —
Лишь она решит все споры.
Если ж нет, —
 
 
Вот вам дорога!
Ни к чему нам
Разговоры! —
 
 
Отвечали звери хором:
– Скажем правду,
Правду скажем,
Присягнем перед всем бором:
Коль соврем – костьми все ляжем!
 
 
Прошумел тут Дуб ветвями:
– Надо выяснить сперва нам,
Старше кто из вас годами.
Тот и будет самым главным.
 
 
Сели спорщики под Дубом,
Долго молча все сидели.
Надо было им обдумать:
Где, когда что пили, ели.
 
 
Солнце выше пред обедом.
Наконец Медведь взял слово:
– Помню, я однажды с дедом
Через эту шел дуброву.
 
 
Вот в тот день была жара-то!
Нас листва твоя манила,
Тени ж было маловато,
На меня лишь и хватило.
 
 
Сел в тени и дед мой тоже
Под березою на камне.
Вот прикинь-ка, если можешь:
Сколько было лет тогда мне?
 
 
– Дело скоро прояснится,—
Дуб сказал. – Коль вы готовы,
Держит речь пускай Лисица,
А потом и Зайцу слово!
 
 
– Здесь я в детстве пробегала.
Ты листвою красовался.
Я в тени твоей лежала,
А наружи хвост остался.
 
 
– Все яснее с каждым разом, —
Дуб свое промолвил слово. —
Заяц нас займет рассказом,
Быть и Ворону готовым!
 
 
– Как бежал я по дуброве,
Ты был маленьким дубочком.
Эти ушки были вровень
Верхним всем твоим листочкам.
 
 
– Знал я, Заяц нам поможет,
Он сказал слова прямые.
Расскажи нам, Ворон, тоже
Про свои года былые…
 
 
– Ты могуч в жару и в холод,
Что тебе ветра и сырость?
Но ведь я принес тот желудь,
Из которого ты вырос!
 
 
Зашумел тут Дуб листами:
– Знал я – Ворон спор развяжет.
Ты здесь старше всех годами,
Ты меня растрогал даже.
 
 
Да, достоин ты над всеми
В нашей пуще старшим зваться,
И тебе лесное племя
Будет, Ворон, покоряться.
 
 
Тут Медведь пригнулся низко,
На него Лисица села,
Заяц же вскочил на Лиску,
Ворон взмыл на Зайца смело.
 
 
Звери двинулись походом
И с тех пор вот так и ходят,
Каждым летом, с каждым годом
Хоровод чудесный водят.
 
 
Если кто порой их встретит,
Пусть уступит им дорогу.
Мало ль есть чудес на свете,
Но таких совсем немного…
 

Поблагодарили все Тимоха Сымоновича за сказку, но Зося спросила:

– Как же так? Выходит, что заяц, например, живет столько, сколько дуб вековой?

– Ах ты, Зося! Это же было тогда, когда эта сказка складывалась. А теперь, понятно, заяц живет куда меньше. Да и дружба их давно кончилась: лиса удирает от медведя, заяц от лисицы. Только ворон их никого не боится – взлетит на дуб и скажет: «А ну-ка, достань меня!»

Пройдя немного, встретили в глубокой лощине знакомого всем деда, который им Оленью тропу показывал. Поздоровались с ним.

– Что же это вы, дедушка, с таким маленьким кузовком по грибы пошли?

– Я не грибы, а девясил собираю, коренья. Это хорошее лекарство, от боли в груди помогает.

Пожелали все, чтоб девясил помог ему поправить свое здоровье.

Отойдя немного, Надейка вспомнила:

– Может быть, этот девясил что-то полезное в себе имеет? У Пилипа Пестрака стихотворение про него есть, которое начинается так:

 
Есть у нас чудесное растенье,
Много скрыто в нем целебных сил,
И из поколенья в поколенье
Носит оно имя – девясил.
 

Лесник обратился к Ивану Степановичу:

– Действительно, девясил пользуется в народе большим почетом. Мы сами его каждый год сушим – на всякий случай. Но мне интересно было бы узнать, как на него смотрит наука.

– И научная медицина хорошо относится к нему. Доктора лечат им людей от разных болезней. Правда, особой чудодейственности в нем нет, но есть много разных химических веществ, присущих только ему одному.

Незаметно подошли к хате, где надо было помочь Таисии Васильевне приготовить ужин на такую братию.